Дитя войны. (Из романа Суровая зима 1952-53).

 

Миша оказался ребенком войны. Война шла – далеко, а они, эвакуированные из пылавшей войной Украине: находились в спокойном, но вовсе не хлебном Кармине. Это в Узбекистане: на юго-западе республики - под самой границей с Афганистаном. После войны – ко времени атомной лихорадки - рядом с этим маленьким городком нашли урановые руды. Возникли разработки. Построили огромный промышленный комбинат строго засекреченного назначения. Трудились заключенные теперь уже всемирно известного ведомства гулаг”а. Теми же трудовыми стараниями возвели в песчаной пустыне новый город Навои - для гражданских жителей. В годы войны и эвакуации никто об этом не знал, даже не догадывался об этом скором расцветном будущем. В момент детства Миши здесь вокруг на многие сотни километров песчаное раздолье дюнного типа. По ночам устрашающе и одновременно жалобно, детскими голосами выли шакалы. После уроков в школе, Миша шел по извилистой тропе в отдаленный магазин мтс: отпускали хлеб по карточкам. Иногда он усаживался верхом на оставленного трактористом возле конторы осла и... Чаще катался на упрямом, своенравном животном: сколько на него не гыкай, не долбай пятками упругие бока – не послушно. Тянется шеей к редким колючкам, естественному корму безжизненной пустыни. По дороге Миша постоянно искал черепах - для пани Анет. Она польская еврейка. В приграничном городке оставили все свое немалое имущество – бежали от войны, «естественного гнева» многих воспрявших духом грабителей поляков и смерти от помешанных на расовых идеях их бесноватого фюрера - немцев, еще больших изуверств - нацистов. Высокий, очень стройный, спортивного типа, поджарый, с нелепыми манерами ее муж казался подобием исторической окаменелости: среди грязи, нищеты и вшивого царства - сохранился интеллигентом. Культурное семейное воспитание впилось в плоть и кровь. Сохранил условности приличий западной формы жизни. Никак не приспособится к простоте малокультурного обхождения советского общества. Работает он завхозом. Изъясняется на ломаном русском, дополнительно на европейский лад манерничает – учили там кланяться. С узбеками-трактористами демонстрирует потомственные, приобретенные воспитанием приличия обхождения. Перед ними снимал головной убор, даже перед ослом он готов снять кепку со своей покрытой плешью головы.

 

Пани Анет привыкла пользоваться услугами горничных, поваров, служанок. На Мишу смотрит со строгостью повелительницы. Но перед черепахой расплывается с широкой улыбкой довольства. Эвакуированных, переселенцев давно кормят без мяса, жиров, зелени и других основных калорийных продуктов питания. Она с артистизмом нежности срезает панцирь черепахи. Превращает в пепельницу. Из небольшого ее тельца варит бульончик. Из грудки получает ароматное жаркое. Добавляет в мелкую, блюдечного типа тарелку – гарнир. Рядом, в мисочного типа салатнице нарезаны тонко, почти прозрачные ломтики чего-то съедобного, даже вкусного – приготовлено из наличных продуктов, по ее рецепту. Черепашьи лапки – вялит на открытом месте: в тени, без участия солнечных лучей. Подсушивает и без того миниатюрные косточки, только обтянуты шкуркой. Уж очень любит их пан-товарищ завхоз: черепашьи ножки считает лучшей добавкой-закуской к пиву. Несколько лет нет пива: ностальгирует. Нет у них более важного: привыкли обходиться без пива. Анет замачивает черствые хлебные корочки. В этом природном пекле постоянную жажду они утоляют квасом. Хорош зеленый чай. По карточкам раз в месяц выдают что попало… Только для цвете, но без ароматного запаха и вкуса. По примеру узбеков, они тепло одеваются: мешают испарению с поверхности тела.

