Макс был пользователем, эксплуатирующим систему и потребляющим то, что она дает. Его системой являлась жизнь, со всеми своими узлами, пересечениями, связками и сочленениями, к которым следовало приспособиться, чтобы не болтаться в проруби брюхом вверх. Есть пользователи начинающие, есть - уверенные. Но Макс считал себя -продвинутым, потому что умел избегать зависания и всегда находил пути и способы восстановления системы. Он не изобретал велосипед и не сдвигал с катушек планету, чтобы что-то изменить. Лишь приспосабливался к исходным параметрам. Умело инсталлировал нужные файлы, включал программы защиты, блокировал вирусные атаки. И это срабатывало. Система давала ему то, что он хотел, и никогда не требовала больше, чем он знал и умел. Словно они нашли друг друга: жизнь и её пользователь.

Макс мог гордиться собой, потому что открыл секрет, который позволял адаптироваться к любым системным ошибкам, оставаясь в границах пользовательской отстраненности. Секрет был прост - не включаться. Никогда не исповедовать чувств. Не напрягаться их отсутствием, не ждать чудес и не тяготиться одиночеством.

При этом Макс был достаточно успешен, не испытывал недостатка в деньгах, обществе, сексе и женском внимании. И, вероятно, так и прожил бы счастливым и неприкаянным, если бы однажды едва ощутимый внутренний диссонанс не разрешился в нем каким-то чудным аккордом.

Это произошло в час быстрого утреннего сна, который все нормальные люди проводят в постели. А он встретил - меж туманных напластований далекого полустанка…

Она будто ждала его, покачиваясь от заблудившего с полей ветра. Куталась в тонкую кофту, накинутую поверх легкого платья, приподнимала острые плечи и шмыгала покрасневшим носом. Слипшиеся от сырости волосы, тонкая ткань подола, плотно обтянувшая стройные ноги, – и готова тощая фигурка, похожая на одинокий придорожный столбик.

«Странная какая-то. Пьяная что ли?» - подумал Макс и поморщился от первого впечатления. Обычно командировки в глубинку развлекали пользователя, вспахивая целину холостяцкой необязательности и даря сладкие плоды случайного счастья.

В деревенских впечатлениях, как в теплом коровьем молоке, чувствовался натуральный аромат и вкус. И если встречалась глупость, так уж настоящая, замысловатая и полновесная, как вековая колода. А скромность - не напускная, а естественная и густая, словно сметана. Что скрывать, попадалась порой и девственность, душистая и полынно терпкая. С горчинкой. Он любил такие пикапы и с радостью коллекционировал их.

Но эта последняя в сезоне поездка, пришедшаяся как раз на конец месяца, с отсутствием денег и стойким отвращением к проходной работе, не обещала Максу ничего примечательного. Что зацепишь с последней тыщей в кармане в забытой Богом деревушке, населенной тремя старухами?

- Макс! Смотайся на пару дней в провинцию. Там местный пчеловод вывел мутантов, предсказывающих будущее. Ерунда, конечно. Но интересно. Снимешь, напишешь пару слов, вплетем предсказания о новом нефтяном кризисе, разбавим общими местами, - главный отправил в рот кусок пиццы, которой обедали в честь Дня работников нефтяной и газовой промышленности.

Угощал один из спонсоров и учредителей журнала, известный в городе человек.

Владелец сети заправочных станций отчего-то испытывал странную тягу к своим карманным журналистам (творческой интеллигенции), которых, кроме всего прочего, можно было не баловать разносолами.

- Хотел винду переустановить, блин, - перспектива тащиться к черту на кулички за сомнительной информацией вызвала у Макса неприятное желудочное томление, и он лихорадочно вспоминал, какие еще экстренные обязанности и долги могли бы помешать поездке. В голове свистел оголодавший обеденный сквозняк. Какие к лешему обязанности. Ни семьи, ни долгов. Слабое звено в командировочной цепи.

- Ну, вот и хорошо, переустановишь и вперед, - окончательным тоном резюмировал начальник и протянул Максу пластиковый стаканчик. – Давай за нефтяника, пусть ему везет. И нам вместе с ним.

Макс хлебнул коньяку, закусил отвратительно пропеченным куском разноцветной лепешки. И, смирившись со своей долей, сел к компьютеру, чтоб кликнуть в Google информацию о пчелах.

