Эту историю сложно отнести к разрядам биографий. Ровно, как не стоит её воспринимать за труды, вроде книги «Пасынок Истории». Нет, это рассказ о людях, которые пытаются через 185 лет после смерти Сальери изменить мнение о нем, как об отравителе. Здесь нет громкого детектива. Есть лишь факты, которыми они апеллируют и множество интриг, крутящихся всегда, когда правда желает выплыть наружу. Моя надежда на то, что читатель полюбит эту историю и простит мне мою предвзятость, породившую «Аква Тофану».

Книга посвящается Антонио Сальери – тому, с кем искусство, которому он, преданно служил, обошлось несправедливо.

Мне бы хотелось выразить благодарность моей подруге Стефании Ковбасюк. Без тебя вряд ли появились на свет несколько ключевых моментов. Твоя вера вдохновляла меня тогда, когда хотелось бросить всё.

Также я говорю спасибо Анне и Елене Сибуль, Яне Блудовой, Татьяне Пархоменко, Софии Кагало и Ирине Беляевой за то, что мы каждый день вместе пытаемся понять – каково это жить в эпоху Моцарта и Сальери.

 

Глава 1

Париж. Август

Необычно загоревшая Софья Ветрова легко и изящно выскочила из такси. Танцующей походкой она шла к небольшому кафе под названием «Квазимодо», которое, естественно, находилось совсем рядом со знаменитым, овеянным легендами Нотр Дамом. Разноцветная разлетайка не позволяла жаре оставить и малейший след на её коже, девушка выглядела свежей, в то время, как многочисленные туристы утирали красные лица платками да бумажными салфетками. Внезапно, Соня остановилась, услышав легкую, как трель птиц, мелодию, льющуюся из её телефона. Она полезла в свою разноцветную торбочку и вытащила на белый свет желтую раскладушку «Nokia». Девушка покачала головой, после чего нажала на кнопку «отбой». Сейчас никакая работа её не интересовала. Во-первых, у неё был отпуск, а во-вторых, она уже четыре месяца не видела свою лучшую подругу Юлию Лазутину. Со дня презентации «Опечатки» они почти не общались, поскольку, как Соне показалось, Юляшке нужно необходимо на время спрятаться в свою раковину, дабы пережить бурю в своей душе. Она редко звонила, её статьи были полные внутренней борьбы, они все чаще кричали о победе сильной личности над самой собой. Ближе к концу лета тематика слегка посветлела и Ветрова решилась на встречу. Соня поверила, что её подруга готова к столкновению со старой жизнью, пусть пока лишь со светлой её частью.

Бросив телефон обратно в сумку, Ветрова подняла глаза. Она порыскала глазами по людям, сидящим в кафе, пока на её лице не появилась улыбка. София нашла Лазутину. Даже не поверила себе. Её милая, колючая подружка была собой и одновременно чужой. Ещё в мае месяце её волосы цвета нуги были короткими, челка падала на бок – Юля копировала какого-то французского певца, теперь же они явно стали длиннее, поскольку были заплетены в колосок, которые уже заранее отрицал любую челку. Даже непривычно смотреть, как творческий бардак заменила аккуратность. Ни один волосок не выпадал из колоска. На носу у подруги красовались строгие очки в квадратной оправе. Зато любовь к классике, не смотря на жару, никуда не делась, если судить по темно-синей рубашке-безрукавке с высокой стойкой.

- Юляшка! – Незамеченной подобраться к Лазутиной удавалось без труда, поскольку она всегда была поглощена чем-то. Когда мыслями, когда статьей. Сейчас девушка слишком сильно углубилась в какую-то книжечку в потрепанной обложке, потому и не обратила внимания на то, как к ней подошла Ветрова. Подруга, которую она так долго ждала. Отбросив томик, Лазутина подскочила и с радостью обняла Соню.

- Сонечка, ты все такая же худенькая, хрупкая, мечтательная, только очень сильно загоревшая, - затараторила Юлия, наконец, разжав кольцо рук. Она рассматривала подругу. - Ты так мне не сказала, где отдыхала? В Европе или это классическая раскраска любого одессита летом? А Сашка тоже теперь такой же шоколадный?

- Эм, я работала на Мальорке, - как всегда скромно улыбнулась девушка, присев на стул. Откинувшись на спинку, Софья сделала заказ. Юля помешала трубочкой лед в своем холодном чае.

- Ты очень сильно поднялась, - заметила Лазутина. – Потрясающе. Я восхищена. О чём же ты писала?

- Ничего интересного для тебя, я перешла на историческую тематику, - отбросив свои потрясающе красивые, каштаново-фиолетовые волосы за спину, сообщила Софья. – Надоело быть глупенькой, наивной куколкой, пишущей розовые истории. Сейчас много пишу о Супреме, - увидев искры в чайных, едва подкрашенных карандашом, глазах подруги, Ветрова легко рассмеялась. – Ты напоминаешь мне охотничьего пса, учуявшего подстреленную утку – твой атеизм мурлычет так, что я слышу, - она дернула себя за ухо. – Юляшка, ты же даже не знаешь, кого я защищаю. Вдруг пишу, как адвокат Ватикана? – Она сузила свои уютные глазки.

- Мы подружились с тобой потому, что ты тоже была искателем справедливости, - спокойно ответила Юля, отметив, как вырос разговорный стиль подруги. Она будто словами писала статью. Или делала какие-то её наброски. – Ты отстаиваешь позиции справедливости. Значит, против Ватикана. Ты не будешь защищать палачей прошлого.

- Потрясающая самоуверенность, она всегда восхищала меня, - Соня коснулась пальцами высокого стакана доверху наполненного солнечной жидкостью с кислым запахом. Любовь подруги к лимонному соку вызывала у Лазутиной только страдальческую мину и желание протянуть сахарницу, которое она со временем научилась бороть. – Ты видишь людей насквозь, потому так спокойно утверждаешь. Никакой ошибки. Я пишу, естественно, против. Как тебе это удается? Даже обидно как-то!

