* * *

 

Сколько безжалостного, беспощадного к мягким материям времени проплыло, промчалось и пролетело над планетой и страной. Как геологическое «выветривание» - гладит и гладит кожу породы, оставляя на ней рельефные поры, трещины и впадины, подобие которых наблюдаются на душе и на теле противостоящего тому самому ВРЕМЕНИ маленькому человеку.

Особенно, если он реально и есть - противостоящий, если не ломается-не гнется под блуждающими разнонаправленными вихрями, а в жесткой стойке держится за основу, за корни – пусть даже не всегда осознаваемые и не всегда до конца «правильные» (маразм и убожество сего государственного определения посрамлено еще в щенячьи тринадцать). Но все же КРИТЕРИИ и ПОНЯТИЯ, позволяющие стоять на открытом ветру под палящим солнцем или же в лютый холод, создающие тот самый пресловутый стержень.

Но не всегда спасающие от неминуемого выветривания глубоко упрятанных слоев сущности.

 

Так она и «выветривалась» на протяжении, казалось, уже нескольких разноплановых жизней (для стандартного человека). Самыми приятными годами, несомненно, значились студенческие безбашенные в далекие шестидесятые с сердечной подружкою, родною до бескрайности душенькою Ирюхой Петлицыной, столь рано, всего в каких-то сорок девять, ушедщей в бесконечность. Да, ей бы жить и летать до ста пятидесяти, сил бы хватило на десятерых нести себя по этим радикальным волнам. Совсем молодая ушла Ирюха. Ушла, как и жила – на высокой скорости, не снижая полета… После нее и кроме нее, пожалуй, так и не сыскалось человека, заполонившего бы собою безразмерное пространство души, стервозно воющей и требующей всепременно сладенького, остренького и опасного. Хоть и разошлись они с ней задолго до ее ухода, «жизнь раскидала» - что тоже непростительным гвоздем скрежетало и продолжает скрежетать по сей день в выветренной добела сущности.

 

Москвичка и сибирячка, девчонки-сорвиголовки с горящими глазами и жадными колодцами душ – не было приключений, не освоенных ими и не испытанных на себе. Обе подвижные, живенькие, сластолюбивые и непослушные с детства, жаждущие переплыть воздушный океан, вернее, перейти пешком – он же «по колено». Надька Бугрова и Ирка Петлицына. Невозможно здравомыслием представить себе подобную женскую дружбу, родившуюся еще при сдаче документов на мех-мат Московского Универа, Почему мех-мат – а какая разница, «все это такая лажа», как любила говорить Ирюха.

Выйдя покурить из очереди сдающих документы, она сразу приметила этакую яркую девочку, мало смахивающую на составляющих большинство абитуры москвичек телосложением и некой иной сущностью, в современном изложении получившей определение «ауры». Девчонка в вызывающей коротизны юбке вольно расположилась на каменном бордюре главного входа «храма науки» и ловила резко-стыдливые свёрки глазами шныряющих вдоль и поперек «комсомольцев». Надька приняла ее за сибирячку – за вольность посадки, читаемую свободу тела, вызывающую невольную наглость и… одновременно какую-то трепетность. Она и шла к ней – спросить, из каких краев, не землячка ли чаем.

- Ах! Куда пойти, куда податься, - опередила ее девушка известной прибауткой, - кого найти, кому…

- У вас в общаге с этим – вопросы?, - с удовольствием отреагировала тогда Надька, - тогда я прям не знаю, что и предложить… Переселяйся к нам, у нас веселей

- Какая на фиг общага??? Вона, зайдем на смотровую, там и видна вся моя общага!