Жизнь часто заставляла его на ходу лепить пули из пластилина. Он привык. Жил, не привязываясь к местам и людям. Научился абстрагироваться от недостатка средств и лавировать меж рифов благополучия. И часто делал ноги от затрудняющих жизнь обстоятельств, с удовольствием вскакивая в расхлябанную кибитку своей бродячей жизни. Изредка оазисы сытой упорядоченности заманчиво вспыхивали перед ним в образах чужого счастья. Тогда он совершал дикие, совершенно не свойственные ему поступки. И однажды чуть было не женился. Слава Богу, отпустило.

Эмпирическим путем Макс пришел к убеждению, что сбои в системе нельзя спланировать. Надо быть к ним готовым и все. Они и джек-поты спонтанны, словно луч солнца, вдруг разрезающий полосу тумана и выхватывающий из серости предметов и лиц сияющие бриллианты.

Он не узнал её поначалу. Она стояла на перроне совершенно одна. Качалась от ветра. Куталась в свою куцую одежонку. Казалось, кто-то выдернул малышку из тепла, как была, нарядную, в туфельках на каблуке, легкой кофточке. Стоит теперь, ежится, мерзнет.

Ждет чего-то.

Выйдя на перрон, Макс запахнулся от порывистого ветра и направился к станции. Ему предстояло купить обратный билет и разузнать, как добраться до Калиновки. Ах, сколько топонимических близнецов с ароматно-горькими кистями калины вдоль заборов разбросано по белу свету. Во многих Макс уже оставил свой IP-след. Долго ли засветиться и тут?

Проходя мимо одинокой женской фигурки, он машинально оглянулся, скользнув взглядом по её округлостям, и вдруг замер, как вкопанный. В свете блеснувшего из-за тучи солнца на бедре девушки радужно засияла крыльями огромная, размером с бабочку, пчела.

Не тратясь на размышления, в первом спонтанном движении защитить девчонку от мутанта, Макс размахнулся. Не рассчитал траектории, его занесло, качнуло, и он, пытаясь удержать равновесие, вскрикнул и замер за её спиной. Наваждение рассеялось, стрекоза (а это была именно она) взмахнула крыльями и убралась восвояси. Девушка оглянулась. Удивленно вскинула брови, будто проснулась. Что-то знакомое, почти родное блеснуло в её мимолетном взгляде.

- Есть сигарета? - как-то слишком буднично, практически бесцветно царапнула она барабанные перепонки горе-энтомолога и равнодушно отвернулась.

Макс, путаясь в замках и застежках, вытащил из сумки пачку сигарет, которую возил с собой специально для таких случаев, и протянул ей.

Сам не курил. С тех пор, как отец накрыл его с пацанами за школой. Приобщение к взрослой жизни вышло тогда наглядным, с яркими следами на ягодицах широкого ремня, которым отец, светлая ему память, не стал размахивать при всех, а протянул молча дома, чтобы без лишних нотаций внушить сыну стойкое отвращение к табаку. Макс рос без матери, в аскетичных, практически спартанских условиях. И немногословная отцова наука была для него тогда единственным критерием истины. И не раз спасала в минуты жизненных шатаний.

Но отец погиб, когда парню исполнилось шестнадцать. И Макс остался совсем один. Без бати Макс поначалу терялся в ориентирах. Как чайник, робко осваивал систему, боясь нажать не ту кнопку и вывести её из строя. Потом приловчился. Дефицит умных мыслей целенаправленно восполнял на журфаке. А больше гасил беспорядочно. То в общаге, то во дворе, то в самых неожиданных уголках виртуальной вселенной.

Подсознательное желание найти советчика или попросту близкого человека часто приводило его к странным знакомствам. Поверхностным и поспешным. Будто он лихорадочно хотел за кого-то зацепиться. Но ощество не баловало изысками. Все больше ушлая журналистская братия, амбициозная, колючая, падкая на контент и дармовую выпивку, вся на бегу, на кончике шариковой ручки и с вечно задранным по ветру носом. Её информационный демпинг порой напрягал. Наблюдая жизнь, Максим приходил к парадоксальным и неутешительным выводам насчет своей системы, и тем больше проникался уважением к простой философии отца и своей пользовательской стратегии, которую довел до совершенства. Правда, именно сейчас его процессор завис почему-то на странном то ли ощущении, то ли воспоминании. А рядом нет бати и никого, кто мог бы объяснить продвинутому пользователю, чем может так зацепить совершенно неэффектная женская фигура.

