ГЛАВА №3. Эллариан.

 

Он делал очередной подход на брусьях, как вдруг, зазвонил телефон. Фидель снял трубку не сразу, лишь переведя дыхание. Динамик извергал знакомый сумбурный поток скорой невнятной речи. Говорил один из старых боевых друзей, с которым они вместе воевали ещё в первой Чеченской Компании. Беседа не была обычной пустой болтовнёй. Важность услышанного не позволила улыбке на его устах задержаться надолго. В один миг лицо преобразилось. Черты сделались одновременно серьёзными и строгими. Он тотчас отошёл к железному забору, окаймлявшему территорию площадки, и продолжил разговор, стоя поодаль от спортивных снарядов.

Внезапно громкий безудержный лай донёсся до его ушей. В звонком надрыве явно угадывались знакомые ноты. Фидель обернулся, но Калашника не оказалось рядом. Пёс улепетнул. А дикий, моментами протяжный, собачий брех всё нарастал, явно доминируя над остальными звуками наполняющими детскую площадку.

- Всё, ладно давай, не телефонный это разговор! Завтра, завтра всё обсудим, с глазу на глаз. Да! Калашник куда-то подевался, один только лай слышен! Да, да, обязательно! Хорошо, хорошо! Договорились! Всё пока! – спешно договорил Фидель, после чего торопливо запихнул мобильник в карман потёртых временем джинс.

- Как это я, дурак, совсем забыл про тебя! – с нотами неподкупного сожаления в чуть охрипшем голосе произнёс он, после чего двинулся вперёд, зычно подзывая своего пса.

Но щенка отсюда видно не было. Многочисленные строения, спортивные, игровые снаряды, скрывали свободный обзор. Торчащие тут и там железные, деревянные, пластмассовые компоненты убранства детского городка не позволяли взгляду зацепиться за искомое. Лишь истошный лай по-прежнему без особого труда преодолевал те визуальные преграды, пред которыми был бессилен человеческий глаз.

Фидель шагал вдоль забора в надежде разглядеть пропажу. Он ступал по мягкой, влажной земле, приминая подошвами старых кроссовок редкие зелёные травяные пучки, сплошь усеянные сигаретными окурками. Остановившись, он прислонил ладонь ко лбу, на манер козырька, и внимательно осмотрелся по сторонам. Прямо впереди, шагах в ста, смутно виднелись две, быть может, три, неясно очерченные фигуры. Ему показалось, звук исходит именно оттуда, хотя самого Калашника всё ещё не было видно.

- Ну, ладно, посмотрим! – как бы подытоживая, буркнул себе под нос Фидель и направился прямиком к тому самому месту, где, по его мнению, должен был находиться пёс.

Внутренняя тревога, ни с того, ни с сего, внезапно охватила берега его чуткой к подобным проявлениям души. Как только он вступил на выложенную ровными бетонными квадратами дорожку, по которой обычно сновали мамы с колясками, всё резко начало меняться. Нехорошее предчувствие подкатилось к пересохшему горлу непомерно большим, противным комом. Интуиция, в существовании которой он неоднократно убеждался за годы своей жизни, а в особенности в период военных действий, встревожившись, нервно нашёптывала: «Будь осторожен! Будь начеку! Опасность впереди!».

- С чего бы это? Вот дурь, какая! – подумал он поначалу, пытаясь вовсе не замечать нахлынувших изменений.

Когда же игнорировать набегающую волнами дурноту, физическую и душевную, было уже не возможно, Фидель остановился.

- Действительно, хреново! Что за дела!? - слова, едва подчёркиваемые лёгким приглушённым эхом, моментально испарились, поглощённые накаливающейся атмосферой вокруг.

Он стоял неподвижно, понурив спину, вслушиваясь, в звенящую тишину, периодически разрезаемую собачьим лаем. Попытки разобраться, в том, что всё-таки с ним происходит, оказались безуспешными. Возникла нужда оглянуться по сторонам, всмотреться в человеческие лица. Что если люди вокруг тоже изнемогают под внезапно нахлынувшим гнётом!? А может ему одному так скверно!? Попробовав обернуться, Фидель, к своему большому удивлению, обнаружил, что не в состоянии управлять абсолютно затёкшей шеи. Смотреть было возможным, лишь вперёд, перед собой, и чуть вверх. Там впереди, по сторонам, вдоль низенького железного забора, как и прежде, стояли занятыми цветные деревянные лавочки. Редкие человеческие фигуры, либо замерли на своих местах, либо вышагивали, словно неодушевлённые куклы, едва переставляя преломленные в коленях ноги. Волнение в момент охватило всё его существо. Сердце заметно прибавило ходу. А иссохшее горло запершило, раздираемое сухим назойливым кашлем.

- Что же это, твою мать, такое делается!? – изумлённо проговорил он, вытирая рукавом куртки выступившую на лбу лёгкую испарину.

- Эй-й-й, есть, кто живой? Кто-нибу-у-у-дь! Отзовите-е-е-сь! – Фидель прокричал, что было сил, и снова зашёлся в сильном кашле.

Ответа не последовало. Те, кто ещё подпадал под его взор, передвигались меланхолично, медленно, понурив, а иногда и, просто бессильно уронив отяжелевшие головы на грудь и ссутуленные плечи. Скрюченные знаками вопроса спины, покачивались то вперёд-вправо, то назад-влево. Движения их трудно было назвать движением в привычном понимании этого слова. Они утеряли всякую жизненную пластику, сделавшись отрывистыми, раздробленными частым нервным вздрагиванием, с последующей фиксацией на более мелкие. Настоящие зомби! Они перемещались, как пациенты психиатрической клиники, наколотые нейролептиками.

- Неужели и я со стороны представляю такое же плачевное зрелище!? – с ужасом подумал Фидель.