Ничего себе!!! Не перевелись еще, выходит, москальки на Руси…

С той самой поры и сошлись они, сердечные, и поплыли «куда хотели». «Ломая кости веслам каравелл… Когда до абордажа доходило…», конечно, когда их брали на абордаж своих «что-по-чем» всевозможные кланы расширившегося в оттепель социума шестидесятых. Кости ломая, иначе не пробить завесу чужих принципов и понятий – протухает все на свете, начиная от комсомольских активистов, кончая «золотой молодежью» Кутузовских проспектов наглухо скрестившейся в единое кубло с полностью асоциальной фарцой, докорабкивающейся до «золотой молодежи» исключительно своими методами, без участия мам-пап. Скучно все, не греет никто – вот и приходилось подружкам скакать и тусить везде помаленьку, насыщая астральные свои бездонности и греясь по-настоящему только друг-дружкой. Еще, может, отчасти тонкой прослойкой истинных «стиляг» да внезапно расцветших бардов-кочевников. И то не до конца, все одно «что-то не так, не того»…

Девчонки с «богатым» прошлым и не с менее богатым (несомненно) будущим, иначе как, иначе «зачем».

 

Ломая кости, ломая сознание, уверенность в себе, цельность общепринятых моралей и кодексов – клином прорезая рутину тоталитарного Совка… легкостью и простотой ответа на все имеющиеся в мире «сложности». «Все это такая….. ЛАЖА!»

Да, Ирина была коренной москвичкой, такой коренной, что из глуби российских веков, минуя последние хромые десятилетия и. тем паче, современность. Москалька – настоящая – и сибирячку утрет, если вздумается посоперничать. Не думалось. Соперничества хватает и вовне, благо на кону у девчонок целый мир и безграничное время. Время приключений, время опасности. Время, независимое от насаженной (и насиженнойц) дурными мозгами эпохи… Время ЖИЗНИ.

 

- Ириш, что мы делаем завтра??

- Ну ты спросила… Ну… может, замуж выйду, а что?

- У тебя есть кандидатура, за кого?

- Откель сей роскоши взяться. Может, за тебя… Или…

- Не дури, краля! – хохотала Надюша, - на мне тока жениться можно!!

- Хрен редьки не слаще. Ну что, по «крепленому» что ли, обмозгуем свадебку!

 

Так они и жили, приводя в откровенный ужас толерантно-тоталитарное, безобразно «взрослое» общество… Бесконечно свободные леди в бесконечно несвободной стране.

 

Замуж они все-таки вышли. Надюха гораздо скорее своей подружки, может, благодаря своему сибирскому происхождению. Интереснейший кент, непохожий ни на кого из окружавших их бесчисленных студентов, клюнул и запал именно на «безграничную Сибирь», как он выражался. И вылетели из Надюхиного чрева в «этот жестокий мир» с разницей в два года смышленые пацаны – Димка и Глеб.

 

Она мало сомневалась почему-то, что бродячий философ с редким тогда именем Артур недолго протянет «на фоксе». Все его идеи о самостоятельной, независимой жизни внутри Совка, о натуральном хозяйстве в сибирской глубинке и о построении общины единомышленников среди «сокамерников режимной державы» абсолютно не вынесли испытания девичьим согласием на подобную жизнь. Артур привлек ее нестандартностью мышления, внутренней свободой и, казалось бы, РАДОСТЬЮ натурального бытия. То и было близко, счастлива плодовитая, сладострастная самка, нашедшая здорового партнера, здорового не только телом, но и, как полагается все-таки по законам природы «человеку разумному», духом. Да вот только человечек, кроме мозгов, не имел никаких приспособ к той жизни, что превозносил в своих поэтических речах. В реальности – да, строил свое хозяйство… за счет грустно любящих «непонятное чадо» вполне устроенных, глубоко государственных родителей-коммунистов. «Грустно любящих», и простивших сынке эту отвязную кралю, что не мешало косо глядеть, осуждать и науськивать его на нее, непутевую.

Разве Надюхе Бугровой это предназначалось? Для этого ли мать рожала свою дочь?? Ушла, хвостом не махнув на прощание восвояси, благо распахнутых объятьев со всех сторон!... Мама-не-горюй! Даже для матери двоих детей.

