…Головинкина несказанно поразило то, с какой скоростью эмоции на лице, и, казалось, на теле женщины сменили друг друга. Он, хоть и не особо подкованный в психологии и физиономистике, готов был поклясться, что Надежда Бугрова, войдя, излучала теплоту и откровенное расположение. Но с какой космической прытью по ее облику разлился арктический холод с язвой отвращения на выразительных глазах, как только он замешкался, отказавшись принять панибратский тон встречи!

 

Да, конечно, наводил справки, если это можно так назвать. Источник – незаменим. Тезка его, Мишаня Колодкин, запьянчужный мужичок из бывшей геологической элиты Урала. Такой человек, кто якобы знает всех и вся, от самого лютого бича (да чего уж там бича, снежного человека бери!) до высших эшелонов старой и новой, тайной и наружной власти. И со всеми на ТЫ, и со всеми…

Такая порода «рубаха-парней» присутствует повсюду. Половина их баек, понятно, творческий вымысел – эх, писать бы им! – но вторая половина (как правило, с завидным статистическим постоянством – именно пятьдесят процентов) на поверку оказывается вполне трезвой и истинной информацией. И сыскари буквально молятся на таких вот оборванцев, подларечных танцоров. И простолюдины с первой надеждой на мало-мальскую заблудившуюся справедливость идут вначале к мишаням, а затем уже куда-либо еще, куда в редком случае не дошел за них Мишаня…

И ничего ему, Мишане не надо, все желания далеко в бурно отыгранной партии молодости. Все желания, кроме одного – быть «на высоте», быть со всеми, быть уважаемым («Ты меня уважайшь!!!»). Жизнь в «стиле пьяной обезьяны», жизнь в легком танце по верхушкам, в кураже и доброте, в здравом буддийском пофигизме в отношениях к чему-либо конкретному.

И зачем ему что-то материальное. Желудок у него один, всего на земле не сожрешь-не выпьешь, крыша над головой всегда – кто ж в городе крышу-то не найдет, здоровье – да чё там здоровье – живы-будум-не-помрем. Винцо! Так оно ж бесплатно! Сколько народу и позовет, и проставится, и расплатится, коль ты нужен им всем, коль ты «уважуха».

«Ельцин? Ха! Алкаш-то этот? Помнится, ищо в Свердлове он сидел, я тоды в начальниках ходил, было… Так вот, приезжает как-не-то с делегацией…»

С подпольными миллиардерами, с партийными бонзами, с элитными путанами – всем един приговор – «водку самоварами в свое время…» Вот и весь сказ. Шо кому знать надобно, шо про кого проведать – обращайтесь, пишите заявки, смачивайте предложения – мишани безотказны, и общаться – ой как любят! В общении – сила и жизнь. (В данном варианте, в прямых смыслах слова).

 

- Оххх, Надюха! Да-а-а-а! Бабенка со стрежнем, со стременем… Оххх, подход к ней нужен особенский! – ехидно лыбился Мишаня в разговоре с бывшим своим подчиненным, еще в лохматые годы, Мишей Головинкиным, - ну… тебе позавидовать можно. Вот до нее землей ведал некий Амброзов, так тот…

- Погоди, Миш! – морщился тогда от едкого перегара Головинкин, - что мне твой Амброзов какой-то! Что за подход-то нужен к этой.. этой…

Сам он не раз слышал о появлении в республиканском руководстве сей таинственной фигуры. Как с неба упала… И ничего конкретного, никаких сведений.

- Да ладно тебе, нача-альник! Сам увидишь – сам разберешься. Она и подскажет, какой под-ход! – расслабленно смеялся тогда Мишаня, глумливо тормоша прямым взглядом Головинкина.

Он дико раздражал геолога. Такой опустившийся маргинал, пропивший и имя, и работу, ведущий мягко выражаясь, сомнительный образ жмзни пустобрех – и смел выказывать превосходство в разговоре, щебетать намеками, нести подсмыслицу, ни говоря ничего напрямую. Урод! Потому разговор и не клеился. Нутром чуялось, что напиток пропадает зря – ничего этот Мишаня не знает и не ведает, все брехня о его похождениях по коридорам власти.

