Я не знаю - кто она на самом деле и зачем пришла в мою жизнь, но склонен верить, что всё сказанное этой женщиной – правда. Наше знакомство произошло помимо моей воли, и особой радости от последующего времяпровождения я не испытывал. Скорей наоборот. Всё время, что мы пребывали вместе, я постоянно чувствовал приближение неминуемой развязки, и эта развязка неотъемлемо ассоциировалась у меня в сознании со смутным, расплывчатым трепетом. Сколько времени всё это длилось? Пожалуй, нельзя сказать однозначно, потому, как само понятие времени превратилось в нечто абстрактное….

Я попытаюсь восстановить хронологию нашего знакомства. Для себя самого. Я хочу понять, каким образом моё сознание поглотило само себя? И когда стерлась зыбкая грань между сном и явью, между реальностью и вымыслом? Да и был ли это вымысел…? А если и был, то что именно является игрой воображения, а что происходило на самом деле? Но начну по порядку….

Тот памятный мне день не задался с самого утра. Вернее, с полудня, что является для меня самым что ни на есть утром, так как редко встаю раньше двенадцати. Побрившись старым и уже довольно тупым лезвием, с грустью отметил целых два боевых ранения на осунувшемся от бессонных ночей лице. Налив горячий кофе и не успев сделать ни глотка, сразу же опрокинул чашку на пол, что само по себе является плохой приметой. Дальше – больше. Придя в магазин, обнаружил, что забыл дома бумажник, а вернувшись домой, встретил хозяйку, настойчиво потребовавшую плату за проживание. В сердцах, отдав ей большую часть содержимого и без того тощего кошелька, понял, что придётся экономить на всём, чём только можно….

На этом моё терпение иссякло и, отбросив земные хлопоты в попытке избежать дальнейших провокаций со стороны и без того несправедливой ко мне судьбы, я решил продолжить написание романа. Моего первого романа. Признаюсь, я возлагал на него огромные надежды, так как решить свои финансовые проблемы каким-либо другим способом никакой возможности не видел. Ничего другого, кроме как трезво мыслить и неплохо обращаться с печатной машинкой, я, в общем-то, и не умею.

Просидев весь вечер и немалую часть ночи за письменным столом и выпив добрый десяток чашек крепкого кофе, я так и не уловил желанную, бродившую где-то поблизости мысль относительно окончания своего творения. Первый раз за неполные тридцать пять лет я решился написать нечто – как мне кажется – стоящее, и безнадёжно увяз на последних главах. Было из-за чего…! Предстояло решить судьбу главного героя, и тяжкий выбор поверг меня в уныние. Хотя, признаюсь честно, и выбора как такового не было – моему персонажу однозначно предстояло погибнуть во имя добра и во благо человечества, для того чтоб хоть как-то сохранить свою положительность. Но, уже подведя к неизбежному, мне вдруг стало по человечески жаль его. Я чувствовал, что не могу решиться, не могу заставить себя написать всего несколько строк…. Приступая к роману, я не заглядывал вперёд, потому как не мог предугадать ход собственных мыслей и желаний. Слишком многое зависит от самых разнообразных факторов – начиная от моего сиюминутного настроения и заканчивая окружающей в конкретный момент обстановкой. Да много от чего, что в повседневной жизни кажется малозначительным, но в творческом процессе так или иначе подталкивает к кардинальным переменам в создании образа. Ведь в большинстве случаев я наделял героя собственными взглядами на те или иные аспекты жизни, мои собственные мысли изливались из его уст, и его чувства, эмоции, даже жесты были мои собственные. И признаюсь, мне импонировали произошедшие в нём перемены, но осознание неотвратимости заставляло подавлять возникшую симпатию. Многократно возвращаясь назад, я пытался отыскать или даже выдумать какие-либо изъяны, способные изменить моё отношение к придуманному мной же человеку. И не мог…! Не потому, что их не было. Были, и даже с излишком. Но мне они представлялись этакими милыми грешками, без которых добродетель становится притязательной и даже невыносимой. И они – эти самые грешки – даже в совокупности не претендовали на Божью кару….

В этот момент, стоило только подумать о Божьей каре, в мою голову пришло, безусловно, абсурдное и в то же время откровенно волнующее сравнение. Внезапная мысль поразила своей простотой и глубиной одновременно. Она буквально вытолкнула меня из вязкого плена неразрешимой, казалось, дилеммы, заставила мгновенно позабыть о мучившей доселе проблеме выбора и полностью переключиться на осенившее вдруг открытие. В чём оно состояло?

Признаюсь, я сравнил себя с Богом. С Творцом, с Господом, с Всевышним, как угодно – суть одна…. Откуда явилась такая дерзкая мысль? Так ведь в данный момент я пытался распорядиться судьбой и даже жизнью – пусть вымышленного персонажа – но всё же человека. Точно так же как Бог распоряжается нашими судьбами и жизнями. Более того, за время работы над романом я слишком увлекся, наделяя героя своими собственными чертами, и в конечном итоге он стал неотъемлемой частью меня самого. Получается, что в настоящий момент мне предстоит решать чуть ли не свою судьбу…?

Не на шутку разволновавшись, я попытался представить каково это – решать судьбы людей? Причём не на приземлённом уровне, как то делают обличённые властью такие же люди – политики, судьи, члены попечительских советов и многие другие, а более глобально, с самого момента рождения и до последнего вздоха. Чем вообще надо руководствоваться, вынося тот или иной приговор…? Что ещё, кроме обострённого чувства справедливости, может повлиять на окончательное решение…?

В голове один за другим возникали вопросы, на которые я не знал, да и не мог знать ответы. Через пару часов бесплодного самоистязания, лишившись последних сил, я отложил исписанные листы на край стола и перебрался на диван. Сон пришёл мгновенно, стоило лишь сомкнуть разом потяжелевшие веки.

 

…Налитые жизнью тяжёлые колосья пшеницы плотной стеной окружают маленького мальчика, с радостным криком бегущего по бескрайней позолоте поля навстречу яркому солнечному диску. Мальчику лет семь-восемь. Белокурые непослушные волосы обрамляют покрасневшее от быстрого бега личико с огромными голубыми глазами, курносым носиком и широко открытым в крике ртом. Беззаботный мальчуган, нарушающий безмолвное величие залитого солнцем простора то громким радостным криком, то счастливым безудержным смехом. Высокие, выше его головы, упругие колосья сдерживают его, мешают продвижению, цепляясь за ноги в растоптанных кожаных сандалиях с наполовину оторванными ремешками, стянувшими узкие детские стопы. Коротенькие штанишки с множеством разномастных заплат постоянно норовят сползти, и мальчугану приходится часто подтягивать их, одной рукой возвращая на худенькие бёдра. Рубашка с разорванными локтями и единственной чудом уцелевшей пуговицей развевается на тёплом ветру подобно маленькому цветастому флагу.

Сомкнув узкие ладошки и вытянув руки вперёд, сорванец разрезает плотную стену сухих стеблей и продолжает бег навстречу яркому солнцу. «Марк, вернись…!» – раздаётся женский крик где-то далеко позади. Но мальчуган, взорвавшись новым приступом беззаботного счастливого смеха, продолжает движение. «Марк! Вернись немедленно…! Марк!!!»

Залитое солнцем море неожиданно заканчивается и картинка резко меняется. Маленькая меблированная комната заполнена видавшими виды предметами первой необходимости. Старый продавленный диван, колченогий стол с тремя отвратительно скрипящими стульями, чудом сохранившими донельзя вытертую грязно-серую обивку, сервант с оборванными дверцами и небольшой набор помнившей лучшие времена посуды. Грязный подоконник хранит следы множества кулинарных изысков, накопившиеся за долгие-долгие годы.

Вид из окна открывается великолепный. Уставший от дневной суеты город полностью погрузился в беспросветную пелену душной летней ночи. Широкий проспект заполнен самой разномастной публикой. Никто не торопится, прогуливаясь неспешным шагом вдоль ярко освещённых витрин дорогих магазинов вперемешку с неоновыми огнями всевозможных кинотеатров и казино. То белоснежные, то иссиня-чёрные длинные лимузины подъезжают к стеклянным дверям и застывают в ожидании расторопного швейцара, спешащего открыть дверцы и выпустить из обитого натуральной кожей нутра очередную парочку желанных клиентов. Вальяжные походки, баснословно дорогие костюмы и платья, блеск золота и бриллиантов….

Возле окна стоит молодой человек и сквозь запылённые немытые стёкла смотрит на сверкающую разноцветными огнями улицу. Его губы плотно сжаты, образуя на напряжённом лице узкую бледно-розовую полоску. Немигающий взор прищуренных голубых глаз устремлён вниз, на манящее и недоступное великолепие. Руки сжимают подоконник с такой силой, что костяшки пальцев побелели. В глазах сверкает нечто, похожее на плохо прикрытую ярость. «Не надо, Марк…. Не думай об этом…,» - слышится в глубине комнаты чей-то усталый голос. Молодой человек будто не слышит. Он продолжает не моргая наблюдать за чужим праздником жизни. В тишине слышно его тяжёлое напряжённое дыхание. «Не надо, Марк. Неизвестно, кому лучше…. Не думай об этом….» Мужчина медленно, словно заставляя себя, отворачивается от окна и отходит. Сев за накрытый дырявой клеёнкой колченогий стол, закрывает лицо руками….

И вот уже новая сцена. Пустынная вечерняя улица хранит молчание. За освещёнными окнами жилых домов двигаются безмолвные тени. То быстрые, то медленные, маленькие, большие…. Самые разнообразные, но во всех них есть нечто объединяющее, присущее всем вместе и каждой в отдельности – в их движениях сквозит заметная усталость. На город скоро и неумолимо опускается ночь. Лёгкая приятная прохлада уже коснулась выщербленного асфальта и потрескавшейся, местами облупившейся штукатурки на стенах домов.

Тишину разрывают звуки далёкой пока сирены и громкий топот. Немногочисленные припозднившиеся прохожие испуганно шарахаются от бегущего им навстречу человека. Натянутая на лицо чёрная маска не позволяет разглядеть его лицо, лишь две аккуратные прорези в глубине своей обнаруживают растерянный, полный отчаяния взгляд голубых глаз. Тяжёлая сумка в руках сковывает движение, но человек не стремится выбросить её. С другой стороны улицы слышен крик: «Марк, прячься…! Быстрее во дворы, Марк…!» Человек бросается в подворотню за секунду до появления жандармов, бегом пересекает несколько одинаковых безликих дворов и натыкается на кирпичную стену. Тупик. Но за стеной свобода. Всего два метра кирпича отделяют его от свободы. Обернувшись назад, он прислушивается к вою приближающейся сирены и решается. Сумка летит через стену. Разбежавшись, он подпрыгивает и цепляется руками за край кирпича. Подтянувшись, опрокидывает тренированное тело через преграду….

Вой сирены пропадает, наступает тишина, изредка разрываемая негромкими стонами и горячим шёпотом. На огромной, застеленной белоснежными простынями кровати мужчина и женщина. Слившись в жарких объятиях, они воспринимаются как единое целое. Некое существо, устроившее безумную борьбу с самим собой на молочном шёлковом татами. Богато обставленная комната наполнена тяжёлым ароматом разгорячённых тел. На мгновение все звуки затихают, но лишь для того, чтобы вновь взорваться сладострастным стоном освобождения. Существо замирает, устав от собственного безумия, и в этот момент раздаётся утомленный грустный голос женщины: «Марк, уходи…. Нет, Марк, тебе пора…. Уходи, слышишь…?» Существо разделяется на мужчину и женщину. Женщина остаётся лежать, широко раскинув тонкие руки и ничуть не стесняясь своей наготы. Мужчина встаёт и молча одевается. Светлые волосы сбились под прикосновениями хрупких рук, сжимавших его голову. Ярко-синие, горящие остаточной страстью глаза избегают встречного взгляда бесстыжей красавицы. Чуть приоткрытые алые губы подрагивают, словно желая исторгнуть не присущие моменту слова. Нестерпимое, откровенно жестокое безмолвие усугубляет и без того явно гнетущую сцену. Он становится на одно колено возле кровати и склоняется над женщиной, целуя её грудь, губы, глаза. «Уходи, Марк. Тебе надо уйти. Иди, Марк….» Мужчина медленно, не оборачиваясь, выходит, закрывая за собой тяжёлую дверь….

Ночная тьма тут же окружает его силуэт, но лишь на мгновение. Всего лишь миг, и былая тишина разрывается треском выстрелов и близких взрывов. Чёрное покрывало ночи сплошь испещрено яркими бликами пожаров и вспышками рвущихся гранат. Трассирующие пули подобно диким обезумевшим пчёлам пронзают густой мрак и со свистом уносятся куда-то вдаль. Грохот, выстрелы, крики и душераздирающий вой раненых смешиваются в единую адскую какофонию. «Марк, уходим…!» - слышится истеричный крик. Пронзительный вопль заглушает все остальные звуки и рвёт барабанные перепонки. «Уходим, Марк!!! Назад!»

Перед глазами мелькают почерневшие от копоти и дыма корявые останки жилых домов с пустыми глазницами окон. Разбитый взрывами искорёженный асфальт и перемешанная с кровью грязь обочин. И трупы, трупы, трупы…. Бегущий мужчина одет в военную форму. Он движется из последних сил, с огромным трудом передвигая свинцовые ноги в неимоверно тяжёлых, облепленных кровавой грязью сапогах. Его форма в грязи, одна рука прижимает к груди другую и сквозь чёрные от всё той же вездесущей грязи сбитые пальцы сочится ярко алая кровь. Его рот раскрывается в беззвучном крике боли и отчаяния, воспалённые от усталости и дыма голубые глаза слезятся, светлые волосы потемнели от копоти. Он бежит изо всех сил, падает, кричит от боли и вновь поднимается. Осталось преодолеть совсем немного, спасение за той серой деревянной дверью, что виднеется в конце улицы. Лишь там он будет в безопасности. «Беги, Марк…! Бе-е-е- …!» Крик обрывается на полуслове. Но вот уже и желанная дверь. Мужчина рывком тянет её на себя и бросает своё измождённое тело внутрь единственного уцелевшего в этом хаосе дома….

 

Сон оборвался внезапно. Не знаю, что подтолкнуло к пробуждению – то ли приснившийся кошмар, то ли какое наитие, но я открыл глаза в тот самый момент, когда входная дверь начала медленно открываться. Она скользила сама по себе, без единого скрипа, постепенно показывая ранее скрытый чёрный прямоугольник пустого проёма. Лёгкий испуг посетил моё сердце, заставив затаить дыхание. Что происходит…? Я прекрасно помню, как запер дверь перед тем как сесть за роман. Замок старый, даже я открываю его не с первого раза, да и сама дверь скрипит подобно кошке, которой прищемили хвост. Но только не сейчас – дверь двигалась совершенно бесшумно! Испуг нарастал, я и вовсе перестал дышать, силясь расслышать хоть какие-нибудь шорохи, объясняющие непостижимое уму действо. В этот самый момент в непроглядном проёме появилось какое-то свечение. Белый, словно дымка свет неумолимо нарастал. Подобно вязкому туману он проникал в комнату, наполняя её странной зыбкой пеленой. Я помню, как дёрнулся было встать с дивана, но неожиданно почувствовал сильную слабость во всём теле. Руки и ноги резко налились невыносимой тяжестью, но лишь на миг, а затем разом обмякли, потеряв былую чувствительность. Сердце словно перестало биться, хотя секунду назад ещё гремело набатом в заполненной страхом груди. Я перестал чувствовать собственное тело, но с его внезапной и необъяснимой потерей пропал и страх, посетивший меня ранее. Полный покой и нереальное – казалось – умиротворение заполнили всё то, что раньше взывало к панике. После этого мне оставалось лишь неотрывно смотреть на дверь, уже твёрдо зная, что именно оттуда придёт объяснение происходящему. Так и вышло. Перед моим взором в залитом белым светом прямоугольнике возникла женщина….

Вернее, сначала просто расплывчатый силуэт на белом фоне, но уже в тот момент я понял, что это женщина. Высокая, стройная, одетая в белоснежный длинный балахон, она двигалась прямо ко мне неестественно лёгкой, плывущей походкой. По мере приближения я смог разглядеть её лучше. Накинутый на голову капюшон скрывал длинные светлые локоны густых золотистых волос. Ярко выраженные черты прекрасного до невозможности лица были чересчур бледны, но эта бледность не казалась болезненной, а воспринималась абсолютно естественно. Светло-голубые, будто выцветшие глаза неотрывно смотрели на меня и, встретившись взглядом, я поразился мудрости и терпимости, открывшимся в её взоре. Незнакомка вплотную подошла к моему старенькому дивану и – мгновение помедлив – села в ногах. Моё удивление возросло ещё больше, потому как разбитый диван не только не заскрипел, но даже и не прогнулся под её весом.

- Здравствуй, Марк… - тихим мелодичным голосом сказала, словно пропела, гостья. Еле слышно произнесла, но я понял, а скорее даже прочувствовал, её слова. Негромкий напев будто проник через все клеточки моего всё ещё безвольного тела, заполняя его изнутри.

Я попытался кивнуть, не в силах вымолвить ответного приветствия. Незнакомка чуть улыбнулась уголками бледно розовых губ.

- Не догадываешься – кто я? – раздалось внутри меня.

Я попробовал отрицать, но вновь не смог пошевелиться. В этот момент в голове промелькнула чудная мысль: « Ангел…?». Женщина склонила голову и, неторопливым жестом подняв руки, скинула капюшон. Золотистые локоны рассыпались по плечам.

- Да, Марк. Ты прав, я – ангел. И я пришла за тобой….

В любой другой ситуации я бы не на шутку перепугался, но не в тот момент. Тогда я воспринял данное заявление как должное. Вернее, я чувствовал, что мне ничего не угрожает, но объяснить собственные спокойствие и уверенность не мог. Да, в принципе, и не пытался это делать.

- Не бойся, - незнакомка не отводила тёплого ласкового взгляда от моего лица. – Я не причиню тебе вреда. Просто какое-то время ты проведёшь со мной.

«Но каким образом…?» - вопрос напрашивался сам собой и я в который уже раз попытался открыть рот. Очередная неудача, но видимо что-то промелькнуло в моих глазах, потому как гостья вновь улыбнулась.

- Не пытайся говорить, Марк. Во-первых, какое то время ты не сможешь это делать, а, во-вторых, оно, собственно, ни к чему. Я читаю твои мысли, если ты ещё не заметил…. Таким образом мы будем общаться. Как ты сможешь двигаться, сейчас объясню. Ты знаешь, что такое кома?

«Да» - подумал я. Самое интересное, что о состоянии комы я слышал уже давно, но в общих деталях, и лишь месяц назад от нечего делать прочитал в журнале статью, посвящённую этому феномену.

- Молодец, что вспомнил. Мои старания не пропали зря….

Женщина протянула руку и накрыла бледной узкой ладошкой мою ладонь, лежавшую поверх одеяла. Я почувствовал сильное тепло, исходящее от неё, но в то же время не ощутил ни самого прикосновения, ни сжимания, ничего, что должен был ощутить. Тепло волнами начало подниматься по руке всё выше и выше, постепенно заполняя каждую клеточку. Дойдя до плеча, лёгкой рябью скатилось на грудь, чтобы далее уже разлиться по всему телу. Я ловил собственные ощущения, удивляясь происходившим переменам. Прошло совсем немного времени, и вот я уже целиком оказался окутан приятной густой пеленой.

- Ты ведь не боишься, Марк?

Зачем она это спрашивала? Ведь прекрасно знала ответы на все свои вопросы….

«Нет, не боюсь…. Как мне тебя называть?»

- Изабель…. Меня зовут Изабель.

Изабель…. Красивое имя и, как мне показалось, оно очень подходит этой женщине. Я на секунду сомкнул веки, в этот момент гостья поднялась и переместилась к подоконнику. Именно переместилась, потому как необычность её походки в том и заключалась, что она не делала никаких шагов, а словно плыла по воздуху, чуть касаясь пола. Она остановилась возле окна, и какое-то время молча наблюдала за ночной улицей. Затем обернулась, причём все движения казались настолько плавными, будто и не совершались вовсе.

- Помнишь, о чём ты думал перед сном? Какую проблему пытался решить? С кем сравнил себя, помнишь, Марк?

Нас разделяла комната, но её голос всё так же настойчиво проникал в мой мозг. Вместе с тем я почувствовал неведомые ранее интонации приятного напева. Я расслышал в нём несомненную власть и в то же время сожаление – так разговаривают с любимыми детьми, когда их надо отругать за какие-либо шалости, но очень не хочется этого делать.

- У тебя появилась возможность сделать то, о чём ты думал. Говоря точнее, вынести вердикт в отношении незнакомых тебе людей. Предваряя твой следующий вопрос, сразу скажу – ты избранный, Марк. Очень и очень немногим позволяется что-либо подобное. Почему именно тебе, а не кому-то другому, не скажу. Позже узнаешь сам, всему своё время.

Она замолчала, словно о чём-то задумавшись, но пауза длилась недолго.

- Я тебя хочу сразу попросить, Марк…. Предстоит очень нешуточное предприятие, в процессе которого от твоего решения будет зависеть действительно многое. Отнесись к этому настолько серьёзно, насколько только это возможно….

«Но…» - попытка возразить была пресечена лёгким взмахом точёной ручки. Широкий рукав безвольно взметнулся в воздухе и застыл. Изабель, согнув руку в локте, ладошкой сделала плавное движение вниз.

- Не перебивай и не спорь, Марк. Это одно из главных условий нашего с тобой общения. Второе – ты слушаешь и выполняешь все мои указания, какими бы странными они тебе не показались. И третье…. Ты увидишь и прочувствуешь многое, о чём никогда не задумывался и даже не подозревал, Марк, но ты должен укротить собственные эмоции. Я не буду давать тебе никаких советов, ни в коем случае не буду ни к чему подталкивать…. Ты понял меня?

«Да, понял…». Я согласился со своей гостьей машинально. На самом деле мой разум отказывался воспринимать происходящее как реальность. Где-то в глубине сознания я желал проснуться, прервать этот сон, но в то же время любопытство подталкивало к продолжению столь необычного знакомства. Изабель улыбнулась, видимо прочитав и эти сумбурные мысли. Протянув руку вперёд, она прошептала:

- Позже проснёшься…. Вставай, Марк, нам пора идти.

Неподдельное удивление, промелькнувшее в моём взгляде, подвигло её к тому, что Изабель медленно сомкнула веки и слегка склонила голову, подтверждая, что я правильно понял смысл её слов. Мне же стало как-то очень легко во всём теле. Без каких-либо усилий поднявшись с дивана, я сделал шаг к женщине и с удивлением отметил, что моё древнее ложе и сейчас привычно не скрипнуло. Что случилось с мебелью, которая пережила свои лучшие годы задолго до моего рождения…?

Не знаю, что подтолкнуло меня обернуться назад. Какое наитие заставило взглянуть через плечо на только что покинутую постель? Но то, что я увидел, повергло меня в самый настоящий шок, заставив закричать от неожиданности.

На диване, накрывшись до подбородка свалявшимся пуховым одеялом и вытянув руки вдоль худого, неподвижного тела, лежал… я сам. То же осунувшееся, с заострёнными чертами лицо, которое я каждый день с грустью разглядывал в мутном зеркале над умывальником. Те же спутанные пряди светлых волос, давно не знавшие шампуня и горячей воды. Те же худощавые руки с длинными, тонкими, как у пианиста пальцами. И колечко на мизинце – подарок женщины, которую я когда-то безумно любил – то же самое. Никаких сомнений, это я сам, только излишне бледный и безмятежный.

Лёгкое прикосновение заставило меня замолчать так же резко, как и мрачная картина понудила открыть рот чуть раньше. Изабель, стоя чуть сзади, положила ладонь мне на плечо, и снова покой приятными волнами хлынул вниз по телу, заполняя меня изнутри.

- Успокойся, Марк. Всё будет хорошо….

Не в силах вымолвить ни слова, я показал рукой на диван.

- Оно останется здесь. Завтра утром его увезут в больницу, а через какое-то время вы вновь соединитесь. Я же говорила тебе про кому, Марк, так что ничего страшного не произошло.

Всё это было произнесено таким спокойным тоном, словно ничего особенного не случилось. Подумаешь, кто-то покинул собственную плоть, чтобы немного прогуляться по ночному городу…. Что особенного…? Изабель опять улыбнулась уголками бледно-розовых губ. Голубые глаза смотрели на меня со снисхождением. Плавным жестом она указала на входную дверь.

- Пойдём, Марк, а то я чувствую, что тебе не по себе. Давай прогуляемся, по пути поговорим….

 

Мы покинули моё опустевшее – если не считать бездыханное тело на старом диване за обитателя – жилище и по лестнице спустились во двор. Могу сказать, что мои ощущения от простых передвижений были непередаваемыми. Когда преодолеваешь расстояние только лишь с помощью желания, не прилагая никаких маломальских усилий, это что-то. Я мог двигать ногами, размахивать руками, но всё это было совершенно ни к чему….

Изабель вслед за мной выплыла во двор и на пороге остановилась.

- Подожди, Марк. Мы сейчас выйдем на улицу, постарайся держаться ближе ко мне. Договорились?

Я кивнул. Её предупреждение вызвало у меня некоторое удивление, потому как непонятно - чего можно опасаться на пустынной улице ночного города? А тем более в нашем районе, населённом в основном рабочими и докерами с порта, которые в это время видят уже далеко не первый сон. Но, всё же, вняв предупреждению своей новой знакомой, я постарался держаться как можно ближе к ней. И не зря…!

Едва мы выплыли на улицу, как огромная толпа самой разномастной публики чуть не разобщила нас. Причём людей как таковых не было вовсе…. Куда ни глянь, вокруг сплошь были ангелы. Мужчины-ангелы, женщины-ангелы, дети-ангелы, старики-ангелы…. Размеренные плавные движения, степенные, важные разговоры, галантные жесты…. Бледно серая река привидений - если можно так выразиться - окружила нас с Изабель, вовлекая в круговорот неторопливого бытия. Немного придя в себя, я постарался более внимательно разглядеть окружающих и с удивлением отметил разность их ликов, причёсок, одеяний. Возникло ощущение, что вся многовековая история человечества в лице отдельных представителей была сосредоточена сейчас на обычно пустынной улице ночного города. Римские тоги проплывали бок о бок с мундирами французской армии времён Наполеона, аристократические котелки приподнимались в ответ на приветствие взмахом клетчатых кепи, напудренные парики мирно соседствовали с непослушными длинными локонами а-ля хиппи….

- Они все ангелы…? – невольно вырвалось у меня.

- Удивлён? – раздался совсем рядом голос Изабель. В какофонии самых различных языков, наречий, диалектов, он оставался единственно различим. Все остальные звуки сплетались в одно целое, и выделить какие либо фразы или даже слова было практически невозможно. – В каждом городе есть подобная улица. Только люди об этом – естественно – не знают….

Продолжая разглядывать окруживший меня сонм бестелесных созданий, я не удержался:

- Но почему они все такие разные? Честно говоря, я представлял себе ангелов как людей с огромными крыльями за спиной, в длинных светлых балахонах, похожих друг на друга….

- Вовсе не обязательно, - улыбнулась Изабель. – Каждый выбирает себе тот облик, который наиболее близок ему самому. Наш образ – воплощённые в реальность фантазии, причём далеко не всегда соответствующие прошлой жизни на земле. Просто это то, кем бы мы хотели быть, то, что нам ближе духовно….

Слушая ангела, я тем временем пытался уловить хоть частичку разговора из общего гула голосов, но не мог понять ни единого слова. Изабель заметила мои потуги.

- Хочешь знать, о чём они говорят? Можешь не стараться, всё равно ничего не выйдет. Собеседники изолированы от окружающих и могут общаться лишь друг с другом.

- Почему? – спросил я и тут же, несколько запоздало, поразился звуку собственного голоса. Не присущая моим речам напевность и бархатные тона резко контрастировали с резкими, отрывистыми фразами, которые ранее извергало моё бренное тело.

- А зачем? – вопросом на вопрос ответила Изабель и на какое-то время замолчала, видимо, ожидая от меня проблесков интуиции. Не тот случай…. Не дождавшись возможных вариантов, пояснила: - Мы получаем только нужную нам информацию, не обращая внимания на посторонние, не имеющие отношения ни к нам самим, ни к нашим подопечным, разговоры. Вступать в контакт между собой мы можем легко, не чувствуя ни языковых, ни каких других барьеров, но лишь когда это действительно нужно….

- Ты сказала подопечным….

- Да, Марк. Ты мой подопечный, ведомый, называй, как хочешь - суть одна, и ты у меня не единственный. Просто в данный момент я больше занята с тобой, чем с остальными….

Не прекращая объяснений, Изабель ловко лавировала между окружающими и влекла меня за собой. Едва поспевая, я чуть не столкнулся с высоким господином в длинном сюртуке и роскошном цилиндре, который улыбнулся в ответ на мою несуразную попытку приветствовать его и тут же устремился куда-то вдаль, оставляя за собой лёгкую дымку, быстро таявшую в абсолютно недвижимом воздухе.

- Что это с ним? - не сдержал я любопытства, дёрнув за широкий рукав свою опекуншу. - Куда он пропал?

- Почувствовал угрозу для своего ведомого…. Скорей всего, поступил сигнал.

Я хотел спросить, что за сигнал, но сдержался. Слишком много впечатлений, слишком много непостижимого и фантастического происходило вокруг меня, да и со мной самим. Я не чувствовал страха, не пытался бежать, не сомневался в том, что всему, что меня окружает, есть какое-то логичное объяснение. В-принципе, я желал лишь проснуться, и в то же время хотел оттянуть как можно дольше это самое пробуждение. Я желал познать и сомневался в безвредности постижения. Двойственные ощущения, двойственные мысли, двойственные чувства….

Пока я разглядывал толпу и одновременно пытался прислушаться к происходящим в сознании переменам, мы прошествовали мимо нерабочего фонтана в виде двух красивых полуобнажённых девушек, венчающего середину длинной улицы. Осталось преодолеть четыре квартала и перед нашими взорами предстанет набережная. В это время из-за угла стоящего впереди обшарпанного жилого дома появилась фигура мужчины, бредущего нам навстречу. Он шёл, тяжело понурив голову и явно не замечал многоликую толпу, окружающую его со всех сторон. Грузный силуэт сильно отличался от окружающих выразительной законченностью черт, угрюмой насыщенностью красок, грубостью движений…. Человек? Меня поразило что ангелы, которые попадались у него на пути, абсолютно не обращали внимания на движущуюся навстречу преграду и, не прекращая милой беседы, спокойно просачивались через мужчину, так же как дым проникает через тонкую оконную тюль. Расстояние между нами сокращалось довольно быстро и через полминуты мы оказались лицом к лицу. Признаюсь, в последний момент я просто-напросто струсил и торопливо нырнул в сторону, видимо не привыкнув ещё к своей новой ипостаси. Я успел заметить его уставшее после долгого дня обветренное лицо и тёмные, припухшие от бессонницы глаза. На какое-то мгновение наши взгляды даже пересеклись, как мне показалось, но человек не увидел меня. И тогда мне вдруг стало не по себе…. Не знаю, чего я ожидал, но именно в тот момент я с болью осознал, что для мира людей меня больше не существует. Вернее, где-то лежит моя плоть, которую утром найдёт хозяйка квартиры; её увезут в больницу, где положат на белоснежные накрахмаленные простыни под паутину капельниц, наденут кислородную маску, подключат к приборам и так далее и тому подобное…. Но это уже не я, а лишь оболочка. Бренная, лишённая жизни, внутренне обезличенная оболочка. А меня, Марка Конти, тридцати четырёх лет, начинающего писателя и жителя Марселя – уже нет!!!

- Успокойся, Марк. Я же обещала, что ты ещё вернёшься. Твоё время ещё не пришло, поверь мне, а раньше чем должен, ты не уйдёшь….

- А когда должен…? – ухватился я за спасительную мысль, но Изабель словно не расслышала вопроса. Она остановилась так резко, что я машинально пролетел ещё несколько шагов вперёд, прежде чем заметил её отсутствие.

- Иди сюда…! – милое лицо Изабель превратилось в застывшую маску. Она будто прислушивалась к чему-то, недосягаемому для остальных, в том числе и для меня. Я торопливо приблизился вплотную к ней. – Надо лететь, Марк. Закрой глаза….

Я послушно выполнил её указание и почувствовал узкую ладонь, сжавшую мои пальцы. Куда лететь? Зачем? Что случилось? Множество вопросов рвалось с языка, но задать их своей спутнице я так и не успел. Неведомая сила толкнула меня вперёд, я почувствовал порывы шквального ветра вокруг себя, но через несколько секунд всё разом стихло. Мы остановились….

- Делай, что я скажу, и ни во что не вмешивайся, - в голосе Изабель послышались стальные нотки. Куда делся благозвучный, радующий слух напев…?

Открыв глаза, я огляделся. Мы стояли посреди уютно обставленного помещения на вытоптанном ковре ручной работы. По мебели, по внутреннему убранству и главным образом по бревенчатым стенам я понял, что это одна из комнат большого деревянного дома в каком-нибудь селе. Кружевные салфетки на резных стульях, белоснежная скатерть, венчающая большой круглый стол, на котором стояли две одинаковые тарелки и накрытый салфеткой хлебный каравай, сшитое из разноцветных лоскутков покрывало на пустующей железной кровати, аккуратно застеленной накрахмаленным бельём. Это всё смутно напомнило мне собственное детство в забытой Богом деревушке на юге Франции. На стене висели чёрно-белые фотографии каких-то людей. Судя по схожим чертам – несколько поколений одной семьи. Продолжая озираться вокруг и мысленно воздавая хвалу радивым хозяевам, я уловил лёгкий шум за входной дверью. Рука Изабель стиснула мою ладонь.

- Иди туда, - она указала на застеленную покрывалом кушетку в противоположном от входа углу. - Стой там и ни в коем случае не вмешивайся, что бы не происходило. Ни в коем случае, Марк…!

Мне не надо было повторять. По выражению бледного лица ангела я понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее и моё присутствие здесь как минимум неуместно. Едва я переместился на указанное мне место, как в комнате раздался чуть слышный шорох и мутное беспросветное облако, просочившись сквозь закрытую дверь, замерло на месте. Не надо было напрягать зрение, чтоб разглядеть в дымке очертания сгорбленной фигуры в длинном бархатном балахоне. Стоя спиной к нам, пришелец протянул руку к двери и уже утопил ладонь в дощатой обивке, когда раздался напряжённый голос Изабель:

- Стой, Мэрдок! Ты не сделаешь этого…!

 

Фигура замерла, словно наткнувшись на невидимую преграду. Вытянутая вперёд рука медленно вернулась на место. В тишине, которую поистине можно было назвать гробовой, раздалось свистящее шипение, будто кто-то выпустил воздух из велосипедной камеры.

- Опять ты, Изабель…? Давно же мы с тобой не встречались….

Мэрдок резко развернулся, отчего полы бархатного балахона взметнулись вверх. Сложив руки на груди, он замер, глядя на Изабель, и мне удалось неплохо рассмотреть непрошеного гостя. Невысокий сухощавый старик, одетый в длинное полумонашеское платье, которое со спины я принял за плащ. Тонкие губы сжаты, злые, с красными белками глаза светились ненавистью и необузданной злобой. Первое, что я испытал, разглядев его с ног до головы, был ни с чем не сравнимый ужас. Я помню, что меня даже передёрнуло от трепета, и хищный взгляд старика тут же устремился в мою сторону.

- Привела новенького, Изабель…? Я слышал, что ты почти завершила искупление. Думал, больше не встретимся, а оно вон как сложилось. Опять ты мне дорогу переходишь….

Он перевёл взгляд кровавых глаз на мою спутницу и препротивно хихикнул:

- Что, слишком много грехов за тобой накопилось, раз до сих пор в астрале блуждаешь?

- Не твоё дело, Мэрдок, - безжизненный голос Изабель всё больше поражал меня. – И Марка не тронь…. Уходи, так будет лучше….

- Лучше…? Лучше? – хрипло рассмеялся старик. - Кому лучше? Тебе? Мне? Ему? – он выкинул сухую жилистую руку в моём направлении. – А может этим людишкам…? – рука описала круг над его головой. – Или тому…, который за дверью? А если я не хочу, чтоб кому-то стало лучше? Неужели ты забыла, что мы по разные стороны, Изабель? Неужели думаешь, что я отступлюсь от цели, к которой шёл так долго? Десять человеческих лет я вёл этого мальчишку…, - его тонкий бескровный палец вновь указал на закрытую дверь, за которой слышался шорох чьих-то осторожных шагов. - Целых десять лет не спускал с него глаз…. Я слепил из него пример для подражания, образчик злобы и ненависти ко всему живому…! Остался последний шаг! Всего один шаг, и он полностью будет в моей власти…. И что теперь? Появляешься ты и предлагаешь мне убраться восвояси? И всё зазря, из-за какой то дряхлой старухи, которая даже ничего не почувствует? Да она только рада будет переселиться к тебе да к своему муженьку, по которому столько лет изводится…. Всё кроватку ему перестилает, полотенчики чистые вешает, стол, вон, накрывает. Надеется, что он вернётся…. Отсюда не возвращаются!!! Вот я ей подарок и сделаю, обеспечу встречу с благоверным…. Как, Изабель?