Самой гнусной вещью, что сотворил Артур, было то, что (сама, конечно, дура, что и говорить) он разлучил их с Ирюхой Петлицыной. Только случайно, понятно, просто подружка осталась в столице, куда возвращаться Надьке ну совсем не хотелось, до зубовного скрежета не хотелось. Вот и пошла она покорять сибирские земли одна, благо со своими двумя разбойниками, изредка общаясь с сердечной дружкой по телефону или, раз в несколько лет, сходясь с ней на короткое время на ее или своих территориях. Бесстыдно, безобразно напиваясь совместно в первые дни этих встреч…

Иришка также вышла замуж, но заметно позже и основатальнее. Уже сильно после развода подруги. Она, москвичка, вообще была какая-то более спокойная, мудрая, что ли. (Недаром всепостоянно высказывалась о «лаже» всего видимого глазами, ослепленными призмами идеологов мира всех направлений). Что ни говори, но столичная девочка была по определению более охлажденная головой, нежели сибирячка, чудовищно непредсказуемая с раннего детства, мыслящая исключительно «другими местами».

Когда они были неразлучной парой, тогда классно друг дружку компенсировали и дополняли.

Расставшись в безжалостном разнослойном пространстве, двинули по своим стезям уже ополовиненными.

Может ЭТА САМАЯ, невыключаемая и оборзевшая при ослаблении других движущих сил «голова» и сгубила Иришку Петлицыну.

 

… Не могла Надежда простить себе некоторых вещей на таких редких их встречах.

Ирина приехала таки со своим мужем, правда, лишь на десятый год их совместной жизни – ранее, вероятнее всего, стеснялась подруги с ее радикальной откровенностью. Не зря стеснялась, сердечная! Поскольку первое, что сказала Надюха, было

- Ирюха! Ты что, ох…..? Что за чмо поселилось в твоем паспорте? Как ты дошла до жизни такой?!!

Помнится, очень расстроилась подруга, хоть и вида не показывала. Просто расстроилась от… непонимания надиного, что ли…. Или от выраженного вслух того, что и угнетало долгое время, в чем сама не была уверена – надо ли все это.

Конечно, не поссорились, конечно, не обиделась – не такова Ирюха, чтоб поступать глупо при справедливых словах – сама, типа, дура, сама это выбрала, не под стволом же в ЗАГС вели… Да и Надька, переведя разговор на излюбленные ею эротическо-приключенческие темы, разряжала все ситуации. Все-таки за Ирину стоило порадоваться. Муж мужем, но все сердце подруги занимал сын, коего та хвалила, превозносила, предрекала великое будущее. «Черт возьми, может, ЭТО и стоит бесконечных самопродаж в мире – дорогих и задешево!» - подумалось тогда Бугровой.

Действительно, девочка, берущая оплату за ночь, приобретает лишь кусок хлеба, а девочка, живущая с мужем, может приобрести реально ЛЮБИМОГО человека, сама его ж и сотворив. Ну если нет ничего более видимого НАСТОЯЩЕГО в перспективе вечной дороги. Хоть так – «лучше ТАК, чем НИКАК (это уже был один из Бугровских афоризмов, не Петлицынских).

А Ирюха обрела жизненное счастье в сыне, Валентине – как говорила, и сын он ей, и друг, и надега жизненная. Надька также вспомнила о своих разбойниках, много тогда поняв и переосмыслив. Но все таки, све таки…

- Прости-и… Н-ну не пойму-у-у, девочка моя!... – мучительно стонала она на ухо подруге под холодным, осуждающим, таким бесконечно «умным» и «правильным» взглядом Павла Кремова, - Господь святой! Как же он тебя трахает-то!!!

- Судя по Валентину, очень даже «качественно» - смеялась в ответ Ирка.

