ЛЁГКИЙ ФЛИРТ

Марина нарушила супружескую верность на шестом году замужества, с опозданием непростительным для двадцатипятилетней женщины, издёргавшись, измаявшись, почти разуверившись.

 

С теми, кто приходит после третьего звонка, не бывает иначе. По большому счёту, до цели они так и не добираются, а редкие исключения лишь подтверждают правило: счастливые законов морали не соблюдают. Было бы весьма заманчиво проникнуть в тайну такого несоответствия, но разгадка не предусматривается на ограниченном пространстве нашего рассказа.

 

Зато в поисках крайнего такие скромницы преуспевают. И находят обычно у себя же под боком. Именно муж оказался тем ужастиком, без которого никакое самооправдание не показалось бы убедительным. И надо признать, что в нашем с Мариной случае, он заслужил и суд и судью. Его возможности полностью разошлись с идеалами, формируемые в нас обществом: ни пристойного жилья, ни «тачки», а заграничные курорты, как, впрочем, и отечественные, представлялись досужим вымыслом больного воображения. И то немногое, на что был способен в постели, выпадало в мутный осадок, в котором без следа размывались неуловимые крупицы удовольствия. Мудрено ли, что Марине приходилось прибегать к успокоительным уколам, ставшим, в интересующее нас утро, причиной её непоявления на службе.

 

Всё началось с банального опоздания. По обыкновению, расчёт на общественный транспорт не сработал. Марина тормознула, в медленном, как лента транспортёра, потоке машин подвернувшуюся «пролётку» и плюхнулась на пахнущее свежей кожей сидение рядом с владельцем. Приметливый взгляд, подсознательно ищущей искушения женщины, мгновенно оценил и благородную седину, и изысканный прикид, и манеру поведения человека, знающего цену себе и принадлежащей ему вещи. Чем-то неуловимым напомнил он Марине телегероя её юности, так и не откликнувшегося ни на одно из её писем-призывов.

 

Охотно признавая за собой несколько милых недостатков и множество серьёзных достоинств, с годами Марина научилась оценивать такое соотношение реалистически. С тех пор, как случайные взгляды случайных мужчин перестали задерживаться на ней со щекочущим самолюбие постоянством, даже ревность мужа, прежде вызывавшая раздражение, показалась ей вполне уместной. И хотя ещё не была готова смириться с мыслью, что всё позади, далеко в будущее заглядывала с опаской.

 

Неизвестно, какие аргументы наша героиня сумела предъявить, будто сошедшему с рекламной паузы владельцу «вольво», но тот, резко отклонившись от заданного курса, неожиданно припарковался у знаменитой высотки — предмета гордости, любопытства и зависти горожан. Проворный лифт, со скоростью участившегося дыхания, вознёс Марину в поднебесье и опомнилась только тогда, когда за ней защёлкнулся замок элегантной, под стать хозяину, холостяцкой явки. Страх, как наручники, сковал Марину. Но, напросившись в гости к судьбе, не мечутся в поисках запасного выхода.

 

Всё дальнейшее происходило в строгом соответствии с логикой событий. Как и предполагалось, приятный во всех отношениях господин выказал себя чрезвычайным докой по части женских интимностей, не позволив ни собраться с мыслями, ни разыграть возмущение той поспешностью, с какой, подмяв Марину под себя, в мгновение ока разрушил годами копившиеся в ней, как гной в ране, стереотипы целомудрия. «Господи,– страдала душа Марины,– неужели я в таком позорном виде предстала перед тобой? Если, из-за моего атеизма, я не могу рассчитывать на спасение, то хотя бы на помилование»…

 

В распахнутое в август окно отчётливо просматривался силуэт городской ратуши с поникшим на древке флагом и неподвижными стрелками, застывшими, как показалось Марине, в минуте молчания перед страшной бездной, куда швырнул её неумолимый разврат.

 

Плыть по течению приятней, чем противоборствовать ему. Безвольную, смирившуюся Марину прибило, наконец, к берегу, мечтать о котором казалось ей непозволительной смелостью. Попытка осознать, что испытывает в сей вожделенный миг, привело лишь к путанице. Искомые тонкости смазывались, отчасти из-за обилия впечатлений, отчасти из-за волнения, вполне объяснимого: происходящее с нами впервые представляется невозможным, тогда как всё последующее — недостаточным. Встреча с незнакомым телом — езда в незнаемое. Оно, как неизвестная страна, где каждая новость любопытна, а подробность — интересна.

Но не всякая радость в радость. Несопоставимость возможностей ведущего и ведомой такова, что даже робкая попытка слабейшей стороны согласовать свои возможности с навязанными ей желаниями, обречена на бесславье. В чём в полной мере довелось испытать Марине. Мечтавшая о слиянии не только тел, но и сердец, с горечью осознала, что послужила лишь техническим исполнителем на пиршестве у чужой похоти. Нелегко давшаяся правда отрезвила её. Понимая, что ничего изменить не сможет, попыталась измениться сама, но и эта иллюзия быстро растаяла. Вместо сладостного и долгого, поражение оказалось, до неприличия, вульгарным и, до смешного, коротким.