Тела их, колеблемые неизвестной силой, медленно сползали по невидимой плоскости. Колени с каждым шагом пригибались всё ближе к земле, и, в конечном счёте, фигуры падали навзничь, скованные члены их ещё некоторое время продолжали конвульсивно вздрагивать, но после затихали окончательно.

Оставаться в этом дьявольском месте далее было невыносимо, и Фидель решил через силу идти вперёд. А меж тем неприятный холодок пронёсся по его груди, щекоча желудок, и замер где-то там, в низу живота. Руки, от локтей вниз, начало чуть слышно покалывать, словно сотни плевательных трубок попеременно выстреливали в них маленькими острыми ядовитыми иглами. Тогда, он принялся спешно растирать немеющие руки, в надежде избавиться от неприятных ощущений. Но ничего не помогало. Идти становилось всё труднее, ноги наливались горячим свинцом, и с каждым проделанным шагом в сердце вкрадывалось тревожное чувство.

На фоне нахлынувших скверных ощущений, явно усугубляющихся с каждым мгновением, доминировал тончайший, сначала едва различимый, а, по мере продвижения, всё динамичнее нарастающий звук. Более всего он напоминал дребезжащий высокочастотный звон. Он атаковал перепонки умело и методично. Подобно ножу, проникающему вглубь брикета сливочного масла, вторгался сквозь человеческие уши, вклиниваясь в самую сердцевину мозга. Приводя в смятение сознание, ущемляя его, эта агрессивная звуковая волна сводила постепенно к минимуму способность мыслить. От того в голове воцарился кошмарный бардак. Невозможным было сосредоточенно думать. Мысли скакали, точно ошалелые дикие табуны, гонимые пламенем пожара. Из памяти, как с пыльных полок старого книжного шкафа, короткими вспышками посыпались отрывистые воспоминания.

- Что за хрень!? – чуть слышно пробормотал себе под нос Фидель, принимаясь растирать тяжело пульсирующие виски. – Чёрт побери! Так, тут и подохнуть не долго! – зло проговорил он, пытаясь заткнуть уши, но в том было мало толку. Неотступный, непонятно откуда исходящий шум, без особого труда, как хладнокровный убийца, проникал сквозь воспалившуюся от боли плоть в те области, до которых не смогла бы дотянуться и сталь острейшего клинка.

Он не прошёл и трети всего пути, а уже чувствовал себя настолько изнеможенным, словно третьи сутки участвовал в марш броске. Сердцебиение заметно усилилось, дыхание участилось. Наверное, поднялось и давление, так как голова на плечах ощутимо огрузнела. Глаза распирало изнутри, веки потяжелели, а лицо, в особенности щёки, полыхало огнём. Но жар этого пламени не согревал, а холодил.

Фидель схватывал воздух на ходу короткими ритмичными рывками, вдыхая маленькими не полными порциями. Но этого было явно не достаточно. Воздуха не хватало, от того дурнота безжалостно усугублялась. Хотелось остановиться и отдышаться вдоволь. Тогда он, придержав шаг, ссутулив спину, опираясь ладонями в колени, делал через силу два-три равнозначно глубоких вдоха, после чего вновь отрывал неподъёмные ноги от земли.

С самого первого шага он старался двигаться быстро, но как ни странно, это плохо получалось. То есть вроде бы поначалу движения представлялись довольно скорыми, но расстояние до того места, где изнемогал в тягучем лае щенок, уменьшалось совершенно незначительно, не так как должно. Не возможно было понять: то ли это время до неузнаваемости замедлило ход, то ли расстояние до цели превратилось в бесконечное число отрезков. Там впереди, у выхода с площадки, маячили две размытые человеческие фигуры. По направлению к ним он и держал свой курс. Нечто беззвучно манило его именно туда, не оставляя иного выбора, кроме как идти вперёд, не жалея собственных сил.

- Калашник, Калашник, ко мне, ко мне, ко мне! – сквозь раздирающий горло кашель подзывал хозяин своего щенка. Но пёс не слушал его. Не слушал потому, что не слышал. Наверняка, он также стоял оглушенный всё нагнетающимся звоном.

Чувствовалось, как теперь вздулись вены на его висках. Как кровь, приливая, тарабанила мощными ритмичными толчками в голову. Глаза начали понемногу слезиться, точно под натиском холодного ветра. Частые удары сердца, иногда не в такт, отдавались в ушах утробным эхом. Дыхание периодически замирало. Каждый пройденный метр давался с ещё большим трудом, чем прежде, и теперь уже приходилось останавливаться через каждые три-четыре шага, чтобы отдышаться и собраться с силами. Тем временем ноги превратились в самые настоящие ступы полные воды, громоздкие и неподьёмные. С руками вообще происходило нечто неподдающееся никакому разумному объяснению. Кончики пальцев утеряли всякую чувствительность. Сначала их покалывало, после они горели огнём, затем совершенно онемели, будто отмороженные. Фидель на ходу развернул ладонь, дотронулся большим пальцем до кончика безымянного, но тот, не найдя упора, соскользнул. Тогда он поднёс ладонь ближе к лицу и увидел, как крайние фаланги пальцев на обеих руках покрылись плотной коркой мутно-белёсого льда.

- Плохо дело! Совсем плохо! – констатировал вслух Фидель, пытаясь согреть дыханием околевшие ладони. На поверхность сознания то и дело всплывала одна навязчивая мысль: может расстояние до его цели вообще не уменьшается!? Что, если оно превратилось в мистическую бесконечность!? Что если видимое впереди, лишь мираж!?

