Рядом с машиной Инги и Алексея припарковался какой-то здоровяк. Он хлопнул дверью так громко, что Сеструха бросила лакать. Она подошла близко, обнюхала и зарычала. Мышцы на лице здоровяка напряглись от злости и скрываемого испуга.

-Нельзя! Ко мне! – крикнула Инга.

Здоровяк уставился тяжелым взглядом, словно давил. Инге стало не по себе. Это был злой, холодный взгляд, без слов говорящий страшное.

-Почему он на нас так смотрит? Лешь, ты его знаешь?

Алексей пытался вспомнить... Коротко стриженые черные волосы, шрам на плече, пальцы в ссадинах. Широкое лицо с выступающими скулами и свисающим как крыша над глазами лбом. Такие экземпляры часто мелькают по телевизору в криминальных сводках.

-В харю ее! Прям в харю бей!- раздался истеричный фальцет.

Пожилой мужчина бежал со стороны леса к стоянке, указывал в сторону Сеструхи и остервенело орал. Высохший, как камыш, с седыми, нечесаными волосами и грязью под ногтями, он не жалел ни себя, ни людей, ни собак. По всему было видно, что пьет он безбожно.

-За что же бить их?- не выдержала Инга. – Они же никого не трогают!

-Сегодня нет, а завтра тронут! Почем знаешь, что у собак на уме?

-Сколько ездим сюда, ни разу здешние собаки ни на кого не нападали, - не сдавалась Инга.- Здесь и с детьми маленькими гуляют, и никогда я ни от кого не слышала, чтобы собаки ребенка тронули или еще кого.

-Инга, оставь, не связывайся,- просил Алексей.

-Вот когда цапнут - тогда узнаешь! – поучал пожилой незнакомец, не по возрасту прытко добежавший до места интересующего его события, тыча костлявым пальцем Инге прямо в лицо. -Добродетельница нашлась. Ты б лучше вот человека какого накормила, ребенку какому осиротевшему конфетку дала, а ты кобелей кормишь.

-А по-моему, я у вас разрешения не должна спрашивать, кого мне накормить. Человек сам свою судьбу устроить может, а животному труднее.

-Еще как спросишь. Сторож я здесь. За порядком слежу. Ты кормишь вот, и другие, такие, как ты, а собаки привыкают, доверяются, ждут. А вы, ироды, наиграетесь, а потом поминай, как звали. Добро ваше боком выходит. Такие как вы и с людЯми также. Меня вот тоже добряки одни жить позвали. А как в благодетелей наигрались, так потом и выбросили за ненадобностью. А каково веру в людей потерять? Знаешь? Когда только на себя расчитываешь – легче! Не надеешься ни на кого! Конечно, собаку-то оно еще проще. Хочешь приласкаешь, не захочешь-пнешь под зад. Злые вы, а не добрые. Мучаете их. Надеждой кормите. Они не плодились бы так, коли добряков таких как вы не было бы тута.

-Не обращай внимания!- сказал Алексей жене.

Сторож не успокаивался:

-Хочешь отдать что либо, так уметь надо! Не по любви отдаешь, а по величию своему!

…Скверное тщеславие научает принимать образ добродетели, которой нет в нас. Умеем ли мы отдать так, чтобы не сделать получающему больно? Искренне ли сострадаем? Или это всего лишь попытка прогнать собственные страхи? Зачем приручаем? Зачем вмешиваемся в ход чужих судеб, соблазняем другим путем? Быть может, то, что есть, уготовано свыше? Кто мы? Боги? И у нас есть свои Зевсы и Геры? Нет. Мы просто люди. Глупые, примитивные, но страшные, как Боги, потому что стремимся ими быть. И мы также несправедливы к тем, кто отдан нам во служение и не добры даже к тем, кто уже вовек не сможет без нас обойтись. Из глубин памяти вернётся жестокость, и легко поднимется рука совершить изведанное насилие. Возликует душа в предчувствии безграничной власти. Мы вновь и вновь будем унижать, потому что мы сильные, когда кто-то слабее нас…

-Толстуха! Побежали! Вперед! Вперед!- шумел Алексей. - Давай жиры растрясать!