 

Без правил детвора растет-развивается: бегают голопопые, смуглые от загара. Не часто простуживаются. Мише лет 6-7. Он болеет астмой: привез еще из Харькова. С трудом душит – в моменты приступов. Даже в бредовое состояние ввергает болезнь. Часто по ночам он работает на мельнице – подсыпает под жернова, помогает молоть джугару. Этот «бобовый злак» широко используют в питании: в качестве овощных добавок в пищу и муки. В супах, при варке гарниров, выпечке. В том детском возрасте Миша не осознал трагичности страшного сообщения о случившемся на фронте: отец «пропал без вести». Почти похоронка! Им продолжают выдавать карточки, но лишили месячного денежного пособия. Трудно досталась с двумя детьми матери Шехтман Гите, пусть благословенна сохранится ее память. Янина, двоюродная сестра – старше Миши. Пошла в школу. Гитя подружилась с первой учительницей Нины. Посоветовала та: «Пусть приходит в класс ваш сын: посидит на моих уроках – не будет зря бегать по улицам». Мама послушалась: Миша потянулся к грамоте: приходит с Ниной на уроки. Миша пару месяцев посидел в классе. Еще учительница посоветовала – на следующий учебный год: «Запишите сына в школу – пусть ему только семь лет: смышленый мальчик. Раньше на год закончит школу». Мама послушалась. Почти на каждом уроке – перед концом – учительница его отправляет в коридор посмотреть на часы: ведь у нее нет часов. Располагает материал урока… Дружба между мамой и учительницей не совсем бескорыстна: мама ей шила, да еще иногда помогала керосином. Дядя Марк работает бухгалтером в мтс и керосин у них всегда в достаточном количестве. Тетя Эстер, мамина сестра и жена Марка, не знает об этих подарках керосином – такая она жадина! Могла съесть сестру живьем. Она с детства росла красавицей: родители в семье с ней очень носились, особенно после смерти от тифа их старших детей: сына и дочери, брата и сестры. Дядя Марк посылал дочь Нину в школу – находился рядом Миша: он и ему дает бутерброд. Тетя Эстер никогда не угостит. Знает одно: постоянно нагружает Мишу своими заданиями - он безотказно выполнял. Для траты излишней энергии и забав.

 

Примерно в то время – в Кармине появились поляки, перемещенные лица! Много среди них евреев. Возле конторы мтс и домика для служащих специально для них построили временный беженский лагерь. Бараки за оградой из колючей проволоки. Проходной пункт охраняет вооруженный солдат. Дежурные проверяют документы входящих и выходящих из лагеря тюремного типа. Поляки свободные в передвижении - живут в охраняемом месте. Среди поляков достаточно много людей предприимчивых - типа спекулятивного. В этот сложный момент из разных стран мира им поступает финансовая, имущественная помощь. От родственников, благотворительных мировых организаций. Более обеспеченные поляки-эмигранты щедро помогают беженцам-единоплеменникам в Советском Союзе. А в лагере самые активные и бесстрашные комбинаторы захватили внутреннюю власть в общине. Поступают товары – новые, высокого качества изготовления: их продают на рынке. Покупают уже ношенное, б/у, даже рвань: ею одаряют своих соплеменников. Квартира маминой тети Эти и дяди Эйни стала центром всех торгово-деловых операций. У них дочь-подросток Минна. Гости появляются под видом сватовства, времяпрепровождений с весельем: это польские общинники, руководители. Поняли друг друга, сблизились - почти стали единой семьей. Важную роль играет: дядя Эйня – суконщик. Послереволюционное время оказалось беспокойным: он выполнял обязанности контрабандиста. При противостоянии огпу – он научился полезному. Смекалка и хитрость в коммерции и спекуляции полезны, даже нужны. Долго родственнички водили за нос польского жениха... Прочно связались их связи – почти переплелись.