С каждым мгновением ситуация обострялась, принимая всё более серьёзный оборот. Страх, неведомый ранее природы, вкрадывался внутрь, завоёвывая себе всё новые пространства в глубинах его сердца. Там, на войне, всё было иначе! Там неизвестность скрывалась в одном лишь главном вопросе: «Убьют, или не убьют?». Противник был всем известен и понятен! Цели, мотивы изучены и ясны! Мысли о смерти, конечно же, были. Но на войне, смерть, как кровожадный шакал, всегда сновала где-то поблизости. Оттого, люди мирились с её постоянным ощутимым присутствием, учились не бояться и не воспринимать! Словом, она была знакомой природы! Смерть от пули, от снарядного осколка, мины - обычное дело, к которому привыкаешь, в том не было ничего сверхъестественно страшного! Такой страх был сродни обыденному человеческому сознанию. Его можно было обуздать силой натренированной воли. К тому же, у многих против него уже был выработан иммунитет.

А то, что вершилось здесь и сейчас, было совершенно другим делом. Это, не вписывалось ни в какие рамки прежде дозволенного! То, что открывалось глазам теперь, посреди, как казалось, самого безопасного места на земле, представлялось ему куда более страшным зрелищем! Пугающим не только фактом уже случившегося, но и нарастающей скрытой угрозой, всё той же неизвестностью, но уже совсем иной природы. Валящиеся с ног, как переспелые груши, людские фигуры, скованные ударами конвульсий, схожие более с голливудскими зомби, чем с живыми людьми. Хрипы, вырывающиеся из искорёженных, поломанных неведомой силой глоток. Тихий женский плач. Приглушённые детские стоны! И всё это служило устрашающим фоном, на котором собственное скверное самочувствие представлялось Фиделю лёгким насморком в сравнении с вирусом иммунодефицита.

Казалось, вот-вот должно произойти нечто очень важное, то, что в корне изменит всю его жизнь. Но в какую сторону? Что могло измениться в его обыденной, ни чем не примечательной жизни!? Что могло появиться в ней принципиально нового!? Фидель давно уже ничего ни от кого не ожидал, ни от своего существования, ни от людей, наполняющих его мир! Он не видел и не желал видеть никаких перспектив, а просто проживал в своё удовольствие.

-Я обязан забрать Калашника! Я не могу уйти без него! – вертелась в его голове.

Тяжело дыша, Фидель переступил через разбросанные посреди дорожки цветные пластиковые игрушки. Он миновал половину пути и теперь ясно различал впереди два человеческих силуэта и маленькую фигурку Калашника. Это немного успокоило его, придав уверенности.

Вокруг было абсолютно безлюдно. Там, где ещё совсем недавно гремел ураган детских эмоций, теперь царил мертвенный покой, как после губительного чумного поветрия. Ни ветерка, ни всплеска солнечных лучей, всё замерло в томительном ожидании чего-то исторически важного. Округа утеряла яркость цветов, тонкость ароматов и мелодичность звуков. В мгновения мир иссох, превратившись из живого в палый чёрно-белый цветок. Фидель поднял отяжелевшую голову кверху. Сгустившиеся громоздкие тучи совсем не пропускали солнечного света. Хмурые тяжёлые тени наползли на окрестные высотки, перекрашивая разноцветное убранство площадки в сумрачные тона.

- Что же это? Что происходит, а а? Эй, вы там! - попытался прокричать он, но слова едва сорвавшись с уст, оборвались, канув в бездну разрежённого пространства.

Фидель с ужасом заметил, насколько преобразился его ещё совсем недавно трезвый уверенный голос. Мелодичный тембр выцвел, усох, лишился полноты, и силы, какой бывала, наполнена человеческая речь. Слитность, плавность переливающихся звуков медленно теряла всякую чёткость и ясность. Дикция становилась неразборчивой, а голос всё тише и тише. Теперь звуки соединялись в слова, а слова во фразы как-то неохотно, непослушно, рывками. Насильно выдираемые из гортани они умирали, едва успевая сорваться с кончиков губ. Они, словно, капли воды испарялись в раскалившейся, разряженной атмосфере, и, испуская дух, обнажали одному Фиделю всё ещё понятный смысл.

Казалось, он уже не первый час шагает к цели, от которой до него в действительности было не более ста шагов. Он поднёс левую руку к груди, нервно вздрагивающей при каждом новом вздохе, и, сощурившись, вытирая пот со лба рукавом, всмотрелся в стрелки подаренных ещё отцом «Командирских» часов. Часы, безотказно работающие чуть ли не полвека, встали. Сразу вспомнился тот самый день, когда он, будучи ещё маленьким мальчишкой, получил их в дар. В то утро он спросил отца, не изломаются ли они так же быстро, как прежние электронные. На что отец с гордостью ответил ему: «Это Командирские часы фабрики Восток. Часы настоящих мужчин. Им не страшна ни пыль, ни грязь, ни вода, ни удары. Это живая легенда, сын. А как ты знаешь, легенды не ломаются. Они будут существовать ровно столько, сколько будет стоять этот мир. Долгие годы ты будешь носить их, а потом с гордостью передашь своему сыну».

- Совпадение! – сказал себе, не доверявший приметам, Фидель. – Чушь собачья! Выберусь, отдам в ремонт! Дел то, всего ничего! – успокаивал он себя.

Он вновь попытался обернуться, не сразу, но это у него получилось. За спиной позади никого не оказалось. И это не было странным! Как быть здесь живой душе, если зелень вокруг, и та повяла!? Отчего же он сам до сих пор ещё на ногах, оставалось загадкой. Тогда, с трудом повернув голову, он оглянулся по сторонам. Нигде не было ни души. Лишь человеческие тела неравномерно разбросанными, бездыханно лежали на посеревшем песке чёрно-белого мира.

- Все готовы! Не уж то, все мертвы!? – чуть слышно прошептал он.