Всё время, пока длился этот монолог, я не сводил глаз со старика. Злоба исказила его и без того отталкивающее лицо, но интонации оставались прежними. Его вкрадчивый, проникновенный тембр обволакивал меня. Именно такой голос должен быть у коварного искусителя, склоняющего жертву к чему-либо непотребному. Признаюсь, меня самого начали посещать сомнения в нашей миссии. А что нам - вернее Изабель - предстоит исполнить, я уже догадался со слов старика. Мэрдок, прочитав мои мысли, уловил колебания, и хищный взгляд вновь переметнулся в мою сторону.

- Какой великолепный материал! – я сразу догадался, что это относится непосредственно ко мне. – Отдай мне его, Изабель? Я многому могу научить этого Марка. Марк и Мэрдок – звучит великолепно, неправда-ли, молодой человек? – его голос заполнял меня, будто кольцами сжимая и выворачивая внутренности, которых не было. Не найдя что ответить, я опустил голову, чтоб не встречаться с ним взглядом.

- Последний раз говорю – уходи! – вмешалась Изабель. Она чуть сдвинулась в сторону, закрывая меня от старика.

- А то что…? – вкрадчивые интонации сменились раздражёнными нотками. – Ты мне угрожаешь, ангел? Мне, Мэрдоку…?

Я увидел, как чёрная тень метнулась под потолок и сверху устремилась на Изабель. Женщина едва успела увернуться и тут же сама бросилась в атаку. В её хрупкой ладони я заметил широкий обоюдоострый клинок молочного оттенка. Такой же, только иссиня-чёрного цвета, появился в руках Мэрдока. Мгновение спустя клинки скрестились со страшным скрежетом. Удар, защита, ещё удар…. Битва не на жизнь, а на смерть – неистовство и бесстрашие, грех и благодетель, добро и зло…. Всё переплелось в этой схватке, стирая грани и образуя одно целое. Чёрное и белое разлетелись по разным сторонам, и тут же клинки обратились в шары, которые низверглись в противника. Плотные сгустки - белой у Изабель и чёрной у Мэрдока – энергии столкнулись в воздухе и с ужасающим грохотом рассыпались брызгами разноцветных искр. Ещё шары, опять гром…. Мне казалось, что мои барабанные перепонки сейчас лопнут, но в этот момент Мэрдок вновь ринулся в рукопашную, и шар в его руке снова принял обличие клинка. Изабель угадала его намерения. Провернувшись на месте, она толкнула демона, который машинально продолжил смертоносное движение вперед, и воткнула клинок ему в спину. Раздался вой. Нечеловеческий, жуткий вопль сопровождал поражение и бегство неприятеля….

Когда чёрное, в серых просветах облако ретировалось с поля боя, спешно просочившись сквозь доски входной двери, я чуть не захлопал в ладоши. Все звуки разом стихли, лишь слышны были тяжёлые отзвуки удаляющихся шагов.

- Марк, помоги…, - раздался приглушённый голос Изабель. Мне и в голову не пришло, что она может пострадать, поэтому я стоял, восторженно глядя на дверь, за которой скрылся поверженный Мэрдок. Её слова, а ещё более, тень страдания в голосе, вывели меня из ступора. – Помоги, Марк. Нам надо выйти отсюда….

Я бросился к ангелу в тот момент, когда Изабель начала медленно оседать на пол. Подхватив её на руки, я заметил как-то разом осунувшееся красивое лицо и наполненный болью страдальческий взгляд, и чуть ли не бегом устремился к выходу, но перед закрытой дверью замер. Как её открыть, если руки заняты теряющей последние силы раненой женщиной…?

- Иди вперёд…, - раздался слабый шёпот. – Иди сквозь дверь, не бойся.

Не бойся…? Легко сказать…. Но особо раздумывать было некогда. Послушав Изабель, я сделал шаг вперёд и увидел, как моя нога проходит сквозь доски, совершенно не чувствуя преграды. Сомнения отпали и через несколько секунд я уже был на заднем дворе.

- Остановись, - приказала Изабель, когда мы оказались посреди засеянных овощами ухоженных грядок. – Положи меня здесь и отойди подальше.

- Но….

- Никаких «но», Марк. Отойди к сараю.

Я выполнил и это требование, переместившись к приземистому строению, внутри которого были слышны лёгкие шорохи то ли птиц, то ли животного. Не отрывая взгляда от измученного лица женщины, по движению её бледных, почти бескровных губ, я понял, что она шепчет какие-то слова. Молитва? Неужели для неё всё кончено? Оглядев с ног до головы лежащую фигуру, я только сейчас обратил внимание на то, что её полупрозрачное одеяние оказалось порядком истрёпано и во многих местах зияли сквозные дыры с рваными краями. Она ранена!!?

Целый ворох тревожных мыслей мгновенно заполонил мою голову. Неужели и вправду Изабель не выживет после жестокой битвы и Мэрдок окажется победителем? Но чёрт с ним, с Мэрдоком, а я сам-то, я что буду делать? Кто меня вернёт обратно, в моё тело? Страх начал заполнять меня изнутри и мысли одна тревожнее другой хаотично сменяли друг друга. Изабель по-прежнему продолжала нашёптывать молитву. Надо было что-то делать, но что…? Я решился всё же справиться у ангела, как мне быть дальше и уже сделал движение в её сторону, когда окрестности внезапно озарились мягким голубоватым свечением. Что это? Откуда? Оглянувшись по сторонам, но так и не найдя источника, я задрал голову вверх и с ужасом воззрился на столб яркого белого света, нисходящий промеж налитых грозой туч, затянувших ночное небо. Он быстро опускался всё ниже и, коснувшись земли, образовал ровную окружность диаметром около трёх метров, в центре которой лежал мой ангел. Внутри столба циркулировали потоки белого густого дыма, опускаясь всё ниже и ниже, пока не поглотили распростёртое на земле тело. В сарае за моей спиной послышалось тревожное кудахтанье кур и блеянье перепуганной овцы. Я читал и слышал от других людей рассказы о том, что животные чувствуют многое, что недоступно восприятию человека. Настало время убедиться в этом. Но не хватало ещё, чтобы они разбудили хозяйку. Можно представить, какое впечатление произведёт на женщину подобная картина…. То, что не удалось Мэрдоку, вполне может выйти у нас. Я с тревогой смотрел на крыльцо дома, мысленно уговаривая хозяйку не просыпаться….

Тем временем белый дым внутри столба растаял подобно утреннему туману при восходе солнца, и замкнутое пространство заполнилось миллиардами ярких бликов, повторяющих винтообразное движение дыма. Свет стал настолько сочным, что я невольно зажмурился. Но и эта фаза представления продлилась недолго. Какое-то наитие подсказало мне, что всё закончилось, и я открыл глаза. Белоснежная труба пропала, словно её и не было, а на месте светового круга, как ни в чём не бывало, стояла живая и невредимая Изабель. Надо-ли говорить о том, что моей радости не было предела?

- Изабель! – с радостным криком бросился я к ангелу. Женщина улыбнулась и протянула руки. Наши ладони соприкоснулись, и я почувствовал это прикосновение!!! Или, может, мне просто показалось…?

- Всё в порядке, Марк…, - Изабель смотрела на меня с сожалением. – Ты сильно перепугался?

Мне вдруг стало неловко. В то время как она – израненная, полуживая – лежала на земле, я больше думал о том, как мне вернуться обратно. Кто я после этого, если не конченый эгоист? И даже то, что я нахожусь не в своём, а в её измерении, не могло служить оправданием. Смутившись как провинившийся подросток, я убрал руки за спину.

- Ну-ну, Марк. Не надо себя казнить за это. Осознание неблаговидности своего поступка – первый шаг к исправлению. И ты его уже сделал. Поверь мне, это очень многого стоит, Марк.

- Да, может быть, - я решил, что Изабель меня успокаивает.- Но ведь ты могла погибнуть…?

Подняв взгляд на ангела, я увидел, что тень грусти пробежала по бледному лицу. Изабель жестом предложила пройтись и мы покинули двор. Какое-то время, проплывая над пыльной, разбитой колёсами телег и копытами домашнего скота, дорогой, молчали. Двигаясь в сторону огромного диска луны, разлившей печальный таинственный свет на покосившиеся избы и одинаковые коробки сараев, я рассматривал пустынные дворы, пытаясь угадать, кто может проживать в том или ином доме. Вот на маленькой, огороженной невысоким заборчиком площадке, виднеются застывшие от невнимания качели. Здесь явно живут дети, которые с наступлением утра огласят окрестности радостными криками. В крестьянских домах редко бывает один ребёнок, и местные семьи вряд-ли являются исключением. Следующий двор пребывал в такой запущенности, что даже дорожка к дому заросла бурьяном. Можно было предположить, что там и вовсе никто не живёт, если бы не развешенные на верёвках постиранные вещи. Сплошь мужская одежда, причём не в самом лучшем состоянии. Скорей всего какой-нибудь местный пьянчужка, который всё же периодически пытается привести себя в порядок, но на большее ни сил, ни желания уже не хватает.

Во многих дворах я заметил собак, которые при нашем появлении испуганно поджимали хвосты и тихонько поскуливали, провожая взглядом непонятную парочку. Серая кошка, спрыгнув с невысокого забора прямо перед нами, тут же с громким шипением выгнула колесом спину и замерла. Я сделал движение в её сторону, отчего бедное животное с рёвом влетело обратно и мгновенно скрылось в ближайшем сарае, откуда тотчас послышался грохот.

Село закончилось, и нашим взорам открылась бескрайняя, уходящая в горизонт пустынная степь. Извилистая лента дороги рассекала её надвое и терялась в ночном мраке. Далеко по левой стороне виднелась высокая возвышенность, похожая на поросший кустарником холм. Изабель, как я понял, направлялась именно туда.

- Скоро рассвет, Марк. Ты когда последний раз наблюдал за восходом солнца?

Я растерялся. Честно говоря, я вообще ни разу не наблюдал сей процесс, в чём честно признался женщине.

- Пойдём…. Поверь, не пожалеешь – пообещала Изабель и вновь погрузилась в тягостное молчание. До тех пор, пока мы не оказались на вершине, она не проронила ни слова.

Поднявшись на холм, Изабель жестом предложила мне присаживаться прямо на высокую траву и сама устроилась рядом.

 

За то время, пока мы шли, ветер разогнал облака и бескрайний, испещрённый миллиардами звёзд невесомый купол накрыл спящую землю. Мы сидели бок о бок в ожидании рассвета, и я неожиданно представил происходящее со стороны. Кто мы с Изабель? Две души кочующие во мраке и присевшие передохнуть в ожидании рассвета. Причём, уже даже не нашего рассвета. Что он может принести нам, кроме воспоминаний для неё и прекрасного зрелища для меня? Если мы уже не подчиняемся земному времени, существуя в другом измерении, то зачем, для чего нам осознавать наступление нового дня…?

- Ты неправильно рассуждаешь, Марк, - певучий голос ангела вырвал меня из размышлений, но я даже обрадовался этому. Наконец-то она прервала начавшее меня угнетать молчание. - Во-первых, ты не забывай, что ещё вернёшься в свою грешную обитель. И, поверь мне, будешь по настоящему радоваться каждому рассвету в своей жизни, когда поймёшь, что он знаменует ещё один день. Но это у тебя ещё впереди. Если брать сегодняшний день, то я сейчас радуюсь рассвету не за себя, а за Марию. За ту женщину, которую нам удалось спасти….

Как только она сказала про спасённую женщину, я тут же вспомнил свой страх, который испытал, глядя на раненую Изабель. Что если опять произойдёт нечто подобное и ангел не сможет одолеть Мэрдока или кого-нибудь ещё?

- Для тебя ничего страшного не случится, Марк, - тут же прочитав мои мысли, откликнулась женщина. – То, чему ты стал сегодня свидетелем, происходит постоянно. Чуть ли не каждый человеческий день…. Если не со мной, то с другими ангелами. Да и Мэрдок далеко не единственный в своём роде.

Она опять замолчала, и, опустив взгляд на землю, провела ладонью по верхушкам высокой травы. Упругие стебли остались недвижимы под бледными тонкими пальцами.

- Это и есть борьба добра и зла, Марк, - продолжила она, словно паузы и не было, – и эта борьба будет длиться вечно….

- То есть ты вечно будешь воевать с Мэрдоком? – не удержался я и тут же прикусил язык. Собственный вопрос показался мне обидным. Желая как-то исправить неловкость, я всё же решил уточнить: - Ведь ты же можешь убить его?

Изабель грустно улыбнулась уголками бледно розовых губ.

- Нет, Марк, я не могу убить его. И сама не могу погибнуть. Ставка в этой борьбе не наши жизнь или смерть, а нечто более ценное. Не догадываешься – что?

Я недоумённо пожал плечами. Что может быть важнее, чем собственная жизнь?

- Есть кое-что важнее. Мы бессмертны, Марк, и ставкой в этой борьбе является не что иное, как человеческая душа. Если бы сегодня победил Мэрдок, его ведомый стал бы убийцей, то есть взял бы на себя самый страшный грех. Но наша победа забрала у него силы, и теперь тем человеком, которого привёл Мэрдок, займутся ангелы. Кто знает, может у них получится отвернуть его с порочного пути.

- Но Изабель, ты ведь тоже была ранена…? Ты тоже потеряла свою силу?

- Да, но моя сила восстановлена….

Я тут же вспомнил столб белого света, спустившийся с неба на раненого ангела. Значит, таким образом Изабель восстановила свои силы? Но если есть возможность набирать силу, то почему не сделать так, чтоб она не пропадала? Ведь Изабель испытывала мучения, я сам видел страдание на её лице.

- Страдание во благо ведёт к искуплению. А находясь в астрале, мы и стремимся искупить грехи, накопленные за время нашего бренного существования. Пока этого не произойдёт, перехода не будет. Поэтому у каждого свой срок, Марк….

- А ты сама уже долго здесь? Ну, в астрале? – не удержался я. Вопрос прозвучал провокационно, но Изабель ответила не раздумывая.

- Долго, очень долго. И сколько ещё пробуду, не мне решать. Но поверь, Марк, как бы оно ни было, оно того стоит….

Я обратил внимание, что при этих словах на Изабель словно снизошло просветление. Черты лица расслабились, от былой грусти не осталось и следа. Не верилось, что эта женщина смогла накопить столько грехов, что её искупление неотъемлемо от страданий. Мой следующий вопрос не заставил себя ждать:

- Ты можешь рассказать о себе? Кем ты была при жизни, Изабель? Что такого ты совершила, что обременяет тебя столько времени?

- Позже расскажу, - не оборачиваясь, произнесла женщина и протянула руку вперёд. – Смотри, Марк, солнце встает…!

Я перевёл взгляд на горизонт, где, изобличая тонкую грань между землёй и небом, начал расти ярко жёлтый диск. Вернее, сначала лёгкие перистые облака, лениво плывущие по мрачному небосводу, осветило зарево далёкого пока пламени. Еле заметная дымка придавала действию ореол фантастичности, но как только первые лучи затронули макушки далеких деревьев, она пропала, словно и вовсе не было этого едва заметного дрожания воздуха. Быстро набирая силу, юркие лучики заскользили по земле, проникая в самые укромные уголки и пробуждая ото сна всё живое. Я сидел с открытым ртом зачарованный зрелищем, неотрывно глядя, как яркий свет буквально вспарывает, казалось, непроницаемую толщь мрака, занимая всё новые и новые позиции в упорной борьбе….

- Тебе нравится? – нежный напев оторвал меня от созерцания. Я настолько увлёкся этим, пытаясь уловить каждую мелочь – будь то первый вскрик разбуженной птицы, первый шаг маленькой, ранее не замеченной мной ящерки под ногами, первый блик на поверхности далёкой реки…. - Что ты чувствуешь, Марк?

- Даже не знаю…, - я не врал. Я действительно не понимал, какими словами можно выразить бушевавший во мне коктейль из неизъяснимого восторга и вселенской грусти. А грустно мне было осознавать, что не будь Изабель, не приключись со мной эта история, я никогда не постиг бы таинство рождения нового дня. Запершись в своих квартирах, замыкаясь в серой тягомотине будней, в погоне за фальшивым материальным счастьем, люди не в силах обрести душевное счастье, одно из составляющих которого преподносится им каждый день свыше абсолютно задаром. – Я никогда не думал, что это настолько… сказочно…, что-ли.

- Да, ты прав…. Это действительно сказочно, Марк, и я - так же как и ты - поняла это слишком поздно. Вот только у тебя – в отличие от меня - ещё есть возможность всё исправить.

Я опять расслышал грустные нотки. Признаюсь, в этот момент мне показалось, что Изабель сейчас разоткровенничается, поведает о себе, но прошло какое-то время, а мы всё так же хранили молчание….

- Ты каждый день встречаешь рассвет? – поинтересовался я, когда мы уже двигались навстречу пылающему диску. Моя спутница выглядела рассеянной, и мне хотелось каким-нибудь образом вывести её из этого состояния.

- Да, если есть возможность….

И опять напряжённое, удручающее молчание.

- А куда мы идём, Изабель?

- Скоро узнаешь….

Вновь тишина. Я прекратил бесплодные попытки разговорить ангела и стал разглядывать окружавшую нас степь, благо обзор был великолепный. Раскинувшись на много километров вокруг, высохшая под палящим летним солнцем земля с трудом взращивала редкие островки зелени. Разросшийся ковыль тихо шелестел под порывами тёплого ветерка.

Вдали, у подножья приземистого, поросшего мелким кустарником холма я разглядел вереницу людей, пешком идущих на юг. Пять человек, бредущих посреди безмолвия….

- Изабель, подожди…. Давай посмотрим, кто это?

Она проследила за моим жестом и заметила странников. Не говоря ни слова, слегка изменила направление….

Чем ближе мы приближались к людям, тем серьёзней становилась Изабель. В какое-то мгновение мне показалось, что тень тревоги пробежала по красивому лицу моей спутницы. Я не мог понять, что происходит и дабы выяснить причину столь явных перемен, принялся внимательней разглядывать идущих.

Как я уже сказал ранее, их было пятеро. Пять взрослых мужчин приблизительно равного возраста, одетых довольно разношерстно, но одинаково бедно. Грубой материи подпоясанные верёвками штаны развевались на ветру. Суконные рубахи, шитые сельскими мастерицами – скорей всего жёнами или же матерями – были насквозь пропитаны потом и липли к разгорячённым телам страдальцев. Они двигались друг за другом тяжело передвигая грязные от пыли босые ноги в разбитых потрепанных сандалиях. Двое опирались при ходьбе на длинные корявые палки наподобие посохов. Последний нёс за плечами котомку, наполовину набитую каким-то скарбом. «Скорей всего нехитрая снедь», - пришла мне в голову мысль.

- Крестьяне…, - раздался певучий голос Изабель. В её интонациях также проскользнула напряжённость. – В город, на заработки подались….

- Что-то не так? – не выдержал я. – Что с тобой?

Жест ангела заставил меня прекратить расспросы. Быстрый взмах и словно застывшее в воздухе движение тонкой кистью. Изабель, бросив быстрый взгляд на лица бредущих по пыльной дороге, устремилась вперёд, обогнав нестройную колонну и легко оторвавшись от неё. Повторяя её манёвр, я также вперил взгляд на усталые обветренные лица, но ничего особенного в них не заметил. Изабель, двигаясь впереди, явно что-то искала, осматривая широкую пыльную тропу. Наконец, достигнув участка, на котором поперёк дороги лежала изогнутая тёмно серая палка длиной около метра, она остановилась.

- Смотри, Марк! - она кивком указала на палку, как только я приблизился. Приглядевшись, я понял, что на самом деле это не что иное, как вылезшая погреться на утреннем солнышке гадюка. Змея лежала совершенно неподвижно и единственное, что могло насторожить случайного прохожего, это само присутствие подобного предмета в этой местности. Случайный прохожий…? Я резко обернулся назад. Крестьяне были ещё далеко, но с каждым шагом неотвратимо приближались к опасности.

- Надо остановить людей! - тревога ангела передалась и мне. Я понял, что сейчас может – а скорей даже должна – произойти трагедия. Неужели мы будем безучастно ждать развязки? Я бросил взгляд на Изабель, но та даже не шелохнулась.

Сказать, что я удивился, значило ничего не сказать. Я взирал на ангела в полной растерянности, не в силах вымолвить ни слова. Изабель опустила взгляд на землю.

- Мы не можем помочь, Марк. Один из них сейчас погибнет. Его путь закончился, и не в моих силах продлить его. И тем более не в твоих….

Моя растерянность отступила, сменившись праведным гневом в отношении бездействия Изабель. Что она говорит? Ведь она – ангел!!! Тот, кто оберегает человека, отводя от него любые беды и напасти. И сейчас хранитель будет смотреть, как нелепо погибнет человек?

- Но почему, Изабель?!! – я понял, что кричу, не в силах сдерживаться. – Почему не можем? Потому что он не твой ведомый? Не хочешь сама помочь, скажи мне как это сделать! Пока не поздно, скажи, Изабель!!!

- Марк, это не в наших силах…, - её голос был необычайно спокоен. – Этот человек исчерпал себя, и большее ему не дано. У каждого свой путь, который рано или поздно заканчивается….

- А я продолжу его! - меня прямо-таки колотило от злости. Бросившись к спящей змее, я попытался ударить её ногой, но ничего не получилось. Моя ступня проходила сквозь распростёртое на дороге гладкое тело, не причиняя ему никакого вреда. Осознав бессмысленность собственных действий, я рванулся по дороге обратно к крестьянам. Оказавшись в мгновение ока подле первого мужчины и ткнув ему в грудь руками, закричал не своим голосом. Во-первых, для того чтоб как-то обратить его внимание на себя, во-вторых, потому, что мои ладони насквозь пробили ему грудь и вышли из спины. Со следующим шагом я весь погрузился в его тело, но лишь на мгновение. Передо мной уже было грустное лицо следующего странника. Я прошёл и сквозь него, но и этот человек ничего не заметил. Следующий…. Тот же эффект! Ещё один…. Вновь то же самое! И тут, пройдя сквозь четвёртого путника, я замер от ужаса….

Последний крестьянин чуть приотстал от остальных и шёл, опираясь на тяжёлый посох и слегка подволакивая правую ногу. Он был точно так же как и сотоварищи одет, такая же усталость сквозила в походке, всё то же самое, кроме…. Его лицо…! Я вгляделся в грубые черты и сразу понял, кто именно исчерпал себя в этой жизни. Впавшие, лишённые блеска глаза, опустошённый отсутствующий взгляд, от которого веяло могильным холодом. Черты лица обострились и казались высеченными из бледно голубого камня, настолько жёсткими выглядели широкие, обтянутые кожей скулы. Сжатые в узкую бледную полоску обветренные губы вторили вековому молчанию раскинувшейся вокруг степи…. Я попытался прочесть его мысли, но наткнулся на звенящую пустоту. Ничто не тревожило его разум, ничто не отвлекало от последних тяжёлых шагов к конечному рубежу….

Я когда-то читал, что перед смертью лицо человека становится абсолютно пропорционально, то есть одна сторона является зеркальным отражением другой. И это было действительно так. Я видел перед собой не лицо человека, наделённого какими-либо эмоциями, чувствами, способное выражать какие-то переживания посредством мимики, а всего лишь маску. Ужасающую по своей незамысловатости и в то же время отчуждению маску смерти….

Тем временем компания приближалась к роковой отметке. Идущий первым крестьянин, не дойдя несколько шагов до растянувшейся поперёк дороги змеи, поднял взгляд в небо. Что он желал там увидеть – не знаю…. Скорей всего изнуряющая духота породила мысли о долгожданном дожде, и он в надежде посмотрел на безоблачную гладь. Тем не менее, его сандалии опустились в нескольких сантиметрах от гадюки и продолжили поднимать лёгкие клубы пыли с пересохшей земли….

Второй странник, уже сжимающий в руках посох, безучастно перешагнул через лежавшую на тропе преграду и продолжил монотонное движение. Двое следующих были немного схожи между собой. Их глаза светились теплом и на губах играло подобие улыбок. Они думали о доме, вспоминая семьи, причём в мыслях и одного и другого периодически мелькали одни и те же лица. Из этого я сделал заключение что они, по-видимому, братья. Пребывание в радужных воспоминаниях позволило и первому и второму преодолеть страшное препятствие, машинально сделав нужный шаг чуть шире остальных и не обратив на него особого внимания.

Настала очередь обречённого…. Он немного отстал от основной группы и теперь ускорил шаг, желая нагнать товарищей. Опираясь на посох, крестьянин торопливо перебирал стопами. От усталости больная нога уже открыто волочилась по земле, поднимая лёгкие клубы жёлтой пыли и оставляя заметную дорожку на песке. Шаг, ещё шаг…. Внезапно меня посетила грустная мысль. Он торопиться к исходу…. Может быть, он и стремился нагнать других, но на самом деле это было вторичное желание. Более даже рефлекс, чем самое желание. Главенствующим составляющим конечного рывка стала необратимость, интуитивно воспринимаемая уже не разумом, а душой этого человека….

Здоровой ногой он переступил через спящую змею и поднял взгляд на товарищей. Я не знаю, что он почувствовал в этот момент, но мне показалось, что спустя мгновение этот человек вдруг осознал происходящее и уловил ледяное дуновение смерти. Его губы дрогнули, веки распахнулись, обнажая воспалённые белки с красными прожилками лопнувших от постоянного недосыпания сосудов, руки сжались в кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Больная нога, обутая в разбитую на бесчисленных дорогах сандалию преодолела последние сантиметры и ткнулась носком в лежавшую в дорожной пыли гадюку. Гибкое длинное тело взметнулось ввысь, на секунду припало к бедру мужчины и тут же свалилось обратно в пыль. Отомстив нечаянному обидчику, змея ретировалась с места неприятной встречи, оставляя на песке извилистую полоску следа, и исчезла в зарослях травы. Тишину, нарушаемую лишь шарканьем тяжёлых шагов и тихим шелестом ветра, разорвал громкий протяжный стон….

 

Я стоял подле места развернувшейся на моих глазах трагедии и пытался осмыслить собственные ощущения. Горький осадок, отложившийся внутри, не позволял воспринимать происходящее адекватно. С одной стороны я осознавал, что помочь несчастному мы действительно ничем не могли. С другой стороны, я никак не мог принять это осознание и смириться с ним. Так уж заведено, что смерть сама по себе считается апофеозом несправедливости, забирая либо не тех, либо не в то время. И как бы ты не осознавал свою бренность и неизбежность исхода, как бы не готовился к заключительному шагу, разрывающему зыбкую связь с миром людей, он всегда наступает внезапно. Я уверен, что этот крестьянин, преодолевший неприметный рубеж несколько минут назад, не раз думал о смерти. То, страшась её прихода и усиленно отгоняя шальные мысли относительно закономерности процессов бытия, то, взывая к ней, принимая как избавление и очищение. Человеческая натура многолика и порой мы диву даёмся, переосмысливая свои слова или поступки, свершённые чуть ранее….

Но сейчас меня волновали не потаённые стороны человеческого естества, а та лёгкость и естественность, с которой душа человека переходит в потусторонний мир. Когда несчастный испустил свой последний вздох, его душа покинула бренную оболочку и какое-то время изумленно взирала сверху на собственное, распростёртое на земле, тело и окруживших его людей. После, заметив наше присутствие, испуганно шарахнулась в сторону и неожиданно замерла. Скорбь отразилась на бледном лице новоявленного призрака. Он застыл на некоторое время, явно осмысливая происходящее, затем медленно перевёл взгляд на меня и наши взгляды встретились. Как же много говорили его глаза…! И страх перед неизвестностью, и боль за родных и близких, и желание вернуться, и горечь от собственного бессилия что-либо изменить…. Нескончаемая череда чувств и эмоций пролетела перед моим взором в течение нескольких секунд, после чего мужчина быстро развернулся и устремился в сторону своего дома. Своего бывшего дома….

- Не кори себя, Марк, - голос Изабель вырвал меня из грустных размышлений. - Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но поверь – ничего ужасного не произошло. Вернее, по человеческим меркам это более чем ужасно, но, по сути…. Он всего лишь перешёл в параллельное измерение, и продолжает жить, но уже в другой ипостаси. Через какое-то время этот человек вернётся на землю в ином обличии, начнёт другую жизнь и, кто знает, вполне возможно, что проживёт её более разумно, чем эту.

- Но ведь он мог ещё что-то исправить и в этой жизни? – я услышал, как дрожит мой голос. – Он не стар, вполне здоров, у него есть желание! Вернее, теперь уже было желание…. Почему нельзя было дать ему ещё один шанс? Всего лишь один-единственный шанс…?

- Ему давали этот шанс, Марк, и далеко не один. Любому человеку постоянно предоставляется право выбора, - в напеве Изабель зазвучали нотки раздражения. – Мы помогаем сделать правильный выбор, вплоть до того, что показываем вероятные варианты развития событий. Правда, люди редко осознают предоставленные им возможности рассмотреть собственное будущее…. Те же вещие сны, неожиданные проблески интуиции, когда ты твёрдо знаешь, что произойдёт через некоторое время. Но, я отвлеклась…. Последнее слово всегда остаётся за ведомым, и здесь ничего не поделать. Каждый день и час, да что там – каждое мгновение - большинство из вас находится на распутье. Но не все выбирают правильный путь. А если точнее, очень немногие отдают предпочтение единственно верному варианту. Вы их называете везунчиками, баловнями судьбы…. На самом деле всё иначе. Судьба ведёт человека лишь после того, как он отказывается от предоставленной ему возможности выбирать, пускает на самотек, как саму жизнь, так и своё непосредственное участие в её обустройстве. Грубо говоря, это некий коридор, в котором чётко указан курс и недопустимы какие-либо отклонения. А вот уже из этого коридора выбраться практически невозможно….

- Почему?

- Потому, что к хорошему быстро привыкаешь. Зачем утомлять себя раздумьями, если можно слепо придерживаться проложенного кем-то курса? Зачем прибегать к импровизации, если тебя абсолютно устраивают размытые временем шаблоны? Очень часто элементарная леность становится камнем преткновения на пути к совершенству. И та же леность зачастую подвигает человека брать на душу грех. Возьмём ту же зависть? Разве она не является производным от нашей лени? Я могу привести множество других примеров, но мне кажется, ты и так всё понял.

Я утвердительно закивал головой. По мере того, как протекала речь ангела, я мысленно отклонялся от первоначальной причины разговора и перешёл к рассмотрению своего собственного существования. Кто я сам? Отдался ли в цепкие руки судьбы или ещё имею возможность всё исправить? Где и когда я ступил не на тот путь, на который надлежало бы?

- Всю нашу земную жизнь, Марк, можно рассматривать не иначе как постоянное пребывание в зале ожидания с огромным световым табло, на котором указаны самые разные направления, и куда ты двинешься дальше, сколько будет длиться твоё путешествие, и будет-ли это билет в один конец, зависит лишь от твоего единоличного выбора. И выбор этот ты делаешь каждую минуту на протяжении всей своей жизни…. У тебя ещё будет шанс, Марк Конти, - лёгкая рука ангела легла мне на плечо. – У тебя ещё будет….

Горечь сквозила в этих словах. Изабель выделила слово «тебя» и я понял, что в этот момент она думала о себе. Почему? Что пришлось совершить этой женщине в мирской жизни, что до сих пор тяготит её раскаянием? Я не преминул огласить свои вопросы, на что Изабель опять грустно улыбнулась и повторила уже слышанную мной фразу:

- Может быть, позже расскажу. Нам надо идти, мой друг….

- Куда?

- Вперёд, Марк. Всегда иди вперёд….

И мы пошли. Вскоре мы обогнали уже знакомую нам компанию, несущую на импровизированных носилках, сделанных из двух посохов и четырёх рубах, лишённую жизни оболочку несчастного соратника. Они шли молча, и напряжённые лица выражали скорбь вперемешку с откровенным страхом. Цепкие взгляды, которые они бросали на дорогу и прилегающие к ней островки невысокой травы, красноречиво свидетельствовали о сковавшем их сердца ужасе. Глядя на печальную процессию, я поймал себя на мысли, что уже не так тягостно воспринимаю внезапную гибель крестьянина. Похоже, речь ангела возымела должное действие и, оглядываясь вокруг, я думал о том, что несмотря ни на что жизнь продолжается. Всё так же растёт трава, так же светит солнце, так же дует лёгкий тёплый ветерок…. Маленький мохнатый зверёк быстро прошмыгнул под нашими ногами и нырнул в едва заметную норку. Белокрылая бабочка вершила свой хаотичный полёт на фоне ярко голубого небосвода….

Голос ангела оторвал меня от наблюдений за лишёнными какой-либо логики и последовательности движениями крылатой красавицы. Изабель, следившая за мной всё то время, пока я разглядывал окрестности, и сделавшая для себя необходимые выводы, протянула руку и коснулась моего плеча:

- Ты готов к первому испытанию, Марк?

Я растерялся. К какому испытанию? Что она придумала?

Улыбка тронула губы ангела, но голубые глаза смотрели на меня по-прежнему серьёзно. Цепкий, изучающий взгляд окончательно поверг меня в смущение.

- Изабель, я действительно не понимаю, о чём ты? Разве мы говорили о чём-то подобном?

- Конечно, Марк. Вспомни, зачем ты здесь…?

Я всё понял. На фоне последних событий у меня совершенно вылетела из головы суть моего обращения. Я напрочь забыл о своём романе, о мучительном выборе, о беспрецедентном сравнении…. Да вообще о том, что я всё ещё живой человек, временно перешедший в параллельное измерение. И теперь мне предстояло исполнить то, зачем я сюда явился. Но готов ли я к этому? Я призадумался. Что именно мне предстоит определить? Срок человеческой жизни…? Тяжесть накопленных грехов…? Что?!!

- Не волнуйся. Лишь дающий жизнь вправе взять её обратно, и никто другой, кроме Бога. Тебе же предстоит определить, виновен тот или иной человек и насколько он заслуживает наказания. Но не думай, что это очень простое задание. Тебе надо отбросить лишнее и следовать лишь голосу своего сердца. Сможешь ли ты? Я думаю, что да….

Я вдруг почувствовал небывалое волнение. Не страх, не желание отказаться от данной миссии, а именно волнение. Услышу ли я голос сердца? А услышу - пойму ли его? Что, если у меня не получится, и я разрешу не по справедливости, а по сиюминутной прихоти, по воле навеянного действом настроения? И как вообще это всё будет происходить?

Изабель словно ждала этих вопросов.

- Во-первых, если твой вердикт в отношении обвиняемого будет необоснован или же вынесен под влиянием чувств, он будет пересматриваться. Но твоё мнение будет учитываться, Марк, поэтому я ещё раз хочу напомнить тебе о серьёзности миссии…. А насчёт того, как всё это будет происходить…. Мы совершим с тобой путешествие в пространстве и во времени. Ты увидишь этих людей, и будешь наблюдать за ними какой-то отрезок их жизни. Познаешь суть свершённого ими греха и обстоятельства, толкнувшие на это. А дальше дело за тобой, Марк…. Ты готов?

Я заметил грусть, промелькнувшую во взгляде ангела. Лишь на мгновение светлый взор точно заволокло дымкой, которая тут же бесследно растаяла, но я всё же успел. Мне показалось, что Изабель что-то не договаривает, но прямо спросить её об этом я почему-то не решился. Может, потому что знал – ответа не последует?

За всё то время, что мы с Изабель были вместе, я проникся к ней безграничным доверием и ещё каким-то чувством, очень похожим на земную любовь. Я осознавал, что присутствие ангела необходимо мне как воздух, что её мелодичный напев тревожит мой слух наслаждением, что я готов на многое, лишь бы вновь ощутить то прикосновение её тонких рук, которое, как я считал, мне действительно не показалось. Если в другие разы, когда она брала меня за руки либо прикасалась ладонью к моему плечу, я просто осознавал, что она это делает, но не испытывал никаких ощущений, то тогда, в деревне…. Я словно опять почувствовал тепло её ладоней, ощутил бархат её кожи…. И я жаждал ещё раз испытать подобное!

- Я готов, Изабель, - собственный голос показался мне чужим. Неужели это всё происходит со мной на самом деле? Или же это всего лишь затянувшийся сон…?

- Закрой глаза, Марк….

 

История первая.

 

- Господи, ну куда же запропастился этот сорванец? – женщина вытерла тыльной стороной ладони капельки пота, выступившие на лбу от тяжёлой работы вкупе с вечерней духотой, и отставила грабли в сторону. – То целый день проходу не даёт, то наоборот – не дозовёшься….

Склонившись к земле, она легко подхватила корзину, наполненную собранной после прополки травой, и неспешно двинулась в дальний угол двора. Шёпот ветра почти заглушил её ворчание, но даже сейчас можно было понять, что ругань не несёт в себе полноценной злости, и в каждое слово вложена частичка материнской любви.

