Что такое гомосексуализм, зачем он людям? И ведь что примечательно: чем выше уровень цивилизации, тем больше людей, предающихся этому осуждаемому обществом и всеми религиями пороку. И порок ли это? А может быть, закономерность, связанная с тем, что, двигаясь от первобытного костра к электрическому сиянию, человечество отдаляется от природности? В какой большой город ни приедешь — всюду они, и с каждым годом их всё больше, и держатся всё открытее. Это неспроста, это некий знак, и дело тут не в падении нравов и не в распущенности. С человеком происходят какие-то важные процессы, смысла которых мы пока не постигаем. Культура влечет за собой утонченность, утонченность приводит к противоестественности. Мужчине уже не нужно быть сильным, это становится пережитком. Женщина перестает понимать, с какой стати она должна уступать первенство, если мужчина более не является сильным полом. Через каких-нибудь сто лет общество (во всяком случае, его культурная часть) будет сплошь состоять из женственных мужчин и мужеподобных женщин. То-то перепутаются все инстинкты и плотские устремления!

Борис Акунин, "Пелагия и красный петух" (близко к тексту)

 

«Любым любовным совмещениям

даны и дух, и содержание,

и к сексуальным извращениям

я отношу лишь воздержание»

Игорь Губерман (русский писатель)

 

С огромной скоростью носясь по квартире, я собирал сумку, ругая себя за то, что оставил это важное дело на последний вечер. Завтра, в семь утра, автобус должен отвезти меня в санаторий, где я отдохну, наконец, от всех своих житейских проблем, впервые, пожалуй, за пару лет. Но это если я, конечно, успею упаковать свои чертовы вещи.

А может, удастся завести какой-нибудь необременительный роман?.. Внешностью Бог не обделил, за что ему огромное спасибо. Хрупким юношей меня назвать сложно: в свои двадцать я выглядел сложившимся мужчиной с вполне оформившейся мускулатурой. Я любил спорт пламенной любовью и не брезговал любой возможностью потренировать тело. Еще мальчишкой ходил на плавание, затем каждый день гонял по десять–двадцать километров на велосипеде. После всерьез увлекся тренажерным залом и железом, но когда цена абонемента стала неоправданно высока – принялся заниматься дома и недурно преуспел. Ну, это так, лирическое отступление. Черты лица у меня выразительные, глаза – голубые, а ресницы – черные, русые волосы подстрижены классически и, в общем–то, зеркальным отражением я доволен.

Однако небольшой нюанс в моей неотразимости все же присутствовал: с сексуальной ориентацией мне не повезло. Хотя, вообще–то, это спорный вопрос: меня–то все устраивало. Правда, личную жизнь приходилось держать в тайне.

Уже ночью окончив собирать вещи, я лег поспать перед отъездом. Признаться, это был мой первый отдых за очень продолжительное время: с тех пор, как умерла мама, мне было не до курортов. Я немного нервничал, и провалиться в сон не удавалось довольно долго.

 

Попав в санаторий, я пол–утра убил на регистрацию, заселение и получение медицинской карточки после приема у врача. Зато после, оставив все дела и разбор сумок на потом, я опрометью бросился из корпуса и выбежал во двор. Господи, какое же все здесь родное! Но как же разрослись ели, скоро за ними не видно будет скамеек. Я присел на лавочку под каштаном. Помню, в детстве, по вечерам, на этой скамейке можно было наслаждаться видом звездного неба. Теперь же весь обзор закрывали раскидистые ветви дерева. Я глубоко вдохнул пьянящий, полный ароматов летней природы воздух и с глупой улыбкой повертел головой по сторонам. Все как раньше, когда я был еще маленьким мальчиком!

Посидев где–то с полчаса, я все же заставил себя пойти распаковать вещи. В блоке на две комнаты с туалетом и душем меня поселили с каким–то мужчиной: я в одной комнате, он в другой. Подобное расселение было довольно удобным и выгодным, если учесть, что блок рассчитан на четырех человек. Просто заезд оказался не слишком густозаселенным: из возможных двухсот отдыхающих заехало только девяносто. Это я услышал в автобусе.

Я разбирал свою сумку, которую вчера с таким трудом паковал, и гадал, кого же ко мне подселили?.. Мой сосед еще не приехал из города, и я решил, что он прибудет вечерним автобусом. А может, собственной машиной? Наверное, работа или дела задержали… Было б неплохо, если бы он оказался молодым и компанейским. А то, как я успел заметить, девяносто процентов контингента составляли либо пенсионеры, либо мамы с маленькими детьми. Остальной, не шибко значительный процент, представляла молодежь, из чьего возраста я вышел лет пять назад. А провести в одиночестве все восемнадцать дней мне жутко не хотелось. Дикая природа и чуждое для города затишье благотворно лишь первый день. А затем наступает скука.

Я позавтракал, проведал три прекрасно оборудованных пляжа и остановил свое внимание на одном из них, вдоволь накупался, позагорал, пообедал, слегка вздремнул – сказалась нервная ночь – а моего соседа все еще не было. Я вышел во двор и сел на скамью напротив входа, чтобы рассмотреть прибывшую вторым автобусом толпу. Так и есть – половина дедушек, половина мамочек. Черт подери. Я уныло поплелся в комнату, чтобы лицезреть соседа непосредственно, но к моему величайшему воодушевлению, блок все так же оставался пуст. Значит, он приедет на машине!

Я погулял по аллеям, успел поужинать, но на территорию санатория никто не приезжал. Мне надоело это ожидание неизвестно чего, и я устроился все на той же лавочке, чтобы немного подышать воздухом, краем глаза наблюдая за дорогой со стоянки.

Неожиданно в поле моего зрения попал идущий к корпусу человек. Это был парень лет двадцати пяти с двумя аккуратными сумками. Он скрылся в здании, а я, наученный горьким опытом, не помчался в номер, а остался сидеть.

Через некоторое время, когда стало уже смеркаться, парень вышел из корпуса и, секунду поколебавшись, подошел к моей лавочке, закурив на ходу.

– Не помешаю?

Я улыбнулся и подвинулся. Он сел, выпустил дым и повернулся ко мне.

– Меня поселили с каким–то парнем. В каком ты номере?

– В триста втором, – с надеждой ответил я.

– Значит, я твой сосед, – спокойно кивнул он.

Мое сердце возликовало и сделало тройное сальто. Он улыбнулся, подал руку и произнес:

– Давай знакомиться. Меня Виталий зовут.

– Эдуард, – я пожал его ладонь. Мы немного помолчали. Виталий докурил и приступил к вопросам:

– Ты здесь уже отдыхал раньше?

– Да, в детстве, с мамой, – ответил я. – А ты?

– Нет, я тут впервые. Друзья посоветовали – тишина, говорят, покой. А что тут у нас за народ? Девчонки есть симпатичные?

Я не смог сдержаться и фыркнул:

– Есть красотки, как же! Только за знакомство с ними грозит статья «Растление малолетних».

Виталий помрачнел и сплюнул.

– В общем, сплошная детвора, их мамки и старики. Ни девчонок, ни парней. Только мы с тобой примерно в одной возрастной категории, – отставив робость, докладывал я свои впечатления.

– Ну, раз только мы, значит, сам Бог велел нам подружиться, – улыбнулся Виталий. – К тому же, еще и живем вместе.

Чтобы скрыть смущение, я закурил. Не скрою – он мне понравился. Манерой поведения – вежливой, но раскованной. Тоном – спокойным, но слегка насмешливым. Понравилась его фигура, сильное и гибкое тело. Черные, как воронье крыло, волосы.

Мне никогда не завести с ним роман, и это тоже мазохистски нравилось, как нравится все запретное. Я своим острым, наметанным глазом заметил тонкую бледную полосу кожи на безымянном пальце, которая не загорала под обручальным кольцом. Кольцо–то парень снял, но отметину не скрыть. И еще его вопросы о девчонках.

Все это составляло ясную, не дающую мне шансов, картину.

 

Виталию было двадцать пять. Двадцать пять с половиной, если быть уж совсем точным. Он вел свой бизнес и сам воспитывал сына, потому что весной развелся с женой. Подробности я не выспрашивал, было еще слегка неловко.

Несколько дней мы привыкали друг к другу. Привыкали жить в одном блоке. Он иногда уезжал по делам в город, и я оставался один. В такие моменты мне было очень скучно, и я шел на пляж, чтобы хоть немного отвлечься, в результате чего мои русые волосы чудовищно выгорели на солнце, а кожа, наоборот, приобрела ровный темный оттенок.

Виталик сначала даже не успевал попадать на пляж, но потом его поездки в город резко прекратились и мы стали все свое время проводить вдвоем. Мне было интересно в его компании. Он оказался общительным, дружелюбным и веселым. Выяснилось, что он воспитывался в детском доме, потому что его родители погибли в автокатастрофе, когда он был еще маленьким.

Нам было не скучно вдвоем, и я был рад, что пусть и без романа, но мой отдых пройдет не мимо.

 

Мы сидели на скамье, дожидаясь ужина, и лениво болтали.

– Эдик, ты ведь сирота?

Я медленно кивнул и посчитал нужным добавить:

– Мой отец жив, но я его ни разу, за последние пятнадцать лет, не видел.

– Расскажи о себе, Эдуард, – он внимательно посмотрел на меня и развернулся в пол-оборота, чтобы лучше видеть мое лицо. Я набрал в легкие воздух, и начал:

– Мои родители развелись, когда я был еще ребенком, и отца своего помню плохо, потому что он уехал в другую страну на заработки. Полагаю, преуспел. Во всяком случае, алименты от него приходят исправно.

– Алименты? А не великоват ты для алиментов? – Хмыкнул Виталий. Я, не обратив внимания, продолжил:

– Когда мне было семнадцать лет, от сердечного приступа умерла моя мама, и я остался совершенно один, без средств к существованию. Отец узнал и пообещал присылать денежные переводы просто так, без решения суда. Чтобы поддержать мне жизнь…

– Теперь понятно, – кивнул он. – Совесть мучает, откупиться решил.

– Возможно, – не стал спорить. – Но я благодарен ему за эту помощь.

– Еще бы, – сочувственно произнес Виталий. – Только не обижайся, но могу я спросить, на что ты живешь?

Я смущенно пожал плечами и стал загибать пальцы:

– Во-первых, папины переводы очень выручают. Во-вторых, я неплохо учусь и получаю стипендию. В-третьих, государство расщедривается на жалкие гроши – пособие по сиротству. Еще я подрабатываю. Ну, а если очень туго становится – сдаю две комнаты в своей квартире, а в третьей живу сам.

Виталий задумчиво положил голову на локоть.

– По специальности работаешь?

Я засмеялся:

– Шутишь что ли? Кому нужен финансист–третьекурсник? У всех работодателей сейчас требование – специалист до двадцати пяти лет с десятилетним опытом работы. В общем, – махнул рукой я, – по специальности еще рано. Не гнушаюсь любыми заработками. Когда–то пришлось особенно плохо – мыл полы в банке.

Мы грустно замолчали, и я первым нарушил паузу, весело тряхнув головой:

– Смотри – люди к корпусу тянутся. Наверное, столовая открылась!

 

– А почему ты так рано женился, Виталик? – Мы неспеша прогуливались после ужина по каштановой аллее, и атмосфера располагала к откровенности.

– Меня не спросили, – грустно усмехнулся он и, вздохнув, начал повествование, – я работал, тратил деньги в свое удовольствие, менял девчонок и был вполне доволен жизнью. Однажды я познакомился с одной прелестной блондиночкой. Красотка она была – что надо: грудь, задница, длинные ножки. Ну, мы и повадились проводить все вечера и ночи вместе, практикуясь в любви. Однажды у нас порвался презерватив, но мы не придали должного значения этому происшествию. Чертов гандон! В общем, через месяц заявляется эта прелесть прямо в офис, чинно дожидается в приемной своей очереди, заходит ко мне и, потупив глазки, сообщает, что беременна! Сначала я рассмеялся, потом удивился, а потом не поверил. Но, хватка, надо сказать, у нее железная. Никаких абортов, никаких отступных – только свадьба. Ну, ее можно понять: почему бы не выйти замуж, чтобы идиот всю жизнь тебя обеспечивал? Тут и родить не жалко, оно того стоит. Как я орал… Аж голова разболелась, но что толку? Виноват ведь, все время с ней проводил – не успела б у другого залететь. Пришлось жениться, Эдик. Как приличному мужчине.

Он грустно замолчал, и я легонько похлопал его по плечу. Мне было его жаль.

– Ребенок ведь не виноват. Его тоже не спросили, – улыбнулся я. – Ты ведь любил ребенка?

– Знаешь, сначала я искренне недоумевал, по какому праву это вопящее существо отнимает львиную долю моих нервных клеток? Почему оно теперь живет в соседней комнате и каждую ночь не дает мне спать? Не слишком ли высока цена за сиюминутное удовольствие, которое стало роковой ошибкой?

Я пожал плечами. Действительно, стоит ли это наслаждение такой расплаты?.

– Думаю, тебе приходилось все же не так сложно, как жене, – бодро предположил я.

– Ха, наивный! – Скривился Виталий. – Наверное, я чем–то сильно не угодил Богу, и ему показалось мало наказать меня порванным презервативом. Он, вдобавок, дал моей жене железные нервы и крепкий, здоровый сон, который вряд ли в состоянии потревожить даже артобстрел.

Я сдавлено хихикнул, понимая неуместность смеха и трагичность ситуации. Но Виталик покосился на меня и улыбнулся:

– В общем, как–то раз пришлось особенно плохо. Марина спала мертвецки, а я ужасно устал в офисе, и от переутомления никак не мог уснуть, ну и Игорь, конечно, не дремал. Я пытался разбудить эту сучку, но она только перевернулась на другой бок, а ребенок захлебывался воплем. Тогда мои нервы не выдержали, я вскочил и ворвался в детскую. Мегаваттный крик просто добивал. Я хотел одного – придушить этот источник шума и выспаться, наконец, за последние несколько месяцев!

Он сделал паузу, виновато пряча глаза. Я с нетерпением ждал продолжения.

– Не помню уже, что я хотел в том безумном состоянии, но я схватил ребенка на руки, случайно встретился с ним взглядом и замер. Стоял, как истукан, и со стороны, наверное, выглядел по–идиотски. Я просто вдруг увидел его глазки, и они были похожи на мои. Увидел его длиннющие черные ресницы, загнутые почти до бровей и мокрые от слез. Он на секунду замолчал, а потом тихонько завыл, и я подумал про себя: «Ну и сукин же ты сын, Виталий! Это же твой ребенок, твой! Это же половина тебя, падла ты бесчувственная! Он же не от скуки орет, а потому что ему плохо, плохо, а ты хочешь спокойно спать и больше не о чем не думать, эгоист чертов» Я прижал к груди этот теплый комок и неумело попытался убаюкать, но проблемы оказались посерьезнее. Тогда я осторожно опустил его обратно в кроватку, вихрем подлетел к Марине и за руку выдернул ее из–под одеяла. Думаю, что проснулась она только в детской, куда я ее приволок. Она механическими движениями перепеленала сына и ушла досыпать, а я внимательно наблюдал за ее действиями, впервые, пожалуй, за всю недолгую жизнь этого крошки. Я снова взял его и, прижав к себе, стал ходить по комнате, укачивая. И только тогда, Эдик, отчетливо понял, что в этом мире я больше не один. Что появилась родная мне по крови душа, за которую я в ответе. И я с тех пор ни разу не назвал сына ошибкой. Что–то такое понял в ту ночь, что–то, что Марина так и не поняла до сих пор…

Он замолчал, я тоже не находил слов. И без них все было ясно.

– Знаешь, – смутился вдруг он. – Я потом недели две себя бабой чувствовал, вон, мол, материнский инстинкт проснулся! А потом разозлился сам на себя за эту глупость: ну почему, если есть женщины, у которых этот инстинкт не включился, не может быть мужчин, которые осознали всю глубину и ответственность отцовства?

Я согласно кивнул.

– Прошло уже пять лет, а я с каждым днем люблю этого сорванца все сильнее! И, знаешь, ребенка ведь не обманешь. Слово «папа» для него – это целый мир, а «мама» – пустой звук…

Я улыбнулся и решился спросить:

– А почему же ты развелся?

– Не имеет значения, Эдик, извини, – помрачнел он, и мне стало неловко. – Могу только сказать, что для того, чтобы сына отсудили мне, я потратил на взятки целое гребаное состояние! Но деньги – это пыль, главное, что своего я добился. Однако мать, конечно, все равно имеет кучу прав. Вот и сейчас увезла его на море, и я не мог запретить…

– Это ведь ненадолго, – робко предпринял я попытку его успокоить. Он улыбнулся и кивнул головой:

– Конечно! В мои планы входит и вовсе лишить ее родительских прав. А пока пусть тешится неведением и думает, что ей все можно.

 

Вот так мы и отдыхали: спали, ели, загорали, купались и гуляли. Я принимал процедуры, чтобы подлечить свои расшатанные потерей матери нервы. Мое здоровье окрепло, и в санаторском спортзале я с удовольствием изматывал себя тренировками. Иногда, от скуки, ко мне присоединялся Виталик, и не было более приятных мгновений, чем украдкой разглядывать его обнаженное до пояса, мускулистое тело, лоснящееся от пота. Затем мы мчались на пляж, смывали с себя усталость и бродили по аллее.

Мы переговорили обо всем. О жизни, об увлечениях и мировоззрении, иногда плавно соскальзывая на темы, для двух парней, в общем–то, запрещенные. Я относился в эти моменты к разговору очень осторожно, подозревая, что Виталий просто ловит меня на провокацию. Меня это откровенно бесило, но потом и я стал чувствительно подкалывать его: невзначай ссылался на чью–то гомосексуальную биографию, высказывал различные предположения, вспоминал анекдоты и внимательно смотрел на его реакцию. Он был спокоен и невозмутим, и я начал подозревать, что он не так прост, как хочет казаться.

 

Вечером, уже ближе к концу заезда, после ужина, я вышел на улицу и, присев на лавочку, закурил. Виталий поднялся в номер переодеться, и я решил подождать его здесь. Сегодня он был в особом ударе и просто достал меня своими остроумными шуточками. Пришла мысль во всем ему признаться, ответить, наконец, на каверзный вопросик прямо, что девушки у меня нет, а мой последний парень исчез в неизвестном направлении три месяца назад. Я грустно вздохнул.

Виталик легкой походкой сбежал с крыльца и, улыбаясь, приблизился ко мне.

– Чего развалился как крутой босс? Поднимай зад – пошли на причал.

Я рассмеялся и встал.

Солнце садилось, и закатный свет был на редкость мягким и оранжевым. Мы шли, как обычно беззлобно подтрунивая друг над другом.

– А ты когда-нибудь смог бы поцеловать парня? – неожиданно спросил Виталий.

Его совсем уж откровенный вопрос чувствительно задел меня и я, резко остановившись, посмотрел ему прямо в глаза:

– Виталий, ты хочешь знать, гей ли я? Ну так спроси прямо, к чему эти детсадовские уловки? Давай называть вещи своими именами.

– Эй, Эдик, ты что? – Удивленно и примирительно произнес он, не ожидав, что я обижусь.

– Да, я гей, Виталик. Я гей. – Злобно сплюнув, быстрым шагом пошел вперед, оставив парня стоять в недоумении.

– Да подожди ты, Эдуард! Не спеши, – он догнал меня и снова шел рядом. – Не бойся, морду бить не буду, – усмехнулся, покосившись.

– Только попытайся – отхватишь, – возмутился и оскалился я. Он в знак примирения приобнял меня за плечи:

– Ну, ладно тебе, не рычи. Надеюсь, не очень жалеешь, что разоткровенничался?

– А чего мне жалеть? – Пожал плечами. – Я сам с собой живу в гармонии, тебе ее не нарушить.

– Молодец, – улыбнулся Виталик, все еще не убирая руку с плеча. – Знаешь, я вполне нормально отношусь к геям… Может, расскажешь, как это: секс с мужчиной?

По его вспыхнувшим глазам я сделал удивительный вывод: парень мечтает попробовать это сам. Он не боится, нет, такие, как он, ничего не боятся. Он ждет удобного случая.

Криво усмехнувшись, я свел разговор на нет и, сославшись на головную боль, вернулся в номер. Еще немного – и я сам предложил бы себя в роли сексуальной игрушки.

 

На следующий день мы вели себя, как ни в чем не бывало, только подколов и шпилек больше не было. Виталик утром дал мне понять, что рад меня видеть, я ответил ему тем же.

Целый день я провалялся на пляже, иногда засыпая, и даже отказался идти в спортзал. На меня напала какая–то апатия: не хотелось шевелиться, дышать, встречаться взглядом с волшебными глазами Виталия. Целый заезд я держал его на дружеской дистанции, а за два дня до отъезда он эту преграду сломал. Я был зол на весь мир.

Вечером мы собрались в моей комнате, чтобы поиграть в карты.

Виталий, по обыкновению, был разговорчив и весел, но я нутром чувствовал возникшее между нами напряжение. Чтобы не усугублять ситуацию, я всецело погрузился в игру.

Выиграв очередную партию, весело швырнул ему колоду и засмеялся:

– Шурши, слабак!

Он как–то странно на меня посмотрел и елейным тоном переспросил:

– Ах, шурши?

В мгновение ока, отбросив карты на пол, мы сражались в шуточной борьбе. Я не особо старался победить, и Виталий, оказавшись сверху, держал мои руки и не давал шевельнуться. Наши взгляды встретились, и шутка перестала быть шуткой. Он приблизил свое лицо и осторожно коснулся губами моих губ.

– Ты соображаешь, что делаешь? – Севшим голосом осведомился я. Мне было жаль этого хорошего парня, который балансировал на самом краю гомопропасти, и мог по неосторожности туда свалиться. Я не хотел, чтобы он всю жизнь жалел о своем поступке.

Вместо ответа Виталий снова меня поцеловал.

– Ты с ума сошел. Прекрати, пока еще не поздно. Никто не узнает, обещаю…

– Да, я сошел с ума. И уже поздно. – Хрипло прошептал он.

Он сорвал с меня футболку, я спрятал от греха подальше свои очки. Он жадно ласкал мою шею. Сопротивление моих штанов Ому даже не снилось.

Все получилось как-то само собой, не подчиняясь нашему здравому смыслу.

Немного восстановив силы, Виталий, сославшись на поздний час, поспешил к себе, а я закурил прямо в постели.

 

Утром, собираясь идти на завтрак, я встретился в коридоре блока с Виталиком. Он был одет по–городскому и держал в руках какую–то папку.

– Доброе утро, – улыбнулся я.

Он окинул меня взглядом с ног до головы и хмуро кивнул в ответ на приветствие. Меня, честно говоря, покоробило: вообще–то вчерашнее происшествие было его инициативой.

– Я на работу, – сообщил он.

– Скатертью дорога, – развязно дернул я плечом и неспеша двинулся по коридору этажа. Где–то на лестнице он меня обогнал и, не глядя, продолжил свой путь. Я держался независимо, но в душе было горько и обидно.

Вкусный завтрак не лез в горло: не было аппетита. Оставив практически нетронутую еду, я вышел на улицу. Светило одурманивающее, яркое солнце, и блеск реки так и манил на пляж, но я развернулся и пошел совсем в другую сторону. Еще ребенком исследовал все окрестные дороги и теперь, ностальгируя по былым временам, решил повторить маршрут.

Сначала пришел на причал. Кучи рыбаков обсели его со всех сторон, и мне толком не удалось подойти к ласковой глади воды, под которой скрывалась черная глубина. Постояв на вышке и задумчиво поглядев на прекрасный пейзаж, который не задел мою душу, я двинулся дальше.

Прогулялся по дачному поселку: как можно в трезвом уме и твердой памяти добровольно обрекать себя на муки огорода? Никогда не понимал дачи… Хотя люди за заборами были вполне довольны жизнью.

Становилось жарко. Я снял футболку и обувь: мой путь лежал через поле. Отчего–то безумно захотелось посетить детский лагерь в десяти километрах от санатория. Я, недолго думая, направил свои стопы по шоссе.

Солнце палило нещадно и пришлось одеться, чтобы не сгореть. Дальше нужно перейти три поля, снова оказаться на расплавленном асфальте и только потом на горизонте появится лагерь. Я мужественно преодолел все преграды, особенно скошенное пшеничное поле – на каждом сантиметре острая стерня врезалась в ступни, но я здорово натренировал ноги, ходя босиком, и почти не чувствовал боли.

