Лето 1989 года на Ставрополье не отличалось от других, мною прожитых, чем-то особенным. Солнце палило нещадно с первых утренних часов, раскаляя воздух, асфальт и каменные джунгли города без какой – либо надежды на дождь и прохладу.

В конце рабочей недели, перед тем как разомлевший от жары и смога южный город замирал на два коротких выходных дня, выбросив из своего прогорклого бензиново-асфальтового чрева толпы дачников и счастливчиков, имеющих возможность уехать на выходные в горы или к морю, никакие дела в голову не шли.

В один из таких июльских дней, в самый разгар расплавленного солнцем полудня, когда из прохлады служебного кабинета даже на обед выходить не хочется, забежал мой приятель Борис Шатохин, весельчак и балагур, работавший заместителем генерального директора крупного химического завода.

- Серёга, а не слабо ли нам сгонять к морю? Мне нужно пробежать по своим рабочим вопросам на нашу заводскую базу отдыха. Заодно тебя и с директором базы познакомлю. На будущее пригодится. Я созванивался. Ему вчера молодого барашка привезли. Шашлыка целый казан замариновал…

И Борис, расправив свои казацкие висячие усы, многозначительно похлопал себя по объёмистому «директорскому» брюшку.

Мне было «неслабо» и очень даже кстати. Собственной дачей я ещё не обзавёлся, а к морю мечтал вырваться давно, да всё обстоятельства как-то не складывались.

На то, чтобы убедить своего непосредственного начальника в необходимости предоставления мне срочного отгула по состоянию здоровья и на сборы, вполне хватило отведённого мне Борисом часа.

В начале четвёртого пополудни мы уже весело катили на личной Борисовой «шестёрке» по федеральной трассе Ростов – Баку в сторону Краснодара.

Наш путь к вожделенному морю лежал через города и станицы бывшей Азово-Черноморской оборонительной линии к Черноморскому побережью Северного Кавказа в Туапсинский район Краснодарского края, в посёлок Новомихайловка…

На море я не был с 1974 года, почитай, пятнадцать лет, что прошли после службы на флоте, поэтому истосковавшаяся по нему душа наполнялась радостным предчувствием этой долгожданной встречи и изливалась бурным потоком воспоминаний.

Поэтому ехали мы весело под флотские байки с остановками в хлебосольных придорожных станицах, с короткими пикничками в лесополосах посреди кубанских хлебных полей.

В станице Воронежской приключился со мною конфуз.

Славилась эта казачья станица своим богатым колхозным рынком. На что уж я человек, привыкший к южному разнообразию и изобилию, и то у меня глаза разбегались от вида прилавков, ломящихся от даров кубанской земли.

Хорошего покупателя на южном продовольственном рынке отличает то, как он торгуется и как пробует выбранный деликатес на вкус, цвет и запах. Праздных созерцателей на таком рынке не любят и не чествуют. А вот если ты, выбрав нужный продукт, обязательно снимешь пробу и потом поторгуешься – тогда тебе и уважительное отношение, и скидка в цене.

В общем, накупили мы себе местных деликатесов, напробовались и балыков, и окороков, и колбас, и огурчиков малосольных, и зелени всякой. Уже почти у выхода с рынка голосистая тётка, торговавшая свежими овощами, обиженная тем, что у неё мы ничего не купили, стала навязывать почти даром «пэрчик вострый»:

- ВОзьмы, сынок, не пожалИешь! - совала она мне в руки связку круторогих, налитых, сочно-зелёных, с чёрно-багровыми подпалинами перцев.

- Да мы вже пОлно набрАлы вострого, - ответствовал я, сбиваясь на суржик - местный говор, особую кубанскую языковую смесь русского с украинским.

- Тай пэрчик ваш, небось, солОдкый, - неосторожно пошутил я, за что немедленно и поплатился.

- Тю, та якый жэ вин солОдкый! – возмутилась торговка, - на, пробуй! КолЫ солОдкый будэ - за так усю вязку витдам! - и она буквально воткнула мне в руки связку перцев.

Чтобы не терять лица, пришлось пробовать…

Жгучий стручковый перец я был приучен есть с детства и особо любил приправлять им густой наваристый мамин украинский борщ, съедая порой зараз целую перчину.

Поэтому оконфузиться не боялся.

Первый перец я надкусил смело: вкус - предсказуемый.

Главный фокус в этом деле был в том, чтобы жгучий сок не попал на губы.

Второе (это знают только ценители): с острого конца почти до середины жгучий перец зачастую может оказаться сладковатым, как обычный болгарский, зато ближе к утолщённой гузке скапливается жидкий огонь.

Не моргнув глазом и не дрогнув ни одним лицевым мускулом, схрумкал я сочную закорючку и второго перца.

Тётка ошалело и недоверчиво вытаращила на меня глаза.

Борис подлил масла в огонь:

- Да ладно, Серёга, бросай это грязное дело, он у неё весь такой!

- Як это, увись такый! - взвилась тётка и в запале для наглядности щедро куснула первую попавшуюся ей в руку перчину из своей связки.

Немая сцена…

Слёзы брызнули у неё градом.

Раскрыв рот и жадно хватая им ещё не успевший остыть вечерний воздух, торговка махала руками и громко ойкала. Её лицо побагровело и стало приобретать синюшный оттенок.

Посмотреть на дармовое представление подтягивались невольные зрители из числа многочисленных покупателей рынка.

Соседние торговые ряды рассыпались беззлобными смешками.

Я, доигрывая роль, теперь уже для многочисленной публики, куснул третью перчину и сразу понял причину того, почему так проняло торговку: продукт был высшего своего огненно-жгучего качества.

Расстались мы с тёткой довольные друг другом: вязанку перцев пришлось у неё всё же купить.

