Мария Ионина

"Я только гость планеты этой..."

Михаил Величко: «Я только гость планеты этой…»

 

Редеет круг моих земных друзей.

Все меньше встреч, да и они без песен.

Часов и дней, и весен карусель

Кружит лукавым, хлопотливым бесом.

А мне моих друзей недостает.

А новых нет…

Все суета и некчемь….

Друзей моих никто мне не вернет.

Никто из нас бессмертьем не отмечен.

Мы не придем в весенний старый сад.

Я знаю это.

Только мне не легче…

И в городской толпе я всем гляжу в глаза,

С надеждою, что вдруг

Кого-то встречу.

 

Год назад от нас ушел еще один земной друг, учитель, отец, муж, мой

дедушка Михаил Федорович Величко…

Приятный летний вечер. Легкий ветерок ласкает кружевные верхушки сосен.

Тишина и гармония буднего дня на даче.

Один телефонный звонок – и все изменилось. Всего два слова, совершенно

несовместимые друг с другом: «дедушка» и «умер».

Я понимала, что когда- нибудь это произойдет, но смерть близкого дорогого

человека, который знал тебя с рождения и которому ты многим обязан,

застала врасплох. К этому нельзя быть готовым. Это боль, которую сгладит

всесильное Время, это утрата, которая всегда будет жить в памяти…

Говорят, горе объединяет людей, но каждый из нас чувствует и переживает

горе по-разному. Для меня в одну секунду тепло первого августовского дня

сменилось пронзающим холодом беспросветной зимней ночи. Я стояла на

краю пропасти с гордым и неприступным названием Вечность.

 

Какая гипнотическая ночь!

Какая тьма! И тишина какая!

Мир опустел. Все улетело прочь.

Нет ничего, лишь эта мгла сырая.

Стою один в ночной таежной тьме.

И никого на этом черном свете,

Я брошен тут, в полуночной зиме,

Не на Земле, а на иной планете…

Ни звука и не лучика во мгле.

Зима и ночь. Остановилось Время.

Летят часы и годы на Земле,

А на душе лежит веков беремя…

 

И тяжек этот жребий: мгла и тишь.

Уснуло все: деревья, ветры, реки.

И ты в веках потеранный стоишь,

В тайгу и тьму вмороженный навеки.

 

А потом к одиночеству присоединилось жгучее чувство вины за все

недосказанное, несделанное и недоделанное. Чувство несправедливости и

несвоевременности, чувство нереальности происходящего – все сплелось в

один венок утраты.

Разве может быть, чтобы все закончилось вот так? Заплаканные и

растерянные родственники у гроба, цветы, венки, катафалк, короткое

прощание на кладбище, неприятная глинистая земля под ногами, пьяные

полураздетые могильщики, небрежно и торопливо забрасывающие комьями

земли тяжелый гроб. Потом длинный поминальный стол, незнакомые люди,

чужие воспоминания и твои собственные, которыми тогда совсем не

хотелось ни с кем делиться.

Вот его комната, а в ней все по-прежнему: старая горчичного цвета тумбочка

возле кровати, а в ней сокровища моего детства: подзорная труба, телескоп

и небольшая коллекция минералов. Тогда, в детстве, мне казалось, что

дедушка знает все: про звезды и полезные ископаемые, про книги и

животных, про буквы и вулканы. Он отвечал на любые мои вопросы,

терпеливо и спокойно объяснял все мои многочисленные «почему». Он

действительно был эрудированным человеком. Главным же его увлечением

оставались природа и лингвистика…

Массивный стол напротив окна. Несколько простых граненых стаканов с

остро отточенными карандашами, разноцветными ручками, ластиками,

линейками. Дедушка писал много и увлеченно. Дневники, статьи и заметки,

стихи, рассказы. Везде в его комнате блокноты, тетради, потрепанные

старые папки, полные бумаг и газетных вырезок.

Стихи были его отдушиной в суете серых городских будней, окошком в мир

столь любимой им природы. Удачные или не очень, они всегда оставались

искренними. Он писал о самом дорогом и посвящал стихи самым близким по

духу людям:

 

Вот тут в горах поэзия живет –

В напеве ручейка и песнях ветра.

Природа день и ночь свои стихи поет –

И авангард, и классика, и ретро.

Поют леса на разных языках,

На новых и на древних – позабытых.

В лучах – стихи, и в скалах, в облаках,

Повсюду здесь поэзия разлита.

