Солнечный луч, по диагонали пронзив спертый, прокуренный воздух

комнаты, впечатался в правый глаз Витька. Тот заелозил руками по

матрацу, усилием воли оторвал, было, голову от подушки… но ойкнув,

тут же оставил эту затею. В голове, словно в детской погремушке, с

грохотом перекатывалось что-то, норовя больнее всего ударить

изнутри в лобную часть и затылок.

- Сволочь тетя Мотя, снова чего-то намешала в самогон, - вслед за

болью в голову закралась лениво-мысленная констатация факта. Вместе

с воспоминаниями о вчерашнем вечере, который затянулся до трех

пополуночи. Как всегда, сбросились с ребятами из столярки. Посидеть в

этот дождливый вечер, кроме как у Витька, было не у кого. Потому как

у всех жены были «кобрами»… а Витькова Людмила попросту плюнула

однажды и ушла от него.

Оставила квартиру, но забрала малолетних дочку и сына. Ушла потому,

что устала уговаривать его бросить пить. А также выслушивать

обещания «завязать»… и тут же очередные пьяные сцены, от которых

страдала и она, и дети.

Но Люда, наверное, продолжала любить Витька - когда подходила, с

детьми и чемоданами в руках, к такси, сказала на прощанье:

- Ты знаешь, где я буду жить – у матери. И если все же поймешь, что

трезвыми глазами можно увидеть гораздо больше, чем залитыми вином…

если твердо решишь «завязать» - позвони мне. Я вернусь. Не буду тебе

клясться, но обещаю, что весь этот год, каждый вечер, буду ждать

твоего звонка. Но через год – извини. Я еще молода и, думаю, смогу

найти человека, который возьмет меня с таким нелегким грузом, - Люда

прижала к себе детей. – А тебе, если не одумаешься, лучше тогда

вовсе не жить… Не обещай мне ничего - ни завтра, ни послезавтра, ни

тем более сегодня – я тебе больше не верю.

И уехала. Оставив, в душе Витька одновременно и рваную рану, и

томящую боль… и смутную надежду. Ибо любил он Люду исступленно…

как божество! Предавал и каялся, каждый раз ползал у ее ног,

придумывая клятвы одна страшнее другой… которые утром, после

очередных похмельных стопок тут же забывались.

…Прошло более двух месяцев его одинокой жизни. Каждый вечер

Витек, в пьяном порыве, бросался к телефону, набирал первые цифры

знакомого номера и… ронял трубку на рычаг. Ну что он скажет любимой

женщине? Как систематические запои вышибли его, в конце концов, с

работы? А ребята-пилорамщики идут к нему пока по старой дружбе,

да из-за дрянной погоды? Сколько случайных подруг перемяли за это

время их супружескую постель? Или про то, как он потихоньку загоняет

на «толчке» их библиотеку детективной и приключенческой

литературы, которую они начали собирать сразу же после свадьбы? Да

она с пьяным и разговаривать-то не будет - уж кто-кто, а Витек это

знает досконально.

И после каждого такого порыва в его душе все больше копилась

пустота… которую он пытался залить все большим и большим

количеством спиртного. Вот и вчера. Водка, вино, самогон… и вновь

бессознательно-свинское состояние полусна-полузабытья…

А сейчас каждая клеточка, каждый атом воспаленно-травленого

алкоголем мозга молили: «Выпить…выпить…выпить».

Витек с трудом облизал запекшиеся губы, со стоном скатился с кровати

на пол, отчаянно надеясь, что друзья не допили из какого-нибудь

стакана или бутылки. С кряхтеньем вполз на стул и обозрел вчерашнее

«поле боя». Вся питьевая посуда была пуста.

- Выжрали, гады, до капельки, - мрачно констатировал Витек,

«выкручивая» бутылки и стаканы. То есть, сливая изо всех емкостей в

одну оставшиеся капли спиртного. Набежало граммов двадцать.

- Как слону дробина, - успел подумать. Вдруг дикая невыносимая боль

взорвалась в голове, и он, взревев, полетел со стула на пол. Прижал лоб

к холодному кафелю, замер в неподвижности. Боль постепенно

отпускала, переходя в затылок… Эти приступы повторялись в последнее

время все чаще и чаще. И все дольше задерживалась, не отпуская,

боль. А в сны стали вплетаться кошмары. И Витек понял: подходит та

решающая минута в жизни, когда есть еще возможность уйти в

сторону, как бы рождаясь заново. Не оборвав, попутно, тонкую

ниточку, которая все еще хоть слабо, но привязывала его к бывшей…а

может, и будущей жизни. Которая, как нить Ариадны, обещала

надежный выход из пьяного лабиринта…

И тут он почувствовал прикосновение к пальцам вытянутой руки

холодного стекла. Витек поднял взгляд от пола и… увидел в углу

комнаты отсвечивающую темно-зеленым поллитровку. Аккуратно

заткнутую полиэтиленовой пробкой.

