Впервые я услышал это загадочное имя на конюшне, в голодном 1945 году, сразу после окончания войны. Мы жили тогда в эвакуации в Саратовской области, в совхозе. Мама работала дояркой, а отца, только что вернувшегося с фронта, где он был тяжело ранен в ногу и прихрамывал после лечения в госпитале, поставили конюхом. Мне было 7 лет, а брату Вите - десять. Конечно, мы многие часы пропадали на конном дворе, помогали, как могли, отцу и пленному мадьяру Шандору, который работал шорником - чинил сбрую, делал очень красивые уздечки с чеканкой. Шандор часто рассказывал нам о своей семье, о родине, иногда напевал свои необычно для нас звучащие песни. Русских слов он знал немного и говорил с таким невероятным акцентом и путал ударения, что мы падали от хохота, но все-таки понимали его. В плен он попал под Сталинградом.

Воспоминания о военном времени у меня связаны прежде всего с непреходящим чувством голода. Эвакуируясь под бомбежкой из Луги в июле 1941 года с первым эшелоном оборудования завода "Красный тигель", где мама работала формовщицей, а отец -слесарем, мы не сумели захватить с собою продуктов и одежды. Мать, кроме меня с Витей, захватила только чемодан самых необходимых вещей, рассчитывая, что все остальное привезет нам отец со вторым эшелоном. Он остался вместе с бригадой готовить к отправке этот эшелон.

Но начались тяжелые бои под Лугой, заводских рабочих "сняли с брони" и в отряде защитников города из них стали срочно готовить истребителей танков. Отца и его товарищей учили маскироваться и забрасывать танки гранатами и бутылками с горючей смесью. Так война надолго разлучила нас с отцом, и много-много лиха пришлось хлебнуть нашей великой труженице маме, чтобы уберечь нас в то трудное время.

Мы, как и другие семьи, голодали. Из КЭЧи от шефов, в совхоз привозили, как большой подарок, крошки сухарей и выдавали семьям, где были маленькие дети и кормящие матери. Вначале такой хлебный корм был по килограмму на ребенка в месяц. Я тогда думал, что КЭЧ - это какой-то склад или магазин. Но в начале лета первого послевоенного года в совхоз из КЭЧи пригнали лошадей. В войну лошадей в совхозе почти не было - все они были мобилизованы, и работали в основном на быках. От отца я тогда и

 

узнал, что КЭЧ, это конно-эксплуатационная часть, готовящая лошадей для кавалерии и для других нужд Красной Армии.

Лошади (десятка четыре) представляли своеобразный зоопарк. Они были совершенно невиданных нами мастей, величины и осанки. Но главное - многие из них побывали на фронте. Огромный гнедой, великолепной выправки и выучки конь Орел глядел на мир отрешенно, глазами полными воспоминаний, наверное, о потерянном друге-хозяине, которого он не смог вынести из боя. Казалось, этот конь даже вздыхал и кашлял по-человечески, был страшно истощен. Хребет, как поставленная на ребро доска, обозначился по всей его длине. На шее, к груди, тянулся широкий грубый шрам с точечками по краям, как шнуровка на ботинках. Мы сообразили, что это были проколы для шнурка, которым стягивали края огромной раны. Конь побывал "в запале", и мужики говорили, что он обречен.

Полной противоположностью Орлу был Кабыздох - так сразу же прозвали маленького монгольского коня, которого абсолютно невозможно было использовать в упряжке, и он всегда оставался в конюшне, на подхвате, детишкам на радость. Ездить на нем верхом было для нас огромным удовольствием, особенно, когда надо было разыскать и пригнать на базу быков.

А Венера была из породы тяжеловозов, чалой масти. Ее окрас слагается из сочетания трех оттенков - сероватого, коричневатого и красноватого. В войну лошадь служила в артиллерии, потеряла глаз. Вдобавок у нее приключилась какая-то болезнь кожи - вся спина и бока были покрыты отвратительной коростой. При движении короста лопалась, и по плечам лошади тянулись потеки липкой крови. Мухи жадно кружились над нею, поэтому мы реже других лошадей выводили Венеру на солнце. Но лошадь была вполне справная, сильная - такие позарез нужны были в хозяйстве. По совету ветеринара, мы с отцом стали регулярно смазывать спину Венеры дегтем. Она только вздрагивала, когда ей было больно, и ласково трогала нас теплыми губами. С одеждой у нас было совсем плохо, все лето мы бегали без рубах, и эти теплые прикосновения лошади в холодке конюшни были очень приятны.