- Подобные тебе люди не меняются за пару месяцев. Ты не только внешне, но и внутренне похожа на эльфа, а они, как известно, всю жизнь такие, какими родились. Четыре месяца совсем не строк для твоей порядочности. Ты все та же Соня, с которой я почти два года назад познакомилась в школе Тумановой.

- А ты совсем другая, - вырвалось у Ветровой. Юля оставила свой чай, сложила руки на столе и её брови от изумления оказались на лбу. – Да-да, ты чужая. Не та Лазутина, которая пила виски на моей съемной квартире и страдала по Лиржевскому. Ты повзрослела. Стала сильнее. Та история сделала тебя новой.

- Каждому из нас стоило бы пережить такое, но я не уверена, что большинство вышли бы победителем из такой схватки, ведь любовь делает нас слабыми, слепыми и очень глупыми. Я рада, что Кирилл отверг меня, иначе, жила бы я сейчас в Киеве с разбитым сердцем на правах любовницы. А так, - Юля опустила глаза к столику, - у меня своя жизнь. Я ему очень благодарна.

- Он очень зол на тебя. Мы виделись в июле, перед моим отъездом на Мальорку. Просил передать в случае нашей возможной встречи, что ты едва не разрушила его семью своей «Опечаткой», - Ветрова подперла щеку ладонью, не обращая внимания на то, что потом на коже останется непривлекательное красное пятно. Её куда больше интересовала реакция подруги. Действительно ли она забыла Кирилла или же просто умело играла роль? Возможно, этот обновленный вариант лучшей подруги здорово научился лицемерить? В это не хотелось верить, но все же Соня знала, что человек всегда пытается заклеить свои раны перед другими. Но Лазутина осталась равнодушной к подобному заявлению. Как ни в чем не бывало, она разматывала конфету.

- Знаешь, я не написала в ней и слова правды, - наконец сказала она, справившись с разноцветной оберткой. – Просто создала идентичную ситуацию, но все истории, что произошли между нами так и не вышли за рамки тебя, меня, Сашки и самого Кирилла. Это было бы подло. «Опечатка» - это крик души, попытка стать Фениксом. Я писала эту книгу и сгорала, но в момент кульминации воскресла, посмотрела на все трезвым взглядом. Люди, подобные нам, не заслужили на то, что бы быть вместе. Мы отдаемся другому. За то, что семья Лиржевского едва не развалилась, он должен винить свой длинный язык – если бы Кирилл не рассказывал обо всем Алене или не делал намеки своим неадекватным поведением, то ничего бы этого не было. Я не ощущаю, что поступила несправедливо. Как по мне, все по-честному.

- Ты будешь писать ещё?

- Естественно, но о другом, - внезапно в глазах Юлии разгорелся фанатичный огонек. – Не только ты заинтересовалась историей. Только, извини, это большой секрет. Книга, если мне хватит сил дописать её, станет своего рода сюрпризом. Пощечиной для многих. Пока, правда, это лишь проект на далекое будущие, начну скромнее – со статей, однако, коли они пойдут на ура, помещу все в одну книгу.

- Ты всегда любила шокировать публику, - ничуть не удивилась Ветрова, в глубине души абсолютно уверенна, что книгу подруге сил хватит дописать. – Ладно, храни свои тайны, ведь из тебя и под пытками не вытащишь правду, раз ты уже решила играть в молчанку. Ты мне лучше скажи, почему ты поменяла прическу. Больше не любишь Сальери? Мюзикл прошел и твой восторг поубавился.

Юля провела руками по идеально завязанным волосам. Рассеяно улыбнулась:

- Не поверишь, но я поглощена работой насколько, что у меня даже нет времени снова сделать косую челку да вдохновленный беспорядок, - внезапно призналась она. – Да и мне этого больше не нужно. Я нашла Сальери здесь, - Юля на секунду приложила ладони к сердцу, - нашла и ношу с собой. Зачем же мне теперь стрижка под певца? – Девушка захлопала ресницами. София усмехнулась. Юля, пусть даже новая, по-прежнему умела запутать настолько, что смысл терялся.

Глава 2

Анри Обер – преподаватель Парижской высшей национальной консерватории – сидел на стуле в своем музыкальном кабинете, который располагался в его просторной квартире по авеню Виктора Гюго, скрестив ноги. В его темных глазах застыло неподдельное удивление. Он смотрел на девушку, которая играла сонату на фортепиано, не понимая в чем проблема. Обычно всегда такая старательная ученица была рассеяна, а потому музыка, рождающаяся под её тонкими пальцами, резала музыкальный слух преподавателя, как звук циркульной пилы раздражает каждого из нас. Девушка фальшивила настолько, что даже человеку, далекому от музыки не стоило бы огромного труда услышать все её погрешности. Анри казалось, что когда Жюли впервые села за инструмент, она и то удачней играла, хотя звуки, льющиеся из-под пальцев год назад, были отнюдь не божественными. Не в силах больше выдерживать пытку над своими ушами, мужчина два раза хлопнул в ладони, что служило обычно сигналом для остановки музыки. Девушка послушно прекратила играть, однако не повернула головы в сторону своего преподавателя, как это делала всегда, дабы узнать его мнение или выслушать замечание. Анри чувствовал – его ученица сама знает все промашки, она слишком далеко от фортепиано сейчас. Это удивляло Обера, поскольку Жюли всегда отдавалась музыке полностью, не смотря на постоянную занятость. Два раза в неделю она очищала голову и погружалась в чарующий мир звуков. Девушка пришла к нему год назад, её никто не привел, ни разу она не играла из-под палки. Жюли мечтала научиться играть, много занималась самостоятельно – опытный преподаватель чувствовал это – посему Анри пребывал в полной уверенности, что у одной из его самых старательных учениц что-то произошло.

- Жюли, что с тобой сегодня? – Мягко осведомился Анри. Девушка, наконец, повернула голову.

- Простите, мсье Обер, я сегодня была не очень старательна, наверное, причинила моральную боль вашим ушам, - Юлия мрачно посмотрела на партитуру сонаты си-минор Ференца Листа, которую она беззастенчиво испортила. Исполняя Шуберта, Листа или Бетховена Лазутина особенно старалась, но сегодня она была настолько раздражена, что забыла о чувстве ритма.