Подойдя к лагерю, ясно понял, что на обед безнадежно опоздал. Но не это меня волновало – я практически бегом бросился на пляж, на ходу срывая с себя одежду. Оставив вещи на песке, с разбегу нырнул в восхитительно прохладную воду. Казалось, при соприкосновении с кожей, вода начинала интенсивно испаряться: жара стояла ужасная. Оставив на поверхности лишь ноздри, я впитывал в себя живительную влагу.

Вдоволь накупавшись и остыв, я тщательно намочил футболку, чтобы еще хоть какое–то время обратного пути не мучиться от зноя. Проходя мимо одного из корпусов лагеря, я заметил термометр и присвистнул – температура приближалась к отметке тридцать семь. Вздохнув, легкой трусцой отправился в родной санаторий.

Спустя вечность, попав на территорию, я первым делом рванул к реке и повторил водные процедуры. Остыв, едва дотащился до своего номера и без сил рухнул на кровать. Обед закончился час назад, но есть не хотелось. Я заснул, не успев толком осознать, как же устал.

Проснулся перед ужином, что меня вполне устраивало. Умывшись холодной водой, почти бегом спустился по лестнице и влетел в столовую. Виталия не было.

Я проглотил свой ужин, так и не поняв, что же съел. Затем, без зазрения совести, так же поступил и с порцией Виталика. Затем, скромно потупив глазки, попросил добавки у официантки. Умяв, таким образом, три тарелки, я понял, что день прожит не зря.

Только выйдя во двор, вспомнил, что мы с Виталием теперь больше не друзья. Я грустно побрел на пляж и, оккупировав один из ближайших к воде грибков, сел. Восхитительно красивый противоположный берег, садящееся солнце, легкая рябь… Я, наверное, чувствовал бы себя умиротворенно, если бы не сидящая в мозгу, словно заноза, мысль о прошлой ночи.

– Вот ты где! А я тебя искал, – легкие пальцы, пробежав сзади по моей шее, потрепали волосы. Я не обернулся. Виталик сел на скамью рядом. – Привет.

– Привет, – спокойно ответил я. – Как поработал?

– Хреново, – усмехнулся он и мгновенно посерьезнел. – Знаешь, Эдуард, ты не обижайся, что я утром был такой хмурый. Полночи не спал: мне необходимо было разобраться в себе.

– И уехал ты на целый день, чтоб меня не видеть? – Пожал плечами я.

– Так нужно было, пойми, – терпеливо объяснил он, все еще поигрывая моими волосами. – Здесь я ни к чему бы не пришел. Мне необходимо было уединиться.

– Понимаю, – ответил я, мягко высвобождаясь от его руки. – Не переживай – я даже случайно не упомяну о вчерашнем. Просто забудем, и все.

Он задумчиво посмотрел вдаль, и багровый диск солнца отразился в его карих глазах, подсвечивая их совсем уже нереальным светом.

– Если бы все было так просто, Эдуард… – наконец, произнес он. – Мне понравилось, и я безумно тебе благодарен: это были принципиально новые ощущения. Но…

Я искренне ему сочувствовал. Пару лет назад меня тоже тянуло к запретному плоду, а потом, наутро, я горько расплачивался утраченным достоинством.

– Виталик, это пройдет. В конце концов, все приедается. Забудь и верни лучше жену.

– Что ты несешь? – Разозлился он. – Вернуть эту шлюху, которая трахалась на чужой квартире с каким-то жидом, заперев моего сына в соседней комнате? Эдик, не советуй, если чего–то не понимаешь!

Я, сам того не ожидая, узнал причину их развода. Стало неловко, будто подсмотрел в замочную скважину: видимо, эти слова сорвались у Виталия нечаянно.

– Виталик, если мы сейчас не остановимся, то расскажем друг другу много такого, о чем потом будем жалеть.

Я встал и, не оборачиваясь, пошел в номер, устало опустился на кровать и сунул в уши наушники. Музыку громче, чтобы не слышать собственных мыслей – и пусть хоть пожар…

Стало совсем темно – видимо, несколько песен я проспал. Убрав плейер, разобрал кровать, разделся и собирался лечь, но в дверь тихо постучали. Чертыхнувшись, я натянул джинсы и отпер замок. Виталий вошел без приглашения и устроился на стуле.

– Не могу спать. Такое ощущение, будто мы не договорили. И о словах своих я не жалею, не беспокойся.

Я опустился на кровать. Он сел рядом и обнял меня за плечи.

– Ты мучаешь не только себя, но и меня, Виталий. Для тебя ведь все это игра…

– А для тебя разве нет?

Я понял, что сказал непростительную глупость. Криво улыбнувшись, поправился:

– Для нас обоих это просто игра. Стоит она твоего самоуважения?

Горячие губы коснулись моей шеи, и сердце едва не выпрыгнуло из груди. Я потерял голову от его ласк, и вся воля девалась неизвестно куда.

На этот раз между нами все было серьезно, и только лишь оральными ласками не обошлось. Мы хотели друг друга, просто до безумия.

Парень двигался во мне, наращивая темп, и горячая жидкость, пульсируя, наполнила его латексный чехол. Терпеть не могу эту дрянь, но без нее заниматься любовью легкомысленно и опасно.

Свалившись рядом, он тяжело дышал. Я чувствовал, что сил во мне не осталось: поход черт знает куда, продолжительные заплывы, а теперь еще и секс. Но спать не хотелось.

– Все нормально, Эдик? – Восстановив дыхание, спросил Виталик.

– Вполне, только твой локоть на моем горле слегка портит картину.

Мы лежали в одной кровати, обнявшись, словно чинная сложившаяся пара. Не хотелось думать, что завтра нужно уезжать домой. Что там меня уже заждались проблемы, например, нужно хоть немного обновить гардероб, а на это денег совсем не осталось, и придется срочно искать работу либо месяц не есть… Папин денежный перевод придет только в середине сентября.

– Эдуард? – Прошептал Виталик. – Можно задать нескромный вопрос?

– Ну, давай. – Меня позабавила его робость.

– У тебя были девушки?

– Конечно, – улыбнулся я. – Сначала у меня были только девушки, а потом…

– Когда ты лишился девственности?

– Это что – допрос? – Усмехнулся я. – В пятнадцать лет. С одноклассницей…

…Конец школьной дискотеки. Мы с парнями курили, прячась за угол здания. Девчонки хихикали и обсуждали танцы на крыльце.

Кавалеры провожают дам домой. Я положил глаз на свою одноклассницу Алиску, с которой танцевал большую часть вечера. Она стояла в самой большой компании и то и дело заливалась звонким смехом. Я неспеша подошел к ним и в наступившей гробовой тишине проговорил:

– Алиса, можно тебя проводить?

Она смутилась и сделала вид, что не расслышала вопрос. Со всех сторон раздалось сдавленное шушуканье. Что за народ эти девчонки?! Только бы посплетничать! Я повторил.

– Хорошо, Эдик, спасибо.

Мы удалялись со школьного двора, освещенные любопытными и завистливыми взглядами, словно прожекторами. Я знал, что половина парней из нашего класса были не прочь приударить за Алиской. Да и мне многие девушки строили глазки.

Мы шли по пустынным улицам и молчали, будто незнакомцы. Я не знал, как напроситься к ней в гости, а она не знала, как меня пригласить.

– Вот мой подъезд. Спасибо, что провел, Эдик.

Она скромно опустила глаза. Я, назло собственной неловкости, решительно шагнул к ней ближе и, обняв, поцеловал. Она для приличия слегка побрыкалась, но потом неумело ответила на поцелуй: у меня уже имелся кое–какой опыт после летнего лагеря.

Через пять минут я уже откровенно лапал ее, и она не сопротивлялась.

– У тебя родители дома? – Хрипло спросил я, вспоминая, что они у нее часто мотались по командировкам.

– Нет, – пискнула Алиска. – Только старенькая бабушка.

Мы, взявшись за руки, взлетели на третий этаж и уединились в ее комнате.

Я хотел раздеть Алиску медленно, чтобы насладиться ее стыдом, но это мне не удалось, и через минуту мы были полностью обнаженные. Друг другу в глаза мы не смотрели.

– У тебя есть… эти?..

Она залилась краской и не смогла выговорить интимное слово. Как хорошо, что я сегодня взял их с собой, а ведь все могло обломаться.

Она извивалась подо мной, словно змея, и постоянно вскрикивала: «Больно!», но я, придавив ее всем своим весом, лишал нас обоих невинности. Процесс не занял и десяти минут.

Я быстро оделся и помог одеться ей.

– Алиска, не плачь, – ласково прошептал, обнимая ее за плечи. Она, свернувшись клубочком, положила голову мне на колени. Из фильмов я знал, что сейчас полагается закурить, но курить совершенно не хотелось. Не хотелось строить из себя крутого. Я успокоил девчонку, попрощался и, слава Богу, незамеченный бабушкой, вышел из квартиры.

Утром, когда вошел в класс, глаза Алисы вспыхнули каким–то невиданным огнем, и она предложила сесть рядом. О нас уже успели пойти слухи, но я плевать на них хотел: глаза девушек еще никогда не светились так в мою честь.

Но вскоре она с родителями переехала в другой город. Я забыл ее спустя неделю…

…–Мило, – прокомментировал Виталий. – Да ты герой–любовник.

Я хмыкнул:

– На нехватку любви не жалуюсь.

– А как ты переключился на парней? – Лаская губами мое ухо, спросил он.

– После Алиски было много девушек, и одиноким я себя не чувствовал. Но в какой–то момент – мне было лет семнадцать – я ощутил, что чего–то не хватает. Не особо в себе копался, и все время пытался отогнать это назойливое ощущение. Пока однажды в голове не возникла четко оформившаяся мысль: «Хочу попробовать секс с парнем». Поверь, я долго взвешивал все «за» и «против». Часами лежал на диване и обдумывал этот вопрос, но страха не было. Благо, Интернет большой и геев там не меряно. Встретился с одним, с другим… Потом вживую знакомился. И завертелось…

Мы немного помолчали, и я пробормотал:

– Одно хорошо: моя бедная мама умерла, не зная, что вытворяет ее непутевый сын…

– За что ты казнишь себя, Эдуард? – Сочувственно спросил Виталик.

Хотелось ответить: «Через пару дней ты станешь казнить себя так же», но я промолчал.

Мы уснули вместе, не разжимая объятий.

 

Утром я проснулся один. Виталик бодро насвистывал в душе. Я оделся, умылся и, побросав некоторые не нужные больше вещи в сумку, вышел из комнаты.

– Доброе утро, Эдуард, – подмигнул мне Виталик. – Ты уже собрался?

– Доброе. Я записался на вечерний автобус – днем соберусь.

Он откашлялся.

– Я уезжаю сейчас. Не думай – не от тебя бегу! Просто отдых закончился – меня ждут дела, работа, сын… Собирайся – подвезу.

– Я уезжаю вечером.

– Почему? Охота тебе от автобуса до дома сумку тащить? – Уговаривал Виталий. – Я бы тебя прямо к подъезду довез. Да и что ты тут будешь один до вечера делать?..

– Спасибо, Виталик, но я поеду на автобусе.

– Как хочешь, – он пожал плечами и вытащил в коридор свои вещи.

– Давай провожу, – предложил я и, взяв одну сумку, пошел по коридору.

Мы добрались до стоянки, он, уложив сумки в багажник, присел на лавочку и закурил. Я устроился рядом. Помолчали – говорить было не о чем, обменялись номерами телефонов. Виталик вздохнул и улыбнулся:

– Ну, мне пора. Не скучай тут один!

Пожали друг другу руки и обнялись на прощание. Он посигналил и умчался в свою жизнь, а я остался сидеть на скамье, куря и бездумно поигрывая зажигалкой.

Я не понаслышке знал, что такое курортный роман, но отчего–то в этот раз было немного больно. Да что там немного…

Еще вчера все было как в раю – завтрак, обед и ужин, которые не нужно готовить, а нужно только кушать, солнце, пляж и река, бездумные прогулки, куда глаза глядят, веселая компания приятного парня и пусть две, но неописуемые ночи.

А сегодня вечером я буду драить родные пенаты, чтобы пустить в комнаты квартирантов. А потом стану бегать по городу, подбирая работу, которая устроит и потенциального начальника, и мое институтское расписание. И придется снова учиться по ночам, как проклятому, чтобы не потерять эти жалкие гроши, именуемые стипендией. И тогда уже будет не до таких глупостей, как любовь.

Виталик не шел из головы целый день. Сам себе не признаваясь, я тосковал, что вечером мы не встретимся. Что заезд и все, что с ним связано – позади.

Неужели я влюбился? Только этого мне не хватает, а так для полного счастья все есть! Ведь я был неглупый парень и понимал, насколько абсурдно привязываться к человеку на отдыхе. Но что–то отключило мой здравый смысл.

«К черту уборку! Закачусь–ка я в какой-нибудь бар и оттянусь хорошенько…» Усмехнулся, не веря собственным словам.

Не хотелось расставаться с санаторием. Здесь все осталось таким же, как в детстве, когда я отдыхал с мамой. Разве что только ежиков расплодилось. И фазанов. Все те же беседки, тропинки, деревья и пляжи: ничего не изменилось – изменился я. А тут, как и раньше, было уютно, и я снова горько прощался.

Полчаса на автобусе, десять минут к дому… Здравствуй, пыльный город! Глаза б мои тебя не видели… Здравствуй, дом. Вот я и вернулся. Не нужно так бурно выражать свою радость.

Я, ведя беседы с квартирой, был чудовищно одинок.

 

Поздним октябрьским вечером я возвращался из института, вымотанный до предела. Днем работа: устроился курьером на одну компьютерную фирму, а вечером уничтожающе нудные лекции. Дома никто не ждал – два студента–квартиранта уехали на выходные в родные поселки.

Я был голоден и вспоминал, что в холодильнике есть такого, что можно съесть, не готовя, когда хриплый голос окликнул меня в пустынном дворе:

– Э, чувак, гони бабки!

Я резко обернулся, силясь разглядеть в темноте обладателя голоса.

– Эдик, ты что – испугался? Не узнал? Это я.

Виталий подошел ближе, сияя во все тридцать два. Я в сердцах сплюнул:

– Ты что – совсем тронулся? Ничего я не испугался.

– Да ладно, – весело подкалывал он. – Аж побледнел.

Я улыбнулся – действительно, может, от неожиданности вздрогнул.

– Какими судьбами? – Спросил, искренне недоумевая, что занесло его в мои края.

– Да вот, захотелось тебя увидеть. Узнать – как ты.

– Ну, так и скажи – захотелось потрахаться, а все любовницы, как назло, заняты. Вот и вспомнил про меня, – вывел я стройную теорию.

– Зачем ты так, Эдуард? – Виталик посерьезнел и, полагаю, обиделся.

– Ладно, посмотрел на меня? Убедился, что я жив? Всего хорошего.

– Ну и черт с тобой, придурок, – выругался он и развернулся, чтоб уйти, но я почувствовал, что перегнул палку, и окликнул:

– Виталик! Стой. Извини, я просто устал сегодня. – Он обернулся и остановился. – Может, м–м–м… зайдешь в гости?

– Стоит ли? – Виталий хмурым взглядом окинул горящие окна многоэтажки.

– Пойдем, – мягко сказал я и зашагал по направлению к подъезду. Мы вошли в лифт, Виталий молчал, и от этого было неловко, будто бы это я иду к нему в гости.

Я отпер дверь и пригласил войти. Оказавшись в прихожей, тихо выругался на квартирантов, которые побросали в прихожей свои вещи перед отъездом.

– Эдик, не нервничай, я не санэпидемстанция, – усмехнулся Виталик, наблюдая мои попытки справиться с беспорядком.

– Ты голоден? Я сейчас быка могу съесть! – Выпалил я и провел его в ванную мыть руки.

– Нет, Эдик, я ужинал.

– Послушай, я в состоянии покормить тебя и…

– Спасибо, Эдуард. Если можно, кофе.

Я пожал плечами, приготовил ему кофе и занялся ужином: пожарил картошку, нарезал колбасу и затем с чистой совестью все это проглотил.

Виталик лишь тихо посмеивался, глядя на мой зверский аппетит. Я заварил себе чай, продублировал Виталику кофе и почувствовал, что расположен к дружеской беседе.

– Ты устроился на работу?

– Да, – отпив горячий чай, кивнул я. Очки мгновенно запотели и мы рассмеялись. – Теперь ни секунды покоя – днем работа, вечером институт, ночью уроки. Сплю по четыре–пять часов.

Виталик сочувственно кивнул.

– У меня тоже напряженный график, но это нормальное состояние, я привык. Вот только по пятницам более–менее свободно.

– Как сын?

– Хорошо, – улыбнулся парень. – Учит буквы и постоянно информирует меня, если находит знакомую на вывесках.

Я любил детей, но возможности с ними общаться у меня не было.

Мы болтали до поздней ночи. Вспоминали санаторий, смеялись и грустили. Говорили о своей теперешней жизни, о том, что произошло нового и что осталось старым. Нам совсем не было скучно, но время прощаться подкралось тихо и настойчиво.

– Приезжай еще, – несмело попросил я. – По пятницам, когда ты не занят, а Игорь у жены.

– У бывшей жены, – уточнил он и улыбнулся, – приеду.

Виталий пожал мне руку на прощание и вышел, а я, вернувшись на кухню, предался воспоминаниям, наплевав на то, что нужно учить уроки: сегодня единственный вечер я мог расслабиться и выспаться, оставив все дела на выходные.

Он ни разу не поцеловал меня и даже не прикоснулся, а я совсем забыл спросить, что он думает о том, что между нами было. Наверное, зря я его обидел во дворе…

С Виталиком было спокойно и хорошо, как с лучшим другом, но мне опять стало грустно.

Ну, неужели я не могу просто дружить с ним, не влюбляясь?

 

Всю неделю, как дурак, я ждал пятницы. Ругал себя за это, приводил сам себе, казалось, вполне разумные доводы и неоспоримые аргументы невозможности отношений с ним – и сам же себя не слушал, отмахиваясь от внутреннего голоса, как от назойливой мухи. Устал я за неделю снова порядочно, но предстоящая встреча окрыляла и вдохновляла.

Мы снова встретились во дворе в то же время, и на этот раз Виталий не отказался от ужина.

– Знаешь, Эдик, – начал он, когда мы перебрались из кухни в комнату, – чушь, конечно, но… Всю неделю ты у меня из головы не шел…

– Я тоже думал о том, что между нами было. – Посмотрев ему прямо в глаза, проговорил я. Он не отвел взгляд. Я пытался понять, что же он чувствует. – Ты не жалеешь?

– Нет, – спокойно ответил Виталий. – Я вообще живу по принципу: «не жалеть о том, что уже произошло».

– А повторить не хочешь?.. – Как это могло вырваться?! Господи…

– Хочу. – Он все так же спокойно сидел на диване, а я нервничал до дрожи. – Хочу, но не могу.

– Почему? – С плохо скрытой досадой спросил я.

– Чтобы у тебя не сложилось впечатление, что мне просто захотелось потрахаться, а все мои любовницы, как назло, заняты, – расхохотался Виталий. Я бросился на него в шуточной ярости, и мы снова, как когда–то, катались по дивану, сцепившись в неравной борьбе.

Наконец, Виталию надоело и, сжав меня в охапку, он задумчиво произнес:

– Вот интересно… Я бизнесмен, а ты простой бедный студент. Стой, не вздумай обижаться, я просто рассуждаю! У меня сын, а ты сам еще мальчишка. Я успел много повидать в жизни, ты же практически все время рос в семье, в тепле и уюте. Почему меня так неудержимо к тебе тянет, Эдик? – Закончил он каким–то особо проникновенным шепотом, от которого у меня на глаза навернулись слезы. – Ведь у нас нет ничего общего…

– Противоположности сходятся, – тоже шепотом ответил я.

– Неправильно, – улыбнулся он. – Мы с тобой как раз не противоположности. Вот был бы ты девушкой…

– Фиг тебе, – обиделся я. – Сам бы лучше девчонкой родился!

– Ты в мою сторону тогда бы и не посмотрел, – издевался Виталик.

Я начал говорить что–то очень обидное, но он даже не стал слушать и не дал мне закончить, мягко заткнув рот поцелуем. Я растаял, отдаваясь приятным и таким долгожданным ощущениям. Он без зазрения совести этим пользовался.

Сегодня он пожелал быть нежным. А меня душили слезы оттого, что вот сейчас мне так хорошо, но через несколько минут, когда он в последний раз поцелует меня и уйдет, станет ужасно плохо. Я сразу же начну скучать, осознавая, что это глупо и ждать мне нечего.

Виталий дарил мне незабываемые ощущения, я тоже выкладывался для него на полную. Чтобы он запомнил эти приятные минуты. Чтобы он хоть иногда меня вспоминал.

 

В эту пятницу мы приехали к Виталику. Поужинали, захлебываясь смехом, вымыли посуду, обсудили новости прошедшей недели, и я сковано замолчал: хотел сказать парню одну вещь, но никак не мог придумать нужных слов, и от этого нервничал.

– Что ты такой пасмурный, Эдуард? – Невозмутимо промурлыкал Виталий, прикуривая и выпуская дым в окно. Я тоже закурил и, пряча глаза, наконец, решился:

– Знаешь, Виталик… м–м–м… я ведь не только пассивный. Я не менее люблю и активную роль, так что…

– Среди оттраханых тобою мужиков меня никогда не будет, – все так же спокойно и невозмутимо ответил он, глядя в окно. Его слова больно стегнули меня, и я горящим взглядом уперся в его лицо.

– Называй это как хочешь, жизненной позицией, косностью… Это мой принцип, – продолжал Виталик. Мне стало обидно. – Если ты согласен принять меня таким, то замечательно. А если нет – нам не по пути.

Внутри меня бушевал тайфун, но я постарался сделать все, чтобы Виталий об этом не догадался. Сразу стало просто невыносимо находиться в его доме, в его компании и я, подавляя дрожь в голосе, проговорил:

– Знаешь, совсем забыл, еще ж уроки… В общем, мне пора.

– Какие уроки в пятницу, Эдик? – Перевел он на меня осмысленный и удивленный взгляд. – Почему тебе пора?

– Ну, просто нужно. Извини.

Я почти бегом бросился в прихожую и стал натягивать ботинки. Виталий оказался тут же.

– Да подожди ты, Эдик! Я отвезу.

– Нет–нет, не надо. Я доберусь, тут до остановки совсем близко…

Виталик медленно повесил обратно свою курточку и сложил руки на груди:

– Ты обиделся? Эдуард?

Я отрицательно помотал головой, пряча глаза и вдевая руки в рукава. Он, приблизившись, хотел обнять меня, но я, ловко справившись с замком, пробормотал прощание и вылетел из квартиры, чувствуя на себе обескураженный взгляд.

Даже не знаю, какое из чувств доминировало в тот момент, когда я шагал от дома до остановки. Обида ли на его категоричность? Злость ли на пренебрежение? Или стыд, чудовищное смущение?.. Я не старался разобраться в себе, и, рассматривая витрины магазинов, наоборот, пытался выкинуть досадную мелочь из головы.

«Нам не по пути». Почему я, дурак несчастный, думал, что дорог ему так же, как он мне? На что я надеялся? Где была моя голова еще летом?

Маршрутки не было долго, и я начал замерзать. Одежда была явно не по сезону, пора уже нацепить хотя бы шарф, но в мои планы не вписывалось так позорно удирать от друга.

Наконец, я забрался в, показавшийся раем, салон и устроился у окна. Чернота ноябрьского вечера стала плотнее. Мне было грустно оттого, что мы вряд ли когда-нибудь сможем найти компромисс.

Войдя в квартиру, я услышал трель телефона и, не успев разуться, бросился к трубке:

– Да?

– Нормально добрался?

Внезапно я взбесился и гаркнул:

– Волшебно, а твое, собственно, какое дело?

– Я волновался, ты же отказался от предложения подвести. – Виталик говорил спокойно, но я чувствовал, что и он на грани крика.

– А ты мне кто – мама, папа, двоюродная бабушка? Отчего это ты волнуешься?

– Эдуард, – процедил он сквозь зубы, – ты забываешься.

– Да пошел ты, – хмыкнул я. – Приедь – морду набей.

– С тобой бесполезно разговаривать по–человечески, – наконец, не выдержав, повысил он голос. Я был рад, что сумел его довести. – Какого черта ты строишь из себя обиженного? Я ведь просто хотел расставить все точ… Выяснить все заранее!