Высыпав траву на заднем дворе и повесив освободившуюся корзину на дверцу сарая, женщина вытерла руки передником и, чему-то улыбаясь, направилась к калитке. Застыв подле добротно сбитой изгороди и приложив руку ко лбу, она долго всматривалась в распростёртое за дорогой поле. Высокие, налитые жизнью колосья тянулись почти к самому горизонту, лёгкий тёплый ветерок, будто играя, ласково пробегал по трепетной поверхности золотого моря. Присмотревшись, она заметила, как в одном месте верхушки тяжёлых колосьев склоняются вопреки направлению ветра, словно кто-то плывёт в золоте, пуская короткие волны в разные стороны. Счастливая улыбка озарила её лицо, и, сложив руки лодочкой, она крикнула в импровизированный рупор:

- Рауль, вернись…! Вернись немедленно, Рауль…!

Порыв ветра донёс до её слуха беззаботный детский смех. Уловив его звук, женщина вновь заулыбалась, и смахнула с ресниц вдруг выступившую слезу. Развернувшись, молча направилась в дом, готовить ужин.

Примерно через час с улицы раздалось громкое ржанье лошади. Выбежав на крыльцо, она увидела отворявшего ворота мужа. Он вёл на поводу их кормилицу – белогривую Долли, на широкой спине которой со счастливой улыбкой восседал недавний беглец.

- Рауль, как тебе не стыдно…, - попыталась отчитать маленького негодника хозяйка, но её голос задрожал от умиления.

- Не злись, Мария, - мужчина легко снял с лошади мальчика и, поставив на землю, положил тяжёлую руку ему на плечо. – Рауль ко мне прибежал, на ужин позвать. Вот мы и пришли….

Мужчина ласково потрепал непослушные светлые волосы довольного собой мальчишки и повёл лошадь в стойло. Рауль тем временем, смущённо улыбаясь, приблизился к женщине и ткнулся лицом в передник.

- Не ругайся, мама, - заканючил он жалобным голоском. – Я хотел тебе сюрприз сделать….

- Молодец, сынок. Тебе это удалось. Но впредь – будь добр – без моего разрешения со двора ни ногой. Хорошо?

Она склонилась и поцеловала мальчика в лоб, машинально отерев рукой грязную щеку.

- Ну-ка, быстро умываться и за стол. Сейчас ужинать будем…. Роже, ты скоро?

- Уже иду, - донёсся из глубины двора голос мужа….

Отужинав и уложив Рауля спать, Мария вернулась в комнату и при свете настольной лампы приступила к вязанию, как делала это каждый вечер. Роже, лёжа на широкой, застеленной пледом кровати, читал книгу. Шелест переворачиваемых страниц изредка нарушал установившуюся тишину. Обычный вечер, обычный дом. Обычная семья….

Мария отложила вязание и, встав с кресла, посмотрела на мужа. Книга из его натруженных рук переместилась на подушку и безмятежное выражение лица свидетельствовало о том, что Роже уснул. Она подошла к кровати, убрала книгу и погладила тёмные кудри любимого. Склонившись, едва прикасаясь, поцеловала в покрытую жёсткой щетиной щеку и неслышно вышла из комнаты.

С приходом ночи дневная духота спала, но на дворе по-прежнему было тепло. Мария села на скамейку возле крыльца и подняв глаза к небу, долго смотрела на испещрённый звёздами купол. Её красивое лицо выражало ту степень глубокого умиротворения, когда человек боится даже пошелохнуться, дабы не спугнуть это невесомое ощущение безмерного счастья. Направленный к небу взор наполненных теплом и любовью глаз цвета далёкого от этих мест моря неспешно скользил по ярким впадинам далёких звёзд. Губы дрогнули, исторгнув преисполненную благодарности молитву. Ветер подхватывал её горячий шепот, и все живое вокруг внимало простым идущим от самого сердца словам: « Спасибо, Господи…. За мужа благодарю тебя…. За сына…. Счастье даровал нам….»

Шелест трав передавал её слова лёгкому журчанию мелкой речушки. Она, в свою очередь, несла слова Марии дальше, подбрасывая их на гребнях невысоких волн промеж склонившихся над пологими берегами деревьев. Цепляясь за ветви, отзвуки молитвы скользили по кронам многолетних деревьев, устремляясь всё выше и выше….

« Спасибо, Господи, за день прошедший…» - новые слова уносились в небо. Дрожащий шёпот проникал повсюду, наполняя ночной мрак невидимым для глаз светом. И свет этот изливался на саму Марию, наполняя её сердце любовью и негой, теми чувствами, которые она сполна отдаст завтра своему мужу и своему маленькому сыну….

Женщина закончила молитву и ещё какое-то время молча смотрела на звёзды. После, прикрыв глаза, полной грудью вдохнула ночную свежесть и медленно приподнялась со скамьи. Проверив запор на калитке, Мария вернулась в дом.

- Ты что не спишь…? – скрипнувшая дверь разбудила Роже. Он приподнялся на локте и замер в ожидании ответа, щуря сонные глаза от света настольной лампы. Мария погасила свет и, раздевшись, легла рядом с мужем. Повернувшись набок, женщина положила руку на грудь мужу и нежно провела ладонью по густым курчавым волоскам.

- Захотелось свежим воздухом подышать…, - запоздало ответила она и ткнулась носом в сильное плечо. Неожиданные слёзы сорвались с длинных дрожащих ресниц и омочили кожу мужчины.

- Что с тобой…? Ты плачешь? – явно взволнованный Роже попытался подняться, но Мария не дала ему этого сделать, слегка надавив на грудь. Тогда мужчина взял её ладонь и поднёс к своим губам тонкие пальчики. – Что случилось, милая?

- Я плачу от счастья…, - слова давались с трудом, потому как горло перехватило от нежности и любви. Мария ещё сильнее прижалась всем телом к сильному телу мужа. – Сегодня, когда вы вместе с Раулем пришли домой, я еле удержалась от слёз. Ты не представляешь, что я испытала…. Даже не знаю, какими словами описать это состояние. Понимаешь, как будто все мечты мои сбылись одновременно…. Я вдруг поняла, что мне самой больше ничего в жизни не надо, только бы вместе быть. Я, ты, и наш мальчик….

- Но ведь так и будет, Мария, - Роже свободной рукой гладил её по голове. – Но мне кажется, ты чего-то боишься?

Мария затихла. Её дыхание стало более спокойным и Роже уже подумал, что она уснула, оставив его вопрос без ответа, когда вновь тихий шёпот нарушил устоявшуюся тишину.

- Помнишь тогда – пять лет назад – женщина из приюта сказала нам, что в будущем можно ожидать от Рауля всё что угодно. Особенно когда он узнает, что он не наш сын….

- Но, милая, это не более чем просто острастка. Я думаю, так всем говорят, чтобы люди могли ещё раз поразмыслить, прежде чем усыновить ребёнка. А Рауль…, - Роже замолчал, словно подыскивая нужное слово. – Рауль – он не такой, милая. Он наш, я чувствую это….

- Правда…? – Роже понял, что Мария улыбается. Она по детски шмыгнула носом и, приподнявшись на локте, попыталась в темноте посмотреть мужу в глаза. – Ты, правда, так думаешь, милый…?

- Правда! Спи спокойно, - Роже поцеловал жену и почувствовал привкус соли на губах. Мария плакала последний раз именно пять лет назад, когда врачи поставили ей страшный для женщины диагноз – бесплодна. Но как же разнятся эти слёзы и те…! И как же он был прав, когда предложил ей взять мальчика из приюта….

- Я люблю тебя, милый. И нашего сына очень люблю…. Спасибо вам….

 

Нетерпеливое утреннее солнце настырными лучиками всё же пробилось сквозь занавески и осветило безмятежное лицо спящего юноши. Его ресницы вздрогнули, губы скривились – молодой человек явно не горел желанием просыпаться….

- Вставай, сынок. Тебе пора в школу…, - голос матери с каждым разом звучал всё настойчивей. – Давай поднимайся, время уже вышло.

Мария приблизилась к кровати и потрясла сына за плечо. Ленивым движением он попытался откинуть тревожащую сон руку.

- Рауль, ну сколько можно? Ты уже взрослый, пора научиться вставать раньше. Так всю жизнь проспишь….

По голосу и по тому, как застыла рука на плече сына, чувствовалось, что мать любуется своим ребёнком. Утренняя свежесть ещё не покинула его лицо, сменившись на ставшую привычной в последнее время маску раздражённости. Женщина с нежностью провела ладонью по давно не стриженой шевелюре непослушных светлых волос, прохладными пальцами коснулась щеки.

- Вставай, милый…. Папа уже ждёт тебя!

Рауль неохотно пошевелился и потёр глаза руками. Сладко зевнув напоследок, молча выбрался из под одеяла и прошлёпал босыми ногами по полу в направлении умывальника. Тем временем Мария суетилась на кухне, разливая чай и наскоро приготавливая нехитрые бутерброды мужу и сыну.

- Поторопись, Рауль, - попросила женщина, заметив, что сын замер возле умывальника, разглядывая себя в зеркало. В последнее время она всё чаще заставала его за этим занятием, но на все расспросы сын отвечал неохотно, и узнать причину подобной тяги к самопознанию ей так и не удалось. – У тебя сегодня много уроков?

- Нет, - как обычно односложно ответил ей сын и ушёл одеваться. Тень грусти пробежала по милому лицу хозяйки, но лишь на мгновение. Когда Рауль вновь вышел к столу, ничто не напоминало о неприятном для матери инциденте.

Молча выпив чай и перекусив бутербродами, сын подхватил портфель и вышел на крыльцо, махнув на прощание рукой. Этот жест тоже стал довольно обыденным в последнее время. Вообще, Мария чувствовала, что ребёнок как то вдруг начал отдаляться от них с Роже и, если сначала списывала его недоброжелательность на переходный возраст, то теперь не на шутку тревожилась, пытаясь понять истинные причины. И каждый раз искала эти самые причины в себе. Искала, и не находила….

Она вышла на крыльцо вслед за сыном и с лёгкой улыбкой на лице наблюдала, как Рауль закрывает ворота за телегой, в которую отец запряг Долли. С тех пор как сын перешёл в старшие классы, он каждое утро ездил в соседнее село, потому как в их школе было лишь начальное образование. Последний год, осталось совсем немного – пару месяцев – и Рауль получит аттестат. А что дальше? Покинет их, уедет учиться в город? Сам он молчал, и на все расспросы отвечал всё так же односложно: « Не знаю». Мария же тайком лелеяла зыбкую надежду, что Рауль пойдёт по стопам отца и останется с ними, став таким же, как Роже, фермером. Но чем ближе подходило время определяться с выбором, тем сильнее ощущала Мария тщетность собственных надежд. Рауль действительно был не похож на них, и с возрастом это становилось всё ощутимее. Нельзя сказать, что сын явно был ленив, но всё же большую часть времени он предпочитал проводить у себя в комнате за чтением книг, или же погружаясь в неведомые им с мужем мечты. Как-то раз, когда Мария всё же рискнула поинтересоваться у него о причине тягостных размышлений, Рауль неожиданно резко оборвал её притязания, состроив презрительную – как ей показалось – гримасу и небрежно обронив:

- Вам этого не понять….

Женщина вспылила:

- Почему ты так со мной разговариваешь, Рауль? Кто дал тебе право оскорблять мать?

Рауль скривил губы и вышел, не удостоив её ответом. Мария почувствовала, как пелена заволокла её глаза и чтобы не расплакаться, до боли прикусила губу.

«Неужели началось…? Но откуда он мог узнать…?»

Женщина терялась в догадках, в то время как причина его осведомлённости была до неприличия прозаична. В один прекрасный день, когда Мария с Роже уехали в город, а Рауль остался дома один, он в силу подросткового любопытства решил посмотреть хранившиеся под замком бумаги, спрятанные в большом бабушкином сундуке. Открыть старый замок оказалось довольно просто, и уже через десять минут молодой человек с блеском в глазах перебирал награды деда, недорогие фамильные драгоценности, оставшиеся матери по наследству и кипу документов, перевязанных лентой. Все бумаги на усыновление лежали вместе, и Рауль долго не мог оправиться от изумления, в которое его повергло неожиданное открытие. Этот день действительно стал переломным в жизни их семьи….

Мария вернулась в дом лишь после того, как телега, увозившая Роже с Раулем, скрылась за дальним поворотом. Оставшись в одиночестве, она моментально ощутила тоску. И муж, и сын давным-давно стали неотъемлемой частью её самой, и любое, даже недолгое расставание с кем-нибудь из них доставляло ей лишь горечь. Хотелось бежать вслед, просто сидеть рядом на охапках свежего сена и тайком любоваться ликами её любимых мужчин. Но…. Если с отсутствием мужа, работавшего на участке на другой стороне поля, она ещё могла как-то смириться, привыкнув за многие годы совместной жизни, то даже кратковременная разлука с сыном тяготила её до слёз….

Так и сейчас. Не находя себе места, женщина вышла во двор и некоторое время безучастно бродила меж аккуратных грядок. Вышла на дорогу, всматриваясь вдаль…. Осознав – в который уже раз - нелепость своего поведения и застыдившись возможного любопытства соседей, вновь вернулась в дом. Сев в кресло, принялась за вязание. Это занятие всегда помогало ей отвлечься от грустных дум. Но не в этот раз. Её мысли вновь занял Рауль. Его озлобленность, проявлявшаяся в последнее время особенно сильно, замкнутость, нежелание даже просто общаться с родителями. Она старалась не поднимать эту тему в разговорах с мужем, который большую часть времени проводил либо на своём участке, либо во дворе. Но Роже и без того, похоже, заметил некоторую отчуждённость в отношениях сына с ними. Не зря же недавно за завтраком он поинтересовался у Рауля причинами его вечно плохого настроения. Сын лишь буркнул нечто невразумительное, и на этом тема была исчерпана. Да, Роже не столь наблюдателен. Мария невольно горько вздохнула. А что делать ей? Как вернуть расположение Рауля, что сделать для того, чтоб сын вновь, как и прежде, смотрел на них с нескрываемой в голубых глазах нежностью?

Непрошеная слеза прочертила влажную дорожку на щеке женщины. Мария быстрым жестом, словно не желая признавать собственную слабость, смахнула предательскую росинку. Всё пройдёт…. Всё будет хорошо. Главное, что они вместе, и на самом деле ей лишь кажется, что возникли какие-то проблемы. Да-да, именно так, она просто всё выдумала…!

Вымученная улыбка тронула подрагивающие губы матери….

 

Долгожданный день наступил. Рауль, окончив школу, сегодня получал аттестат. Стоя в длинном ряду выпускников, молодой человек весьма отличался от угловатых нескладных подростков, вместе с ним в последний раз переступающих порог взрастившей их школы. Отличный, недавно купленный в городе двубортный костюм оливкового цвета сидел как влитой на прекрасной фигуре юноши. Белоснежная рубашка хорошо подчёркивала естественный загар красивого, хотя и несколько надменного лица, главной достопримечательностью которого являлись ярко голубые озёра прищуренных глаз. Благородная осанка, точёные линии рук, тонкие, как у пианиста пальцы с чистыми ухоженными ногтями. Плотно сжатые губы – казалось – вот-вот готовы растянуться в презрительной усмешке….

Мария любовалась сыном и в то же время не узнавала его. Откуда взялся этот внутренний холод, заставляющий мать невольно ёжиться при одном взгляде на своего ребёнка? Откуда появилось эти снисходительно-пренебрежительные интонации в милом сердцу голосе? Откуда эта терзающая сердце и душу матери сталь в ранее бесконечно нежном взгляде? Стоявший подле Роже с гордостью указал ей на сына:

- Смотри, мать. Наш-то лучше всех будет…?!

Он до сих пор настойчиво не замечал происходившие с сыном изменения, и Мария, раз затронувшая волнующую её тему и встретившая искреннее изумление со стороны вечно занятого мужа, оставила бесплодные попытки. Скорей всего, она просто испугалась, что Роже примет её наблюдения за вымысел и ещё того гляди обидится на неё. Как бы оно ни было, Мария решила сохранить свои подозрения при себе….

Аттестат вручён, слова прощания и пожелания произнесены, и вот уже пыльная лента дороги тянется под колёсами. Роже счастлив и горд за сына, Рауль задумчив и возбуждён, Мария счастлива и напугана. Поздравляя Рауля, она поцеловала его в щёку, но сын не ответил, а наоборот, смутился и попытался отодвинуться от прильнувшей к нему матери. Застеснялся? Или нечто иное, более страшное? Материнское сердце ныло от необъяснимой тревоги, но женщина старательно отгоняла от себя минорные мысли. Казалось бы – солнечный день, праздник, они вместе, счастливы, что ещё надо? Боль не отступала. Тревожные предчувствия, тяготившие Марию как никогда сильно, должны были вскоре оправдаться. И это произошло в тот момент, когда никто не ожидал….

Праздничный стол ломился от угощений. Роже хотел пригласить соседей, но Мария отговорила его, сославшись на то, что праздник всё-таки больше семейный. На самом деле ей безумно хотелось побыть втроём в этот радостный день. Мать, отец и сын. Идиллия, которую может нарушить даже просто присутствие стороннего человека….

Накануне женщина целый день не отходила от плиты. Разнообразию блюд мог позавидовать не самый плохой ресторан, и Мария втайне гордилась собой. Она всю душу вложила в то, чтоб праздник удался, и теперь млела от счастья, глядя как сын второй раз наполняет тарелку. Роже, подложив себе большой кусок жареной телятины, поинтересовался, хитро глядя на Рауля:

- И что же ты дальше собираешься делать, сынок?

Юноша, не поднимая глаз от тарелки, негромко произнёс:

- В Марсель поеду….

Сердце матери неприятно кольнуло. Превозмогая неожиданную слабость, она чуть ли не шёпотом спросила:

- А зачем, сынок…?

Рауль оторвался от тарелки, медленно положил вилку на стол, вытер руки салфеткой и, зло прищурив голубые глаза, в упор глядя на женщину, внятно произнёс:

- Свою мать искать….

Марии показалось, что небо разверзлось над ней. Неожиданная резь в глазах заставила её сощуриться, дыхание перехватило, будто кто-то сильно ударил в живот. Сердце зашлось болью и – казалось - вовсе остановилось, но лишь для того, чтоб через мгновение оглушающими ударами вновь толкнуть кровь в сдавленные будто тисками виски. Ей хотелось закричать, чтоб проснуться, но сил не было. Она лишь смотрела на сына остекленевшим вдруг взглядом, пребывая в состоянии самого настоящего шока.

Это длилось недолго. Горячие слёзы водопадом брызнули из её глаз, устремились по щекам, упали на сложенные на груди словно для защиты руки. Тихий, но оттого ещё более страшный вой вырвался из дрожащих посиневших губ. И лишь после этого её глаза наполнились нестерпимой болью, и женщина заплакала. Тихо всхлипывая и закрывая лицо руками, содрогаясь всем телом, качаясь из стороны в сторону на стареньком скрипящем стуле….

Роже застыл в изумлении. Его поднятая рука с бокалом домашнего вина замерла на полдороги к открытому рту и мелко подрагивала – то ли от напряжения, то ли от охватившей его сумятицы. Он переводил взгляд то на плачущую жену, то на застывшего в недобром ожидании сына и с трудом осознавал объёмы разыгравшейся трагедии. Всё, что произошло сейчас, казалось ему нереальным, невозможным, нечестным…. Как угодно, но так не должно было быть. Прошло немало времени, прежде чем он пришёл в себя и решил прояснить ситуацию.

Отставив бокал на стол, Роже прикурил сигарету дрожащими руками и лишь после этого тихим голосом поинтересовался, не отрывая взгляда от тлеющего уголька:

- Как ты узнал об этом, Рауль? Кто сказал тебе?

- Никто. Я сам нашёл документы, которые вы так тщательно прятали….

Отец вскинул на сына полный негодования взгляд, но Рауль выдержал его.

- Как ты посмел рыться в вещах матери…? – Роже задал вопрос, и тут же сам осознал его нелепость. Какая уже разница, кто и чего посмел…?

Рауль тоже понял несуразность вопроса и его губы скривились.

- Неважно, как это получилось. Важно другое…. Вы много лет скрывали от меня правду. Хотя я чувствовал, что здесь что-то не так. Что это не моя жизнь…. Я понимал, что я выше всего этого, но не мог объяснить себе, откуда эти ощущения. Пока не нашёл эти бумаги….

После этих слов Мария вновь громко всхлипнула. Она так и сидела, закрыв лицо руками, словно боясь встретиться взглядом с тем, кто много лет называл её матерью. Назовёт-ли теперь? Что теперь будет, как жить дальше с выползшей на свет подобно притаившейся в кустах змее правдой? Ужалит или нет?

- Много лет вы молчали…. Для чего? Чтобы я стал фермером как ты? – он ткнул пальцем в сторону отца, не обращаясь к нему. – Чтобы всю жизнь провёл в этой деревне, изо дня в день повторяя одно и тоже? Завидная судьба, ничего не скажешь….

Правда жалила, и каждое слово доставляло Марии новую боль. Страх ушёл, сменившись опустошением, и она уже знала, чем закончится разговор. Знала…. И молила, чтобы этого не произошло.

Рауль продолжал. Его голос окреп, и он уже не просто высказывал своё мнение, он бросал тяжкие обвинения матери и отцу.

- Я не мог понять, почему мы такие разные. Неужели ребёнок может настолько отличаться от своих родителей? Оказывается, суть в другом! Я чувствую, что должен жить по-другому. Не ковыряться в земле – мне всегда это было противно, не ухаживать за лошадьми – я их ненавижу…. Я вообще всё здесь ненавижу…!

Подростковый максимализм раздвигал призрачные границы ощущений молодого человека, расширяя нечто несущественное до вселенских масштабов. Но ненависть была самая настоящая. И Мария вдруг почувствовала её в отношении себя. Незримые чёрные волны окатили её и закружили в гибельном водовороте, принуждая захлёбываться страхом и чем-то ещё, сродни обиды. Она понимала, что Рауль не справедлив по отношению к ней, но где-то в глубине души считала подобную кару заслуженной. Почему? Она не могла себе объяснить этого. Тем временем Рауль продолжал свою гневную речь:

- А теперь я хочу найти свою настоящую мать. Мне кажется, я из какой-то благородной семьи и мать будет рада меня увидеть. За столько времени она осознала свою ошибку и раскаялась. И я уверен, что она сама ищет меня…!

Роже докурил сигарету и аккуратно затушил окурок ногой. Он поднялся со стула, прошёлся взад-вперёд по небольшой площадке, где стоял обеденный стол и с грустью и болью посмотрел на сына. Перевёл взгляд на застывшую в горестной позе Марию. Он обожал свою супругу и сейчас отчасти чувствовал себя виновником разыгравшейся трагедии. А как иначе, ведь это именно он предложил отчаявшейся женщине усыновить мальчика из приюта?!! Он снова перевёл взгляд на Рауля. Тот поднял голубые дерзкие глаза на отца и словно ожидал оправданий.

- Ты не прав, сынок…, - Роже на мгновение замолчал, заметив как скривился тот, кого он назвал сыном. Ощущение потери заполнило любящее сердце мужчины страданием. – Если бы тебя искали, то уже нашли бы. Наш адрес в приюте есть, но за много лет никто не появился….

Каждое слово давалось с трудом, тяжёлый комок в горле заставлял делать долгие паузы, чтобы перевести ставшее вдруг неимоверно тяжёлым дыхание. Но Роже хотел донести до сына ту мысль, что волновала его самого.

- Мать не всегда та, которая тебя родила…. Ты понимаешь, о чём я…? Если бы не Мария…, - он замялся, силясь подобрать нужные слова, но не смог. Отбросив тщетные попытки, несчастный отец махнул рукой и стёр слезу, предательски омочившую дрожащие ресницы. Выглядя внешне относительно спокойным, этот сильный мужчина внутри рыдал как ребёнок. От боли, от бессилия что либо изменить, от жалости к Марии….

- Не надо меня отговаривать, - в голосе Рауля прозвучала решительность. – Я всё равно уезжаю в Марсель!!! Причём прямо сейчас…. Слишком долго я ждал этого момента, чтобы откладывать его.

- Но…, - Роже предпринял последнюю попытку. – А как же мы…?

Рауль пожал плечами, не желая даже отвечать на подобные вопросы. Вместо него поднялась заплаканная Мария. Она слегка покачивалась, словно последние силы со слезами покинули её разом обмякшие мышцы. Бесконечно усталым голосом Мария тихо, но так что услышали все, произнесла:

- Не надо, Роже…. Не останавливай его, Рауль сделал свой выбор, - и уже повернувшись к сыну и глядя ему в глаза, так же тихо добавила. – Ты сделал нам с отцом очень больно, сынок. Можешь называть меня как хочешь, но для меня ты навсегда останешься сыном. Я прощаю тебя…. Ступай с Богом, но помни, что всегда можешь вернуться….

Она медленно, по стариковски согнувшись, прошла к дому и с трудом поднялась на крыльцо. Горе в считанные минуты превратило молодую женщину в старуху и обратный отсчёт отведённого ей в этой жизни времени уже начался. Роже, не в силах смотреть на страдания любимой, быстрым шагом вышел на улицу, с силой захлопнув за собой калитку….

Через час Рауль, холодно кивнув бывшим родителям, перекинул через плечо сумку с вещами и захлопнул ту же самую калитку, навсегда покидая оказавшееся временным пристанище. На ступеньках деревянного резного крыльца, тесно прижавшись плечами друг к другу, остались двое людей, в один момент потерявшие смысл своей жизни и собственно саму жизнь….

 

- … Вот такая история, Марк, - мелодичный голос Изабель вырвал меня из плена развернувшейся перед глазами трагедии. Мне даже понадобилось какое-то время, чтобы придти в себя и вернуться в реальность, если можно так назвать моё общение с ангелом. Изабель, наблюдавшая за мной, улыбнулась.

- Я смотрю, тебя тронула эта история. Очень хорошо, но не забывай, что собственные эмоции надо отбросить в сторону….

Она замолчала, вглядываясь в моё лицо и, видимо, удовлетворившись результатами своих наблюдений, поинтересовалась:

- Итак, что ты думаешь об этом?

Что я думаю? Бесхитростный на первый взгляд вопрос поверг меня в замешательство. Мы с ангелом сидели посреди огромной площадки в белоснежных креслах, за накрытым молочного цвета скатертью столиком, и всё окружающее нас пространство превратилось в один широкомасштабный экран. Я будто участвовал в действии, проистекавшем перед моими глазами. И более того, я постигал чувства главных героев, ощущал то же, что и они. Я познал ненависть Рауля и боль его родителей, слёзы Марии текли из моих собственных глаз, её страх переполнял меня, кольцами сжимая мои внутренности. Их потеря стала моей потерей и оставила внутри меня самого неизгладимые впечатления, главенствующими факторами которых являлись горечь и внутренняя опустошённость. Я внимал их чувствам и сроднился с этими людьми. Как я могу судить несчастных родителей? Но в то же время я не мог винить Рауля в его естественном желании – найти настоящую мать. Вернее, женщину, которая его родила….

- Марк, тебе необязательно прямо сейчас выносить какой-бы то ни было приговор. Просто скажи – что ты обо всём этом думаешь?

А я продолжал прислушиваться к себе. Изабель предоставила мне величайшую в мире – да что там в мире – во вселенной власть, но облекла её в форму некой игры, пусть и абсолютно приближённой к реальности. Я же до сих пор не мог уловить ту зыбкую грань, что разделяет эту игру и жестокий – по своему замыслу – реализм. Почему жестокий? Да по отношению ко мне – избранному! Человеку, которому предоставлено беспрецедентное право – решать судьбы себе подобных. Даже в мире людей существуют суды присяжных, где люди могут обсудить виновность подсудимого. Мне вообще всегда казалось, что суд присяжных придуман для того, чтоб впоследствии можно было хоть в какой-то степени снять с себя ответственность за вынесенный приговор, то есть заранее разделить возможную ошибку на всех участников. Людям свойственно совершать ошибки, а тем более под воздействием первоначальных эмоций. И люди совершают их…. Но есть ли у меня такое право? Изабель говорила, что моё мнение будет учитываться в первую очередь, то есть будет доминировать при вынесении окончательного приговора. Не слишком ли велика ответственность для простого смертного? Или же….

Моя следующая мысль неприятно потрясла меня самого. А что, если я уже зря причисляю себя к простым смертным? Ведь я даже понятия не имею, что происходит с моей бренной оболочкой, оставшейся в мире людей? Где она – всё там же, в реанимационной палате, или уже предана земле на окраине старого Марселя? Я почувствовал поднимающуюся изнутри панику и бросил взгляд на застывшую в ожидании ответа Изабель.

- Всё в порядке…, - она коротко рассмеялась, видимо прочитав мои сумбурные мысли относительно собственного тела. Ну да, ей бы мои проблемы….

Я не выдержал.

- Изабель, мне трудно…, - я попытался подобрать слова, но на уже всё поняла. Поднявшись с кресла, она подошла вплотную ко мне и протянула руку. Я в ответ сжал её узкую ладошку и встал, оказавшись вплотную к ангелу. Странно, мне показалось, что я почувствовал её дыхание, тепло её близкого в этот момент тела, чуть слышное прикосновение шелковистых золотых прядей, перебираемых лёгким ветерком…. Но ведь такое невозможно!!?

Изабель отпустила мою ладонь и коротким жестом предложила следовать за ней. Окружавший нас экран пропал и в тот же момент во все стороны раскинулись заснеженные вершины гор. Мы находились на широком, идеально ровном плато, покрытом толщей многолетнего снега. Блики холодного солнца играли на молочной поверхности, но не в силах растопить бездушный покров, скользили и скатывались с него, теряясь в окруживших плато ущельях. И над всем этим великолепием тяжёлым, непроницаемым шатром нависала тишина.

- Где мы? – не удержался я. Скользившая впереди Изабель обернулась:

- В Гималаях. Нравится?

Я восхищённо огляделся по сторонам. Затянутые облаками вершины казалось протыкали голубой купол низкого неба.

- Никогда не видел ничего подобного….

- Ты не один такой. Многие люди не только не видели, но даже ни разу за всю свою жизнь не думали о том, что такая красота существует. Другие, если и имеют какое-то понятие о горах, то всё равно никогда в жизни не испытывали ни малейшего желания увидеть это воочию. Знаешь почему?

Я повёл плечами.

- Потому что вы замыкаетесь в себе. Для подавляющего большинства людей существует свой собственный мир, в котором они изо дня день и вращаются. Работа, дом, дети…. Замкнутый цикл со своими проблемами и радостями. Им абсолютно некогда размышлять о возможной красоте каких-то далёких мест, в то время как их одолевают реальные проблемы в ближайшем окружении. И вырваться на свободу, хоть на короткое время оторваться от дел насущных, способны далеко не все….

- А ты…? – не удержался я от вопроса.

- Что я?

- Ты сама при жизни много путешествовала? Или тоже в собственном мирке крутилась?

Изабель отвернулась, и мне показалось, что она даже немного обиделась на мои вопросы. Я решил, что ответа не последует, но через какое-то время услышал грустный голос ангела.

- Честно говоря, немного. Но моя жизнь и так была достаточно насыщенной….

- Приключениями? – мне показалось, что появился шанс разговорить мою молчаливую спутницу, и я поспешил им воспользоваться. – И где ты была…?

Изабель не ответила. Очередная попытка обернулась неудачей. Она остановилась на самом краю снежного покрова и вглядывалась куда-то вниз, на крутые уступы отвесных скал….

- Что-то не так? – мне её бледное личико показалось озабоченным. Во всяком случае, я сам ничего, кроме восхищения от окружающей панорамы, не испытывал.

- Пора заняться рутиной. Полетели….

- И куда…? – едва успел произнести я в тот момент, когда ангел взял меня за руку и мои ноги повисли над многокилометровой пропастью. Ощущение – мягко сказать – непривычное. Если до этого я по указке Изабель закрывал глаза и даже не пытался подглядывать до тех пор, пока не чувствовал приземление, то сейчас я просто не успел этого сделать. Смесь страха и неописуемого восторга переполнили меня изнутри и вызвали нечаянный, полный изумления крик. Изабель рассмеялась, и её мелодичный перезвон заставил меня смутиться. На какой-то миг я почувствовал, что вот-вот захлебнусь – то ли встречным ветром, то ли пьянящим ощущением свободы…. Раньше, порой наблюдая за проносившимися над головой птицами, я не раз задумывался над тем, какие чувства они испытывают, глядя сверху на распростёртое внизу раздолье. Теперь я познал эти ощущения, и они воистину оказались восхитительны….

- Марк, нам не туда, - услышал я далёкий голос ангела. Увлекшись собственными переживаниями, я отклонился довольно далеко в сторону и не заметил, как оторвался от Изабель. Ей пришлось остановиться, дожидаясь пока я приближусь. Широко раскинув руки, я спланировал и замер рядом с ангелом высоко над очередным массивом. Изабель улыбалась:

- Понравилось летать? – в её голосе не было ни малейшего намёка на иронию, и я совершенно искренне ответил: - Очень!

- Я тоже вначале была в восторге, а потом привыкла. Но всё равно, до сих пор помню свои первые ощущения. Не в тот момент, когда вышла из тела, а когда осознала сам полёт. Ничего подобного за всю свою жизнь не испытывала….

И вновь тень грусти накрыла светло-голубые глаза ангела. И вновь она моментально справилась с собой.

- Ладно, Марк, не отставай. Нам надо в Болгарию, в один маленький городок на юге. Так что давай поторопимся….

 

Дальнейший путь прошёл без задержек и вскоре мы опустились на крышу двухэтажного дома на окраине небольшого городка. Светило яркое ласковое солнце, по узеньким улицам то и дело сновали изнывающие от жары прохожие. Жизнь текла своим чередом, и, взирая сверху на простые человеческие заботы, я вдруг ощутил предательски подкравшуюся тоску. Захотелось туда, вниз, к этим не подозревающим что за ними наблюдают людям. Точно так же спешить укрыться от жары в прохладную тень раскидистых деревьев, забежать в кафе, где можно выпить чашечку чего-нибудь прохладительного…. Да хоть просто-напросто так же как они потеть и ругать невыносимую жару, с трудом передвигать ноги по плавящемуся от зноя асфальту и втайне всё же радоваться жаркому солнцу и чистому небу над головой. Когда ещё мне предстоит вернуться…?

- Ну, вот и мой пожаловал, - напев Изабель оторвал меня от созерцания будничной суеты. Она указала на невзрачного полного мужчину, торопливо переходящего улицу по направлению к дому, на крыше которого мы остановились. – Пошли в гости, Марк!

Просочившись сквозь потолочные плиты подобно добрым привидениям из диснеевских мультфильмов, мы оказались на маленькой неухоженной кухоньке, сплошь заставленной старой, видавшей виды мебелью и грязной посудой. Я едва успел оглядеться, как из прихожей послышался звук отпираемого замка и быстрые шаги по направлению к нам. В очередной раз напрочь позабыв о своей новой ипостаси, я запаниковал. Как мы объясним хозяину своё пребывание в его доме без приглашения?

Изабель бросила на меня быстрый укоризненный взгляд, моментально возвращая к действительности.

В дверном проёме появился тучный мужчина средних лет с неприятным, обозлённым лицом и маленькими бегающими глазками. Его цепкий придирчивый взгляд метнулся по кухне, перемещаясь с гор немытой посуды на заляпанный жирными руками холодильник, по нашим застывшим фигурам обратно к столу, и вновь на холодильник. Он с трудом протиснулся в узкое для его полной фигуры пространство между плиткой и сервантом, распахнул дверцу холодильника и достал запотевшую бутылку дешёвого пива. Скрутив пробку, вновь огляделся в поисках подобающей случаю посуды и не найдя таковой, прямо из горлышка сделал большой жадный глоток. Оторвавшись от бутылки, удовлетворённо отрыгнул, мясистые губы изобразили подобие улыбки. Я обратил внимание, что его расстегнутая на груди рубаха с короткими рукавами почти полностью была насквозь пропитана потом и порадовался тому, что ангелам и мне не дана возможность пользоваться таким чувством, как обоняние. В общем-то, как и многими другими, но в данный момент эти нюансы меня особо не волновали….

- А что мы здесь делаем? – не удержался я от вопроса. – Неужели этому… угрожает опасность?

Изабель повернулась ко мне и на её милом лице явственно читалась досада. Видимо, мой вопрос не понравился ангелу, но объяснять очевидные - по её мнению - вещи ей тоже не хотелось. Однако любопытство овладевало мной всё больше и больше.

- Изабель, что мы здесь делаем? – уже более настойчиво повторил я, с отвращением наблюдая как толстяк поглаживает потный волосатый живот, уже слегка наполненный холодным пивом. – Кому он может понадобиться?

- Нам…, смотри!