- У тебя проблемы? – Скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Анри. Девушка как-то не слишком уверено качнула головой:

- Я не могу назвать это трагедией, мсье Обер, скорее бессильной злостью, - тщательно подбирая слова, медленно произнесла Юлия. – Я уважаю право каждого на свое мнение, но это не означает, что я приверженец книжной анархии – что хочу то и пишу, - увидев непонимание в глазах преподавателя, девушка поднялась. Она подошла к стулу, где оставила свою сумку, и достала потрепанную книгу в мягком переплете, которую Анри уже видел в её руках несколько дней назад. Однако тогда мужчина не рассмотрел названия, сейчас же, когда книга оказалась у него под носом, он прочел «Д. Вейс. Убийство Моцарта».

Мужчина молча взял книгу в свои руки и долго всматривался в два силуэта, нарисованных на обложке. Он мало что знал о Жюли, но много знал об этой книге. Множество дилетантов, вроде его нынешней ученицы, влюблялись в музыку спонтанно, не разобравшись. Они слышали «Маленькую Ночную серенаду» и тут же летели к частным репетиторам, призванным помочь им сыграть её. Обычно вторым пунктом было изучение биографии композитора. И тогда эта книга рано или поздно попадала в их руки, вызывая бурю гнева на голову Сальери, Габсбургов и всего венского общества эпохи Моцартов. Уже не раз и не два за свою двадцатилетнюю преподавательскую карьеру мужчина держал книгу Вейса в руках. Он знал, что должен провести обычную в таких случаях психотерапию и объяснить про непризнанную гениальность и бурную фантазию автора. Анри не любил эту книгу, она казалась ему слишком слащавой, излишне напыщенной, но он никогда не говорил об это. Ему год за годом приходилось оправдывать Сальери, объясняя о привилегиях итальянцев и о том, что Моцарту не повезло родиться немцем.

Когда мужчина уже собрался с духом, заговорила Юля. Она забрала книгу с его рук и открыла заглавие. Преподаватель увидев, что три главы – Бетховен, Оратория для Бостона, Бетховен и Сальери – обведены синим карандашом. Это слегка смутило Анри.

- Мсье Обер, моя проблема в этом, - ноготок, накрашенный красным лаком, уткнулся в главу «Бетховен и Сальери». – Знаете, я не имею ничего против Моцарта. Никогда не имела и для меня будет большим счастье, если я когда-то научусь играть его концерты для фортепиано, однако, Моцарт – жертва обстоятельств, не так ли? – Глаза девушки потемнели от злости. – А вот из-за подобных фантазеров большинство людей поголовно ненавидит Сальери.

- Жюли, ты – поклонница творчества Антонио Сальери? – Ушам своим не поверил Анри. Обычно он сталкивался либо с равнодушием, либо с враждебностью. Молодое поколение музыкантов уважало Сальери, как педагога, но о его творчества никто не отзывался с восторгом. Даже сам Анри не очень любил слишком легкие и зачастую лишенные определенного смысла работы итальянца. Они казались ему однообразным. Он словил себя на мысли о том, что разговор вызвал у него неподдельный интерес.

- Вряд ли, - не весело отозвалась девушка, невидящим взглядом смотря в окно. – Я никогда не слышала его музыку в живом исполнении, - в голосе у девушке прорезала глубокая тоска, которая не могла не задеть какие-то странные струны в душе. – Сколько раз я искала его в программах, но так и не нашла. Ведь на него стоит негласное вето. Никто не хочет исполнять Сальери. Старые суеверия. Низкий поклон Пушкину и Вейсу, - глаза девушки вновь сверкнули негативными эмоциями. – Я потому и пришла к вам, мсье Обер. Я хочу играть Сальери, - Юля слегка склонила голову. – Если ты не можешь найти чего-то, нужно попробовать сделать это самому.

- Если ты завтра свободна, то мы можем провести незапланированный урок, - Анри согласился легко. Он никогда не слышал подобного желания, высказанного довольно резким тоном. – Я найду в консерватории ноты его концерта для фортепиано си бемоль мажор. Посмотрим, что из этого выйдем без оркестра.

Девушка просияла. Живая улыбка мигом изменила её задумчивое лицо. Юлия ожила, сбросила свой негатив.

- Думаете, я готова? – Немного неуверенно спросила она, подымаясь на ноги. Анри отвернулся от ученицы. Он не хотел озвучивать своих мыслей – раз она могла играть Бетховена, то и с Сальери справиться. Ведь Людвиг ван далеко ушел от своего отнюдь не гениального педагога.

- Попробуй не читать до завтра Вейса и прийти более сосредоточенней, - посоветовал Анри девушке. Внезапно Юля, собирающая партитуру Листа, резко развернулась. Каблук её босоножек заставил паркет жалобно крякнуть.

- Я дочитаю Вейса до конца, - холодный тоном ответила Лазутина, будто перед ней сидел не преподаватель, а сам писатель. – Это моя обязанность. Я – социальный журналист, поклявшийся выступать против любой несправедливости. А эта книга – огромная несправедливость. Даже если Вейс был в чем-то прав на счет Сальери – хотя я в это ни на минуту не поверю – то я никогда и некому не позволю лить грязь на Бетховена. Нельзя боготворить одного гения, смешивая с пылью другого. Всего доброго, - девушка вежливо улыбнулась, взяла сумку и вышла.

Анри поднял глаза чуть выше обычного, что бы посмотреть на портрет Рахманинова, который висел на фортепиано. Жюли не раз говорила ему о своей любви к музыке Бетховена. Значит, судьба книг Вейса быть раскритикованными. Внезапно, педагог словил себя на мысли о том, что писателю повезло, что он уже умер. Иначе его решительная бы ученица добралась и до него.

Глава 3

- Как ощущение? – Анри посмотрел на свою ученицу. Девушка поправила выпадшую из колоска прядь, после чего с улыбкой поглядела на своего педагога. Оболочки её глаз переливались, как чай, чашка с которым поставлена на подоконник и солнце играет в ней свою партию.