– Виталий, нам не по пути. – Безмерно усталым голосом процитировал его я и нажал отбой. Постояв пару секунд в размышлении, разулся и принял душ. Затем, погасив везде свет, лег в кровать и, закинув руки за голову, принялся размышлять, наблюдая за отсветами фонарей на потолке.

 

Наступила очередная пятница, но теперь мое существование уже не наполнялось смыслом ожидания. Я по привычке жаждал конца недели, но не мог себе ответить – зачем? Хотел плюнуть на все, примчаться к Виталию, извиниться и восстановить прежнюю непринужденность, но дурацкая гордость, которую я ошибочно принимал за чувство собственного достоинства, мешала это сделать. Мешала жить нормально, без проблем. Да и прежним уже ничего не будет…

Все же, не выдержав, вечером, сразу после института, я сел в маршрутку и покатил к Виталию. Меня тянуло к нему, словно магнитом, и никакие доводы не работали.

Открыв дверь, он безмерно удивился и съязвил:

– Надо же! Уже и не чаял увидеть твое высочество.

– Привет, – смущенно поздоровался я. – Можно войти?

– Ну конечно, – пожал он плечами, пропуская меня в квартиру.

– Не думал, что ты окажешься дома…

– Не ожидал меня застать и поэтому так смело приехал? Ладно, извини. Игорь заболел, я его к Марине не повез, весь вечер лечил.

– Заболел? Так я не вовремя? – Огорчился я – решительность меня покидала.

– Говори тише – он только что заснул. Ты вовремя, и я внимательно тебя слушаю, – сказал Виталий, приглашая меня на кухню.

Я устроился на стуле, посмотрел ему в глаза и, откашлявшись, пробормотал:

– Помнишь наш последний разговор?

– Еще бы не помнить, – хмыкнул он, разглядывая меня, будто видел впервые. – Ты намекал на свою гиперсексуальность.

– Что за чушь, Виталий? – Оскорбился я. Идея поговорить и во всем разобраться накрывалась медным тазом.

– Ну ладно, Эдуард. Прости, вырвалось. Я слушаю.

– Беру свои слова обратно, – вяло продолжал я, растеряв весь энтузиазм. – Забудь обо всем, что я тебе наговорил. Пассивный так пассивный.

– Стоп. Не думал, что ты так легко сдашься, – поразился Виталик. – Что за апатия? Где твоя независимость?

Я пожал плечами и отвел взгляд, наверное, представляя собою жалкое зрелище.

– В общем, наши отношения уже давно перестали быть для меня только игрой, – выпалил и, вконец осмелев, добавил, – по–моему, я тебя люблю.

Он молча смотрел на меня, не находя что сказать. Я встретился с его взглядом.

– Эдик, признаться… – Он вздохнул и замолчал. А затем продолжил, – Я не знаю, как реагировать. «Люблю» – слишком значимое слово…

– Я не кидаюсь словами, – жестко ответил я. – У меня было довольно много времени, чтобы прийти к этому выводу. Знаешь, у меня ведь с лета никого не было, кроме тебя.

– Эдик, ты тоже мне очень нравишься. Но отношения с парнем… Пойми, я не готов. Давай оставим все как есть, а?

– Согласен, – сложил я губы в подобие улыбки, но сердцу все равно было больно. – Пусть будет хотя бы так.

Наверное, он меня жалел, и деликатно перевел разговор на другую тему, но мне не нужна была его жалость. Я играл роль хорошего, душевного приятеля, строго следя за тем, чтобы случайно не сбиться на роль безответного влюбленного. Думаю, мне удалось – мы довольно сносно провели вечер и я уехал пораньше, чтобы он мог уделить время сыну.

 

Никогда не думал, что могу стать таким несебялюбивым и беспечным. Я по первому зову летел к Виталию и всегда был рад его визитам. После признания мне, как ни странно, стало легче: я больше ничего не скрывал и мог вести себя естественно, а Виталик стал относиться ко мне гораздо серьезнее и душевнее. Я не просил его ни о чем, не требовал невозможного, довольствуясь тем, что он мог мне дать.

Однажды, в пресловутую пятницу, я вновь сидел на его кухне, помогая готовить ужин, а сам хозяин делился новостями со своей фирмы. Раскритиковав в пух и прах одного нерадивого бухгалтера, он резонно заметил:

– Почему, черт возьми, он еще не уволен?

Я пожал плечами, справедливо полагая, что начальству виднее. Взгляд Виталия затянулся задумчивой поволокой, и он пробормотал:

– Эдик, тебе нужна работа?

Я растерялся. С одной стороны, хорошая работа всегда нужна, но с другой… Слишком много «но».

– Виталий, я не люблю, когда меня жалеют. Не нужно пытаться меня…

– Да что ты за идиот такой, Эдуард? – Все так же задумчиво ругнулся он. – Ну, всюду ты видишь заговор! Все люди пришли в этот мир с одной единой миссией – обидеть или унизить Семагина.

– Ну а как это еще понимать? – Спросил я. – Ты хочешь уволить человека, чтобы на его место взять студента–курьера? И это все совершенно без сексуальной подоплеки? Да побойся Бога, Виталик! Что люди скажут? И я с тобой не ради выгоды, – закончил уже жестче.

– Ты же вроде на финансах учишься? – Прищурился он, глядя на меня. Я кивнул. – И курьером ты работаешь не из любви к беготне по городу в промозглую погоду? – Снова нехотя кивнул. – Я ведь не раз тебя проверял – ты хороший профессионал. Четвертый курс – это, на самом деле, не так уж мало. И почему я должен перед всеми отчитываться при подборе специалистов? – Его глаза метнули молнии, но я не побоялся возразить:

– Ты же знаешь, что такое слухи и сплетни. Они тебе нужны?

Он нетерпеливо отмахнулся от моих слов, все еще что–то про себя решая.

Мы поужинали и перебрались в комнату, яростно споря о вакансии. Доспорились мы до часу ночи и я, запоздало глянув на часы, вскочил:

– Господи, мне уже пора!

– Оставайся, – вдруг предложил он, пристально меня разглядывая. – Куда ты торопишься? Да и поздно уже.

Неожиданно для себя, я смутился:

– Что ты, Виталик, какое поздно? Да еще детское время…

Он подошел ко мне и ласково приобнял за плечи.

– У меня широкий диван. И неделя воздержания.

Губы сами растянулись в глупой, но счастливой улыбке. В его глазах прыгали веселые искорки.

– Завтра утром буду ехать за Игорем и завезу тебя. Ну – что скажешь?

Я согласился. Потерял голову и даже не подумал возражать.

Мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и разглядывали потолок.

– Это уже не санаторий, – прошептал Виталик, и я понял, что он имел в виду. Что это не просто соседские скоротечные визиты из комнаты в комнату, а вполне обдуманный и зрелый шаг.

Я едва не обрел надежду. Но тут же запретил себе мечтать.

 

В пятницу утром я проснулся разбитым: горло горело огнем, тело ломило, а нос и вовсе позабыл о возложенных на него функциях. Я нашарил рукой мобильный и позвонил начальнику, умоляя предоставить мне выходной по состоянию здоровья. Тот вздохнул, задумчиво покряхтел, и согласился. Поблагодарил его и вновь впал в полузабытье. Об институте не могло быть и речи: чувствовал я себя препаршивейше.

Когда мама была рядом, болеть было сплошным удовольствием. То есть, конечно, приятного в самом процессе болезни мало, но мамина забота и уход компенсировали все. Целый день можно было спокойно валяться в постели и дремать, не беспокоясь о том, что нужно бежать на работу, а мама приносила мне в постель горячий чай с малиной и подолгу сидела рядом, пока я пил его, обжигаясь.

Потом все резко изменилось. Зачастую, я просто перестал обращать внимание на симптомы начинающейся болезни, вскакивая утром и мчась по делам. Пара таблеток, спрей для носа – вот и все мое лечение. Но в этот раз встрял я крупно: не было сил даже пойти попить.

Так, засыпая и возвращаясь к ватной реальности, я провалялся до вечера. Неожиданно из-под подушки донесся звонок, и я, поднеся мобильный к уху, прохрипел:

– Слушаю.

– Привет. Почему не звонишь?

– Привет, Виталий. Да вот, заболел, сильно, – для полноты картины я от души чихнул.

– Эге… И ты что – один там?

– Ну, один, а с кем же?

– Я сейчас приеду, жди, – лаконично бросил он.

– Нет, Виталик, не нужно. Заражу еще…

– Через полчаса буду.

В трубке щелкнул отбой. Я откинулся на подушку.

Звонок в дверь выдернул меня из полубредового кошмара. Я встал с кровати, впервые за весь день, и пошатнулся – тело было словно чужое. Доползя по стеночке до двери, я открыл замок.

– Ох, и вид у тебя, – сочувственно окинул меня взглядом Виталий после приветствия. Я пожал плечами. У него в руках был большой пакет.

– Что это? – Пробормотал я, кивая на пакет.

– Витамины и лекарства. И не спорь! Видел я, чем ты питаешься, не для ослабленного организма твоя еда.

Он отправил меня обратно в постель, а сам остался на кухне, разбирая покупки. Признаться, мне было все равно, чем он занят, я мечтал как можно скорее принять горизонтальное положение.

Спустя пять минут, что–то обжигающе холодное ткнулось мне под мышку, а еще через год откуда–то издалека голос Виталия произнес:

– Тридцать восемь и девять. Эдик, ты слышишь?

Через силу я кивнул. Он заставил меня выпить какую–то кислую химическую дрянь. Затем я ощутил на своей шее что–то неприятное и холодное и дернулся, открыв глаза.

– Испугался? – Ласково прошептал парень. – Это компресс из хозяйственного мыла. Подними подбородок.

Я послушно следовал его инструкциям, и вскоре мое горло было надежно упаковано в шарф. Я снова ненадолго отключился, но зато когда проснулся, чувствовал себя совсем другим человеком.

– Ну как?

Виталий сидел напротив, в кресле, и читал какую–то книжку. Я осторожно снял компресс и глотнул. Невероятным, мистическим образом горло почти перестало болеть. Глазам вернулась способность собирать мир в фокус, а голова, казалось, слегка прояснилась от тумана.

– Виталик, ты врач?

– Нет, просто я отец, – усмехнулся он. – Легче?

Я радостно кивнул и улыбнулся.

– Подожди, – сказал он и ушел. Вернулся с дымящейся чашкой. Чай с малиной! Я едва не прослезился от нахлынувших чувств и воспоминаний.

– Спасибо тебе, Виталик, – искренне поблагодарил я, отхлебывая горячую жидкость. – Если бы не ты, я бы здесь умер, и никто бы не узнал.

– Не преувеличивай мои заслуги, – улыбнулся он.

Я быстро пошел на поправку, и в понедельник уже смог вернуться на работу.

 

Он называл меня Волчонком. Я все интересовался – почему? – но безрезультатно, Виталий только лишь загадочно улыбался и молчал. Я все не мог решить – обижаться или не обращать внимания, но однажды он сам открыл все карты:

– Эдик, ты напоминаешь мне волчонка… Молодого, агрессивного и дикого зверя, который еще не набрался жизненного опыта, но уже в состоянии вонзиться обидчику в глотку.

Я оторопел.

– Почему?

Он рассмеялся и погладил меня по голове.

– Да разве я не вижу? Стоит мне хоть намеком, без задней мысли, обидеть тебя – ты тут же ощетиниваешься и издаешь утробное рычание.

– Не преувеличивай, – улыбнулся я, закуривая, – я не рычу.

– Только разве что не рычишь. – Он вздохнул. – Понимаю, что в нашем мире одинокому двадцатилетнему парню выжить очень сложно… Я не обижаюсь на тебя. Просто терпеливо жду, когда же, наконец, завоюю твое доверие.

Я растрогался до слез. Отвернулся, докурил, и, справившись с собой, произнес:

– Ты единственный из всех моих знакомых парней, кто заслуживает доверия.

– Я подозревал, что ты уже не раз обжигался, – медленно проговорил он.

Не хотелось говорить ему, как он прав.

 

Виталик дал мне задание, чтобы проверить мои профессиональные навыки. Я недурно справился, и это все решило. Мне пришлось уволиться с компьютерной фирмы, но я свято верил, что впереди ждет некое подобие карьеры. И, в конце концов, я буду работать по специальности!

Виталий уладил замену кадров в кратчайшие сроки. Вечером, в пятницу, в последние выходные перед новой работой, мы сидели у меня, и я выказывал опасения, что не справлюсь.

– Справишься, – твердо ответил он. – Надо же когда–то начинать. Не переживай, Эдуард, я хоть и бешеный начальник, но к тебе у меня отношение особое. – Улыбнувшись, он обнял меня за плечи и притянул к себе.

– Не дай Бог, ты это отношение на людях проявишь, – прошипел я. – Виталий, я уйду в ту же секунду, когда ты хоть намеком дашь понять, что мы не просто друзья.

– Успокойся, глупый, – пробормотал он, целуя мой подбородок. – Я только скажу Константину. Попозже. Он – моя правая рука, ему можно доверять, не бойся. И, кстати, иди, побрейся!

 

Я старался. Никогда в жизни, кажется, я еще так не старался. Даже Виталий, слегка опасаясь за здравость моего рассудка, заставлял прекратить работу и идти домой. Я открыл в себе азартный пыл и способность с головой уходить в дела.

Виталик не подвел. Он не выделял меня среди остальных, но, заходя к нему в кабинет, по делу или просто так, прикрываясь фальшивой причиной, я мог чувствовать себя свободно и расковано. Мы обсуждали мои успехи, планы на выходные, которые, по традиции, становились у нас общими.

Однажды, когда мы в очередную пятницу собрались вместе, Виталик предложил:

– Хочешь, я тебя с Игорем познакомлю?

– Очень хочу! – Обрадовался я.

На следующий день он заехал за сыном вместе со мной. Веселый любопытный мальчишка уперся взглядом в незнакомого парня в машине и звонко крикнул:

– Привет!

– Приветик, Игорь, – улыбнулся я. Он мне сразу понравился своей детской непосредственностью.

– Какой «привет»? – Округлил глаза Виталий. – Как с взрослыми людьми надо здороваться?

– Привет! – С упоением дразнил отца Игорь. Я расхохотался:

– Виталик, успокойся – так нам будет легче подружиться.

Мы погуляли в парке, объелись мороженого и обсудили все его игрушки. К концу прогулки он уже держал меня за руку и называл не иначе как на «ты» и «Эдик». Виталий в притворном приступе педагогической строгости учил его уму–разуму, чем вызывал только заливистый хохот.

Я любовался отцом и сыном, их простыми отношениями и где–то в глубине души жалел, что мой отец никогда так со мной не гулял, никогда не брал меня с собой на рыбалку и уж точно не скучал, уезжая в новую жизнь…

 

Виталий сегодня был непривычно серьезен. Мне от этого становилось неловко, и я уже пару раз намекал: не нужно ли мне уехать и оставить его одного? Он энергично уговаривал меня остаться, на пару минут становился самим собой, но потом его снова что–то засасывало в пучину задумчивости. Наконец, видимо решившись, он произнес:

– Эдик, хочу тебе кое–что сказать.

Мое сердце оборвалось. Я понимал, что рано или поздно нашим отношениям придет конец. Ничего не может выйти хорошего из курортного романа, который плавно перетек в служебный!

Но Виталий сказал совсем другое. Он поставил с ног на голову весь мой мир.

– Давай попробуем жить вместе?

Я онемел скорее от удивления, чем от счастья. Но ведь так легко в жизни никогда не бывает:

– Виталик, ты делаешь мне одолжение? Это жалость?

Он вскинул на меня удивленный взгляд. Я вздохнул и проговорил:

– Я люблю тебя уже, черт знает, сколько времени. Знаешь, эти твои слова – предел моих мечтаний. Но ты-то сам уверен?..

– Я долго взвешивал… Понимаешь, ты для меня не просто мальчик на пару ночей. Думаешь, я тогда со всех ног бросился бы тебя лечить, если бы ты значил для меня столько же, сколько проститутки в баре?

Я улыбнулся, пожимая плечами. Он хмыкнул, прижимая меня к груди:

– Мне не хватает тебя по ночам, когда хочется прижаться к чему–то родному и теплому. Я поймал себя на мысли, что жду утра, чтобы увидеть твою жутко умную и серьезную морду на рабочем месте.

Я нервно рассмеялся. Он взъерошил мне волосы.

– Я думал, это от того, что жалею тебя, ну… После твоего признания. Но потом время все расставило по местам. Я тоже люблю тебя, непредсказуемый Волчонок.

Я сглотнул комок в горле и вложил в объятия столько силы, на сколько был способен. Восторг и радость били в душе мощным гейзером. Но я нашел в себе капли пессимизма, чтобы выяснить:

– А как же Игорек?

– Если ты не против, он тоже с нами поживет, – засмеялся Виталий.

– Причем тут против? – Смутился я. – Как ты объяснишь ему?.. Ну?..

– Что его отец живет с мужчиной?

Я кивнул, глядя ему в глаза.

– Ты считаешь, что пятилетнему ребенку нужно это объяснять?

– Но ведь у него возникнут вопросы! – Удивился я.

– Конечно, – согласился Виталик. – Но для него всегда можно перевести это в игру. Я знаю, как с ним договориться, он умеет меня понимать, чувствовать. Да, в конце концов, можно сделать из тебя внезапно объявившегося моего двоюродного брата! Если его спросят – он всегда сможет так ответить.

Я притих, задумавшись.

– Пока у него это не будет вызывать вопросов. А когда он подрастет и все поймет, он не осудит нас, потому что для него такое положение вещей станет уже привычно и естественно.

Я медленно кивнул, полагая, что правда в этом есть.

– Виталик, а ты не боишься, что он… станет таким, как мы?..

Глаза Виталия округлились, и он захохотал:

– Эдик, ты станешь подавать ему гомосексуальный пример?

– Нет, конечно, – оскорбился я.

– Я тоже не собираюсь устраивать оргии посреди квартиры и обсуждать с ним свои сексуальные успехи. Пойми, Эдуард, важно не то, с кем ты спишь, а то, как ты относишься к людям. С Игорем вы поладите, я уверен. Ты ему понравился, и он тебе, полагаю, тоже.

Я, снова улыбаясь до зубов мудрости, кивнул. Виталик подмигнул мне:

– Поехали паковать твои вещи.

 

Я был счастлив. Впервые после смерти матери я был так искренне, безоблачно счастлив. Я любил, был любим и жил вместе со своим объектом обожания, имел отличную работу, не побоюсь этого слова, семью, и перспективы.

В моей жизни практически одновременно произошло несколько важных событий: я окончил институт, Виталий, оценив мои деловые качества, сделал меня финансовым директором и своим заместителем, а Игорь пошел в первый класс.

Но не материальные ценности доминировали тогда в моей юной влюбленной душе. Мне достаточно было просто находиться с ним рядом, гулять под унылым дождем, иногда соприкасаясь рукавами, слушать его бархатный смех, прижиматься к его сильному и горячему телу под одеялом… Да разве нужно что–то еще? Мне было достаточно.

Теперь я работал в собственном, хоть и маленьком, но отдельном кабинете, и мог беспрепятственно забегать к Виталию. Однажды, решив отдохнуть и слегка отвлечься, я пришел к нему и, устроившись на подоконнике, закурил в окно. Он хмыкнул, подошел и произнес серьезным тоном:

– Ты можешь сделать мне одолжение?

– Все, что угодно, – улыбнулся я.

– Эдик, я прошу тебя… Брось курить. Пожалуйста.

– Это так важно для тебя? – С удивлением рассматривал недокуренную сигарету в своих пальцах. – Ну, хорошо, я попытаюсь.

– Пообещай мне, Эдик. – Он был непроницаемо серьезен.

– Ладно. Обещаю, – нехотя протянул я, понимая, что бросить курить легко. Сложно не начать вновь. Во избежание еще каких–то просьб, я поспешил вернуться на рабочее место.

 

Я забирал Игоря из школы, потому что Виталий теперь мог спокойно, не волнуясь о сыне, отдаться делам и задержаться допоздна. Мы приходили домой, я кормил его, слушал забавные новости из школьной жизни первоклашки, затем мы изображали диких зверей и бесились, от души веселясь и громя все на своем пути.

Когда мальчик слегка уставал, наступало время спокойных развивающих игр. Я помогал ему заново усвоить поданный в школе материал, причем старался быть как можно более доступным. Он любил слушать меня, сидя рядом на кровати, и прижавшись к моему боку своим худеньким тельцем. Я с удовольствием возился с ним, помогая учиться.

Только одно единственное событие могло нарушить нашу идиллию: звук открываемой входной двери. Бросив все на свете, мы наперегонки мчались в прихожую «встречать папу».

 

Я не замечал, как летят годы, не заметил, что мне уже почти двадцать пять, и что я уже не зеленый мальчишка, а второй человек на солидной фирме.

Но наедине с Виталиком и его сыном я мог сбросить с себя деловую маску, забыть о конспирации своей души и просто жить. Для них двоих, только для тех, кто стал стимулом моей жизни.

Человек не имеет право на такое счастье. «Я его не заслужил», и подобные мысли застигали меня врасплох довольно часто. Почему–то на сердце становилось тревожно и очень хотелось курить, но свое обещание я сдерживал. Просто обнимал Виталия и, прижавшись своей грудью к спине, впитывал его тепло и энергию оптимизма, которые возвращали в положение равновесия мою пошатнувшуюся гармонию.

 

Почему в тот день в моей душе ничего не шевельнулось? Почему я не задержал его? Почему не предложил сходить вместо него? Кто знает…

В то утро было тепло, и солнце сияло на удивление не по–мартовски. Мы с Виталием, как обычно, приехали на работу, разбежались по кабинетам и с энтузиазмом принялись зарабатывать деньги. Я как раз заканчивал отчет, как дверь без стука отворилась, и вошел сияющий Виталик.

– Занят?

Я улыбнулся в ответ. Он легкой походкой подошел ко мне и поцеловал. Я сразу забыл про отчет, но он спросил:

– Скоро заканчиваешь? Я хочу сходить в ***. Они просили документы.

– Все почти готово. Сходить? – Повел бровью я. – А почему же не съездить?

Виталик сел рядом на стол и помахал ногой.

– Они в десяти шагах от нас. Погодка хорошая – хочу прогуляться. Пойдешь со мной?

Я рассмеялся и покачал головой. Почему? Ну почему?

Распечатав отчет, я подал его начальнику. Он бегло просмотрел бумагу и остался доволен. Соскочил со стола и с наслаждением потянулся. Молодой, здоровый и красивый мужчина. Я отчетливо помню, как залюбовался им в тот момент.

Он собрал все бумаги в файл, рассеяно поцеловал меня в уголок губ и бросил на прощание:

– Скоро вернусь!

Я видел его в последний раз.

 

Когда зазвонил мой мобильный, я впервые почувствовал легкий укол непонятного беспокойства.

– Да, Виталик?

Это был не он, а совершенно чужой голос, который пытался убедить меня, что произошла катастрофа. Что пострадавший в реанимации. Что рухнула моя жизнь.

– Алло? Вы слушаете?

Я не мог произнести ни слова. Издал какой–то хрип.

– Он в чрезвычайно тяжелом состоянии. Прежде чем потерять сознание, просил позвонить вам. Он в реанимации, в ***…

Милиционер что–то еще хотел донести до моего ведома, но я уже выключил телефон, и со всех ног бросился прочь из офиса. По пути мне никто не встретился.

Я гнал машину так, что просто не понимаю, почему меня ни разу не остановили за превышение скорости. Я выжимал из нее все, на что она была способна. В голове царило что–то невообразимое. Как ни банально, но я все же верил, что это ошибка. Мозг отказывался признать очевидный факт, что мне звонили с телефона моего самого любимого человека. «Держись, родной. Не смей умирать. Ты нужен сыну. Ты нужен мне!»

Я прилетел в больницу, двое огромных санитаров преградили мне путь в операционную. Я пытался что–то им доказать, но они лишь качали головами. Предложили посидеть и успокоиться. Как я мог спокойно сидеть?

Я молился. Так я не молился никогда в жизни, даже в ту ночь, когда умерла моя мать. «Господи, забери лучше меня, любым способом, мне все равно – каким, только пусть он живет. Сохрани его жизнь, возьми взамен мою. Прошу тебя!»