Мужчина запустил ладонь в задний карман брюк и выудил оттуда слегка помятый лотерейный билет. Пошарив в серванте, извлёк оттуда шариковую ручку и тяжело опустился на разбитый табурет, жалобно заскрипевший под его весом. Склонившись над столом, на мгновение задумался и, тяжело, с присвистом выдохнув, быстро зачеркнул пять цифр из шести возможных. Далее процесс остановился. Его губы зашевелились, было видно, что он пытается определиться с окончательным вариантом. В натужной тишине послышался его неуверенный шёпот: « Семь…. Или девять...? Или семь…?» Сомнения одолели его при написании последней цифры и дело застопорилось. Он посидел с минуту, снова протиснулся к холодильнику, достал ещё бутылку пива.

- И таким образом почти каждый день, - неожиданно произнесла Изабель. – Честно говоря, я уже устала наблюдать подобные картины, но что делать? Приходится постоянно быть рядом….

В это мгновение мужчина выудил из кармана монету и, загадав про себя: «Девять – орёл, семь – решка!», подбросил её в воздух. Часто переворачиваясь вокруг своей оси, монета подлетела почти к самому потолку и, зависнув на мгновение, устремилась в обратный путь. Потная пятерня раскинулась, силясь поймать брошенный жребий. Всё так же вращаясь, монета приближалась к ловцу, но за мгновение до падения Изабель сделала едва заметное движение, после чего сумбурное вращение резко прекратилось. Последние пару сантиметров жребий падал уже чётко «орлом». Определив результат, толстяк удовлетворённо улыбнулся, глотнул пива, опорожнив за один присест полбутылки, снова громко рыгнул и резким движением зачеркнул девятку. Сложив билет пополам и сунув его в нагрудный карман рубашки, он тяжело поднялся и через минуту вывалился из квартиры, напоследок громко хлопнув дверью.

- Теперь можно жить спокойно, - судя по голосу, у Изабель гора с плеч свалилась. – Пойдём дальше, Марк.

Мы перенеслись на крышу, и некоторое время наблюдали, как ведомый переходит улицу, бросает заполненный билет в специальный яркий ящик, висящий на стене соседнего дома, и рысцой устремляется во дворы.

- Ты сделала человека счастливым…, - не преминул я выразить свою точку зрения на произошедшее. Честно говоря, сам я ни за что бы не помог толстяку выиграть, настолько он мне показался неприятным. Ну да, ангелу виднее!

- Не совсем…, - неожиданно произнесла в ответ Изабель. – Ты зря так думаешь, Марк.

- Почему зря? – я даже опешил. – Ведь ты дала ему возможность выиграть, получить деньги, которых он так хочет…. Разве это не счастье, во всяком случае - для него? Ведь благодаря твоим стараниям сбылась его мечта…!

Изабель грустно улыбнулась.

- Вот как раз благодаря моим стараниям его мечта и не сбылась. Я наоборот не позволила ему выиграть в лотерею!

Такого я и вовсе не ожидал. У человека может единственный раз в жизни появилась возможность разбогатеть, то есть добиться того, что он больше всего желает, а ему не дали этого сделать. И – главное – кто? Сам ангел-хранитель!!! Если бы я не видел это всё собственными глазами, ни за что бы не поверил что такое вообще возможно.

- Но, Изабель…, - моё любопытство требовало удовлетворения. – Почему…?

Изабель переместилась на самый край крыши и, присев на карниз, свесила ноги на улицу. Я примостился рядом и бросил взгляд вниз. Узкая улочка жила своей обычной жизнью – спешили утомлённые жарким солнцем прохожие, изредка проезжали автомобили с раскрытыми настежь окнами, вездесущие голуби топтались по асфальту в поисках пищи. Никто не обращал внимания на нас, сидящих на самом краю крыши старого двухэтажного дома….

- Скажи мне, Марк, какое впечатление произвёл на тебя этот человек?

Я сразу догадался, что она имеет в виду толстяка, и ответил не раздумывая:

- Честно говоря – самое негативное. Неприятный во всех отношениях… субъект, - я не смог подобрать другого слова. – Алчный, злобный и – как мне показалось – способный на самые грязные деяния, такие как подлость, предательство…. В-общем, ничего хорошего я в нём не могу найти. А что?

По лицу ангела я понял, что своими выводами попал в самую точку. Изабель улыбнулась:

- А представь, что он выиграл в лотерею немалую сумму? Как, по-твоему, распорядиться богатством этот – как ты его назвал – субъект…?

Я задумался. Всё хорошее, что можно сделать, обладая определённым капиталом – такие вещи как благотворительность, меценатство и тому подобное – я отмёл сразу. Вообразить толстяка, выписывающего чек на пожертвования больным детям или голодным семьям в какой-нибудь африканской стране, было решительно невозможно. Он представал перед глазами лишь в образе недалёкого умом, но наделённого неожиданно свалившимся богатством и вместе с ним обусловленной властью толстосума, желающего приумножить собственный капитал любым, даже откровенно грязным путём. Этакий нувориш, пожинающий плоды собственной низости.

- И ты опять прав, Марк…, - прочитала мои мысли Изабель. – если этот человек вдруг станет богат, ничего хорошего никому это не принесёт. В том числе и ему самому. Здраво распорядиться неожиданным благословением небес он не сможет в силу собственной глупости и жадности, а вот удариться во все тяжкие…. Вполне может, и более того – ему в этом помогут. Не кто иной, как наш старый приятель Мэрдок и ему подобные. Представляешь, чем это может закончиться?

Я кивнул. Конечно, представляю, тем более что с Мэрдоком я уже знаком не понаслышке. Всё встало на свои места и поступок ангела стал для меня вполне объясним. Но всё же один-единственный вопрос, возникший после упоминания о Мэрдоке, остался нерешённым. Я не преминул его озвучить:

- А почему же Мэрдок сам не может наделить подобного человека богатством? Ведь потом много проще обратить его в свою сторону?

- Проще, конечно…. Но благодетель в любом её проявлении ни коим образом не присуща таким как Мэрдок. Пожинать плоды чужих творений и обращать их в свою пользу – пожалуйста. А вот сделать что-либо мало-мальски хорошее – ни в коем случае….

Неожиданно Изабель помахала рукой и улыбнулась, глядя на окна дома напротив. Я проследил за её разом потеплевшим взглядом и опешил. Напротив нас располагалось раскрытое настежь окно, и горячий ветер, проникая в распахнутые створки, играл с белоснежными занавесками, то поднимая их чуть-ли не к самому потолку, то возвращая на место. На полу рядом с подоконником, прямо посреди оконного проёма стоял маленький светловолосый мальчик лет трёх-четырёх и широко улыбаясь, махал нам пухленькой ручкой. Неужели он видит нас? Но этого не может быть, если только он сам не ангел…! Присмотревшись, я понял, что это самый настоящий маленький человечек. В этот момент наши взгляды встретились, и карапуз ещё веселее замахал ладошкой. Последние сомнения оставили меня - ребёнок действительно заметил нас с Изабель и обрадовался этому. Мне не оставалось ничего другого, как ответить ему приветствием. Мальчик засмеялся и, развернувшись, пропал в глубине комнаты.

- Удивлён? – раздался нежный голос ангела.

Я кивнул. А разве здесь нечему удивляться?

- Дети могут видеть нас. Ты не обращал внимания, что очень часто младенцы чему-то улыбаются, с кем-то разговаривают, хотя находятся в комнате совершенно одни?

Я пожал плечами. Наблюдать за младенцами мне ещё не доводилось. Да и доведётся ли когда-нибудь…? Мои мысли вызвали у ангела улыбку.

- Всему своё время, Марк. Не буду тебе рассказывать твоё будущее, тем более что многое в нём зависит от тебя самого. Так вот, о чём это я…? Да, я говорила, что дети нас видят и даже играются с нами, разговаривают. Довольно тесное и постоянное общение происходит до тех пор, пока у ребёнка не появляется право выбора. То есть когда он, так же как и взрослые, может разумно выбирать свой путь. Это, конечно, не так значимо как у взрослого человека, но всё же – по сути – то же самое. И вот тогда он перестаёт нас видеть. Спросишь, почему? Да потому что в тот момент, когда он делает свой первый выбор, он становится личностью. Он сам, с помощью окружающих его людей – в первую очередь, конечно, родителей - формирует свой характер, своё мировоззрение. Мы не можем помочь ему в этом становлении, оно сугубо индивидуально. Можем лишь ограждать от потенциальных врагов, склоняющих пока податливую для восприятия натуру к чему-либо скверному.

- То есть от Мэрдока и таких же… как он? – блеснул я проницательностью. Изабель с улыбкой кивнула.

- Да Марк, именно от таких. Они – демоны, и их сущность в том, чтобы обнажать человеческие пороки и формировать их. Ведь – допустим – сама по себе жадность как черта характера не самый тяжкий грех, но доведенная до состояния алчности она переворачивает внутренний мир человека. И влечёт за собой уже совершенно другие последствия. Именно этого добиваются такие как Мэрдок…. Ладно, что-то мы слишком часто его вспоминаем. Не к добру это….

Изабель нахмурилась и перевела взгляд на небо. Мне показалось, что она прислушивается к чему-то, доступному лишь ей одной. Я же вновь воззрился на дом напротив. В том окне, где чуть раньше милый карапуз, улыбаясь, махал нам ручкой, появилась молодая красивая женщина. Выглянув на улицу и огорчённо покачав головой, она с сожалением закрыла створки, желая прекратить разыгравшийся в квартире сквозняк. Белоснежные занавески тут же заняли привычное положение, закрывая от моего взгляда разом потемневшее нутро комнаты.

А я всё смотрел на два белых полотнища в ровном проёме закрытого окна и вспоминал беззаботного малыша. Его счастливую улыбку, аккуратные ямочки на полных щёчках, пухленькую пятерню, покачивающуюся из стороны в сторону…. Неожиданно на его месте появился другой ребёнок. Такой же светловолосый, такой же беззаботный, такой же счастливый. Это был Рауль. Тот самый Рауль, чью историю мы увидели не так давно на вершине заснеженного плато. Воображение услужливо подкидывало на рассмотрение цветные картинки его беспечного детства в окружении любящих родителей. Неизменная и абсолютно искренняя забота, изливающаяся на сорванца, наигранная строгость, за которой скрывается всё та же бескрайняя материнская любовь и отцовская мужская нежность…. То есть всё, что нужно детям в период взросления, было в избытке преподнесено Раулю. Как говорится – лишь руку протяни и пользуйся на здоровье. И как следствие – неожиданное, даже шокирующее своей неправдоподобностью и в большой степени невозможностью – предательство приёмного сына?!! Безусловно, Рауль виновен. Он нарушил одну из главных заповедей – почитай своих родителей. И нарушил её с немалой долей жестокости по отношению к людям, всем сердцем полюбившим чужого для них ребёнка. Я попытался найти хоть какое-то оправдание поступку Рауля, но все мои доводы о переходном возрасте и подростковом максимализме разбивались о стену жестокосердного предательства….

- Изабель…, - мой голос неожиданно показался мне чужим. – Я считаю, что Рауль заслуживает наказания. Не знаю, в какой мере, но заслуживает….

- А Мария с Роже? Ведь они обманывали ребёнка? – голос ангела не выдавал абсолютно никаких эмоций.

- Нет…, - протянул я, но через мгновение уже твёрже повторил: - Нет! Ни в коем случае! Даже если их молчание с большой натяжкой и можно вписать им в вину, то последующее страдание этих милых людей…. Ты ведь сама говорила – страдание ведёт к искуплению?!!

- Молодец, Марк. Ты переосмыслил ситуацию беспристрастно, то есть так, как и требовали от тебя правила, - я расслышал в мелодичном напеве Изабель едва уловимую тень грусти. – И ты, несомненно, вынес правильный вердикт, я всецело поддерживаю тебя….

Странно, может мне и показалось, но возникло ощущение, что ангел отводит взгляд. Изабель что-то не договаривает, но почему? Надо постараться узнать, при первой возможности вывести разговор на нужную тему. Или, может, спросить не откладывая, прямо сейчас? Я уже открыл было рот, но в этот самый момент Изабель поднялась и выжидающе посмотрела в мою сторону….

- Мы куда-то спешим? – не удержался я от каверзного вопроса. Честно признаться, мне стало даже несколько обидно оттого, что ангел уже в который раз избегает откровенного разговора. Я подсознательно чувствовал, что за этим вынужденным молчанием скрывается нечто большее, нежели просто нежелание обсуждать собственную жизнь, и Изабель утаивает что-то, как мне казалось, важное для меня самого…. Она и в этот раз ничего не ответила.

Как бы то ни было, мои догадки вновь остались лишь догадками, и мне вновь пришлось подчиниться. Всё же не стоило забывать, кто из нас ведущий, а кто ведомый….

Поднявшись над крышами маленького болгарского городка, мы пустились в обратный путь и довольно скоро достигли того же заснеженного плато, затерявшегося меж острыми вершинами гор.

- Ты же не будешь против просмотреть вторую историю, Марк? У нас появилось немного свободного времени и кто знает, как долго оно продлится…. – взгляд ангела был настолько категоричен, что вопрос о моём желании явился лишь простой формальностью. На самом деле отказ как ответ даже не предполагался. Мне ничего не оставалось кроме как безропотно пожать плечами и поудобнее расположиться в кресле. Действие началось сразу же, словно невидимый оператор только и ждал момента, когда я буду готов к просмотру….

 

История вторая.

 

… - Себастьян, ты не представляешь, как мне не хочется возвращаться домой, - красивая стройная девушка лет двадцати пяти изо всех сил прижалась к молодому человеку, обхватив его руками и сцепив их у него за спиной в замок. Лёгкая улыбка скользнула по ярко-алым от поцелуев губам юноши и тут же пропала:

- Что делать, милая? Я тоже не хочу расставаться с тобой, но…. Ты ведь сама прекрасно понимаешь, что иначе нельзя….

- Да, ты прав. Как ни грустно признавать это, но всё же ты прав. И всё из-за того, что я не принадлежу сама себе. Если бы я знала три года назад, что мой брак с этим ужасным человеком будет похож на ад…? Если бы я только могла предположить, что он будет обращаться со мной, как с какой-то вещью…? Ни за что бы не поддалась на уговоры матери…!

При воспоминании о муже девушка заметно погрустнела. Она ещё сильнее, словно в поисках защиты, прижалась к молодому человеку. Себастьян рассеянно провёл рукой по вьющимся светло-русым локонам и ткнулся губами в макушку. Его рука с длинными тонкими пальцами пощекотала тонкую шею несчастной. Красавица заурчала, будто кошка и, откинув голову назад, впилась жадным поцелуем в его рот….

Подобный разговор прозвучал далеко не в первый раз и за то время, что Себастьян встречался с Мишель – а прошло уже более чем полгода – никаких изменений в жизни ни у одной, ни у другого, не произошло. Собственно, они – эти изменения – даже не предвиделись. Ни к чему не обязывающие по сути отношения устраивали обоих, каждый получал то, что желал и переходить незримые, но вполне осязаемые впоследствии границы никому не хотелось. Порой, когда Мишель овладевал очередной приступ откровенности, она взахлёб начинала жаловаться своему любовнику на мужа-деспота, на богатую жизнь в золотой клетке, на своих родителей, толкнувших её на этот брак. Заканчивалось всё одним и тем же – продолжительными объятиями обнажённых тел на старенькой кровати в убого обставленной комнате Себастьяна. Точно так же произошло и в этот – Бог знает, какой по счёту раз. Те же самые слова, те же самые слёзы, те же самые жесты…. Один и тот же сценарий, написанный безвестным драматургом для неисчислимых постановок на самых разнообразных подмостках….

Позже, положив голову на плечо уставшему от соития мужчине и перебирая кроваво-красными ноготками курчавые завитки на его груди, Мишель хрипловатым голосом будто невзначай проронила:

- Знаешь, милый, я решила снять нам квартирку в другом районе. Ни к чему возбуждать подозрение соседей, не дай Бог, ещё какие слухи поползут…. А там нас никто не знает, вот и будем встречаться в своё удовольствие. Ты ведь не против?

Рука Себастьяна, поглаживавшая точёное плечико, замерла. Он высвободился из объятий Мишель и, встав с кровати, завернулся в упавшую на пол простыню. Босыми ногами прошлёпав по полу, сел за стол, потянулся за сигаретами. Девушка не сводила с него взгляда больших, цвета морской волны, чуть раскосых глаз. Прикурив недорогую сигарету, Себастьян посмотрел в окно. Тяжёлые мрачные тучи степенно заполняли голубой небосвод.

- Чем тебе не нравится моя комната? Соседи целыми днями на работе, нас никто не видит. Да и раньше тебя это совершенно не волновало, Мишель?

По его интонациям нетрудно было догадаться, что идея с квартирой молодому человеку не пришлась по вкусу. Мишель, заметив столь резкую перемену настроения, прибегнула к хитрости. Потянувшись всем телом и закинув руки за голову, девушка выставила на обозрение свои прелести и преисполненным желания шёпотом проворковала:

- Глупенький, я лишь хочу, чтоб нам было хорошо. Чтобы ничего не отвлекало нас друг от друга, ведь у нас и так очень мало времени для того, чтобы быть вместе. Неужели ты не понял этого, Себастьян?

Взгляд молодого человека смягчился. Он докурил сигарету и затушил её в фарфоровой пепельнице, непрестанно разглядывая манящее тело любовницы. Изабель знала что делала – ему вновь захотелось обладать податливыми прелестями красотки. Отбросив ставшую излишней простыню, Себастьян в мгновение ока оказался в сладостных объятиях….

Много позже, когда Мишель уже покинула квартиру, оставив после себя повисшие в воздухе запахи – сладкий – духов, и терпкий – свершённого греха, - Себастьян, прикурив очередную сигарету, подошёл к окну. Облокотившись на заляпанный подоконник, пустил колечко сизого дыма в грязное стекло. Ударившись о преграду, зыбкий кружок резко расплылся в разные стороны и потерял форму. Юноша задумался….

Год назад, глядя вот в это серое от пыли оконное стекло, он впервые увидел Мишель. Хотя тогда ещё, он, конечно, не знал, что её зовут Мишель. Девушка в облегающем серебристом платье вышла из припарковавшегося у казино напротив автомобиля и, остановившись в ожидании спутника, подняла взгляд в небо. Себастьяну, наблюдавшему сверху за вечерней суетой, царящей на одной из центральных улиц города, показалось, что она смотрит прямо на его окно. Красавица - а близкие к совершенству черты её прекрасного лица молодому человеку удалось разглядеть даже с высоты третьего этажа - улыбнулась чему-то и провела рукой по светло-русым локонам длинных волос. Жест показался Себастьяну настолько изящным, что он поневоле постарался запомнить случайное движение незнакомки. В этот момент из другой дверцы вышел, а точнее будет сказать - вывалился, тучный, непонятно как втиснутый в строгий костюм толстяк, и что-то прокричал замершему на тротуаре швейцару казино. Старичок в красной ливрее поспешил на помощь, быстро семеня ногами по асфальту и вытянув вперёд руки в белых перчатках. И столько в его движении было подобострастия, столько фальшивой радости, что Себастьяну стало не по себе. Он вдруг почувствовал себя униженным, словно не старик, а он сам спешил навстречу препротивному толстяку в чёрном костюме. Молодой человек брезгливо сморщился, и, зло сплюнув на пол, отошел от окна. Ненависть к богатею смешалась с горькой завистью, два чувства переплелись воедино, во много раз преувеличивая друг друга. Себастьян тихо, сквозь зубы, выругался и ударил кулаком по столу….

Стук в дверь нарушил мерный ход воспоминаний. Себастьян нарочито громко стуча каблуками прошёл в закуток, огороженный шкафом и обозначавший прихожую. Отодвинув засов, с улыбкой на губах впустил Луи – пьяницу, проживающего этажом ниже.

Замерев на пороге, Луи заводил длинным носом, будто к чему-то принюхиваясь.

- Что, опять твоя краля приходила? Чую запах её духов, дорогущие, наверное? Ну и как сегодня, отомстил буржуазии за униженных и оскорблённых? – ехидный смешок сорвался с обветренных губ пьянчужки.

Себастьян кивнул. Жестом предлагая пройти, закрыл на засов дверь и первым сел за накрытый несвежей скатертью стол. Луи, подобно фокуснику из какого-нибудь захудалого цирка, проделал несколько немыслимых по своему идиотизму пассов руками и извлёк из-за пазухи початую бутылку дешёвого вина.

- Давай, мой юный друг, отметим ещё один укол в толстое брюхо богатеев! Где стаканы?

Сосед был старше Себастьяна всего на пару лет, но постоянное употребление спиртного сделало своё дело, и на вид Луи можно было дать лет сорок. Сизый нос картошкой удачно гармонировал с вечными синяками, оттенявшими выцветшие глаза. Вечно небритый, с засаленными длинными волосами, он походил на некое подобие хиппи в самый расцвет их движения. Причём подобие, вобравшее в себя исключительно худшие черты неформального движения тех далёких лет. Но вместе с тем это был добродушный, жизнерадостный человек, редко, да и совсем ненадолго, впадавший в уныние. Вот и сейчас на поросшем щетиной опухшем лице светилась лучезарная беззубая улыбка….

- Предлагаю тост! – провозгласил он, едва стаканы наполнились. – Давай выпьем с тобой, Себастьян, за то, что остались ещё в народе люди, способные утереть нос всяким толстобрюхим негодяям! За тебя, мой мальчик!

Со стороны могло показаться, что взрослые люди говорят полную ерунду. Но лишь зная подоплёку этого разговора, можно было догадаться, о чём идёт речь….

Всё началось с того самого момента, когда Себастьяну удалось лицезреть на улице девушку в серебристом платье. Пленительный образ улыбающейся красавицы врезался в память молодому человеку и с тех пор ассоциировался в его сознании с той стороной жизни, куда ему не было доступа. Девушка принадлежала миру, жизнь в котором отождествляют даже не сами деньги, а их количество. Причём вход в этот мир открывался лишь при наличии суммы со многими нулями….

Их вторая встреча произошла совершенно случайно на выставке одного не очень известного художника. В последний день показа Себастьян от нечего делать забрёл в приветливо распахнутые двери салона, пожелавшего удовлетворить потребность всех желающих насладиться высоким искусством. Молодой человек одиноко бродил по просторным залам, переходя от одного полотна к другому и не понимая ни смысла изображённого на огромных холстах, ни зачем он вообще сюда пришёл, когда в дальнем углу заметил застывшую словно изваяние девушку. Её профиль показался знакомым, но кто она и где они могли раньше встречаться, вспомнить не удавалось. Но не удалось сразу, попробуем постепенно, и он смело шагнул к незнакомке, желая завязать разговор. На картине, приковавшей внимание девушки, были изображены предметы женского туалета, а точнее – нижнее бельё, которое какой-то маньяк искромсал ножницами на узкие полоски. Чуть ниже висела деревянная табличка со словами: «Путь к истине». Себастьян даже не понял – относится она к данному произведению или же забыта с прошлого показа нерадивыми служащими галереи?

- Вы не находите, что это слишком вульгарно? – негромко поинтересовался молодой человек, вплотную приблизившись к девушке и остановившись у неё за спиной. Лёгкий брючный костюм небесно-голубого цвета облегал точёную фигурку, и в то же время оставлял прекрасную возможность для полёта фантазии.

- Ну, почему же? – не оборачиваясь, возразила девушка и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, тут же выложила собственное мнение: - По-моему, всё очень даже верно.

Себастьян опешил. Как можно было что-то усмотреть в подобной мазне, уловить смысл, который, по его мнению, сам художник либо не знал, либо тщательно пытался скрыть от окружающих, да вдобавок ко всему ещё и согласиться с этим смыслом?

- То есть…, вы считаете…, - он силился подобрать подходящие слова, мучительно напрягая пожелавшую отдохнуть именно сейчас память, но шансов не было. Слава Богу, что девушке не нужна была чёткая формулировка вопроса.

- Да. Я считаю верным то, что какой бы ни была облатка, истинно желаемым является то, что она скрывает. А жажда обладания потаённым должна удовлетворяться любыми путями. Во всяком случае, это моё мнение….

Произнося последние слова, она повернулась к собеседнику, и Себастьян тотчас узнал в ней прекрасную незнакомку в серебряном платье. Девушка, которую он видел лишь раз в жизни из грязного окна своей мансарды, вблизи оказалась ещё прекрасней. Если бы кто-нибудь попросил его описать красавицу, то молодой человек вряд ли смог подобрать подобающие слова. Зелёные омуты чуть раскосых глаз, казалось, поглотили его разум, чувственный бутон припухлых губ подрагивал в едва заметной улыбке, приподнятый вверх кончик носа придавал милому лицу девушки шаловливое выражение….

Оглядев его с ног до головы, красавица протянула хрупкую ладошку с длинными, увенчанными кроваво-красными ноготками пальчиками, и непринуждённо представилась:

- Мишель….

- Очень приятно…, - молодой человек неловко сжал в ладони прохладные пальчики. – Себастьян.

- Любите искусство? – девушка высвободила ладошку и широким жестом обвела галерею. Озорной взгляд неотрывно исследовал лицо нового знакомого, чем привёл его в смущение.

- Честно говоря, зашёл от нечего делать,- искренне признался молодой человек, прекрасно понимая, что в случае, если он солжёт, любой вопрос по теме выявит его абсолютную некомпетентность. – Проходил мимо, смотрю – открыто…. А вы?

Мишель улыбнулась.

- Признаюсь, я тоже от нечего делать забрела. Иногда хочется прикоснуться к великому, хотя бы для того, чтоб лишний раз убедиться в собственной никчемности, - заметив как вытянулось от удивления лицо собеседника, тут же поспешила успокоить его. – Шучу, конечно. Не обращайте внимания, я иногда заявляю такие вещи, которые могут поставить в тупик кого угодно. Друзья привыкли и уже не обращают внимания….

Она отвела взгляд от Себастьяна и привычным жестом провела рукой по волосам. У молодого человека заныло в груди, настолько пленительным показалось ему естественное движение красавицы….

- Молодые люди, поторопитесь, пожалуйста, мы закрываемся, - на ходу произнёс одетый в чёрный костюм служащий, возникая в проёме, ведущем в другой зал. Не останавливаясь, он профессионально бесшумно прошествовал дальше.

Мишель бросила взгляд на часы.

- Как жаль. Я ещё не всё успела посмотреть, да и домой не хочется….

Себастьяну показалось, что в последних словах красавицы прозвучал намёк и, не мудрствуя лукаво, он тут же выпалил:

- Не согласитесь выпить со мной по чашечке кофе? – сконфуженная улыбка напрочь опровергала возможный подтекст довольно таки избитого, если не сказать даже пошлого, предложения. Волна удивления и даже возмущения – Себастьяну эти первые эмоции почему-то показались фальшивыми - пробежала по лицу девушки, но тут же исчезла. Мишель на мгновение задумалась, а затем неопределённо передёрнула плечиками. Негодование уступило место любопытству. Молодой человек ей понравился – и внешне он довольно симпатичен, да и смущение, пару раз покрывавшее румянцем его открытое лицо, пришлось ей по вкусу. Кто знает, может судьба, наконец, смилостивилась и послала ей то, о чём она втайне так долго мечтала…?

Надо сказать, что с раннего детства и вплоть до замужества девушка росла в семье военного и учительницы, которые придерживались довольно таки пуританских взглядов на воспитание своих детей. Отрицание любого проявления собственной свободы являлось основой мировоззрения для подрастающего поколения. Единственным и безоговорочным стимулом к любому мало-мальски значимому действию служило волеизъявление родителей. Надо ли говорить, что и замужество Мишель не было образчиком счастья? Просто в какой-то момент финансовое положение семьи пришло в упадок и требовало определённых вложений, а старшей дочери как раз исполнился двадцать один год. Почему же не воспользоваться прекрасной возможностью, тем более что и партия в лице богатого и влиятельного управляющего банком, живущего по соседству, уже есть? Ведь не зря он пару раз наведывался к соседям, якобы поболтать о том, о сём, а сам слюни пускал, глядя на старшую дочь хозяев…? Тем всё и закончилось. Баснословно дорогое белое платье, шикарные лимузины, важные лицемерные гости и фальшивая радость на лице родителей. А после – тяжёлое дыхание в кромешной тьме, огромное, омерзительное тело сверху и горькие слёзы, сопровождающие беззвучные рыдания новоявленной жены. Банкир за неделю вдоволь наигрался с податливым телом согласной на всё молодой супруги и вновь переключился на работу, оставив Мишель наедине со своими грезами. С утра до вечера пропадая в офисе, он не забывал каждый час звонить девушке и осведомляться о её местонахождении. Довольно странное сочетание безразличия и патологической ревности постоянно приводило к семейным сценам, если можно так назвать унижение, которому подвергалась молодая женщина. Впоследствии она осознала, что ревности как таковой не было, как не было и любви. Банкир, пожелавший обладать понравившейся ему игрушкой, был на самом деле не более чем собственник, в то время как Мишель отныне являлась его вещью….

Мишель тяжело вздохнула – неприятные воспоминания навеяли грусть. Себастьян, заметивший перемену, застыл в ожидании неминуемого – казалось – отказа, когда девушка справилась с собой и, вернув на лицо улыбку, негромко произнесла:

- Я знаю одно уютное кафе недалеко отсюда. Вы ещё не передумали?

Она двинулась к выходу неторопливой, полной грации походкой, предоставив молодому человеку прекрасную возможность любоваться волнующими изгибами, скрытыми лёгкой тканью костюма. Себастьян поспешил следом.

… После того, как Мишель оказалась предоставлена самой себе в огромном доме, ей ничего другого не оставалось, кроме как создавать собственный мир, в котором она могла бы быть такой, какой ей хотелось себя видеть. Мир выдуманных чувств и потаённых страстей, мир волшебных иллюзий и жестокого самообмана…. Вырвавшись из под родительской опеки и почувствовав пусть незначительную, но всё же свободу, девушка открывала в себе всё новые и новые потаённые доселе желания и потребности. Её манило всё то, что ранее было скрыто непоколебимой завесой порядком изношенной морали. Основой самопознания стали физиологические потребности молодого организма. Мишель, не испытавшая ничего, кроме боли и унижения от своего мужа, но слышавшая от одноклассниц о греховном наслаждении, мечтала хоть как-нибудь испытать нечто подобное. Благодаря воспитанию и навязанным ей родителями понятиям о супружеской верности и уважении, она ни на секунду не позволяла себе представить какие-либо отношения, пусть даже просто флирт, с другим мужчиной. Но по иронии судьбы, её благоверный не мог, да и не желал дать девушке то, что ей требовалось. И Мишель решила сама идти к цели. Так как единственным объектом возможного удовольствия являлся супруг, Мишель, перечитавшая уйму книг и пересмотревшая массу запрёщённых в её семье кинофильмов, взяла дело в свои руки. Как-то вечером она довольно долго, лёжа на супружеском ложе, пыталась расшевелить засыпающего банкира и привести его в пригодность. Тот ворчал, отнекивался, но, в конце концов, организм потребовал свое, и Мишель получила желаемое. И пусть оргазма она так и не достигла, тем более что мужчина даже не попытался удовлетворить её потребности, полностью сосредоточившись на своих всё то короткое время, которое продолжалось сие смехотворное действо, но осознание того, что она может стать желанной даже для этого пресытившегося ленивого борова, принесло ей огромную радость. Это было конечно не тем, к чему она так стремилась, но хоть что-то…. Мишель стала чаще практиковать подобные вечера, чтобы хоть в чём-то чувствовать себя настоящей женщиной.

Последствия её притязаний оказались самыми неожиданными. В один прекрасный день толстяк вдруг возомнил, что Мишель без ума от его тела и от него самого, и в результате этой непростительной для себя слабости отныне целиком – и душой, и телом - пребывает в его власти. Кончилось всё печально. Как-то раз Мишель, уже порядком уставшая от безнадёжных попыток получить хоть малую толику желаемого наслаждения, отказалась исполнить одно из самых непристойных желаний банкира, за что и была жестоко избита прямо в спальне. Пачкая лившейся из носа кровью белоснежные шёлковые простыни, девушка вдруг осознала всю свою ненависть к человеку, который зовётся её мужем. И единственное, о чём она мечтала в тот момент, так это просто поменяться с ним местами. При мысли о возможном унижении, которому она подвергла бы толстяка, Мишель неожиданно для себя испытала нечто сродни долгожданному наслаждению. И в этот самый момент она чётко осознала, что ей нужно от мужчины….

- Мишель, вам грустно? – робкий голос Себастьяна вырвал её из раздумий. Девушка встряхнула головой, отгоняя тяжёлые мысли, и, нарочито широко улыбаясь, протянула молодому человеку узкую ладошку.

- Пойдём быстрее, не хватало, чтоб ещё и кафе закрылось….

Через час, выпив по паре чашек кофе и выкурив несколько сигарет, молодые люди перешли на «ты». Мишель заметно нервничала и украдкой поглядывала на часы, что не укрылось от пристального внимания Себастьяна.

- Ты торопишься? – участливо поинтересовался молодой человек. Ему не хотелось расставаться с новой знакомой.

- Да, Себастьян, мне уже пора. Не хотела тебя огорчать, но признаюсь, я замужем….

Себастьян мгновенно вспомнил дорогой лимузин, девушку в серебряном платье, толстяка, и угодливого до отвращения швейцара казино…. Как он мог забыть об этом?

- Мне надо идти домой. Боюсь, что мой благоверный начнёт меня разыскивать….

Себастьян пожал плечами. Сказка оборвалась, в одну секунду обращая его к реальности.

- Мы больше не увидимся? – он постарался, чтоб вопрос прозвучал как можно более безразлично. Мишель долгим взглядом посмотрела на молодого человека и, поднявшись из-за стола, тихо произнесла. – Завтра в семь, в этом кафе.

Юноша улыбнулся. Он рывком поднялся и сунул руку в карман, чтобы вытащить оттуда деньги, когда предупредительный жест девушки заставил его замереть.

- Не волнуйся насчёт этого, - она взглядом указала на его, застывшую на полпути к карману, руку. – За себя и за своих мужчин я всегда плачу сама….

Бросив на стол довольно крупную купюру, Мишель быстрым шагом покинула кафе. Себастьян, глядя на деньги и слыша в голове отголоски последней фразы красавицы, вдруг почувствовал себя оскорблённым.

Возвращаясь домой по вечерним улицам, молодой человек не раз ловил своё отражение в витринах дорогих магазинов и, останавливаясь, подолгу рассматривал давно знакомый образ. Да, он довольно симпатичен, его ладно скроенная фигура вызывает зависть даже у ровесников; да, он не глуп, и приобретённые знания позволяют ему не теряться в компаниях; у него неплохой характер, разве что излишняя вспыльчивость и ранимость портят относительно приличную картинку…. Всё в полном порядке, кроме….

Кроме того, что он стоит по эту сторону витрины. И нет никаких шансов оказаться внутри подобного магазина в качестве стабильного, уважаемого угодливым персоналом клиента. Он, конечно, может даже сейчас войти в эти двери, побродить, лениво шаркая ногами по тщательно убранному многокрасочному кафелю, разглядывая полупустые витрины с раритетными вещицами…. И вполне возможно, его даже не выгонят, позволят окунуться в мир роскоши, но он затылком ощутит толерантно-пренебрежительные взгляды продавцов, услышит их насмешливый язвительный шёпот. И что самое любопытное, те же самые продавцы - чаще всего сами люди далеко не богатые, вынужденные перебиваться от зарплаты до зарплаты, - будут осыпать его насмешками лишь потому, что им позволили какое-то время пребывать в этом мире роскошных дорогих вещей. И эта непродолжительная псевдопринадлежность к чужому, в общем-то, богатству неизменно возвышает их в собственных глазах, но только лишь на то время, пока они находятся за прилавками. Выйди они на улицу и забеги в подобный магазин, расположенный по соседству, точно такая же порция жестокого сарказма будет обращена уже в их адрес….

Но Себастьяну сейчас было не до размышлений о двоякости человеческой натуры. Пожалуй, впервые в жизни он чувствовал себя если не униженным, то уж точно – глубоко оскорблённым. Он физически ощущал поднимавшееся глубоко изнутри отвращение к самому себе, и, пытаясь подавить омерзительное чувство, искал всевозможные оправдания выказанной в кафе слабости. Искал – и не находил. В глазах попадающихся навстречу прохожих он читал осуждение, их приветливые улыбки воспринимались не иначе как полные пренебрежения ухмылки знающих о его падении людей. Даже собственная тень, отбрасываемая благодаря заходящему за спиной солнцу, была не чем иным, кроме как тщедушным, сгорбленным от непосильной ноши продолжением самого Себастьяна….

Добравшись до дома, молодой человек не раздеваясь упал на старенький диван и уткнулся лицом в подушку. Его буквально трясло от злости как по отношению к новой знакомой, так и к себе самому. Перед глазами стояло надменное лицо красавицы, её прощальные слова на разные мотивы непрестанно звучали в голове. Себастьян вскочил на колени и принялся молотить кулаками подушку. Глухие удары и исторгаемые сквозь крепко сжатые губы ругательства наполнили комнату.