- Ну, Михайло, короче все! Стелет Надюха мягко и сладко, но тебе с ней точно спать будет жестко! Не по Сеньке шапка, на-ча-лен-ник! – мужик хватанул очередную рюмаху, - ха-х! Лучше бы тебе с Амброзовым говорить было, точняк! Вот, помнится, когда на пленуме том…

 

- Так что у нас там, Михаил… свет… как тебя-ой-вас-конечно-там- по-батюшке, О чем гутарить затеяли? – Головинкина вывел из оцепенения воспоминаний пронесшийся мимо агрессивный парфюм разбавленный табачным ароматом, Надежда Савельевна присела на край его стола и «борзо» заглянула в поднятый взгляд. Она ему не то чтобы «не нравилась», тихая шипучая ненависть уже активно поползла по мозгу, набирая обороты февральской поземкою. Ну а как нет? На кону стоит идея, прибыль, интерес, Так зверски хочется выказать Славке Шокальскому свою дружбу и усердие – ох, Шокальский, генератор безумных идей и неутомимого движения! А тут, кажись, намечается непредсказуемость действий.!

Власть. Подход. Выкупленная лояльность. Что еще требуется на месте?

«Подход» - вот он, лежал заготовленный в сейфовом ящике, вся, по сути, рабочая «черняшка» будет запузырена в топку их со Славкой (по-честному, конечно, в СЛАВКИНУ) идею комплексного мероприятия, игровой зодотодобычи в совокупности со спортивным состязанием преодоления маршрутов по живописной местности. Вроде биатлона что-то, только вместо ружей – лотки, вместо мишеней – речные участочки по выбору самих спортсменов. Безумная идея, конечно, у него все какое-то «безумное» было и есть по жизни! Но кто ж не желает заработать на народной страсти к халяве! А тут – еще и научные интересы – воплощенный «метод тыка» руками новоявленных «биатлонистов». С перспенктивой, естественно, Славка не может не угощать перспективой любого встречного на своем пути и в работе. Золотой все ж человек этот Шокальский! Такие рождаются, елы-палы, раз в…

Станислав всегда поражал Михаила своей какой-то полетной легкостью. Вечно улыбчив, вечно увернен и успешен по этой причине во всем. Казалось, на симпатичном, располагающем к себе лице этого ученого застыла реплика «Братан! Да-не-вопрос, обмозгуем!» И обмозговывалось под стать обещанному, опять же, легко и быстро, и все с позитивом, с живой радостью какой-то! Он и внешне выглядел – подтянутый, спортивный, ПАЦАН – одно слово. Свой в доску, долой всевозможные степени и грамоты, равно как и возраст неминуемый. Что в науке, что в отношениях, что в «новой жизни» - всегда со своим вечным зарядом, искрящийся, горящий… «Черт! Прямо влюбленность какая-то!!!» - не давало Головинкину покоя язво-разъедающая мысль. Или ЗАВИСТЬ! Белая… белая-пребелая, ясное дело…

 

Перед этим «ленинградцем» так всегда хотелось выставиться, что-то доказать, показать, продемонстрировать свою не-лыком-шитость. А тут сидит ж… на столе такая охамевшая от вседозволенности «замгуберша», пускает кольца в потолок (хоть бы разрешения спросила, стерва) и откровенно издевается. Всем видом говоря, что спектакль отменен, как и… О боже! И подумать страшно! «Под-ход! Надюха сладко стелет…»

 

Он, наконец, нашел в себе силы тайком оглядеть эту даму. Что ни говори, впечатляюща! Из той породы, кажется, что использует доставшееся (ясное дело, каким трудом) положение во всех возможных и уму непостижимых направлениях. «Новая русская» – «хочу и ворочу». Как правило, из глубокого народа «девочка», наверное, тяжелое детство, деревянные игрушки, все прочие атрибуты. Наверное, удачное замужество и еще более удачный развод.. Да ладно, все одно к одному, можно не перечислять