Не помню, сколько прошло времени в этом кошмарном бреду. Дверь операционной распахнулась, и вышел усталый хирург. Теперь меня не остановила б даже целая бригада санитаров. Я подбежал к нему и был не в силах задать вопрос.

Таким знакомым из американских фильмов покачиванием головы он дал понять, что Бог меня не услышал…

 

Не могу восстановить в памяти события. Как я вышел из больницы, о чем говорил с врачом, куда шел… Помню только туманные обрывки.

Нужно забрать Игоря из школы, подготовить его и сообщить, что отныне он сирота. Я даже примерно не подозревал, как сделаю это. Брел по тротуару, а над головой ярко светило солнышко, и природа просыпалась после зимней спячки. Все оживало, а мой любимый уже не воскреснет.

Я решительно сел в машину и поехал к школе, где–то в глубине души тайно надеясь, что не справлюсь с управлением. Я был совсем не против погибнуть в один день с Виталиком под грудой искореженного железа.

Но Бог берег меня, не понимаю зачем: смысла в моем существовании было не больше, чем в горках мартовского снега, таявшего на газонах. Я остановился возле школьных ворот и заглушил мотор.

Подойдя к кабинету, в котором сейчас трудился над заданием ничего не подозревающий мальчишка, я почувствовал, что решительность покидает меня. Тогда я распахнул дверь класса и на четвертой парте нашел глазами сына Виталика.

– Игорь, собирайся, – не узнал свой голос.

– Но у них контрольная работа! – Справедливо гневаясь, обернулась на меня учительница. Игорь замер в нерешительности, переводя взгляд с нее на меня.

– Быстро! – Прикрикнул я, чувствуя, что скоро перестану владеть собой. Игорь, радостный, что пропустит уроки, вышел из класса. Я взял его за руку и энергично зашагал: он скакал рядом со мной.

– Эдик, не беги! – Недовольно попросил он. – А почему мы не на машине?

Он удивленно обернулся на железного коня, заметив, что мы удаляемся от него на своих двоих. Признаться, теперь я просто боялся садиться за руль: если на себя мне было плевать, то рисковать ребенком я не имел права.

– Эдик, мне больно, – только сейчас я почувствовал, как сильно сдавливаю его ладошку, и ослабил хватку. – Мы к папе?

Голос не повиновался мне. Я шел и пытался подобрать слова, которые наиболее мягко преподнесут мальчику ужасное известие. Таких слов не было.

– Эдик, пусти меня! – Заартачился Игорь, чувствуя что–то недоброе. – Я хочу к папе! Пусти!

Я резко остановился, развернул его лицом к себе и снова не своим голосом произнес:

– У меня плохая новость, Игорь. Твоего папу сбила машина. Он погиб. Погиб!

– Нет, пусти меня, Эдик! Я тебя боюсь, – закричал он. Не в меру любопытные прохожие оборачивались в нашу сторону. Наверное, мы действительно выглядели живописно: полубезумный парень и вопящий, вырывающийся мальчишка.

Я притянул его и с силой прижал к себе. Он всхлипнул, но слез не было: слезы появятся потом, когда пройдет шок.

– Где папа?! Я хочу к папе!

Я тоже хочу к твоему папе, милый… Все словно в тумане. С силой прикусил губу, чтобы не потерять сознание. Боль слегка прояснила картину. Игорь бился в истерике. Я передумал идти домой и поймал такси.

Мы приехали в офис, где царил сильнейший переполох. Все еще не выпуская руки Игоря, я вошел к Константину.

– Эдуард, слава Богу! – Вскочил он мне навстречу. – Нам уже сообщила милиция. Это произошло всего в паре кварталов от… Игорь! Эдик, ты сказал ему?

Можно было даже не спрашивать. Игорь рыдал, уткнувшись в мою куртку. Я кивнул. Костя пожевал губы и предложил:

– Может, отвезти его к Марине?.. Игорек, поедешь к маме?

– Нет, нет! – Истерично замотал головой мальчик, мертвой хваткой держась за ремень моих брюк. – Я хочу с Эдиком! Я не хочу к маме!

– Ну, хорошо, тише… – Он подошел к аптечке и накапал в стакан с водой успокоительное.

– И мне, – прохрипел я.

– Для тебя у меня есть кое–что покрепче, – произнес он, доставая бутылку коньяка из коллекции. Плеснув в стакан, подал его мне. Хотел сказать, что я за рулем, но потом вспомнил, что машина мирно дожидается возле школы. Одним махом осушив стакан, я закашлялся.

– Эдик, позвони Марине. Ей следует знать. У Игоря теперь только мать…

Я без сил опустился на кожаный диван. Игорь тут же пристроился рядом, обильно орошая слезами мою рубашку. Я гладил его по спине, невидящим взглядом упершись в Константина. Моя жизнь отныне неслась под откос…

– Все работники напуганы и расстроены, – продолжал управляющий. – Что теперь с нами будет? Эдик, теперь ведь генеральный директор – ты.

Я шумно вздохнул и закрыл глаза. Игорек притих и, как мне показалось, заснул благодаря лекарству.

– Что думаешь делать? – Участливо спросил Константин.

– Не знаю, Костя… Что я тебе сейчас могу сказать?..

– Отвезешь мальчика к матери?

Я отрицательно помотал головой. Я не имел никакого права, но отчаянно цеплялся за любую возможность продлить то, что называл семьей.

– Помогу тебе с организацией похорон, – сказал он, и я благодарно кивнул. – Звонил нотариусу. Через пять дней состоится оглашение завещания. Мы с тобой обязаны присутствовать.

Я вновь кивнул. У меня больше ни на что не осталось сил.

 

На похороны я Игоря не пустил – хотел, чтобы он навсегда запомнил отца живым. Ему не нужен был этот лишний стресс, мальчик и так осунулся, утратив здоровый вид. Да я и сам, признаться, отбыл только первую часть и не остался на поминки.

Константин все время стоял рядом со мной, и был готов, в случае чего, сдержать меня от абсурдных поступков, вроде рыданий на крышке гроба, но я был молчалив и холоден, как памятник, только в душе моей клокотал вулкан боли, обжигая стенки телесной оболочки.

Когда гроб стали опускать в землю, я, отвернувшись, отошел в сторону. Рядом появилась задрапированная в черные одеяния Марина.

– Эдик, мне так жаль, – всхлипнула она.

– Мне тоже, – не глядя на нее, сухо бросил я.

– Как Игорь?

– Плохо, – он действительно почти ничего не ел и спал исключительно в моем присутствии.

Подошел Костя и избавил меня от необходимости общения. Я доложил, что уезжаю домой. Он пожал плечами и обещал разобраться с остальными мероприятиями.

 

Ночь перед оглашением завещания я почти не спал. Сначала долго усыплял Игоря, потом бродил по квартире, пил кофе и, естественно, уснуть не смог.

Утром оделся как можно строже, но тени под глазами и их лихорадочный блеск выдавали бессонную ночь.

– Игорек, я отвезу тебя к маме. Соберись.

– Я хочу с тобой, Эдик, возьми меня с собой!

– Нет, Игорек, – мягко произнес я. – Сегодня не могу, мне предстоят важные дела. Но вечером обязательно заеду и заберу тебя. Идет?

Он грустно кивнул и оделся. Я боялся опоздать.

Подъехал к нотариальной конторе последним. Там были какие–то незнакомые люди, Костя и молодой человек рядом с ним. Я пожал им руки.

– Это твой адвокат, Эдуард. – Я кивнул, не особо понимая, зачем он мне нужен.

Когда мы собрались за большим столом, нотариус вскрыл конверт с завещанием. Я пропускал мимо ушей подробности, плохо понимая все эти тонкости.

Говоря проще, движимое и недвижимое имущество Виталий завещал сыну. Я становился генеральным директором фирмы до тех пор, пока Игорю не стукнет восемнадцать. А дальше он волен распорядиться по–своему.

– И последнее, – подытожил нотариус. – Завещатель назначает опекуном своего сына Семагина Эдуарда Андреасовича. Это также означает полное распоряжение финансами во благо несовершеннолетнего ребенка.

На моем лице не дрогнул ни один мускул, но внутренне я дернулся. Константин слегка похлопал меня по плечу.

– Ничего, Эдик, сейчас обсудим…

Я даже не повернулся в его сторону.

Выйдя на крыльцо, Костя подозвал адвоката. Они о чем–то тихо переговорили, но я отсутствовал на этой Земле.

– Эдик, я знал о его идее сделать тебя опекуном Игоря. Я ведь не зря пригласил хорошего юриста: он обстоятельно расскажет тебе, что необходимо сделать, чтобы оспорить завещание. Еще можно отказаться…

– О каком отказе речь, черт возьми? – Прорычал я.

– Эдик… – Он опешил, но совладал с собой и вкрадчиво, словно умалишенному, объяснил, – У Игоря есть мать, и будет лучше…

– Виталий решил, что это не будет лучше.

– Эдуард, – он взял меня за локоть и отвел в сторону. – Пойми, твой сиюминутный порыв благородства никто не оценит, а в жертву придется принести всю жизнь.

– Черт! – Я едва не рыдал от бессилия и злости. – Костя! Да если бы ты знал, что только сейчас, может быть, в моем существовании появился хоть какой–то смысл! Что часть моей семьи останется со мной. Что мой мир не рухнул окончательно.

– Эдуард, у тебя могут быть свои дети. Ну, согласись, зачем тебе…

– Заткнись, если не понимаешь, что говоришь! – Бесился я. – Какие свои дети? Я гей, понимаешь? Гей! Я не хочу жениться и никогда не отвоюю права на детей у женщины. Это мой единственный шанс.

– Смотри сам, Эдуард, – сплюнул Константин. – Тебе всего двадцать пять, парень. Как ты собираешься справляться с десятилетним ребенком?

– Справлюсь, – холодно процедил я сквозь зубы.

– Самонадеянный ты, Эдик. И упрямый до легкомыслия. Это ведь не игрушки. У меня двое детей, я знаю, что говорю…

Я даже не стал его слушать и отошел. Затем вернулся в контору и подписал свое согласие с завещанием в протоколе.

 

Сложнее всего было собрать необходимые справки и документы. Наличие своей жилплощади, слава Богу, присутствовало. Справки о месте работы, о доходах, о физическом и душевном здоровье… Я носился по городу дни напролет, оформляя опекунство.

Игорю объяснил ситуацию как можно более доступно. Сначала он ничего не понимал, но потом выяснил для себя, что с мамой его жить не заставят, и успокоился.

Марина, подозреваю, ликовала в душе. Совсем недавно она родила второго ребенка другому мужу и бедный Игорек в ее планы не вписывался.

Костя, все-таки не одобрив моего решения, помогал с работой и юридическими тонкостями.

Я создал вокруг себя подобие жизни.

 

…Семилетний Игорь, повизгивая от восторга, носился по благоухающему разнотравьем лугу. Вдалеке, на самом горизонте, паслось стадо фермерских коров, голов под пятьдесят. Игорь изо всех сил вытягивал шею, чтобы лучше рассмотреть животных, но потом оставил эту затею и принялся караулить бабочек.

Мы с Виталием опустились на траву и блаженно растянулись под горячим солнцем. Виталик задумчиво жевал травинку, я закрыл глаза и задремал. Сонное течение жаркого июльского дня прерывало только жужжание насекомых и выкрики Игоря, который пытался убедить бабочек сидеть на цветах спокойно.

Виталик поднялся и подошел к сыну. Я приоткрыл глаз и стал лениво за ними наблюдать.

– Игорь, да брось ты этих глупых бабочек! Хочешь – ящерицу поймаю? – Спросил Виталик. Мальчик задохнулся от счастья и быстро закивал. – Ну, тогда пойдем искать.

Виталик неспеша прогуливался, Игорь с видом ищейки ползал по траве. Наконец, раздался его громкий возглас:

– Папочка! Сюда!

Виталий поспешил к тому месту, на которое указывал Игорь, внимательно посмотрел в траву и попросил сына отойти. Затем опустился на одно колено, медленно приближая руку к цели и, молниеносно выбросив кисть, пригвоздил тельце к земле. Затем с предосторожностями поднял ящерицу и передал ее в сомкнутые ладошки сына.

– Только за хвост не держи – отломается.

Игорь рассматривал существо как святыню, широко раскрыв глаза и рот. Виталик рассмеялся и опустился на траву рядом со мной.

– С каких это пор крутые бизнесмены умеют ловить ящериц? – Подколол его я.

– В интернате научился, – даже не улыбнулся Виталик. Он притих и задумался. Я привстал на локте и погладил его по волосам.

– Знаешь, нас иногда возили на природу, в заповедники… На экскурсии. Там и научился. Это было единственным развлечением во время нудной речи гида. Единственной возможностью стать ближе к природе и забыть, что через какой–то час тебя уже будут везти обратно в детдом…

Я сел и обнял его за плечи.

– Когда нам разрешали погулять, мальчишки уходили подальше, находили ящериц и…

Он сглотнул.

– Знаешь, если вдруг я умру, то… Было б лучше, чтоб Игорь тоже. Интернат хуже смерти. Эдик, я понимаю, что несу чушь, но… он там не выживет. Ему нельзя.

– Успокойся, родной, – я обнял его за плечи, – ну что за глупости? У Игоря есть мать.

– Мать! – Горько усмехнулся Виталик. – Нужен он ей… У нее своя жизнь.

– Тогда я тебе обещаю: если я буду жив – Игорь в детдом не попадет.

– Спасибо, Эдуард. Надеюсь на тебя.

Виталик отвернулся и задумался.

– Эдик, Эдик, – шепотом позвал подошедший Игорь. – Смотри!..

Я послушно глянул в сомкнутые ладошки и встретился взглядом с темными бусинками глаз изумрудной ящерки. Она не двигалась.

– Пап, – почему–то снова благоговейным шепотом проговорил Игорь. – У нее такие глазки грустные. Папочка, можно я ее отпущу? У нее детки, наверное. Пусть бежит домой. Можно?

– Ну конечно, Игорь, что за вопросы? – Усмехнулся Виталик. Игорь побежал к тому месту, где ящерица была поймана, а Виталик, задумчиво глядя на меня, проговорил:

– Эдуард, этим он и отличается от детдомовских. Они оторвали бы ящерице лапы, чтобы посмотреть, а что будет дальше?..

 

…Я вздохнул и прислушался к биению сердца. Этот звук успокаивает и возвращает утерянное душевное равновесие. Не помогло.

Нужно было идти на работу. Раскрыть глаза, подняться с постели, дойти до ванной… Господи, как это теперь стало тяжело! Практически невозможно.

Вместо нытья, я рывком встал с постели и распахнул шторы. Солнце поспешило влезть назойливыми лучами прямо в глаза. С едва различимым стоном отвернулся и пошел бриться.

Я не смог работать в его кабинете. Только лишь войдя туда, ощущал тут же его незримое присутствие. Запах свежести его туалетной воды. Разные мелочи в ящиках стола.

Костя сказал мне, что принимать партнеров и представителей в моем маленьком тесном кабинете несолидно. Я, помню, вроде бы прорычал что–то, наверное, даже матом. Константин почтительно кивнул и вышел.

Если бы не Костя – я бы тогда все развалил. Разорил бы Игоря и сам пошел бы по миру. Он давал мне советы, когда они были необходимы и молча кивал, когда я благодарил его трехэтажными выражениями.

Теперь, месяц спустя, мне даже доверили выступить на совещании. Я не помню, о чем говорил, помню только, что несколько пар ладоней даже сомкнулись с характерным звуком в мой адрес. Я не старался.

Вернувшись в свой кабинет, снял телефонную трубку.

– Слушаю.

– Привет, Марина, это Эдуард.

– О, – только и смогла произнести она. – Как ты?..

– Жив, – лаконично ответил я, не желая вдаваться в подробности. – Мы можем встретиться?

– Э, – она явно не ожидала, – зачем?

– Нужно обсудить кое-какое общее дело.

Не нужно быть телепатом, чтоб понять: она лихорадочно ищет причину отказаться.

– Марина, я постараюсь не отнять у тебя много времени.

– Эдик, ты же знаешь, я дома с ребенком. Не могу отлучиться…

– Могу заехать к тебе.

Она снова принялась выдумывать причину. Терпеть не могу унижаться и упрашивать. Но пришлось, наступив самому себе на горло, не теряя самообладания, вежливо набиваться к ней в гости. Наконец, она сдалась, явно проклиная меня. Я был рад, что не пересекусь с ее мужем.

Солнце уже садилось, когда я подъехал к ее дому. Мир вокруг был затоплен мягким оранжево–розовым светом. Мне стало горько и противно.

Марина открыла почти сразу и торопливо предложила войти. Видимо, ей не терпелось от меня избавиться. Я прошел на кухню и сел на предложенный стул. В глубине квартиры заплакал ребенок.

– Подожди, Эдик, я сейчас.

Я остался один в чужой кухне, будучи здесь не слишком–то желанным гостем, да и признаться, сам особого восторга не испытывал. Марина вернулась.

– Что ты хотел, Эдик? – Спросила она, присаживаясь напротив.

– Вы уже собрали чемоданы?

Она сделала непонимающие глаза и переспросила:

– Чемоданы? Я не совсем тебя …

– Ну, вы же переезжаете. На историческую Родину мужа, – хмыкнул я.

– Ты об этом! Я считаю, что паковать вещи слегка рано – мы ведь переезжаем через полгода.

– Игоря берете с собой? – В лоб спросил я. Такой смущенной я ее еще никогда не видел.

– Эдик, э… Но ведь в завещании сказано…

– Я помню, что назначен его опекуном. Я не страдаю провалами в памяти, – излишне резко бросил я. Она смешалась и отвернулась к окну. Затянулась пауза. Но я совладал с собой:

– Марина, по завещанию я его опекун. Если думаешь, что хочу спихнуть Игоря тебе, то ты жестоко ошибаешься. Я пришел сюда не за тем, я пришел…

«Требовать»

– …просить тебя отказаться от своих родительских прав на него.

Она в праведном гневе воззрилась на меня.

– Да как ты смеешь, Эдуард? Сначала ребенок потерял отца, а теперь ты еще и отнимаешь у него мать!

– Марина! – Я поморщился. Мне стало противно от того, что она пыталась поверить в свою же ложь. – У тебя другая жизнь. Новый муж, ваш общий ребенок. С… Виталием у вас все равно ничего не сложилось: ты его использовала, он тебя терпел. Сейчас ты счастлива, переезжаешь в другую страну, будешь строить свою жизнь там. Скажи – зачем тебе Игорь? Он не нужен тебе, он был лишь предлогом, чтобы женить на себе Виталика…

Я почувствовал, что еще пара слов – и мой голос сорвется, поэтому предусмотрительно замолчал. Она тоже молчала, но лицо ее оставалось непроницаемым.

– Игорь был для него дороже всего на свете. И он доверил своего сына мне. Мальчику всего десять! У него впереди вся жизнь. И я не хочу, чтобы в мои решения вмешивалась вдруг непонятно откуда взявшаяся мать!

– Я не собираюсь вмешиваться в твои решения…

– Это ты сейчас так говоришь. Жизнь меняется, неизвестно, что может случиться завтра, послезавтра… Я хочу, чтобы он стал моим сыном. Я хочу заботиться о нем, кормить его, воспитывать, покупать ему одежду и обувь… Марина, прошу тебя. Я не хочу, чтобы ты имела хоть какое–то официальное право влезть в его жизнь.

Она снова молчала, мучительно решаясь. Видно было, что ей стыдно. Стыдно за то, что процесс решение отказаться от сына занял для нее полчаса. Я кусал пересохшие губы и не торопил ее. Она тщательно исследовала свой маникюр. Я первый нарушил паузу:

– Если ты вдруг захочешь пригласить Игоря к себе в Израиль на каникулы, я, конечно же, не буду против. – В эту фразу вложил столько сарказма, на сколько был способен. Марина снова покраснела, и я понял, что эта мысль к ней в голову даже не забредала.

– Ладно, Эдик. Ты оставляешь за мной право видеть Игоря в любое угодное мне время, а я позволяю тебе решать, в какую школу ему ходить, так?

– Если чудовищно утрировать – то примерно так.

– Хорошо. Я сама с этим разберусь. Если ты будешь нужен – позвоню. А сейчас…

– Да, уже ухожу, – успокоил ее я.

 

На работу я заезжать не стал, только подумал, что Косте, за все его старания, нужно повысить оклад. Раз в семьдесят.

Позвонил Игорю, попросил его собраться и ждать меня во дворе. Он не подвел, он никогда меня не подводил. Тоненькая фигурка в легкой весенней курточке, слегка ссутулившись, сидела на лавочке. Я подъехал и посигналил. Игорь встрепенулся, спрыгнул на землю и подошел к машине.

– Привет, Эдик.

– Привет, Игорек. Садись скорей – замерз уже, наверное.

– Можно на переднее сиденье? – Он все еще стоял возле моего окна.

– Конечно, только пристегнись.

Он залез в машину, кое–как перепоясался ремнем безопасности и повернул мордашку ко мне:

– Мы ужинать, Эдик?

– Ага! – Я бодрился перед ним изо всех сил. Готовить дома я не мог. Если бы начал, то непременно что-нибудь разбил или сжег. Обедал он в школе, соорудить завтрак из колбасы и хлеба я был еще в состоянии, но вот с ужином приходилось плохо.

– А я не хочу…

– Как это не хочу? А кому надо кушать, чтобы расти большим и сильным? Мне, что ли? Мне уже поздно – вырос. – Я старался отвлекать его от грустных мыслей. Просто из шкуры вылезал. Он грустно улыбнулся. Минут пять прошли в полном молчании. Потом я запоздало спросил:

– Игорек, ты ведь знаешь, что мама уезжает? – Он кивнул. Я продолжил, – ты хочешь уехать вместе с ней? Ты хочешь жить с мамой?

Он посмотрел на меня, я не смог ответить на взгляд. Я следил за дорогой. И не мог смотреть в Виталиевы глаза.

– Я не хочу с ней! Я не… Ты отдашь меня ей? Отдашь меня?

Еще секунда, и он подумал бы, что я его предал. Я не мог этого допустить.

– Малыш, ты что? Ну-ка не говори такие глупости. Я никому тебя не отдам. Просто спросить решил – может быть, ты сам хочешь…

– Хочу жить с тобой и папой, – насупился мальчик. Я чувствовал, что он сейчас заплачет и не знал, как его успокоить. Кто бы меня успокоил?..

– Зайчик, мы приехали. Распутывай ремни, – через силу улыбаюсь. А самому хочется нажать газ и направить руль в бетонную стену. Игорь, сопя, вылез из машины, и мы направились в ресторан.

 

– Вызовите Константина, пожалуйста, – сказал я в селектор секретарше и откинулся на кресле. Апрель выдался дождливый, но дыхание весны уже ощущалось.

У меня созрело решение, которое я находил самым разумным с нашей с Игорем ситуации. Теперь нужно было поделиться с Костей.

– Эдуард Андреасович, можно? – Константин заглянул в кабинет.

– Безусловно, проходи. – Он сел напротив меня и приготовился слушать. – Кость, во-первых, хочу тебя поблагодарить за поддержку и помощь. Я не справился бы без твоих советов. Спасибо.

– Пустяки, Эдик…

– Нет, не пустяки. Во-вторых, спасибо, что пропускал мимо ушей то, что я говорил, будучи не в себе. Другой бы уже давно написал заявление по собственному… За эту преданность тоже спасибо.

– Перест…

– И, в-третьих. Я решил переехать. В другой город. Продам квартиру, и мы с Игорем начнем жизнь заново. Куплю там новую, устроюсь на работу, а он будет учиться. Нас в этом городе больше ничего не держит…

– А как же мы? Как же фирма?

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Если ты не согласишься – все полетит в тартарары. Послушай: предлагаю тебе солидный оклад, и ты становишься управляющим, моим заместителем. Ведешь все дела, нанимаешь, кого нужно. Кто не нужен – увольняешь. Решаешь сам. Прибыль же перечисляешь на банковский счет Игоря. Я не буду снимать деньги: устроюсь работать. Но Виталий завещал предприятие сыну. И это будут его деньги. Когда вырастет – он сам распорядится ими, как посчитает нужным. Ну, что скажешь?

Костя молчал и переваривал услышанное. Это был стремительный прыжок по карьерной лестнице. Но и ответственность росла в геометрической прогрессии.

