Каждый день пять раз в неделю он ходил в свой Кабинет. В Кабинете он работал. Его работа была в том, чтобы слушать чужие истории. Ну, то есть, каждый день к нему приходили разные люди и рассказывали свои истории, а он их слушал. Слушал, смотрел на людей, что-то отвечал, о чем-то говорил сам, здоровался и прощался и снова слушал и слушал.

Два дня он отдыхал, как отдыхало большинство других людей, но постоянно отмечал для себя, что послевкусие чужих историй оставалось и на выходные. Иногда ароматы рассказов были очень стойкими, смешивались, и к вечеру второго выходного у него болела голова. Ему было трудно уснуть. Он пил таблетку снотворного и утром снова шел на работу.

Когда он только начал работать, его немного, именно, немного, смущало то, что на фоне, параллельно с чужими историями, никак не развивается его собственная. Он знал, предполагал, а может и чувствовал, что она должна быть. Потом, достаточно быстро, он определил для себя, что его история и есть – слушать и быть в чужих историях. Быть свидетелем и иногда участником этих неведомых жизненных событий. Событий разной величины и содержания, похожих на романы, пьесы, рассказы, поэмы и одностишия. Да в каких только литературных и непечатных формах не существовали приходившие к нему люди!

Он быстро заметил, что стал жить в этом приносимом другими людьми, а точнее – стал жить этим. Это стало его жизнью. Это наполняло его энергией и давало ему смысл.

Он стал любить и ценить чужие истории. Как любят и ценят самое дорогое в своей жизни.

Со временем, наблюдая за приходящими в Кабинет, он научился слушать не только слова. Он стал узнавать истории губ, глаз, бровей. Повести лица и рук. Загадки поворотов головы и позы. Все больше он становился слушателем интонаций и покашливаний, вздохов и молчания. Кстати, молчание он особо любил. И любил эту одновременную разноголосицу частей тела, одежды, прически, слов и прочего у приходящих к нему в Кабинет людей. А такое чаще всего и происходило. Чаще всего он сталкивался с целым букетом историй. С целой подборкой, иногда на разные темы. Как в увлекательной книге, где написано обо всем. С опытом он начинал слышать предисловия к разным тема и сюжетам человека, когда тот только подходил к дверям Кабинета и не был еще виден.

Он не рассказывал чужих историй никому. С одной стороны, это было против правил, а с другой… С другой, он достаточно быстро обнаружил, что пересказываемые им истории (он пробовал несколько раз в начале своей работы в Кабинете) становятся похожими на половые тряпки или вчерашние газеты. Истории живы только у тех, кто их рождает. А он этими историями может только жить, но передать их живыми никому не может.

Пять раз в неделю он ходил на работу, потом шесть, а потом и все дни. Чужих историй становилось все больше, и все больше он чувствовал себя живым этими историями. У него перестала болеть голова. Он продолжал слушать людей. И слушал их уже и за пределами Кабинета. Он слушал немые рассказы - о самих себе – продавцов и водителей, дикторов ТВ и соседей. Всех тех, с кем он встречался ежедневно. Книги, сменявшие друг друга постоянно, со временем превратились в один большой непрерывный текст, с разными сюжетами и на разных языках. Но, безусловно, этот текст был понятен и важен для него. Этот текст стал необходим для него.

Он стал чувствовать себя как в потоке в этом тексте. В потоке, который подхватил его и несет, создаваясь из ниоткуда на каждом шагу. Он был погружен в этот поток, увлечен и увлекаем.

Это течение несло его вдоль дивных берегов, все чаще - неизвестных. Мимо раскидистых тенистых деревьев, плодовых и диких. Ему открывались земли голые, в первозданном виде своем и прикрытые растительностью. Его завораживали звери, люди и механизмы.

Этот поток не прекращался и в сновидениях, богатых, как мировая библиотека. Его уносило все дальше… И он был счастлив…

Он был счастлив и потерял счет времени. Своим дням, месяцам и годам.

Он слушал и слушал, плыл и плыл.

И однажды попал в тихое и незнакомое место. Туда, где стихла энергия течения, и вода слов и смыслов замерла, перестала его двигать.

Он вышел на берег. Через некоторое время ему ничего не оставалось, как устроить себе жилище для ночлега (а ведь уже смеркалось) из того, что было на берегу, из того, что подвернулось под руку, из частей чужих историй. Он соорудил себе маленький домик размером в одну комнату. И, уставший, прилег отдохнуть. Он уже почти засыпал, когда услышал, как в дверь постучали. Постучали так (не громко, нет), что он сразу забыл о сне, о покое. Он превратился в одно сплошное слушание, даже дыхание затаил. Но с тем, с пришедшим и стоящим за дверью, он не услышал ни одной истории.