Макс замешкался, помогая ей закурить и украдкой наблюдая за угловатыми движениями и порывистыми жадными затяжками. Она еще раз подняла на него глаза и сказала не церемонясь:

- Помогите мне разгрузить машину.

Да, уж. Малышка, кажется, без комплексов. Он ведь только для того и вышел на этот сырой полустанок, чтобы разгружать машины.

Не дожидаясь ответа, она двинулась вдоль платформы, спустилась к стоянке. Подошла к серой иномарке. Макс, как теленок, послушно последовал за ней. И сам себе удивился. Его разговорчивость никогда не хромала сразу на обе ноги. «Писец. Что это со мной?» Его процессор под действием неведомого вируса вдруг начал самостоятельную перезагрузку. И что из этого выйдет, можно было только догадываться.

Молча вынул из багажника два чемодана и большой тюк, свернутый из обычной простыни. Все это она попросила оставить прямо на пороге местного опорного пункта милиции, находящегося тут же, возле станции. Макс машинально следовал за ней, несколько смущаясь от быстрой смены событий и внезапно накрывшей его молчанки. Не хотелось ни спорить, ни сопротивляться. Перспектива попасть в ментовские разборки не радовала. Но с другой стороны, Макса не покидало ощущение, что он уже когда-то её видел, общался и даже утешал. Де жа вю какое-то.

- Поехали, - сказала коротко, дождалась пока он сядет, хлопнула дверью и тронулась с места.

Казалось, все происходящее, давным-давно кем-то спланировано. Будто кто-то сверху играет деталями конструктора, соединяя их так, как должно. И надо просто принять эти стройно укладывающиеся эпизоды. Ибо они и есть настоящее. То, что вползает в душу, как диск в отверстие дисковода, и рождает мелодию, которая каким-то непостижимым образом считывается с холодной плоскости компакта, адаптируя его к себе и наполняя теплотой звучания все вокруг.

Он вспомнил, где её видел.

 

***

Лариса проснулась от шума внизу, в гостиной. Мужа рядом не было. Она привстала в кровати, прислушиваясь. От сквозняка распахнулось окно. Взлетели крыльями легкие шторы. Хлопнула входная дверь. И снова тишина. Преодолевая омерзительное ощущение неизбежности, поднялась и осторожно спустилась вниз.

В гостиной горел свет. Беспорядок и пугающая тишина заставили съежиться от страха. Влад лежал на полу у камина, лицом вниз. Из-под его белоснежного халата выползала черная лужа крови.

Лариса вскрикнула и бросилась в спальню, к телефону.

Потом все замелькало. Быстро, страшно. Милиция, адвокат, журналисты.

- Известно ли вам что-нибудь о поставках нефти из Чечни? – вопросы задавал хорошо вышколенный газетчик, во взгляде которого угадывалась осведомленность во всех тонкостях нефтяного бизнеса и дежурная осторожность не вляпаться в подробности больше положенного.

- Нет, муж не посвящал меня в свои дела, - Лариса и, правда, могла только догадываться о том, чем занимается Влад. Однажды попробовала спросить, но он запретил ей задавать вопросы, и она оставила его в покое.

- Знаете ли вы, что большая часть активов мужа переписана на ваше имя? Приходилось ли вам подписывать какие-то бумаги? – журналист, Максим Карцев, поначалу испытывавший к Ларисе неприязнь, вдруг понял, что та и не догадывается о том адском сюрпризе бывшего мужа, на котором сидит своей симпатичной задницей. Он с удовольствием наблюдал за ней.

- Кажется… я не помню. Он оформил меня на своей фирме официально для трудового стажа. Но я никогда не вникала.

- Напрасно, даже малая часть вложений могли бы обеспечить вам безбедное существование, - искренне пытаясь ей помочь, добавил он.

- Оставьте меня в покое, - Лариса вытерла скатившуюся по щеке слезу.