– Это рискованный шаг с моей стороны, не думай, что я не понимаю, – снова проговорил я. – Но Виталий доверял тебе. Почти, как самому себе. И я доверяю тебе. Не думай, кардинальной перестройки кадровой структуры не будет, ты просто станешь исполняющим мои обязанности. Я всегда буду доступен по телефону, факсу, Интернету. Я приеду, как только без моего присутствия нельзя будет обойтись. Но это будет крайностью. Так как?

Он пожевал губы и согласился. Я вздохнул и улыбнулся.

– Эдик, только я прошу тебя о… м-м-м… генеральной репетиции. Когда ты планируешь переехать?

– В августе. Игорю нужно закончить третий класс, я должен уладить дела с жилплощадью…

– Тогда я предлагаю начать сейчас. Пока ты еще не уехал. Если вдруг что–то пойдет не так, если я не справлюсь – мы еще сможем переиграть все обратно. Ты согласен?

– Конечно. Май, июнь и июль в твоем распоряжении. Только деньги пока на счет не перечисляй, – я вымученно улыбнулся, – нам пока нужно будет на что–то жить.

– Разумеется. – Мы пожали друг другу руки. Я почувствовал что–то, похожее на облегчение.

– Есть одна деталь, – внезапно смутившись, произнес Константин. – Ты уверен, что имеешь право продавать квартиру? Она ведь тоже принадлежит Игорю.

– Извини, наверное, неточно выразился, – улыбнулся я. – Я продам не Игореву квартиру, а свою. Мне ведь… после смерти матери осталась трехкомнатная квартира. Продам, а там куплю двухкомнатную. На оставшиеся деньги найму рабочих, они сделают ремонт, да и мебель закажу. Видишь – вот еще сколько дел нужно уладить до переезда!..

– Прости, Эдик. Я неправильно понял.

– Ничего страшного. Я не буду продавать ни квартиру Виталия, ни машину. Только найму горничную, чтобы убирала ее раз в месяц… А тебя попрошу проследить за ней, чтобы ничего не пропало. – Он кивнул. – Машину отгоню на платную стоянку. Э… Вроде бы все.

Мы снова пожали друг другу руки, и он вышел. Как же мне хотелось послать все к черту, лечь и сдохнуть. Но я не имел права.

 

На следующий день я заехал за Игорем в школу сразу после его уроков. Стайки школьников, весело гомоня, выпархивали из ворот. Вот показалась и его бежевая курточка. Мальчишки что–то радостно кричали и смеялись. Игорь тоже улыбался, но улыбка на его лице не держалась, как ни старался он ее приклеить. Он не заметил меня. Я посигналил.

Глаза Игоря широко распахнулись, и он помчался ко мне, даже не попрощавшись с одноклассниками.

– Эдик! – Задыхаясь от быстрого бега, воскликнул он и обнял меня. – Ты не на работе?

– Нет, солнце, занят другими делами. – Я пока еще не сказал ему о переезде. Признаться, боялся, что он упрется и не захочет уезжать из папиной квартиры. Черт, да что там боялся… Я был в ужасе.

– А ты меня заберешь? На продленку не оставишь?

– Заберу, – улыбнулся я. – Сейчас обедать поедем. Ты подожди меня в машине, я должен поговорить с твоей учительницей.

Я предупредил классную руководительницу, что забираю Игоря, и что отныне всегда буду забирать его с обеда. А с нового учебного года он пойдет в другую школу. Она вежливо выслушала и отнеслась с пониманием.

После обеда мы поехали в парк. Клейкие листочки на деревьях уже распустились, и теплый воздух был пропитан свежестью. Игорь до одури накатался на качелях и наелся сладкой ваты.

– Ну что – поедешь домой? – Ласково спросил я.

– А ты? – Мгновенно отреагировал он.

– Завезу тебя, а потом мне нужно по делам.

Я все так же не мог пересилить себя и сказать о грядущих переменах.

Я ехал в риэлтерское агентство заключать договор об обмене квартир. Мне подобрали варианты, и нужно было на чем–то остановиться. До самого позднего вечера рассматривал чертежи, фотографии и трехмерные модели квартир. Голова шла кругом от пустой трепки агента. «Вот, посмотрите, какой замечательный вариант! Не нравится? А вот, просто восхитительная квартира! Ну и что, что вид из окна на свалку?..» Просто злости не хватало отвечать, поэтому я молчал и рассматривал фотографии.

Наконец, кое-что мне все же приглянулось. Небольшая, уютная квартирка с двумя несмежными комнатами. Просторная кухня. Высокий этаж. Совсем рядом школа и остановка транспорта. Я долго рассматривал этот вариант, и все время пытался найти изъян, будучи уверенным, что после стольких часов умственного напряжения я его просто не вижу. Но потом, все же, убедился, что изъянов и нюансов просто нет. Я подписал договор. В агентстве обещали, что возьмут на себя все вопросы ремонта и покупки мебели.

Осталось самое сложное – поставить в известность Игоря.

 

– Зайчик! Иди сюда, пожалуйста!

Игорь без промедления вошел на кухню и доверчиво впился взглядом в мое лицо.

– У меня есть для тебя новость…

– Опять плохая? – Губы мальчика задрожали, и я не на шутку испугался. Ребенок так сломан горем, что теперь даже самая незначительная нервная встряска оборачивается черной тоской.

– Ну что ты, хороший мой! Вовсе не плохая, а наоборот. Не нужно плакать, тише. Послушай, я решил, что нам с тобой полезно будет переехать в другой город.

– В какой? – От удивления у него даже перестал дрожать голос.

– В ***. Думаю, что нам лучше сменить обстановку. Я продал свою квартиру, а там купил новую. Заживем с тобою с чистого листа. Ты будешь ходить в школу, найдешь новых друзей, я буду работать, а по вечерам будем вместе. Что скажешь, Игорь? – Почти взмолился я.

– Эдик, а как же наш дом? – На мордашке столько вопросов. Если бы я мог на них ответить...

– Эта квартира всегда будет твоей. Когда ты вырастешь – сам решишь, что с ней сделать. Захочешь – будешь тут жить. Нет – продашь.

– А как же папа? – Губы снова задрожали и из глаз выкатились две крупные слезинки. – Эдик, как же папа?!

Я усадил его рядом с собой и крепко обнял.

– Игорь, папа всегда будет здесь. Мы всегда ощущаем, что он как будто бы сейчас вернется. И это мешает нам побороть боль, не дает прийти в себя. Здесь мы мучаемся, а там – думаю – нам станет легче. Там все будет новым. Ты понимаешь меня?

– Я не хочу ничего понимать! – В голос рыдал мальчик. – Я просто хочу к папе!

Я прижал его к себе и не отпускал, пока он немного не успокоился, пока не затекли мои руки. Он еще пару раз шмыгнул носом и затих. Я подумал, что его необходимо показать детскому психологу.

– Эдик, если ты думаешь, что будет лучше, я, наверное, хочу переехать…

Я сам едва не прослезился от нахлынувшей благодарности. Какое счастье, что он у меня есть!..

 

Константин справлялся. Взял себе помощника и, в принципе, недурно вел дела. Я каждый день заезжал к нему, проконтролировать, помочь и просто поболтать. Мне больше не с кем было поговорить.

– Ну что – ты сообщил Игорю?

Я устроился на диване и задумчиво посмотрел в окно.

– Да… Ты знаешь, его реакция не была однозначной. Он ведь еще маленький, и хочет к папе, чтоб все было как раньше, спокойно. Но он верит мне, что так для нас будет лучше… Господи, – я снял очки и с силой сдавил переносицу,– да я и сам не знаю, правильно ли поступаю?

– Я думаю, ты делаешь правильно, Эдик. Не переживай, все образуется…

Мне стало тоскливо. Игорю проще, он мог взобраться ко мне на руки и дать волю слезам. А у меня больше не было плеча, в которое можно уткнуться. Я не имею права плакать, потому что я мужчина. Я не могу позволить себе по–черному тосковать, потому что отвечаю за жизнь ребенка. Я теперь даже сам себе не принадлежу.

Хотелось рассказать Косте, как мне одиноко засыпать без Виталика. Как больно было упаковывать его одежду и обувь. Рассказать, что я до сих пор не смог заставить себя выбросить его зубную щетку.

Рассказать, как сильно я его любил. И люблю.

Костя из другого времени. Он не поймет. Он хороший человек, преданный друг, но о наших с Виталием отношениях, еще тогда, слушать не желал. Я не имею права его упрекать, я привык. Было достаточно и того, что он не отвернулся от меня, не бросил, а помог.

Но, все же, как хотелось иметь друга, которому можно было бы доверить свою боль! Черт, как же сложно держать все в себе.

– Эдик? Я спрашиваю, ты уже решил, когда уезжать?

Я перевел взгляд на Костю.

– В августе. Когда закончится ремонт.

 

Марина изъявила желание попрощаться с сыном перед нашим, да и своим, отъездом. Я не возражал, завез его к маме, тепло обнял, прошептал на ухо, как я его люблю и уехал.

По пути домой заскочил в супермаркет и купил порядочное количество спиртного. Я был рад, что Игорь не увидит меня в таком состоянии. Тут Марина со своим прощанием «на пару дней» пришлась очень кстати.

Отворив двери, я шагнул в пустую полутемную прихожую. Кое-какие вещи я уже упаковал, но брать с собой много не собирался. Только необходимая на первое время смена одежды: в мои планы входило полностью обновить свой и Игорев гардероб.

Разобрав сумки с продуктами, я выставил на стол бутылку вина. Налил полную до краев рюмку и не поленился сходить в прихожую, к большому зеркалу. Чокнувшись со своим невеселым отражением, я хрипло произнес в тишине квартиры:

– С днем рождения, Эдька!

 

Я планировал методично накачаться спиртным, чтоб хоть раз за все время боль от потери отступила, и я, наконец, смог, хоть ненадолго, забыться.

Мне удалось. Проснулся в неудобной позе за столом. Шею ломило нещадно, руки и спина затекли, голова гудела, и я с удивлением спрашивал сам себя – разве не знаю, что то, что вчера пил, нельзя смешивать?

Однако эти мысли отошли на второй план в тот момент, когда я попытался встать. Это, однако, оказалось чертовски сложно, но необходимо, иначе я рисковал заблевать всю кухню. Кое-как мне удалось попасть в туалет.

Из санузла я вышел заметно посвежевшим, вернулся на кухню похмелиться рюмкой вина. Пить было противно, но оно помогло прийти в себя почти мгновенно. Я не мог завтракать, поэтому, попав в комнату, растянулся на постели и с хрустом потянулся. Думал поспать, но оказалось, что я прекрасно выспался за столом.

Я задумался. Вчера мне исполнилось двадцать шесть. А Виталию уже никогда не стукнет тридцать два. Через несколько лет я сравняюсь с ним возрастом, а потом и перегоню, а он останется все таким же молодым и красивым. А потом, на пенсии, буду вспоминать и удивляться, как я мог любить такого юного мальчишку, забывая, что тоже был молод.

Но это при условии, что до пенсии я доживу.

 

До вечера рассматривал фотографии. В альбомах и в ноутбуке. Хотел навсегда сохранить их в своем сердце. Я резал по живому и посыпал щедрым слоем соли свои раны.

Временами смеялся, вспоминая глупые и забавные ситуации, запечатленные на фото. Временами рыдал до обдирающей боли в горле.

Сегодня я ни перед кем не обязан был отчитываться в своих чувствах…

 

Все дела были улажены, со всеми мы попрощались. Нас больше ничего не удерживало.

Прекрасно помню первый день нашей новой жизни. Я истово молился, чтобы Игорю понравился новый дом, чтобы он не винил меня в переменах.

Мы вошли в пахнущую свежим ремонтом квартиру, словно гости. Рабочие постарались на славу, воплотив все мои пожелания: я остался доволен.

Игорь неспеша прошелся по коридору, заглянул в обе комнаты, исследовал кухню и, повернув свою мордашку ко мне, произнес:

– Знаешь, Эдик, мне нравится.

Я улыбнулся, ликуя в душе. Это хороший знак, это достойное начало новой жизни.

Весь вечер мы с Игорем сидели на диване, исследуя огромную политическую карту мира, которую дизайнеры зачем–то повесили на стену моей комнаты. В принципе, Игорю она пригодится, нужно будет только перевесить ее к нему.

Игорь наугад тыкал в карту, а я рассказывал ему о стране, в которую упирался его палец. Он слушал мои не всегда совпадающие с действительностью фантазии, затаив дыхание, а я вдохновенно плел околесицу, лишь бы только он не тосковал. Лишь бы он не чувствовал себя потерянным на новом месте. Уютный свет торшера вырывал наш маленький мир из темноты, и я физически ощущал, как этот малыш во мне нуждается. Как безгранично он доверил мне свое будущее.

 

Мне предстояло самое главное – найти работу и устроить Игоря в школу. В принципе, со школой особых проблем не возникло: неподалеку расположенная гимназия без вопросов приняла мальчика в пятый класс. Мы купили все необходимое для занятий, и с сентября он благополучно продолжит свое обучение.

А вот с работой мне что–то не везло. Нигде я надолго не задерживался. Либо меня не устраивал график, либо расстояние, либо зарплата. Долго не раздумывая, я брал расчет, чтобы найти более достойное место. Случилось даже быть преподавателем в колледже. Но потом я выяснил для себя, что это неблагодарный и адский труд.

Денег пока хватало. Оставшиеся от ремонта помогали компенсировать моменты моего нерабочего простоя. К финансам на счету Игоря я не прикасался.

Константин часто звонил и докладывал положение дел на фирме. Я помогал ему советами и от души благодарил.

Так мы прожили с Игорем два года.

 

Я уже довольно продолжительное время работал в одной частной фирме, которая устраивала меня по всем статьям. Но, в один прекрасный день, просматривая финансовые отчеты, я понял, что пора делать отсюда ноги – фирма приближалась к грани банкротства. Без сожаления уволившись, я вновь оказался в поиске.

Но, наконец–то, мне крупно повезло – я нашел отличную работу всего в нескольких кварталах от дома. Нормированный день позволял проводить вечера вместе с Игорем, зарплаты хватало ни в чем не нуждаться.

Игорь записался на тренировки по футболу и три раза в неделю пропадал на стадионе, а по вторникам и четвергам занимался в математическом кружке, так что раньше шести вечера дома он не появлялся. Меня это вполне устраивало – с работы я возвращался в пять и успевал приготовить ужин. Вечера мы, по обыкновению, проводили вдвоем, смотря фильмы или болтая о разных мелочах.

Жизнь потихоньку склеивалась.

 

О моем коллективе стоит сказать отдельно.

Кабинет, в котором мне предстояло работать, я делил еще с тремя сотрудниками. Помещение было небольшим, но уютным. Возле противоположной входу стены стояло два стола – их занимал координатор нашего отдела, добродушный мужчина лет шестидесяти и главный бухгалтер, отчаянно молодящаяся дамочка, возраст которой неумолимо приближался к пятидесяти.

Под другими стенами стояло еще два стола – один занимал я, другой принадлежал парню, как оказалось после – моему ровеснику.

Работать было интересно, я старался, увлекаясь все больше и больше. Иногда нырял в дела с головой, не сразу осознавая, что пришло время идти домой. Я пытался забыться…

 

Однажды утром я стоял в курилке: так мы называли небольшую нишу с окном, в конце коридора. Официально оборудованной она не была, но все сотрудники нашей фирмы появлялись там утолять никотиновый голод.

Сегодня лил противный дождь, ноябрьский ветер яростно срывал с деревьев немногочисленные желтые листья и гнал их по мокрому асфальту. Небо всерьез и надолго затянулось серыми тучами, и я стоял, прижавшись лбом к стеклу, созерцая весь этот унылый пейзаж. Понимая, что не за горами зима, и что по такой собачьей погоде еще идти домой. А потом вспомнил, что домой попаду ой как нескоро, ибо рабочий день только начался… Я вздохнул.

– Не помешаю? – Раздался голос за спиной.

Я обернулся и увидел Олега, парня–коллегу из моего кабинета. Криво улыбнувшись, отрицательно помотал головой. Но мое печальное уединение было прервано. Он устроился на подоконнике, закурил и с неизменной улыбкой предложил:

– А ты будешь сигарету?

Господи, я в этот момент готов был заорать «да» на весь коридор, вырвать из его рук пачку, выкурить с наслаждением все сигареты и скончаться от самой замечательной в мире передозировки!

Но…

«– Эдик, я прошу тебя… Брось курить. Пожалуйста.

– Это так важно для тебя? Ну, хорошо, я попытаюсь.

– Пообещай мне, Эдик.

– Ладно. Обещаю».

– Эдик?

– Я не курю, – хрипло ответил и отвернулся. У меня в тот момент даже руки затряслись, но я справился. Силу воли в себе воспитал – будь здоров!

– Послушай, мне шеф проект нагрузил. Один не справлюсь. Он разрешил помощника взять… Ты не согласишься мне помочь?

– Почему я? – Равнодушно спросил, оторвавшись от окна.

– Думаю, что нам будет удобно обсуждать детали, мы ведь в одном кабинете работаем. Да и в принципе, кроме тебя больше здесь моих ровесников нет, я просто думаю, что люди одной возрастной категории лучше друг друга поймут. Ну и соображаешь ты неплохо, как я успел заметить, – перечислял он все плюсы нашей совместной работы. Я не возражал, и мы договорились о сотрудничестве.

 

Работать с Олегом было легко и приятно. Человек он был добрый, жизнерадостный, с потрясающим чувством юмора, в общем, как выражалась моя мама, – солнечный. Мы нередко приходили вечером ко мне и выполняли свою сверхурочную работу, чтобы не задерживаться в офисе допоздна.

Наконец, пришло то золотое время, когда проект подходил к концу, да и сроки поджимали. Мы пришли, приготовили ужин и вдвоем с волчьим аппетитом умяли его. Затем я предложил Олегу переместиться в комнату, где мы вновь взялись за работу.

Когда мои глаза уже туманились от напряжения, а за окном было непроглядно темно, Олег сказал:

– Пожалуй, хватит на сегодня, Эдик. Как ты думаешь?

Я устало кивнул головой и предложил чаю. Невооруженным глазом было видно, с какой радостью он согласился.

– Спасибо тебе за помощь, – прихлебывая чай, произнес Олег.

– Не за что. Это моя работа, – улыбнулся я. Голова моя нестерпимо раскалывалась.

– Я так привык к тебе за это время, – задумчиво продолжил он. – Хорошо, что ты пришел в наш коллектив. А то я едва не свихнулся с этими божьими одуванчиками.

Мы рассмеялись. Признаться, я и сам привязался к Олегу. В его компании было легко и непринужденно. Я мог молчать, не боясь обидеть его своим молчанием.

– Знаешь, думаю, что мы могли бы стать настоящими друзьями, – склоня голову набок, серьезно проговорил он.

Я не испытывал необходимости в друзьях, но не хотелось грубить, поэтому просто неопределенно пожал плечами и произнес:

– Все может быть…

 

Мы действительно сблизились. Неожиданно мне стало не хватать его компании по вечерам, особенно, когда по телевизору ничего путного не показывали, а у Игоря не было свободного времени из–за уроков.

В один из таких вечеров я, слегка поколебавшись, набрал его номер и пригласил в гости.

– Конечно, приду, – с энтузиазмом откликнулся он. Я прямо видел, как он, наскоро сунув ноги в ботинки, надевает куртку на ходу.

С тех пор Олег довольно часто заглядывал ко мне после работы, помогал готовить ужин и с чистой совестью уплетал львиную его долю.

Парень жил с преклонного возраста родителями. Его отец еще работал на заводе, а мать по состоянию здоровья давно сделалась домохозяйкой. Вторым ее домом была больница – очень часто шалило сердце. Молодым со стариками невесело, поэтому Олег, никогда особо, не рвался домой, оставаясь до позднего вечера. Он с удовольствием сидел рядом, если я был чем–то занят и беззлобно завидовал, что я полноправный хозяин этого дома.

Игорь относился к нему вежливо, но слегка настороженно, хотя Олег вел себя с ним безукоризненно. У них нашелся общий интерес в виде компьютерных игр, и они могли битый час обсуждать какую–то стратегию. Я же считал всю эту виртуальную лабуду просто вычеркнутым из жизни временем, поэтому в собеседники не годился.

Однажды вечером, после одной из дискуссий на тему «В какую игру лучше убить свободное время?», мы пили на кухне кофе. Я думал о чем–то своем, а Олег выглядел неестественно напряженным. Наконец, он откашлялся и уставился в пустую чашку. Ей-богу, иногда он напоминал мне большого ребенка.

– Эдик, я очень не люблю лгать. Просто ненавижу. Поэтому как другу хочу сказать тебе одну вещь. Может, после этого ты станешь меня презирать, но зато мы расставим все точки над И. – Он смущенно улыбнулся и посмотрел мне в глаза. – Я гомосексуалист.

– Нашел чем удивить, – холодно проговорил я, поражаясь собственной выдержке. – А если завтра весь офис об этом узнает? Не боишься?

Тень промелькнула в его глазах.

– Я думал, что тебе можно доверять, – жестко сказал он, поднимаясь. – Видимо, ошибся. Твое право раззвонить это на всех углах. Я как-нибудь справлюсь. Но тебе не завидую.

– Сядь, – отрезал я. Он медленно опустился на стул.

– Никому ничего я не собираюсь рассказывать, – неспешно протянул я, не глядя на Олега. – И даже больше – презирать тебя тоже не стану.

На долю секунды я был в смятении. Не провокация ли наш разговор? Но потом отбросил эту версию: почувствовал, что так будет лучше.

– Ведь я тоже гей.

Для него эта новость была подобна ведру холодной воды, вылитому на голову. Видимо, Игорь своим существованием напрочь отрицал мою нетрадиционную ориентацию.

– Правда? – Тихо переспросил он. – Я даже не думал…

– Мало ли, кто что думал, – перебил я, подойдя к окну. – Послушай, Олег, уже поздно и…

– Я ухожу, – поспешно вскочил он. – Только скажи… Э… У тебя есть парень?

– Нет, – бросил я, даже не повернув головы.

Он оживился и повеселел. Я вежливо выпроводил его, и, только закрыв дверь, вдруг понял, как же устал…

 

Олег явно был намерен закрутить со мной роман. Это меня одновременно и смешило, и настораживало: он был так трогателен и настойчив. Я уже едва мог сдерживать его порывы своей неопределенностью. Умом я понимал, что он не виноват ни в чем плохом, что происходило в моей жизни, и что он не заслуживал той ледяной вежливости, с которой я обычно общался с людьми, но поделать ничего не мог.

Он теперь почти каждый день приходил ко мне после работы, мы общались и обсуждали дневные новости. Я вел себя снисходительно и никак не мог это прекратить. Мой характер круто изменился, и к своему собственному ужасу я осознавал, что превратился в каменную глыбу, не способную на нормальные отношения.

Мы целовались, сидя на диване, и я чувствовал себя семиклассником, тискающим девчонку в туалете на переменке.

Олег же был искренен и нежен. Его покладистый и мирный характер открылся для меня в полную силу, но что–то внутри меня самого мешало разглядеть в нем любимого парня.

Стиснув зубы, я играл свою роль, роль, которую сам для себя сочинил. Влюбленные глаза Олега видели то, что хотели видеть. Мне было непросто и, в то же время, легко. Я плыл по течению и ждал, когда все образуется…

Жизнь превратилось для меня в череду серых дней. Осень, плавно переходящая в зиму, рвала сердце когтистой лапой. Олег не замечал никого, кроме меня. Я видел, как он счастлив, и мне становилось тоскливо: я вспоминал, как в далекое время радовался точно так же.

– Эдик? Сегодня можно прийти?

Мы вновь стояли в курилке одни. Я смотрел в окно и раздумывал, как бы вежливее отказать.

– Ты знаешь, сегодня я должен проверить у Игоря уроки...

– Ладно, – весело проговорил он, – тогда завтра?

Я неопределенно пожал плечами. Он, тепло улыбаясь, нежно провел рукой по моему плечу. Тело предательски отозвалось на ласку приятными мурашками. Не говоря ни слова, я резко развернулся и пошел в кабинет.

 

У Игоря появилось много новых друзей. Довольно часто он задерживался до позднего вечера, и мы уже не были так неразрывно близки, как прежде. Он все так же доверял мне все свои тайны и мысли, а я помогал ему советом и жизненным опытом. Но он рос, а в тринадцать лет уже не принято брать отца за руку. Мне было горько, что ход жизни нельзя остановить или хотя бы замедлить…

Я привык коротать вечера с Олегом. Иногда мы бродили по мокрому от дождя городу, я слушал его длинные, запутанные, не имеющие начала и конца, но такие забавные истории и невольно улыбался.