Взрослые и дети, словно поверженные ударами невидимых молний, распростёрлись на сырой земле в изломанных позах, мёртвой хваткой сжимая в руках, кто продуктовые пакеты, сумки, кто одежду и бутылки пива, другие - игрушки. Маленькие комочки жизни, самое ценное, что имело человечество, покинули землю, не успев толком понять, что же такое жизнь. Казалось, Фидель видел, как их сметенные души трепыхались в бесцветном, бесплотном пространстве, глядя на покинутые тела. Как они силились понять случившееся, но снова и снова терялись, убеждаясь в тщетности своих попыток. Души пытались влиться обратно в ставшие им родными материальные тела, но смерть в едином порыве отсекла мир надежд от мира реальностей. И сколько бы они ни рыдали, ни бились, терзая сердце наблюдающего за всем этим, пути назад у них уже не было.

- Помоги, помоги нам! – услышал он их жалобный призыв. – Остановись, помоги нам. Не иди туда! – не переставая, жалобно твердили заплаканные детские голоса.

- Не может быть, не может быть! - судорожно тёр слезящиеся глаза Фидель.

От увиденного становилось просто жутко. Кровь стыла в жилах. Телом овладела лёгкая дрожь. Холодный липкий пот, едва задерживаясь в складках морщин, заструился со лба крупными каплями. Всё тело взмокло, словно, он прибывал второй час в парной комнате. Чувствовалось, что и грудь, и спина одинаково изливались, обильно смачивая футболку. Открывшаяся картина не вписывалась в рамки той реальности, к которой он привык, в которой проживал свою спокойную, ни чем не примечательную жизнь. Фидель замер на месте как вкопанный и невольно перекрестился, не веря своим глазам и не смея двигаться далее.

- Господи, не может быть! – он закрыл глаза, снова сильно потёр их, в надежде на то, что леденящее душу наваждение исчезнет.

Неужели он действительно видит!? Это совсем не укладывалось в голове! Он лежал сутки напролёт в холодных лужах и грязи лицом к лицу с изуродованными трупами собственных собратьев, и это вызывало лишь безутешную скорбь, но не страх. Наблюдаемое же сейчас имело куда более действенный эффект. Это просто ошеломляло, ломая прежние устои, постулаты, на коих зиждилась машина его укоренившегося миропонимания.

Когда слипшиеся, нервно подрагивающие очи вновь распахнулись, взору открылось по-прежнему живое мистическое полотно, ещё более живописующее, более трепетное, чем ранее. Сама по себе возможность открывшегося видения казалась неправильной, абсолютно недопустимой, и даже преступной! Не имеет человек права созерцать то, что самой природой, естественными законами скрыто от его ранимой, неподготовленной к подобным потрясениям психики. Это только в фильмах ужасов человек встречающийся лицом к лицу с паранормальной активностью, с чем-то запредельным, метафизическим, не терял самообладания и боролся, противостоя силам зла до последней капли крови! Но в реальной жизни всё случалось совсем иначе. Подобные вещи никогда не проходили по заранее продуманному сценарию. Одно присутствие неизвестности, мистической тайны завораживающе пугало даже крепких духом и видавших виды людей! Не кровь, не выпущенные кишки и оторванные конечности, ни трупы, ни что так не взращивало природный страх в человеке, как видение запредельного, загробного, запретного.

На сером выцветшем плавящемся фоне в бешеной пляске бесновато метались тонкие тела некогда живых. Расплывчатые фигуры, большие, чуть меньше, ещё меньше и совсем маленькие скользили повсюду. Их плотность была столь велика, что, казалось, нет на земле столько живых, сколько было этих неприкаянных существ. Кем были они? Души только что умерших, не обредшие покоя духи давно усопших, пресловутые призраки и привидения, о которых так много написано? Одинокими безликими птицами тени взмывали высоко вверх под купол нахмурившихся грозовыми тучами небес. Там они кружили маленькими, едва различимыми расплывчатыми силуэтами. А затем бесплотным градом низвергались вниз, вновь прижимаясь прозрачными телами к долу, ставшей теперь им чуждой, холодной земли.

Безликая тишина воцарялась вокруг попеременно с плавно истекающими отголосками призрачных речей. Слова наплывали тягучими волнами, более всего напоминая гулкий разномастный шёпот, доносящийся со всех сторон. Настоящий мистический хор тихо гремел, терзая на свой лад все до единой известные октавы. Тоненькие детские голоса доносились сквозь сумбур прочих, едко пощипывая ещё живую человеческую душу. Зловещий звенящий шум, не отступающий от Фиделя на протяжении всего пути, пропал вовсе, словом, испарился, не найдя прохода в параллельный мир. Но всё равно ощущалось давление на перепонки. Уши заложило, как то бывает, в самолёте.

Они манили, они зазывали его в своё бездыханное серое царство теней. И он не мог сопротивляться. Он не хотел, но повиновался. Ослабшая воля не была более действенной преградой. Фидель не заметил, как безотчётно сделал несколько несмелых шагов в сторону от намеченного пути. Едва колеблющаяся грань сгустившегося эфира колыхнулась под натиском тела. Она впустила его, чуть слышно обдавая холодком лицо. Теперь он стоял поодаль от той самой тропинки, которая вела к таинственным фигурам. Странным образом он мгновенно забыл о них, о своём любимом щенке, изнемогающем в надрывном лае, там, на краю детской площадки. Прежний мир представлялся глазу собранным в один большой мыльный пузырь. Теперь же им всецело овладел внезапно открывшейся новый мир, мир скорби и боли, мир, где более нет возможности, что-либо исправить, мир, где разум постепенно испаряется, теряя всякую власть и силу. Он стоял на пороге самого настоящего Царства Мёртвых!

