Оперативка у шефа шла своим чередом.

Куратор отдела «Робо-Т» вяло оправдывался, почему новейшие роботы Робо-Т-В11/8 не готовы для высадки в районы повышенной сейсмоопасности планеты К21 в созвездии Кита:

– Последняя поставка гироплатформ из метрополии оставляет желать лучшего. А ещё наладчики отдела замучились, подстраивая сервоприводы шейных позвонков, которые почему-то, после разгона и поворота на заданный угол, не останавливаются и у роботов отвинчиваются шеи…

Остальные имитировали бодрый вид, ожидая своей очереди отчета за прошедший хроноквант. Молодой НачСектора «Жужжалок» пытался незаметно приоткрыть иллюминатор и отогнать назойливого стрекокуза, монотонно долбящего снаружи обшивку кабинета шефа, изредка попадая при этом носом и в иллюминатор. Видно, молодой стрекокуз ещё не прошёл «курс молодого бойца», зато сумел потихоньку улизнуть с испытательного стапеля. Мы, сидящие поблизости, закатывали глаза и покачивали головами, выражая этим солидарность с НачСектора, которому ещё предстояло получить за это от шефа порцию саркастической взбучки.

Шеф, он же Главный Идеолог-Концептуалист – ГИК, сидел и спокойно внимал неконструктивному монологу Куратора. По особо сосредоточенному виду ГИКа, мне показалось, что он готов сообщить нам нечто интересное и важное.

Выслушав речь до конца, ГИК, мягко говоря, настойчиво посоветовал спецам из «Робо-Т» срочно провести локальное тестирование и отладку ангстрем-чипов управления шейными позвонками.

После едва заметных колебаний, ГИК предложил оставшуюся часть оперативки провести как обычно, в режиме голограмм-конференции, но уже после двухтактового обеденного перерыва. Сегодня он сначала почему-то решил всех лицезреть живьём, но затем передумал. Отпустив подавляющее большинство, к их тщательно скрываемой радости, он произнёс:

– Всем, работающим по Робо-Л, остаться.

Ага. Это значит, что я, Мартина, Квин и Зимми должны будем поголодать, для пользы дела. Что же за проблему он хочет на нас навесить?

ГИК даже не сказал, вежливое: «Я вас задержу не надолго».

Воспользовавшись паузой перемещений, я, улыбаясь, посочувствовал бедолаге-Куратору из «Робо-Т». На что тот сварливо заметил:

– Наши роботы-железяки, если отлажены на совесть, хоть ведут себя предсказуемо на всех планетах и станциях. А ваши гуманоидные роботы земляне-человеки творят у себя там, что хотят: расселились по всей планете, обрели белые, жёлтые, чёрные, красные цвета кожи, уже в космос летают, хотя всё ещё воюют из-за территорий, а вы и радуетесь, глядя на них.

Спорить с ним было трудно. Вообще, это, в некотором смысле, соперничество продолжалось уже не одно, исчисляя и выражаясь по-землянски, тысячелетие, а по-нашему, всего пять-шесть гиперквантов. В нашем «КБ-Робо» по разработке всякого вида роботов, а затем расселению их на различные испытательные полигоны-планеты, часто возникали подобные взаимные подкалывания.

Когда, наконец, наша команда осталась наедине с ГИКом, он начал:

– Сверху, из Центра, пришло распоряжение.

При этом он указал вниз, где, на расстоянии примерно миллипарсека, находилась наша метрополия, так сказать. А мы, «КБ-Робо», размещались на стационарной космостанции.

– Генеральный подписал исходные требования на новую разработку, вернее, на создание модифицированного Робо-Л, – задумчиво произнёс он. – Этого и следовало ожидать после такого мощного анализа, который вы провели, и результатов, сообщённых нами в Центр.

Наступила пауза, словно ГИК давал нам возможность освежить в основной и расширенной памяти все перипетии последних пяти гиперквантов работы нашего КБ и, в основном, нашего отдела.

Идея создать и поселить на третьей планете Солнечной системы Млечного пути мыслящих роботов пришла тогда в голову именно ГИКу. Мы провели, как полагается, все стадии и этапы разработки. Опытный образец мы создали похожим на уже живущих на этой планете животных, обезьян, как их там теперь называют. Подобие обезьяны тогда отстоял Квин. Центр рекомендовал создать водоплавающее существо, мотивируя это тем, что значительная часть Земли имеет водную поверхность. Квин ринулся к ГИКу, который сразу поддержал задумку. Квин провёл массу исследований, построил кучу голографических моделей, носился со своими расчетами и прогнозами в метрополию и обратно и доказал перспективность прямоходящего сухопутного существа.

Мартина занималась, в основном, математической моделью внутреннего поведения существа для разработки подобия устройства искусственного интеллекта. Позднее наш Робо-Л стал там, на планете Земля, называться «человек». Естественно, что все качества были заложены в человека только в зачатке. Однако в него встроили программу развития и совершенствования. Тут уж была «вотчина» Зимми. Чего стоили только его эволюционирующие программы накопления баз знаний!

К изготовлению, понятно, была привлечена масса заводов, где трудились, к слову сказать, изделия соседнего «Робо-Т».

Ну а потом наш отдел занимался тем, что, получая по галателеметрии сканированные «срезы душевных состояний» человек-ов, обрабатывал эту информацию.

