– Доктор, мы его теряем!

– Теряйте.

 

Вера

 

Я прочитал эту книгу только тогда, когда не мог ее не прочитать. Всегда мог не читать. Не писать уже сложнее. А тут вдруг не смог. Тому свидетелей – только тех, кого я мог видеть – больше, чем зеленых точек в электронных часах. В один прекрасный миг они вдруг все исчезли. Зеленые точки мигнули и пропали, словно говоря мне «Чем не звезды». И кто-то нежными ладошками обнял мою голову и возил ею от страницы к странице, пока я не сожрал эту странную книгу всю, до последнего многоточия.

Потом она – та, которая с такими нежными ладонями, дала запить мне. Пиво или не успело остыть или уже нагрелось. Было жарко. «Меня зовут Время. Впрочем, если хочешь, можешь звать меня Вера. Поговорим?»

– Время! Ты же оно! Или я сильно отстал от времени.

– Оно – это для тех, у кого оно в запасе, а у тебя пошли минуты. А минута – это женский род. Выходить тебе скоро.

– Куда?

– Куда и все. За тем, что так надо.

В моей компании чтение чужих мыслей всегда считалось дурным тоном. Она была не из моей компании и читала. Поэтому дальнейший диалог напоминал бесконечное пробивание пенальти.

–…

– Сам виноват

– …

– Это невозможно

– …

– Это не ко мне

–…

– Ты не о том думаешь.

А я уже не думал ни о чем. Нет, думал вот о чем.

– При чем тут эта книга???

– Потому, что кто-то должен есть чужую мудрость. Также, как кто-то потом будет есть твою.

 

За мгновение до Веры

 

– Репин, когда ты образумишься?

– От слова «образ»? – Уже. Он завершен. И даже не лишен обаяния. В нем есть что-то от многих поколений моих неродственников. Согласись, что я и похож и не похож. Ну, не поворачивайся ко мне спиной. Я так возбуждаюсь еще сильнее. Плачешь? Напрасно. Хочешь, я расскажу тебе анекдот? Странно, прошлый раз помогло. И я серьезно! Анекдот – это очень серьезно. Это, если хочешь знать, как успеть проснуться, когда горит матрас. Хорошо, что ты хочешь знать, если ничего этого ты знать не хочешь? Когда я образумлюсь? Скажи слово «вчера». Не «зачем», а «вчера». Что ты при этом увидела? А знаешь, в чем анекдот? Нет! Послушай! Это на самом деле смешно! Произнося слово вчера ты никогда не увидишь смерть. А теперь скажи «завтра». Правда весело? Тебе не кажется, что это очень близко к твоему «образумиться»? Ты умеешь плакать очень зло и жестоко. Прекрати реветь, ложись, расслабься, и я сделаю тебе исключение по всем правилам Камасутры. Впрочем, к черту правила, когда ты ревешь и видишь, как пластический хирург лепит по моей роже твой идеал – образ умия. Можно, пока он не долепил, я съебусь на три буквы, а то, чую, стошнит скоро голубой сказкой с любовью и хеппиэндом.

Тамбур! Тамбур. Тамбур…

 

Мгновенье между

 

В тамбуре я блевал стихами на всех языках и наречиях. Руссконародное творчество выходило березовым соком. Японские хокку кривлялись своей непредсказуемостью. Французская лирика тянуласьиз меня так, будто до этого я закусывал женскими колготками. Может, и закусывал. Может, и колготками.

Проблевавшись – устал. В вагоне куча свободных мест. Напротив меня чудом присела симпатичная женщина. Симпатичная женщина присела чудом. Позвольте, я угадаю, как вас зовут. Я бы звал вас Любой, но вы не Любовь. Какая может быть Любовь, когда я только-что проблевался. Значит, вы Вера. Потому, что Надежду я знаю лично. Вы – не она.

 

Пролог

 

– Давай, но только в последний раз. – сказала Лида и первая стала раздеваться. Сергей был старше ее на четыре года, но это уже не имело никакого значения. А какое это может иметь значение, когда тебе уже сорок, а ей… о, эта великая тйна женского возраста, покрытая мраком морщин! Она была младше его на четыре года.

– На этот раз все должно получиться. – выдохнул Сергей в голый живот Лиды.

«Дай-то бог!» - хором пропели их родители, и над головами болельщиков взметнулись транспаранты «Нет – третьему внуку!», «Даешь внучку Дашеньку», «Меняю синий паровозик на розовую ленточку!» Деду Вове было поручено не выпускать с кухни двух уже реально существующих и вовсю подающих надежды оболтусов пяти и десяти лет. «Расскажу я вам, ребята, про зеркального карпа» - запел дед и, конечно, выпил за успех предприятия.

Через двадцать минут вся семья сидела за общим столом, пили чай с клубничным вареньем и конфетами фабрики «Рот-Фронт». Пили молча, прислушиваясь к звукам Лидиного живота, в котром - о чудо! – рождается долгожданная Дарья! Потом Лида ушла. Она отпросилась с работы всего на два часа. Потом прошли девять месяцев. Под радостное щебетанье летних птах, под свежий огурчик с грядки, под пьяную песню дела Вовы «Расскажу я вам, ребята, про зеркального карпа» на свет божий появились четыре кило капризного, но в целом вполне нормального молочного мяса. И лишь один маленький кусочек, весом не более десяти грамм, красноречиво говорил о том, что это явно не Дашенька.