- Неужели?! – задрожало, запело все внутри от радостного

предчувствия. Трясущейся рукой, осторожно, стараясь ни за что не

задеть, подтянул бутылку. И, заставив себя подняться, поставил ее на

стол. Затем зубами выдернул пробку, втянул носом запах из горлышка…

от сивушного духа его передернуло. Но Витек решительно нацедил

полный стакан самогона. Затаив дыхание, махом опрокинул его в себя.

И тут же повторяющиеся спазмы в желудке заставили его рвануться к

туалету…

Вытирая слезы, выступившие от напряжения, Витек вернулся в кухню.

- Не пошла, - подумал со вздохом сожаления. И снова потянулся к

бутылке. Но тут же отдернул руку.

- Если не сейчас, то когда?! – обожгла вдруг простая мысль. - Ведь

другого случая может в будущем просто не представиться. Как и самого

будущего.

И тут же стало страшно.

- Это как же, вот так вот, сразу бросить? Ведь я знаю «алколомку».

Будет трясти еще с неделю… даже дольше И «галюники» могут довести

до психушки. А друзья? За бутылкой ведь только и поговоришь… по-

человечески. А по-человечески ли? Да что у меня, - разозлился вдруг

сам на себя, - действительно, ни капли силы воли нет? Ведь сколько пил,

столько и мечтал бросить... гадину эту! Хана, кранты, завязываем, - а

рука уже держала над мойкой ополовиненную бутылку.

И тут вдруг Витьку представилось, что это не из бутылки самогон - из

него, по граммам, вытекает кровь.

- Стой, идиот, что ты делаешь! – завопил внутренний голос. - Ведь сама

судьба подарила тебе эту бутылку. Вспомни, сколько раз по утрам ты

грыз подушку вместо опохмелки? А сегодня – как манна с небес.

Подлечись сейчас, а завтра можешь спокойно бросить ее, проклятую.

- Иди, Иуда, кобыле на ухо, - посоветовал голосу Витек, решительно

вновь опрокидывая бутылку над раковиной. – Забыл, сколько уже было

этих «завтра»?

Проглотив пару таблеток аспирина, он завалился снова в кровать.

Голова вроде бы поутихла, но во рту пересохло, а перед глазами

плясали разноцветные кольца. И сердце то бухало в ребра так, что,

казалось, выбьет их к чертям собачьим… то замирало совсем. И тогда

Витек с ужасом прислушивался: не умер ли, окончательно?

Наконец, он решительно поднялся и стал одеваться.

- Пройдусь по свежему воздуху - может, полегчает. Да заодно

попрошусь у Семеныча обратно на пилораму. Объясню ему, что

«завязал» накрепко…совсем. Он мужик свой в доску – поймет. Да и

рамщика толкового сейчас не так-то просто найти.

Семеныч - мастер пилорамного цеха, недоверчиво смотрел на Витька:

- Бросил пить, говоришь? Это какой же раз на моей памяти?

- Последний, - как можно тверже произнес Витек.

И почему-то Семеныч вдруг как бы поверил ему:

-Хорошо, садись и пиши два заявления: одно о приеме на работу,

другое – «по собственному желанию» - на увольнение. На первом ставь

сегодняшнее число, а на увольнение я сам поставлю, если хотя бы дух

спиртного на работе учую. Как, годится?

- Спасибо, Семеныч, - обрадовался Витек. И тут же замялся в

нерешительности. – Знаешь…у меня еще к тебе одно дело.

- Давай свое дело,- подмигнул ободряюще мастер.

- Люда от меня ушла, да ты знаешь ведь…Но она обещала ждать, если

что, так ты это…

-Позвонить, что ли? – хитро ухмыльнулся Семеныч.

- Сделай, пожалуйста, доброе дело, - зачастил Витек, - объясни ей, ну,

что я…

- Ладно, сынок, не учи папу… - оборвал его мастер, продолжая

улыбаться, и набрал номер.