 

О том, что партнёр ею насытился, Марина догадалась по ослабевшей хватке его рук и потухшему взгляду. Так гаснет в тёмном подвале спичка, едва осветив мрачные своды. Но более всего разочаровал Марину не столько неизбежный финал, сколько странно-непредсказуемое поведение «совратителя», так и не снизошедшего хотя бы до формального общения с нею. Поматрасил — и бросил. А ведь, казалось бы, что стоило этому типу раскошелится на комплимент, пускай не искренний, но своевременный.

 

Она одевалась не спеша, как бы оставляя мужской догадливости возможность проявиться хотя бы с опозданием. Но зажатый в тиски отработанного автоматизма, «тип» отреагировал, судя по всему, с привычной, в подобных ситуациях, последовательностью: в виде объёмистой, как показалось Марине, пачки денег, опять же в полном молчании, то ли положенной, то ли уроненной им на пол. Ошеломлённая хамством и щедростью, Марина с достойным похвалы изяществом преодолела возникшую неловкость, восприняв происшествие, как нечто само собой разумеющееся и потому не стала отказываться от случайного дара, скрыв тем самым настоящую причину той лёгкости, с которой уступила зову плоти. Не растолковывать же утонувшему в самодовольстве самцу, что неловкость вызвана обычным для возвышенных натур несовпадением мечты и действительности. Уж лучше выглядеть в его глазах проституткой, чем дурой.

 

Ни торопиться на службу, ни возвращаться прежде времени домой не имело смысла. Но и бесцельно бродить по улицам, словно ошалевшим от непредсказуемой даже для лета жары, ей тоже не улыбалось. Марина забрела в пустующее кафе в надежде перевести дух, но молчание кондиционера не обещало спасительной прохлады. Поневоле внимание её привлёк единственный посетитель: расположившийся в дальнем углу симпатичный морячок, напоминающий сложением афишную тумбу, устремивший на неё глаза, полные печали и надежды. Похоже было, что увольнительная подходила к концу, не сулящему радостных воспоминаний. В ожидании заказа, Марина разглядывала его незаметно, как из засады, понимая, что и он занят тем же. Доказательство чему не замедлил предъявить. Прикинув, видимо, что церемонии излишни, а может и надеясь не упустить случайно подвернувшийся шанс, морячок, прихватив недопитую чашку кофе, перебазировался за её столик, не испросив на то позволения. Марина растолковала его поведение двояко: на флоте не занимаются эстетическим воспитанием молодёжи, но не исключала и того, что позорное клеймо, оставленное супружеской изменой, столь явственно отпечаталось на её челе, что желающие полакомиться могут не стесняться в выражении своих намерений.

 

С развязностью будущего флибустьера, берущего на абордаж беззащитные судёнышки, морячок попытался овладеть пока не ею, а её вниманием. И ему, осознала Марина, наверняка удалось бы и то и другое, окажись менее расторопным владелец «вольво». Ничего не подозревающий морячок, смущенно улыбаясь, выпалил, видимо заранее подготовленную и не однажды использованную фразу:

– Гляжу и думаю, чей это одинокий парус белеет? А ведь два паруса — флотилия. Поплывём вместе?

– Куда-а, миленький?

– Открывать Америку или что-нибудь ещё.

– Что-нибудь ещё мы действительно могли бы открыть,– рассмеялась она.– Но ты, мальчик, поплывёшь в свою Америку один, потому что свою я уже открыла и называется она остров Невезения.

– Слыхал о таком в океане, – упорствовал морячок.– И как вам там показалось?

– Не самое худшее место на земле.

– И все-таки, чем?

– Тем, что даёшь, когда просят, и берешь, когда дают.

– Давать дело нехитрое. А вот брать… Как часто вам это удавалось?

– Так часто, как мне этого хотелось, – Марина строго поглядела в лицо наглецу.– Например, сегодня.– И, приоткрыв сумочку, наклонила так, чтобы морскому волку удобно было оценить содержимое. Ничуть не преуменьшая опасность такого хвастовства, Марина, тем не менее, не смогла удержаться, дабы поубавить молодой спеси. И произвела ожидаемое впечатление.

 

Присвистнув от восхищения, морячок отклонился на спинку стула. Заметно было, как сходит с него волна напускного воодушевления.

– Выходит, и на суше бывают сильные штормы, иначе, откуда такое щедрое вознаграждение? А, может, за особые услуги? О таких я наслышан, но сам не встречал. Хотя у нас есть механик, так он…

– Успокойся, мальчик, я не нашла вознаграждение щедрым. Да и услуга пустяковая. Так, лёгкий флирт.

Борис Иоселевич