Он не знал меня другим. Не знал, что раньше я был жизнерадостным, веселым и энергичным. Он не знал, что меня подкосило, не подозревал, что к отцовству я не имею никакого отношения. Разве я мог винить в этом кого–то, кроме себя? Но не хотелось раскрывать эту дорогую мне тайну.

Он видел во мне гордого, иногда даже через край гордого, независимого, строгого и серьезного двадцативосьмилетнего мужчину. Я видел в нем кроткого, бесхитростного и простого двадцативосьмилетнего парня с ярко–зелеными глазами. Мы жили в этом мире одинаковое количество лет, но, Боже мой, как же мы были непохожи! Чего нельзя сказать о внешности: светлые глаза, русые волосы примерно одного оттенка, одинаковый рост и телосложение. Издали нас в офисе часто путали, и это безмерно веселило Олега. Я же относился к подобным промахам равнодушно, лишь вежливо поправляя обознавшегося.

 

Между нами не было физической близости. Я видел, как страстно желал этого Олег, зайдя в поцелуях несколько дальше положенного. Я и сам с удивлением осознавал, что за три года у меня не было никого, кроме правой руки, словно я какой-нибудь урод, вынужденный о любви лишь читать в романах. Я хотел секса, но не мог переступить психологический барьер, который сам выстроил вокруг себя.

Олег, оторвавшись от моих губ и тяжело дыша, проводил под рубашкой рукой по моему животу, спускаясь все ниже и ниже. Он ненавязчиво пытался придать нашим телам горизонтальное положение. Я мягко, но настойчиво останавливал его, а когда он отказывался понимать мои намеки, просто вставал и уходил на кухню. Он виновато шел за мной, зарывался носом в мои волосы и жадно курил. Я не обижался на его природный инстинкт, нормальный для здорового мужчины. Это я был ненормален.

– Эдик, ну почему… – Грустно шептал он мне на ухо. Я не отвечал. С Олегом я не утруждал себя такими вещами как объяснения или морально–этические нормы.

Обычно, после таких обломов он надолго не задерживался и, смущенно попрощавшись, убегал, а мне с одной стороны становилось тоскливо, что я снова один, а с другой – все же чувствовал облегчение, что вновь чист перед своей совестью, что все еще верен своему прошлому.

 

Однажды, под утро, дверь моей комнаты распахнулась, и Игорь громким шепотом позвал:

– Эдик, проснись, пожалуйста. Мне плохо.

Я вскочил, как ошпаренный, ничего не понимая.

– Что случилось, сынок?

– Меня тошнит, Эдик. Сильно!..

Он тут же умелся в туалет и его вывернуло наизнанку. Я ощупью нашел очки и поспешил на выручку.

Через пять минут я предлагал Игорю влить в себя три литра раствора марганцовки, а он изо всех сил сопротивлялся и даже всплакнул. Я был непреклонен, и уже после десятка глотков его желудок стал эффективно промываться.

Мероприятие затянулось на довольно продолжительное время. Затем я нашел необходимые таблетки и, удостоверившись, что Игорь заснул, написал записку о сегодняшнем освобождении от уроков.

Глянув после всего этого на часы, я с ужасом осознал, что опоздал на работу.

 

На крыльце нашего офиса маячила фигура, в которой я даже с расстояния узнал Олега. Казалось, заметив меня, он испытал огромное облегчение.

– Эдик, слава Богу! Где тебя носило? – Вместо приветствия выпалил он. – Я уже устал отмазывать тебя перед шефом!

Я не выспался, перенервничал из-за Игоря, опоздания, и был чертовски зол.

– Я что – просил тебя об этом? Не лезь не в свое дело, Олег!

Он опешил. Чертыхнувшись, я протиснулся в здание, чувствительно задев парня плечом.

– Лучше тебе сейчас шефу на глаза не попадаться, – как–то расстроено крикнул Олег мне вслед. Назло ему я тут же постучался и вошел в кабинет начальника.

– А, Семагин, – флегматично и свысока констатировал мое появление директор, подняв глаза от ноутбука.

– Разрешите?

– Присядьте, – кивнул он и вновь углубился в пасьянс. Я чинно устроился на стуле и смиренно ждал, когда ему надоест создавать видимость занятости. Наконец, он раздраженно фыркнул и вновь занялся моей персоной:

– Трудовая дисциплина писана не для вас, Семагин?

– Прошу прощения, я…

– Как вы, наверное, успели заметить – фирма приносит деньги. И минуты простоя – это утраченные финансы. Вы отсутствовали час. Извольте объясниться.

На самом деле, я опоздал всего на сорок минут, но спорить с начальством – абсурд. Поэтому вздохнул и как можно вежливее ответил:

– Очень сожалею об утраченных финансах. Но заболел мой ребенок. Мне не с кем его оставить. Признаться, я просто потерял счет времени.

– Заболел ребенок? Гм–гм… – На его лице появилось что–то человеческое. – Ну, хорошо. Только чтоб это было в последний раз, Эдуард.

– Конечно, – мы оба понимали, что говорим глупости. Дети болеют вне зависимости от данных нами обещаний. Я поднялся, намереваясь больше не испытывать терпение начальника, но он жестом велел мне задержаться.

– Послушайте, Эдуард. У меня есть простое, но очень неприятное поручение. Оно касается поездки в компанию ***…

У меня свело зубы. Эта компания славилась своей взбалмошной непредсказуемостью, и поездки туда были бичом всего коллектива. На этот раз, чувствую, расхлебывать неприятности дипломатического контакта придется мне.

– Думаю, вы не откажетесь уладить кой–какое дельце? В целях справедливого возмездия, скажем так, – приторно улыбнулся шеф, и я состроил улыбочку в ответ.

Получив необходимые инструкции, я, не заходя в кабинет, отправился в другой конец города.

До самого обеда «улаживал простенькое дельце». Создавалось впечатление, что на это предприятие нанимают исключительно умалишенных. Не знаю, как им удавалось держать свой сектор рынка железной хваткой, но глядя на коллектив изнутри, я тихо поражался.

Впрочем, уже можно было праздновать победу – все обошлось неплохо, только долго. И мой начальник не буйствовал из–за опоздания, что тоже было немаловажно. Да и Игорь, когда я ему позвонил, был вполне здоров и доволен жизнью, с чистой совестью прогуливая школу.

Только все равно какая–то заноза мешала мне чувствовать, что неприятности закончились. И лишь на обратном пути, в полусогнутом положении стоя в маршрутке, я вспомнил.

Олег. Утром я довольно сильно его обидел, не оценив старания прикрыть меня перед начальством. Только сейчас, задумавшись, я осознал, что выглядел парень неважно, и это было совсем на него не похоже. Совесть мешала мне успокоиться, ведь человек пытался мне помочь. Приняв решение сразу же после возвращения извиниться, я переключил свое внимание на более житейские проблемы.

 

Шеф остался мною доволен, но материально никак не поощрил, да я и не надеялся: спасибо, хоть премию не снял. Обстоятельно ответив на все интересующие его вопросы, я незаметно смылся в свой кабинет.

Олег отсутствовал. Поздоровавшись с остальными и передав им новости своей поездки, я, как бы невзначай, спросил:

– А где, собственно, Олег?

Мария Ивановна сочувственно охнула и выложила всю подноготную:

– Эдик, ты ведь не знаешь. Олежек сегодня отпросился с обеда – его маму снова в больницу положили. Еще ночью. Что–то серьезное. Бедный мальчик, уехал дежурить.

Внутри меня все похолодело и я, кивнув, сел за свой стол. «Да что я за скотина такая? Вот почему он так паршиво выглядел утром. Нервничал, но и обо мне думать успевал, а я прилетел, как на метле, еще и в душу плюнул. И извиниться не успел…»

Стало тошно от всей этой собачьей жизни и от себя самого, в придачу. Дела не клеились, и я едва дождался конца рабочего дня.

Выйдя на свежий воздух, я глубоко вдохнул и набрал номер Олега. После пары гудков он бесцветным голосом ответил:

– Слушаю.

– Олежек… М–м–м… Прости, я не знал, что у тебя проблемы дома. Как ты?

– Я нормально, мама – не очень. – Остался он равнодушен к моим извинениям.

Как глупо. Конечно, нужно было осведомиться о здоровье матери… Что я за идиот?

– Послушай, – делал я над собой титаническое усилие, – давай приеду. Может, нужна помощь? Я могу подежурить вместо тебя. Хоть сейчас, а? Или…

– Эдуард, – сухо бросил он в трубку. – Не нужно никуда ехать. У меня и без тебя проблем хватает.

Послышался сигнал отбоя. Я спрятал мобильный в карман, и медленно пошел домой.

«У меня и без тебя проблем хватает». Замечательно. Вот и стало все на свои места, черт подери! Я для него просто еще одна проблема. Куда уж проще?

Знаю, что я не подарок. Возможно, совершенно не подарок. Но называть меня проблемой не позволю никому. Если он не в состоянии устроить свою жизнь, то я к его неприятностям отношения не имею.

Да я вообще не хочу иметь с ним никаких отношений.

 

В одиннадцать вечера, когда я был вовсю увлечен фильмом, раздался звонок в дверь. Дернувшись от неожиданности я, однако, остался сидеть на диване. В дверную щель моей комнаты просунулась голова Игоря.

– Кто–то звонит, Эдик, – любезно сообщил он.

– Иди в кровать, Игорек, я разберусь, – улыбнулся ему.

В конце концов, настойчивая трель дверного звонка ввергла меня в состояние бешенства и я, круша все на пути, распахнул дверь.

Олег, не дожидаясь приглашения, вошел в прихожую и уселся на тумбочку. Облокотившись о проем, я скрестил руки на груди и холодно процедил сквозь зубы:

– Нормальные люди бегут от проблем, а ты сам звонишь им в дверь.

Он поднял на меня свой по-детски беззащитный взгляд, и я заметил, что в его глазах блестят слезы.

– Прости, что сорвался сегодня: день выдался…

– Не нужно извинений, – все так же не желал мириться я. – Мы не подходим друг к другу. Ты слишком хорош. Не хочу усложнять тебе жизнь, Олег. Может, ты и прав – со мной одни проблемы…

– Я люблю тебя, Эдик. – Олег встал, решительно шагнул ко мне, обнял за плечи и заглянул в глаза. – Ну отчего ты так слеп? Отчего так наглухо запечатал свое сердце?

Парень легонько меня встряхнул, и комок в горле помешал сказать очередную гадость. Олег нежно поцеловал меня, и вся обида на него улетучилась неизвестно куда. Он был прав. Я сам для себя был концентрированным сгустком проблем.

– Я сейчас уйду, не волнуйся, – оторвавшись от моих губ, прошептал он. – Просто не смог бы заснуть, не сказав тебе все то, что сказал. Мне пришлось заехать к тебе прямо из больницы.

Он еще раз поцеловал меня и развернулся, чтобы уйти, но моя рука, взяв на себя всю ответственность за происходящее, легла на его плечо. Он удивленно обернулся.

– Останься, – хрипло проговорил я. – Пожалуйста. Иначе я с ума сойду.

Видимо, эта просьба стала для него приятной неожиданностью. А в моих ушах стоял грохот, с которым рушился возведенный мною барьер.

Неразобраный узкий диван стал для нас раем в эту ночь. Не остановило меня и отсутствие презервативов. Я так изголодался по сексу, что иногда просто рычал, до крови прикусив запястье. Олег даже прикрывал мне рот ладонью или губами, опасаясь разбудить Игоря, но для меня на этой планете не существовало ничего. Мозг больше не руководил, и я подчинился желаниям тела.

 

Я проснулся рано от необычного ощущения крепких объятий, и тепла тесно прижавшегося ко мне горячего, обнаженного и сексуального тела. Чтобы не упасть, спящий с краю Олег буквально вдавил меня в спинку дивана. Я осторожно попытался расширить свое пространство, но все-таки разбудил парня. Он захлопал ресницами, улыбнулся и еще сильнее сжал руки:

– Доброе утро, Эдик. Господи, неужели это не сон?

– Это не сон, и ты сейчас меня задушишь, – я высвободился из его объятий и глубоко вдохнул.

– Прости, – все еще улыбаясь, витал он в облаках.

Я попытался найти на полу свою одежду, но он не позволил, вернув меня в лежачее положение всем своим весом.

– Олежек, – простонал я, – больше не могу. Правда.

– Это мы сейчас проверим, – невозмутимо ответил он и возобновил свою изощренную пытку ласками. Я буквально услышал щелчок, с которым выключился мой трезвый ум, и вновь всецело отдался во власть тела.

Потом мы, кажется, подремали еще пару часов и проснулись уже ближе к обеду: еще хорошо, что была суббота. Я натянул джинсы и футболку, заставил одеться сонного Олега, и вышел в коридор. Из кухни доносились звуки, оповещающие меня о том, что Игорь дома, что он завтракает и остаться незамеченными нам с Олегом никак не удастся. Вздохнув, я пошел умываться.

Когда мое место в ванной занял Олег, я, немного поколебавшись, словно на эшафот, пошел на кухню. Игорь, болтая ногами, допивал молоко.

– Эдик, доброе утро! Точнее, добрый день, – весело поприветствовал он.

– Добрый, – улыбнулся я, внутренне холодея: в дверях появился Олег.

– Приветик, Игорь!

Игорь переменился в лице, сделал квадратные глаза, не слишком–то вежливо буркнул:

– Здрасьти, – и ушел в комнату.

Олег, не замечая ничего вокруг, бодро уписывал завтрак, а мне кусок не лез в горло: я предчувствовал нелегкий разговор с сыном.

Наконец, он собрался и, тепло попрощавшись, буквально на крыльях полетел к матери в больницу, а я с тяжелым сердцем запер за ним дверь. Игорь тут же появился за моей спиной:

– Он ночевал у нас?

– Да, – ответил я, чувствуя себя загулявшим подростком перед грозным родителем.

– У него что – своего дома нет? – Недовольно продолжал мой сын.

– Игорь! Почему ты так себя ведешь? Зачем заставляешь меня оправдываться?

– Я больше не хочу его видеть! – Крикнул он. – Я не хочу, чтобы он здесь с тобой спал!

Игорь скрылся в своей комнате, с шумом захлопнув дверь. Признаюсь честно, мне хотелось закатить чудовищный скандал, но я сдержался. Вместо этого, надев куртку, я бесцеремонно вошел к нему и проорал:

– Секс – это не то, что вы обсуждаете в школе на задней парте. Это жизненная необходимость!

А затем, оставив сына в недоумении, молниеносно обулся и вылетел из квартиры.

 

Мое сердце бешено колотилось. Я сидел в чужом дворе на скамье, судорожно вдыхал воздух и не мог совладать с нервами: слишком многое изменилось за эту ночь.

Я больше не принадлежал воспоминаниям о Виталике, дал надежду другому парню и впервые крупно поссорился с сыном. Если бы где-нибудь поблизости продавали сигареты, то нарушил бы и это обещание, но, к счастью, я забрел в дыру без признака цивилизации.

Немного отдохнув, я вновь пошел, куда глаза глядят, по кусочкам разбирая события последних часов. Оказалось, я здорово запутался в себе.

Виталик.

Дорогой мой, прости. Но ведь я же не железный! Я обычный человек, из плоти и крови, не небожитель. Я не могу столько тосковать, ты ведь никогда уже не вернешься.

Через некоторое время, устав, я вновь опустился на лавочку и, закрыв глаза, вспоминал приятные минуты сегодняшней ночи. Увлекшись, едва не заснул – ночью времени для отдыха оказалось мало.

Вернув, таким образом, свое душевное равновесие, еще немного погулял и вернулся домой.

 

Квартира встретила меня гробовой тишиной.

Я медленно снял обувь и постучал в дверь комнаты сына. Из–под щели пробивалась полоска света, и было очевидно, что он дома, но музыка, вопреки традиции, не гремела на всю катушку. Так и не дождавшись приглашения, я повернул ручку и вошел.

Игорь сидел за столом, делал уроки и даже не обернулся. Я неслышно подошел и облокотился о стол, заглядывая через плечо. Стройные ряды цифр занимали всю тетрадь: сын трудился над алгеброй.

– Игорек, не злись, пожалуйста, – ласково прошептал я, погладив его по голове. Он, все так же, не произнося ни звука, уклонился. Я убрал руку.

– Сынок, ну скажи хоть что-нибудь, прошу тебя.

Игорь напоминал изваяние, строгое и непреклонное. Я в отчаянии опустился на его диван:

– Игорь, ну прости меня за ссору! Прости.

Он повернул ко мне осунувшееся лицо и спросил почти взрослым голосом:

– Ты предал папу?

– Нет, нет, Игорь! – Я закрыл лицо руками. Хотелось умереть. – Прекрати рвать меня на куски, умоляю! Твоего папы нет, он погиб. Ну, неужели три года – это мало?!

Он тихонько зашмыгал носом и сел рядом. Я прижал его к себе, как в детстве, пытаясь успокоить. Не знаю, сколько мы так просидели – пять минут, час. Наконец, он переменил позу и, не глядя мне в глаза, спросил:

– Что ты там говорил о сексе?..

Я, задумчиво теребя его волосы, откинулся на спинку дивана. Он, отчаянно стесняясь, избегал смотреть мне в глаза.

Я заговорил. Этот разговор рано или поздно должен состояться с любым подростком. Я не был ему кровным родителем и не знаю, правильно ли поступал, не утаивая никаких подробностей о традиционной и нетрадиционной сексуальной ориентации, но чутье подсказывало мне, что он достаточно взрослый для восприятия подобной информации.

– А почему ты сказал, что это не то, что мы обсуждаем в школе?

– Я был в твоем возрасте, – улыбнулся я. – Черт, до сих пор помню, как мы с ребятами девчонок лапали и лифчики им расстегивали!

Он засмеялся – я попал в точку.

– А ты тоже лапал? – Он слегка осмелел и посмотрел на меня.

– Ну, конечно, – пожал я плечами, – как же иначе?

– А… пацанов? – Смутился он.

Я расхохотался. Видимо, он даже представить меня рядом с девушкой не мог.

– Пацанов тоже, но позже, и не в школе.

Он серьезно и понимающе кивнул.

– Пока тебе в силу возраста не понять, почему секс необходим для здоровья, – мягко подытожил я, пытаясь не дать ему почувствовать себя малолеткой. Помню, как в свое время лично меня это дико оскорбляло. – Но пройдет время, и ты все поймешь, а пока просто поверь мне, хорошо?

– Почему Олег? – Спросил он после паузы, ловя мой взгляд.

– А почему бы и нет? – Задумчиво ответил я вопросом на вопрос. – Поверь, он не самая худшая кандидатура. Олег хороший парень, верный друг… Но если ты так категорично настроен…

Я тяжело вздохнул: мне стало тоскливо. Он замотал головой:

– Нет, Эдик. Я просто сам не могу понять, что мне не понравилось. Наверное, привыкну…

Я улыбнулся, удобнее устраиваясь на диване.

– А у вас в классе девчонки тоже учителям жаловались, что вы их достаете? – Черпал Игорь из меня жизненный опыт.

– Еще и как! Одного парня на год старше даже из школы исключили. Правда, он действительно имел все задатки маньяка, – вспоминал я.

– А у нас есть одна девка… В общем, наверное, она мне нравится… – Разоткровенничался сын. Я весело рассмеялся.

– Так наверно или точно?

Он смущенно хихикнул и пожал плечами.

– Мы на алгебре вместе сидим. Я ей все контрольные решаю.

– Это любовь, – констатировал я, и он захохотал. А потом снова пожал плечами:

– Она симпатичная.

Я взъерошил ему волосы. Признаться, камень упал с моей души. Виталий был прав: его сын вырос нормальным…

Мы еще немного поболтали о том, о сем, и я пошел к себе. Возле двери, обернувшись, улыбнулся:

– Если будут нужны презервативы – обращайся. Без них и думать забудь о девчонках.

Он шутливо отдал мне честь.

Я уединился в своей комнате, включил телевизор и задумался. Тринадцать – это так отчаянно рано! Но, в тоже время, Игорь довольно развит для своих лет: дети, в принципе, сейчас взрослеют все раньше и раньше… Да что там говорить: я сам лишился невинности в пятнадцать, а Виталий – и того ранее! Мой долг – предупредить катастрофу уже сейчас.

Помню, какой пыткой для меня был первый поход в аптеку за контрацепцией… Рядом со мною не было папы, который помог бы советом. Игорю в этом плане проще: я, как мог, пытался облегчить ему жизнь.

Мне на руку играло и то, что он видел во мне не отца, а старшего друга. Родителям многое сложно сказать, а вот другу – запросто. Я старался ни в коем случае не потерять его доверие: восстановить его практически невозможно.

Зазвонил мой мобильный.

– Да, Олежек?

– Приветик, Эдик, – весело выпалил парень. – Целый день о тебе думаю! Мама мне вопросы задает, а я улыбаюсь, как идиот, и отвечаю невпопад.

– Знакомое состояние, – хмыкнул я. – Как мама?

– Лучше, – сообщил он и серьезно спросил, – а как насчет сегодня?.. Можно?..

Я вздохнул. Игорю необходимо успокоиться и смириться. Подливать масло в огонь сейчас очень опасно – не стоит так испытывать его нервы. Я задвинул подальше мысли о возможности приятного времяпровождения и с сожалением ответил:

– Прости, Олежек. Сегодня мне нужно выспаться, иначе, если ты придешь, я умру от истощения сил. Давай завтра?..

– Хорошо, – грустно согласился он. – Завтра.

Мне было слегка совестно после разговора – на самом деле я был полон и сил, и сексуальной энергии. Но так будет лучше для всех. Мне необходимо разобраться в себе…

Полночи я валялся без сна, хотя усталость брала верх. Вспоминал. Забывал.

 

– Эдик, у тебя уже есть планы на Новый год? – Спросил Олег, когда мы, неспеша прогуливаясь, возвращались с работы. Я пожал плечами: Игорь умолял отпустить его праздновать вместе с классом в кафе, которое держат родители одного из его друзей, так что, по всей вероятности, волшебную ночь буду вынужден встречать один.

– Хотел предложить тебе… В общем, приходи к нам. Познакомлю с родителями…

Признаться, я был шокирован: еще ни разу в жизни я не знакомился с родителями парней. И, надо сказать, не видел особой надобности начинать, но тоскливое одиночество в такой праздник было еще хуже.

– И как ты меня им представишь? – Повел бровью.

– Как–как… Как своего парня, как же еще? – Хмыкнул он.

– Они в курсе?..

– Ну да. Я с юности был с ними откровенен.

– И как они к этому отнеслись? – Любопытствовал я.

– Ну, мама плакала, конечно. Отец ругался. Он и сейчас не очень положительно настроен. М-да, скорее даже, отрицательно… Но, в конце концов, я их сын, – лучезарно улыбнулся Олег, – не выбросят же они меня на помойку! К тому же от меня в этой ситуации мало что зависит…

Я задумчиво кивнул. Неожиданно пришло в голову: как бы отнеслись мои родители к тому, что я – гей? Даже не представляю. Папе, скорее всего, я никогда бы и не признался. Маме – не успел… Не успел – и слава Богу.

– Так что скажешь, Эдик?

– Хорошо, приду.

 

Олег открыл дверь своим ключом, и мы вошли в прихожую. Я с любопытством огляделся: квартира была просторной и сверкала недавним ремонтом, однако впечатление создавалось унылое. Коричневые тона обоев и темная массивная мебель своей тяжестью давили на сознание.

На шум из кухни вышли родители.

– Познакомьтесь, это Эдуард. Помните, я рассказывал? Мы работаем вместе.

– Очень приятно, – учтиво поклонился я матери, пожимая руку отцу.

– Взаимно, – буркнул высокий худощавый мужчина с обветренным лицом и каким–то остановившимся колким взглядом. Мама, женщина слегка полноватая, вела себя более дружелюбно и, улыбнувшись, произнесла:

– Мойте руки, мальчики.

Олег показал, где ванная и, справившись раньше меня, ушел к родителям. Я слегка замешкался, вытирая руки и, выйдя из ванной, случайно услышал разговор между Олегом и его отцом. Точнее, даже не разговор, а обрывки фраз. Папа недовольным тоном произнес что–то вроде «семейный праздник», «посторонний человек» и «зачем», а Олег – «мой лучший друг», «веди себя прилично». Мне стало неприятно, и тут взгляд наткнулся на стоящий у стены зонтик–трость. Ногой я слегка изменил его положение, и грохот наполнил коридор. Олег тут же выскочил из кухни.