Оставшееся время в пути до побережья я пытался заесть и запить жгучий огонь во рту, в пищеводе и в самом желудке. Вдобавок меня проняла спазматическая икота, которую не мог перебить даже проверенный наговор: «Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого…»

Пригодились и купленные на Воронежском рынке продукты, и упаковка чешского пива, и сухое вино, заготовленное Борисом для шашлыков…

За столом, когда мы, спустя два часа расположились в доме у гостеприимного директора базы отдыха Виталия Баталкина, Борис продолжал подтрунивать на до мной:

- Серёж, а вот перчик свеженький, острый, бери, не стесняйся.

…

Виталий оказался добродушным и застенчивым мужчиной моих лет, с соломенного цвета густой шевелюрой и добрыми близорукими голубыми глазами за толстыми стёклами профессорского вида очков.

Выпили за знакомство, за приезд, за дружбу, за хозяйку, за всех женщин, за мир, за тех, кто в море…

В общем, было там и море…

 

На второй день нашего пребывания в Новомихайловке мы добрались всё же и до шашлыков, отправившись на Виталькину дачу, расположенную в горном ущелье вдалеке от побережья.

Больше часа тряслись по узким, извилистым и разбитым горным лесным дорогам.

Дача – звучало слишком громко для строительного деревянного вагончика на шести сотках выкорчеванного леса. Рядом на полянке приткнулось ещё с десяток таких же строительных шедевров времен горбачёвской перестройки.

Бурьян на дачных сотках стоял в человеческий рост.

По всему было видно, что хозяин дачи здесь был редким гостем, да и борьба с сорняками была не единственным способом угробить здоровье на лоне природы…

Поскольку главной нашей целью были знаменитые Виталькины шашлыки, вся дружная компания разбрелась по окрестному лесу в поисках дровишек.

Шашлычничали, видимо, все здешние дачники, потому что на сотню метров вокруг лес был подчищен от сушняка. Пришлось забираться в чащу.

Я пошел вдоль небольшого горного ручейка вверх по его течению. Вокруг ручья смыкались густые заросли орешника. Лес был лиственный. В основном здесь росли дуб, да ясень вперемешку с дикой грушей и яблоней.

Дров набралась уже внушительная охапка, и пора было возвращаться.

Вдруг прямо передо мною, буквально в двух метрах, из зарослей папоротника один за другим выскочили два чернявых, в бело – жёлтую полосочку, длиннорылых поросенка. Выскочили и, увидев гору дров на двух ногах, удивлённо хрюкнули и встали как вкопанные, резко затормозив всеми копытцами.

Охотничий инстинкт взыграл во мне сразу, затмив всяческие трезвые рассуждения (да и откуда им было, трезвым, взяться…):

- Это же какое жаркое получится на вертеле! Только бы не вспугнуть хрюшек, - быстро соображал я.

И стал медленно, не делая резких движений и не показывая из-за вязанки дров лица, приседать с тем, чтобы из этого положения сделать бросок на зверюшек и придавить их своей вязанкой. При этом я лихорадочно вспоминал, какой из собранных мною дубовых сучьев лучше подойдёт на роль импровизированного копья или дубины, пригодных для завершения моего чёрного дела.

Поросята напряжёнными струнками продолжали стоять на месте, щуря на меня маленькие, в смешных ресничках глазки и морща пятачки: принюхивались, пытаясь понять, что ж это за чудо лесное перед ними объявилось.

И только я нащупал нужную толстую и узловатую палку, готовясь сделать свой решающий бросок, как неожиданно снова раздвинулись папоротниковые заросли, и наружу высунулась огромная и буро-чёрная, как закопченный чугунный котёл, клыкастая голова поросячьей мамы.

Похожее на тигриный рык «х-р-р-р-у» разом вернуло меня с заоблачных кулинарных небес на грешную землю.

Шустрые поросятки, разом ожив от сковавшего их ступора, взвизгнули и резко исчезли из виду, словно их и не было передо мной только что. Следом за ними в папоротниках скрылось и грозное рыло их мамаши.

Все произошло так быстро, что я не успел даже встать из полуприсяда. Сидел и тупо смотрел на колыхающиеся папоротники, моментально покрывшись липким противным потом.

Да, будь поросячья мамаша не такой благодушной особой, собирали бы вскоре мои друзья – приятели клочки по лесным закоулочкам…

Обратно я ломился через кусты орешника, как целое стадо родственников недавних полосатых объектов моей неудавшейся охоты.

Метров через сто пятьдесят ручеёк приостанавливал свой бег в глубокой бочажине, служившей, судя по множеству следов, купальней для лесного свинства.

В эту самую бочажину я и рухнул, не снимая шортов и футболки.

Холодная родниковая водица сразу остудила и привела в чувство.

Потом разобрал нервический смех.

Возвратился я на дачу, когда там вовсю уже пылал жаркий костерок, рядом лежали наготове на мельхиоровом блюде горкой шампуры, нанизанные сочным мясом вперемежку с ломтиками помидоров, а раскладной походный столик был накрыт на троих для дружеского застолья.

Друзья давно ждали меня.

Борис возмущённо топорщил свои рыжие усы.

- Серёга, ты куда пропал!? Мы уже хотели идти искать! Небось, барышню какую местную встретил? - пошутил он.

- Во-во! Ба-ба-рышню, - промычал я, стуча зубами, то ли от холода после купания, то ли от пережитого приключения.

Про свою неудавшуюся охоту я рассказал друзьям, лишь когда согрелся у костра стаканом горячего глинтвейна, сварганенного на скорую руку хозяйственным Виталиком.

Теперь можно было и посмеяться со всеми вместе.

Поездка на море удалась!