Приступ ярости иссяк так же внезапно, как и начался - выплеснув бурлившие через край эмоции, он устало опрокинулся навзничь и закрыл покрасневшее от возбуждения лицо ладонями. Мелкая дрожь била натянутое струной тело, но тяжёлое прерывистое дыхание постепенно перешло в более спокойное, и через некоторое время стороннему наблюдателю могло показаться, что Себастьян уснул. На самом деле он просто полностью погрузился в хаотический поток противоречивых по своей сути мыслей. Не было никакого смысла оспаривать тот факт, что Мишель понравилась ему с первого взгляда и, на время позабыв о её принадлежности миру богатства и роскоши, Себастьян не на шутку увлёкся девушкой. И чем больше симпатии к ней заполняли свободное от любви сердце мужчины, тем горше воспринималось превосходство, выказанное Мишель. Его покупали, и, причём недвусмысленно указали на это. И Себастьян, промолчав, тем самым принял предложенные правила игры….

Он встал с дивана и прошёлся по комнате. Остановившись возле окна, сунул в рот сигарету, щёлкнул дешёвой зажигалкой. Образ Мишель неотступно преследовал его, то, расплывчатой тенью падая на выцветшие от времени обои, то, размытой, но всё же доступной постижению картинкой возникая на мутной, закоптелой глади оконных стёкол. Внутреннее противоборство подошло к логическому завершению – желание одержало верх над – казалось - невыносимой обидой. Более того - то, что Мишель согласилась встретиться ещё и даже сама назначила следующее свидание, льстило самолюбию молодого человека. Впервые он не только познакомился, но ещё и смог завязать некие отношения не с вульгарными студентками или продавщицами из близлежащих магазинов, а с девушкой из так называемого высшего общества. А если учесть что девушка сказочно красива и – вполне возможно – ответит взаимностью на его чувства, то большего пока и желать не стоит. Себастьян выкинул окурок в открытую форточку и улыбнулся своему отражению….

На следующий день, встретившись в кафе и выпив по чашке кофе, Мишель сама предложила молодому человеку продолжить знакомство у него дома. Так она впервые оказалась в его убогой комнатушке, расположенной в мансарде старинного жилого дома на бульваре Р…ю. Едва Себастьян успел задвинуть засов на входной двери, как оказался в настойчивых объятиях своей новой знакомой. Изумление, сковавшее разум и плоть растерявшегося от неожиданного поворота событий мужчины, быстро улетучилось благодаря умелым действиям Мишель, и вскоре разбросанная по всей комнате одежда красноречиво свидетельствовала о новой вехе в зародившихся не так давно отношениях….

Спустя пару часов утомленный, но неимоверно счастливый Себастьян приподнялся на локте и с нескрываемой нежностью ласкал взглядом ярко-голубых глаз обнажённое тело девушки. Мишель, сомкнув длинные пушистые ресницы, чему-то улыбалась – чувственный бутон алых от долгих поцелуев губ едва заметно вздрагивал, притягивая внимание мужчины. Со стороны могло показаться, что молодые люди – влюблённые друг в друга и осознающие взаимность своих чувств – просто набираются сил перед очередным актом самопожертвования во имя наслаждения. Рука Себастьяна скользнула по влажной поверхности дышащих жаром влажных бёдер девушки и, чуть касаясь бархатистой кожи, поднялась выше. Его ладонь с длинными тонкими пальцами замерла на одном из упругих, высоких полушарий, увенчанных розовыми маковками. Мишель мгновенно напряглась, дрожь волной пробежала по её телу, губы дрогнули и приоткрылись, с шумом втягивая воздух. Худенькая холёная ручка с кроваво-красными ноготками накрыла ладонь мужчины, заставив его замереть.

- Подожди…. Дай мне придти в себя, пожалуйста….

Розовый острый кончик языка, мелькнув на одно мгновение, одарил припухшие губы девушки соблазнительным блеском. Она глубоко вдохнула и приоткрыла пушистую завесь ресниц, через узкую щёлочку наблюдая за Себастьяном.

- У меня никогда ничего подобного не было. Честно говоря, я даже не думала, что всё может быть настолько хорошо….

- Что «хорошо»? – её слова потешили самолюбие молодого человека. В какой-то момент он даже испытал нечто сродни гордости по отношению к самому себе.

- Всё…. И внутри меня, и вокруг. Я не знаю, какими словами объяснить эту гармонию…, - Мишель вновь сомкнула веки и улыбнулась уголками губ. Молодой человек восторженно наблюдал за негой, обволакивающей её красивое лицо. Он высвободил ладонь и кончиками пальцев провёл по налитым румянцем щекам, от виска до изящной линии подбородка. Лёгким движением тронул припухший бутон, поцелуем ответивший на его прикосновение.

- Так может быть всегда…, - неожиданно даже для себя самого прошептал он.

Улыбка тут же покинула губы девушки, мышцы лица напряглись, и от былого блаженства не осталось и следа. Прошло несколько минут, на протяжении которых мужчина наблюдал происходящие с милым сердцу личиком метаморфозы и терялся в догадках по поводу последствий столь дерзкого предложения. Наконец Мишель открыла глаза и, уперевшись ладонями в диван, рывком приподняла своё тело. Придвинувшись к высокому подлокотнику, прислонилась к нему спиной, сложила на груди тонкие белые руки и, вперив долгий взгляд в лицо Себастьяна, молча что-то обдумывала. Молодой человек замер, тщетно пытаясь угадать её мысли.

- Знаешь, мне, наверное, следовало сразу кое-что объяснить тебе, - в интонациях Мишель не было ни малейшего намёка на сожаление по поводу несвоевременного признания. – Я не хочу, чтобы ты питал какие-либо иллюзии в отношении меня, поэтому скажу прямо – будущего у нас нет и быть не может. Я имею в виду – общего будущего. Вполне возможно, мы и дальше будем встречаться, если, конечно, ты захочешь этого после всего, что я сейчас скажу. Но, Себастьян…. У меня своя жизнь, у тебя – своя. И они слишком разные, я бы даже сказала – полярные, чтобы пытаться их совместить. Ты понимаешь, о чём я?

Молодой человек неопределённо пожал плечами. Безусловно, он понимал, что имеет в виду Мишель, но лишний раз осознавать собственную несостоятельность, да ещё когда тебе об этом говорит молодая красивая девушка, в которую ты уже почти влюблён…. Горькая обида заполнила его сердце. Тем временем Мишель, не замечая или же не обращая внимания на его состояние, продолжала:

- Я думаю, ты умный мальчик, Себастьян…, - будучи младше мужчины, она не преминула даже в такой мелочи сразу расставить приоритеты, явно указав на своё превосходство. – Вполне возможно, если бы мы встретились немного раньше, всё было бы иначе. Но сейчас…. Я не могу, да и не хочу потерять то, что имею. Тот же красивый дом, вышколенную прислугу, ту жизнь, в которой я сейчас пребываю. Да, в ней есть свои минусы, но в то же время и немало плюсов, которые заставляют меня смириться. Всему своё время, и я верю, что когда-то буду всё же счастлива. Просто надо немного подождать…, - закончила она грустно.

Протянув руку, Мишель провела тонкими пальчиками по непослушным волосам мужчины. Себастьян, чья обида всё ещё пылала внутри, машинально дёрнул головой.

- Я смотрю, ты обиделся, - в голосе девушки послышались елейные нотки, но если бы Себастьян в этот момент поднял взгляд на Мишель, он бы очень удивился, увидев промелькнувшую на её лице довольную улыбку. – Давай не будем вести себя совсем уж по детски. Тем более, что мне скоро надо уходить….

Молодой человек не выдержал. Рывком поднявшись с дивана он схватил валявшиеся на полу брюки и, путаясь в штанинах, с треском натянул их. Пошарив в карманах, извлёк оттуда начатую пачку сигарет. Мишель молча наблюдала за его нервными деяниями.

- Можешь идти прямо сейчас, - не оборачиваясь, зло бросил мужчина. Предательски дрожащими руками он прикурил сигарету и, выпустив тонкую струйку дыма в оконное стекло, угрюмо уставился на залитые солнцем крыши соседних домов. Мишель не пошевелилась, словно слова Себастьяна относились не к ней. Прошло какое-то время, прежде чем напряжённая тишина, повисшая в комнате, была нарушена полными горечи словами.

- Ты, наверное, считаешь, что нашла себе игрушку…. Вы – богатые – всегда так развлекаетесь? Захочу – поиграюсь, надоест – выкину…. Другого себе найду….

Не думал, что ты такая….

- Какая? – перебила девушка. Она спустила ноги с дивана и сидела, уперевшись ладонями в скомканные простыни и чуть наклонившись вперёд. Со стороны могло показаться, что слова Себастьяна вовсе не трогают обнажённую красавицу, занятую своими мыслями. На самом же деле в душе Мишель ликовала. Предполагая реакцию Себастьяна, она ожидала громких обвинений и чего-нибудь подобного. Но мужчина, того не осознавая, своей обидой доставил ей больше удовольствия, чем она ждала. Мишель чувствовала, что стоит Себастьяну выговориться и его настроение изменится, она уже давно заметила, как он смотрит на неё, и ловила восторженные взгляды мужчины как нечто само собой разумеющееся. Молодой человек был во власти женского обаяния и коварства, и Мишель, осознавая эту власть, уже вкушала её первые плоды. Она встала и, не затрудняя себя одеванием, подошла сзади к застывшему, словно изваяние мужчине. Обняв за плечи, поцеловала впадину между острых лопаток и, прислонившись щекой к напряжённой спине, томным шёпотом произнесла:

- Я такая, какая есть. Прими меня такой, и ты не пожалеешь об этом…. Зачем думать о чём-то невозможном и грустном, если можно просто наслаждаться моментом. Да, у нас нет будущего, но…, Себастьян…, у нас ведь и прошлого не было…. Прошу тебя, давай просто жить сегодняшним днём, и не тратить попусту драгоценное время на мелочные обиды. И ещё - перестань себя унижать, я не считаю тебя игрушкой. Признаюсь, даже мысли такой не возникало. Всё что я хотела, это сразу расставить некоторые границы в наших возможных отношениях. Честно говоря, не думала, что ты так воспримешь….

Её руки скользнули на грудь мужчины и, чертя широкие круги, начали опускаться ниже. Себастьян понял что проиграл, но обида быстро исчезала, тем более что утешительный приз проигравшему был более чем хорош….

 

После того разговора прошло уже более полугода и отношения Себастьяна с Мишель стали регулярными. Два-три раза в неделю девушка находила свободные от непрерывного внимания мужа вечера и встречалась с любовником. Чаще всего это случалось в те дни, когда банкир, большой любитель покера, отправлялся в закрытый клуб перекинуться в картишки и пообщаться о нелёгкой жизни с себе подобными. Мишель, сказав прислуге, что идёт в кинотеатр и даже периодически покупая билеты и разбрасывая их где ни попадя в своей огромной квартире для отвода глаз, сразу спешила в убогое пристанище на крыше старого дома.

Их связь даже при огромном желании нельзя было назвать романтической. Самые тривиальные откровенно плотские отношения, не отягощённые какими-либо признаниями или чувствами. Каждый получал от них то, что ему требовалось, в общем-то, ничего не отдавая взамен. Мишель осознавала слабость и зависимость мужчины и получала от этого даже больше удовлетворения, чем от самого соития. Секс был не более чем способом мести деспоту-супругу, хотя и доставлял удовольствие. Но даже наслаждение воспринималось девушкой как нечто вторичное, исходящее из основополагающего – нестерпимой жажды мщения.

Себастьян, в свою очередь, так же свыкся с мыслью о смехотворности собственных чувств и старался заглушить овладевшую им вначале страсть. Убеждая себя в низости и коварстве девушки, он искал любые мало-мальски подходящие причины для разрыва порочных уз, но сам же отвергал любую возможность расстаться. В конце концов, неразделённая страсть претерпела естественные преобразования и стала напоминать нечто, более сходное с ненавистью. Он ненавидел Мишель, но не женщину в ней, а саму принадлежность её недоступному миру богатства и роскоши. Овладевая податливым телом красавицы, подчиняя своей воле её плоть, он мысленно насиловал всё то недосягаемое сообщество роскоши и власти, дорога в которое ему была заказана. Глядя на искажённое в экстазе лицо Мишель, мужчина получал колоссальное ублаготворение собственных амбиций, которое не шло ни в какое сравнение с телесным удовольствием. Так продолжалось изо дня в день, каждую их встречу…..

Точно так всё происходило и сегодня. Правда, перед самым уходом Мишель с грустью сообщила, что не сможет появиться у мужчины в течение недели, так как сегодня же вечером с мужем уезжает в Испанию. Поезд сегодня в одиннадцать часов. У толстяка оказались какие-то дела в Мадриде и он решил, что на последующий за официальной встречей ужин с партнерами лучше придти с женой. Тем более что она молода и красива – не грех похвастаться перед людьми. Себастьян при этом известии почувствовал лёгкий укол грусти, но Мишель успокоила его, сказав, что вернётся как можно быстрее, оставив супруга самого разбираться со своими делами.

- Возможно, у нас даже появится несколько свободных дней. Может, съездим куда-нибудь вместе…? Подумай над моим предложением, пока меня не будет….

Сейчас, рассказав Луи о предложении девушки, Себастьян зло сплюнул на пол. Он постоянно делился с единственным другом своими переживаниями, и тот каждый раз находил нужные для мужчины слова. Его, близкие к философским догмам, глубокомысленные фразы повидавшего жизнь человека проникали в мозг Себастьяна и возвращали умиротворение, заставляя по-новому взглянуть на многие вещи. Мысль о том, что через Мишель Себастьян ещё покажет богачам «кто кого имеет», так же принадлежала этому невзрачному на вид алкоголику. И Себастьян был благодарен Луи за такие нужные поддержку и понимание.

- Ну, и что тебе не нравится? Съездишь, развеешься…. Мне бы кто предложил, так я бы ни секунды не раздумывал. Девку в охапку – и бегом на какой-нибудь пляжик!

- За её деньги? Ты же знаешь, мне это не по средствам, а отдыхать за счёт Мишель…? Сам себе противен!

- Да ладно, не горячись ты так, Себастьян, - Луи разлил остатки вина по стаканам и с сожалением окинул взглядом опустевшую бутылку. Себастьян заметил это.

- Не расстраивайся, я ещё возьму. Денег немного осталось….

Луи сразу заметно повеселел и, не дожидаясь собутыльника, опрокинул в рот содержимое стакана. Крякнув от удовольствия, подмигнул соседу.

- Иди, бери…. А я пока что-нибудь придумаю.

Быстро сбегав в магазин, Себастьян вернулся с двумя бутылками. Ему и самому хотелось снять возникшее после встречи с Мишель напряжение, и наиболее приемлемым способом в данный момент показалось застолье в компании единственного друга. Луи буквально расцвёл в предвкушении импровизированного банкета и тут же взял бразды правления в свои руки. Одним ловким движением сорвав пробку, он забулькал жидкостью в мутное нутро стаканов. Себастьян, устало откинувшись на стуле, молча наблюдал за ним.

- Скажи, Луи, - он достал сигарету и щёлкнул зажигалкой, - а у тебя есть какая-нибудь мечта?

Перехватив удивлённый взгляд собеседника, Себастьян попытался объяснить свой интерес.

- Я хочу понять, чем ты живёшь? Ведь не этим же…? – зажатой меж пальцев сигаретой он ткнул в сторону наполненных стаканов. – Какой-то смысл всё же должен быть?

Луи улыбнулся, но не той беспечной, открытой улыбкой, какую привык видеть Себастьян, а чем-то сродни болезненной гримасы. Его блеклые глаза затянула пелена неподдельной грусти, в то время как обкусанные губы упорно обнажали тёмные от табака кривые зубы. Сосед вернул уже поднесённый к губам стакан обратно на стол и опустил голову. Сложив ладони на коленях, некоторое время рассматривал узловатые пальцы с обкусанными ногтями. Себастьян понял, что Луи гложет какая-то тяжёлая мысль, и терпеливо ждал ответа.

- Не знаю, что ты хочешь услышать, мой юный друг, - в голосе пьянчужки Себастьяну послышались неведомые ранее интонации. Жалость – то ли к себе, то ли к самому Себастьяну, вперемешку с непритворной нежностью. – Если бы ты задал этот вопрос лет десять назад, я бы ещё мог дать определённый ответ, а сейчас…. Сейчас всё иначе. Нет уже ни смысла, ни самой жизни…. Ничего не осталось, кроме разве что мыслей, да и те уже словно не мои. Иногда вспомню, каким я раньше был и диву даюсь. Неужто можно было так деградировать – а именно этим я долгие годы только и занимался. А потом убеждаю себя в том, что я прошлый и я настоящий – разные люди…. В том, что всегда таким был, и что не вина это моя, а судьба такая. Вроде легче становится….

Он достал сигарету и дрожащими пальцами прикурил. Себастьян впервые видел своего друга в подобном состоянии, и подобная сцена удручала его. Желая прекратить неприятную тему, он поднял со стола наполненный вином стакан и жестом предложил Луи последовать его примеру. Сосед мелко покивал головой и, глубоко затянувшись терпким дымом дешёвого табака, залпом осушил свой стакан до дна. Занюхав грязным рукавом изношенного до дыр пиджака, поднял грустный взгляд на Себастьяна.

- Хочешь знать, чем я живу? – он неуверенно передёрнул плечами. – Наверное, вот этим всем…. Вот с тобой посидели, поговорили о том, о сём, подсказал тебе что-то, совет какой дал, и уже хорошо на душе…. Значит, нужен я ещё для чего-то, пригоден, так сказать…. Наверное, в этом и есть смысл моего существования.

- И огромный смысл…, - Себастьяну захотелось поддержать растрогавшегося собственной исповедью друга. – Если бы не ты, мне бы вообще несладко пришлось. Один меня понимаешь, поддерживаешь…. Спасибо тебе за это!

Луи вновь заулыбался как прежде, и его рука потянулась к бутылке. Себастьян, проследив за его жестом, подвинул стакан ближе. Лёгкий хмель от выпитого вина слегка кружил голову, но желанный покой всё же постепенно обволакивал его уставшее тело, создавая иллюзию комфорта - как внешнего, так и внутреннего. Он смаковал зыбкое состояние до тех пор, пока мысли вновь не вернулись к Мишель. Услужливая память тут же подкинула на рассмотрение опрометчивое предложение девушки о совместной поездке. Себастьян зло сплюнул прямо на пол.

- Опять о своей красавице задумался? – тут же угадал его мысли Луи. – Не даёт она тебе покоя, как я посмотрю…. Знаешь, Себастьян, я пришёл к мнению, что наилучший выход из создавшегося положения – это добыть некоторое количество денег. Вот только где и как их добыть, я ещё не придумал. Хоть грабь кого-нибудь в тёмном переулочке….

Он рассмеялся собственной шутке. Себастьян, растянув мышцы лица в подобие улыбки, лихорадочно пытался уловить мелькнувшую и тут же затерявшуюся мысль. Что-то из того, что только сейчас изрек пьяненький сосед, породило ускользнувшую мысль. Он вернулся чуть назад и, воспроизведя по памяти слова Луи, будто вновь услышал голос друга: «Хоть грабь кого-нибудь….». Вот оно…!

Луи, у меня идея…, - его голос дрожал от переизбытка эмоций. Сосед изумлённо воззрился на вдруг взволновавшегося Себастьяна. – Я же сказал тебе, что Мишель уезжает с мужем в Испанию?

- Ну, да…, - протянул Луи, видимо уже догадываясь, что последует за этим вопросом.

- Я знаю, где добыть денег и заодно кое-кого очень сильно огорчить…, - на губах мужчины появилась хищная улыбка и голубые глаза лихорадочно заблестели. Он вскочил со стула и принялся мерить комнату широкими шагами. Пересохшие доски жалобно поскрипывали под тяжёлыми ботинками. – И как же я сразу до этого не додумался? Всё так просто…!

- Друг мой, неужели ты говоришь о том, о чём я думаю? – Луи даже приподнялся со стула, настолько его повергла в изумление безрассудная идея, возникшая в хмельной голове Себастьяна. – Скажи мне, что ты пошутил…?

Молодой человек замер посреди комнаты и выбросив руку по направлению к соседу, выставил указательный палец. Более чем решительный вид не оставлял сомнений в уверенности Себастьяна в правильности своего замысла.

 

Уговорить покладистого и слабовольного Луи много труда не понадобилось. Себастьяну удалось убедить друга в относительной безопасности задуманного мероприятия, но главную роль сыграла неприязнь алкоголика к власть имущим, граничащая в своих проявлениях с патологической ненавистью. В этом они с Себастьяном были схожи, и единственное различие состояло в том, что молодой человек желал стать причисленным к этому самому миру любым возможным путём, в то время как Луи абсолютно чётко осознавал бесперспективность и даже утопичность подобных вожделений и ни на что подобное не претендовал даже в мыслях….

Придя к обоюдному согласию и распив по этому поводу ещё бутылочку вина, за которой бегал уже сам Луи, мужчины решили составить план ограбления обители ненавистного банкира. Сразу возникла проблема. Себастьян понятия не имел о расположении комнат в доме, о потенциальной охране, о месте возможного хранения денег и драгоценностей. Единственное, что он вспомнил из разговоров с Мишель, так это постоянное присутствие в доме семейной пары – экономки и привратника – которые в какой-то степени и исполняли роль сторожей, проживая в маленькой комнате близ кухни. Люди были пожилые, отработали в доме уже не один год и банкир полностью доверял им. Отсутствие хозяина, скорее всего – как предполагал Себастьян, – скажется на их привычном распорядке, и в полночь они уже будут мирно спать в собственной комнатушке.

- Наденем маски на всякий случай, - предложил Луи, питавший страсть к телевизионным детективам. – Даже если проснутся сторожа, главное чтобы они нас не запомнили.

Его язык слегка заплетался от выпитого, но мысль как всегда работала чётко. Себастьян же наоборот, почувствовав опьянение потерял рассудок, и уже ничто не могло свернуть его с выбранного пути. Хмельная бравада требовала каких-то действий, фальшивая смелость брала верх над разумом.

- Пойдём прямо сегодня, - выпалил Себастьян, доведя себя до крайней точки. Представляя в мыслях шикарную квартиру банкира, он всё сильнее разжигал собственную ненависть и в конце-концов осознал, что откладывать месть на потом уже не хочет. Тяжёлое, поглотившее его целиком чувство требовало удовлетворения. Мужчина бросил взгляд на часы. – Через полчаса поезд, привратник повезёт их на вокзал скорее всего, благодаря этому дома будет только старуха. Свяжем её и запрём в кладовке….

Луи долгим взглядом уставился на друга, словно желая внушить ему собственные опасения, но молодой человек не обращал на него внимания, целиком погрузившись в тяжёлые, лихорадочные мысли. Его рука с зажатой меж пальцами сигаретой мелко подрагивала – то ли от охватившего вдруг волнения, то ли от переполнившей сердце ненависти. Себастьян так и сидел, недвижно, словно каменное изваяние, до тех пор, пока сосед рывком не поднял своё тело со скрипнувшего от неожиданной лёгкости стула. Лишь после того как Луи встал и, облокотившись о стол, потянулся за сигаретой, молодой человек неожиданно твёрдым голосом тихо проговорил:

- Если ты боишься, не ходи…. Я не обижусь, честно говорю. Это мои проблемы и мне их решать, Луи. Откажись и забудь обо всём, о чём мы сейчас говорили. Я не обижусь…, - для пущей убедительности ещё раз повторил он.

Луи прикурил сигарету, вновь долгим взглядом неотрывно исследовал лицо Себастьяна и медленно, с расстановкой, произнес:

- Я не боюсь, мой милый друг. И не могу отпустить тебя одного. Сейчас я схожу и постараюсь добыть нам маски, а ты слетай пока в магазин. Что-то в горле пересохло от волнения….

Он двинулся к дверям своей неторопливой, чуть раскачивающейся в стороны походкой и глаза наблюдавшего за ним Себастьяна наполнились благодарностью. Но лишь на мгновение, потому как не желавшая растрачиваться злоба тут же вернулась на место, заставив его веки хищно прищуриться….

С самого начала всё пошло из рук вон плохо. Едва они приблизились к дому, Себастьян почувствовал накатывающий волнами страх. Хмель прошёл и от былой смелости не осталось и следа. Единственное что удерживало его от позорного бегства – присутствие Луи. Судя по суетливым движениям и учащённому, прерывистому дыханию, друг чувствовал себя не лучше, но предложить остановиться пока не поздно никто из них не осмелился. Через чёрный ход проникнув к заветным, но пугающим теперь дверям на втором этаже, они замерли в нерешительности.

- Что будем делать? – Себастьян сам уловил трусливые вибрации собственного голоса и неловко откашлялся. Собравшись с духом – что стоило немалых усилий – нарочито грубо произнёс, приблизив губы к самому уху Луи, неопределённо пожавшего в ответ плечами. – Давай так. Ты встань вот сюда, чтоб тебя не видно было, а я постучу. Придумаю что-нибудь, чтоб открыли. Ну, а дальше….

- Что дальше…? – голос Луи дрожал, но в отличие от Себастьяна он и не пытался с этим бороться. – Что дальше?

Молодой человек на мгновение задумался и потёр переносицу. Ничего подходящего в голову не приходило, да и не могло, потому как мозг заполнила одна-единственная мысль – бежать отсюда, пока не поздно. Казалось, ещё мгновение, и Себастьян воспользуется ей как руководством к действию, но, тряхнув головой, он скинул с себя возникшее оцепенение.

- Увидим…, - выдавил из себя нечто неопределённое и, не мешкая, постучал в дверь. Луи затаился в углу, слившись с темнотой. Через какое-то время, не услышав ни звука в ответ, молодой человек ещё более настойчиво приложился к обивке. В глубине квартиры послышались шаркающие шаги и через мгновение встревоженный женский голос поинтересовался:

- Кто там? Что вы хотите?!!

- Помогите, пожалуйста…, - в ту же секунду заголосил Себастьян. – Мою жену избили, ей врач нужен. Я в магазин отошёл, а на неё шпана какая-то напала…! Помогите, прошу вас!!!

За дверью возникла пауза, во время которой Себастьян осознал, что весь обливается холодным, липким потом. Страх всё более окутывал его бьющее набатом сердце, и, казалось, его судорожные удары слышны даже женщине. Прошла почти минута, прежде чем голос за дверью вновь проявил себя:

- Подождите, я вызову врача…. Одну минуту….

Только этого не хватало. Себастьян понял, что если женщина сейчас уйдёт звонить врачу, то шансы на успех их предприятия будут равны нулю. Неожиданно выручил Луи, который издал из своего угла такой правдоподобный стон, что даже сам Себастьян испугался. Звук произвёл нужное впечатление и на женщину, потому как замки за дверью заскрипели и она распахнулась в тот самый момент, когда Себастьян только-только успел натянуть на лицо маску из вязаной шапочки с прорезями для глаз. Дальше медлить было нельзя. Тётка лет пятидесяти мигом оценила обстановку и уже раскрыла было рот, чтоб огласить окрестности душераздирающим воплем, когда влажная от пота рука Себастьяна легла ей на губы. Другой рукой он обхватил её за плечи и, не давая опомниться, втолкнул в первую попавшуюся дверь, за которой оказалась кладовка. Подоспевший Луи быстро связал ей руки загодя прихваченной из дома верёвкой и заткнул рот импровизированным кляпом из оказавшейся тут же тряпки.

- Будешь сидеть тихо, ничего не сделаем, - страшным шёпотом известил Себастьян перепуганную экономку и для пущей острастки погрозил кулаком. – Ты одна дома?

Женщина несколько раз кивнула, мелко дрожа всем телом и близоруко щурясь в направлении нежданных гостей. Себастьян и Луи вышли из кладовки, плотно закрыв за собой дверь.

В течение десяти минут они методично набивали сумку всем, что казалось им особенно ценным. В чёрное нутро легли бронзовые подсвечники, по соседству с ними примостились фарфоровые статуэтки танцовщиц, серебряные, или казавшиеся таковыми, ложки и вилки. Перейдя в комнату, Луи снял с постамента китайскую вазу, а Себастьян прихватил с вычурного комода миниатюрные настольные часы в золочёной оправе. Пока он разглядывал коллекцию посуды, показавшейся ему дорогой и решал – брать её или же не тащить тяжесть, из другой комнаты, куда переместился Луи, послышался грохот. Отбросив сумку, Себастьян поспешил другу на помощь, но едва он перешагнул порог, как понял, что помощь не понадобится. Его друг стоял возле огромного шкафа и просто выворачивал наизнанку полки. Не ради того, чтоб отыскать что либо ценное, а лишь бы посильнее насолить ненавистным богачам. Устроив бардак, Луи помчался в следующую комнату, оказавшуюся спальней. В прикроватной тумбочке нашлись кое-какие драгоценности, принадлежавшие Мишель, но больше взгляд ни на чём не задержался. Да и пора было сматываться, о чём Себастьян выразительно известил сообщника, показав ему пальцем на дверь. Луи кивнул и напоследок запустил вазочкой в огромное зеркало, висевшее на стене роскошной по всем меркам спальни. Зло сплюнув на шёлковое покрывало, он направился к дверям. Себастьян, подхватив по пути тяжёлую сумку, двигался следом.

 

Едва только они оказались на улице, как вдалеке послышался протяжный вой полицейской сирены, который с каждым мгновением приближался. Испуганно переглянувшись, друзья бросились бежать по пустынной вечерней улице, распугивая редких, спешащих домой прохожих. Себастьяну, в руках у которого была огромная спортивная сумка, бежать было, безусловно, тяжелее, но даже при таких неравных условиях Луи было до него далеко. Напрочь испорченный спиртным и сигаретами организм алкоголика явственно подводил своего хозяина и уже через пятьдесят метров Луи с огромным трудом передвигал ставшие чугунными ноги. Как назло рядом не было ни одной подворотни, где можно было укрыться от настигавшей их полиции. А то, что гонятся именно за ними, друзья не сомневались. Недалеко впереди Себастьян наконец-то заметил тёмную арку, ведущую во двор, и обернулся на Луи. Тот, изнемогая, уже почти пешком шёл по соседней стороне улицы. Запыхавшись от бега, мужчина сорвал маску и вытирал ей мокрое от пота раскрасневшееся лицо. Поймав на себе взгляд Себастьяна, Луи махнул ему рукой и крикнул срывающимся голосом:

- Беги, Себастьян! Беги, прячься во дворы…!

Вой сирены стал значительно громче и через мгновение яркие фары с другого конца улицы выхватили из темноты силуэт Луи. Оказавшись в лучах яркого света, мужчина из последних сил перешёл на бег и, не глядя на сообщника, вновь прокричал, задыхаясь:

- Прячься, Себастьян!!! Я прошу тебя, уходи…!

Себастьян, кинув полный боли и горечи взгляд на измождённого друга, нырнул в подворотню. Пробежав через двор и уже пересекая следующий, он услышал сзади противный визг покрышек полицейской машины и вслед за этим громкие крики каких-то людей. Он понял, что Луи попался и это придало ему новые силы. Молодой человек нёсся через дворы о тех пор, пока не уткнулся в бетонный забор в два метра высотой. Тупик!!!

Сзади послышался звук сирены, видимо участливые прохожие подсказали полиции направление. Стон отчаяния вырвался из груди беглеца, он широко размахнулся и с трудом перекинул тяжёлую сумку через стену. Отступив на несколько шагов, разбежался, подтянулся на руках и, перевалившись, тяжело упал на асфальт по другую сторону стены. Сил подняться уже не осталось, и, прислонившись спиной к нагретым за день кирпичам, Себастьян устало прикрыл глаза. Всего на чуть-чуть, только отдышаться и всё…. Но сзади послышался топот бегущих в его направлении людей и почти сразу за стеной раздались голоса. Кто-то визгливый утверждал, что грабитель не мог перепрыгнуть через высокую стену и поэтому надо срочно проверить все подъезды и чердаки. Шаги начали удаляться и Себастьян, затаивший дыхание, снова облегчённо вздохнул и сорвал с лица мокрую от пота маску. Тяжело поднявшись, он поднял отозвавшуюся глухим звоном сумку и всё так же, тёмными пустынными дворами, устало побрёл домой….

Глядя на ночную улицу сквозь грязные, в замысловатых разводах оконные стёкла, Себастьян выкурил уже пятую сигарету подряд, но так и не обрёл желанного хладнокровия. Тревожные мысли то и дело возвращались к Луи, попавшему в цепкие руки жандармов. Хоть и не верилось, что старый друг способен на предательство, но с другой стороны…. Какие – собственно – они друзья…? Да, всё то время, пока Себастьян жил в мансарде на крыше старого дома, Луи был единственным, с кем общался молодой человек. Если, конечно, не брать в расчёт немногочисленных девушек, чьё кратковременное присутствие периодически скрашивало холостяцкий дух запущенной комнаты. Но это не в счёт – они появлялись и исчезали так же незаметно, разве что изредка оставляя следы в виде забытой губной помады, салфеток и прочих мелочей, немедленно препровождаемых в мусорное ведро. Один лишь Луи мог рассчитывать на сколько-нибудь долговременное пристанище, но, в силу врождённой скромности, никогда не пользовался отведенной ему привилегией. Он приходил и исчезал, оставляя за собой вечный запах табака и перегара, для того чтобы явиться вновь в тот самый момент, когда Себастьяну требовалось чьё-либо присутствие, когда он ощущал потребность в поддержке, в совете, и даже в элементарном, многозначительном молчании. Никто и никогда не понимал и не принимал его так, как делал это побитый жизнью алкоголик….

А что теперь? Насколько он успел узнать и понять Луи, чтобы не сомневаться в нём? И вроде есть уверенность в преданности друга, но почему же сердце грызёт настойчивый червячок беспокойства? Себастьян доверял собственной интуиции и она редко подводила своего хозяина, и именно поэтому смутное ощущение тревоги заставило его действовать. Он прошёлся по квартире, на ходу выворачивая на пол ящики комода, открыл дверцы серванта и выгреб всё содержимое, бросил на стол какие-то вещи. Молодой человек выбирал только то, что может ему понадобиться на первое время вынужденного бегства. Бежать, и как можно скорее и дальше из этого города. Из города, который его так и не принял….

Он побросал в сумку одежду, сунул документы в задний карман и, в последний раз окинув внимательным взглядом ставшее уже бывшим пристанище, вышел за порог. Запирать дверь Себастьян не стал, оставив ключи на обеденном столе. На том самом, за которым ещё пару часов назад они сидели с Луи и, попивая дешёвое вино, разрабатывали план неудавшегося ограбления. В тот момент даже представить никто не мог, что через какое-то время один из них окажется под стражей, а другому придётся бежать из города….

Он вышел из подъезда и прислушался. Ничто не нарушало тишину, опустившуюся на город, который вдруг стал молодому человеку ненавистен. Близилось утро, и даже припозднившиеся гуляки, привыкшие прожигать время в ночных барах и казино, либо уже вернулись домой, либо остановили свой выбор на одном месте, где и предпочитали отсиживаться в ожидании наступления нового дня. Секунду подумав, Себастьян решил двинуться на окраину, где жил старый еврей-ростовщик, скупающий – как говорили многие, в том числе и Луи, - краденые вещи. Выходить на улицы было опасно независимо от того, удалось полиции расколоть сообщника или нет. Любой проезжающий мимо патруль мог остановить молодого человека с большой спортивной сумкой и, проверив документы, поинтересоваться содержимым этой самой сумки, а после беглого осмотра…. Что дальше – Себастьяну даже думать не хотелось. Он тяжело вздохнул и спешным шагом устремился в подворотни.

Едва забрезжил рассвет, молодой человек уже стучался в большие тяжёлые ворота, скрывающие кирпичный дом старого еврея. Проснувшиеся собаки заливались яростным лаем, гремя цепями и пытаясь вырваться из ошейников, чтобы добраться до нарушителя покоя. Себастьян уже отчаялся дождаться, когда за воротами хлопнула дверь и послышался громкий крик:

- Кто там? Какого чёрта? – и уже более властное собакам: - А ну, тихо….

- Мне надо с вами поговорить, - молодой человек старался не кричать слишком громко, чтобы не разбудить любопытных соседей. О том, что их уже разбудили своим безудержным лаем собаки, он не подумал.

Через пару минут – а они показались Себастьяну мучительно долгими – за воротами послышался глухой звон отодвигаемого засова, и одна из створок немного приоткрылась.

- Что вы хотели, молодой человек? – в образовавшемся проёме показалась абсолютно седая голова с очками в роговой оправе. Любопытный взгляд увеличенных линзами глаз изучил Себастьяна с ног до головы и пугливо скользнул по улице, зацепившись на окнах соседского дома.

- Мне надо вам показать кое-что интересное, - Себастьян рукой указал на стоявшую рядом сумку. – Только не здесь….

На мгновение старичок застыл, переводя взгляд с сумки на лицо посетителя и обратно, после распахнул створку ворот пошире и пригласил утреннего гостя:

- Проходите, раз пришли. Собак не бойтесь, они привязаны….