«Полтос» с гаком. Одета – несомненно со вкусом, телосложение – пышное, эпикурейскрое. Глаза… Ох! Загадка. Поймав взгляд, Михаил аж дернулся, настолько что-то магнетичное вдруг промелькнуло буквально на долю секунды. Глаза двадцатипятилетней девчухи, наглые, яркие, с «чертиками» и одновременно печальные и… глубоко умные. Прекрасные глаза! Вдруг геолога накрыло видение – на месте пышнотелой шикарной дамы сверкнул облик совсем юной девушки, вроде как на каком-то лугу, в легком полупрозрачном платьице. Как в сенокос, в позднеиюльскую жару. Он страстно помотал головой, но видение не сразу исчезло. «Как же она молода!» - вырвалась непослушная мысль. И действительно – не было на Бугровой ни малейшего отпечатка фитнеса, ни малейших признаков натянутой «вечной молодости» и всепоглощающего слежения за собой, напротив, лицо Надежды, как и вся информация, сочащаяся от тела ее, убеждала, что «ничто человеческое не чуждо», но она была кошмарно молода и… звеняще-тонка! Несмотря на эпикурейские, грубо-эротичные формы. Как будто в ней звенела струна, тонкая музыкальная нить в тонком теле, и именно эта нить и углядывалась при точном попадании в глаза, все равно что «поймать ракурс» в фото или кино, при котором вИдение уже не изменить, переход на новую форму поставлен окончательно и «не отпускает» зрителя.

 

Бугрова медленно сползла со стола и пошла вокруг помещения, продолжая сверху-вниз изучать хозяина кабинета. Тем самым подсобив ему избавиться от волшебного видЕния и узреть по-старому «охамевшую государственную бабу». Вышагивающую хозяйской походкой и пялющуюся на всевозможные предметы комнаты.

- Так я дождусь от Вас отчества-то, а то запамятовала, черт! – подала голос Бугрова, - или, может, ну их все же…

- Юрьевич. Михаил Юрьевич, как Лермонтов, - он, наконец, умудрился накинуть располагающую улыбку на лицо. Правда, подчеркивающую четкую деловую дистанцию при общении. – Надежда Савельевна, вас, наверное, оповестили, что дело касается совместного проекта нас с одним человеком из Санкт-Петербурга, внесшего достаточный, кстати вклад в республику своими научными…

- Михаил Юрьевич, чай? Кофе? – неожиданно приоткрылась дверь угодливой секретаршей.

- Чай… Кофе… Танцы… Да ни черта меня не оповестили. Я ж трендежа не слушаю, хочу все сама услышать из первых уст! – вернулась дама к издевателькскому тону, - бабки бешеные, охмуреж лохов. Что там у вас еще? Рассказывайте, Юрьич, я готова. Девушка! – она щелкнула пальцами в сторону секретарши-Людмилы, - я об одном тебя только прошу… Ненавижу, тошнит от угодничества! Не стой ты так с подносом в дверях! У тебя парень есть? На сегодня свободна, Михал Юрич отпускает, ну же, красавочка ты, сама я этот кофе заварю лучше тебя, и не только кофе! Все, солнышко, прости, коль засмущала! – Людочка натурально была смущена до беспамятства, стояла, открыв рот, не в силах сделать шага ни вперед, ни назад.