- Если бы я сыграла лучше, наверное, была бы на седьмом небе от счастья, - Лазутина широко улыбнулась, будто актриса на красной дорожке. – Обидно, что не умею играть с листа, - посетовала Юля, но она не выглядела огорченной. – Однако, я и без того восхищена. До этого я только «Фальстаф» в записи слушала и пару тройку увертюр, но… никогда не думала, что сыграю сама, пуская и из рук вон плохо, - на какой-то миг девушка прикрыла рот ладошкой, пытаясь спрятать глупую улыбочку маленького ребенка, получившего свою конфетку. – Даже так музыка Сальери…вживую…особенная. Не такая как то, что я слышала до этого. Легкая, полная радости, жизни, беззаботности… Спасибо вам, мсье Обер.

- Ты – способная и трудолюбивая, Жюли, учить тебя – одно удовольствие, - не покривил педагог. Пускай девушка была не гениальной, без идеального музыкального слуха и с не самыми лучшими запястьями, как для пианиста, но её старательность компенсировала всё. Одаренных детей было учить в иной раз намного сложнее, поскольку они хотели мира у ног уже за один свой талант. Анри нравилось, что его ученица сегодня в ином расположении духа, нежели вчера. Он привык видеть её спокойной, уверенной, но сегодня девушка превзошла себя. Её восторг было не скрыть, и это служило высшим доказательством её привязанности к Салери. Все же он никогда не видел подобную симпатию в их время. Он был готов простить её все сегодняшние погрешности – все же Жюли была права – с листа играть девушке было не дано. Для первого знакомства с произведением – очень даже не плохо. – Через пару недель будешь играть его без запинки, если, конечно, потренируешься самостоятельно.

- Не сомневайтесь, мсье Обер, я приклеюсь к инструменту, - горячо пообещала Лазутина. Педагог знал, что это – не пустые обещания, девушка не лицемерит. Её глаза служили лучшим подтверждением.

- Раз ты будешь сама заниматься, тебе понадобиться партитура. Схожу ещё распечатаю – её не просто найти, Жюли, - строго добавил он, увидев, что девушка собирается возразить. Очень часто она сама в Интернете брала нужные ей ноты, но иногда преподаватель отдавал свои. Лазутиной насколько не терпелось получить концерт си бемоль мажор, что она смиренно кивнула. Когда педагог вышел, девушка с трепетом сняла книжечку с пюпитра и стала листать её, сколько глазами по нотам, которые ещё предстояло изучить. Она понимало то, о чем мсье Обер промолчал, не желая расстраивать ученицу – Сальери ей не дался с первой же попытки. Скорее всего, виною были нервы. Ведь даже проигрывая кусочки Бетховена, Лазутина не допускала сколько ошибок. Мсье Обер никогда не делал ей сколько замечаний. Но настроение все равно было замечательным, Юля видела сияние, вырывающееся из-под её кожи, будто на завтрак она съела не свежий круассан, а лампочку в сто вольт.

- Мсье Обер, я не могу разобрать этот фрагмент, - услышав, как скрипнула дверь, сказала девушка, хмурясь. Она не слишком хорошо умела читать произведения, которые видела впервые, потому увидев странное сочетание, тут же попросила о помощи. Кто знает, возможно, за пару дней она доберется до этого фрагмента, потому лучше уточниться, нежели просить о консультации по телефону. Однако вместо ответа Юля услышала смешок. Удивившись не самой стандартной реакции на обычную фразу, Лазутина подняла голову и смущенно зарделась – в музыкальный кабинет вошел вовсе не мсье Обер.

В дверях, опираясь на косяк, стоял невысокий юноша. Юля он показался удивительно похожим на Жана Огюста Энгра с портрета собственной работы. Такие же шелковые антрацитового цвета волосы, с точным пробором посредине, которые обрамляли аристократичное лицо, но не скрывали небольшие уши. Такие же аккуратные, прямые брови и большие глаза, правда, они были насыщенно-синего, а не орехового цвета, как на мольберте. Само лицо выдавало хорошее происхождение – волевой подбородок, упрямо поджатые губы, ровный, орлиный нос без горбинок и уверенность во взгляде – однако оно было покрыто золотистым загаром, а не мертвенной бледностью, как у большинства аристократов. Цвет его кожи удачно оттеняла белая рубашка, манжеты которой украшали платиновые запонки. Ярлычок «мальчик из хорошей семьи» буквально был выбит на нем.

- Я могу помочь вам, - спокойно отозвался юноша. Юля сузила глаза – в руках молодой человек держал красивую, кожаную папку, на которой золотыми буквами было выбито «А. Замойский. Музыкальная академия им. Ф. Шопена». Юноша явно понимал в музыке. Девушка оживилась:

- Вы умеете играть с листа? – Не поинтересовавшись об имени, тут же задала вопрос девушка. Когда молодой человек кивнул головой, она тут же протянула ему партитуру, которую листала до его прихода.

- Если вы исполните этот концерт, хотя бы маленький кусочек, я точно пойму. На примере учиться намного проще.

Парень снисходительно усмехнулся, ситуация скорее всего его забавляла. Он взял книжечку, и тут же выражение на его лице изменилось. С пренебрежением юноша положил партитуру на низенький кофейный столик. Как истинный музыкант он не посмел бросить её, но насмешливая улыбка говорила намного больше.

- Простите, произведение слишком примитивно для меня, - не теряя вежливости, ответил парень, опускаясь на небольшой диванчик. Видимо, он бывал здесь и не раз. Это ощущалось в его свободных, не скованных неуверенностью движениях. Юноша бережно, в контраст, положил свою папку и поднял глаза. Юля едва не задохнулась от его неожиданного, резкого, как пуля, взгляда.

- Наверное, вы считаете себя более талантливым? – Дерзко спросила девушка без улыбки, однако, и без повышения тона. Крик она считала признаком слабости перед соперником, потому всегда, когда злилась или спорила, предпочитала говорить на балансе между шепотом и нормальной тональностью.