Последние пару лет пороховая бочка, на которой они жили, постоянно давала о себе знать. Записки с угрозами, телефонные звонки, ночные бодрствования мужа, который не мог уснуть и полночи шумно пил в гостиной

Потом были похороны, подписание еще каких-то бумаг, в которые не было сил вчитываться. И навалившаяся внезапно тоска. Пару раз приходил представитель фирмы, предлагал свои услуги по покрытию долгов погибшего мужа. Оказывается у Влада, привыкшего сорить деньгами, были чудовищные долги. Потом возобновились звонки с угрозами и требованиями вернуть деньги, о местонахождении которых Лариса не имела представления. Она нервничала, почти не спала, не умея стереть в памяти темную лужу, выплывающую из-под тела Влада. Как раз в это время заболели родители. Один к одному. Лариса позвонила представителю, подписала все бумаги, оставив себе немного наличных, собралась и уехала в деревню, желая забыть обо всем.

Материал об убийстве известного в городе «нефтяника» верстался под неусыпными оками главных: редактора и спонсора журнала. Макс догадывался, конечно, чьих рук это заказное убийство. И осторожничал, стараясь не отступать от протокола. И его неотступно преследовала мысль о странной жене убитого. Замкнутая, неразговорчивая, она так не похожа на женщин, привыкших купаться в роскоши. Макс вел рубрику светская жизнь и активно осваивал неприступные крепости изнеженных нефтяных тылов. Ему частенько приходилось общаться по роду своей службы с женами нефтяников.

Но эта краля выбивалась из общего ряда. Смекалистый пользователь давно придумал, как уложить её в люлю, что сделать с активами её мужа, как уйти от кредиторов, как распорядиться наследством. Он тысячу раз прокручивал все это в мозгу. И ему досадно было, что она не ищет советов, не замечает знаков внимания и так пассивна. Он все порывался помочь ей, наставить на путь истинный, ухаживал даже. Но та вдруг слиняла куда-то, пустив коту под хвост все свои выгоды и прозрачные наметки ушлого стратега.

«Дура!» - думал он, и непрошеная теплота разливалась по телу от воспоминания об её тощей фигурке. Именно такой с детства представлялась ему мать, беззащитной, хрупкой, не сумевшей выжить после тяжелых родов. Той, которую требовалось защищать.

С детства женщины были лишь случайными пикселями на его мониторе. Много разных. Зажатых простушек, скромниц, самостоятельных, активных, берущих инициативу в свои руки. И ни одной, которую он мог бы назвать своей. Почему? Да как-то не задумывался особо. Может, потребности не было. А может, критериев, по которым следовало определить это, пока не нашел. Единственный человек, который мог бы подарить ему такое знание, оставил его, едва дав жизнь. Няньки, эпизодически появлявшиеся в его жизни, не в счет. Тот опыт безусловной любви, который человек приобретает в самый ранний период своей жизни, Макс получил от отца с его немудреной, немногословной философией.

Но где-то в глубине души, там, куда и сам редко хаживал, жило смутное ожидание той женщины, которую можно назвать своей и до щемящего самоотречения хочется защищать от таких же пользователей, как ты сам.

 

***

Лету настал край. Весь день над крышами висела холодная водяная пыль. Рвался в поля посиневший от влаги ветер. И Василий притащился домой на рогах, имея полное право на законный подогрев. Неловко размахнувшись, бросил фуражку на крючок в сенях. Но не попал. Та покатилась и шлепнулась прямо в лужу у порога.

- Ве-ерка, чо грязь такая?! – гаркнул он, поднял фуражку, недовольно смахнул воду с донышка, и, не раздеваясь, ввалился в кухню. – Есть давай!

Заметив сидевшую за столом свояченицу, расплылся в фальшивой улыбке.

- О, у нас гости!

- Кости моешь? – меняя интонацию, он стащил с себя китель, расстегнул ремень, освобождая брюхо.

- Чо надо-то? - выдохнул сивушно прямо Ларисе в лицо.

Она отшатнулась. Вскочила, чтобы уйти. Взглянула на затравленно оглянувшуюся сестру.

Через всю щеку Веры пролегла глубокая, едва затянувшаяся ссадина. На голой руке огромный синяк. Лариса замерла, затем глянув через открытую дверь в соседнюю комнату, где играли дети, снова присела.

Вспомнила, о чем просила сестра. Опустила глаза в чашку, придумывая слова, чтобы начать.