Беглый осмотр был проведён прямо на крыльце. Старичок не выказал абсолютно никакого интереса к подсвечникам, долго разглядывал вазу, чудом сохранившуюся после перелёта сумки через стену во время бегства, и настольные часы, а всё остальное едва удостоил своим вниманием. Помолчав и что-то обдумывая, он поднялся со ступенек:

- Ничего интересного у вас нет, разве лишь ваза. В-принципе, я готов купить ваш товар, но чуть позже. Сами понимаете, время сейчас такое – деньги дома хранить небезопасно. Приходите через пару часиков и поторгуемся. Если хотите – товар можно оставить у меня….

Заметив удивление Себастьяна, тут же поспешил объясниться.

- Я могу дать небольшой залог. Если хотите, конечно. Но поверьте, за всю свою долгую жизнь я ещё никого не обманул….

Себастьян не верил, но и таскаться по улицам с тяжёлой сумкой не считал безопасным. Взяв всё-таки залог – к явному неудовольствию старика, - молодой человек пообещал вернуться ровно через два часа и покинул ухоженный двор.

 

Яркий солнечный свет бил в глаза настырными лучами. Крики птиц наперебой разрывали устоявшуюся за ночь тишину, оглашая окрестности радостным кличем нового дня. Уже прогретый солнцем южный ветерок едва заметными прикосновениями ворошил налитую соком листву высоких деревьев, распростёрших свои тяжёлые кроны над лежащим на земле человеком….

Себастьян с трудом открыл воспалённые от бессонной ночи глаза. Если он уснёт, то проспит как минимум до обеда, что в данной ситуации являлось просто непозволительной роскошью. Рывком поднявшись с ароматной, убаюкивающей травы, он добрёл до ручья и умылся ледяной, обжигающей водой. Вроде помогло…. Обманчивое ощущение бодрости окутало тяжёлую от недосыпа голову, в то время как тело и члены разбила невероятная усталость. Молодой человек с трудом выпрямился – от ночной пробежки болели ноги - и неторопливо вернулся на облюбованное чуть ранее место в тени старого вяза. Прислонившись спиной к шершавой коре, подогнул колени и сполз на траву. Согнув ноги в коленях и подтянув их руками, Себастьян подбородком упёрся в жесткие чашечки и задумался….

Он прекрасно осознавал, что в свете последних событий никакого разговора о возвращении в город и быть не может. Расплывчатое будущее, ранее не вызывающее особой тревоги, хоть и туманное, теперь заволокло густой, непроницаемой мутью неопределённости. Что делать дальше? Куда податься? Денег, которые ему может предложить ростовщик, вряд-ли хватит надолго. От силы – месяц…. А что после…? Ничего…. Как же всё глупо вышло, а главное – из-за чего, из-за какого пустяка всё это завязалось…? Его мысли повернулись к непосредственному виновнику мрачных событий. Что если попытаться как-нибудь встретиться с Мишель? Ведь они не чужие друг другу люди, Мишель должна ему помочь…! Пришлось признаться самому себе, что как раз в этом уверенности не было вовсе. Что связывало его с девушкой, кроме плотских, насквозь пропитанных фальшью отношений? Ничего…! Что может подвигнуть её на оказание помощи бывшему – а он был уверен, что теперь именно бывшему – любовнику? Милосердие …? Доброта…? Великодушие, благородство, сострадание, жалость…? Эти редкие в наше время качества не были присущи девушке и Себастьян, ранее не размышлявший на эту тему, был сейчас неприятно удивлён собственной близорукостью. Но что было, то прошло…. Сейчас вопрос в другом – что может заставить Мишель протянуть ему руку помощи? Возникла и тут же растаяла дерзкая мысль о шантаже. Никаких доказательств, кроме разве маленького колечка на его мизинце, подаренного Мишель в один из вечеров на съёмной квартире. Но девушка может заявить, что потеряла его…. Что ещё? Ни-че-го….

НИ-ЧЕ-ГО…. Куда ни сунься – везде одно и то же. Это короткое слово сейчас вмещало в себя настоящее и будущее Себастьяна. Молодой человек несколько раз про себя выговорил его по слогам и закрыл лицо ладонями….

Раньше он никогда не представлял себе всю бесконечность этого самого «ничего». Всю эту опустошённость и в то же время перенаполненность смысла простого, незаметного в повседневном общении слова. Сейчас, ассоциируясь с ним, перед глазами появлялись картинки то выжженной палящим солнцем бескрайней, уходящей в далёкий горизонт пустыни; то нескончаемая белоснежная гладь продуваемого ледяными ветрами полюса; то натянутое над головой в пасмурную ночь чёрным однотонным куполом высокое небо…. Когда смотришь в них, поневоле перехватывает дыхание – то ли от зловещей, пугающей бессодержательности, то ли от плотной, даже скорее вязкой, сочности. Кому как больше нравится. Но в любом случае – они олицетворяют собой это самое «ничего»…. И именно таким представлялась Себастьяну в этот момент его собственное будущее.

Он раздвинул сжатые ладони и потёр пальцами виски. Ноющая, назойливая боль медленно перемещалась внутри черепной коробки, порой заставляя прищуриться от неприятных ощущений. Стало чуть легче, но не надолго. Бросив взгляд на часы, Себастьян решительно поднялся. Встряхивая затёкшие ноги, бросил последний взгляд на уютное травяное ложе и решительно зашагал по направлению к городу….

Чем ближе он подходил к богатому, за высоким неприступным забором, дому ростовщика, тем больше усиливалось чувство необъяснимой тревоги. Возникло с трудом сдерживаемое желание бросить всё и бежать – как можно дальше, так быстро, насколько он только способен. Себастьян откровенно трусил и не пытался скрыть это препротивное чувство от себя самого.

Осталось только пройти вдоль высокого забора и завернуть за угол, и он окажется на месте. Но из-за этого угла навстречу неожиданно вынырнули двое мужчин и прошли мимо, нарочито – как показалось Себастьяну – громко разговаривая о погоде. Молодой человек успел уловить цепкий, оценивающий взгляд одного из них, скользнувший по его лицу и мятой одежде. Неужели переодетые жандармы? Обернувшись, Себастьян увидел как двое остановились посреди улицы и продолжают разговор, то и дело бросая едва заметные взгляды в его сторону. Тревога переросла в панику. Себастьяну показалось, что кто-то невидимый железной хваткой сжимает его тонкую шею, перекрывая доступ воздуха. В животе невесть откуда появилась тяжесть, ноги налились свинцом, колени задрожали. Он уже догадался, что старик из каких-то личных соображений предупредил жандармов о его утреннем визите и вся улица оцеплена. Подойди Себастьян сейчас к воротам ростовщика, и со всех сторон тут же слетятся точно такие же невзрачные на первый взгляд прохожие. Выход один – бежать. Но как!!? Сделай он сейчас хоть малейшую попытку увеличить скорость, и за ним тут же устремится погоня. А в таком состоянии, после бессонной, нервной ночи, у Себастьяна нет ни единого шанса убежать от молодых и здоровых преследователей….

До угла оставались считанные метры, когда в конце улицы показалось такси. Автомобиль медленно двигался по направлению к Себастьяну, водитель рассеянно озирался по сторонам, словно разыскивая нужный адрес, и неустанно притормаживал почти у каждого дома в желании разглядеть соответствующую строению табличку с фамилией владельца. Себастьян ещё раз обернулся назад и поймал на себе пристальные взгляды мужчин. Он решился….

Выбросив руку вверх молодой человек громко выкрикнул: «Такси!!!» и чуть не бегом устремился навстречу автомобилю, на ходу громко возмущаясь невнимательностью ни в чём не повинного таксиста. Перебегая через нужную ему улицу, он утвердился в собственных догадках – в отличие от остальных, проулок, прилегающий к дому ростовщика, был довольно оживлён в этот ранний час. На противоположной от ворот стороне дороги примостился старенький «пежо» с тонированными стёклами, чуть дальше трое приличного вида мужчин не совсем удачно изображали утреннее похмелье с бутылками в руках. Даже молодая пара, выясняющая отношения почти у самых ворот коварного предателя, выглядела насквозь фальшивой….

Тем временем таксист заметил Себастьяна и нажал на газ. Через мгновение юноша уже открывал двери автомобиля и втискивался на заднее сиденье. Машина сразу же тронулась с места, провожаемая ленивыми взглядами прервавших ненужный теперь разговор мужчин с цепкими профессиональными взглядами….

 

- На этом, пожалуй, можно закончить, - грустный напев Изабель вернул меня к действительности, едва только огромный экран сменился привычной уже панорамой заснеженных горных хребтов. – Какие впечатления, Марк…?

- Самые отвратные…, - я не лукавил. Предложенная к просмотру история оставила после себя неприятный, тяжёлый осадок. Причём негатив исходил от всего – и от самих событий, что разворачивались перед моими глазами в течение долгого времени, и от действующих лиц, поразивших меня своими личными качествами. Все они, разве что за исключением алкоголика Луи, казались мне сейчас насквозь фальшивыми и эгоистичными натурами, о чём я не преминул известить ангела:

- Не знаю, в отношении кого мне следует вынести вердикт, но что бы я не сказал, применимо к любому из героев. Единственный, кого мне по-настоящему жаль – это Луи. Он действительно пострадал ни за что…. А взять Себастьяна или Мишель – так на них, как говорится, клейма негде ставить. Особенно на Мишель…!

Изабель улыбнулась:

- С каких пор ты стал жёноненавистником, Марк?

- Я им не стал! Просто в очередной раз убедился в том, что коварство присуще всем женщинам….

После этих слов улыбка ангела стала ещё шире.

- А не объяснишь ли мне, в чём тут коварство? Разве Себастьян не знал, на что идёт? Ведь – позволь тебе напомнить – Мишель ещё в первую встречу расставила все точки.

- Да, знал! – насмешливый голос ангела вывел меня из равновесия. – Но ведь Себастьян любил, или – по крайней мере – считал что любит девушку. А чем она ответила ему? Зачем ей вообще нужно было всё это притворство, ведь таким образом она негласно преподносила Себастьяну шанс в будущем добиться взаимности. И, я думаю, парень уже настроил себя на такое будущее, оставалось только подождать….. Представляю, каким же горьким для него явилось осознание собственных иллюзий.

- Вот здесь ты полностью прав, Марк, - в голосе Изабель прорывалась плохо скрытая меланхолия. – Во взаимоотношениях Себастьяна и Мишель произошла довольно распространённая ошибка. Если хочешь, я попытаюсь объяснить тебе, в чём дело….

Я кивнул. Пусть говорит что хочет, вот только вряд ли ангелу удастся переубедить меня в отношении женского коварства.

- Существует мнение, что для того, чтобы узнать человека противоположного пола, достаточно переспать с ним. И кстати, немало людей пользуется этим «правилом» не иначе как руководством к действию при поиске своей второй половинки. Но, увы, обнажение тела отнюдь не всегда влечёт за собой обнажение души. По сути – это зачастую то же самое, что впустить человека в картинную галерею, предварительно выключив там весь свет или же просто завязав ему глаза. Блуждая в кромешной тьме, он, в принципе, сможет познать размеры холстов, почувствовать опоясывающую их раму и даже уловить шероховатость каждого мазка, наложенного художником, но он не сможет постичь сущность предложенных на рассмотрение полотен. Всё, что он якобы увидит, будет не более чем плоды его собственного воображения. И поверь, какое бы множество картин там не висело, воображение нашего зрителя преподнесёт ему не так уж и много вариантов….

- Ну почему же…? У некоторых людей фантазия достаточно хорошо развита….

- Не спорю, Марк, но по большей части оно – воображение – начинает свою игру лишь после получения исходной информации, то есть отталкиваясь от определённой точки. Редко кто может фантазировать «с нуля», многие просто обыгрывают уже создавшуюся ситуацию исходя из собственных пристрастий. И поверь мне – по большей части фантазии самых разных людей практически идентичны друг другу.

- Сомневаюсь…, - буркнул я себе под нос. Признавать теорию Изабель не хотелось по той простой причине, что она подталкивала меня к осознанию собственной усреднённости. Ангел не обратила внимания на моё недовольство. – Ладно, допустим, что с этим я соглашусь. Но при чём здесь Себастьян и Мишель? Тебе не кажется, что мы несколько отвлеклись от первоначальной темы?

Я не удержался от саркастической усмешки, но Изабель и сейчас никак не отреагировала.

- Ничуть…, - продолжила она ровным, спокойным голосом, будто и вовсе не прерывалась на мои язвительные замечания. – Что Себастьян, что Мишель, одинаково строили свои отношения на подобных иллюзиях. Заполучив тело, они самонадеянно полагали, что завладели и душой, но их наивные фантазии оказались далеки от реальности. И всё же никто из них даже не попытался приоткрыть завесь, скрывающую сущность партнёра и рассмотреть его в другом ракурсе. Проще оказалось вовлекать самого себя в обман и убеждаться в несуществующем. Ложь порождает лишь ложь – сначала другим, а после – уже и себе. Так легче воспринимать собственные слабости и именно поэтому многие всю жизнь пытаются окружать себя сплошь эфемерными, расплывчатыми образами, которые якобы абсолютно понятны, предсказуемы и доступны.

Изабель сделала небольшую паузу и так же неспешно, вдумчиво продолжила:

- Эти люди создают свой собственный утопический мир, вход в который разрешён лишь тем, кто соответствует вымышленным стандартам. Они довольно бережно, иногда даже чересчур, охраняют этот мирок и любая попытка проникновения извне может вызвать у них самую непредсказуемую реакцию. Вплоть до агрессии. И всего лишь потому, что первопричиной создания утопии является страх. Страх перед окружающим, перед всем, что находится по ту сторону вымышленных границ….

- Неужели страх может вызвать какую-то агрессию? Ведь если человек боится, то эта слабость распространяется на всё? Я не имею в виду чётко выделенные фобии, а говорю про нашу ситуацию….

- Страх, Марк, нельзя не принимать всерьёз. Это внезапное ощущение слабости, беспомощности может настолько прочно поселиться в сознании, что подчинит себе обладателя целиком и полностью. Его волю, разум, тело…. Ничто не может подвигнуть человека к совершению таких поступков, которые может породить страх…. Ну да ладно, мы немного отвлеклись…. Давай вернёмся к нашим героям. В отношении Мишель я могу утверждать, что ей руководил именно страх. Да-да, - заметив моё искреннее недоумение, подтвердила Изабель свою мысль. – Вспомни её супружество, жизнь с банкиром…. Её насильно выдали замуж за нелюбимого и даже незнакомого человека. Что ожидала девушка от супружеской жизни и что получила? Чувствуешь разницу между рассказами подружек и суровой реальностью? Вполне естественно, что после всего этого в душе девушки прочно поселился страх, толкнувший её к созданию пресловутого собственного мира. Того, в котором она хотела бы жить, и который оказался не более чем плодом её фантазии. Ведь именно страх искалечил и перевернул её мировоззрение, именно он сделал её жестокой и циничной. Быть настоящей соответствовало быть слабой и беспомощной. И Мишель начала врать – сначала себе, затем и другим. Она не порочна, как можно было предположить из просмотренной истории, на самом деле она самая настоящая жертва. И страх заставлял её врать Себастьяну, являясь ему лишь богатой, пресыщенной жизнью взбалмошной девицей, нашедшей себе игрушку для временных утех. Именно страх заставлял отталкивать искренние чувства молодого человека…. Уступи она ему, ответь взаимностью, и кто знает, чем бы это могло закончиться.

- Да уж хуже бы точно не было…, - не удержался я.

- Не факт, - довольно резко оборвала Изабель. – Вспомни – страх породил в душе Мишель ещё и ненависть. Существует мнение, что ненависть – удел трусов, и в нашем случае я полностью согласна с этим утверждением. Девушка возненавидела всех мужчин через своего мужа. И потому отношения с Себастьяном зарождались на этом далеко не прекрасном чувстве. Она заранее готова была унижать и презирать его, униженного, дабы отомстить за собственные разбитые иллюзии. К чему могли привести такие отношения? Ты и сейчас считаешь, что хуже быть не могло?

Я примирительно поднял вверх руки, показывая ангелу, что сдаюсь. Она была права, здесь действительно не поспоришь.

- А что ты думаешь по поводу Себастьяна? – после продолжительной паузы поинтересовался я у ангела. – Твоя точка зрения относительно девушки мне понятна, но с молодым человеком дела обстоят, по-моему, гораздо сложнее?

- Согласна…, - Изабель откинулась на спинку кресла прикрыв глаза и наматывая золотистый локон на указательный палец.

Её непродуманное, машинальное движение худенькой кистью, задумчивое, а может даже мечтательное выражение красивого лица вдруг показались мне до боли знакомыми. Неужели я уже настолько свыкся с компанией ангела-хранителя, что даже её жесты становятся обыденными…? Откуда у меня это устойчивое ощущение невозможной по сути близости к этой женщине-призраку? Спросить у Изабель? Но я заранее знал, что ответа либо не последует, либо её вынужденное объяснение ни в коей мере не удовлетворит моё отнюдь не праздное любопытство. Решив со временем всё же каким-то образом прояснить интересующие меня тонкости нашего знакомства, я отбросил настырно лезущие в голову мысли и занялся анализом поведения Себастьяна. Причём решил делать это вслух, чтобы хоть как-то привлечь внимание ангела.

- Если придерживаться твоей теории о страхе и создании собственных миров, то и Себастьян вполне подходит под определение жертвы. Хотя бы потому, что подсознательно – а я в этом уверен – он боялся потерять Мишель, так вероломно завладевшую его сердцем….

- О чём ты говоришь, Марк? – Изабель от удивления открыла глаза и резко села в кресле, поджав ноги. – Вспомни предтечу нашей истории, ту ситуацию, когда твоя «жертва» из окна наблюдала за сценой, развернувшейся возле казино. Разве кроме зависти и злобы Себастьян что-либо испытывал в тот момент…? А после, в галерее…? Его унизили, но помимо этого ему льстило то, что такая девушка как Мишель обратила на него внимание. И это самодовольство оказалось выше элементарной мужской гордости. Честно говоря, разорви он отношения с девушкой сразу после сделанных ею первых намёков в превосходстве, я бы относилась к нему на порядок лучше. А так…. Стерпеть унижение ради того, чтобы потешить самолюбие? Не понимаю, честное слово…!

- Но почему ты не веришь, что Себастьян действительно полюбил Мишель? Неужели во всём нужно видеть лишь холодный расчёт и удовлетворение своего «эго»?

- Во всём – нет, и я могу тебе привести немало примеров по настоящему искренних чувств. Но это не та ситуация, Марк, и не надо придумывать какие-то оправдания Себастьяну. Ведь ты сейчас именно этим и занимаешься. Вспомни, что от тебя требовалось? Беспристрастное, выдержанное судейство, но никак не обеление себе подобных в силу пресловутой мужской солидарности….

Я никак не ожидал такого выпада со стороны всегда невозмутимого ангела и даже несколько растерялся. Изабель встала с кресла и продвинулась на край площадки. Судя по выражению лица, её возмущение достигло предела. Ничего другого, кроме как пойти на попятную, мне не оставалось.

- Хорошо, сдаюсь, - я переместился к ней и остановился за спиной ангела. - Признаю, что в данном случае мужская солидарность имела место, но впредь постараюсь судить объективно. Извини, Изабель….

- Извиняю, - не оборачиваясь, произнесла женщина. – Попробуй ещё раз. Но, Марк, я очень тебя прошу…. Не забывай о возложенной на тебя ответственности….

Я переместился обратно в кресло и задумался. Если говорить начистоту, то никакой симпатии по отношению к Себастьяну я не испытывал. Молодой человек представал передо мной в самых различных ракурсах, я довольно полно смог рассмотреть его внутренний мир и вот это детальное постижение создавало те самые отталкивающие картинки, впоследствии слившиеся в общий фон неприятия его как человека. Его эгоизм, завистливость, плохо скрытая озлобленность на всех, кто не находится на одной с ним ступени общества…. Молодой, неудовлетворённый своей жизнью человек откровенно ненавидел окружающих его людей за свои собственные слабости и пороки. Избирая месть как наиболее доступный способ удовлетворения личных амбиций, Себастьян ещё больше устремлялся к самоуничижению. Не зря говорится что месть – это блюдо, которое следует подавать холодным. Не под властью накативших вдруг эмоций, не вследствие кратковременной обиды, которая буквально через день покажется настолько малозначительной, что вызовет лишь горькую усмешку…. Но импульсивность юноши сыграла злую шутку со своим носителем. Мало того, втянутым в авантюру оказался посторонний человек. И что в конечном итоге? Осознание собственного бессилия, никчемности, новая порция страха и разбитые напрочь иллюзии…. Но в общей-то сложности – ничего!!!

Мне показалось, что Изабель следила за ходом моих мыслей, потому как именно в этот момент на её лице промелькнуло подобие улыбки. Она стояла вполоборота ко мне, сложив на груди руки и отрешённо глядя далеко в горизонт, но я не сомневался в том, что ангел не так беззаботен, как могло показаться на первый взгляд.

- Изабель, - окликнул я спутницу. – Тебя что-то волнует?

Женщина неспешно двинулась ко мне и вскоре уже уютно расположилась в кресле, положив тонкие руки на высокие подлокотники.

- Меня волнуешь ты, - негромко, но отчётливо произнесла женщина. – Вернее, твои поспешные реакции. Стоило тебе сейчас немного подумать и мнение о Себастьяне тут же кардинально переменилось. Или я не права?

Можно подумать, она не читала мои мысли…! Я не стал отвечать на ехидный вопрос ангела и тут же задал встречный:

- Я не понимаю одного. Ведь Себастьян страдал, и страдал довольно искренне, неужели он не заслуживает прощения?

Лёгкая улыбка тронула губы ангела.

- Вспомни, что я тебе говорила. Ваш мир – только преддверие мира грядущего. Страдание и горе очищают душу. И, слава Богу, что Себастьян способен испытывать нечто подобное, сохраняя хоть какую-то гармонию в душе, перенасыщенной прегрешениями. И, кстати, не самыми невинными.

- Согласен с тобой, - я даже не думал перечить женщине. Вытянув вперёд руку, принялся загибать пальцы. – Прелюбодейство, воровство, зависть, алчность, ненависть…. Я думаю, это далеко не всё, что накопил Себастьян за относительно короткий отрезок времени. Разве здесь могут быть какие-то варианты, кроме как бесспорно «виновен».

Изабель невинно пожала плечиками:

- Похоже, что нет!

 

Глядя сверху на соседние вершины и крутые, словно начертанные чьей-то уверенной рукой хребты перевалов, окружённые многочисленными причудливо изогнутыми ущельями, я не уставал восхищаться игрой солнечного света, жидким золотом струящегося на молочно-белый покров никогда не тающего снега. Жизнь в городе приучила меня воспринимать снег как некое отвратительно-грязное месиво под ногами, а именно в таком обличии он чаще всего и представал взору на многолюдных городских улицах. Здесь же, сейчас, я смог вкусить всю палитру цветов, от пронзительно белого, до насыщенного голубого, отчасти подёрнутого благородной сединой времени. Блики золота скользили по незыблемому бархату, скатываясь с самых верхушек вниз, сталкиваясь друг с другом и тут же разбегаясь в разные стороны, своим шаловливым течением нарушая степенный ход времени. Оглядываясь вокруг, я чувствовал неведомое доселе умиротворение, ощущал ту нежность и зыбкость бытия, какую ни в коей мере невозможно познать в миру, чья идеология сводится лишь к удовлетворению телесных нужд. Я только сейчас осознавал, насколько разнится между собой удовольствие для тела и услада для души, насколько мало совместимы эти близкие по смыслу понятия, и как мало мы, смертные, понимаем в истинном наслаждении. Так неужели нужно покинуть своё бренное тело, чтобы прийти к тому, что при желании в любое время доступно? Почему мы всю свою земную жизнь идём на поводу у личных потребностей, облагораживая самые посредственные инстинкты и возводя их в ранг полновесного счастья…?

Было над чем подумать, но чем больше возникало вопросов, тем более безликой казалась мне моя жизнь в прошлом. Да, уже в прошлом, потому как я был абсолютно уверен в том, что моё будущее никоим образом не будет походить на то жалкое существование, что я влачил до встречи с ангелом. Трудно было с чем-либо сопоставить ту благодарность, какую я испытывал к Изабель….

Изабель улыбнулась, видимо прочитав мои мысли. Непонятно от чего вдруг почувствовав невероятное смущение, я торопливо предложил куда-нибудь прогуляться.

- А куда ты хочешь? – поинтересовалась моя спутница, но тут же, не дожидаясь ответа, подняла вверх указательный палец и многозначительно подмигнув, загадочно изрекла: - Есть у меня одна мысль, думаю, тебе понравится…! Полетели….

Легко поднявшись над снежной равниной, Изабель плавно двинулась вперёд.

- И всё же – куда мы направляемся? – поинтересовался я, догоняя ангела. Изабель неторопливо плыла по разряженному горному воздуху с мечтательным выражением на красивом бледном лице. Не оборачиваясь, произнесла:

- Отдохнуть немного…. А заодно – прикоснуться к вечному….

Небольшое помещение в форме подковы, куда мы приземлились через некоторое время, медленно заполнялось людьми. Точнее – такими же как и моя спутница ангелами. Пока Изабель взглядом выискивала кого-то в толпе прибывших и всё ещё продолжающих прибывать бестелесных созданий, я успел основательно разглядеть окружающую обстановку.

Небольшой, погружённый в полумрак из-за редкого – я бы даже сказал скудного – освещения зал представлял собой пять ярусов лож и галерею. В одной из таких лож, рассчитанной на восемь человек, мы с Изабель сейчас и находились. По коридору, связывающему между собой все эти небольшие, довольно уютные отсеки, взад-вперёд сновали ангелы в поисках свободных мест. Глядя на них, мне пришла в голову забавная мысль – зачем искать свободные места тем, кто может преспокойно висеть в воздухе? Ответ пришёл сам собой – ради соблюдения элементарных правил приличия, потому как сама обстановка диктовала некоторую помпезность во всём – вплоть до негромких степенных разговоров.

Я перевёл взгляд вперёд, на маленькую сцену, перед которой стояли ряды складных передвижных стульев. От наших мест до деревянных, отшлифованных до блеска подмостков было не более ста метров, но даже это расстояние показалось мне значительным. Что мы сможем услышать в таком отдалении от сцены? Не успел я озвучить возникший вопрос, как услышал ласковый напев Изабель:

- Этот зал отличается от многих других безукоризненной акустикой, так что не переживай! Тебе здесь нравится?

Ещё раз окинув взглядом крохотный, но величественный в своём убранстве зал, выдержанный сплошь в белых, серебряных и золотых тонах, я многократно кивнул:

- Здесь прекрасно, во всяком случае – пока…. Но…. Где мы?

Моя неосведомлённость вызвала у ангела улыбку.

- Раньше – более двухсот лет назад – на этом месте стояла церковь. Она называлась «Санта Мария делла Скала». Тебе что-нибудь говорит это название?

Я смутился. Не будучи при жизни приверженцем какой-либо религии, я абсолютно не разбирался во всевозможных церквях, соборах, костёлах, кирхах и тому подобное. И тем более не знал их названий, подозревая лишь, что каждое такое строение воздвигнуто в память кому-то из святых.

Изабель, прочитав мои внутренние терзания, заулыбалась ещё шире:

- Могу дать тебе ещё одну подсказку, - игра явно забавляла ангела. В голубых глазах Изабель сверкнули смешливые искорки. – Зная твою неискушённость в вопросах географии, ничуть не сомневаюсь, что ты представления не имеешь о городе, в который прибыл….

Я передёрнул плечами, тем самым подтверждая её предположение. Единственное, что смог различить в спустившихся перед нами на город сумерках, это большое количество величественных зданий в старинном стиле. В каком – я, естественно, не знал.

- Мы в Милане, - в голосе ангела послышалась насмешка. Не злая, скорее снисходительная, но всё же самая настоящая насмешка. – Может, теперь догадаешься?

Я быстро сложил воедино полученную информацию. Милан, старый театр, «Санта Мария делла Скала»…. Опера!!! Знаменитый на весь мир оперный театр «Ла Скала». Гордость не только Италии, но и всей старушки Европы. Так вот что имела в виду Изабель, предлагая прикоснуться к вечному….

- Всё верно, Марк. Ты же не против послушать оперу, тем более в исполнении признанных и непревзойдённых мастеров?

- Почему бы и нет? Послушать неплохую музычку никогда не вредно…, - не успел я закончить фразу, как Изабель резко переменилась в лице и присела в почтительном реверансе. Желая объяснить себе вдруг произошедшие с ангелом метаморфозы, я резко обернулся на месте и чуть не столкнулся лицом к лицу с невысоким, худощавым старичком.

- Доброй ночи, - буркнул седовласый, с высокими залысинами, импозантный незнакомец. Строгий, пронизывающий взгляд лишь на мгновение задержался на моей персоне и тут же переключился на Изабель.

- Здравствуйте, маэстро, - в голосе моей спутницы послышалось нечто схожее с подобострастием. – Позвольте выразить своё восхищение перед вашим несравненным талантом….

- Бросьте, пустое…, - резким движением тонкой кисти старичок прервал восторженные излияния ангела. – Я слышал от вашего спутника, что он пришёл сюда «послушать неплохую музычку…».

Перефразируя меня, незнакомец добавил немало желчи в простые, казалось бы, слова, неосторожно оброненные мной чуть ранее. На красивом лице Изабель читалось явное порицание.

- Простите, пожалуйста, - мне стало не по себе. В укоризненном взгляде седовласого я прочитал раздражение и даже малую толику жалости по отношению ко мне. – Поверьте, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Честно говоря, просто не заметил, как вы подошли….

Старичок просверлил меня гневным взглядом:

- То есть, не будь меня здесь, о музыке можно говорить что угодно и как угодно, и лишь моё присутствие понудило вас извиниться? Так, молодой человек?

Не скрою, я совсем растерялся. Чувствовалось, что незнакомец настроен более чем решительно и я уже сильно пожалел о собственной неосторожности. Слава Богу, на помощь пришла Изабель.

- Простите его, маэстро. Он первый раз в опере…. То, как Марк выразился, ни в коем случае не следует воспринимать как суждение о музыке в целом. И я смею утверждать, что на самом деле он просто не умеет слушать…. Будьте великодушны, сжальтесь над моим другом и простите его…!

Колючий взгляд старичка заметно смягчился. Присев в кресло, он с грустью взглянул на пока ещё пустынную сцену, потом перевёл взгляд на меня, и вновь на сцену.

- За свою земную жизнь я слышал немало критики в свой адрес, молодой человек, но никто и никогда не позволял себе высказываться с пренебрежением – как ко мне самому, так и к искусству, которому я себя посвятил. С первого взгляда понятно, что вы дилетант. Поэтому я и пришёл сюда. Да…, мои выступления посещало немало подобных «ценителей», я их называл и называю непосвящёнными. Догадываетесь почему?

Пытливый взгляд задержался на моём лице в ожидании ответа, но я лишь неуверенно передёрнул плечами. Признаюсь, страшась обидеть старичка ещё каким-нибудь неосторожным словом, я предпочёл помалкивать. Седовласый удовлетворённо кивнул.

- Хорошо, что вы не стали строить каких-либо предположений. Не люблю, когда люди пытаются умничать в вопросах, в которых они абсолютно несведущи. Этим самым они лишний раз выставляют напоказ собственную глупость.

Он жестом предложил занять место рядом, чему – признаюсь – я искренне обрадовался. Стоя напротив в позе нерадивого, распекаемого ученика я чувствовал себя весьма неловко. Краем глаза я уловил лёгкое движение на выходе из ложи и догадался, что Изабель оставила меня тет-а-тет со старичком. Зря она это сделала – осознание того, что спасать меня больше некому, лишь добавило нервозности.

- Не волнуйтесь, я вас не съем, - старик читал меня словно раскрытую книгу. – Итак, мы остановились на непосвящённых….

Он на мгновение задумался, а я в надежде бросил взгляд на сцену. Не пора ли начинать?

- Без меня не начнут…, - буркнул седовласый и тут же ошарашил меня вопросом:

- Что вы понимаете под словом «музыка», Марк?

- Некий мотив, созданный при помощи нот, - не задумываясь ни на секунду выпалил я и тут же пожалел о своей несдержанности. Старичок опять переменился в лице, но всё же немыслимым усилием умудрился сдержать себя и не выплеснуть разом нахлынувшее негодование. Не представляю, чего ему это стоило.

- Понятно…, - протянул он и задумался, постукивая тонкими длинными пальцами по причудливо выгнутому подлокотнику. – А как же вы, позвольте поинтересоваться, слушаете этот самый мотив? Я надеюсь, собственные ощущения-то описать можете?

Мне показалось, что я покраснел. Что тут можно обрисовывать – либо нравится, либо – нет. Да и, признаюсь, у меня даже мысли не возникало прислушаться к своим ощущениям. Музыка никогда не являлась для меня чем-то выдающимся – так, не более чем фон для создания определённой атмосферы. Она могла приносить радость, сопутствовать грусти, но всё же оставалась чем-то побочным, не оказывающим особого влияния ни на меня самого, ни тем более на мою жизнь, в чём я откровенно и признался ангелу.

- Ну что ж…, - в его голосе послышались грустные нотки, - так я и предполагал. Нечто подобное мне уже доводилось слышать…. И в том случае удалось привить любовь к музыке. Давайте попробуем то же самое сделать с вами, Марк. Для начала я постараюсь объяснить, как надо слушать. Точнее - один из возможных вариантов восприятия музыки, ведь на самом деле она столь многогранна, что и чувства могут быть самыми различными. Я опишу собственное состояние, а после, когда вы будете прослушивать оперу, попробуйте хотя бы прикинуть его на себя. Если получится, то вы поймёте, что значит не просто слушать, а слышать – именно слышать! – музыку. Я сейчас не имею в виду её современный вариант – многие из этих ныне популярных течений посредственны, если не сказать больше. Я говорю о классической музыке, о произведениях, проверенных временем. Поверьте мне, молодой человек, в последние годы появилось ничтожно мало поистине гениальных произведений. В основном же эти безликие по сути опусы большинства современных композиторов…, - при этом слове тонкие губы старика растянулись в саркастической усмешке, - не более чем однодневки, служащие для увеселения толпы и загребания денег. Ну да Бог им судья, не будем о грустном. Давайте приступим….

Он прикрыл глаза и откинул голову на мягкую спинку кресла. Прошло несколько секунд, его лицо расслабилось и мне даже показалось, что старичок забыл про меня и благополучно задремал на мягком сиденье, но в этот момент послышался его тихий голос:

- Перед тем как принять в себя музыку, ты должен забыть обо всём, что тебя окружает. Все проблемы, все невзгоды и даже радости должны отойти, словно их и нет вовсе. Ты должен почувствовать опустошённость и не что иное…. Опустошённость….

Он сделал паузу, видимо желая донести всю важность именно этого состояния.

- Опустошённость…. Только так ты можешь обозвать своё внутреннее состояние. Гнетущая, подавляющая разум пустота внутри и вокруг. Устойчивый, вязкий до невозможности вакуум, поглотивший человека….

И вот, в один прекрасный момент звенящая пустота медленно, но в то же время неумолимо начинает наполняться звуками. Звуками пробуждающейся музыки…. В большинстве своём абсолютно неважно, что это за мелодия, откуда она исходит и что пытается донести до своего слушателя. Каждый услышит в ней то, что хочет услышать…. Если это ария, то текст так же неважен, как и сам исполнитель. Главное, чтобы заполнялась ненавистная пустота. И чем пронзительнее звуки, тем быстрее и глубже они проникают внутрь, заполняя пожравшее тебя необитаемое пространство. Чем громче, тем сильнее давление на барабанные перепонки, через которые происходит непосредственно проникновение. Ненавязчивое, но и неизбежное; неприятное, но и желанное; пугающее, но и желанное; отторгаемое, но и желанное….

То, что ты испытываешь – сродни мазохизму. Ты осознаёшь производимое над тобой насилие и в то же время вожделеешь к нему, страстно желая лишь одного – чтоб оно продолжалось. Оно пугает тебя, но ещё больше ты боишься, что оно вдруг прекратится. Это жуткое состояние – подвешенности, подчинённости, зависимости – угнетает, но ты безмерно счастлив, испытывая чуждое тебе давление извне. Ты лишь жаждешь большего….

И вот, наконец, свершилось…. Ты пропитан музыкой, каждая твоя клеточка наполнена ритмом, звуками, нотами. Голос исполнителя эхом бьётся в черепной коробке, выбивая из затуманенных глаз непрошенные, но абсолютно искренние слёзы. Слёзы боли и страха…. Боль возникает внезапно, в тот самый момент когда перенаполненность музыкой достигает своего апогея. В тот же момент появляется страх. Подсознательно ты боишься уже не выйти из этого жуткого состояния, остаться в нём навсегда безвольной, напичканной извне звуками тряпичной куклой, способной лишь на восприятие этих самых звуков. Страх парализует твои члены, боль выворачивает наизнанку твои внутренности, порождает тяжёлый ком, препятствующий поступлению воздуха. Без того прерывистое дыхание сбивается окончательно и следует приложить немало усилий, чтобы глоток кислорода смог проникнуть через сжатое невидимым обручем горло в лёгкие. Но, даже достигая цель, он не приносит желаемого облегчения, по пути теряя свою первоначальную свежесть. Ты хочешь большего, но спазмы не позволяют насладиться даже малым, пропуская лишь то количество воздуха, которое способно поддерживать в тебе казалось уже угасшую жизнь….