- Более порядочным, - спокойно отозвался её собеседник, продолжая скользить атласными глазами по ней. Он уловил смену её настроение. В одном неосторожном движении. Девушка скрестила руки, будто защищаясь.

- Вы явно пересмотрели Формана, - сухо ответила Лазутина. Парень скривился:

- А вы будто перечитали Кириллину, - поправляя воротник, парировал юноша. На миг воцарило грозное молчание. Молодые люди явно погрузились в мысли, стоит ли продолжать бессмысленный спор, где у каждого своя точка зрения.

- Редко вижу людей, играющих Сальери, - негромко сказал парень, наблюдая, как палец девушки несколько раз коснулся ноты соль в малой октаве. Он быстро делал выводы: она явно не студентка консерватории - строение руки не такое, да и туше, похоже, не очень легкое. Обычно пальцы настоящих пианисток порхают над клавишами, как крылья бабочек, девушка же жала клавишу до упора, будто видела пред собой ноутбук. Конечно, Моцарт тоже находил туше Бетховена несколько грубоватым, но сидящая за инструментов девушка вряд ли была новым гением в композиции. Иначе, он бы давно о ней слышал.

- Зато вы отнюдь не поразили меня, ваша реакция – типична, - отозвалась Лазутина, больше не поворачивая лицо. Она сама себе не могла объяснить почему в момент задумчивости находила именно соль, но ей нравился чистый звук этой ноты. Он звенел в голове тонким колокольчиком, эхо которого нарастало в голове в прекрасную музыку апрельского леса.

- Речь ведь идет о Сальери, странно удивляться, - пожал плечами парень, перестав, наконец, изучать взглядом силуэт. – Чем же рожден ваш интерес, если это не тайна?

- Секрета здесь нет, - пальцы Юлии замерли. Её невольно восхищала его правильная речь с резковатым акцентом. Он твердо выговаривал все буквы, как немец, австриец или поляк. – Я – журналистка. Мне по долгу положено защищать тех, с кем повелись несправедливо. Даже если обвиняемыми есть история или знаменитые писатели и поэты прошлого, - Лазутина покосилась на собеседника, ожидая его реакции. Она также же защищала тех, кого любила и кем восхищалась. Но реальный, исторический Сальери не относился к этим категориям. Его музыка только начинала чаровать Юлю. Пока сам человек был для неё жертвой.

- Слова банальные, но тон твердый. Вы верите сама себя. Чудно, - парень с минуту промолчал, после чего все же спросил. – Я не слишком понял. Вы пишите книгу в защиту Антонио Сальери?

- Какой масштаб вы, однако, взяли, - с жалостью Юля покачала головой, жестом говоря «нет». – Пока я лишь готовлю несколько статей с критикой Пушкина, Шеффера, Формана и Вейса. Я считаю, что Сальери нужно хотя бы раз послушать, дабы делать выводы, а не слепо верить тому, что написано или показано по телевизору. Ведь давно доказано, что Сальери не только не травил Моцарта, но и не был его злым завистником, а судить продолжают по-старому. Не очень-то честно, - девушка поднялась из-за фортепиано и остановилась посреди комнаты, не зная, куда бы себя деть, ведь её любимое место было занято. Она не могла понять, куда испарился её преподаватель. Он что переписывает вручную партитуру?

- Ваше рвение удивляет, но ничего вам не изменить. Триста лет прошло, ассоциация укоренилась в сознании, - парень явно издевался. То ли ему Юля не понравилась, то ли он не любил Сальери. Лазутина делала ставку на второе, только не могла понять причину некой, едва заметной агрессии. Ощущение, будто итальянец лично насолил ему. И это было странно, ведь музыканты обычно уважали Сальери за его педагогический талант. Парень отходил от стандартов. Он презирал. – Потом, если говорить о несправедливости, то разве с Моцартом поступили очень уж честно? Почитали ли его так, как того заслуживает его талант?

- Моцарт – жертва своего времени и ту несправедливость уничтожили революции, - Лазутина явно говорила о монархии. – Сальери – жертва буйной фантазии талантливых личностей. Я не спорю, Пушкин защищал Моцарта так же, как я хочу защитить Сальери – ведь он жил ближе к тому времени, где Моцарт ещё неотомщенная жертва, но он призвал на помощь лишь талант, а не факты. Я совмещу. У меня получиться, потому что нет для композитора большей трагедии, нежели забвение его творений! – Девушка бережно взяла партитуру, будто боялась, что она может рассыпаться.

- Вы не думали о том, что его музыка заслуживает забвения? – Бросил откровенный вызов юноша. Его тут же обжог полный раздражения взгляд.

- Не нам с вами судить об этом. Нужно позволить обычным людям подумать на эту тему. Для этого нужно разрушить иллюзии.

- Ваша статья не поможет, - спокойно заглянул в будущее парень. Сальери не исполняют нигде. Пошумят и забудут. Музыку можно оценить только на слух, никак не читая чью-то защиту. Потому попытка провалится тут же. Прочитав статью, люди захотят оценить, но…не найдут где, а затем их головы заполнят иные мысли и молодая журналистка останется ни с чем.

- У меня более далекие планы, - не подумав, выпалила Юля. У неё в голове не было никаких точных идей, но злость подстегнула её.

- О, тут мне стало даже любопытно, - парень склонил голову и сощурил глаза. – Устроите собственный концерт для фортепиано? Вышлите приглашение?

- Непременно, в первый ряд, - буркнула Юлия, подходя к двери. Она взялась за ручку, когда следующая ядовитая фраза догнала её:

- С вашей игрой – а я понял, она отнюдь не блестящая, если вы не читаете ноты – лучше на последний, где звук не долетает.

- Знаете, я ведь не хочу никого оправдывать, - тихо сказала Юля, но её глаза ещё горели отблеском их спора. – За меня это сделали уже медики, доказавшие, что не было яда. Я просто хочу преподнести более или менее настоящую истину…

Девушка вышла, парень поморщился. Разговор оставил осадок на душе. Он посмотрел на часы. Действительно, куда пропал Анри? Поднявшись, парень пошел искать преподавателя и только скривился, застав его за распечаткой партитуры концерта Сальери.