 

Поют маралы гимны старине,

Поет любовные куплеты.

И волки древние поют псалмы Луне –

Все славят жизнь, любовь, весну и лето.

 

Все - соло и дуэты и хоры,

Все в душу льется с водопадной силой,

Потом в душе хранится до поры,

Пока строкой не станет легкокрылой.

 

Стихи он всегда печатал на старенькой печатной машинке. Именно благодаря

ей, я научилась читать задолго до школы. Дедушка нажимал клавишу, а я

спрашивала, какая буква на ней «нарисована», а потом смотрела как на

бумаге буквы складываются в слова…

А вот на этой тумбочке, доверху набитой его фотографиями в желтых и

красных пакетах из-под фотографической бумаги «Унибром», когда то рос

высокий лимон, и необычным казался в детстве запах его крупных, словно

глянцевых листьев.

Фотография – еще одно дедушкино увлечение, в котором он достиг

определенных высот мастерства. Саянские хребты, бурные пороги, цветы,

птицы и, конечно, портреты родных и друзей. Все это было в его жизни, все

это остается с нами…

Книжный шкаф и 30 томов Большой Советской энциклопедии за стеклянными

дверцами. Кладезь знаний. Открываешь наугад любую книгу и погружаешься

в мир неизвестных слов, имен и фамилий…

Все мое детство было связано с дедушкой. И даже не с дедушкой а с

ДЕДУШКОЙ. Мы ходили с ним по лесам вокруг Красноярска. Летом и осенью

– за грибами и ягодами, весной – за березовым соком, а зимой – просто

покататься на лыжах, лазили по скалам на «Столбах». Он знал, как

называется каждая былинка у нас под ногами, рассказывал, как свистит

иволга и как кричит кедровка.

 

Таежный вечер. Месяц юный

Глядит, как в зеркало, в реку…

Моя палатка в свете лунном

Одна на тихом берегу.

 

Костер погас и отгорели

За речкой факелы зари…

В лугах за Канном коростели,

Да не один, а целых три.

 

А я забыл, что под луною

Есть в этом мире коростель.

Сто лет не слышал. Над волною

Всю ночь скрипит дергачья трель.

 

Я слушаю ее, как чудо,

Как позабытый детский стих.

И вспоминаются минуты

Далеких лет и мест иных.

 

Их не измерить общей меркой,

И прелесть их у всех своя,

Но зачеркни их – и померкнет

Святая книга Бытия.

 

Эти уникальные уроки живой природы до сих пор остаются в памяти. И без

преувеличения хочу сказать: самым главным и лучшим учителем в моей

жизни был и навсегда останется ДЕДУШКА. Ему хочу сказать это последнее

«спасибо»:

 

Спасибо! Ты меня учил

Лесному языку,

Мелодиям ручья

И письменам травы,

И азбуке дождя…

С природой я на «ты»…

 

Спасибо! Ты мне говорил,

Как путь по звездам знать,

Рюкзак собрать, узлы вязать

И на скале стоять.

 

Спасибо! Ты меня любил

Любовью безусловной,

Как ангел мой меня хранил,

Звездой был путеводной…

 

Вот бегает по полянке маленький Михаил, босоногий мальчишка, названный

в дедушкину честь. Бежит, радуется лету, солнцу, теплу, что-то строит в

песочнице, набирает в ведерко воду, поливает вишневый куст, лихо крутит

педали на трехколесном велосипеде – у него масса таких важных для

любого малыша дел. Твоя жизнь, ДЕДУШКА, продолжается в этом светлом

мальчике с таким же, как у тебя именем. Все мы гости на этой планете, и

когда-нибудь мы все с тобой встретимся, а пока живем – любим и помним.

 

Бежит тропка в неведомом лесу.

Что там за поворотом, все незнамо.

Я той тропой не груз, а жизнь несу –

Все больше под гору и редко прямо.

 

И недалеко где-то есть обрыв…

Я упаду в поток воды холодной

Под сень седых моих плакучих ив –

И сам седой, никчемный и бесплодный.

 

И все…И все… Я не жил тут в лесах,

А только шел предписанной тропою…

Скажу: «Прощай, волшебный старый сад,

Я б взял тебя на все века с собою,

Ноты не мой. Ты нужен всем - другим,

Ты сохрани их, Сад, и сбереги.

 

Мария Ионина