- У нас рабочий день, Надежда Савельевна! – возмутился Головинкин, - У Людмилы работа, зачем вы… - и тут же сам испугался своего возмущения. Вот как сейчас брыкнет телесами…

В глазах «замши» действительно сверкнуло что-то схожее с яросным отвращением в адрес его. Даже рот приоткрылся для, вероятно, убийственной тирады. «Бес же меня дернул возражать ей!!!». Но след за этим, опять же, через доли секунды, лицо госдамы приобрело нежно-маслянистый оттенок и она проговорила

- Ну не хочу я ссориться. Ну правда, устала, ошалела от холуев! Такая милая девчуха, нк пусть отдохнет, Михал Юрич! Неужели самому не противно!!! – говорила шепотом, не дай бог Людмиле услышать. – Ради меня, отпусти девчушку, вон и денек разгуливается для нее!

- Людмила, свободна на сегодня. Завтра как обычно… - буркнул «Михал Юрич» О великие Боги, как же неловко все это! Какая-то властьпридержащая стерва, зрелая потаскуха распоряжается его сотрудниками, а он по вынужденной стратегии не в силах возразить. Как выглядит перед этой девочкой он, начальник. «На-ча-лен-ник» - вспомнил он мерзкого алкаша, тезку своего. Что творится на свете! Как то все одновременно. Будто горы вздрогнули. В размеренный ритм жизни, в запрограммированный ход событий врывается Шокальский со своей идеей и со своей несусветной дочурой, затем эта вот краля вместо «обычного», серого чинуши, что с печальным озабоченным вздохом примет взяточку, посетует о судьбах народа и подмахнет печать. За что все это? Нет, бабки она, конечно возьмет. «Подход!» Один к ним подход ко всем, другого не пользуют. Хотя, конечно, алкаш намекал на какой-то другой подход к этой могущественной стерве. Ну нет уж, увольте! Греби капусту, хватит с тебя, Надюша! За нее и получишь в Сыктывкаре все другие требуемые тебе «подходы». Если уж в Инте «мальчики по вызову» объявления дают…

 

Надежда меж тем очередной раз продефилировала вокруг кабинета, затем резко налегла на стол, подперев лицо руками. Грудью коснулась стола и оказалась в каком-то метре от лица Головинкина. «А у нее весьма грациозное тело!» - отметил тот про себя, «Симпатичная, все таки, сволочь! Не отнять». Глаза-в-глаза с новой силой заискрились «луговой девочкой»

- Ну, продолжаем. Значит, с вашим достопочтенным, полезным республике, ленинградцем, вы… Имя бессонного радетеля за народ Коми озвучьте, будьте так любезны, Михаил Юрьевич.…

-Ах, да! – тот раболепно просмеялся, Станислав Викентьич Ш-шокальский… - непроизвольно снизил голос он на фамилии. Черт!!! Дьявол бы растерзал эту…

- О-о-о! Шо-ка-альский! – упоенно протянула дама, как кошка потянулась перед лакомой добычей, - фамилия то знакомая что-то. Станисла-ав!! Ух-ты-бух-ты!

«Провал. Это конец. Кирдык. Вот т-тварь!»

Тяжелый сочувственный вздох государственной стервы. Пауза в разговоре тяжелее «минуты молчания».

- Знакомая? Вот и хорошо! – заговорил Михаил с неумной улыбкой, - Так вот, мы со Станиславом Викентьевичем, вернее, он…

- По-моему, у него серьезные семейные проблемы! – перебила говорившего Бугрова и встала в полный рост, действительно, потянувшись кошкою. Огромной и великолепной, подчеркнув всю свою зрелую прелесть.

«Ладно… Может, намекать на взятку начинает… Может, даже, к лучшему…»

- Вы о чем, Надежда Савельевна? –непонимающе-удивленно уставился на нее геолог.

- Послушай, мужик! – вдруг резко вскинулась Надежда Савельевна, как сбрасывая змеиную кожу, - ну… ну… знаешь, ну противно все это, блин, мужик! Не умеешь кху-кху-м, не мучай кху-кху-у-м… Ты ж сейчас сдал его с потрохами!!! И на что ты, ядреныть, рассчитываешь! – теперь она глядела яростным взглядом, не скрывая брезгливости своего отношения и к нему, и к разговору, и, вероятно, ко много чему еще. – Как там кстати, эта девочка-то, ничего не слышно???