- Ваша ученица ушла. Она очень эмоциональная, - сообщил он. Мсье Обер только закатил глаза. Жюли нельзя оставить одной ни на минуту.

Глава 4

Уперев локти в бока, Юля наслаждалась прохладным ветром, бьющим ей в лицо. Она прекрасно понимала, что в Париже это не самое полезное для здоровья занятие. Однако сейчас свежесть слегка охлаждала ярость, которая рисовала яркий румянец на щеках. Лазутина никак не могла отойти от неприятнейшего разговора. В иной раз люди говорят без повышения тона, как обычные знакомые, но именно вынужденная сдержанность эмоций и рождает взвинченное состояние, когда беседа подходила к своему логическому завершению.

Найдя глазами скамью, Юля опустилась на неё. Она приказала себе быть спокойной, но для девушки с взрывоопасным характером не очень-то просто было вернуть утерянное равновесие. Положив партитуру концерта рядом, девушка коснулась ладонями пылающих щек. Проклятый, самоуверенный музыкант! Счастье, что она больше никогда не встреться с ним, ведь Париж слишком велик. В нем и со знакомыми-то сложно увидеться, что говорить про мимолетных собеседников-иностранцев…Однако, реакция юноши вернулась Лазутину на землю, она предупреждала её о тех проблемах, с которыми ей придется столкнуться, ведь молодой музыкант был не единичный случай. Пока Юля ощущала только поддержку со стороны своих друзей и знакомых, теперь же она будто вернулась в реальность из своего маленького мира.

- Ничего, Юляшка, - тоном Ветрова заговорила она сама с собой на русском языке девушка, не обращая внимания на косой взгляд пожилой мадам, которая сидела на этой же скамейке. – Подобные кадры должны напоминать, зачем ты это затеяла. Конечно, такого грандиозного дела у тебя ещё не было, однако не стоит бояться. Отступать позорно, нужно идти только вперед! – Юля заулыбалась, когда в голове у неё неожиданно заиграл какой-то марш советских времен, настраивающий на победу. Действительно, с чего эта хандра? Нужно смотреть на вещи оптимистичней и не позволять каждому, кто скажет слово против, колебать её уверенность в себе. Она же Юля Лазутина! Человек, который не умеет сдаваться! – Только бы найти способ организовать несколько концертов Сальери. – Девушка понимала насколько же это сложно, ведь она далека от музыкального мира, но стоит попробовать.

Внезапно её мысли прервал весенний мотив Вивальди. Скрипки дружно заиграли одну из любимейших мелодий Лазутиной в её небольшой сумке, лежащей на коленях. Девушка вздрогнула. Сегодня у неё был законный выходной, никто не должен был тревожить её. Работодатель уважал право своих акул пера на сутки покоя, потому лишь в случае аврала набирал номер. Размышляя, не случилось ли чего и не намечается ли незапланированная командировка, как в прошлый раз, Юлия достала беленькую Нокию.

- Алло, - безнадежно выдохнула она, даже не посмотрев на номер.

- Ощущение, будто тебя в жизни больше не ждет ничего хорошего, - расхохоталась знакомый голос. Юля расслабленно вздохнула.

- Ключ, это ты! Я так рада!

- Я-то как рад,- хмыкнул невидимый собеседник, - Лазутина, ну ты где? Я уже пятнадцать минут по центру хожу, но все никак не вижу твоей скромной персоны в море туристов.

- Дьявол, Ключ, сегодня же суббота, - девушка вскочила на ноги. Её любимая ореховая сумочка упала на асфальт. Чертыхаясь, Юля присела. Надо же, незапланированный урок музыки настолько захватил её, что она забыла о традиционной встречи с Ключевским.

- Да что с тобой? – Удивился Алексей, - эм, подруга, ты провела веселый вечер. Много яблочного мартини и никаких стоп-кранов?

- Прости, я совсем забыла. У меня голова забита музыкой. Мне так жаль, - каялась в трубку девушка, собирая рассыпавшиеся вещи: портмоне, связку ключей, портсигар, зажигалку, упаковку салфеток и пачку жевательной резинки. – Мсье Обер дал мне партитуру Сальери… Ключ, я уже ловлю такси, буду через двадцать минут. Не сердись.

- Было бы на что, - фыркнул парень, про себя улыбаясь рассеянности девушки. Обычно она ничего не забывала. Но фраза про Сальери объяснила ему причину. Он знал, как подруга давно мечтала обучиться играть музыку именно этого композитора. – Я выпью кофе на первом этаже. Будешь подъезжать – позвони. Жду тебя, - Алексей положил трубку. Юля в беспорядке сбросила все вещи и поднялась. Захватила партитуру и вытянула руку, подойдя к краю тротуара. По-хорошему стоило занести ноты преподавателю, однако девушке претила сама мысль о новой встречи с молодым музыкантом. Юля не думала, что в ближайшие четыре дня мсье Обер захочет сыграть Сальери, потому вряд ли у него возникнет жесткая необходимость в партитуре. Если же подобное случиться – она всегда может завести ему концерт во время в Консерваторию.

- Rue de Départ, - наклонив голову к открывшемуся окну остановившегося такси, произнесла Юля. Водитель на миг посмотрел на дорогу, будто на глаз оценивая расстояние, после чего назвал сумму. Лазутина согласилась и нырнула в салон. Едва машина тронулась, девушка откинулась на спинку сидения и закрыла глаза, ругая себя, на чем свет стоит. Она была страшно недовольна своей сегодняшней невнимательностью. Нельзя позволять музыке захватывать её настолько, что реальная жизнь отходила на второй план. Однако, услышав от себя такую мысль, Лазутина невольно улыбнулась. Она много раз повторяла себе эту фразу, но каждый раз терпела крах, едва что-то полностью поглощало её. Девушка не умела жить наполовину – если растворяться в чем-то – так полностью.