- Алло, Петровна? А Людка дома? С малышом сидит, говоришь? А ну,

пойди ты посиди, а ей дай трубочку. Зачем- зачем, посвататься к ней

хочу. Сам знаю, что старый, но пословицу про старого коня помнишь? С

чего вдруг расходился? А у меня день сегодня хороший, одному

человеку всерьез поверил. Ладно, ладно, зови дочку. Люда, привет!

Крестный говорит. Знаешь, тут ко мне вчера Витек домой заходил. Ну, я

– графинчик на стол, так он меня так шуганул с тем графинчиком! В

трезвенники записался. Что? Он сам тебе скажет, когда серьезно

бросит? А как же он скажет, если ты с ним погрызлась? Ах, у вас

договор!… Ну, тогда извини. Я к тебе вообще-то звоню по другому делу.

Тут мне привезли классную игрушку – грузовик с навесным прицепом. А

крестника все недосуг проведать. Так я, если что, через Витьку

передам, лады? Не будем загадывать, говоришь? Ну, тогда бывайте

здоровеньки, до побачення.

Семеныч положил трубку и заглянул в Виткову радостную

физиономию:

- Ты все понял, парень?

- Дядь Вань, - от волнения Витек сложил написанные заявления вдвое,

вчетверо, затем еще и еще… пытаясь сделать из него шарик, - да я, да

мы…

- Ладно-ладно, - Семеныч добродушно махнул рукой, - дуй домой,

отлежись дня три-четыре, пока я тебя перед начальством

выгораживать буду... Но с понедельника – как штык, на работу. Да, и

Людке позвони, или письмо напиши. Или как вы там договаривались…

Забыв поблагодарить, Витек пулей вылетел из кабинета. Домой, домой,

наводить порядок. Главное, решение принято, теперь отступать

поздно.

- Витек, привет! – он оглянулся. Возле пивного ларька, за выносным

столиком, стоял корефан Володька и приветственно махал ему рукой. А

на столике... красовались четыре запотевшие пивные кружки, каждая с

шапкой пены. А рядом лежали две здоровенные тарани.

- Вот оно, началось! – с ужасом понял Витек, чувствуя, как неодолимый

магнит похмелья тянет его к этому заветному столику с такой

деликатесной сервировкой.

Ну, уж нет!!!

- Ты извини, Володь, спешу. С Людмилой помириться хочу.

- Да мирись на здоровье,- не понял его Володька.- Ты че, я не за деньги

- угощаю, понял?

- Я ж тебе русским языком сказал – спешу, - отрезал Витек, проскакивая

в дверь подошедшего троллейбуса. И здесь, в салоне, ему и в самом

деле полегчало. От мысли, что все-таки победил себя – первый раз в

своей пьяной жизни.

…К вечеру квартира, проветренная, сияла чистотой, как кубрик

боцмана. Витек потянулся к телефонной трубке, чтобы набрать

знакомый номер… и услышал трель дверного звонка.

Неужто сама пришла? – мелькнула шалая мысль. Он чертом скакнул к

двери, распахнул ее и… увидел на пороге все того же Володьку, с

полупьяной ухмылкой на довольной роже.

- Витек, есть дело! – заорал он с порога.

– Никаких дел больше, кореш, - остудил его Витек. - Не пью, понял?

- Эт-то как же? – захлопал глазами Володька от неожиданности, - как

это не пьешь? Ты думаешь у меня нечем опохмелиться? Гляди, – он

забулькал перед носом Витька бутылкой.

- Опять тети Мотин самогон? – насмешливо спросил тот. – Ну-ка, давай,

разворачивай оглобли, сказано - не пью, и точка.

- Дурень, да это ведь чистый спирт! Сегодня разгружали на станции

вагоны, там рядом цистерну со спиртом сливали… и мне ребята из

цистерны нацедили. Ну не хочешь пить - не пей, только дай мне стакан.

На улице дождь хлещет, где же мне «вмазать», кроме, как у тебя? -

заканючил Володька.

- Ну ладно, в последний раз, по старой памяти, пущу, - смягчился Витек,

увидев только сейчас промокший пиджак Володьки. - Но с завтрашнего

дня у меня тут такой пограничный заслон будет стоять, что вам эту

квартиру третьей улицей обходить придется.

- Точно, с Людкой мириться надумал, – изумился Володька. – У тебя что,

крыша поехала? Не успел свободной жизни хлебнуть – и опять в

семейный хомут? Да я бы на твоем месте...