Напрасно поселившиеся здесь грозы пытались реанимировать сумеречный небосвод! Рассекаемое частыми росчерками серебряных молний, небо было поистине безвозвратно мертво. Созданный тёмно-серыми тучами купол представлялся бездонным, и, казалось, мог вместить под собою весь земной шар целиком. Всё тот же двор, те же панельные высотки, гаражи-ракушки и припаркованные в разброс у подъездов разномастные автомобили. Но что-то во всём этом до боли знаком урбанистическом убранстве было подозрительно не так!

Дома обветшали, карнизы сделались шаткими, крыши прогнулись, кое-где обрушившись внутрь зданий. Пустые чёрные глазницы разбитых окон неприветливо взирали с высоты. И в свете воспламеняющегося от частых молний неба их взгляд становился всё более пронзительным и устрашающим. Эта была иная реальность, искажённое отражение всего того, что жило и процветало по ту сторону сумерек!

Накрапывал лёгкий дождь. Земля уже успела изрядно пропитаться влагой, и оттого не принимала более в свои объятия горючих небесных слёз. Фидель стоял на коленях посреди неглубокой лужицы. Руки бессильными плетьми свисали по швам. Спина его была чуть сгорбленна, а шея, прогнувшись вперёд, едва сдерживала медленно раскачивающуюся в стороны голову. Глаза казались воспаленными. С покрасневших век срывались крупные капли и, соединяясь в единые потоки, сбегали вниз, вдоль побледневших щёк, пропадая в мутной глади дождевой воды. А устремлённый в одну точку взгляд был сродни взгляду сумасшедшего.

- Помоги мне! Помоги! Помоги! – неразборчиво бормотал Фидель, пытаясь нащупать под футболкой нательный крест.

Всё это долгое время он был для него настоящим талисманом, действительно охранял, берёг его от бед и напастей. И в те моменты, когда его тяжесть ощущалась на груди, Фидель успокаивался, зная, что ничего дурного с ним не может и произойти. Этот самый крест был с ним всегда и везде. Но сейчас его там не было. Он нервно шарил рукой по груди, но всё было бесполезным. Пустота!

- Забыл, забыл, дома забыл! – прошептал он слипающимися губами. Страдальческая улыбка охватила его уста. Он прикрыл глаза и тихонечко засмеялся.

- Господи прекрати же всё это! – еле слышно твердил он.

Он не считал себя христианином, хотя и был крещён. В детстве верил в Бога, как того требовали от него мать и бабушка. Но с возрастом всё больше убеждался в том, что Бога вообще нет, либо есть, но ему плевать на людей. Так он приобрёл изрядную долю скептицизма в данном вопросе. И лишь война заставила его спустя многие годы взглянуть на мир и на его Создателя совершенно другими глазами. Некто невидимый постоянно был рядом с Фиделем, хранил его тело от вражеских пуль и осколков. Кто-то постоянно шёл с ним в ногу и этот кто-то уж точно был не человек. В данный же момент ему было абсолютно не до философских диспутов. Остатков его скептицизма и след простыл. В такие моменты становится совершенно не важным, что есть Бог на самом деле!? Существо или безличная сила!? Главное, что он есть и в этом не стоило сомневаться, в особенности сейчас. Единственное, что хотелось это поскорее дотянуться до него и прекратить весь этот ужас!

Страшно хотелось пить. Ссохшиеся губы с трудом разлипались каждый раз, когда рождалась новая фраза. Вокруг него кружили многочисленные тени. Расплывчатые силуэты и людей, и животных, и ещё многих существ, каких бы он не осмелился отнести ни к одному из известных видов. Кого только не узрел он за эти, превратившиеся в вечность, минуты. Издали они казались совсем бесформенными, безликими, но когда приближались, Фидель порой узнавал в бледных чертах - человеческие, с той лишь разницей, что они представлялись выцветшими, словно, в старинном чёрно-белом телевизоре. Существа, то проносились со скоростью и лёгкостью ветра пред самыми его глазами, то озираясь, медленно проскальзывали на расстоянии нескольких шагов. Уста одних раскрывались безмолвно, другие приглушённо кричали, причитали, рыдали, третьи о чём-то мирно беседовали сами с собой, всё тем же громким шёпотом.

Сначала они испугали, устрашили его существо своей холодной мертвенной действительностью, но спустя некоторое время, проведённое в столь необычной компании, он уже не испытывал страха. Только какой-то непонятный, прежде не испытанный трепет охватил все его чувства. Казалось, ему была оказана великая честь, видеть то, что раньше не доводилось, быть может, никому. Ещё при жизни взглядом смертного он прикоснулся к иной грани, иной реальности.

- А что ты тут делаешь? Как ты оказался тут? – прорвался сквозь плотную пелену мелодичный детский голосок с интонацией выражающей крайнею степень удивления.

Фидель медленно обернулся. Совсем близко, буквально в шаге, на одной линии с ним стояла маленькая девочка. Она крепко сжимала в руках коричневого плюшевого медведя. Волосы её были золотыми, платье белым, а на руках красовались разноцветные радужные браслеты. Но самым удивительным было то, что все цвета присутствующие на ней были яркими, живыми, а всё вокруг по-прежнему оставалось чёрно-белым.

- Я не знаю! – едва слышно, с огромным усилием вытаскивая каждую букву, протяжно просипел он в ответ.

Взгляд остекленел. На бледном бескровном лице не было прежнего человеческого выражения. Черты его сейчас казались абсолютно отрешёнными от всякой действительности. Вокруг недвижных глаз широкими дугами вырисовывались красные разводы. Веки воспалились. Пересохшие губы треснули в нескольких местах, и застывшая свернувшаяся кровь заметными бурыми полосками присохла к плоти. Лишь на мгновение его обезумевший взгляд задержался на её образе, затем он вновь обернулся назад. Нечто манило, зазывало его туда, и ослабшая воля больше не имела силы.