Тысячу раз вместе с Верой выдумывали они способ избавления от присосавшегося паразита, с которым сестра давно развелась, но выпроводить из дому никак не могла. Ни уговоров, ни заклинаний, ни угроз Поленов не воспринимал. Идти ему было некуда. Совсем старенькая мать, хоть и жила в соседней деревне, но сына домой не звала. Знала, что пьет, буянит, лупит жену и детей. Но больше не имела силы против сына, который и сам подался во власть. Он теперь участковый, ни выгнать его, ни усмирить.

- Не зарывайся, Поленов! Тебе давно не место в этом доме! Слышишь? – сначала тихо, потом все громче и громче заговорила Лариса, наблюдая, как сестра метнулась закрыть дверь в детскую. - Выметайся из нашего дома! Ты ей никто! Вали отсюда! – заорала она.

Зверея от собственной смелости, вышла из-за стола и встала против него, тонкая, острая, как спица.

Участковый заморгал красными рыбьими глазами. На мгновение опешил, по-крысиному повел носом, оценивая опасность.

Ларка из города не в себе вернулась. Прикатила на иномарке с чемоданом дорогих шмоток и собачьей тоской в глазах. Видать, под завязку хлебнула из столичной молочной реки с кисельными берегами. Уговаривала сеструху, что ненадолго, помочь с больными родителям. А как померли, так и осталась. Недавно только съехала из родительского дома. Устроилась в сельсовете, но все ходит, высматривает, сучка.

Он прищурился было, чтоб цыкнуть, но передумал, погасил злобу и обозначил на лице раскаяние.

- Да, ладно ты. Каюсь, перебрал. Сами разберемся. Не мешай только, - Василий шагнул к жене, обнял и с кроткой улыбкой, комичной на его испитой физиономии, положил голову ей на плечо. Вера замерла, испуганно уставившись на сестру.

Лариса укоризненно махнула головой и, ни слова не говоря, вышла вон.

 

***

- Семья - это добровольный союз любящих людей. И прежде чем зарегистрировать ваш брак я обязана спросить вас, является ли ваше желание стать мужем и женой искренним, свободным и хорошо обдуманным, - Лариса внимательно посмотрела на невесту, готовясь спросить о самом главном. Но не успела.

- Лара! Верка своего порезала! – распахнув обе створки двери, в зал влетела соседка. – Её в район увозят, беги скорей.

Лариса побледнела. Остановила церемонию. Стащила с себя алую в золоте ленту, передала подушечку с кольцами директору клуба и бросилась домой.

Но и тут не успела. Милицейская пятерка, кутаясь в густую пыль, скрылась за поворотом дороги. Лариса шагнула за ней, пытаясь догнать. И бессильно махнула рукой вослед.

Она была старше Веры на восемь лет и с детства чувствовала за неё ответственность. Даже когда уехала в город, поступила в универ и вышла замуж, все опекала. Звонила, слала переводы, привозила дорогие подарки. Это воспринималось как должное, ни мать с отцом, ни Вера особо не интересовались, откуда деньги. Повезло, видать, удачно замуж вышла. Потом вдруг Лариса надолго пропала. За это время Вера успела залететь и замуж выйти. И двойняшек родить. И развестись - бабьего лиха хлебнуть за таким мужем долго ли. Но когда сестра вдруг явилась домой всерьез и надолго, все насторожились. Особенно Поленов…

Ведь хорошо помнил умную, острую на язык одноклассницу, которая отлично училась и таких, как Поленов, на дух не переносила. Он был туповат, учебой не напрягался, зато девок портил лет с двенадцати. После армии без экзаменов двинул в школу милиции и стал активно брить лбы и размахивать дубинкой, приобретя славу падкого на халявный стакан беленькой, но совершенно бесполезного участкового. Его сторонились из-за въедливости и склочности характера. И дружно сочувствовали Вере.

Дрожащими пальцами Лариса набрала номер сестры. Услышала, как телефон зазвонил в доме. «Что же ты», - с досадой подумала она, зябко передернула плечами, бросилась внутрь. Беспорядок и тишина резанули недавним воспоминанием. Вот и случай представился, чтобы вещички поленовские вывезти. Лариса взяла деньги, припрятанные за иконкой, наскоро увязала в простыню его одежки, швырнула их в багажник. По пути заехала в садик.

Кузьминична, дежурившая в тихий час в группе, встретила Ларису печальными, все понимающими глазами.