 

И последняя встреча – уже в «лихие девяностые», за год до ухода, окончательного ухода подружки ОТСЮДА. Съемки сериала в Сибири, сама Ирюха и натолкнула режиссера на мысль – использовать бесчисленные связи сибирской подруги для лучшего исполнения фильма. И опять коса на камень. Совсем «плоха» стала Надюша. Внешне – все хорошо прошло, даже вида не подала. Божественна Ирюха, талантлива, невменяема в творчестве и неотразима. Ну не могла простить Бугрова тупости сюжета, впоследствии очистившего улицы городов на «восемнадцать-девятнадцать» по будням!!! Ну все в ней восстатвало кинжалом в горле. В ней, которая была кровинка любимой своей земли, которая всеми порами кожи впитывала в себя эту Сибирь, этот дух. Как она видела деформации образов и сущностей, выблеванные на голубой экран одесситом еврейского происхождения, так хотелось ему, Гришеньке-Жорику, табло разнести в брызги. Или депортировать его на историческую родину, используя уже свои мощные связи в коридорах новой власти. Господи, какое убожество!!! Ладно, тело продать, ладно, в ломбард себя сдать, кляп в рот засунуть… до поры, понятно. Но тут уже не тело!

И смолчала она, и не сделала ничего, ради подруги своей. А ВЕДЬ МОГЛА! К тому времени мизантромия Надьки Бугровой разрослась настолько, что женщина, случалось, уже вызывала священную дрожь у всех, кто знал ее. Мезантропия, разнесшаяся одновременно и параллельно с горячей, не покидавшей и не покидающей ее ЛЮБОВЬЮ ко всему остальному на планете, кроме «человека разумного, класс млекопитающие, отряд приматы…». И чем более одно, тем более другое.

- ИРКА!!! Как ты играешь!!!

(Самой неясен вопрос, «играешь» - это что имелось в виду)

- Играю, как живу…

(На столе уже не портвейн, как в добрые шестидесятые, столешница прогибается от «Мартини», «Наполеонов», «Дон Периньонов», или как их там…)

- Выходит, хорошо ты живешь…

В крепко нетрезвом взгляде Петлицыной одновременно и радость после удачных съемок (да уж, с такой «дивой» режиссер Жорик явно экономит на количестве кадров) и такой знакомый Надюхе печально-живой трепет, аж ресницы шевелятся, как от ветерка на крыльце МГУ. Девочка, русская девочка, москвичка, неподвластная времени. Живая до безобразия, как вызов всему этому… (Ох, и «оторвется» завтра Надечка на подчиненных, ох, и повеселится в своем кругу… Просто за одно то, что не бывает и не будет больше на земле такой вот Ирюхи, за все ее, подругины, душевные неурядицы, за этот вот трепет ресниц ее перед «их» миром. МОЧИТЬ!...).

-…я и несу себя, не видишь, что ли. Это носитель такой вот… херовый… но я ж – какая и была! – врезается в сексуально-милитаристские мечтания Надежды голос кинодивы, - …сейчас – ТАК! Будет время, будут иные носители… А пока – используем, что есть… «Лучше ведь ТАК, чем НИКАК, а? – улыбается Иришка сквозь густую пелену алкоголя души, не забыла их совместно выведенных постулатов «суровой девчачьей жизни» - донесем, Надюха, донесем все, что надо!!! Время, сука, не наше!!!

- Если время не наше, ломай его на …! - воскликнула на это Бугрова, - Я вот, как раз, его и ломаю… Везде… Всегда…

- Ну вот… Мы каждая на своем месте… Хорошо, славно ведь, а?... Ты – ломаешь,… я – несу… что-то такое… что могу, короче… Ну! Надька!!!

- Ирка!!!

И улар ладошками, как-то «по-пацански», и объятия. Студенчество шестидесятых никуда не уходит, законы Бугровой-Петлицыной превозмогают любые эпохи. Сколько же в них молодости!

Последняя встреча ТУТ. Последняя…

 

«И вновь продолжается бой».

И продолжает расти Надя Бугрова – одинокая, без подруги, по принципу «все сама». Ничем не брезгуя и ни от чего не отказываясь, как в детстве. Помнится, мать рассказывала, что одно из первых слов полуторагодовалой девчушки было «самАбудУ».