- Нет, нет! Не смотри туда, не надо! - Встревожено пролепетала девочка, предостерегая его от скрытой опасности. Но Фидель не мог внять её словам, он по-прежнему сидел поглощённый магическим действом, властвующим над его человеческим взором.

- Почему? - спросил он, не поворачивая головы. Голос совсем утерял силу, и более походил на невнятное мычание. Губы накрепко слипались, пересохший язык едва поворачивался.

- Нельзя смотреть на них! Светлячки опасны для слепых!

Тон её был более чем серьёзен. Тоненькие светлые бровки вздыбились, лоб нахмурился несколькими маленькими морщинками. Она знала, что с ним происходит, и чем всё может закончиться.

- Какие светлячки? – с трудом оторвав взгляда от скользящего призрачного хоровода, спросил Фидель.

Голос этого милого создания был той самой маленькой соломинкой, за которую он всё ещё держался краешком своего порабощённого сознания. И в те моменты, когда говорил с ней, боль утихала, зов их ослабевал, и случалось так, что Фидель вспоминал многое из уже случившегося и главное то, как оказался по ту сторону реальности. Когда туман рассеивался, становилось страшно. И стоило ему вновь повернуться, вслушиваясь в песнь сметенных душ, как он тотчас ощущал себя затянутым в блаженную и опасную трясину магического болота.

- Недавно Преступившие Грань! Чистые души! Их свет самый опасный из всех! – проговорила она и, после с лёгкими нотками умиротворения, добавила – Хотя, и самый красивый!

- Вот оно что! А а а… – хотел он снова спросить, но тут же осёкся.

- Не смотри, не смотри на них, пропадёшь! – всё твердила она.

Фидель не сводил глаз с мистической картины, всё глубже погружаясь в те области, из которых уже не было возврата. Маленькая странница поняв, что слова её теряют свою силу, решила действовать. Во что бы то ни стало, она хотела спасти его. Но зачем?

- Но они… - сипло, еле слышно говорил он. – они, зовут меня! Зовут, помочь! Я должен помочь им!

- Ты не поможешь им! Им не нужна помощь! Они ожидают!

- Ожидают! – отрешённо повторил за ней Фидель. - Но чего?

- Они здесь ненадолго, не беспокойся. Они покинут Сумерки, когда придёт время. А ты можешь остаться здесь навсегда. Посмотри на меня, не отводи глаз! – чётко и выразительно произнесла она, как учительница начальных классов своим маленьким несмышленым ученикам.

Она подошла к нему, медленным плавным движением, не касаясь, провела своей маленькой ручкой перед его застывшими широко раскрытыми очами. На миг задержала свою ладошку, а затем резко встряхнула ей, словно, отряхиваясь от какой-то нечистоты.

Резкая вспышка света ослепила его недвижные, привыкшие к темноте очи. В бешеной пляске перед мысленным взором проносились эпизоды всего, что уже успело приключиться за этот бесконечно долгий день. Твердь уходила из-под ног. Он проваливался, кружа, точно сорванный бурей лист, падал вниз, с огромных недосягаемых прежде высот. Не выдержав, Фидель, словно, подстреленная дичь, камнем рухнул с колен наземь, уткнувшись белым лицом в расплесканную повсюду грязь.

Когда глаза, нервно затрепетав, раскрылись, он снова ощутил себя лежащим на сырой земле. Над головой хмурилось тяжёлое сумеречное небо. Бесконечные караваны клубящихся вздыбленных тёмно-серых облаков, грузные и неповоротливые, словно огромные космические корабли, неспешно проплывали в вышине, вдоль по сумеречной дороге. Усиливался дождь, увесистые капли хлестали лицо, ударяясь о чёрную гладь, вспенивали тёмные озерца скромно раскинувшихся вокруг луж. А прохладный ветерок, тихонько поскрипывал, раскачивая проржавелые качели, петли оконных рам, осунувшиеся железные, и деревянные двери многочисленных подъездов.

Его взору предстала всё та же маленькая белокурая девочка, крепко сжимавшая в руках мягкую игрушку - большого коричневого медведя. Он не признал её, дивился ей, не верил тому, что действительно различает истинно живой светлый образ. Её белоснежное убранство изумляло, несмотря на царящую вокруг грязь, платье не испачкалось, и дождь ни сколь, не намочил его.

- Ты, ты… - начал, было, он, но глухо закашлялся – Ты сон!?

- Не знаю! – она нежно улыбнулась, понимая, что он совершенно ничего не помнит. – Считай, как тебе больше хочется. Живые и мёртвые тоже считаю друг друга сном. А живые живых – явью, и мёртвые мёртвых явью! Каждый сам решает, что реально, а что нет.

- Если дотронусь, не растаешь? – спросил он с наивностью свойственной ребёнку.

- Дотронься и узнаешь!

Речь её тверда и уверенна. Голос, кажущийся юным, исполненный скрытой силы, был одновременно и по-детски мил, и по-взрослому серьёзен. А её ослепительная улыбка, рассекающая бледный сумеречный свет, отнюдь не говорила о весёлости, лишь о искренности слов. Она была похожа на маленького бесстрашного ангела, укутанного в широкого размаха, белоснежные крылья. Фидель протянул скованную лёгкой дрожью руку. Ладонь коснулась маленького плеча, но пальцы не встретили ощутимой телесной преграды. Они прошли насквозь, не встречая ни малейшего сопротивления. Не смотря на живость красок, она была бесплотна и не осязаема как тень.