– Ты-то хоть отпросилась, а я тогда выговор схлопотал – промычал счастливый отец – слава богу, тринадцатой зарплаты не лишили.

– Ну, Слава, так Слава – грустно согласилась Лида. Не топить же, в самом деле.

Разочарованные болельщики расходились со стадиона. В почтовом ящике уже ждала поздравительная открытка, подписанная самим начвоенкомом, полковником Бабаевым.

Так я родился, чтобы жить.

 

С этим надо жить

 

Подошва отклеилась. Эка невидаль! Вон чувак вообще босиком гребет. Голый и улыбчивый. Хорошо ему, и улыбка у него, как ни странно, не глупая. Скорее загадочная. Я буду звать его Джокондой. В списке контактов на букву Д между «Девочкой-луной» и «Джонни». Бесконтактный контакт с сюрреалистической аватарой в полный рост среди куда более родных и близких, но таких безликих, безглазых, с телефонными гудками вместо голоса. Если тебе предлагают бифштекс без крови, значит он точно без мяса. Потому, что настоящий бифштекс по локоть в донорской крови копытного донора. Если в куче умного железа по имени компьютер ты нарыл армию смайликов – это не значит, что ты эмоционально обогатился. И если ты не читаешь в глазах ответ – ты никогда не задашь самого главного вопроса. Даже у косого дождя, что целится в шрам на моем ботинке, есть глаза. Чем бы он иначе целился и косил?

Уж не тогда ли, когда… Это я думаю о том, что все имеет начало. И уж не там ли начало, где моя уставшая мать – первый родной человек – брезгливо спрятала глаза под истерзанной челкой, поняв, что не сможет любить того, кто обманул и нахально занял не свое по праву место. С тех пор я много раз врал по-крупному. Вру и сейчас. Нет у меня контактов «Девочка-луна» и «Джонни». И Джоконду я видел только на репродукциях. А вы поверили. Потому, что вы не видели и не могли видеть, как я кривлялся, строил фиги и прятал глаза под нестриженной челкой. Правда лишь в шраме на ботинке и в том, что весной я посеял бифштекс без крови, а летом не смог продраться через заросли соевых джунглей.

 

Отступление про природу

 

Перезрелое лето пустило сок. Стало мягким и скользким. Противно брать в руки. Люди потянулись в аптеки за пилюлями от хандры. Писатели засели за написание романов. Дети на время собирают-разбирают портфели с завязанными глазами. Крокодилов в зоопарке перевели на сухой корм.

Кашель.

Еду, иду, плыву.

Запах летних шашлыков, как пьяный снайпер стреляет в небесное молоко. Я опять ничего не хочу. Это трудно. Но речь не обо мне.

Да, и не речь это, а речка-незамерзайка. Течет, плывет, дышит туманом. Ее оставили в покое, оставив ей запах вчерашних шашлыков. Ритуальная еда. Как кутья или селедка под шубой. Летом надо жарить и жрать шашлыки. Надо было и мне. Хорошо, что уже не надо. Но не променя рассказ.

И не рассказ это, а сказка-раскраска. Берем манную кашу на молоке, добавляем вишневого варенья. Небо готово. По манной каше едет, идет, плывет самолет, похожий на сонную муху. Я мог быть внутри него. Но рожденный ехать, идти и плыть летать не может. Поэтому, единственная мечта рожденного не для полета – это не слишком прокуренный тамбур, чтобы можно было его прокурить.

 

Один абзац оптимизма

 

Он проснулся в костюме от старшего брата, в запахе от прошлогодней элитной проститутки, в квартире от Хрущева, в отвращении от самого себя. Он вышел на улицу по банальной похмельной нужде и увидел, как счастливые матери, а иногда и отцы, ведут в школу празднично украшенных детей. Он снял с себя все, что было на нем не от него и пошел по направлению косого дождя, загадочно улыбаясь, чтобы не выглядеть невежливым и никого невзначай не обидеть. Своей улыбкой он многим напомнил образ бессмертной женщины, которая на домогательства великого художника «я хочу запечатлеть тебя голой» лишь улыбалась, чтобы не выглядеть невежливой и никого не обидеть.

 

Конечная

 

Еще вчера я был уверен, что электричку придумали черепахи, чтобы было с кем поговорить по пути. Сегодня моя электричка неслась обгоняя саму себя. Наверное, электрички сегодня играли в салочки. За окном сплошной стеной стояли негры с черными кошками на руках, создавая ощущение ночи. И тут кончилось пиво. Почему где-то оно никогда не кончается, а здесь оно кончается постоянно? Некстати вспомнилась Вера с красивым лицом-циферблатом. Минутная стрелка не отбрасывала тени. Наверное, пора. Странно, почему электричка спешит как раз тогда, когда мне спешить уже некуда. Странно, что стекло легко бьется, когда его не бьешь. А когда бьешь – не бьется вообще.

«Стекло течет» - вот и подсказка из свежесожраной книги «Все о стекле». Я выпил его не чокаясь залпом и закусил еще теплой чужой мудростью. Расступись, брат нигер – дай-ка выйти.