«Перекресток семи дорог, вот и я» - внезапно ворвался в разговор мягко-философский Макаревич. Бугрова неторопливо достала «рацию» и вгляделась в экран. Дотянув песню до «…загнал я судьбу свою…», нажала на кнопку.

-АлЕ, малыш! Да, всех благ… Да, слушай, я не могу, твоей милостью у гинеколога… Да, чао, зайчонок!... Ну все, все, а то я тут на кресле… - отбой. – Так что с ней?...

- Надежда Савельевна, - родил очередную улыбку вконец убитый Головинкин, - разве ЭТО имеет отношение к делу. Кроме того, впоне еще вероятно, что…

- Имеет, дорого-ой, еще как имеет!!! Так имеет, что поиметь можно… Ух!!! – глумилась Бугрова. Театрально-плотоядно потерла ладони. Мужчина потянулся к ключам от сейфа. Вот он, момент истины, - мне просто она очень уж на фотке приглянулась, Елена Станиславовна эта… Как будто раньше встречались с ней где-то. Вот с кем бы поработать-то!

Чего-то или кого-то все это чрезвычайно напоминало. Михаил не мог сразу вспомнить, потом как прострельнуло. Бах! Да, конечно же, Достоевский! Настасья Филипповна, будь она неладна. Точно, точно! Бунт сорвавшейся с поводка девицы на званом вечере. Но там, в классике, предельно ясно – откуда ноги растут и зачем она, Настасья, так. «Закружило в хмелю Настасью…» А что тут, у него, творит эта вполне зрелая явная потаскушка? От кого она бежит, против чего бунтует, ради чего издевается. Как кошка с мышкой с ним, садизм намерения налицо. Но лицо «замши» реально выражало вскипевшую страсть, как у вышедшей из под контроля юной Настасьи в далеком девятнадцатом веке, в среде мерзосмердящего «двор-мещанства». Что теперь от нее ожидать? Дьявол!!! Ну кто таких во власть пускает??!! Он готов был выть от бессилия внезапного попадоса под эту… женщину, от невозможности разрулить сложившийся ход вещей…

- Ладно, уважаемый! – «смягчилась» Бугрова, прикурив новую сигаретку, - ты мне, кажется, взятку хотел пихнуть? Так гони ж давай, цигель-цигель! – она опять присела на край стола и повернулась вполоборота к ошалевшему мужчине. Поток резкого, «властного» парфюма очередной раз ублажил обоняние при поворота тела.»Красива, стерва, красива, дрянь! Мощна, с-сука!!!» - путались в апокалипсической, эпилептической агонии мысли обескураженного мужика. Действительно, в моменты экспрессивного выброса «нутряного давления» дама была уж слишком прекрасная, уж немыслимо «девчачья»….

 

Откуда было знать бедному Михаилу Головинкину, что он злодейкой-судьбой независимо ни от чего, кроме сложившихся обстоятельств и стыка нитей множественных намерений, попал в жернова, в жесткий переплет. Надюша Бугрова – по другому она себя и не обозначала - именно этой, предшествующей ночью, родила решение, претендующее на радикальное. Пошла на прорыв. Как пробился, или был пробит определенным образом гнойник постылой оболочки приличествующего бытия. И «Надюха», шальная, беспредельная, заголосила сиреной, затребовала остренького, сладенького, витаминно-энергетического. И жажда превысила все максимально возможные пределы масок-шоу, длящихся без малого сорок годочков с небольшим. Это конец, это взлет… или посадка… Во до какой степени зашорено человеческое осознание, аж не понимаешь взлет грядет или посадка, проще говоря «какая разница». Когда главным становится – не передвигаться прямолинейно-равномерно по экспоненте, когда сие движение умервщляет соки «нутряной воды» во всех разнокалиберных телах единой структуры человека. Все, взрыв! Вспышка и… и Нет, это омерзительно! Она шла к геологам, она хотела воздуха. А ее опять кормят кухОнной кислятиной. Убить! За одно это, за бабское ее разочароваение - кастрировать и распять, изнасиловать с извращениями!