- Знаю, знаю, оставлю, - не давая Ларисе и рта раскрыть, сказала нянечка. Она была в курсе, часто оставляла детишек в садике ночевать, особенно, когда Поленов был в запое.

- Варвара Кузьминична, я завтра заберу, - Лариса махнула ей рукой и побежала к машине. До райцентра доехала словно на ощупь.

- Суши сухари, кума, - насмешливо посоветовал дежуривший в КПЗ муж школьной подруги. – За дело сам Дятел взялся, а он с Василием в корешах. А может, и отпустят утром, фиг их разберет. Привезла чо?

Лариса достала пачку перетянутых резинкой долларов. Остатки прошлого.

Выхватила оттуда пару бумажек и протянула дежурному.

- Даю полчаса, - пустил строгача кум. – Жди тут, сейчас приведу.

Вера медленно вошла в кабинет. Лицо её ничего не выражало, будто остановилось на одной эмоции. Но, когда она подняла голову, в глубине текущей из глаз темноты вспыхнула сумасшедшинка. Лариса отшатнулась от этого взгляда.

- Что ты наделала, Вер? – она обняла сестру.

Та вздрогнула, будто отпустила внутри пружину. Заплакала.

- Мальчишек возьми, - до неё только сейчас дошел весь ужас случившегося. – Что же теперь будет?

Они посидели немного, обнявшись. Лариса пробовала остановить раскачивающийся внутри маятник. Наконец, промолвила:

- Все будет хорошо.

Вера отстранилась. Поднялась и громко в отчаянии выдохнула:

- Ничего и никогда уже не будет хорошо, Лариса. Никогда.

Опустила голову. Подошла к двери и обернулась:

- Мальчишек не бросай, - во взгляде мучительное раскаяние. – Прости.

Когда Веру увели, Лариса попросила кума устроить встречу с Дятловым. Прождала до вечера в узком коридоре участка, вздрагивая и оборачиваясь на каждый звук.

Дятел вполне соответствовал своему погонялу, сухой, поджарый мужик с длинным носом и острыми глазами, землистый оттенок кожи придавал его лицу болезненное и одновременно желчное выражение. «Не возьмет», - отчего-то подумалось Ларисе.

Но тот охотно взял. Тут же при ней пересчитал толстую пачку купюр и поднял глаза, прикидывая, все ли принесла, или можно состричь ещё. «Дура, не мне надо было, - подумал он, догадавшись, что баба от отчаяния выложила все, что имела. – Да, ладно. Тачку продаст». Он глянул в окно на припаркованную у крыльца «Тойоту».

- Может завтра с утреца, - прокуренным голосом просипел он. И, почти выталкивая её за дверь, ласково добавил. – Поезжайте домой, не ждите тут, я дежурю ночью, завтра сам на первую электичку посажу.

Лариса недоверчиво посмотрела на милиционера. Поверить? А что остается?

Она вышла на улицу и удивилась быстро сгустившейся темноте. Машинально села за руль и поехала домой. Но в дом войти не смогла, вернулась на станцию, не умея справиться с волнением, бродила всю ночь вдоль перрона, вспоминала известные молитвы, смотрела на небо и зачем-то покачивала в лунной лодке свою хлипкую надежду: «Отпустят. Вернется первой электричкой».

***

- Помоги мне, - она тормознула у детского сада. И вышла из машины. - Я сейчас вернусь.

Как будто бы знала волшебное слово! Откуда ей известно, что это «помоги», как сигнальная кнопка неизменно включает в его сознании давнюю, вбитую отцом истину: «Когда тебя просят, помоги обязательно!»

Через несколько минут она показалась с двумя детьми. Близнецы, щекастые и востроглазые, с радостью кинулись к машине.

Макс любил детей. В сущности, он и сам был еще ребенком, оставшимся без материнской ласки, оттого каким-то наполовину мужественным.

- Тетя Лариса, а где мама?

- Она уехала в город. Я ждала её на станции, но она решила еще немного задержаться.

- Зачем?

- Может быть она хочет купить вам подарков, - не нашла иного ответа Лариса.

- Как тебя зовут? – переключая внимание на незнакомого дядю, спросил один из пареньков и дернул Макса за рукав. Лариса повернула голову и прислушалась.

- Максим? А тебя?

- И меня Максим! Как это? – удивленный малыш хлопнул себя ладошками по щекам.