-Алексей, ты смотри, как она хвостом виляет! – смеялась Инга.- Толстуха! Хвост оторвется!

Они бежали по лесной тропе и были счастливы, каждый по-своему.

Вдруг скрежет, нарастающий гул. Алексей обернулся. Прямо на него на громадной скорости, на роликах, мчался тот самый здоровяк, которого Инга заметила на стоянке. Алексей остановился. Вот между Алексеем и здоровяком не больше десяти метров, а вот - не больше трех. Чтобы избежать столкновения, Алексей ушел с дорожки на траву, но здоровяк подъехал совсем близко и со всего маху ударил Алексея в живот. Тот упал, но успел крикнуть:

-Инга! Опасность! Он от Бекона! Он от Бекона!Уходи с дороги!Уходи! Инга!

Она оглянулась. Чужие пальцы в ссадинах хватают за шею и валят на асфальт.

-Инга! Инга! Я сейчас! Я быстро! - кричал Алексей.

Толстуха и Сеструха, неистово лая, уже бросились на обидчика. Но здоровяк не испугался. Он поднял корягу и был готов принять бой. Толстуха тоже не испугалась. Она набросилась на здоровяка сзади, вонзив острые клыки в голые икры его накаченных ног. Сеструха, словно черная пантера, метнулась здоровяку на грудь, схватилась зубами за майку и чувствовала, что плотная скользкая ткань мешает ей крепче войти в кожу и гладкие мышцы. По ее морде сыпались один за другим удары кулака и со лба текло вязкое, но Сеструха не отпускала обидчика. Она возвращала свой долг.

-Инга! Инга! Очнись!- звал Алексей.

Все плыло как в тумане. Ветер колыхал ветви деревьев, была такая приятная тишина! Инге хотелось лежать вот так, долго-долго, посреди осеннего леса, но звал Алексей. Нужно встать. Машина у шлагбаума. Боль, невыносимую боль чувствовала Инга!

Приподняв голову, она увидела, как на помощь Толстухе и Сеструхе, со всех сторон леса сбегаются собаки стаи. Стоял такой страшный гам, от старого беззубого хрипа до звонкого щенячьего тявканья.Слепой Цыган крутился и лаял на все стороны, пытаясь напугать невидимого обидчика. Здоровяк кинулся бежать.Животный страх придал ему невероятную скорость. Когда он одним махом перескочил через широченный ров, Толстуха и Сеструха не смогли удержаться и, вырвав зубами куски его мышц и кожи, упали на землю. Другие собаки стаи вошли в такой азарт, что казалось, погоня превращается в охоту. Почти такую, как устраивали они зимой,разделившись на гончих и бойцов.Когда обессиленное животное загонялось к реке, собаки, не давая возможности уйти другим путем, вынуждали жертву выйти на лед. Как только загнанное животное проваливалось в полынью, бойцы стаи набрасывались и рвали добычу. Теперь этой добычей был здоровяк.Кровь стекала по его одежде и телу, пот градом катился со лба. Здоровяк бежал, не замечая боль от впивавшихся в плечи сучьев деревьев и колючек кустарников, режущих голени ног, словно острые ножи. Собаки тоже не замечали боль от шиповника, пронзающего мягкие подушечки лап. Ветви спиленного лесником боярышника раздирали их уши в кровь. Собаки бежали всего в нескольких метрах от здоровяка.Обернувшись, он хорошо мог разглядеть оскаленные зубы, готовые впиться в любой момент и вывернутые в злобе тонкие собачьи губы. Кровь стекала на опавшие листья и след в след совершался обряд братания гончих и жертвы. Агония.