– О, Эдик, ты уже?

– Извини, я случайно, – без зазрения совести соврал я, приводя зонт в вертикальное положение.

– Да брось, пойдем в комнату.

Гостиная радовала глаз гораздо больше, чем прихожая – здесь преобладали светлые тона и мягкое, розовое освещение торшеров. Посреди комнаты красовался уставленный блюдами стол, но у меня совершенно не было аппетита.

Мы проводили старый год, выпили и закусили. Затем снова выпили.

Разговор не клеился: родители явно чувствовали себя не в своей тарелке, да и нам с Олегом было в их компании не слишком уютно. Благо, бормочущий в углу телевизор заполнял собою затягивающиеся паузы.

– Эдуард, – начала мать, – вы ведь работаете с Олегом сравнительно недавно?

Я кивнул.

– А почему вы ушли с предыдущей работы? – Робко продолжила она. Я вежливо ответил:

– Фирма находилась на грани разорения. Я не стал дожидаться логического конца.

Мать сочувственно кивнула, а отец пробормотал:

– Только крысы бегут с корабля. Если бы наш завод так же разбежался, кто куда – страна б остановилась… Эх… – Он налил полную до краев рюмку водки и, досадливо крякнув, опрокинул ее в глотку.

Я внимательно посмотрел в его сторону, хотел нагрубить, но сдержался и промолчал. Олег, угостив себя щедрой порцией оливье, примиряющим тоном предложил:

– Давайте лучше выпьем – уже почти полночь!

Мы проглотили шампанское, поздравили друг друга с Новым годом и посмотрели из окна шикарный салют. Стандартная программа…

– Прошу прощения, – извинился я, – мне нужно позвонить сыну. – И вышел в коридор, спиной чувствуя два недоуменный взгляда.

Дозвонился сравнительно легко, сам того не ожидая – обычно сеть в это время безнадежно перегружена.

– Игорек, поздравляю. Как дела?

– Привет, Эдик! С новым годом! Мы фейерверки пускаем!

– Будь осторожен, – заволновался я, – это может быть опасно.

– Не переживай, Эдик, Димкины родители сами поджигают.

– Ну, хорошо, – слегка успокоился.

– Как твои дела? – В трубке что–то оглушительно грохнуло, и раздался счастливый визг.

– Все нормально, – не стал отвлекать его я. – Веселись.

Я считал, что ему сейчас, как никогда, нужно общение и приятное времяпровождение. Вернувшись в комнату, обнаружил, что родители о чем–то оживленно расспрашивают Олега, но ответов у него не находилось. Я скромно опустился на свое место.

– Эдуард, у вас есть сын? – Удивленно взглянула на меня мать.

– Да, – подтвердил я.

– Вы были женаты?

– И судя по тому, что сын сейчас празднует один – он далеко не младенческого возраста. Когда же вы успели жениться и развестись? Еще мальчишкой в детском саду? – Ехидно фантазировал отец.

– Я предпочел бы не выслушивать ваши теории о моем прошлом, – ледяным тоном отрезал я. Родители переглянулись и отец, как ни в чем не бывало, принялся за еду. Мне стало жаль Олега: видимо, идея познакомить меня с родителями была заведомо обречена на провал.

Я вызвал его в коридор. Впервые за весь вечер неловкость ушла.

– Олежек, прости.

Он кивнул и обнял меня.

– Просто, наверное, не стоило… Мне жаль.

Он снова кивнул где–то в области моего плеча.

– Я пойду, пожалуй. Не обижайся.

Он отстранился и удивленно проговорил:

– Ты не останешься? Но… Останься, Эдик.

– Нет, – твердо решил я уйти. – Мне здесь не рады. Не волнуйся, все понимаю – ты тут ни при чем. Завтра придешь ко мне? Днем?

– Приду. Давай, провожу, – он взял куртку.

– Не нужно, Олег. Я знаю дорогу. Оставайся.

– Эдик, сейчас столько пьяных дебилов гуляет. Лучше провожу, вдвоем спокойнее.

Я пожал плечами и заглянул в комнату попрощаться:

– Спасибо за гостеприимство, но мне уже пора.

– Всего хорошего, – взбодрился отец.

– Как, уже? Ну, приходите еще – будем рады, – несмело пригласила мать, бросив косой взгляд на мужа. Я кивнул ей и улыбнулся. Ноги моей здесь больше не будет.

Придя домой, переоделся и рухнул на диван. Было всего начало третьего, но чувство усталости и нервного напряжения не дали мне как следует расслабиться и отдохнуть. Отметить переход в следующий год толком не удалось, и от этого на душе таилась какая–то детская, несуразная обида, как у маленького мальчишки, которого родители наказали и заставили в новогоднюю ночь лечь спать…

Я и сам не заметил, как отключился.

 

Проснулся в десять и первым делом проверил, дома ли сын. Игорь, блаженно разметавшись по кровати, спал прямо в одежде. Укрыв его пледом, пошел на кухню.

Приведя себя в порядок и позавтракав, я написал Олегу, что жду его и, чтобы скоротать время, включил телевизор. Кабельное разнообразием не радовало, да и правда, какой дурак первого января будет вдумчиво впитывать телепередачу?

Олег пришел через час. Видимо, пробуждение стало для него настоящим подвигом – все время, пока мы пили чай с тортом, он, отчаянно сдерживаясь, зевал.

Я задумчиво повертел в руках ложечку и спросил:

– Родители не обижаются?

– С чего бы им обижаться, Эдик? – Удивился парень.

– Ну как же… Семейный праздник, а тут – посторонний. Я все слышал вчера – это вышло случайно. Прости.

– О, Господи… – Пробормотал он и внезапно разозлился, – да что это за жизнь такая собачья, а?

Он вскочил и стал мерить кухню шагами.

– Парня в дом пригласить нельзя, потому что всюду глаза и уши, снять отдельную квартиру – тоже: лишних денег нет, все маме на лекарство! Я уже не маленький, и мне все сложнее с ними уживаться! И личной жизни никакой, чтоб не травмировать…

– Переезжай ко мне, – безмерно шокировав и его, и себя, предложил я.

Он остановился на полу–жесте и скривился:

– Эдик, если это из жалости, то не стоит, я просто много лишнего наговорил, наболело…

– Нет, причем тут жалость? – Продолжал я. – Места у меня хватит, диван поделим, о бюджете договоримся. И с родителями станет проще: реже видишь – меньше ссор.

«А я перестану быть Волком–одиночкой. Ты, милый, станешь моим прикрытием от меня самого».

Все еще не веря своему счастью, он на цыпочках приблизился ко мне и сел на корточки:

– А как же Игорь? Он не будет против?

– Я поговорю с ним, – скрепя сердце, ответил я. – Думаю, он поймет.

Но Олег все не унимался:

– А как…

– Послушай, – взорвался я, теряя терпение, – да или нет? Что ты мямлишь, как тряпка? Ты не согласен?

– Согласен, конечно, согласен! Я просто на седьмом небе, – его изумрудные глаза сияли. Я улыбнулся, но улыбка вышла кривой:

– Тогда едь домой и собирай вещи. Завтра я тебя жду. Но сегодня мне нужно поставить в известность сына. И лучше, если тебя в этот момент здесь не будет…

Он согласно закивал, все еще находясь под впечатлением от неожиданно рухнувшего на его голову счастья, и умчался домой, прощаться с мамой и папой, а я настраивал себя на серьезный разговор.

 

Суть Игоревого ответа сводилась к простой фразе: «поживем – увидим». Он не выказал восторга в связи с переездом Олега, но и артачиться не стал. Я был благодарен ему за понимание.

Олег с трудом уговорил родителей не паниковать. Люди старой закалки, им было сложно принять сына, живущего с другим мужиком. Но Олег был прав – от него уже давно ничего не зависело.

Иногда мы заходили к ним после работы, просто так, в гости. Отец объявил мне бойкот и подчеркнуто игнорировал. Я плевать хотел на все это, но Олег обижался на отцовскую непримиримость и расстраивался. В конце концов, было решено просто не ходить к родителям вдвоем, и ситуация слегка стабилизировалась.

Я снова замкнулся в себе. Порыв страсти слегка поутих, и когда я насытил сексуальный голод, оказалось, что ничего во мне не изменилось, никакие чувства не проснулись. Олег всегда был рядом, он никогда не обижался на меня и был готов поддержать. Иногда меня это страшно бесило, временами я оставался равнодушен, но были и яркие, приятные моменты в нашей жизни. Всякое было…

 

– Эдди? – Прошептал Олег.

– Прекрати меня так называть, – поморщился я. – Чувствую себя неудавшимся яппи.

Он весело рассмеялся и чмокнул меня в кончик носа. Меня это раздражало, но я промолчал.

– Хорошо, не буду, – согласился он. – Хотя мне очень нравится это имя: Эдди.

– Мы не в Америке, Олег.

Телевизор предлагал нашему вниманию страшную чушь. И хоть было еще не поздно, но я уже решил принять душ и ложиться спать.

Выйдя из ванной, я едва не столкнулся в коридоре с Олегом. Он хмуро разглядывал мой бумажник.

– Кто это? – С претензией на ревность спросил он, указывая на фотографию Виталия, которую я все еще носил в портмоне.

Дальнейшие события помню плохо. Ярость, последовавшая за удивлением, взорвалась в моей голове фейерверком, и я заорал:

– Кто разрешил тебе трогать мои вещи?

Он отпрянул, испугано заморгал и принялся оправдываться:

– Звонили по работе… Номер телефона с визитки нужен был… Я видел, ты эту визитку в кошелек клал… Я продиктовать хотел.

Я выхватил бумажник, вихрем понесся в комнату и принялся набивать сумку Олега его немногочисленными вещами.

– Это перешло все допустимые границы, – шипел я, – Это немыслимо… Лазить по моим вещам… Кто тебе сказал, что ты можешь устанавливать надо мной контроль?

– Эдик, да что с тобой? Успокойся!

Олег пытался что–то объяснить, но я не обращал на него никакого внимания. Завершив собирать вещи, я открыл входную дверь, вынес сумку на площадку и выжидающе уставился на Олега. Он молча обулся, взял куртку и ушел.

Эту ночь я почти не спал и поражался величине той плотины, которая прорвалась сегодня в моей душе. Теперь там было пусто, и мне стало страшно оттого, что я перестал владеть собой. Совестно, что я так паршиво поступил с ничего не подозревающим Олегом.

Но все еще таилась на него необъяснимая обида, будто он в грязной обуви вошел в мою душу.

 

Утром воскресенья я проснулся разбитым и еле заставил себя приготовить завтрак. Игорь с удивлением спрашивал, почему я вчера так кричал и где Олег, но ничего конкретного и вразумительного от меня он так и не добился.

– Игорь, предлагаю тебе прогулку в парке. Как ты на это смотришь?

Он заулыбался и весело закивал головой.

– А уроки ты выучил?

Игорь моментально сник.

– Ладно, учи пока, что успеешь, а после обеда пойдем. Договорились?

Он согласился и помчался делать домашнее задание, а я остался в полном одиночестве, наедине с пустыми чашками и тарелками. Вздохнув, я навел порядок и даже хотел позвонить Олегу, но потом передумал.

После обеда мы двинулись в парк. Погода стояла чудная, было тепло и солнечно. Я понемногу успокаивался, сидя на скамье около пруда и наблюдая за птицами.

Крик Игоря оповестил меня о том, что он встретил свою подругу–одноклассницу, и что остаток прогулки он намерен провести с ней, а я могу пообщаться с ее мамой. К скамье подошла симпатичная женщина – мать Оли, и мы разговорились. О школе, об успеваемости наших детей, о погоде и еще Бог знает о каком хламе. Я слушал рассеяно, раздумывая, как же поступить с Олегом. Вычеркнуть его из жизни вообще? Или попытаться склеить наши и без того хлипкие отношения? Я не знал…

– Простите, может, я слишком неделикатна, но, сколько вам лет?

– Двадцать восемь, – сонно проговорил я.

– Вы очень молодой отец, – удивленно протянула она.

– Я не родной отец Игоря, а его опекун, – пояснил я и в ту же секунду подумал: почему совершенно постороннему человеку я выложил эту информацию, а Олег до сих пор ни о чем не имеет понятия? Пожалуй, это и оформило мое решение.

Женщина еще долго охала и ахала о судьбе сирот, но я довольно резко прервал ее монолог сообщением, что Игорь себя сиротой не чувствует, и вообще, об этом никому не следует знать. Она пообещала сохранить все в тайне.

 

Мы гуляли до тех пор, пока не стемнело. Оля с мамой уже давно распрощались и ушли, а я все никак не мог насладиться свежестью весеннего вечера. Притихший и усталый Игорь сидел рядом, прижавшись к моему плечу. Мы тихо разговаривали, но паузы становились все длиннее.

– Эдик, я еще русский не выучил, – виновато протянул он.

– Ну и в пень, – хмыкнул я, задумчиво созерцая черную гладь пруда. Игорь хихикнул. – Ладно, пойдем домой, а то простудишься еще… Да и уроки нужно доучить.

Он, как в детстве, взял меня за руку, и мы отправились домой.

На лавочке возле нашего подъезда темнел курящий силуэт. Подойдя ближе, я узнал в нем Олега. Увидев нас, он встал и медленно подошел ко мне.

– Эдик… Прости за вчерашнее. Наверное, я действительно не имел никакого права заглядывать в твой бумажник – просто даже не подумал… Не хочу скандалов, Эдик. Ну почему ты молчишь, тебе что – совсем нечего сказать?

– Я замерз, – ответил я.

– Ты замерз? И это все?.. Ладно, извини, – он развернулся и пошел прочь. Игорь заглядывал мне в глаза, ничего не понимая. Я сунул ему ключи:

– Иди домой, Игорек. Я скоро.

Я догнал Олега и положил ему руку на плечо. Он остановился и выжидающе на меня посмотрел.

– Давай присядем на лавочку. Хочу тебе кое–что объяснить.

Он молча двинулся вслед за мной и присел рядом.

Я говорил битый час. Рассказал ему всю свою жизнь, начиная со смерти матери и заканчивая вчерашним скандалом. Я выложил ему все о нашей с Виталием жизни, о знакомстве, о его сыне и о том, что теперь я его отец. Рассказал и о Марине, которая только по Интернету общается с Игорем.

Я не утаил ничего и предоставил ему право самому разбираться в нашей ситуации.

Олег долго молчал. Наверное, его заедали вопросы, и он никак не мог решить, какой же задать в первую очередь. Я прочищал саднящее горло.

– Эдик, мы знакомы полгода. А я знал о тебе лишь то, что раньше ты жил в ***. Как тебе удавалось все так тщательно скрывать? И главное – зачем?

Я не ответил. Мы еще немного посидели, а потом пошли в дом. Эту ночь он провел со мной.

 

Отношения у нас с Олегом наладились, и он снова переехал ко мне. Я стал меньше срываться и раздражаться: видимо, выговорился, и мне, как ни банально, все же стало легче. Он теперь ко всем моим выходкам относился с пониманием, мудро молчал, терпел и успокаивал. Я был ему за это благодарен.

Однажды вечером я, мучительно решившись, все же спрятал фотографию Виталика в бумажнике за фотографию Игоря. Таким образом, я его вроде бы все еще носил с собой, но мог больше не рвать душу, каждый раз заглядывая в кошелек. Олег наблюдал это, но ничего не сказал.

В сексе мы оба были универсалами, что вносило дополнительное разнообразие в нашу и без того безграничную половую жизнь. Олег не знал, что такое комплексы, он вел себя просто и естественно, и мне это в нем чертовски нравилось. Его неугомонная и яркая фантазия меня сначала слегка обескураживала, но потом и я вошел во вкус.

Постепенно мое разорванное сердце склеивалось и так, незначительно поругиваясь, мы с Олегом и Игорем прожили три года.

 

Сегодня суббота, но шефу было глубоко на это плевать, и он попросил меня поработать сверхурочно, ну, естественно, за премию. Делать нечего, и в свой выходной я ишачил на чье–то благо, а Олег с Игорем остались дома.

Наконец, справился и, предвкушая долгожданный отдых, вернулся домой. Отворив дверь, услышал на кухне повышенные голоса.

– Игорь, ну неужели так сложно было?

– Я свою вымыл, а это – твоя!

– Господи, да разве я когда–нибудь делил – где чья?

– То ты, а то – я! Мой сам!

Игорь промчался мимо меня в свою комнату, буркнув под нос приветствие. Олег вышел из кухни, пожал мне руку и хмуро проговорил:

– Он становится невыносимым.

– А ты был ангелом в шестнадцать лет? – Огрызнулся я и пошел в комнату сына.

– Игорь, что случилось? Расскажи мне.

– Иди вон у Олега спроси, – Игорь развалился на кровати и глядел в потолок.

– Я хочу услышать твою точку зрения, – я старался держать себя в руках, говоря спокойно.

– Олег тебе докажет, что она ошибочна, – все еще ерепенился тот.

– Игорь! – Я терял терпение. – Я так устал сегодня, хотел хотя бы дома покоя, а вы тут устроили… Ты расскажешь, что произошло, или нет?

– Мы ели торт. Он бросил в раковине свою тарелку с крошками. Взрослый мужик, блин, а посуду за собой ополоснуть не может!

– Ну-ка, фильтруй! – Прикрикнул я. – Ты не сломался, если бы помыл. Он ведь никогда твою грязную тарелку не проигнорировал бы.

– Ага, конеч…

– Я не собираюсь спорить, – железным тоном произнес я. – Будь любезен вымывать ВСЕ лежащие в раковине тарелки, а не только те, которые тебе ближе и роднее.

Я вышел из его комнаты, и устало прилег на наш диван. Олег понимал, что сейчас меня лучше не трогать.

Эти скандалы происходили не в первый раз. Они чудовищно меня выматывали и отнимали много нервов. Я считал Игоря сыном, но Олегу, как не крути, он был чужим. Я был благодарен, что он с пониманием относится к возрастным проблемам парня, и был зол на Игоря, который сгущал черные тучи над нашими головами. Я любил и того, и другого, но примирить их вместе не мог. Так и жил между двух огней, задавался вопросом, когда же это все началось – и не находил ответа.

Игорь рос, компании его друзей становились все экстравагантнее, но я относился к этому спокойно, зная, что это пройдет, а я, как и прежде, пользуюсь у него доверием.

Сейчас он проводил время с компанией панков, пропадал на репетициях их самопальных групп, извлекающих из музыкальных инструментов невообразимую какофонию, вместо звуков. Я позволил ему проколоть ухо, но выстричь ирокез, все же, запретил: в душе можно быть кем угодно – панком или геем, но выставлять это напоказ просто глупо. Я терпеливо и доходчиво объяснил это Игорю и почувствовал, что он меня понял.

Я все еще был у сына в авторитете, но вот Олег… С ним становилось все сложнее. Период увлечения компьютерными играми прошел, и у них больше не находилось общих тем. Я подозревал, что Игорь ревнует меня, обижается, что теперь не все свое время уделяю ему, но пока еще сдерживает свой негатив.

Думаю, что не за горами то время, когда сын поставит передо мной выбор: или он, или Олег…

 

Игорь задерживался. Обещал погулять и вернуться в пять вечера, но время перевалило за восемь, а его все еще не было. Я пил на кухне крепкий горький чай и пытался взять себя в руки. Олег появился в дверном проеме и вздохнул:

– Нервничаешь? Успокойся, Эдик, молодежь просто забывает взглянуть на часы.

Я смотрел в одну точку и вспоминал, как Виталий сказал мне: «Скоро вернусь», но больше я его не видел. Проблема в том, что в наши планы очень часто вмешивается жизнь. И смерть.

– Эдик? На тебе лица нет. – Он ласково потрепал мои волосы. – Хочешь – поедем его искать?

Я решил, что сидеть, сложа руки, все равно невыносимо, поэтому согласился, и мы прикатили в трамвае к местам, где обычно собирались Игоревы друзья–панки. Долго кружили по улицам, но удача, все же, улыбнулась нам, и в одной подворотне мы наткнулись на стайку подростков. Кожаные куртки, неописуемые прически, тяжелые ботинки и недобрые взгляды. Кто–то бренчал на гитаре и нестройный хор выводил песню из репертуара Цоя.

Парочка ребят лениво поднялась с мест, когда я подошел ближе. Олег, как верный телохранитель, стоял со мной плечом к плечу.

– Спокойно, свои, – крикнул Игорь, вальяжно помахивая бутылкой пива. Ребята сели обратно.

– Можно тебя? – обратился я к Игорю, принципиально не обращая внимания на пиво. Он не двинулся. Я читал в его глазах обиду. – Пожалуйста, Игорь, давай отойдем. – Он все так же стоял.

– Слышь, дядя, а он не хочет с тобой говорить. Давай я тя провожу? – Сказал один из толпы.

– Тихо, – сказал мой сын, и мы втроем отошли подальше от темной подворотни.

– Игорь, я волновался. Почему ты не возвращался так долго? – Говорил, пытаясь казаться спокойным, но мой голос дрожал.

– А что – ты заметил мое отсутствие? Ведь вам, по–моему, и вдвоем неплохо – есть чем заняться, – хамил он.

– Ах ты, щенок! – Не выдержал Олег. – Немедленно домой!

– Олег! Прекрати! – Почти взмолился я, – Игорь, прошу тебя – поехали домой. Поговорим, решим проблемы. Пожалуйста.

– Я поеду, – улыбнулся он. – Только если этот, – он кивнул на Олега, – уйдет.

Мир вокруг замер. Вот и наступил тот момент, когда я должен был сделать выбор. Я не колебался, но горечь осадка с силой всколыхнулась в моей душе.

– Олег… – начал я, но он перебил:

– Да ладно, Эдик. Я все понял. – Он хлопнул меня по плечу и быстро зашагал к остановке. Я видел, как он прыгнул маршрутку: она везла его к родителям. Обернувшись к Игорю, заметил, что он уже растерял весь свой боевой настрой и казался несчастным и раздавленным. Я приобнял его за плечи и сказал:

– Пойдем домой.

 

Мы ехали в полупустом трамвае, грустно молча каждый о своем. Я понимал, что даже ангельскому терпению Олега пришел конец, ну, правда – зачем ему терпеть выходки чужого ребенка?.. Я понимал, что Игорю необходимо все мое внимание, что он не хочет ни с кем меня делить. Я никого из них не винил, но от этого легче не становилось. Расплачиваться все равно приходилось мне…

– Мне не хватает карманных денег, – пробормотал сын.

– Игорь, я даю тебе достаточно. Мы ведь не миллионеры, пойми, я обеспечиваю нас как могу.

– Папа никогда бы мне не отказал, – резал он меня на куски, – хочу к папе!

– Я не в силах его вернуть! – Рявкнул я на весь вагон. Все пассажиры моментально захлопнули рты и уставились на нас. Игорь вздрогнул от неожиданности и уронил взгляд в пол. Я смотрел в окно, чтобы хоть как-то отвлечься, иначе, клянусь, за себя не ручался.

Мы в молчании вошли в квартиру, и я без сил рухнул на диван, отлично понимая, что после таких нервов не засну.

Было уже где–то два часа ночи, когда дверь моей комнаты приоткрылась, и Игорь шепотом спросил:

– Ты спишь?

Я привстал на локте и встревожено произнес:

– Что болит?

– Да нет, ничего не болит, Эдик. Можно с тобой… поговорить?

– Конечно, – я сел и подвинулся.

– Прости меня. Наверное, сегодня я был не прав, когда так поступил с Олегом.

– Ты был неправ, – подтвердил я. Не хотелось его жалеть: когда человек совершает взрослые поступки, он должен быть готов к тому, что и ответственность за них будет взрослая. – Ты разрушил мою жизнь.

Он прочистил горло.

– Ты что – любишь его как папу?

Я вздохнул и попытался подобрать наиболее убедительные слова:

– Я никогда и никого не любил, не люблю и не полюблю так, как твоего отца. Но я думал, что ты достаточно взрослый, чтобы понимать, что есть на свете еще такие вещи как покой, уют, что одиночество – это страшно, и что однажды ты создашь свою семью, а я останусь один, потакая твоим сегодняшним капризам. И что с возрастом мне будет все сложнее найти себе пару на остаток жизни. Думал, что мы заодно, Игорь, а оказалось, ты – самовлюбленный эгоист.