Ей и усилий не надо прилагать, все само к ней «липнет». Липнет, к тем самым местам, чем она думает и живет. Карьера? Матблагополучие?? Власть??? А «пусть будет, жалко, что ли». Одно – все это такая лажа. И если уж ты выбираешь «ЗДЕСЬ», так уж по полному приводу. Главное, ничем не брезговать – а уж это у сибирской девочки даже не вызывало затруднений. Потому все и липнет, и липнет.

Кто там думает, строит себя в обществе, платит бесконечно и деньгами и многим другим. Конечно, надо, обезьянкам надо кушать и кушать сладко… Ведь все пальмы в частной собственности – у других обезьян («облизьян» по Федору Михалычу) и чем банан вкуснее, тем он дороже, бл… . Так пусть сами они и подносят ей эти плоды на золотом блюде. Ты что – пьешь себе водку, слушаешь любимую музыку, смотришь хорошее кино. А К ТЕБЕ ЛИПНЕТ! Липнут все эти «облизьяны», соревнуясь в длине даримых бананов своих, и твоя девичья задача одна – не побрезговать ими.

Материальная жизнь проста до беспредела.

Только вот грустна.

Все реже и реже Надюша улыбается, больше как то ухмыляется. Все больше и больше радости доставляет «подрезать», опустить, или ж впрямую «замочить» (не до смерти конечно, да зачем до смерти).

И все больнее как-то делается. Как будто некий властитель этой бесконечной огромной жизни о чем-то напоминает сибирской девочке, как будто, издалека начав, все больше и больше нашептывает ей о возможности… (Черт возьми, ВОЗМОЖНОСТИ-таки, как вера в себя в шестидесятые с Ирюхой, чего-то иного, НАСТОЯЩЕГО все-таки).

Он, этот «небесный пастух», все чаще и чаще посещал Надюху Бугрову, все громче и громче о чем-то напоминал. Он любил ее, он не мешал ей творить всяческие бесчинства на пути, проявлять себя во всевозможных злых, жестоких и низменных сферах – как будто даже одобряя путь ее «разрушения» чужого времени, как будто даже участвуя…

…Отец ее разбойников подал иск в суд, заявив, что «аморальная, циничная женщина» не имеет права воспитывать детей… Тоидцати трех и тридцати одного года соответственно. Оно и понятно – бродячий философ после кончины родителей совсем уже превратился в «обрубок», чуть ли не на свалке питался. А тут и жена бывшая вполне обеспеченная, да и дети тоже ничего (все сами, без мамы, как и мама). Почему не подкормить бы батю!

«…Внезапно уверовавший в Бога» партийный деятель восьмидесятых, чьей любовницей случилось быть Надюхе вдруг тоже подал в органы правосудия сигнал о связях «некой особы « с криминальным миром, чуть ли не с наркотрафиком. Затем явился вдруг этот склиз, гаденько улыбаясь и заявляя, что «вот… пожертвовать бы… на строительство храма бы… А заявление, вроде как, и забрать можненько…». Тоже нищий, ругающий власть и прославляющий Бога… Гуманист, не иначе.

Радость одна – хоть Котику дать оторваться на этих персонажах. Котик – мальчик молодой, у него молочная кислота в мышцах застаивается на телохранительской работе. А тут – на тебе, с полным отрывом и с идеей. Как сам он и просил постоянно… Господи, как же он их… Прости Господи.

И как, и как среди этих «облизьян» хоть на толечку, хоть на милиметрик бывшей когда-то бездонной души, сохраниться. Ну как «заработать разрешение» хоть изредка… УЛЫБАТЬСЯ! Просто улыбаться, без ухмылки, без «второго подслоя». Как вспомнить себя сибирской непослушной девочкой на солнышке, на лугу, обдуваемую ветрами. Девочку с резкоконтинентальным климатом, как и ее Томская область.

«А ВОТ ТАК!» - наконец как поставил точку, как завершил свою «работу» с Надей Бугровой ее «небесный пастух».

 

И по прошествии сорока с небольшим лет она вдруг вспомнила… И очень многое необъяснимое объяснилось. И ВОТ…