 

ГИК перестал рассеянно смотреть в иллюминатор, от которого уже успели оттащить хулигана-стрекокуза.

– Я вижу, что вам скучно такое сопровождение изделий: только приём этих самых трендов-срезов, обработка, обработка и ещё раз обработка – накопили уже уйму результатов. Ну, дождались, наконец, новой разработки.

Наверное, вид четырёх полуоткрытых, от предвкушения, губо-ртов доставил ему истинное удовольствие, поэтому он посмотрел на нужную пиктаму экрана плоскографа, вызвав этим на него текст, пришедший из Центра.

– Суть в следующем, – обобщил он прочитанное и тут же первично обработанное нами, – как вы поняли, нам предлагается создание, по сути, такого же землянина, но с уменьшением уровня его агрессивности, жестокости и других негативов – смотрите список. Есть небольшие изменения во внешности. Главное: чёткое унифицированное определение им понятия «счастье». Для нового полигона новый «человек» не должен метаться в размышлениях: счастлив он или нет, как это сплошь происходит на Земле.

Всё. Идите. Думайте. Работайте.

 

У себя в отделе мы сразу кинулись смотреть материалы об этом самом, так вожделенном на Земле, счастье. Поисковик-К уже разместил на наших плоскографах всё, что нарыл по этому поводу. Мы решили, что обсуждать будем вместе, а уж потом Мартина возьмётся за дело.

«Счастье, счастье», – монотонно бубнили мы, удивляясь примитивизму наших подопечных. Да, графики наблюдений, бывало, давали пики-максимумы этих определений в некоторых подгруппах. Так, земной 19-й век кое-где высветил пиком «Счастье в борьбе», середина 20-го, у одной из выборок, зашкаливала на «Счастье в труде». Юный возраст женских особей иногда давал выбросы на «Счастье в личной жизни». Всегда присутствовали артефакты счастья: «в богатстве, в превосходстве, во власти», – над этим очень потешался Квин.

– Ведь есть очевидное: «счастье в познании, в открытиях», – недоумевал он.

И почти ровно, из века в век, шёл график «любовь».

Потом большой вес оказался у «Счастье – это когда тебя понимают».

– Неужели человек-ов так занимает, что их слова могут быть неправильно истолкованы, – удивился Квин. – Как правило, семантика всегда может быть установлена.

– Нет, здесь – что твоя мысль, порывы приняты, поддержаны, тебе даже выражено сочувствие, сопереживание другой особью, – вставила Мартина.

– А зачем? Неужели счастье в том, чтобы «повиснуть» на ком-то?

– Ну, не обязательно «повиснуть». Может быть просто «прислониться», – это Зимми.

Квин замолк – начал отработку немного новых пропорций тела человека.

В это время я пытался построить многомерный куб с множеством пиковых вершин – этакий гиперкуб счастья. Вообще-то, это отражало наш прошлый подход к созданию землян, хотя, честно говоря, тогда этому не придавалось особенно большого значения.

 

Как часто бывает, геометрической моделью идеально сбалансированного для любого нового человека понятия «счастье» явилась самая простая форма – шар: простенько и со вкусом. Все точки на его поверхности равноудалены от центра. Ни один из эмоциональных признаков не может превалировать для ощущения этого самого счастья. Но всё это, конечно, нужно как следует додумать.

Мартина почему-то не очень хорошо восприняла мою идею, но тут же начала её математическую обработку.

 

Прошло два недельника.

Изредка заглядывал ГИК: «Ну, как дела с «Формулой счастья?» И, кинув пару советов, исчезал.

– Можно «танцевать» от отсутствия несчастья, – размышлял Зимми.

– Послушайте, – Мартина резко развернулась к нам, – вот это: «Никто не может быть счастливым, если он не пользуется своим собственным уважением». Далёкий Ж.Ж. Руссо. Только я бы изменила условие: «если не живёт сам с собой в полном ладу».

– Ну, хорошо. А что выбьет из колеи такого, скажем так, «само-довольного» счастливца? Чуть меньше сумел, чуть больше ошибся – и как? – подкинул я.

– Пороги. Пороговые значения решают всё. И коэффициенты, конечно. Всё. Я работаю. – Это от Мартины прозвучало для нас почти как угроза.

Мы хорошо знали, что теперь от неё лучше держаться подальше: если и не убьёт, то уж точно пристукнет мешающего ей.

 

Прошло ещё несколько недельников. К Мартине мы даже не приближались.

Однажды, когда я пришёл после обеда, она мне сообщила:

– Я была у ГИКа. Показала «Формулу счастья». Он одобрил. Ты ещё раньше подписал. Я даю техзадание Зимми на программирование, да? Тестирование проведу сама.

 

***

Вот и всё. Мы возвращаемся с проводов наших «равносчастливых» экземпляров, со встроенными программами «Формулы счастья», на их полигон. Немного грустно. Как они там приживутся?

– Я совершила должностное преступление, – сказала Мартина. Её глаза блеснули сухо, лихорадочно. – Я внесла в алгоритм заведомую ошибку, относительно задания Центра: заложила вероятностный характер для каждого индивида в ощущении себя счастливым, почти как у землян.

Мы молчали.

Знал ли об этом ГИК? Наверняка.