«Хорошо хоть у Ключа легкий характер» - подумалось Юли. Другой бы человек устроил скандал, но только не Алексей. Он всегда считал себя выше чужих промашек, ведь люди есть люди. Они не работы, нет программы, которая бы помогла им вести себя идеально.

Юля подружилась с братом Ксении прошлой зимой, когда приступила к написанию книги. Ей было довольно одиноко без друзей, Юля вновь погрузилась в свою историю с Кириллом, переживая её заново на страницах «Опечатки». В один холодный вечер ей позвонила Туманова с просьбой передать через Ключевского наброски книги. Удивленной Юлии её бывшая наставница объяснила, что редакция, которая согласила опубликовать плод работы, требовала рукопись от руки. Между веселым, кучерявым парнем, которого многочисленные знакомые звали просто «Ключ» и молоденькой журналисткой мигом вспыхнула симпатия. После возвращения из Украины, Алексей набрал оставшийся в памяти телефона номер и ребята встретились. Они провели чудный вечер в уютном китайском ресторанчике. Юля рассказала о своей сезонной депрессии, а Ключ поведал о том, что перебрался жить в Париж в связи с работой. Парень скучал по Милану, футбольным выходным и Ла-Скале. Так незаметно Юля с Алексеем сдружилась. Виделись они раз в неделю, по субботам, в развлекательном центре, где играли в аэрохокей, обедали, а затем гуляли по городу до глубокой ночи, обсуждая все на свете. Иногда они шли на стадион, иногда ходили слушать классику, реже попадали в театр… Их встречи не были записаны в еженедельнике Лазутиной, она никогда не забывала о них, но из-за концерта си бемоль мажор Юля окунулась в иную реальность.

- Ключик, спасибо за понимание, - выскочив из такси, Юля повисла на шее у своего кучерявого друга, который уже ждал её перед стеклянной дверью. Лёша обнял Лазутину.

- Бывает. Я иногда тоже, как нырну в нирвану, так исчезаю из радаров, - когда девушка отстранилась, усмехнулся Ключевский. Подхватив подругу под руку, юноша потянул её в сторону эскалатора. Веселые искры заплясали в глазах у Алексея, когда он коснулся глазами высоких каблуков её золотистых босоножек. – Да, дорогая, промахнулась сегодня ты конкретно. Верю, что ты забыла о наших баталиях, - обычно Юлия, огромная поклонница строгого стиля, всегда приезжала в кедах, джинсах и спортивных майках, но сегодня.

- Хочешь, можем отметить игру, - виновато предложила Юля, рассматривая пеструю толпу. Ей нравилось слушать воздух, наполненный речью из разных уголков мира. Ключевский фыркнул, рефлекторно касаясь ладонью затылка, где под волосами жила своей жизнью татуировка в виде старинного ключа.

- Нет, нет, моя хорошая, я не для того ждал тебя, - рассмеялся Алексей, - пускай это будет твоим наказанием – будешь прыгать на каблуках. Мне даже интересно будет за этим понаблюдать. Как Сальери? Понравился?

- Не видишь? – Юля пальцем указала на цветущую улыбку. Им пришлось оборвать разговор, поскольку они дошли до развлекательной зоны. Слышался звук падающих жетонов, цокот шайб, смех детей и пиканье игровых автоматов – симуляторов. Улыбаясь уже знакомой им девушке, сидящей за стойкой, Ключевский приобрел привычные пять жетонов.

Сложив вещи, друзья приступили к игре. Неоновая шайба, горящая в темноте пронзительно-желтым цветом, летала по магнитной поверхности, чаще попадая в Юлины ворота. Счет на экране становился разгромным на протяжении трех партий. Наклонившись, что бы вбросить очередной жетон, Алексей скрыл нахмуренные брови. Он не мог понять, в чем проблема. Обычного его подруга была очень живой – её глаза горели, она радостно смеялась после каждого забитого «гола» и бурно выражала отчаяние, если начинала проигрывать. Девушка наносила как можно больше ударов, она пыталась коснуться шайбы, даже когда та лежала на средине их поля. Сегодня же Лазутина только вяленько защищалась, более того, она умудрилась увеличить свет не в свою пользу благодаря собственной невнимательности. Каким-то непостижимым образом она несколько раз самостоятельно забрасывала сверкающую пластиночку в свои же ворота.

- Юляшка, что с тобой? - Подойдя к девушке, поинтересовался Алексей. Он коснулся пальцами её подбородка, заставляя подругу поднять глаза. В этой темноте, раздраженной редкими, но болезненными вспышками света, Лёша не очень хорошо видел, а он хотел читать эмоции. – Тебе разонравился этот центр? Давай мы на следующие выходные съездим в «Forum des halles»? Там больше развлечений, отдохнешь. – Ключевский знал о желании девушки посетить этот огромный развлекательный комплекс, но у неё никогда не хватало на это время. - Или тебе лучше взять отпуск?

- Нет-нет, Ключ, проблема не в этом, - Юлия оперлась рукой о стол. Она огляделась вокруг. Девушка очень любила Монтпарнас. - Давай сегодня немножко нарушим нашу традицию и не доиграем оставшиеся жетоны? Я устала, проснулась с самого утра, ничего не ела – давай перекусим, заодно и поговорим, - смотрела девушка так умоляюще, что Ключевский не сумел отказать. Отдав оставшиеся жетоны, Алексей нашел глазами KFC.

- Надеюсь, моя дорогая, ты не против фаст-фуда? – Он качнул головой в сторону трех переливающих букв. – Соя под видом курицы… Хотя мы же во Франции, может какая-то птичка там и есть, - Алексей рассуждал серьезно, будто ему, действительно, это была принципиально.