- Ты призрак? Ты одна из них? – Фидель хотел было кивнуть в ту сторону, где кружили призрачные существа. Но тут же понял, что сказал глупость. Она никак не могла быть одной из недавно виденных им расплывчатых детских силуэтов.

- Нет – с лёгкостью проговорила она – Я другая. Поднимись, поднимись, не лежи! – она заставила Фиделя оторвать спину от земли. – А теперь, представь, что я такая же, как ты! Закрой глаза, представь!

- Как, как представь? – удивлённо переспросил он.

Мысли то рассеивались по углам сознания, то вновь гонимые неизвестной силой наводили отчаянный сумбур. В голове было жутко не прибрано, всё лежало не на своих местах, происходящее накладывалось на произошедшее, и наоборот. Ход времени был непонятен. И неясным оставалось, где сон, а где явь. Как вообще сейчас, после всего случившегося, можно было что-либо представить, он не понимал, но повиновался ей.

- Просто представь! – спокойным тоном вновь повторила она.- Закрой глаза, я помогу тебе! Ну же, закрывай!

Фидель закрыл глаза и попытался сделать то, о чём его просили! Веки его нервно подёргивались. Он думал, что ничего не выйдет, но как ни странно, сконцентрироваться получалось легко. Ощущалось присутствие незримой силы. Мысли перестали путаться. И в воцарившемся покое он представил, что эта маленькая фигурка в действительности своей такая же, как и он. Что она тоже вдыхает воздух, что она осязает предметы, что в волосах её также гуляет вольный ветер.

- Представь, как мы играем с тобой. Как качаемся на качелях! – сказала она нежным голосом, аккуратно поправляя длинные пшеничные локоны своей маленькой рукой.

Фидель погрузился в глубины воображения. Он увидел себя посреди небольшой пышной от зелени поляны. Услышал ласковое пение птиц, голос ветра, и всё тот же чарующий детский смех. Посреди поляны стояли внушительных размеров разноцветные качели. И вот спустя мгновение, ясно представляя, он уже смотрел на неё, не отрывая глаз. Качели высоко вздымались вверх, к прозрачной, нежной сини полуденных небес. Ему стало так хорошо на душе, так тепло, так уютно, как ни бывало, наверное, с самого детства. Он смотрел на неё внимательным благоговейным взглядом. Видел, как вздымаются подхваченные ветерком её длинные светло-русые локоны, как улыбка её ослепительно блестит в солнечных лучах. И глаза его потихонечку начали набухать солёными каплями слёз. Он тихо плакал, не в силах ничего поделать с собой. Память вдруг ожила моментами давно ушедшего прошлого. Перед глазами проносились моменты беззаботного детства. Те моменты, которых он уже и не помнил, вдруг, предстали пред ним в старом неизменном свете.

- А теперь дотронься до меня! Не открывай глаз! – ласково проговорила девочка в его видении. Фидель мгновенно отпрянул от нахлынувших воспоминаний и вновь протянул руку к ней. Теперь пальцы упёрлись в её маленькое плечико, почувствовалось настоящее человеческое тепло.

- Ты чувствуешь? – мягко произнесла она!

- Ты настоящая, ты живая! – еле слышно проговорил он в ответ, открывая слезящиеся глаза.

- Ну, вот видишь! Я же говорила! Каждый получает то, во что верит больше всего.

- Кто же ты на самом деле? – и радость, и удивление овладели им в одночасье. Наконец, хоть одна живая душа в этом призрачном мире. Как же Фидель был рад ей.

- Эллариан. – ответила она тихим ласковым голосом, словно шелест листвы!

- Эллариан! – медленно вслед за ней повторил он, словно, получал неземное удовольствие от произношения каждой буквы её волшебного имени.

- А как зовут тебя? – спросила она его.- У тебя же есть имя?

- У каждого человека есть имя! Но не каждый любит своё имя.

- Глупо не любить своего имени! – поучительно проговорила Эллариан, после чего добавила - своего настоящего имени! Ты не любишь его?

- Да, нет! - ка то безразлично заговорил Фидель - Я нормально отношусь к своему имени. С чего бы мне его не любить!?

- Как звучит оно?

- Фидель! - коротко, без особых объяснений и дополнений произнёс он.

- Имя красивое, но оно мертво, как и язык на котором некогда звучало! Так зовут тебя люди в твоём мире. Звуки эти не больше чем напрасное сотрясение воздуха.

- От чего же так сурово? - удивлённо спросил он.

Фидель даже улыбнулся. Ему показалось забавным, то, как Эллариан говорила. Серьёзные речи из детских уст звучали весьма не обычно. Иногда даже становилось не по себе. Уж больно она была умна для ребёнка. Да и что могла бы делать здесь девочка её лет!? Гулять, играть!? Это, казалось, абсурдным! Но добиться чего либо, о том кто она и откуда, Фидель ни как не мог, и потому решил не настаивать на вопросах, а больше слушал! Если она решит, то сама скажет всё, что посчитает нужным. Рядом с ней он ощущал небывалое спокойствие, и даже умиротворение. Странным образом хотелось жить и постигать. Фидель слушал её ласковый, местами строгий голос, раны его залечивались, туман колдовского морока рассевался, в голове постепенно прояснялось.

- У тебя есть и другое имя! Настоящее!

- Настоящее!? А, чем же это не настоящее?

- Я уже сказала!

- Но, в таком случае, я не знаю своего настоящего имени! – равнодушно ответил он без единой ноты сожаления в надорванном хриплом голосе.

- Придёт время, и ты узнаешь его! Наверное, трудно жить, не зная, кто ты?

- Я человек! – сказал довольно уверенным тоном Фидель. – человек. – повторил он, с каким то уже раскаянием в голосе. – человек.