Вскоре короста с Венеры стала отпадать, под ней появился новый мягкий, блестящий волос. Какое счастье было, когда нам разрешили ездить на ней верхом, а потом и запрягать! Стоило вывести ее из конюшни, как она безошибочно определяла, в какие

 

сани или телегу ее запрягут, подходила с нужной стороны и сама вставала в оглобли. Поднимешь тяжелый хомут - и Венера, ловко продев в него голову, проталкивает его на свою мощную шею. Все это делалось без суеты, красиво. И так же красиво, с удовольствием, Венера принималась за работу, чаще всего самую тяжелую и важную.

В школе я узнал, что Венерой древние римляне звали богиню любви и красоты. А древние греки называли ее Афродитой. Кстати, знаменитая скульптура "Венера Милосская" - это сама Афродита с острова Мелос, работа ваятеля - грека Александра. Потом мне попалась книга "Легенды и мифы Древней Греции". Конечно, прочитав ее впервые, я толком многое и не понял. Но потом мне стали понятны загадочные доселе строки Пушкина, Лермонтова, Ломоносова, часто использовавших образы греческой и римской мифологии, яснее стали и сюжеты многих картин живописцев.

Какое-то смутное ощущение первоисточника всех знакомых мне сказок, загадочных историй, необычных путешествий, сражений - всего, что меня манило тогда, я почувствовал в этой книге древних легенд и сказаний. Под чудесами и невероятными подвигами древних я интуитивно почувствовал реальность истории, реальность существования этих жизнерадостных, красивых героев, богов-людей. Так я серьезно заинтересовался историей, научился искать "связь времен" и обусловленность событий.

Правда, не всегда, по моим меркам, герои и боги оставались благородными и красивыми. Иногда они пожирали своих детей, коварством и обманом захватывали власть и богатства. Всю эту их дикость и невоспитанность я тогда относил на счет их древности, теперь же я понимаю, что, в принципе, их поведение и поступки последующих поколений людей всех времен и народов очень схожи, вплоть до сегодняшнего дня.

На каникулах (тогда мы уже вернулись домой, в Лугу, и я учился в 4-й семилетней школе около старого моста) нас повезли в Ленинград, на экскурсию в Эрмитаж. Низкий поклон живым моим учителям и вечная память тем, кого уже нет! Они знали, как вернуть в наши, загрубевшие от военного лихолетья, детские души любовь к жизни и мечту о прекрасном.

 

На Дворцовой площади, около Эрмитажа, нас поразила огромная очередь исстрадавшихся за войну ленинградцев, в большинстве своем очень скромно одетых, на фоне которых и наши неказистые одежки не слишком бросались в глаза. Очередь в музей не иссякала в течение всего дня. Пускали бесплатно, через определенный интервал. Школьников, тем более приезжих, пропускали без очереди.

В раздевалке нам дали большие тапочки, мы надели их поверх своей обуви и отправились в реальное путешествие по стране чудес. Да, все было чудом! Идеальная чистота, блеск золота и хрусталя, невероятное количество редчайших работ известных, а еще чаще неизвестных мастеров всех времен. После руин Луги, где многие семьи маялись, живя в сохранившихся подвалах, а некоторые и в землянках, полуразвалин Гатчинского дворца, мимо которых мы проехали по пути в Ленинград, музей оставил неизгладимое впечатление. Нам думалось: как же удалось сохранить эти национальные сокровища в такое неимоверно тяжелое для страны время?!

В зале древней живописи я долго, так что дружки стали подшучивать надо мной, стоял перед большой картиной "Рождение Афродиты". Перед группой изумленных крестьянок острова Кипр из морской пены, в море света, поднялась прекрасная Женщина, и люди застыли перед ее красотой. Я уже хорошо знал этот сюжет из прочитанного, но картина, великолепие музея подняли в моем сердце волну воспоминаний. Я вспомнил детство и наши мытарства в эвакуации, изможденную голодом и тяжелой работой маму, безногих, изуродованных инвалидов, которых было так много в первые послевоенные годы. Я вспомнил про Венеру -прекрасную лошадь из моего детства.

Потом, когда я учился в сельскохозяйственном институте в городе Пушкине, я много раз был в Эрмитаже, Русском музее, музеях Москвы. Изображения "Спящей Венеры" разными художниками чаще всего не вызывали у меня чувства гармонии, не совпадали с тем сильным впечатлением от первой картины "Рождение Афродиты". Это были какие-то простоватые, тяжеловесные матроны, как бы нарочно приземленные художниками. Но постепенно я понял, что в этих образах художники выражают главное и трудное предназначение богини -давать и оберегать жизнь и радость.

 

Теперь я знаю, что неизвестный мне человек, давший лошади имя Венера, был ко всему прочему и художником, художником в душе. И это качество присуще всем мастерам своего дела на земле.

1992 г.