А музыка продолжает властвовать. Она внутри тебя, перекатывается упругими волнами, пробиваясь в каждую клеточку и поглощая всё новые и новые территории. Переполнив тебя, она рвётся наружу, покидая насыщенный сосуд через поры в натянутой от невыносимого внутреннего давления коже. Подобно капелькам пота неугомонные нотки проникают наружу и образовывают невидимый глазу кокон, обволакивая безвольную плоть своей жертвы. Тебя уже не существует, есть лишь плотный, зловещий в своей утопичности сгусток звуков. И лишь внутри этого на первый взгляд непроницаемого сгустка ещё теплится жизнь, которая уже не принадлежит тебе самому. Твоя опустошённость явилась плодотворной почвой для ритмично сложенных воедино нот; твоя слабость позволила музыке властвовать над твоим телом и поглотить твою душу….

А музыка всё звучит…. Она несёт в себе всё то, к чему ты так долго стремился – иллюзию блаженства и покоя, фальшивое обаяние удовлетворённости, искажённое донельзя ощущение внутреннего умиротворения. Всё, чего ты жаждал, но так и не смог найти в реальности. До, ре, ми, фа…. Ноты проникают в самое сердце по набухшим венам, слагая всё ту же песнь. И с каждой нотой, с каждым толчком загустевшей от звуков крови ты всё больше перестаёшь принадлежать себе самому. Но, теряя себя, ты обретаешь нечто. Нечто зыбкое, едва уловимое, но в то же время откровенно волнующее. Он – это самое «нечто» - способно перевернуть твои собственные устои, напрочь уничтожить принципы, обратить в тлен то, что казалось в недалёком прошлом преисполненным глубочайшего смысла. Происходит перерождение, в процессе которого всепроникающие звуки музыки буквально выдавливают из тебя уже откровенно устаревшие и исчерпавшие себя догмы, освобождая место для волнующих своей новизной открытий….

Мелодия заканчивается и в то же мгновение кокон вокруг лопается и исчезает, позволяя переполнившим тебя звукам вырваться наружу и покинуть прошедшие фильтрацию тело и душу. Ещё какое-то время отдельные аккорды тревожат разум, неожиданно всплывая на поверхность из омута памяти. Последние звуки покидают бывшее временным пристанищем тело, даруя его обладателю невыносимую лёгкость бытия….

Старик замолчал, но его тихий голос продолжал звучать во мне. Он так и сидел, откинувшись на мягкую спинку кресла – маленький, худощавый, истощённый своеобразной исповедью, но в его обманчивом спокойствии было нечто величественное. За время насыщенного довольно таки мрачными красками монолога я, не прилагая к этому никаких усилий, поневоле проникся глубочайшим уважением к его явному, ярко выраженному преклонению перед музыкой. Бесспорно, ангел знал о чём говорит, он действительно переживал всё то, о чём вещал мне в пустынной, приютившей нас двоих, ложе. Я мог наблюдать перемены, происходившие с его ликом в течение всего повествования. Никогда не думал, что за короткое время можно испытать такой диапазон эмоций и самых что ни на есть искренних чувств. Что только не выражало его бледное, одухотворённое лицо – робость сменялась отвагой, безмерное счастье – невыносимой болью, благоговейный экстаз – нестерпимыми муками…. Но кто он, чтобы нести в себе подобную любовь, а скорей даже одержимость музыкой?

Я не успел озвучить вопрос, потому как в проёме, отделявшем ложу от общего коридора, возникла Изабель. Мне даже показалось, что она подслушивала, благо отсутствие дверей значительно облегчало этот не самый порядочный процесс. Хотя – что ангелу какая-то дверь…?

Не услышав, а скорее почувствовав появление моей спутницы, старичок словно очнулся от овладевшего им транса и резко поднялся с кресла.

- Простите, я не хотела прерывать вас, маэстро…, - с непритворным смущением пропела Изабель. – Но…, вам пора, мне кажется. Вас ждут.

- Да, мне действительно уже пора…, - тут же спохватился седовласый. – Похоже, все собрались….

Окинув внимательным и немного придирчивым взором переполненный и притихший в ожидании зал, он вновь повернулся ко мне.

- Спасибо за внимание, молодой человек. Надеюсь, наша беседа не пройдёт даром, но – в любом случае – постарайтесь не забыть, о чём мы тут говорили. Научитесь слышать – откроете для себя много нового, можете мне поверить….

Откланявшись и даже не выслушав мои благодарности и заверения навсегда сохранить в памяти нашу встречу, он отплыл в сторону подмостков. Мы с Изабель не сговариваясь заняли места. Почтивший нас своим вниманием ангел остановился на сцене и, повернувшись к залу, поклонился. Публика ответила громом аплодисментов.

- Может объяснишь, кто это такой? – не удержался я, толкая локтём Изабель.

Ангел даже не обернулась. С нескрываемым восторгом глядя на сцену, произнесла:

- Тебе крупно повезло, Марк. Сам Артуро Тосканини учил тебя слушать музыку. Хочешь знать кто он?

Я нетерпеливо кивнул.

- Впервые Артуро встал за дирижёрский пульт Ла Скала двадцатилетним юношей. Ему пришлось неожиданно заменить освистанного публикой другого дирижёра, но Тосканини справился. Дебют прошёл с триумфом…. После, на протяжении многих лет, руководил Ла Скала и во многом благодаря ему театр приобрёл мировую известность. В жизни у него был прямо-таки нетерпимый характер – ты уже, наверное, заметил это – но в то же время Артуро Тосканини был безмерно талантлив. Мэтр своего дела…. Думаю, сейчас ты сможешь в этом убедиться.

Я уже в этом не сомневался. Хватило одной непродолжительной лекции, чтобы я почувствовал невольный внутренний трепет по отношению к тому, кого Изабель по праву называла маэстро.

- А что мы будем слушать?

- «Травиату», - в тусклом отблеске свечей глаза Изабель горели лихорадочным блеском в ожидании предстоящего чуда. – Исполняет сама Каллас – величайшая примадонна Ла Скала…. Здесь всё самое лучшее, не сомневайся, Марк….

А я и в этом не сомневался. Я не знал кто такая Каллас, не ведал, что она по праву являлась олицетворением театра, но по большому счёту меня это особо не волновало. Что мне было до имён, в то время как я прямо-таки физически ощущал божественную, неповторимую атмосферу, поглотившую мою неискушённую душу. Меня распирало от счастья, вызванного прикосновением к вечному и немалых усилий стоило удержать себя в руках. Да, я проникся, пропитался насквозь необъяснимой торжественностью и величием приютившего нас с Изабель зала. Глядя сверху на окружавших нас ангелов, я улавливал охватившее их волнение, схожее с моим. Кого здесь только не было, но все без исключения бесплотные бледные лица и невесомые фигуры буквально светились благоговейным трепетом, присущим исключительности момента. На ум пришли слова Изабель - «… благодать, ниспосланная свыше…». Очень даже подходяще….

Но вот, в зале наконец-то наступила полнейшая тишина, затихли редкие хлопки, торжествующие возгласы, шорох движений. Все замерли, готовые пожертвовать свои души во власть Её Величества Музыки….

Надо ли рассказывать, что я пережил, слушая оперу в компании благородных призраков? С первых звуков, с самых первых нот, осторожно взятых оркестром, я ощущал незримое присутствие маэстро Тосканини рядом с собой и вновь слышал его тихий, проникновенный голос. Он вёл меня за собой к неведомому ранее познанию. И познание это поражало своей естественностью, доступностью, неосязаемой лёгкостью….

Но волшебство закончилось. Всё ещё находясь в некоторой прострации, будто предвещенной мне седовласым мэтром, но в то же время чувствуя необычайную свежесть и умиротворение, я смотрел на Изабель и не слышал её. Видел, как двигаются бледно-розовые губы, внимал её восторженному взгляду и не понимал, что она хочет.

- …великолепно! – уловил я окончание фразы и утвердительно кивнул. Я просто кивнул, соглашаясь, хотя мне нестерпимо хотелось склониться в низком поклоне перед стоявшим на сцене старичком. Он принимал неутихающие овации как должное, оглядывая рукоплескавший ему зал, и в какой-то момент наши взгляды встретились. Не знаю, что он прочёл в моих глазах, но на долю секунды его вечно нахмуренное лицо осветила улыбка….

 

- Тебе понравилось? – поинтересовалась Изабель, когда мы, покинув Ла-Скала, пролетали над вершинами Западных Альп в направлении Марселя. Пребывая в глубокой задумчивости, я не сразу расслышал вопрос ангела, и моей спутнице пришлось повторить попытку.

- Да, очень…. Не ожидал ничего подобного. А маэстро…. Я ужасно благодарен тебе, что смог познакомиться с таким человеком. Вернее – ангелом….

Явно польщённая Изабель мило улыбнулась.

- Я рада, но мне кажется, ты загрустил. Тебя что-то волнует, Марк?

Я смешался, не зная как сформулировать и донести до ангела то действительно волнующее бремя открытий, что низверглось на меня с первых минут нашего знакомства. Ежечасно, ежеминутно я познавал нечто на первый взгляд новое, но в то же время уже давно известное, знакомое и близкое - былая неспособность узреть видимое огорчала, и вместе с тем открывала огромные перспективы в будущем. Время от времени мысленно возвращаясь к мирской жизни я всё больше ощущал её неведомую прежде притягательность. Эти самые мысли не были конкретизированы, а являлись не более чем смутным воспоминанием отдаленного, давно прошедшего периода. Проще говоря, я отчетливо знал, что когда-то ранее у меня была возможность познать всё это, но я не смог воспользоваться этой самой возможностью. Может, в силу каких-либо обстоятельств, может, в силу внутренней слепоты, а может - даже - откровенного нежелания видеть, дабы не выделяться тем самым из толпы себе подобных. Но оказывается, достаточно лишь пошире раскрыть затуманенные серостью будней глаза и обнаружить в себе почти растоптанное насущными проблемами и невзгодами желание видеть прекрасное в обычном, как окружающий тебя мир тотчас изменится. Вот только где взять смелость на подобный шаг? Каким образом разбудить свойственный каждому человеку дух противоречия и единым движением разорвать пелену навязанных обществом ценностей и идеалов? Я не знал, но чувствовал, что понимание где-то рядом….

Пришла мысль о том, как же много непознанного остаётся за бортом лодки нашей жизни. Плывя по течению, мы зачастую даже не стремимся пристать к берегу ради достижения последующего порога. Нас влечёт незримое будущее, сплошь состоящее из надежд и зыбких иллюзий, в то время как настоящее воспринимается не более чем невзрачным периодом вынужденного ожидания. Проносясь во власти временного потока, не обращаем внимания на тихие преисполненные покоя заводи, дарующие передышку и возможность насладиться тем, что уже имеешь, потому как обладание теряет свою былую привлекательность перед новоиспеченной целью. Да, приходится признать, что мы пытаемся жить будущим, отвергая прошлое и стремясь поскорее покинуть настоящее…. Почему так…?

Потому что человек по натуре своей ненасытен, - раздался рядом тихий голос ангела. Увлёкшись собственными мыслями, я и не заметил, как Изабель оказалась чуть сзади и медленно плыла следом за мной над заснеженными, играющими бликами яркого солнца, вершинами гор. – Ты верно подметил – обладание чем-либо теряет свою былую привлекательность перед новой целью, но…. Стремление к новому само по себе похвально только если оно зиждется на желании усовершенствовать уже существующее. Тут пригодны в принципе любые варианты, главное – чтобы они не противоречили тебе самому. Переступать через себя, проявлять самопожертвование во имя какого-то возможного благополучия в будущем по меньшей мере несерьёзно, ведь в этом случае ты пытаешься изменить свою собственную сущность. А как можно враз изменить то, что создавалось годами и при этом остаться самим собой? Нельзя придавать слишком малое значение нашему прошлому, всё взаимосвязано как в жизни человека, так и в его будущем пребывании здесь….

- Но ведь мало кто задумывается о пребывании здесь, да и – честно говоря – немногие верят во что-либо подобное…, - не удержался я.

-Знаю, Марк, и это печально. Ведь наше земное бытие само по себе недолго, а совершая переход, мы оставляем лишь оболочку, но не саму сущность. И поэтому жизнь не заканчивается на данном этапе, последующий этап – очищения – зачастую длится значительно дольше….

- Насколько дольше?

- У всех по-разному. Всё зависит от того, сколь обременена прегрешениями душа твоя и сколь тяжки эти грехи….

Сразу же после этих слов я подумал о себе и попытался вспомнить собственные прегрешения. Как ни странно, но ничего не пришло на ум, словно кто-то основательно подчистил мою память. Что за новости…? Не успел я заострить своё внимание на возникшей из ниоткуда проблеме, как Изабель резко остановилась и придержала меня за плечо. Пару секунд прислушиваясь к чему-то, она полностью переменилась в настроении и теперь её только что бывшее безмятежным личико выражало крайнюю степень тревоги.

- Что-то случилось? – тревога ангела передалась и мне. Изабель приложила палец к губам, призывая к тишине. Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем она взяла меня за руку и всё так же молча устремилась вперёд, в направлении Марселя. Я же решил пока не задавать никаких вопросов и в очередной раз просто доверился своей спутнице….

Спустя некоторое время мы просочились сквозь кирпичные стены старого особняка и оказались в маленькой уютной спальне, переполненной такими же как Изабель ангелами. Бесплотные создания столпились вокруг просторной кровати, на которой в свете полной луны, льющемся из окна, возлежали одетый в длинный халат мужчина и молодая, полуобнажённая девушка.

- Что происходит? – не сдержался я, поражённый до глубины души открывшейся взору картинкой. Изабель вновь приложила палец к губам, заставив меня замолчать, и едва слышно произнесла:

- Тихо, Марк, он пытается уйти из жизни. На такое реагируют все, кто находится поблизости, независимо от того, чей это ведомый. Молчи и слушай….

 

История 3

 

Вокруг стояла напряжённая тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем огромных старинных часов, стоявших в углу комнаты. Именно на них был направлен взгляд мужчины, лежащего на кровати. Спустя мгновение я услышал его голос. Вернее, уловил звучащие в глубокой тишине напряжённые мысли возжелавшего принять по собственной воле смерть человека…:

 

- Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Бронзовый маятник старинных напольных часов хладнокровно отсчитывает время. Для кого-то – неумолимо быстрое, для кого-то – невозможно медленное. Время – единственное, над чем не может быть властен человек. И единственное, чему подчиняется всё живое на земле.

Тик-так…. Тик-так….

Секунды складываются в минуты. Минуты – в часы…. Я лежу уже один час двадцать семь минут и не смыкаю глаз. Сон не придёт, я уверен в этом. Ещё никогда и ни в чём я не был так уверен, как в этом. Если говорить точнее, он всё же придёт, но в несколько иной ипостаси. Но это будет позднее, не сейчас. Сейчас я лежу на огромной кровати и смотрю на тебя.

Тик-так…. Тик-так….

Слишком быстро бежит время. Нельзя так быстро. Так не должно быть, во всяком случае, для меня…. Хотя – почему не должно? Ведь я готов к тому, что ожидает впереди. Уже скоро, совсем скоро. Осталось несколько часов мучительного, тяжёлого ожидания. Всего лишь несколько часов…. Что это по сравнению с годами? Крупица…, песчинка…, былинка….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Я смотрю на тебя…. И смотрю уже долго. Очень долго и очень мало. Долго – потому что слышу, как время продолжает свой мерный отсчёт. Мало – потому что хочу насмотреться перед разлукой. Казалось бы, уже давно изучил каждую твою чёрточку, каждую ямочку, каждый бугорок, но всё равно всякий раз постигаю что-то новое. Улавливаю то, что не замечал раньше, на что просто не желал обращать внимание. Маленькие, милые нюансы…. Ты лежишь рядом на белоснежной шёлковой простыне, неприкрытая…. Коротенький прозрачный пеньюар ничуть не скрывает божественных изгибов загорелого тела. Ты достойна восхищения и я восхищаюсь.

Но ты не видишь и не чувствуешь этого. Ты спишь. Ангельское личико безмятежно, незыблемый покой разгладил маленькие морщинки в уголках глаз и придал милым чертам поистине детскую свежесть. Лишь уголки губ чуть вздрагивают, словно ты пытаешься улыбнуться. Наверное потому, что тебе снится что-то приятное. Наверное, в своём сне ты счастлива, милая…. Я бы очень хотел увидеть твой сон, но знаю что это невозможно…. Жаль, что это невозможно.

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

В тишине, нарушаемой лишь ходом проклятых часов, слышно твоё спокойное дыхание. Я даже чувствую лёгкое дуновение, и мне безумно приятно это ощущение. Я люблю чувствовать твоё дыхание – то жаркое, прерывистое, обжигающее мне лицо, то спокойное, едва уловимое, взывающее к покою и нежности.

Кончик языка розовой стрелкой промелькнул меж припухлых губ. Или мне показалось? Свет полной луны через незашторенное окно тут же придал загадочный блеск чувственному бутону. Я хочу прикоснуться к ним. Очень хочу….

Как же они нежны…. Я пальцами чувствую тёплое дуновение и боюсь, что ты проснёшься, но не могу убрать руку. Они словно лепестки розы…. Чарующие чуть влажные лепестки…. Бог мой, как же ты красива….

Я хочу почувствовать твоё тепло, милая. Можно, я поглажу твоё безмятежное личико, твои изящные руки, сложенные в замочек пальцы с кроваво-красными ноготками? Можно я ещё раз проведу рукой по милым сердцу изгибам твоего прекрасного тела? Я не разбужу тебя, обещаю. Я даже не дотронусь…. Вот так, почти по коже, но чуть-чуть выше, на грани прикосновения. Я чувствую твоё тепло, хочу вобрать его в себя…. Оно мне очень нужно….

Тик-так…. Тик-так….

Я знаю, милая, что ты не чувствуешь ни моих движений, ни моего взгляда, не слышишь моего шёпота. Ты пребываешь в царстве грёз. Приятных, радужных грёз. И я знаю, я вижу, что ты сейчас счастлива. И от этого я тоже счастлив. И ещё знаю, что люблю тебя…. И знаю, что ты меня ненавидишь….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Время летит. Хочется курить, но для этого надо выйти из спальни. Я не могу себе этого позволить даже на несколько секунд. Не могу терять время, которого и так почти не осталось. Я хочу провести его с тобой, милая. Вечером я отпустил прислугу и отключил телефоны, чтоб никто не мог побеспокоить нас в эту короткую ночь. Нашу ночь…. Последнюю перед разлукой….

Говорю о разлуке и тут же вспоминаю нашу первую встречу. Помнишь ли ты её? Думаю, что да….

И я помню. Отчётливо, подробно, каждую мелочь. Деревянную скамейку в привокзальном скверике. Застеленные крупными, багряно жёлтыми листьями узкие дорожки. Голые, корявые ветки старых деревьев, ужасающие в своей вынужденной обнажённости. Фонари, чей тусклый свет с трудом разрывал сгустившуюся в одно мгновение тьму. Маленькие жёлтые островки несли в себе зыбкое ощущение какой-то надежды и притягивали всё живое….

До сих пор не могу объяснить себе, почему и как оказался в этом скверике. Почему, по какому наитию я попросил своего водителя остановиться? Сказал – как помню – что хочу прогуляться на свежем воздухе. Не сомневаюсь в том, что он крайне удивился, но, не проронив ни слова, выполнил указание….

В тот памятный день я завершил одну очень важную сделку и хотел немного побыть наедине с самим собой. Зачем? Наверное, для того чтобы вдоволь насладиться победой, до конца осознать её…. Слишком долго я шёл к этому, непомерно много сил отдал для того, чтобы победоносно завершить начатое много лет назад. Я взращивал, холил и лелеял её как собственное детище…. Наверное, инстинктивно предчувствуя, что данная сделка перевернёт мою жизнь….

Я смаковал победу и в то же время ощущал вдруг возникшую внутри опустошённость. Добившись желаемого и тем самым перелистнув очередную страницу собственной жизни, я чувствовал нечто сродни сожалению от вынужденного расставания…. Радость и грусть, порождённые одной и той же причиной и оттого неразрывно связанные между собой….

Опять же не понимаю, что подтолкнуло меня к одиноко сидящей на скамейке сгорбленной фигурке в сером, невзрачном пальтишке. Любопытство? Вряд-ли…. Желание помочь? Тоже вряд-ли…. Что тогда?

Ты плакала, закрыв лицо ладошками. Тихо, даже беззвучно, лишь худенькие плечики дёргались в такт сбившемуся от рыданий дыханию, в своём горе даже не обратила на меня внимания, пока я не тронул тебя за плечо.

- Что-то случилось? Что с тобой?

Рыдания прервались. Худенькие, озябшие ладошки чуть сползли вниз, открывая покрасневшие от слёз глаза. Твой взгляд…. Я и его запомнил отчётливо. Смешение страха и боли, горечи и надежды, удивления и покорности…. Бездонные, наполненные слезами зелёные омуты, обрамлённые слипшимися ресницами и чёрными подтёками дешёвой туши….

Я прекрасно помню, как ты неуверенно покачала головой, пытаясь отказаться от предложенного участия. Нет бы послушать и пройти мимо, но я заметил противоречие между жестом и взглядом и присел рядом на холодные брусья скамейки. Никогда прежде не замечал в себе каких-либо намёков на сентиментальность, но в тот раз словно дрогнуло что-то неведомое внутри, понуждая опуститься подле. А ты испугалась и попыталась отодвинуться, но чуть не упала. Нелепое, преисполненное паники суматошное движение вызвало на моём лице вполне уместную улыбку. И ты вдруг улыбнулась в ответ…. Вернее – изобразила нечто подобное. После я услышал преисполненный трагизма рассказ о том, как можно опоздать на поезд и потерять билет, купленный на последние деньги. В принципе, чего-то похожего я и ожидал.

- Скоро ночь…. Не страшно?

Зачем я спросил – не знаю. Скорее всего, твой щенячий взгляд подтолкнул меня. Опасение вперемешку с желанием довериться. Ты искала во мне – в случайном прохожем, которого видишь всего пять минут – какой-то защиты…. Господи, какая же ты была наивная…. Молча кивнув, зябко поёжилась. Осенняя прохлада с приближением ночи неумолимо давала о себе знать. Что мне оставалось делать, коль уже ввязался в историю?

- Пошли. Не бойся….

Сомнение, страх, жгучее желание довериться, снова страх…. Целая плеяда эмоций промелькнула на измазанном косметикой личике прежде чем ты боязливо огляделась по сторонам и обречённо кивнула. Я направился к машине, будучи абсолютно уверен в том, что ты пойдёшь следом. И не ошибся – через мгновение сзади послышался неуверенный, робкий стук каблучков….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Как же стремительно уносится прочь отведённое мне время…. И как же мало его осталось….

В тот день, заехав домой и, передав тебя с рук на руки экономке, я улетел на трое суток в другой город и – признаюсь – сразу же напрочь забыл о твоём существовании. Три дня…. Я тогда растратил целых семьдесят два часа, не понимая и не думая о том, что ты рядом. Что дома ждёт человек, который надолго займёт место в моей жизни. Причём не только займёт место, но и преобразит меня самого в этой жизни…. За долгие годы я наделал немало ошибок, но ничего не хочу вернуть назад. Ничего, кроме тех трёх дней. И ещё многих других, когда ты была рядом, но я ещё не осознавал того, что постиг сейчас….

Почему так происходит в жизни? Почему мы зачастую постигаем нечто действительно важное в тот момент, когда у нас уже не остаётся ни времени, ни возможности насладиться этим постижением? Почему я не смог разглядеть тебя чуть раньше? Не нашёл времени…?

Время…. Мысли опять возвращаются к тому, с чего начал.

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Сколько себя помню, постоянно пребывал в цейтноте. Всегда, кроме последних трёх месяцев…. Один телефонный звонок, один короткий разговор, один фотоснимок. И всё. И будущего нет. Одна небольшая, но быстро набирающая силу опухоль. И будущего нет…! Один полный сожаления взгляд человека в белоснежном халате. И будущего нет! Одно маленькое, но подавляющее своей безысходностью слово. И будущего нет!!!

Опять смотрю на часы. Этой ночью, лёжа рядом с тобой, я мысленно стою на коленях, протягивая сложенные в мольбе руки к бездушному циферблату. Я ненавижу эти стрелки, эти цифры, эти мерные скачки и удары. Ещё немного и часы в столовой пробьют полночь. Мою последнюю полночь. Отметить, что-ли, столь знаменательное событие?

Но нет! Ни в коем случае! В полночь, под бой часов я буду рядом с тобой, милая. Как в Новый год…. Сколько раз мы вместе встречали Новый год? Шесть? Да, получается шесть раз…. Жаль, что так мало.

Осталось несколько секунд и наступит мой день рождения. Пятьдесят второй год жизни начнётся через несколько скачков длинной стрелки. Он будет совсем недолгим, но пройдёт рядом с тобой. Мы вдвоём – лишь ты и я. Только вдвоём….

Пять…. Четыре…. Три…. Два…. Один….

С днём рождения…! Что можно пожелать самому себе? Даже не знаю, разве что счастья в наступившем году. Это единственное, что у меня ещё может быть. И будет…! Целых шесть часов, целых триста шестьдесят минут счастья…. Можно позавидовать, многим не выпадает и такого.

Я знаю, что ты разделила бы со мной моё счастье, милая. Пусть фальшиво, но разделила. И никто другой не заметил бы этой фальши. Никто, кроме меня. Почему я так уверен в этом? Потому что знаю тебя как никто другой. Даже, пожалуй, лучше, чем ты сама себя знаешь…. Представляю, как бы ты отреагировала, скажи я что-либо подобное…. Обычная милая улыбка, елейный, бархатный голос, мягкое движение головой, обозначающее согласие, и искра – в зелёных, полуприкрытых длинными ресницами чуть раскосых глазах. Маленькая, привычно скрытая в глубине зелёного омута искорка затаённой ненависти и страха. Страха передо мной и перед собой, ведь ты боишься даже собственных чувств, пугаешься проявления эмоций, пытаешься подавить их, чтобы какой-нибудь мимолётный нюанс в голосе или во взгляде вдруг не выдал тебя. И это, пожалуй, единственное, что осталось от тебя прежней. Твой страх…!

Ты не поверишь, девочка моя, но в последнее время я всё чаще и чаще испытываю нечто схожее. И даже в какой-то степени уже свыкся с этими – далеко не симпатичными – ощущениями, но всё же до сих пор не могу принять их как собственные, как ставшую уже неотъемлемой часть самого себя. Слишком чуждо и слишком ново это неподвластное разуму состояние нарастающей как снежный ком слабости. Не представляю, как ты живёшь в подобных кошмарах уже многие годы. Слишком долгие и слишком короткие годы…. Всё слишком…. Всё не так, как хотелось бы, неправильно, несправедливо…. Причём изначально, с самых что ни на есть истоков, с первых мгновений нашей первой встречи….

В последнее время….

Как жутко звучит – «в последнее время». В последнее отведённое мне время…. В последние дни, часы, минуты, секунды…. В последние мгновения моей жизни….

…Часто оборачиваюсь назад и сравниваю тебя настоящую с той, какой ты была шесть лет назад. Не могу определиться – кто лучше. Вернее даже не лучше, а ближе мне самому. Кто из вас – та совсем молоденькая, наивная, деревенская дурочка или же циничная, хладнокровная женщина, привыкшая жить во лжи? Две противоположности, представляющие собой единое целое. Ты изменилась, милая, и в этом целиком и полностью моя заслуга. Моя заслуга и моя вина….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Взгляд вновь цепляется за бронзовый маятник и раскачивается вместе с ним под мерный стук времени. Осталось пять с половиной часов, очень мало для того, чтоб донести до тебя всё, о чём думаю. Всё, что вызывает нестерпимую боль в груди…. Ты не слышишь меня сейчас, милая, но я верю, что старания не пропадут даром. Со временем – с этим проклятым временем – осознание придёт к тебе само и ты поймешь, что значила для меня, поймешь, что двигало мной все эти годы и – быть может – извинишь…. Я верю, что ты когда-нибудь сможешь всё понять и простить в отличие от меня самого. Звучит парадоксально, но я не могу простить себя за то, что сделал с тобой. Могу понять, могу оправдать, но не могу простить. Это мой грех и я заберу его с собой….

Почему я не отправил тебя домой, вернувшись? Почему ты не уехала, а уговорила мою старую, добрую экономку дождаться моего возвращения? Даже не помню сейчас – удивило ли меня твоё присутствие в доме? По-моему – нет. Но, в принципе, это уже не важно….

Как сейчас слышу просьбу предоставить какую-нибудь работу, только не выгонять и не отправлять домой. Нелепые, по детски наивные обещания прилежности и старания, клятвенные заверения в честности и порядочности. Да-да, это всё исходило из твоих уст, милая моя. И жалобы на прошлую жизнь, и страстное нежелание возвращаться в свою деревню, и любовь с первого взгляда к этому «чудесному городу»…. Я выслушал весь этот бред не перебивая, едва сдерживая рвущийся наружу смех, но после…. Мне вдруг стало по-человечески жаль тебя. Твоя наивность умиляла, открытость – забавляла и в то же время беспокоила, но что-то было не так. Я сомневался, предчувствуя какой-то подвох, но не мог облечь возникшие подозрения в нечто материальное, чётко сформулировать витающую подле мысль.

Помнишь – я ответил, что это не твоя жизнь? Что этот город поглотит тебя, потому что ты слишком слаба для него? Что таких как ты город поглощает и перемалывает тысячами, превращая в пыль, смешивая в безликую серую массу? Я помню…. И твои горькие слёзы, и суетливые движения дрожащих рук, бегающих по карманам в поисках носового платка. И свою неожиданную слабину, когда махнул рукой и предложил с завтрашнего дня приступать к своим новым обязанностям….

Как странно…. В моей жизни происходило немало более – казалось бы – важных и заслуживающих внимания событий, но они приходят на память очень редко и разрозненными бледными картинками, в то время как наши с тобой отношения плывут перед глазами подобно хорошо смонтированному кинофильму. В ярких сочных красках, с мельчайшими подробностями, сопровождаясь наизусть заученным текстом. Ты не находишь это удивительным, милая? В последнюю ночь я вспоминаю отрезок судьбы, связанный с тобой, а говорят, что перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Может, моя и ограничивается лишь этим недолгим периодом рядом с тобой, а всё предшествующее – лишь пустое присутствие на грешной земле?

Ты молчишь, лишь тихонько посапываешь в ответ. Ты спишь, милая, тебе можно спать….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

В отличие от меня тебе можно спать, ведь впереди ещё очень много времени. В отличие от меня…. Мне осталось пять часов пятнадцать минут. Забавно, никогда раньше не замечал, что время обладает такой властью над людьми. Беспрекословной, невыносимой по своему гнёту, чудовищной по ярко выраженному ощущению бессилия перед этим самым гнётом властью. Почти такой же, какую я имел над тобой, моя девочка. И почти такой же, какую ты сейчас имеешь надо мной…. Всё обратимо в жизни. К нам всегда возвращается то, что когда-то было отдано. По делам вашим да воздастся вам…. Как просто и как пресыщено смыслом одновременно. Как легко по содержанию и страшно по сути. Я никогда не задумывался об обратимости процессов бытия, а зря…. Очень зря. В голове настырно бьётся ещё одна прочитанная недавно строка: «Кто чем согрешает, тот тем и наказывается». Истина! Неоспоримая, непреложная истина! Как лаконично и как глубоко….

 

Шесть лет назад ты поселилась в моём доме в качестве помощницы. Звучит довольно смешно, ведь ты сама больше чем кто-либо другой нуждалась в этой самой помощи - даже кофе не могла донести до кабинета, не залив при этом разнос и собственный фартук…. Кстати, как смешно ты смотрелась в фартуке – словно школьница, молоденькая, глупенькая школьница…. Однажды ты поинтересовалась – почему прислуга ходит в форме. Я знал, что тебе не нравится чёрное, ниже колен строгое платье и белый накрахмаленный фартук, ты даже ненавидела их, но всё же заставляла себя изо дня в день облачаться в ненавистное одеяние. Потому что уже тогда боялась…. Боялась, что выгоню на улицу за несогласие, за любое мало-мальски заметное проявление характера. Уже тогда в твоей душе поселился и начал обживаться страх. Пока ещё абстрактный, необоснованный, но от того не менее липкий, навязчивый, всепроникающий страх….

Я не удовлетворил твоего любопытства, обронив на ходу какую-то грубость и тем самым породив новую волну всё того же пугливого содрогания. Почему я так сделал? Ты хочешь знать, милая? Сейчас я уже могу объяснить. На самом деле всё просто – изложи я тогда причину, мне пришлось бы воротиться воспоминаниями в далёкое детство. В то время, которое я хотел бы навсегда забыть. В то детство, которого у меня не было….

Будучи сиротой, я воспитывался в детском доме и, с самых ранних лет каждый Божий день познавая на собственной шкуре лишь унижение и ненависть, пренебрежение и беспочвенную злобу, и редко – очень редко – безразличие со стороны окружающих тебя людей, я мечтал. Ничего другого не оставалось, только лишь мечтать о будущем. О том, что когда вырасту, стану очень богатым, о том как вернусь в свой детский дом и все те люди, от которых терпел лишь унижение и боль, перепугаются и будут вымаливать прощение. Я верил, что буду жить в огромном роскошном доме, где будет много комнат и в каждой комнате будет по большому цветному телевизору. Да, именно наличие телевизора – и не одного, а нескольких – являлось для маленького мальчика критерием состоятельности и даже роскоши. Почему так? Потому что в детдоме телевизор являлся ничем иным, кроме как единственной труднодоступной радостью. Редкостным, непродолжительным, но вполне осязаемым проявлением полновесного счастья. Просмотр разрешали только тем, кто хорошо себя ведёт, но таких счастливчиков можно сказать не существовало вовсе - мы жили в слишком жёстких и даже жестоких правилах. А телевизор притягивал…. Ведь как ещё мы могли узнать о существовании другого мира, где люди живут в согласии и зло наказуемо? Где не надо каждый день выворачиваться наизнанку в желании заглушить жгучую ненависть, льющуюся изнутри на всех и вся? Как ещё мы могли понять, что мир не ограничивается панцирной сеткой железной кровати, обшарпанными партами и скрипящими стульями учебных классов да высоким забором спортивной площадки, где мы проводили почти всё свободное время? За забором начинался густой лес, а по другую сторону простирались поля какого-то колхоза, но единственные взрослые, которых мы могли лицезреть – были наши воспитатели, а большая часть обращённых к нам слов – это угрозы и неизменная брань….

Именно по телевизору, во время просмотра какого-то старого чёрно-белого фильма я и увидел прислугу в тёмных платьях и фартуках. Серьёзные, даже хмурые женщины неопределённого возраста в белоснежных фартуках…. Глядя на окружавшую нас вечную грязь и запущенность, я невольно проникся самой настоящей любовью к простым на первый взгляд кускам материи. В то время они символизировали в моём понимании кристальную чистоту и благополучие. Можно с уверенностью заявить, что моё благоговение граничило с фетишизмом, но тогда это была просто-напросто мечта. Спустя многие годы, когда жизнь маленького детдомовца уже кардинально переменилась и он уже построил свою империю, меняя всё, что только можно изменить – свои манеры, привычки и даже – частично – черты характера, он так и не смог избавиться от навязчивой идеи с белоснежными фартуками….

Признаю, что это мой так называемый пунктик, но он мне дорог, потому как напоминает о детских грёзах, которые по прошествии многих лет претворились в жизнь. Благодаря лишь мне самому…. К слову сказать – несколько лет назад я всё же посетил свой бывший детский дом. Вернее то, что от него осталось – в один прекрасный день это пристанище злобы и несправедливости расформировали, детей рассеяли по другим интернатам, а воспитатели…. Кто-то уехал, кто-то вышел на пенсию, кто-то уже умер.... Я не стал их разыскивать.

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Прости, милая, я немного отвлёкся. Остаётся уже менее пяти часов и абсолютно неважно – претворились мои детские мечты в жизнь или же канули в Лету. Важно, что ты рядом и что у меня есть ещё время, которое я хочу посвятить единственно тебе….

Ты морщишь носик…. Что-то приснилось, девочка моя? Как забавно ты сейчас выглядишь – будто маленькая, чем-то недовольная девочка. Этакая привереда, показывающая характер…. Да…, лишь во сне ты позволяешь себе быть настоящей. Ночь позволяет сбросить привычную маску, чтобы хоть какое-то время провести в истинном обличье. И возможно, в этот момент ты счастлива. Дай Бог тебе счастья, милая. И – я знаю – Он даст его тебе. Уже сегодня утром, проснувшись, ты поймешь, что теперь можешь, наконец, быть счастлива. Ты это заслужила…. Выстрадала – в самом что ни на есть прямом смысле этого веского слова. Все эти годы страдание неизменно сопутствовало тебе, рука об руку продвигаясь к сегодняшнему дню. И это тоже моя заслуга и моя вина….