Игорь украдкой вытирал слезы, но я продолжал подробно описывать его поступок. Он был подростком, еще не взрослым, но уже и не ребенком. Его взрослая половина осознавала свой поступок и искренне жалела, а детская – упрямилась и не желала мириться с жестокостью жизни.

– Олег не твой папа. Я не могу сказать, что люблю его. Но он… удобен мне. С ним просто и комфортно. С ним я был спокоен, он как мог берег мои нервы, а теперь…

Игорь всхлипнул, я погладил его по голове:

– Иди спать, сынок. Завтра в школу.

– Эдик, прости меня, ладно? Пожалуйста!

– Простил, – вздохнул я. – Иди спать.

Он ушел, а я еще долго думал о сегодняшнем дне.

 

Утром едва не проспал на работу. Собрался и вихрем прилетел в офис. Олег был уже на месте и на мое приветствие лишь мрачно кивнул. Дел было много, и я едва успел справиться до обеда. Олег уже ушел в кафетерий, и я нашел его там, за одним из столиков.

– Можно с тобой сесть?

Он пожал плечами и кивнул.

– Олег. Прости меня, пожалуйста, за вчерашнее. Прости за эту сцену.

– За что ты извиняешься? Ведь ты не виноват. Ты пытался уговорить сына – это нормально.

– Но ведь ты обижаешься, – не унимался я.

– Мне грустно, что все так закончилось. В твоем доме слишком мало места для меня и Игоря. И должен остаться лишь один из нас. Я не обижаюсь на твой выбор, он логичен, – он встал, намереваясь уйти.

– Олег! – Я вскочил, как ошпаренный, и пошел за ним. Он развернулся и тихо проговорил:

– Принеси завтра сумку с моими вещами.

 

Только потеряв Олега, я понял, как же он был нужен мне. Может, я и не любил его той пылкой юношеской любовью, как Виталика, но мое чувство было ровным и сильным, как пламя горящей газовой конфорки. А теперь я вновь был один и остро переживал его уход.

Он уволился с нашей фирмы. Для меня это стало настоящим ударом. Он объяснил, что ему сложно и больно видеть меня каждый день, и так будет лучше для нас обоих. Вместо него взяли какую–то молодую надменную и холодную барышню. Работа теперь превратилась для меня в рутину. На автопилоте шел утром в офис, и на автопилоте возвращался.

Игорь слегка поостыл и больше не пропадал черт знает, где, целыми вечерами. Наверное, он чувствовал свою вину за мои потухшие глаза, но я ни разу ни в чем его не упрекнул: совесть все сделала сама.

Теперь по вечерам мы с Игорем были вдвоем: он в своей комнате, а я в своей. Он приводил девушек в наш дом, прелестных юных созданий в черных одеждах, с раскрашенными лицами. А я, запершись у себя в комнате, до тошноты смотрел телевизор. Иногда, просто не выдерживая, уходил из дому и бродил по городу, который, все же, так и не смог стать для меня родным.

 

– Через месяц мне исполнится восемнадцать, – проговорил Игорь за воскресным обедом.

– Я в курсе, – улыбнулся я.

– Эдик, у меня к тебе есть серьезный разговор.

– Слушаю тебя.

Игорь помялся, ковыряя вилкой в тарелке. Я терпеливо ждал. Он совсем недавно окончил школу и стал теперь практически красавцем-мужчиной: кареглазый блондин с фигурой футболиста и острым умом. Я гордился им, не скрою.

– В общем, расскажи про папину фирму. Ты же созваниваешься с Константином?

– Созваниваюсь, – кивнул я, – они вполне плодотворно работают, были опасные периоды, но сейчас уже все позади. Деньги исправно капают на твой счет.

– И какая там набралась сумма? – Как бы между делом осведомился он.

Я назвал приблизительную цифру. Глаза Игоря округлились, и он тихо присвистнул.

– Ох, неслабо…

– Игорь, тебе уже давно пора думать о поступлении в институт, – начал я, но он перебил:

– Подожди, Эдик, я ведь еще не все сказал. Ты помнишь Анютку?

Игорь встречался с ней уже около полугода. Не думал, что его очередное увлечение продлится так долго, но вот уже шесть месяцев я не слышу ни о какой девушке, кроме нее. Я еще не был с ней знаком: получалось так, что дома они находились в мое рабочее время, и шли гулять, когда я возвращался.

– Помню, а что?

– Эдик, мы решили пожениться.

Кровь ударила в виски, и голову словно разрывало на части. Я был просто нокаутирован.

– Игорь! Что ты несешь?! – Я вскочил со стула и стал нервно прохаживаться по кухне. – Вы еще дети, вам обоим даже нет восемнадцати! Ну, о какой семье может идти речь, сынок?

Я знал, что все мои слова теперь бесполезны. Игорь вырос упрямый и целеустремленный, как Виталий. Если он решил что–то, то теперь ни за что не отступится, назло всем. Но я, все же, предпринимал жалкие попытки его отговорить.

– Зачем так торопиться? Ведь это огромная ответственность. Поживи еще немного для себя. Ты должен получить образование. Как же институт, Игорь? Она что – беременна?

– Да нет, Эдик, успокойся, все не так ужасно, как ты думаешь. Дослушай меня. Мы решили пожениться и уехать обратно в ***.

Я без сил опустился на стул.

– Я пойду работать на папину фирму – думаю, там найдется для меня местечко, а образование буду получать заочно. Анютка будет учиться на дневном. Чтобы безбедно жить нам вполне хватит тех денег, которые на моем счету. А после, думаю, я и сам буду зарабатывать достаточно. Там хорошая двухкомнатная квартира, машина. Перспективы. Чего еще желать молодоженам?

Он улыбался, но я знал, что и ему тоскливо. Он понимал, что я тоже упрям, и мы расстаемся навсегда.

– И ты поедешь с нами, да, Эдик? Передашь мне свой опыт работы. Эту квартиру продадим, а там купим… Эдик! Не мотай головой!

Я грустно рассмеялся. Мы ведь все понимали, но играли в прятки.

– Никуда я не поеду, Игорь. Ты все прекрасно понимаешь, сынок. Я вам там уже не нужен, ты достаточно взрослый, чтобы выйти из–под моей опеки, – говорил я горькую правду, – мне больно возвращаться туда, я привык к этому дому и никуда уже больше не поеду. Не хочу продавать эту квартиру. Здесь все так, как я мечтал. Я привык, а вы молоды, у вас еще все впереди.

– Эдик, ну как можно в тридцать три года чувствовать себя стариком? – Пошутил он, обнимая меня за плечи. – Мы не прощаемся, запомни. Я безумно благодарен тебе за все эти годы. Жаль, что только не было ума эту благодарность выражать. У меня два отца, Эдуард. Ты и Виталик. Он был моим отцом десять лет, а ты – пока восемь…

Я сглотнул комок в горле и улыбнулся.

– Я не расстаюсь с тобой, папа. Мы будем жить всего в пяти часах езды друг от друга. Да можно хоть каждый день в гости мотаться! – Смеясь, кричал он.

– Отличный рациональный вариант: приехать, пожать руку и уехать!

Мы делали вид, что все по–старому, но каждый из нас уже ощущал в воздухе грядущие перемены. Игорь посерьезнел.

– Знаешь, я думаю, что так будет лучше и для тебя. Ты станешь единственным хозяином в этом доме. Сможешь строить свою жизнь, как посчитаешь нужным. Может, Олег вернется…

Я печально улыбнулся. С Олегом мы уже давно перестали поздравлять друг друга с праздниками по смс. У него была своя жизнь, а у меня – своя.

– Завтра я познакомлю тебя с невестой, – дурачась, торжественно проговорил Игорь.

– Давно пора бы, буду рад, – вторил я ему.

Ночью снова не мог уснуть. Меня пугала перспектива остаться совсем одному. Но я желал счастья Игорю и понимал, что он предлагает не самый плохой вариант. Я вновь стоял перед дилеммой.

 

Когда я вернулся с работы, меня ждал сюрприз. Игорь встречал меня вместе с девушкой.

– Познакомься, Эдик. Это Анютка. – Она поклонилась мне, радостно улыбаясь.

– Очень приятно, – кивнул я в ответ.

– Это мой отец, Эдуард Андреасович, – помпезно продолжал сын.

– Не нужно отчества, просто Эдуард, – улыбнулся я.

– Ой, мне тоже так дико приятно! Вы такой молодой, а Игорь столько, ну прямо столько о вас рассказывал! Да, знаете, он вас очень любит, я же все понимаю.

Я слегка ошалел от ее бешеного напора, но Игорь, беззвучно хохоча, пригласил нас в кухню.

После пятнадцати минут чаепития я выяснил для себя, что невеста моего сына – чудовищно болтливая особа. Ее можно было держать в доме вместо радио. Игорь читал это на моем лице и покатывался со смеху.

Ну, а в остальном, она была довольно милой, доброй и открытой девчушкой. С точеной фигуркой, широко распахнутыми синими глазами и густыми каштановыми волосами.

– Эдуард, вы только не переживайте за нас, когда мы уедем. Мы справимся. Лучше верните Олега! Ой, мне Игорь все рассказал, извините, если я неделикатна, но я так люблю геев! Просто обожаю! Я так рада с вами познакомиться.

Я испепелял Игоря строгим взглядом, но он показывал мне язык. Однозначно, мы становились одной семьей.

 

Наконец, наступил этот торжественный день свадьбы. Игорь уже отпраздновал свое совершеннолетие, а Анютке до него оставалось еще семь месяцев.

Я познакомился с родителями невесты. Это оказались очень приятные и кроткие люди, насмерть перепуганные решением дочери. Я помогал Игорю развеять их сомнения насчет светлого будущего наших детей. Полагаю, справился.

Считаю, что свадьба удалась на славу. Прекрасная брачующаяся пара стала просто украшением всего дня, который выдался погожий и на редкость суматошный.

Под вечер все уже устали пить–есть, и разбрелись по углам банкетного зала. Я, задумавшись, потягивал вино и даже не заметил, как ко мне подошла Анютка.

– Эдуард? Скажите, каким был отец Игоря?

Я очнулся и улыбнулся ей.

– Видишь вон того молодого человека в костюме жениха? – Кивнул в сторону Игоря, который, бурно жестикулируя бокалом шампанского, развлекал родителей невесты, умудряясь параллельно давать распоряжения официанту. – Его отец был брюнетом. Это единственное отличие.

Мы вместе рассмеялись.

– А если серьезно… – Я достал из пиджака бумажник и извлек на свет многострадальную фотографию моего любимого человека.

– Он такой красивый, – грустно произнесла Анютка, возвращая фото. – Мне очень жаль.

Я кивнул.

– Вы его сильно любили?

– Больше всего на свете, – просто ответил я. – И до сих пор люблю, но не подаю вида. Потому, что глупо…

– Ничего не глупо! – Убежденно тряхнула она головой. – А почему Игорь не показывал мне фотографии отца?

– У нас их нет, – объяснил я. – Все воспоминания остались на старой квартире. Вот переедете – тогда насмотришься вдоволь, – рассмеялся, но на душе моей скребли кошки.

– Эдуард, простите, что разворошила прошлое. Не грустите, пожалуйста! Давайте не будем о печальном! Не нужно стоять в сторонке… Может, Игоря позвать?

Я постарался как можно быстрее убедить ее, что я бодр и счастлив, иначе эта девушка созвала бы всю планету, чтобы поднять мне настроение.

– Пообещай, пожалуйста, что позаботишься о моем сыне, – попросил я.

– О, не сомневайтесь! Я умею быть заботливой! Ни о чем не беспокойтесь, обещаю.

Как ни странно, я ей верил.

 

Особенно тяжело мне пришлось в первую неделю после их отъезда.

Я бродил по опустевшей квартире, натыкался на разбросанные вещи и искренне недоумевал, как жить дальше? В комнату Игоря практически не заходил и понятия не имел – что мне с ней теперь делать? Было так одиноко, что пару ночей я просто боялся засыпать.

Никогда не забуду первый звонок Игоря. Его хриплый от слез голос и фразу вместо приветствия:

– Знаешь, Эдик, я думал, что смирился.

Анютка потом рассказала мне, что весь день они только и делали, что смотрели фотографии и плакали, как дети. А затем Игорь решил сделать глобальный ремонт, чтобы стереть все болезненные мелочи с лица земли. На мою душу как будто лег камень. Я навсегда запомнил наш с Виталием дом таким, какой он был до ремонта.

Молодые и крепкие сердца выдержат, они привыкли смотреть в будущее, за них я не боялся. А вот мое состояние вызывало тревогу. Апатия угнетала. Я жил по инерции, не признаваясь в этом никому, даже себе.

 

Я хотел поговорить с Олегом. Ни на что, особенно, не надеясь, мне просто хотелось увидеть его и, как прежде, вывалить ему на голову все свои горести. Я держался изо всех сил, но однажды сорвался, и после работы пошел не домой, а к нему во двор. Сидел на лавочке, возле его подъезда, как дурак, и ждал неизвестно чего. Ушел, когда стемнело, так и не дождавшись.

На следующий день история повторилась. Я не узнавал сам себя и шел к его дому, как будто меня притягивал магнит.

Неделя бесплодных ожиданий окончательно меня подкосила, но тут, наконец, повезло, и я встретил по пути домой отца Олега.

– Добрый вечер, – поприветствовал я его. Он слегка растерялся и, подслеповато щурясь, силился узнать меня в темноте. – Я Эдуард. Помните?

– А–а–а… – Разочарованно протянул он, нехотя пожимая руку. – Узнал.

– Будьте добры, скажите – где Олег? Мне… м–м–м… необходимо с ним поговорить.

– Олег здесь теперь не живет.

Сердце оборвалось, но я старался придать своему голосу оттенок независимости.

– Не подскажете новый адрес?

– Новый адрес… Гм–гм, а ведь предупреждал я: сын, не будет тебе с ним покою. И вот до сих пор не уймется… Поговорить ему надо… – Невнятно забормотал он гадости в мой адрес.

Я терпеливо ждал. Будь он моложе, мы давно бы уже выясняли отношения в драке, но в этой ситуации мне не оставалось ничего другого, как пытаться выудить нужную информацию.

Я повторил просьбу.

– Оставь моего сына в покое, ну, неужели у тебя совести совсем нет?

– Это не ваше дело, – бросил я.

– Ах, не наше? А вот когда он к нам сломанный горем приполз – вот тогда наше с матерью дело стало! Когда он такую чудесную работу бросил…

– Это было его решение, и я здесь ни при чем! – Я терял терпение.

– Как же! Все вы ни при чем! А парень страдал, между прочим. Ну да тебе все равно не понять, у тебя вместо сердца клубок змей – я это с первого взгляда понял, еще тогда… Явился тут снова, понимаешь… Старое ворошит…

Меня это разговор по душам уже откровенно бесил. Но уйти без адреса было бы верхом глупости.

– Послушайте, мне просто нужно кое–что ему сказать.

– По телефону скажи, а еще лучше – мне, я передам.

«Как же, передашь! Потом догонишь и еще раз передашь».

– Это не телефонный разговор. Пожалуйста. Он уже большой мальчик, думаю, ему хватит душевных сил справиться с моим визитом, – съязвил я.

– Не хами, юноша, – обиделся вдруг отец Олега. – Где вы взялись все на мою голову?!

Я слегка сбавил обороты и, глубоко вздохнув, произнес:

– Валерий Валентинович, ваш сын любил меня. Ситуация сложилась так, что мы не смогли быть вместе. В этом нет ни его, ни моей вины, поверьте. Мне было очень больно его терять, так же больно, как и ему…

– Ну да, знаешь ты там… – Встрял он.

– Мне просто нужно с ним поговорить. Я не так ужасен и омерзителен, как вы себе нафантазировали. Не вмешивайтесь в наши дела. А то мало ли, как потом окажется… Может, Олег вас за эту самодеятельность не поблагодарит.

Он задумался и, наверное, чутьем понял, что я прав.

– N–ский проспект, дом 34, квартира 17.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я и, не оглядываясь, пошел домой.

 

Теперь я должен был решить – как же поступить? Последовать совету отца Олега: оставить парня в покое и позволить ему жить без меня? Или свалиться на голову, сломать то хрупкое настоящее, которое он так тщательно выстроил?

Ну почему в жизни не бывает просто?! Почему нужно обязательно делать выбор, причем, такой, когда оба варианта неподходящие?

 

Взвешивая «за» и «против», я мучительно раздумывал всю рабочую неделю. Но потом решился и, наплевав на последствия, поехал по указанному адресу.

Найдя нужную квартиру, я позвонил, но ответом мне была тишина. Все еще не отчаиваясь, я спустился во двор и стал ждать Олега на лавочке, благо, это было мне уже привычно.

Прошло полтора часа, когда из–за угла дома показался Олег вместе с каким–то незнакомым парнем. Они о чем–то говорили, и Олег улыбался. Я изо всех сил возжелал провалиться сквозь землю, но такие желания редко исполняются. Тогда попытался уйти незамеченным, но удача окончательно отвернулась от меня: скользнув по мне взглядом, Олег переменился в лице и тихо, недоверчиво произнес:

– Эдуард?

– Собственной персоной, – через силу улыбнулся я, не обращая внимания на колючий и цепкий взгляд его спутника.

– Не ожидал те… Как ты меня нашел? Дима, – обратился он к парню, – ты иди, а я… Мне тут нужно поговорить.

Дима мрачно кивнул и, в последний раз обдав меня волной неприязни, скрылся в подъезде. Я уже жалел, что затеял всю эту авантюру.

– Ну, как ты? – Участливо и доброжелательно спросил Олег, закуривая и устраиваясь на скамье. Я сел рядом.

– Я ждал тебя возле дома твоих родителей, но папа сказал, что ты у них больше не живешь. И как давно у тебя новый адрес?

– Четыре с половиной месяца, – он посмотрел вдаль.

– Прости, что опять все испортил. Твой отец рассказал, что ты серьезно переживал наш разрыв… Мне не следовало…

– Все нормально, Эдик. Я рад тебя видеть. Правда.

Наверное, мне было бы легче с ним говорить, если бы он ругался, обижался, оскорблял меня. Но он, как обычно, был добр и незлопамятен. Я готов был рвать на себе волосы, так вся эта ситуация меня угнетала.

– Как твои дела? – Хрипло пробормотал я. Тек плавный обмен любезностями.

– Ровно, – спокойно ответил он. – Как Игорь?

– Женился и уехал в ***, – через силу улыбнулся я. Его глаза расширились от удивления:

– Женился?! Боже мой, Эдик, он же совсем пацан! Да как ты ему позволил?

– Олежек, это его решение, не хочу, чтобы потом он упрекнул меня, что я сломал ему жизнь. Если у них не сложится, он прекрасно знает, что здесь я ему всегда рад.

– Н-да, – поджал Олег губы. – Он вправе тебя упрекать, а ты не смеешь. Дети…

Мы грустно замолчали. Не знаю, что было в моей голове, когда я решил, что будет лучше приехать и поговорить с Олегом. Не знаю, каково было ему, но мне стало вдесятеро тяжелее.

Я тихо рассказывал ему события последнего времени, он делился своими новостями.

– Эдик, а зачем ты ждал меня и искал? – Наконец, после паузы, догадался спросить он.

– Глупо… Не важно, теперь уже не важно. Я не имею права лезть в твою жизнь…

– Скажи мне, Эдик, – он смотрел мне прямо в глаза. Я смутился, но поборол себя:

– Олег, мне без тебя очень плохо. Было и есть. Я думал, что не люблю тебя, а просто пользуюсь. Я думал, что не привязан, и могу вить из тебя любые веревки. Твой уход расставил все на свои места, но стало уже слишком поздно. Может, не так часто говорил тебе, но я люблю тебя. До сих пор. Игорь, перед отъездом, посоветовал мне попытаться тебя вернуть. Боже, каким же надо было быть идиотом, чтобы его послушать!

Такого позора я еще не испытывал. Встал и быстро зашагал прочь, чтобы больше никогда не встретиться с этим человеком, но он преградил мне путь.

– Куда же ты, Эдик? – Огорченно воскликнул он. – Опять бросаешь? Снова исчезаешь из–под носа?

Я недоуменно уставился на него.

– Все наше совместно прожитое время я боролся. Сначала – за твое внимание, когда ты только–только пришел в наш офис. Потом, когда оказалось, что ты тоже гей – за твое расположение. Когда я уже совсем потерял надежду – ты предложил жить вместе, но каждый день был похож на войну. Я старался быть для тебя незаменимым и необходимым, но одна секунда перечеркнула три года жизни. Я, на твоем месте, хорошенько отлупил бы ремнем этого мелкого засранца, но ты просто выбросил меня из своей жизни. Неудивительно, что я постарался как можно больше ограничить наше общение, уволившись. Ты, как опытный стратег, дал мне время зализать раны и вновь явился без приглашения, чтобы всколыхнуть в моей душе все то, что я так тщательно похоронил. Да что ты за человек такой, Эдуард?! – Заорал он.

Я был поражен до глубины души и даже не смог ответить.

– Тебе свойственно хоть что–то человеческое? Сострадание, или тактичность? В куске льда и то больше душевности, чем в тебе! Ты хоть догадываешься, почему люди плачут?

– Чтобы прочистить слезные каналы, – огрызнулся я.

– Ты просто скотина… Зачем издеваешься надо мной?

– Прав был твой папаша, когда просил меня к тебе не ехать. Говорит: «мой Олеженька разнервничается как беременная баба, не успокоить его потом и нюхательными солями», – улыбаясь, плевался я ядом.

– Заткнись, – он побледнел от ярости и сжал кулаки.

– Заставь.

– Эдик, да чтоб тебя черти взяли! – В сердцах выкрикнул он. – Зачем явился?!

Пару секунд я колебался, а потом выпалил на одном дыхании:

– Либо мы попрощаемся сейчас навсегда, либо ты сгребаешь свои шмотки и возвращаешься ко мне. Выбирай.

Он оторопел и никак не мог врубиться в смысл слов. Но потом слегка остыл и тихо, но четко произнес:

– Ты просил у меня время, чтобы привыкнуть, и я дал тебе годы. А сейчас ты требуешь от меня решения за секунду? По–моему, это неравнозначно. Не пошел бы ты, а?

– Хорошо, – терпеливо произнес я, глубоко вздохнув для успокоения, – и сколько тебе нужно времени?

Он не ответил, резко развернулся и зашагал прочь. Тоскливо проводив его взглядом, я побрел восвояси.

 

Звонок в дверь раздался через неделю.

В этом доме гости были большой редкостью, поэтому я, едва не сломав палец ноги о тумбочку в коридоре, бросился открывать.

На пороге стоял Олег с большой спортивной сумкой на плече и смущенно улыбался.

– Твое предложение еще в силе?

Я втянул его в прихожую и крепко, с чувством обнял.

– Я так рад – ты просто не представляешь.

– Предста…

Я не дал ему договорить и заткнул рот поцелуем. Вел себя как подросток, иначе не мог совладать с тем безграничным счастьем, которое принес в мой дом этот необходимый мне парень. Он засмеялся и взъерошил мне волосы.

– Отныне, Эдик, пессимизму здесь не место!

Я серьезно посмотрел ему в глаза:

– Я буду тебя ценить.

 

Мы с Олегом жили дружно и спокойно вот уже целый год. Я сдерживал свое обещание ценить, и он платил мне тем же. Было бы глупо потерять этот шанс, который второй раз так любезно предоставила нам судьба.

Игорь исправно звонил мне каждый день. Он поступил на заочное отделение, а Анютка – на дневное. На фирме его вводили в курс дела, и все шло вроде бы неплохо. Узнав, что Олег вернулся, Игорь попросил передать ему извинения, но переговорить с ним лично не пожелал. Я не стал акцентировать на этом внимание.

Однажды посреди рабочего дня мой мобильный завибрировал от звонка Игоря. Я вышел в коридор и обеспокоенно спросил:

– Сынок, что случилось?

– Готовься стать крестным отцом и дедушкой, Эдуард! – Проорал не своим от счастья голосом пьяный Игорь. – Анютка была сегодня у врача! Я скоро буду папой!

Я прислонился к стене. Одновременно мне хотелось и смеяться, и плакать. Я был счастлив.

Изо дня в день, из года в год, из поколения в поколение. Жизнь должна продолжаться. Вот уж правда…

 

конец.