история третья из цикла «Школьные истории или Манюня и ее ученики»

 

Зина открыла глаза. По потолку и занавескам гуляли солнечные лучи, создавая причудливые узоры. Зина, лежа, осторожно (чтобы не спугнуть солнечные зарисовки) протянула руку под кровать, взяла с ковра пенал с карандашами и ластиком, и принялась за рисование. И только, когда страница альбома заполнилась ее набросками, прозвенел будильник.

Зина любила просыпаться до его звонка. Ей казалось, что звон будильника может спугнуть волшебные рисунки, которые возникали каждую ночь. Из теней деревьев, огней проезжавших машин, лунного света. А потом, утром, уже свои оттенки добавляли солнечные лучи.

Зина не любила торопиться. Всё она делала медленно, но основательно. Чтобы не растерять, не рассыпать, не спугнуть увиденное.

Зина осталась довольна своими набросками, вернула альбом на заветное место, подошла к окну, распахнула занавески и вскрикнула от удивления.

Всё окно было украшено морозным рисунком. Зина тихонько, спиной, стала отступать к кровати, чтобы взяться опять за альбом и карандаши.

— Зинаида, завтракать! — раздался вдруг строгий голос мамы.

Зина замерла на мгновение, раздумывая, что ей лучше сейчас предпринять, потом всё-таки дошла до кровати и взяла альбом и краски.

— Зинаида, опять паришь в империях! — крикнула мама. — Быстро к столу! В школу опоздаешь!

Зина не очень понимала, о каких империях каждый раз говорила ее мама, но зато отлично знала, что в школу опаздывать нельзя и что маму лучше слушаться. А то она опять запретит рисовать.

Так уже бывало пару раз. Например, прошлой зимой Зина, позабыв обо всем на свете, готовилась к очередной выставке в художественной школе, а потом с удивлением обнаружила в дневнике целую груду троек. Откуда они только взялись?!

Скрыть их от мамы было не возможно. Та бы все равно узнала. Пришлось во всем признаться. Мама вскипела, собрала все краски, карандаши, ватман, альбомы, рисунки и заперла у себя в шкафу, строго запретив даже входить в ее комнату.

Зина расплакалась. Как же она будет жить без рисования! Конечно, слезы быстро растопили лёд маминой строгости. Она прижала Зину к себе и ласково заворковала:

— Зиночка, голубушка, но ведь жизнь — это не только рисование, это игры, путешествия, танцы, вечеринки с друзьями. Есть же целый огромный мир! Понимаешь, Зинуля?!

Но Зина только плакала, уткнувшись в мамину кофточку.

— Деточка, да что это такое! Ведь ты у нас вроде здоровая, красивая, умница, когда учишься! — запричитала мама. — Что ж тебя так крутит-то! Рисовать да рисовать!

В голосе мамы тоже послышались слёзы. Зина ничего не сказала, только прижалась к маме покрепче. Ну как ей объяснить?! Зина, конечно, любила ходить с друзьями в кино и танцевать ей нравилось, и даже учиться. Но разве все это можно сравнить с другим чудом — когда на листе бумаги (белом ли, черном, цветном) вдруг возникает целый мир, линия за линией, штрих за штрихом! И этот мир создает не кто-нибудь, а ты сама!

— Так — хоровой рёв! — раздался бодрый голос деда. — По какому поводу? Не стесняйтесь, выкладывайте, может, и я с вами поплачу.

— Опять рыдаем? — донесся с кухни жизнерадостный голос бабушки. — И без меня! Совести у вас нет! Я тоже люблю пореветь за компанию.

И началось, из спальни вывалился полусонный отец. У него были ночные съемки (отец у Зины был оператор), так что весь этот день он планировал спать. Но общий рёв пропустить не мог. Такая уж у них была семейка. Всё вместе и плакать, и смеяться. Только вот почему-то вместе смеётся легко, но совсем не плачется. Слёзы сами высыхают. Зина это давно подметила.

— Я тоже хочу пореветь! — забасил отец.

— И я! –– эхом отозвался младший брат Витька, который в это время должен был гулять, как все приличные первоклассники.

— Ну, что у вас тут?! — призвал к ответу дед.

Пришлось во всем признаваться.

— Зинка — троечница?! Это интересно! — радостно заявил отец. — У всех прогресс, а у нас — регресс. Вот такие мы оригиналы!

— Ой, значит, и я могу тройки таскать! — обрадовался Витька.

— Не, тебе рано ещё, не дорос! — строго заявил дед.

Витя грустно вздохнул.

— Не унывай, сын! — решил подбодрить Витьку отец. — Ещё будут у тебя тройки!

Зина не удержалась и прыснула от смеха.

— Зинаида, если ревёшь, реви громко, ясно! — потребовал отец. — А то с настроя нас сбиваешь!

— Правильно! — поддержала наконец-то приковылявшая с кухни бабушка. — А то всё втихаря. Мне и не слышно! Да, если наревелись, то можно и пообедать!

И все пошли обедать. От бабушкиных обедов ещё никто добровольно не отказывался.

Потом был семейный совет, как Зине помочь, и все дружно приняли решение, что учиться всё равно надо, чтобы в институт художественный поступить. Хоть в Строгановку, хоть в Суриковский.

А потом мама отдала Зине все её сокровища...

Второй раз мама отобрала все краски, карандаши и бумагу, после того, как Зина съездила на природу вместе с друзьями из художественной школы. Они рисовали весь день. Было начало мая. Ярко сияло солнце. Зина так увлеклась, что совершенно забыла намазаться кремом против загара. В результате, конечно, обгорела! Да, как! Пришлось всю ее все равно мазать, только теперь сметаной, а потом ещё какой-то пахучей мазью. В общем, неделю в школу не ходила.

А на уроках Зина тоже любила рисовать. Сделает быстро задания и рисует. Или учитель новую тему объясняет, а она опять рисует. Потом посмотрит на рисунок и все, о чем на уроке говорили, вспомнит. Учителя поначалу возмущались, а потом неожиданно смирились. После того, как Зина первый диплом получила на международном детском конкурсе…

Обо все этом Зина думала, зарисовывая в свой альбом морозные узоры с окна.

— Зинаида! — опять раздался голос мамы.

Зина улыбнулась. Она отлично различала, когда мама сердилась, а когда нет. Сейчас, несмотря на строгость, в голосе звучала улыбка.

Зина отложила альбом и карандаши и отправилась завтракать.

 

Москва, ноябрь 2010