«Перекресток семи дорог, вот и я…» - снова раздразнился телефон.

- Да, Александр Матвеевич, здравствуйте… - Михаил вздрогнул, услыхав имя-отчество губернатора, - Нет, потом отзвоню. Все хорошо, солнышко. Вот, сейчас, извините, мне тут взятку дают… Ладно, потом. Много, много, покроет, да!... – отбой.

 

…Силы покидали Головинкина. Он, предварительно нащупав стул дрожащей рукой, сел на него. Сердце колотилось сбитым ритмом, взгляд тупо уставился на возвышающийся, как символически, стан «замши». Даже не сразу он сам понял, что в левой кисти нелепо зеленела стопочка тысячных купюр. Ее он и положил на стол перед «лютой вымогательницей».

«Даже не перевязал, блин….» - беспомощно подумал он.

- Да не писайся ты, не губер это был! – поймал он смеящийся взгляд резво обернувшейся к нему дамы, - я все шучу-хожу. А!!! – практически взвизгнув, резко переменилась вдруг она, когда увидела деньги на столе, - Да что ты мне говно всякое суешь!!! Больше дать, что ли, нечего??!!! - Ловкий выброс от ладони четырех пальцев кисти – и зеленые бумажки фейерверком разлетелись по кабинету. – Чему тебя классики жанра учат?? ВЗЯТКИ! БОРЗЫМИ!! ЩЕНКАМИ!!! Вот только ими я и беру!

Сумасшедшая, страшная гадина. Непредсказуемая, невменяемая, ошалевшая от переизбытка власти сволочь. Стреляться впору. Ну почему априличные люди бесконечно бессильны пред такой вот мразью!

Собирать их что ли, эти пятьдесят зарплат честного труженика, или пусть валяются… Геолог безразличным взором наблюдал, как дензнаки, отплясав свой обреченный твист в воздухе, скользят по полу, заплывают под мебель, ложатся, угнездившись котятами, по своим местам. Как находя свою точку на полу по Кастанеде.

Бугрова пошла на энное по счету возбужденное дефиле по помещению. Резко остановилась у стенда с фотографиями разных лет. В наэлектризованном донельзя воздухе повисло…

 

Собирать их, что ли, сверкая перед ней обтянутой костюмными брюками попой, или пусть уж валяются. Уборщица подметет… Ганя-то, вон, не полез в камин за рогожинским капиталом. Не смог. В огонь – это ему не «ползком на Васильевский».

 

- Михаил… Юрьевич! – вдруг раздался ласковый , по-девчоночьи беспомощный голос откуда-то из потустороннего мира, - кто это… вот… на фото?

Головинкин медленно поднял голову от обхвативших ее рук. Надежда, как вкопанная, стояла у стенда и – о Господи!- какую нечеловеческую смесь противоположных чувств выражал весь ее облик. Не стоит утруждать себя перечислением тех самых чувств, все равно всего не выразишь-забудешь. Как она была тут… э-э-э…

Женщина внушительно долго не шевелилась, застыв пальцем на фотографии. Затем смущенно ойкнула, вполголоса на автопилоте произнесла «извините» и ринулась прытко собирать по полу зеленые символы благоденствия и достатка человечьего. Намереваясь подобрать все пятьдесят зарплат… Правда брезгливо, пальчиками, но уж очень быстренько, все равно что внезапно очнувшись от помутнения. Дособирала до упертой в пол ноги Михаила Юрьевича и подняла… да-да, беспомощный взгляд глаз оленьего разреза.

-… Так… скажите… кто это?...

- Повар наш в позапрошлогоднем поле – глухим голосом ответил Михаил, - так, один есть там, в Неройке…. Это в Азии, по ту сторону…

- Михаил… Юрьевич?! Что я могу для вас сделать, чтоб…