 

Появился новый фактор... Сын их Адольф – в детстве звали Буциком – остался в оккупации со своей украинской невестой Тамарой. Его спасли. Как и что? Об этом Миша мало знал, да и не интересовался. Буцик-Адольф приехал за родителями. Он имел удостоверение партизана. Еще дома оформил разрешение – выдали ему на железнодорожной станции Кармин товарный вагон для вывоза семьи, родственников по маршруту: станция Кармин – город Киев. В этом вагоне оказалась Гитя Шехтман со своими двумя детьми. Везли с собой пожитки... Все время думала Гитя: где и как, на какой станции ей с детьми придется выйти – добираться до Харькова. Надеялась на своей бывшей квартире поселиться. Квартира та – съемная. Но Гитя до войны очень подружилась с хозяевами: не сомневалась – приютят.

 

Проезжали через Саратов. На станции их встретил дядя Ефим, брат отца. До войны тоже жил в Харькове. Обрадовался родственникам. Снял с поезда: повез к себе. Дом их барачного типа. Гитя выложила свои пожитки. Угостила урюком, сушенными под солнцем абрикосами. Жене Ефима Рахели понравилось: схватила всю котомку - побежала угощать своих татарских соседей. Дядя работал на харьковском тракторном заводе – хтз. С началом войны - завод размонтировали. Вывезли в Сталинград. По дороге в эвакуацию, с женой Ефима случился болезненный припадок с выкидышем. Вынуждены остановиться в Саратове. Остались. Он хороший механик, организатор – устроился на работу. Трудился начальником цеха. Активен в партийных делах, хороший организатор в профсоюзных органах. Распределили на него бронь. Ефим много и тяжело трудился. Дома он успевал поесть – сваливался в постель. С ним произошло подобно анекдоту. Жена Рахель – трепачка. Постоянно пропадает у соседей. Вернулся усталый Ефим с работы... Жены нет дома... Она-то вообще не хозяйка... Кое-как сварит... Видит Ефим: на плите стоит чугунок. Ей лень его сразу помыть – налила воды: откисать. Ефим набухал тарелку жидкости... Мяса не нашел: съел! Упал на постель... Заснул в одежде.

 

Рахель – желчная женщина мелкого характера, злобная ненавистница. На злом ее характере отразилась болезненность или другая причина. Презрительно относится к здоровым, даже относительно веселым. К племяннику относилась презрительно. Ни разу не угостила, не покормила. Он отощал. Случаются с Мишей голодные обмороки. Для Рахели нет другого понимания: «Болен падучкой!» Что мать могла сделать, как накормить? Рахель больше придуривалась – не столько работала в артели. Получала она немецкие шинели: собраны на местах сражений, часто с кровавыми пятнами – по меркам кроила рабочие рукавицы с одним пальцем. Что-то получала... Гитя увидела шинели – посоветовала: «У меня есть идея! Нет другой материи... Стану кроить, шить юбки, пиджаки... А вы их продавайте на вшивом рынке». Рахели идея понравилась: они некоторое время сотрудничали. Но вскоре жаль стало ей отдавать живые деньги родственнице. Нашла себе другую портниху – к ней перенесла «свои шинели». Гитя лишилась и этого подспорья... Окончание войны они встретили в Саратове... За всю свою жизнь Миша не видел подобного всенародного веселья с ряженными. Женщины в мужских одеждах, зарумяненные лица… Такая буйная веселость радости: песни, танцы… Выплеск дурачеств – в суровое время.

