ТАЛАНТ /ретро/

 

Дворник Михеич подался в хирурги. Долго колебался в самооправданиях, искал виноватых там, где правила бал Судьба, забывая, что мы лишь покорные исполнители её воли.

 

А ведь талантливый был дворник, что называется от Бога. Улицы под его присмотром блестели не хуже, чем обкомовский паркет, и эту, отнюдь не повседневную в нашем быту, деталь ловко материализовало городское туристическое бюро, включившее участок Михеича в число местных достопримечательностей.

 

И то сказать, за двадцать лет услужения ни одного несчастного случая на вверенной ему территории. Осыпанный по этому поводу похвалами, Михеич мог бы сплести из них венок, обладай он склонностью почивать на лаврах. И потому даже явно не украшавшая его послужной список особенность брать с жильцов за мелкие услуги наличными, не вызывало у них ничего, кроме безобидного ропота, да и то скорее по привычке, чем из осознанного протеста. Да и какой в протестах смысл, ежели гений живёт по законам самим для себя установленным, а тот, кто угоден Богу, людям не виноват.

 

Народная молва обозначила участок Михеича «зоной социалистической законности». И не без причины. Последнее ограбление имело здесь место быть более десяти лет тому назад, да и то по недоразумению. Преступники оказались «гастролёрами», то есть лицами совершенно незнакомыми с местными обычаями и нравами. Они забрались в вино-водочный отдел гастронома, и бдительный Михеич не упустил свой шанс. Подкравшись, он подпёр тщедушным на вид, но жилистым телом дверь с внешней стороны и сколько ни соблазняли его грабители честным дележом добычи, выдержал искус, мужественно продержавшись до прихода главных милицейских сил.

 

С той поры проживающие в «зоне» вообще перестали о чём-либо беспокоиться, не без основания полагаясь на Михеича как на каменную стену. Скажу больше, если жертва, спасаясь от преследования, успевала пересечь условную границу, отделяющую «зону» Михеича от остальных кварталов, её испытания на этом заканчивались. Преследователь поспешно ретировался, принося извинения.

 

Перенимать опыт Михеича толпами съезжались дворники. Не имея возможности принять всех и желая облегчить ведомству бремя командировочных выплат, Михеич написал книгу «Чистые ступени», в которой, с присущей ему искренностью, поделился с коллегами тайнами своего ремесла. Надо ли говорить, что, изданная в пятидесяти странах мира, книга так и не дошла до нашего читателя, обогатив кого угодно, только не автора. Несмотря на столь очевидное пренебрежение со стороны властей, Михеич никогда не ставил личные амбиции выше государственных интересов. Напротив, продолжал всячески заботиться, как о престиже страны, так и о пополнении её валютных запасов.

 

С этой целью он неоднократно выезжал за границу, всякий раз отвергая настойчивые предложения остаться там навсегда. В США Михеич прочитал курс лекций для технического персонала ООН, а в Англии провёл несколько показательных уборок Гайд-парка. А вот в Израиль лететь категорически отказался, несмотря на слёзные просьбы тамошних коммунальных служб, заявив, что вопрос о визите может быть рассмотрен лишь после того, как в этой стране навсегда покончат с оккупацией исконных палестинских земель.

 

Увы, мировая известность Михеича кое-кому явно не давала покоя. Зависть, состояние общечеловеческое, в домашних условиях приобрела откровенно разрушительный характер. У Михеича начались сложности, переросшие в проблемы. Подхалимы, почуяв запах знакомой гари, ели его поедом. Придирки и анонимки сыпались на его голову, как из рога ненужного изобилия. Пиком травли стало заведение уголовного дела по явно надуманному мотиву: краже берёзовых веников с целью сбыта их посетителям сауны, где Михеич по совместительству трудился банщиком. По счастью, сауну посещало в основном руководство, свидетелей наскрести не удалось и дело прекратили за отсутствием субъекта преступления.

 

И всё же слишком неравной оказалась борьба. После второго инфаркта, перенесённого им, как и первый, на ногах, жена Михеича Муза Ивановна Свидерская, врач-окулист, решительно объявила:

 

– Хватит страдать за родину! Пора подумать и о себе.

– Разве что на том свете, – отмахнулся Михеич. Но вдовство не входило в жизненные планы Музы Ивановны и она не отступила:

– Я не предлагаю тебе идти на пенсию. Поменяешь профессию — только и всего. Подыщу сходную работёнку. Пересидишь старость.

– Любопытно знать, куда ты меня заманиваешь?

– К нам, в медицину. Хирургом будешь.

– Скажешь такое…

– Чем, интересно, не угодила тебе медицина? – удивилась Муза Ивановна. – Занятие не хуже других. И к тому же тихая заводь. Умер пациент, стало быть, никаких претензий, выжил — принимай благодарность. У нас, правда, тоже не без проблем. Приходится бороться за человеко-посещения. Иные врачи доплачивают из собственного кармана, чтобы заманить. Зато времени свободного хоть отбавляй. Отрезал, будем говорить, пациенту ногу и отдыхай, пока другая не подоспеет.

 

– На хирурга учиться надо, – задумался Михеич, не совсем, впрочем, уверенно. Но Муза Ивановна поспешила утишить его, на сей счёт, сомнения:

– Медик никогда не станет дворником, зато дворник… И сложностей никаких. Диплом купим — и практикуйся. Месяца через три никто не отличит тебя от остальных, разве что халат не покажется таким застиранным.

 

Финал нашей истории вполне закономерен. Михеич жив и благополучен, не помышляет об инфаркте, хотя и раздался несколько в талии. Обстоятельство весьма тревожащее Музу Ивановну, по мнению которой «уважающий себя врач обязан быть в форме». Думается, однако, что в придирках её больше ревности, чем здравого смысла. За короткий срок Михеич вырос в специалиста высокого класса и оперироваться у него читается последним криком медицинской моды. Стараясь придать себе, вес в обществе, многие, в особенности женщины, подвергаются операционному искушению без какой-либо надобности, ибо «пользоваться у Михеича» не менее престижно, чем костюм от Кардена.

 

Сам Михеич далёк от упоения суетой, развернувшейся вокруг его персоны. В недоступных обозрению пластах его души, куда не всякий психоаналитик доберется, тлеет, как церковная свечечка, надежда на возможность непредсказуемых перемен. Каких именно, Михееич не объяснит и сам. Но когда во время нечастых пешеходных прогулок /обыкновенно он ездит на роллс-ройсе/ удаётся украдкой понаблюдать за работой дворников, слёзы умиления застят взор и кажется ему, что стоит он на перроне вокзала, наблюдая за отходом поезда, уносящего в неведомую даль всё самое дорогое и прекрасное, что было в его жизни…

Борис Иоселевич