Ёлка осыпалась окончательно. Последняя хвоинка покинула ее уже лет пять как. Только сухой метровый ствол и отдельные ломкие веточки, плюс живучий запах хвои - вот и всё, что могло напомнить в глубине Кызыл-Кумов о прошлом.

Он и не помнит – сколько лет уже живет здесь, в этой войлочной юрте. И даже не помнит – сколько ему лет.

Костер тлел, сжигая остатки саксаула, плохо здесь с топливом.

Но никогда не приходило ему в голову бросить в огонь это подобие дерева, этот жалкий остаток прошлого.

Как бросить в костер саму память? Память не горит.

Она может только умереть вместе с её носителем.

В его календаре не осталось событий - всё позади и счёт дням давно потерян.

Только один день в году, он втыкал посреди юрты остаток ёлки, украшал цветными тряпицами и начинал разговор со старым псом:

- Она была красива, Арслан, так красива, что я не мог поверить, что эта пери обратила на меня внимание.

- В Бухаре много красавиц, Арслан. Но я видел только Фатиму.

Той зимой я приехал в город и удачно продал фигурки, которые сам вырезал из саксаула.

Ей понравился крылатый конь.

- Где ты мог видеть крылатых коней, - спросила она.

А я видел только её глаза над чадрой. Это - удивительные глаза, Арслан. Добрые и грустные, как у старого бухарского еврея, и в тоже время - ясные и дерзкие. Казалось светят они даже через ткань паранджи.

И я сказал, что в её глазах я вижу все сказки мира.

Эти глаза смеялись, а мы говорили, говорили и говорили.

Новый Эмир Бухары учился в Петербурге и, вернувшись, стал вводить новшества, нередко встречая сопротивление сторонников старого уклада.

Стало меньше палочных наказаний и казней, меньше податей, больше свобод для дехкан и ремесленного люда.

Впервые Бухара увидела невиданное колючее дерево, похожее на арчу. Только иголки его были колючими и блестящими. У Арка поставили большую ёлку, навесили на ветви весёлые игрушки. Многие из них были незнакомы местному населению. Детвора крутилась под деревом. Давно народ Бухары так не веселился. Я рассматривал каждую игрушку, что бы потом вырезать, что-то новое из саксаула. Более мелкие деревца эмир велел продавать жителям.

Впервые в городе праздновали Новый Год, как в соседней Великой Империи.

Я купил одно небольшое колючее деревце – за большие деньги. Дух свободы? Нет, пока — ветерок. Он уже продувал узкие улочки Бухары, колыхая чинары, перепрыгивал через дувалы и заглядывал во дворы.

Почувствовав дыхание свежего ветра, я решился и послал сватов к отцу Фатимы.

Богатый бей отказал простому дехканину.

Тогда я похитил её, Арслан.

Аллах видит, мы любили друг-друга, и в моём кишлаке мы жили счастливо, до самой весны. Только до весны, Арслан.

Весной в кишлак прибыл бей со своими нукерами. Он нашёл нас.

-- Сын Шайтана и брат Иблису! Ты опозорил меня! Ты опозорил мою дочь! Ты забыл Аллаха и Аллах проклял тебя! Грязный потомок барана не может войти равным в дом благородного тигра. Не будет у меня зятем нищий и сын нищего. Нет у меня и дочери. Она умерла! Она вообще не родилась!

Он орал и брызгал слюной, взгляд бея стал безумен.

- Убейте всех, - крикнул он.

Их сабли не щадили ни малого не старого. Мы защищались мотыгами и серпами, но силы были неравными.

Не пощадил отец и дочь, посягнувшую на основы шариата.

Увидев мою любимую мертвой, мой нож прервал дыхание подлого бея и двух-трех его приспешников.

Сам я упал раненый, рядом с их окровавленными телами.

Я выжил, Арслан, но жить не хотелось.

Погрузив немудреный скарб на верблюда, удалился в пустыню - подальше от людей.

Здесь я могу вырезать свои сказочные фигурки.

Но жизнь! Жизнь осталась там - с моей Фатимой. Жизнь - не сказка, Арслан.

 

В Бухаре стало все по-прежнему. Эмира зарезали в его же дворце. Ёлок больше не ставили перед дворцом.

Эта ёлочка, как моя Фатима, Арслан. Она не такая, как наши деревья в пустыне. Дерзкая, красивая, приносящая радость. В ней душа Фатимы, потому я живу и помню, Арслан.

Пойдём, старый друг. Я покормлю тебя, в честь праздника, чем-нибудь вкусненьким.