Каким же пустым сейчас показалось это некогда воспетое гуманистами гордое величественное слово «человек». «Человек дитя природы», который совсем ничего не знает о своей скорбной матери. Он не смотрит в её истекающие слезами очи, а только жадно высасывает из неё последние соки. Он не знает ничего о ней, а потому не знает ничего и о себе! Кто он? Зачем пришёл в этот мир? Куда уйдёт после смерти? Фидель смотрел по сторонам и дивился! Невиданное чудо! И мрачно, и таинственно! Быть может каждый после смерти попадает именно сюда!?

- Я хотел спросить, ты же знаешь ответ, точно знаешь!

- Тише, тише! – приставив указательный палец к губам, тихонько проговорила она. – Что-то не так!

Её детское личико вновь сковала взрослая серьёзность. Эллариан стояла, насторожившись, и словно, прислушивалась к чему-то. Глаза её беспорядочно взирали то на Фиделя, то на сумрачное небо возгораемое периодические от частых молний, то по сторонам, где всё постепенно погружалось во мрак.

- Что? Что? – заметив беспокойство на её лице, спросил Фидель.

- Ты не слышишь? – тихонько спросила она.

- Нет! А, а что?– Фидель прервался на мгновения, прислушиваясь к сумрачной тишине - Что я должен слышать?

- Надо уходить отсюда! Идём, идём же, поднимайся! – скоро и как то повелительно проговорила она.

- Что случилось? Чего я не слышу? – спросил Фидель. Голос его был свободен от испуга. Казалось, теперь он был готов к чему угодно.

- Стражи, Стражи идут! – подойдя к нему, шёпотом проговорила Эллариан. - Надо срочно уходить, пока не заметили нас!

- Какие ещё стражи!? – недоуменно переспросил он.

- Вставай же! Пойдём! Не стоит дожидаться их!

Фидель с трудом поднялся в полный рост. Затёкшие ноги сильно болели. Спина не разгибалась. Становилось заметно холоднее. Одежда вымокла насквозь, и тело сковывал озноб. По старой привычке он похрустел всеми позвонками скованной долгим бездействием спины, отряхнулся и взглянул на небо. В лицо ударил безвкусный ветер. Дождь заметно ослабел, но, не прекращаясь совсем, продолжал настырно моросить.

- Темнеет!? Если дело к ночи, то рассвет должен быть!? – проговорил Фидель. Спрашивал ли он, или утверждал, было не понятным!

- Ночь! А после Сумеречный рассвет! Скоро ты не сможешь ступить и шагу! – отозвалась Эллариан.

- Я? – недоуменно переспросил он. – Ты видишь в темноте?

- Да, я вижу! Так, что я возьму тебя за руку! Так будет надёжней!

Небо всё ещё, тускло светилось мертвенным серым светом. Но всё, что ютилось на земле, уже успело сгинуть погребённое под клубами чёрной магической дымки. Предметы, вокруг, теряя свои очертания, расплывались теснимые усиливающимися тенями. Знакомая детская площадка до неузнаваемости изменилась, казалось, она совсем опустела! Фидель взглянул на маленькую хрупкую фигурку настороженно стоявшую возле него. Неописуемый контраст! Это была завораживающая картина, маленький ангел, посреди утопающего в слякоти и грязи, полуразрушенного, скованного сумрачным светом мира. Образ её по-прежнему был полон скрытой тайны! В свете очередной молнии её платье, белое личико, и пшеничные волосы, словно, фосфорные напитывались этим грозовым светом, и некоторое время после, освещали вокруг себя небольшое пространство.

- Пойдём же! – скоро проговорила она.

- Пойдём! Раз нам нельзя терять ни минуты!

Эллариан резко остановилась, погрузившись в раздумья.

- Что с тобой? – спросил Фидель.

- Знаешь, такое смешное выражение, такое странное, неестественное! Давно я не играла среди людей, давно не слышала его! Вы всегда торопитесь, всегда, куда-то спешите, вся ваша жизнь одна большая гонка. Но на самом деле, нет ни какой гонки! И не зачем гнаться!

- Какое выражение? – переспросил он.

- Не стоит терять ни минуты! – повторила девочка.

- Почему неестественное? Чем?

- Здесь в Сумеречье времени не существует!

- Как? – изумлённо спросил Фидель.

- А, так! – коротко заключила Эллариан.

- У меня ощущение, что я очень давно здесь нахожусь! Ну, не знаю, сколько точно, но мне кажется более суток.

- На самом деле, не прошло и минуты! Ну, всё пойдём, у нас ещё будет время поговорить!

- И что, здесь можно жить вечно?

- Вряд ли такая вечность окажется по зубам смертному! – многозначительно и как то совсем по-взрослому ответила Эллариан.

- Я не понимаю тебя! Не понимаю! Ты загадка! Каждое твоё слово, как загадка!

- Пойдём! Не стоит оставаться здесь! Это не безопасно!

- А почему я слушаю тебя, почему верю тебе? – он взирал на неё с верху в низ, но не смотря на то, что она была маленькой беззащитной девчушкой, разговаривал он с ней как с равной.

- Без меня тебе всё равно отсюда не выбраться! – важно, и сухо отрезала она.

Он промолчал! Аргумент был весом. Да, и не было в нём и малой доли того эгоизма, каким обычно оперировал людской род. Холодный рассудок совсем не детского разума – вот чем блистала её речь. «Кто ты? Кто ты Эллариан?»: спрашивал он себя. Через мгновения Фидель почувствовал маленькую тёплую ладонь в своей взмокшей руке. Небывалое спокойствие приняло его в свои объятия. Они уверено зашагали в неизвестном направлении, мимо сгрудившихся проржавелых гаражей, мусорных баков, и полуразрушенных стен осунувшихся высоток. И через мгновения сгустившаяся мгла захлопнула за ними свои двери.