- Отстань! Отстань, говорю! – Дед сердито отодвинулся от внучки на другой конец скамейки. – Сколь разов про одно и то же говорить? Все уже тебе говорено. Дай спокойно в окошко поглядеть!

Дед Фрол мог смотреть в окошко только одним подслеповатым глазом. Второй отняла у него война, выдав взамен орден «Красной Звезды» и белый билет, освободивший его на всю оставшуюся жизнь от общения с военкоматом. Он трепал своей сухонькой рукой свою «цыганскую», как обозвала ее баба Липа, взлохмаченную бороду. Борода его, на удивление всем ровесникам, только местами впустила в себя беленькие полосочки седины, оставаясь цвета воронового крыла.

- Деда! Ну, расскажи, как фашисты у тебя глаз отняли. Я не помню… - Нарочито врала внучка, чтобы еще раз услышать увлекательный рассказ своего любимого прадеда.

Дед Фрол отворил маленькую створку небольшого окошка, по старости лет дома уже смотревшего не выше пояса проходивших мимо прохожих. Чтобы хоть как-то отгородиться от этого «безголового» мира, они с Липой посадили у окошка кустик желтой акации, которая в это время своими яркими цветами привлекала к себе работящих пчел, за которыми и любил наблюдать дед.

- Ты лучше глянь, как пчелки-то трудятся! Люди бы так… Где им! Эх! – Дед расстроено махнул рукой и отвернулся от окошка. Он погладил по головке правнучку и снова придвинулся к ней. Теплая улыбка проглянула сквозь густую заросль на лице. – Так и быть. Слушай…

Правнучка прильнула к Фролу и затихла в ожидании рассказа.

- Служил я, как уже сказывал, в полковой разведке. А где, по-твоему, должон служить настоящий казак? К тому времени уж старшим сержантом ходил и три медали имел. Все – «За отвагу»! Командовал нашим взводом капитан Шмелев. Отчаянный, скажу тебе, парень. Дай Бог ему долгой жизни, коли, еще не прибрал к себе. Хотя и офицер, а с солдатом крепкую дружбу водил. Горой за всех стоял. А проштрафился - держись! Семь потов сгонит. И матом прогонит до селезенки, и марш-бросок устроит, до упаду. Но не стукнет наверх. Мы его тож, однозначно, глубоко уважали. Потому старались держаться в рамках. Ну, не без того, и пошалить доводилось… Только тебе, сопливая, про то еще рановато знать-то! Вырастешь, может, расскажу когда.

Только бабе Липе не пересказывай! Она меня скалкой зашибет. С кем тогда разговоры о войне говорить будешь?

- Не перескажу. – Пообещала внучка. – Ты рассказывай, дедуля. Всегда отвлекаешься.

- А ты меня не учи! Когда под стол ходить перестала? А туда же! Заслужонного фронтовика учить! – Фрол рассмеялся своей шутке и продолжил. – Так вота! Разведка значиться! Это тебе не на полевой кухне за счет солдат отъедаться! Это – выше чем гвардия! Поняла? Капитан Шмелев -главный разведчик полка. Так вота. Воевали мы во ту пору в Молдавии. Красивая, скажу тебе, земля! А какое вино! Ох, и напились же мы его там однажды вволю. Городок махонький взяли, а там винзавод был. Немцы его, отходя, подорвали. Сволочи! Сколь доброго продукта извели! Только все уничтожить не успели. Взвод наш во ту пору, вместе со штабной ротой, в это городок и угодил. Идем по улице, а по ней с бугра ручьем кипучим вино льется. От одного запаху голова кружилась. И что? Добру надо было пропасть совсем? Не для того город брали. Тут и началось. Стали во все емкости, какие под руку подвернулись этот ручей сливать. Впрок, стало быть. А сами помаленьку и в себя вливали. А там все в одно смешалось: и вина, и коньяки. Крепкая, скажу тебе, зараза ручьем текла… А тут остальные силы полка подтянулись и укрепления сооружали. А гонцы стали от окопов к нам бегать, за сугревом. Тут-то мы – короли. Меняли, кто на что горазд. Да особист пронюхал. А может, самому мало досталось… Только, осатонел совсем! Сколь народу трибуналом запугал. Может и арестовал бы кого, только знал, боле нас ему известно было, что утром в новую атаку полк подымут. Передыху не будет. Вот тогда-то и вызвали Шмелева в штаб полка. Задание, значиться, получить должон. А он, как есть хмельной. Нельзя сказать, что в усмерть. Но прилично хлебнул от радости такого изобилия. Сначала там хотели ему мозги промыть, но из дивизии звонок поступил, чтобы ускорили доставку «языков». Куда комполка деваться? Велел Шмелеву подобрать тройку человек, которые еще не очень приложились, и быстрым шагом за линию фронта. Я в то число и попал. Крепок здоровьем был. Меня самогоном-то свалить нельзя было, а тут какой-то квасок сладенький. Еще пару таких парней оказалось под рукой. Первоначально нас Шмелев приказал из колодца водичкой полить. Сам пару раз окатился. А уж затем мы на задание и отправились. Двумя группами. В одной Шмелев с двумя бойцами. В другой, я с Женькой Кулешовым. Мы с ним завсегда в паре за «колючку» ходили. Немец еще, после того, как ему пинка днем дали, в себя окончательно не пришел. Все укреплялся. Шумно было у него на позициях. Нам то на руку. Только ракетами больно пулял. Одну за другой. Они у него такие, с парашютами. Зависнут, сволочное отродье, и словно днем становится. Все видать вокруг. Добрались мы с Женькой до окопов их кое-как. Затихли, высматривать, кого удобней взять, стали. А он все ракетами обвешивается. Ни охнуть, ни вздохнуть. Замерли, как покойники. Через какое-то время стал пореже своих светляков вешать. Тут-то нам и повезло. Офицер ихний в десяти шагах от нас остановился. В руках бутылка с напитком каким-то. Женька, тот немного наловчился по ихнему болтать. Говорил, что со школы еще языком их увлекался. Вот он и переводил мне, что офицер тот кого-то по всем статьям кроет самыми бранными словами. Вроде, требовал просить подкрепления, но его так старшее начальство отщебучило, что теперь горевал и горечь свою шнапсом каким-то размывал. А сам к стенке окопа прислонился, спиной к нам, и все бурчит про обиды свои. Тут мы его с Женькой и скрутили. Тряпку в рот запихали, чтобы не визгнул, да и поволокли в строну своих окопов. Потом заставили немца короткими перебежками, пока ракеты нет, передвигаться. Видать, не очень он способен был к таким прогулкам. После третьей пробежки ужо запыхался. Стал просить, чтобы попить ему дали. Открыл Женька фляжку свою, ему протянул. Тот глотнул. Посидел немного, удивленно на нас глядючи, а затем так припал к фляжке, что Женька еле отобрал. От этой картины самому пить захотелось. Залпом сделал несколько глотков. Тут-то и понял, отчего пленному так питье наше по нраву пришлось. Забыли мы с Женькой свой запас из винного ручья пополненный на водичку заменить. Ясно дело, голова у меня немного потяжелей стала. А немца-то совсем развезло. На следующей пробежке и половину дистанции не осилил. На ногах не стоит. Решили мы с Женькой тащить его волоком. Хорошо, хоть не жирный попался. Поволокли. По дороге воронка попалась. В нее заползли, чтобы дух перевести. И вовремя, скажу я, заползли. Тут же по соседству, в другой воронке, немецкие солдаты обнаружились. Толи от нашей передовой ползли, толи к нам за языком наладились… Только встретились вот так. Тут же и демаскировка получилась. Орать они стали. Своих на помощь звать. Да еще из автоматов по нашей воронке застрекотали. А с немецких позиций ракеты в нашу сторону полетели. Так светло стало, словно солнце взошло.