- Помолчал бы, - жестко обрезал его Витек. - Ты вон, на своем месте,

хлобыщешь водяру у меня дома, а спать бежишь к своей «кобре»,

почему-то. Чего ж не насладишься свободной жизнью? Чем клясть жену

каждый вечер – разведись с ней и порхай себе на свободе, как мотылек

проспиртованный.

- Да я, понимаешь... - смущенно забубнил Володька, - все ж таки два

десятка лет вместе – это не хрен собачий! А ругаю я ее больше по

инерции. Мода у нас, мужиков, такая - кого-нибудь склонять… не жену,

дак тещу. А знаешь, - оживился он, - ведь за это дело надо выпить.

- За какое дело? – не понял Витек.

- Да за то, что «завязываешь»: примирение с Людмилой, новая жизнь...

И, в конце концов, я же тебе не какую-нибудь гадость предлагаю, а

чистый спирт.

Витек и сам чувствовал - чем ближе к ночи, тем все больше и больше

дает знать о себе похмельный синдром. Сердце опять выплясывало по

всей грудной клетке, на душе было сверхмуторно и гадостно, до

невозможности.

- Ладно, выпью немного. Потом выпровожу Володьку и позвоню Люде.

Все-равно, в таком состоянии, как сейчас, я с ней не смогу толком

поговорить. Резко бросать тоже нельзя, даже врачи не советуют –

сердце может не выдержать перегрузки,- уговаривал он себя.

Параллельно мыслям ставя на стол второй стакан и доставая закуску.

- Только, по одной и выкатывайся, - строго предупредил он Володьку, - у

меня и без тебя дел хватает.

- Да боже ж мой, - зачастил тот,- да хоть по половине, мне больше

достается, я ведь только за компанию…

Опрокинув залпом стакан спирта и запивая водой, Витек почувствовал

во рту посторонний металлический привкус. Как будто проглотил он

вовсе не спирт, а, по крайней мере, болт от трактора.

- Ты что мне налил? – немеющими губами спросил он Володьку. Который

в эйфории предвкушения выпивки рылся в тарелке с солеными

огурцами, выбирая на закуску какой поменьше, хрусткий.

- Метиловый спирт, конечно. Но ты не беспокойся, мы проверяли его с

мужиками на хлебную корочку, - ответил тот, протыкая вилкой

выбранный огурец. И тут же, взглянув на синеющее лицо друга, охнул:

- Витек, ты чего?

А тот уже упал грудью на тумбочку в прихожей. До которой успел

добраться на подгибающихся, ставшими ватными вдруг, ногах. И все

тянулся и тянулся, уже в осознании невозможности, к телефону:

- Успеть бы… позвонить любимой, ну что же это такое, ну как же?..

Последнее, что он успел увидеть перед всепоглощающей тьмой -

желтая-желтая лампочка, единственно несгоревшая, в люстре под

потолком. И в ее свете – белое Володькино лицо, с разинутым, в крике,

ртом.

…Люда сидела, с книгой в руке, у ночного столика с телефоном,

привычно-уютно устроившись в кресле.

- Ну что же он не звонит? – сверлила голову мысль. – Вот и сегодня

прошел уже целый день. Еще один день разлуки и неизвестности. Ведь

бросил же пить сам, без моих нотаций и чужих подсказок. Значит, не

угасла в нем какая-то частичка человечности и любви к нам. А это

значит - я верну себе любимого мужа, а дочке и сыну любимого папу. О

котором они не устают спрашивать все эти два месяца, очень долгой

разлуки. Ну, что же ты, милый, звони! Я так устала ждать и надеяться...

Взглянула на часы и начала стелить одинокую постель, поцеловав на

ночь уже спавших детей. А мысли ее продолжали свой плавный ход:

- Ну что же, зайчики, сегодня ваш папа вновь не осмелился нам

позвонить. Но я буду ждать... мы будем ждать. И я верю… нет, я знаю

наверняка - в один из вечеров, подняв телефонную трубку, услышу в

ней твой родной голос и скажу детям:

- Зайчики, наш папа вернулся!

…Но что это? За ночным окном - тревожный сигнал промчавшейся по

улице «Скорой помощи». Видно, кому-то очень плохо, если к нему так

поздно и с включенным сигналом, на полной скорости спешит бригада

спасателей. Дай Бог, чтобы они успели вовремя! Пусть повезет тому, к

кому эти люди так спешат на выручку. Пусть не произойдет ужасного

и непоправимого, после чего уже не на что надеяться и некого ждать…

Господи, смилуйся пожалуйста - пусть ему повезет!!!