- Я не Стелла фон Стеффенс, у меня не слишком высокие требования, - засмеялась Юля, опускаясь на пластиковый стульчик. - Мне крылышки, только, пожалуйста, не такие острые, как в Ниоре. Я после них ощущала себя драконом, - скривилась девушка, вспомнив их совместную поездку в Ниор в начале апреля. Алексей кивнул:

- Принял во внимание, мадемуазель Лазутина, - тут Ключевский поморщился, ему не нравилось звучание фамилии Юлии на французском языке. – А Стелла тоже иногда может сходить в какую-то забегаловку. Когда очень голодная и совсем уверенна, что её никто не увидит, - внезапно добавил парень с улыбкой заговорщика. Оставив Юлю переваривать информацию, он стал в очередь и стал изучать глазами висящее над кассами меню, прикидывая, чего хочет желудок.

Юля прикрыла глаза, вспомнив идеальную аристократку с презрительным взглядом. Представить Звезду в подобном месте было очень сложно. Даже богатая фантазия не могла нарисовать столь необычную картину. Но не верить Ключевскому было бы смешно. Этот добрейшей души человек обладал феноменальной способностью общаться со всеми. Раз он утверждает, значит, видел. Алексей никогда не верил сплетням, говорил только проверенную информацию.

- Приятного аппетита, Юляша, - поставив поднос, пожелал Алексей. Сев напротив, он внимательно посмотрел на свою подругу. – Что же произошло? Почему ты сама не своя? На работе достали или проблемы с личной жизнью? – В голубых глазах Ключевского застыл и ещё один вопрос «у тебя, наконец, появилась какая-то амурная история?»

- В квартире мсье Обера я столкнулась с молодым музыкантом, - Юля схватила за салфетку и стала разрывать её на несколько неровных квадратиков. Она пыталась правильно сформулировать свои мысли. – У нас возник небольшой диспут. Он натолкнул меня на неутешительною мысль о тщетности моей работы без музыкальной поддержки.

- О чем ты? – Не совсем понял Алексей, отложив в сторону картошку.

- Если люди не услышат Сальери, они быстро забудут о статьях. Естественно, они смогут залезть в Интернет, но там не слишком много работ итальянца можно отыскать, да и тебе ли не знать – живая музыка передает чувства намного лучше, нежели запись, особенно, если она заранее задумана, как представление. Я могу писать, но играть… это не мое. Я хочу обратиться к мсье Оберу, - Юля перестала измываться над салфеткой и в задумчивости поболтала льдом в стакане, - студенты консерватории могут помочь, у них же есть свои оркестры. – Голос Лазутиной был не сильно уверенным. Она уже видела реакцию на Сальери. Девушка не училась в музыкальной академии. Вдруг она ошиблась, и композитора не уважали, как педагога, вырастившего огромное количество мастеров? Что если его ненавидят, как тот юноша?

- Плохая идея, никому не захочется слушать студенческий оркестр, - Алексей поморщился. Он бы никогда не отправился на такой концерт. А для привлечения внимания нужны были людей его круга. – Как на счет оперы?

- Свежая мысль, у меня как раз есть знакомые оперные певцы, музыканты и лишние тысячи евро, - съязвила Лазутина, наконец, приступив к еде. Она не шутила. Девушка не завтракала и была голодной. Правда жевала Юля неохотно, мрачно рассматривая людей. Её странное, неуверенное настроение вернулось.

- Я вложу деньги в оперу Сальери, - прозвучал неожиданно спокойный ответ. Юля, как в замедленной съемке, подняла голову. Ситуация показалась нелепой. Вокруг шумят темнокожие французы – их в KFC было всегда 90 процентов – они сидят в забегаловке и Алексей предлагает ей безумный план. План, который очень дорого стоит.

- Я не шучу, - Алексей внимательно посмотрел на подругу. - Ты же знаешь, что мой отец - страстный поклонник классики - является спонсором развивающей программы для молодых музыкантов. Раз в сезон он материально помогает поставить какую-то оперу, - Ключевский увидел недоумение на лице Юлии и понял, что она впервые слышит эту информацию. Спохватившись, парень стал объяснять. - Да-да, мой папа в Польше вкладывает серьезные деньги в музыкантов. Я могу его убедить в этом году поставить оперу в Париже. Это будет и дороже, и сложнее, однако все возможно.

- Лёша, - выдохнула Лазутина, не в силах выговорить что-то другое. - Это... нереально...

- В моем мире все возможно, - едва ли не впервые за время их дружбы, Алексей сделал ударение на своем высоком положении. - У меня есть некие связи в бастильской опере, - парень прищурился, задумываясь. – Также я знаком с потрясающим дирижером – молодой парень, в свои двадцать два он уже дирижировал операми Моцарта и Россини. Музыкальная надежда Европы, кого-то лучшего и искать глупо. Тебе повезло, Юляшка, он вообще поляк, но приехал на год обучаться в Консерватории. Вот у него-то музыкальных связей выше потолка в любой стране мира. Будут тебе и певцы, и оркестр.

- Молодой дирижер? – Лазутина, ещё пребывающая в неком состоянии шока от столь щедрого предложения, не знала, что и спросить. Алексей живо закивал:

- Очень молодой, но не сомневайся. Парень способный. Пианист, скрипач и композитор. Он уже пятое или шестое поколение музыкантов в семье…. Удивительный талант в одном, весьма очаровательном, флаконе, - подмигнув подруге, добавил Ключевский, нарисовав в воздухе сердечко. – Мой отец восхищается им. Готов вложить любые деньги, а тот, в свою очередь, не может отказать ни ему, ни мне, ощущая за собой неоплаченный долг.

- Имя-то у твоего дирижера есть? – Улыбнувшись, спросила Юля. Она ощутила непреодолимое желание познакомиться со столь выдающейся личностью. Кто знает, возможно, паренек не откажется дать ей пару уроков игры на скрипке? Обязательно нужно попытаться подружиться с ним.

- Амадей, - не подумав, сказал Ключевский, - хотя, во Франции, наверное, правильней говорить Амадеус?

- Амадеус, - повторила Юля. Алексей решил, что она, таким образом, дает ответ на его вопрос. На самом же деле девушка подивилась иронии судьбы. Человек с таким именем будет дирижировать операми Сальери. Её задумку ждет либо грандиозный провал, либо же умопомрачительный успех. Что ж, пришло время проверить реакцию публики. Тем более, что Вейса она уже прочла.