Командую Женьке: «Тащи фрица, а я прикрывать буду. Ты мне магазин только запасной оставь. Потом догоню». Женька заартачился поначалу, но я его быстро остудил. На войне команды не обсуждаются! Бой завязал с троицей из соседней воронки. Гляжу, Женька офицера до кустиков допер. Теперь ему помехи нет. Спрятан кустами от немцев. Тогда и я потихоньку взад пятки. Только немного не успел…

Фрол прервал свой рассказ и замолчал, уставившись единственным глазом своим на фотографию, где он гордо выпятил грудь с медалями пере чьим-то объективом. Глядел молодой солдат Фрол в объектив парой широко раскрытых глаз.

- Очнулся в госпитале уже. – Тяжело вздохнув, продолжил Фрол. – Вроде весь цел. Руки на месте, ноги на месте. Чего это меня сюда заперли? Когда лицо ощупывать стал, тогда и обнаружил, что вместо лица у меня сплошной бинт. Крикнул медсестру. Она тут же рядом оказалась. «Что со мной?» Она и отвечает: «Осколком тебя крепко зацепило, солдатик. Почитай, поперек лицо перечеркнул. Ерунда бы это все, только одна беда приключилась: глаз тебе вышиб осколок тот. Насовсем вышиб. Может, к лучшему оно. Домой из госпиталя поедешь. Жене радость принесешь и детям». «Дай-ка зеркальце. – Прошу у сестрички. – Гляну на себя». Протянула она мне зеркальце свое. А в нем смотрит на меня через маленькую дырочку в сплошных бинтах единственный глаз мой, а из него слеза катится. Жаль мне себя стало. «Лучше бы совсем убило». «Дурак ты, солдатик! – Возмутилась медсестра. – Тебя дома ждут. Счастье-то какое! А сколько баб своих мужиков никогда не дождутся? Кутузов, вон, без глаза Наполеона одолел. Генерал, а не стеснялся. А ты не мужик что ли?». И так она меня своими словами проняла, что стыдно мне стало за слабость свою. «Прости. – Говорю. – Не сказывай никому про слабость мою минутную!» А две недели спустя мне в госпитале же и вручили орден мой единственный. Вскорости и к бабушке твой прибыл. Она тогда совсем не бабушка была. Ныне красавица какая, а тогда и вовсе писаной была. Тогда и отец папы твоего у нас народился. Весь в нее, в Липушку мою… А растительностью этой на лице своем я шрам, как смоглось, прикрыл. Вроде и не совсем урод стал.

- Ты у нас, ой, какой красавец, дедуля! – Встрепенулась внучка. – Правда же, бабуля?

- Всю жизнь этот красавец бородищей своей цыганской народ пугал. За что его полюбила, и сама себе ответа не дам. Видела, как воевал дед твой? Ему по пьяному делу глаз вышибли, так он еще за то орден отхватил. Чистый цыган! – И тепло улыбаясь старику, баба Липа обняла деда за плечи. – Ты его за что любишь, страшилищу этого?

- Он у меня самый хороший дедушка! Он герой! И орден ему за геройство дали, а не так, как ты, бабуля, наговариваешь!

- Не обижайся на бабку, внученька. Это она шутейно. Всю правду тебе сказал. Так и было…

 

07.03.2011