- Так бывает, брат. А его? – спросил он о втором.

- Его Серега, - ответил за брата Максим младший. - Он не любит болтать.

Вот и подружились. Когда подъехали к дому, и вопросов не возникло, стоит ли заходить. Разговаривали с детьми о пустяках. Не углубляясь. Потом уложили их спать и уселись в комнате, дожидаясь, когда те затихнут.

- Мою сестру арестовали. Её муж, отец мальчишек – наш участковый. Не знаю, что между ними произошло. Она ранила его. Сейчас он в больнице. И обязательно её посадит, давно хотел дом к рукам прибрать. Я боюсь одна, - она опустила голову, пряча слезы.

У Макса перехватило дыхание.

- Вы простите меня, что впутала вас, это от отчаяния. Не знаю, что на меня нашло. А вы как в наши края?

- Мы опять на вы? Я вспомнил, откуда тебя знаю, - Макс погладил Ларису по руке. – Ты жена того бизнесмена, нашумевшее убийство которого подробно освещалось в нашем журнале. Ты меня не помнишь?

Лариса вздрогнула. Отдернула руку, будто обожглась о щемящее воспоминание. Ей вдруг показалось, что он один из тех, кто хочет вернуть её в прошлое.

- Нет, не то, не бойся, - поспешил он. – Я так рад, что ты уехала тогда. Я думал о тебе. Здорово, что нашел. Теперь мне есть над чем работать.

Он улыбнулся, подошел к ней сзади, положил руки на тоненькие плечи и вдруг ясно ощутил, как внутри что-то щелкнуло. Его система перезагрузилась. И больше не было пользователя, Макс хотел сам создавать свою систему.

- Все будет хорошо,- сказал он и незаметно наклонился к её в макушке.

- Думаешь? – осторожно спросила Лариса, инстинктивно прижимаясь щекой к его руке.

- Знаю…

 

***

Утром он попросил у Ларисы ключи от машины и, ничего не говоря, отправился в город. Вернулся веселый. На вопросительный взгляд ответил улыбкой.

- Ну что?

- Все хорошо. Даже отлично! Потом.

Начал рассказывать о пчелах. О своей статье. И балагурил, балагурил. Возился с малышами. Затем посадил всех в машину и повез на пасеку, в лес. Ребятишки носились по огромной залитой прощальным солнцем поляне, собирали цветы, визжали от восторга. Максим беседовал с лесником и украдкой посматривал на сидевшую в траве Ларису. Она плела венок из собранных мальчишками полевых цветов, задумчиво смотрела вдаль и тревожно взглядывала в его сторону.

- Ну что? – спрашивала она.

- Все нормально. Потом расскажу.

И снова погружался в веселую возню. Ему нравилось держать её в напряжении, смотреть на неё, ловить её взгляд. Перезагрузившийся процессор вдруг окрасил все вокруг в новые оттенки, и Макс с удовольствием изучал уникальные параметры, о которых раньше и не подозревал. Он был в ударе. Шутил, дурачился, и даже тревожный взгляд Ларисы не могу вывести его из этого приятного состояния возвышенного восторга.

Набегавшись за день, дети быстро уснули. А взрослые с удовольствием пили чай с медом, янтарными бусинами падал он с золотых кубиков, на которые Лариса разрезала подаренные пасечником соты. И ни о чем плохом не хотелось думать.

И все же спросила:

- Ну что? Ты обещал рассказать.

- Ларису отпусят через пару дней. Отсидит в административном порядке. Поленов жив-здоров и даже не поврежден ни разу. Палец ножом порезал. А жаль. Зато на теле твоей сестры обнаружены многочисленные следы побоев. И она уже написала заявление о возбуждении уголовного дела по факту избиений. Так что сядет скорей всего сам «пострадавший». Но если даже не сядет, то в вашей жизни больше не нарисуется. Об этом я позабочусь. А, вообще корочка столичного журналиста – полезная вещь. Сколько ты дала Дятлову?

- Тысяч десять или восемь. Я не помню. Никогда не умела считать деньги, - Лариса с благодарностью смотрела на своего спасителя.

- Вернет. Я ему уже намекнул, что бумажки меченные. Он, кажется, повелся. Не дрейфь, прорвемся.

В порыве вдохновения, она подошла к нему сзади. Обняла и с удовольствием поцеловала в макушку.