 

Вернулись в Харьков – квартира занята, мебель растащили соседи. Совсем другим выглядит хозяин. В 1941 уговаривал: «Не уезжай, Гиня! Перебьетесь! Помогу всем, чем смогу». Сейчас он постарел, выглядит больным. Старшая его дочь Лелька – еще тогда проб…ь – в войну стала артисткой бардели. С немцами умоталась: больше ее никто не видел… Младшая – тише, но и она родила трех девочек. Куклы! Подучили ее соседи … Спросишь: «Ты кто?» - Старшая отвечает: «Я - австриячка», средняя: «Я -немка», младшая только научилась лепетать – уже отвечает гордо: «Я - мадьярка». Негде остановиться. Гитя с детьми поехала к сестре в Киев. Примерно через полтора года отца освободили: прежде из нацистского плена, потом продолжительного срока «проверки» на химическом комбинате – с формулировкой «без права жительства в больших городах». Посодействовали знакомые: устроился истопником в больнице. Получили для жительства подвал. Больница – размещена в здании Зайцева: владел в дореволюционное время и кирпичным заводом. Связано место с процессом Менделя Бейлиса – обвинили его в убийстве Андрюши Ющинского с целью получения крови для выпечки опресноков. Случилось такое громкое дело в Киеве в 1913. Отца скоро назначили экспедитором: проработал недолго. Бухал сильно новый истопник. Зимой на ночь отключил паровую сеть: в палатах все перемерзли. Переволновался директор больницы Барон: с ним случился инсульт. Бывший военнопленный, да еще без права жительства – оказался ненужным новому руководству. Уволили. Некоторое время перебивались в коридоре у дяди на улице Обсерваторной. Купили родители глубокий подвал. По улице Владимирской, в доме 73, квартира 3. Цвели грибками стены, в дождливую погоду стекали ручьи. Верхняя кромка окна находилась ниже почвы более метра. Учился Миша неплохо. Преуспел в математике. Ребята называли его Математиком, иногда Алишером Навои. Почему? Дружил с ребятами-поэтами, да приехал из Узбекистана, родины знаменитого поэта.

 

… По большой квартирно-коммунальной любви и с юморной простотой все соседи – Сарру Наумовну называют бердичевской красавицей. Она активистка советской формы на службе, в жилищной конторе. На Пейсах обязательно приносит в школу мацу. Угощает учителей, в своей убедительной манере доказывает: «Пробуйтэ, дорогы госты, ешьте-жрыте хоть до пуза! Даю гарантыю – своим сыном клянус: в моей маце нет никакой кровы!» Мише навязала своего сына Марика. Чуть ли не за руку привела. Выслушал ее наставление:

 

- Слушай, Мишка! Не царапай мой натертый пол – с общественным пользованием. Лучше сядь - прамо сюды и не дрыгай ногамы. Слушай внымательно! Не перебывай! Не каждый дэнь с табой говорат! Дэл у меня нэт – и обязанностей к тэбе тожи! Ты мэне нравышься – слишком молод для серьезного увлечения и пробы сил. У меня к тибе просба – огромной мощносты и цэли звучания. Мой Марык, как ты уже замэтил – лоботряс высшей формы качества. Нужен за ным постоянный взгляд ы сурьезный момент наблюдения ы команды. Ты миня слушаэш, понымаэш? А если нет – такой жэ дуралэй, как и наследник моего дорогого папочки, пусть будет благословенна его памать и вэчный позор над самым последним полицаэм!

 

Так, детка, слушай миня внимательно – усвой на всю жызнь! Ты всегда, постоянно должон неотступно следовать взором и шагами за этим нахалом и бэздельныком! Пусть будэт у нэго счастья, какого даже у миня не было! Матэматику должон понять, полюбить, как девушку и родителей. Ты из нэго должон сделать матэматика кассовой формы денег. Тогда мы с тобой подумаем сурьезно, шо ищо нужно сдэлать в жызны.

... Из беженского лагеря не всем позволяют свободный выход. Другого объяснения нет: по ночам будил топот ног – бежали из лагеря. Говорили: туда пробирались воры.

Лагерь плотно огорожен: не видно, что происходит внутри. Могли проводить военную подготовку. В какой-то момент времени отправили группу молодых парней в Иран: формировали там польскую армию Андерса. Польское правительство в изгнании во главе с Сикорским располагалось в Великобритании.