Через полгода, прошедшие со дня нашего знакомства в скверике, я впервые взглянул на тебя как на женщину. Произошло сие знаменательное событие с подачи моего хорошего друга, в довольно откровенных фразах указавшего на твою принадлежность к слабому полу. Безликая домработница начала обретать некую визуальную индивидуальность.

Да, милая, как это ни прискорбно признавать, но сама мысль о тебе как о женщине изначально принадлежала не мне…. Слепец…! Как можно было жить таким слепцом, не замечая того, что являлось смыслом этой самой жизни? Как там изрёк поэт: « …лицом к лицу лица не увидать…». Грустно осознавать собственное упущение, но что поделать.

Что дальше? Дальше я начал присматриваться к тебе, замечая то, на что раньше абсолютно не обращал внимание. Я не имею в виду физиологические особенности, я говорю о твоей сущности. В один прекрасный момент меня посетила шальная мысль, впоследствии воплощённая в реальность благодаря немыслимым усилиям. В чём она состояла? Как я говорил ранее, твоя приспособленность к жизни оставляла желать лучшего. Доверчивость, граничащая с идиотизмом, наивность, покладистость, слепое потакание силе…. Все эти слабости ни в коей мере не вызывали даже маломальского уважения. Скорей наоборот – ты была отвратительна в своей непосредственности, а вечная пугливость – скорей даже трусость – вовсе выводила меня из душевного равновесия. При более пристальном рассмотрении не за что было даже зацепиться – один только подобострастный, щенячий взгляд чего стоил. И я решил….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Как летит время…, осталось четыре часа двадцать семь минут. Я люблю точность во всём, и сам всегда был точен. Всегда, когда это представлялось возможным…. Я создавал свою империю со скрупулёзностью, какой могут позавидовать ювелиры. Камешек за камешком, шаг за шагом, день за днём…. И создал её. Многомиллионное состояние, которым я обязан лишь собственной работоспособности и – отчасти – фортуне, не столь важно как цель, сколь приятно как вполне осязаемый показатель достигнутых высот. А я действительно высоко взлетел – детдомовский мальчишка, выросший в нищете, стал мультимиллионером!

Но прости, милая, я отвлёкся. Поверь – это ни в коей мере не самолюбование, просто иногда хочется вновь почувствовать силу. Мужчина хочет быть сильным – такова его природа….

Нет, это всё не то. Надо отбросить ставшие уже никчемными размышления на тему особенностей мужского характера и вернутся к нам с тобой…. Итак….

Я смотрю ты опять улыбаешься. Чуть-чуть, лишь подрагивающие уголки припухших губ выдают тебя. И я улыбаюсь вместе с тобой. Почему? Почему твоя улыбка порождает внутри меня яркий свет, рвущийся наружу и вызывающий ответную, схожую с первоисточником реакцию? Ведь это означает, что ты имеешь определённую власть надо мной, но сама не ведаешь этого…. Хорошо это или плохо? Не знаю, уже нет времени на обдумывание подобных вопросов….

Итак, я остановился на том, что принял решение. Я возжелал сделать из тебя женщину. Не в смысле красиво приодеть, привлечь парикмахеров, стилистов и тому подобных и создать некое подобие куколки с обложки глянцевого журнала. Нет…! Я захотел создать женщину в самом высоком понимании этого слова. Женщину с большой буквы. Ту, кто сможет повелевать сильными и уверенными в себе мужчинами…. Ту, кто сможет порождать в заплывших жиром сердцах пресытившихся жизнью сибаритов неведомую ранее страсть…. Ту, чьи речи и жесты будут доводить до экстаза самых отъявленных жёноненавистников…. Проще говоря, я захотел создать Идеал. Богиню. Образчик женственности в моём понимании.

Нелепая на первый взгляд идея прочно засела в голове и, вынашивая планы относительно твоего будущего, я всё больше стремился познать тебя настоящую. К чему это привело? Помнишь, как в один прекрасный вечер я услышал о «взаимности в моей несчастной и долгое время неразделённой любви»? Иными словами, ты великодушно согласилась перевести наши отношения в новую, более интимную фазу. По-моему, я никогда в жизни столько не смеялся. Как сейчас перед глазами стоит твоё милое личико, выражающее крайние степени изумления, непонимания и обиды одновременно. А я смеялся…. После, отдышавшись, расставил всё по своим местам, напомнив кто есть кто и указав на некое несоответствие, влекущее за собой определённые условности…. В-общем сделал всё, чтобы основательно разрушить возникшее в твоей головке заблуждение относительно якобы возникших у меня чувств.

Знаешь, милая, о чём я совершенно не подумал в тот момент? О том, что, подводя себя к этому решению, ты также «открывала» меня, вот только наши конечные цели слишком сильно разнились. Желая принять мои чувства, ты по настоящему влюбляла себя в создаваемый образ, а благодаря всё тем же пресловутым слабостям характера довольно легко пришла к желаемому результату. Я видел это – читал во взглядах, которые ты украдкой бросала в мою сторону, слышал в подтексте простых на первый взгляд фраз, ловил в жестах, преисполненных кокетства, и так далее и тому подобное. А будучи ещё ребёнком, не способным резко и кардинально менять взращённое отношение к объекту своего пристрастия, ты так и осталась наедине со своей невыдуманной любовью….

Я ведь даже жалости к тебе не почувствовал. Комизм возникшей ситуации напрочь заглушил во мне элементарное должное уважение к другому человеку. К девушке, распахнувшей передо мной своё юное сердце…. Глупо и бессердечно всё произошло, но это было только начало.

Дальше начался кошмар для тебя, милая. Я начал претворять в жизнь свою сумасбродную идею, ничего не объясняя и не приоткрывая завесы над таинственным обращением, главным действующим лицом которого являлась ты. Некрасиво? Подло? Согласен со всем, что ты можешь сказать по этому поводу, но подумай, как бы я мог объяснить тебе суть моих притязаний? «Я хочу, чтобы ты стала женщиной в моём понимании этого слова…». Звучит как глупая шутка, неправда-ли?

В твоём распоряжении оказались парикмахеры, визажисты, косметологи, модельеры…. Лучшие специалисты в своей области неустанно трудились над перевоплощением гадкого утёнка, кем ты являлась в то время. Помимо внешности даже большее внимание надлежало уделить внутреннему содержанию и за год с небольшим мне всё же удалось обратить неотёсанную деревенщину в прекрасную леди. Да, самую настоящую леди! С изысканными манерами, величавыми, преисполненными грации жестами, способную поддержать великосветскую беседу абсолютно на любую тему и не ударить в грязь лицом в любой ситуации. В то же время у тебя появилось всё, о чём может только мечтать женщина. Всё, кроме….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Проклятое время…. Четыре часа. Осталось всего четыре часа. Как ново это постоянное ощущение обратного отсчёта. Словно кто-то включил таймер и пристально следит за утекающими как вода сквозь пальцы секундами. Утешает одно – что этот «кто-то» - я сам. Получается, что я сам повернул время вспять. Послушай, милая, ведь я подчинил себе время, в тот самый момент, когда принял самое последнее и самое сложное решение в своей жизни. И пусть движение вспять лишь в отношении меня, но оно всё равно движется в сторону нулевой отметки…. Я победил время, вот только не могу и не хочу этим гордиться. Победа, равноценная поражению…..

Какой-то бред в голове. Количество мыслей превалирует над качеством их содержания. Невозможно донести желаемое лишь потому, что сознание опережает бытие. Не удаётся даже толком сформулировать предложение, потому как последующая мысль покрывает предыдущую. Такое бывает – мысли накатывают, словно волны на берег, не успела отойти одна, как её тут же сменяет другая, затем третья и так далее. Хаотичное, лишённое какого-либо ритма движение. Может мозг чувствует, что скоро уйдёт на покой и потому напоследок стремится многократно повысить работоспособность? Отрабатывает впрок…?

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Может остановить часы? Сломать их, вырвать и выкинуть все эти чудовищные шестерёнки, выломать монотонный маятник, изуродовать ненавистные стрелки…? Но разве это поможет? Кого я хочу обмануть? Сделать это лишь для того, чтобы стало легче, чтоб нельзя было следить за временем, отсчитывая неумолимые секунды? Но подобный вандализм по сути производная отчаяния…. Что-что, а уж отчаяние никак не могу к себе примерить….

Что с тобой, милая, ты дрожишь? Показалось? Да…, наверное, показалось. В спальне тепло, ты не могла замёрзнуть. Давай я обниму тебя, прижмусь пока ещё хранящим тепло телом…. Как бы я хотел, чтобы это продолжалось вечно…. Я обожаю запах твоих волос, девочка моя. Они щекочут лицо, но я потерплю. Я потерплю, ведь я умею терпеть. Меня этому научило детство, которого не было….

Господи, как пахнут твои волосы, милая…. Какая ты горячая…, какая нежная у тебя кожа…. Нежный бархат…. Почему я не замечал всего этого раньше? Почему лишь стоя на пороге вечности я начал осознавать как ты прекрасна? Почему только близость исхода толкнула меня к созерцанию очевидного? Почему…? Сколько вопросов и как мало времени на поиски ответов. А сколько всё того же треклятого времени слепо упущено мной? Но давай вернёмся к тебе, девочка моя. Давай я покрепче обниму тебя…, вот так…, и продолжим.

Итак, у тебя появилось всё, о чём только может мечтать женщина, кроме свободы. Ты потеряла самое что ни на есть ценное и стала принадлежать мне целиком и полностью…. Я знаю – всё то время, пока происходило перерождение, ты неустанно размышляла о возможных последствиях эксперимента. А что ещё тебе оставалось делать, кроме как принимать моё безусловное участие в твоей судьбе и тешить себя иллюзиями относительно будущего? Что ты видела в будущем, милая? Я знаю, я сам могу ответить на свой вопрос….

Тем временем я продолжал наблюдать за тобой – пристально, стараясь уловить даже самые незначительные изменения. И находил их, но эти перемены не доставляли желаемого удовлетворения по той простой причине, что затрагивали лишь внешнюю оболочку. Сущность оставалась по-прежнему девственной, нетронутой превращениями…. Единственное, что претерпело изменения – твоё отношение ко мне, своему благодетелю. Я знал, я чувствовал, что ты обожаешь меня, что твоя по детски всепоглощающая любовь заставляет тебя преклоняться перед своим идолом и… бояться его. Да, ты боялась как и прежде, и ничто, никакое воздействие извне не могло изничтожить твоё пресмыкательство и страх.

Признаюсь, в этом есть немалая доля моей вины, ведь моё отношение к тебе даже с натяжкой нельзя было назвать хорошим. Скорей наоборот – вечные придирки, необоснованные упрёки вызывали слёзы у тебя на глазах, выражавших лишь абсолютное непонимание и беспомощность. Я смотрел на предательские слезинки и раздражение нарастало, иногда даже возникало желание ударить тебя, чтоб хоть каким-то образом вызвать такие нужные мне преобразования. Но я никогда даже не попытался этого сделать, ни разу не ударил, хотя – наверное – стоило. Не ради того, чтобы доставить боль, нет, ты и так жила в боли, ещё худшей, чем боль физическая. Не ради унижения или подчинения…. Ради тебя самой, глупенькая. Чтобы ты наконец не выдержала и сбежала домой, в свою забытую Богом деревушку…. Я бы отпустил, если б ты рванула без оглядки, не собрав вещи, в чём была…. Сбежала и спасла тем самым свою податливую душу от липкой грязи страха и унижения. Но ты не сделала этого….

Могу поспорить, ты считала, что я ненавижу тебя. Так ведь, милая? Так…. Выдумывала различные причины, чтоб хоть как-то объяснить самой себе причины этой ненависти…. Ты ошибалась. Я не ненавидел тебя, я презирал твою слабость. То, с каким безучастием ты примерила на себя участь марионетки…, с каким слабодушием ты пошла на заклание, принося себя в жертву моей прихоти…. Почему так происходило? Сейчас уже могу сказать – я узрел в тебе собственные изъяны и презирал тебя, как их носителя….

Да, ты не ослышалась – я слаб. Но никогда не выставлял этого напоказ. Никто не сможет обвинить меня в чём-либо подобном, но именно страх – перед будущим, перед окружающим, перед неизвестностью – заставлял бывшего детдомовца находить в себе силы и бороться за место под солнцем. Именно страх сделал меня тем, кем я сейчас являюсь. И в этом – в наличии подленького чувства внутри – мы с тобой схожи. Разница в том, что я его прятал, затаптывал, старался убить в себе, в то время как ты жила им…. Наш страх является не более чем самым ярким проявлением навязчивого ощущения собственной неполноценности, но это я понял слишком поздно…

Сейчас не обо мне, милая. В себе я уже разобрался….

Мне надо было сделать что-то, чтобы хоть немного ожесточить твоё нежное сердечко. И тут как нельзя кстати подвернулся твой друг-студент.

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

По стене пробежали тени…. Это ветерок через открытую форточку шевелит занавески и их лёгкое движение порождает причудливые фигуры на стене. Такое ощущение, будто нас окружают призраки, вышедшие из мрака. Хорошо, что ты спишь и не видишь их, трусишка…. Не бойся, я не дам тебя в обиду, спи спокойно, милая…. Сегодня полная луна. Никогда раньше не замечал, что луна такая огромная и красивая. Словно живая…. В ней есть что-то притягательное, влекущее, но в то же время запретное, недостижимое, эфемерное. Луна кажется чистой – невинной, девственной, благородной, не осквернённой человеком…. Такой же была и ты до нашей встречи.

Господи, как недавно и как давно это было…. Кажется, только вчера ты сидела на скамейке в скверике и горько рыдала из-за потерянного билета…. Или может, ты уже подсознательно оплакивала своё прошлое? Свою беззаботную, с мелочными проблемами и малозначительными горестями серую прозаичную жизнь, которую и жизнью-то назвать невозможно. Так – безликое, донельзя примитивное существование, но может быть в нём было больше прелести, чем в золотой клетке, уготованной тебе судьбой? Кто знает теперь, кто знает….

Ты ещё помнишь своего студента, милая? Твоя глупая, детская выходка очень дорого обошлась не только тебе самой, но и всем остальным. Извини, что напоминаю, но это требуется для полноты повествования.

В тот момент, когда ты только начала своё становление как Женщина, когда мои фантазии начали материализовываться, воплощаться в реально существующий образ, ты умудрилась влюбиться. И в кого – в обычного студента из второстепенного колледжа. Я был в шоке, честное слово! К тому времени я уже вывел тебя в свет, представил своим знакомым и многим другим людям, чьи имена являются объектом пристального внимания со стороны прессы и телевидения. Мы посещали всевозможные рауты, презентации, выставки, ты стала завсегдатаем самых престижных салонов и магазинов. И всё это без какой-либо отдачи, за «спасибо». Вспомни, ведь тогда я обращал на тебя внимание как на женщину лишь на людях, ты выполняла функции эскорта, не более. Никаких интимных отношений, никакой близости, ничего, кроме лёгкого флирта в присутствии посторонних. Возвращаясь домой мы прекращали этот цирк и расходились по разным комнатам, становясь теми, кем являлись изначально. Да, это было моё условие и мне пришлось довести его до твоего сведения, ведь в моём понимании ты была не более чем новый, интересный и необычный проект, который я тщательно разрабатывал….

Господи, неужели так всё и было…? Сейчас даже не верится, что я мог так черство к тебе относиться. Но – оказывается – мог…! и ведь это было ещё не самым худшим отношением. Вернёмся к студентику. Меня насторожили твои частые отлучки из дома, поздние возвращения, телефонные звонки, которые обрывались на полуслове, стоило мне появиться. Да и твой вид – более чем загадочный – излишняя несвойственная тебе задумчивость, бросавшаяся в глаза рассеянность…. Короче всё, что так или иначе сопутствует душевному томлению.

Я нанял детектива и через трое суток знал всё в мельчайших подробностях. Ты не представляешь, милая, моё состояние в тот момент, когда подтверждающие измену факты легли мне на стол. Даже немного стыдно за те слова, что я обратил в твой адрес, но это были всего лишь цветочки. Мои люди нашли его и привезли в офис. Честно говоря, не понимаю, что ты в нём нашла – довольно невзрачный, серенький мальчишечка, каких миллионы. Он подтвердил всё, что мне уже было известно. Более того, как оказалось, ты даже не скрывала подробности своей личной жизни – юнец знал обо мне и о моём участии в твоей судьбе. Но это было уже не важно…. Я попросил его разорвать порочащую моё имя связь, но парень отказался не раздумывая. Признаюсь, я очень удивился, но, желая всё же решить проблему мирным путём, предложил ему денег. Он вновь отказался, а презрение в его взгляде прямо указало, что он обо мне думает…. Гордец…. И глупец…. Но он действительно любил тебя.

Его отвезли куда-то за город…. Пойми, я не мог попросту пустить подобную проблему на самотёк и делать вид, что ничего не происходит. Знаю – ты не поймёшь, но хотя бы попытайся….. Да, я намеренно попросил сделать фотографии и умышленно же оставил их на письменном столе, чтобы ты увидела. Так и произошло.

Не представляю, что ты испытала в тот момент, но не спорю – жестокость вышла чрезмерной. Наверное, оттого ты и не смогла совладать с нахлынувшими эмоциями и закатила самую настоящую истерику. До сих пор в ушах звучит твой крик, твои страшные по сути, но подходящие по смыслу слова. Как ты меня только не обзывала, стучала кулачками по столу, размазывала по искажённому рыданиями лицу слёзы и дорогую косметику…. Тебя, наконец, прорвало. Честно говоря, я даже не ожидал подобного эффекта. Забыв свой извечный страх, ты дала волю искренним, идущим из самого сердца чувствам…. Жуткая, безобразная сцена. Помню, я даже облил тебя водой из графина, но это не помогло. Накопленный за долгое время гнет хлынул изнутри неудержимым потоком. Ты называла меня чудовищем…. Да, чудовищем я и был – меня не трогали твои слёзы. Вернее – раздражали. Не знаю, чего ты хотела добиться, но результат оказался прямо противоположным. Я также не совладал с собственными эмоциями, только в отличие от тебя моё нутро раздирала неуёмная злость….

Я взял тебя силой. Прямо там же, в кабинете, на чёрном кожаном диване. Помню, как разрывал дорогую одежду с каким-то мстительным остервенением, будто желая вновь наказать тебя. Возможно, так оно и было. Не буду утверждать, что был не в себе, не понимал, что делал и тому подобное – всё понимал, всё осознавал и поступал так намеренно….

Я овладел тобой и… лицом к лицу столкнулся с ненавистью. Твои горящие глаза, твои холодные, безжизненные губы, твоё безвольное податливое тело – всё буквально дышало ненавистью. Но главное – твой взгляд…. Да, девочка моя, твой взгляд. Я запомнил его на всю оставшуюся жизнь и после того, что произошло, он ещё долгое время преследовал меня по пятам. Я ловил его, где бы ни находился, даже когда тебя не было рядом…. Вот и сейчас, по прошествии нескольких лет, отчётливо вижу то ни с чем не соизмеримое по своим масштабам презрение, перемешанное с ненавистью и даже гадливостью, что излучали заплаканные, ярко зелёные от слёз глаза….

Боже, как я хочу, чтобы всего этого не было и в помине, чтобы всё оказалось кошмарным сном, порождённым не в меру буйной фантазией. Но понимаю, что такое невозможно – за всё приходится платить и я несу этот тяжкий крест уже многие годы. Не буду объяснять, что я пережил после, когда осознал суть содеянного, ни к чему. Даже сейчас мельчайшие подробности неумолимо всплывают в памяти. Твоя нагая сгорбленная фигурка на чёрной коже дивана, разорванные, зияющие дырами чулки, тонкие дрожащие руки, сплошь испещрённые красными пятнами, которые впоследствии обратятся в синяки. Что подвигло тебя в тот момент биться в исступлении? Перенесённое унижение? Незримая грязь, облекшая твоё изнеженное тело в назойливый кокон? Или же невыносимое чувство вины…? Перед тем мальчишкой, который тебя любил, перед собой, передо мной? Что?

После, в один момент ты вдруг перестала рыдать и встала с дивана. Подняв взгляд, молча смотрела мне в глаза…. Голая, униженная, но - непокорённая, гордая, прекрасная в своей открытой ненависти…. Что ты хотела увидеть в моих глазах? Раскаяние…? Стыд…? Сострадание…? Что? Всё так же молча ты вышла из кабинета, даже не захватив скомканную на полу разорванную одежду….

Много позже ты призналась, что мальчишка-студент был нужен тебе лишь для того, чтобы вызвать во мне ревность, подвигнуть хоть на какие-то шаги…. Жаль, что ничего нельзя вернуть назад. Не знаю где он сейчас живёт, но я хочу попросить у него прощения. Он действительно тебя любил….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Уже четвёртый час, совсем скоро наступит утро, начнётся новый, не похожий на все предыдущие, день. Главное отличие – в нём уже не будет меня. Мне же осталось меньше трёх часов…. Как странно – чем ближе к исходу, тем менее значительным становится ощущение бега времени. Оно – время – теряет свой первоначальный смысл и уже нет никакого дела до этих проклятых стрелок, до назойливого, приковывавшего внимание маятника. Тихое размеренное тиканье не более чем фон, сопровождающий потерявшее смысл бытие….

Наверное, так и должно быть. Счастливые часов не наблюдают, а я счастлив. Рядом с тобой, обнимая твоё горячее тело, чувствуя запах твоих волос, слыша спокойное дыхание любимого человека – я счастлив. Никогда раньше даже подумать не смел, что такое возможно, что когда-то почувствую ту самую окрылённость, заставляющую людей писать стихи, искренне радоваться каждому дню этой недолгой жизни, ликовать в душе от одной только мысли о любимом человеке…. Очень чудно и непривычно это состояние, и я обязан его постижением только тебе, моя девочка. Дай Бог каждому испытать то, что чувствую я…. Жаль, что к общей эйфории немного примешивается грусть. Отчего мне грустно? Наверное оттого, что не умел так любить раньше. Оттого что почти прожил жизнь, но так и не осознал её истинного предназначения – возможности любить. Ведь не будь тебя, не появись ты на закате моих дней, я бы так и почил слепцом, не изведавшим страсть, нежность, самоотречение во имя любви…. Я бы ни за что не узнал, как невыносимо приятно открывать свою душу другому человеку, ничего не требуя взамен…. Но как же долго я шёл к этому познанию…. Сколько ошибок – незначительных и неимоверно тягостных – сопровождали сей тернистый путь…. Сколько людей пало невинными жертвами, возложенными на алтарь любви. Так было всегда, во все времена, но этот факт почему-то не приносит успокоения. Наверное потому, что я привык отвечать за свои слова и поступки. Пусть другие не задумываясь ни на секунду пытаются вершить чьи-то судьбы, но не я. Я готов держать ответ перед Высшим судом. И уже скоро, очень скоро….

В тот поистине чёрный день ты осознала, насколько принадлежишь мне. Не спорю, количество и тем более содержание событий могли переломить любую, даже очень сильную натуру, а ты ни в коей мере не являлась таковой. Почему ты не ушла? Что тебя в очередной раз удержало, милая? …Спасибо тебе за твою слабость….

Внутри тебя наконец-то зародилось то, чего я долго добивался. Не знаю, каких моральных и физических усилий стоило прощание со сказкой, которую до этого дня рисовало твоё живое воображение; сколько ночей без сна, заливая горячими слезами подушку, ты провела, прежде чем юное сердце отвердело…. Ты приняла реальность такой, какая она есть и ужаснулась, но затаила ужас глубоко внутри, не выпуская на обозрение. Вот оно – то, чего я хотел, вот только радость от достигнутого результата вышла какой-то скомканной…. Что-то неуловимое довлело надо мной и мешало насладиться маленьким успехом…. Что именно это было – мне тогда не удалось понять, осмысление пришло значительно позже….

С того самого дня ты начала меняться, милая. Молоденькая, наивная простушка покидала обжитое за многие годы тело, чтобы уступить место Женщине. Не только внешность, но и твой внутренний мир начал обретать новые, немыслимые ранее в отношении тебя черты. Сколько открытий, сколько новшеств ещё ожидало меня впереди, но больше всего в память врезались первые шаги на новом поприще…. Первые оттенки высокомерия в голосе, первые проблески неразвитого ещё «эго», первое нечаянное проявление здорового цинизма, первая ложь и первая фальшь…. О, ты быстро поняла себе настоящую цену и усердно поднимала планку всё выше и выше. Я не ошибся в тебе и моё сердце разрывалось от гордости в те моменты, когда я ловил завистливые взгляды своих знакомых. И виной этому была ты…. Их жёны и любовницы мечтали завести с тобой знакомство, набивались в подружки, подражали тебе, изгаляясь самым немыслимым образом. Они пытались слепо вторить Богине…!

И эту самую Богиню создал я! Разве можно было не гордиться тобой, милая? Но именно неуёмное тщеславие, непомерная хвастливость – не знаю что ещё – подвигло меня на чудовищный, по сути, шаг. Помнишь…? Я подарил тебя на день рождения своему другу. Всего на одну ночь, но….

Ты сама видела, как он был счастлив…. Взрослый мужчина, обладатель огромного состояния, способный купить себе любовь множества женщин, был счастлив как ребёнок. Его восторженный, похотливый взгляд раздевал свой подарок на месте и немалых усилий стоило удержать взрослого солидного мужчину в рамках приличий….

А я в это время наблюдал за тобой. Всем своим видом ты выражала абсолютное неверие в саму возможность подобной дикости. В твоей маленькой, обрамлённой искусно уложенными локонами головке, никак не укладывалось мысль, что всё это происходит на самом деле, что тебя в буквальном смысле подарили, словно некую бездушную вещь…. Я ловил твой взгляд – побитой, преданной любимым хозяином собаки. Как так, за что…? Что я такого сделала, что меня отдают чужаку? Чем заслужила…? В один момент мне почему-то показалось, что ты уже приняла саму ситуацию как нечто вполне возможное, но мучилась лишь разгадкой причин, спровоцировавших меня на этот шаг. Я был в шоке, в самом настоящем шоке…. Внешне ты держалась так, словно ничего не произошло. Первая оторопь, парализовавшая твои члены, быстро прошла и уже ничто не могло поколебать идеальные черты очаровательного личика, скомкать грацию движений, благородство манер…. Казалось, ты окончательно приняла всё происходящее как нечто само собой разумеющееся и обыденное, не заслуживающее даже толики твоих переживаний….

Так могло показаться другим, но не мне. Я видел, что происходит на самом деле, но даже не попытался обратить в шутку свой чудовищный поступок, хотя мог это сделать и прекрасно осознавал, что ты неустанно ждёшь этого…. Но только вернувшись домой и пребывая в одиночестве, я вдруг понял, что не нахожу себе места. Что-то происходило со мной, что-то мешало наслаждаться тишиной и покоем в личных, вдруг показавшихся мне пустыми апартаментах. Я ещё не понимал, но уже подсознательно чувствовал, что это самое «что-то» напрямую связано с тобой. Но что это было? Жадность собственника, на чьё имущество в этот момент готов был покуситься посторонний? Или же нечто иное, что сейчас в полной мере разрывает мне сердце от одних только воспоминаний?

Ты помнишь, как я появился в самый последний момент? Даже оттого, что увидел, защемило в груди. Ты целовала его – бездушно, отрешенно, будто мимоходом, а он пытался задрать на тебе юбку. Невыносимая тяжесть вдруг заполонила мне желудок, стало трудно дышать, но меня подтолкнуло вперёд это впервые изведанное ощущение. Буквально вырвав из грязных лап предвкушающего незабываемую ночь мужлана, я выставил тебя за дверь. Как сейчас помню непонимание и обиду на его удивлённом лице и слёзы благодарности и даже… счастья...? в твоих глазах…. Не так важно, о чём мы говорили с ним за закрытыми дверями – в тот вечер я потерял друга, но сохранил тебя, и ничуть не жалею об этом, милая….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

Не хочу смотреть на часы, но всё же придётся. Я должен контролировать время, чтобы успеть объяснить тебе всё, девочка моя….

Всего полтора часа…?! Господи, неужели осталось так мало? Я думал, что эта ночь продлится намного дольше, чем другие, но получается всё наоборот….

Господи, всё в твоей власти…! Останови время!!! продли эту ночь, позволь мне сполна насладиться ей перед уходом…. Я никогда ничего не просил у тебя, Господи, так выслушай меня хоть раз! Мне нужна лишь одна ночь, всего несколько часов…. Ведь это так мало по сравнению с тем, что просят у тебя другие. Всё, мне больше ничего не надо, я приду к Тебе. Но сейчас подари мне ещё немного времени, Господи…!!!

Прости, милая, вырвалось…. Хотел про себя помолиться, а оно вон как получилось. Видимо нервы сдают. А Он не слышит….

Тебе мешает моя рука? Я уберу…. Интересно, неужели и во сне, в том состоянии, когда невозможно лгать и притворяться, мои прикосновения так же неприятны тебе, как и наяву? Неужели от былой любви не осталось и следа? Скорей всего - так и есть. Вот уж действительно – от любви до ненависти – один шаг. И я помог его сделать, сам подтолкнул вперёд, бережно ведя под локоток…. Чудовище….

А ты опять улыбаешься…. Я уже почти забыл твою настоящую улыбку – не ту фальшивую, натянутую гримаску, которую ты выдаёшь за чистую монету, одаривая ей назойливых поклонников, а вот такую как сейчас…. Чистую, трогательную, живую…. Очень хочется знать её истоки, заглянуть в твои прекрасные грёзы…. И ещё очень хочется прикоснуться губами к моим любимым впадинкам над ключицами…. Или вот к этому пульсирующему голубоватому ручейку на нежной шейке…. Ты спишь, но жизнь продолжает бить ключом в преисполненном неги теле. В отличие от меня…. Уже скоро моё сердце перестанет вот так толкать кровь, уже скоро моя кровь остынет, а члены обретут небывалую доселе твёрдость, уже скоро мой жадный до тебя взгляд потухнет…. Уже скоро.

Но сейчас моё сердце – моё бедное сердце – горит огнём, и причиной пожара – любовь к тебе, моя девочка. Моя – теперь уже взаправду несчастная и неразделённая, но чистая любовь к тебе. Я рад, что хоть отчасти успел насладиться этим великим чувством. Лучше поздно, чем никогда.

Не знаю – есть ли смысл рассказывать дальше? Ты и сама прекрасно знаешь свою жизнь все эти годы. В то время, когда другие боготворили тебя, наперебой расхваливали твоё благородство, пели дифирамбы твоей красоте и женственности, я…. Нет, я уже не презирал тебя. И пусть всё ещё замечал глубоко сокрытые, не заметные постороннему взгляду слабости, пусть ещё чувствовал твой подкожный страх, исходящий из самого сердца, но я гордился тобой. Своим творением, своим детищем, своим удачным вложением…. Желая ещё более усовершенствовать твою сущность, более приспособить твой внутренний мирок к окружающей несправедливости, цинизму и даже жестокости, я слепо продолжал начатое дело. Какой результат мне был нужен? Сейчас даже не понимаю, в чём видел собственные критерии совершенства….

Да, я не остановился на достигнутом. Видимо, это у меня в крови, выработалось с годами. Так же как и прежде я продолжал морально унижать тебя, оскорблять, втаптывая в грязь и без того мизерное чувство собственного достоинства. И пусть уже не испытывал былого удовлетворения от своих маленьких побед, пусть уже одёргивал себя, когда чувствовал, что перегибаю палку, но не мог по-другому. Хочешь знать почему? Хочешь, девочка моя, конечно хочешь…. Ты всегда пыталась понять мотивы моей необоснованной злобы.

Помимо глупого и необъяснимого желания добиться какого-то иллюзорного совершенства появилась и другая, более весомая причина. Всё просто, всё слишком просто. В один прекрасный день наступило прозрение и – довольно неожиданно для себя самого – я осознал что влюбился. Это новое, неведомое мне ранее чувство возникло внезапно и тут же стало нарастать, изо дня в день лишь добавляя обороты. Что-то схожее с полётом по спирали…. Я начал улавливать в давно заученных наизусть чертах новые, влекущие своей неповторимостью оттенки; замечать то, что раньше не удавалось обнаружить по причине душевной слепоты; начал жить этими маленькими открытиями. Но в то же самое время пытался заглушить в себе это самое новое, загубить на корню, не дав поднять слабенькую ещё головку, но ничего не вышло. Парадокс – я создал Женщину, но оказался совершенно неподготовлен к встрече с ней. Свежие чувства пугали своей новизной, и, желая скрыть овладевавшее мной смятение, я каждый день неустанно надевал привычную уже защитную маску необоснованной агрессии. А что мне оставалось делать? Солидный мужчина, которому уже перевалило за пятьдесят и виски посеребрило сединой, должен был бегать за молоденькой девушкой как влюблённый мальчишка? Да, мне хотелось этого, я желал плюнуть на все условности и открыться, но тут уже твоя предупредительная холодная вежливость сдерживала возможные порывы. Замкнутый круг! Я стал жертвой собственного творения…! Моё детище обрело надо мной власть, пока ещё незначительную, не заметную на первый взгляд, но постоянно и неуклонно прогрессирующую. Можно сказать, что, открывая тебя, извлекая на свет самые потаённые стороны твоего естества, я сам заблудился в лабиринте неведомых прежде откровений. Да-да, милая моя, можно сказать - я заблудился в тебе…. Чувствуя, что больше не в силах бороться, признал поражение. И ты могла понять это, милая, у тебя была возможность. Помнишь, как я решил подарить тебе букет цветов? Я уже протянул его - молча, как-то поспешно, неловко, а ты растерялась. Долго стояла, силясь изобразить подобие улыбки и не решаясь взять розы, а потом неожиданно заплакала и выбежала из комнаты. Почему? Я как последний идиот мял в руках ставший вдруг ненавистным ярко-алый букет и недоумевал. Всё, что угодно, но только не слёзы…. Что вызвало твои слёзы, милая? Я не спросил, а ты не сочла нужным утруждать себя объяснением, мы оба сделали вид, будто ничего не произошло. Но для себя я внезапно понял, что никого ближе, чем ты, у меня не было, нет, и не будет….

Сколько времени мы так прожили? Почти год сплошных недомолвок, догадок, подозрений…. Даже в постели, в редкие ночи любви вдруг отдавшись во власть чувствам, после пытались оправдать себя утомительным, назойливым молчанием, стыдливо пряча взгляды. Что мы скрывали? Зачем? Зачем, милая…?

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

А время не стоит на месте. Время – палач…. Я ненавижу его, но вынужден подчиниться. Время – Бог. И он нуждается в жертвоприношении. Он требует крови и плоти. Чтобы восполнить свои силы. Ему нужны силы, чтобы вечно двигаться в одном-единственном направлении – вперёд, до бесконечности….

Мне очень хочется разбудить тебя, милая. Лишь для того, чтобы услышать твой голос, чтобы вновь посмотреть в зелёный омут любимых глаз. Я хочу сказать тебе о своей любви, девочка моя! Проснись, милая, умоляю – проснись…! Открой, подними веки, просто посмотри на меня как ты любишь это делать – долго, почти не моргая, печально и мудро…. Я возьму с собой твой взгляд туда, откуда не возвращаются…. Я возьму его, как беру твой голос, твой запах, твоё тепло…. Мне будет не хватать его, любимая, мне уже его не хватает…!

Но нет…. Не надо. Не просыпайся. Что это со мной, о чём я говорю? Не иначе как бред. Я начал заговариваться…. Осталось всего полчаса, плюс-минус пару минут. Во всяком случае, так обещал аптекарь, изготовивший по моей просьбе медленный яд. Я принял капсулу перед тем как лечь и….

Зачем я это сделал? Ты не поймёшь, родная. А я не смогу объяснить. Чтобы понять. Надо знать меня также, как я узнал тебя, но это невозможно. Да и поздно уже…. Слишком поздно. Всё же попытаюсь объяснить. Три месяца назад у меня обнаружили рак. Частые головные боли заставили меня обратиться к лечащему врачу и в итоге…. Сначала лишь подозрение, но специально собранный консилиум подтвердил наличие опухоли. Она – эта маленькая злобная тварь – уже затронула мозг. Именно по этой причине я старался последнее время не выходить из дома – приступ мог начаться в любую секунду. Мой доктор чуть ли не под пытками рассказал мне, что последствия криза будут необратимы. Сказал, что есть шанс остаться в живых, я смогу как раньше есть, пить, дышать, но…. Лишь только в инвалидной коляске. Ты можешь представить себе эту грустную картину? Вот и я не смог…. Вернее, мне удалось вообразить безликую старческую фигуру, мирно почивающую в удобном кресле на колёсиках в ожидании следующего криза, но это был уже не я! Не могу, не хочу допустить подобного. В любой момент моя жизнь могла кардинально перемениться, но что дальше? Жить как растение? Кто бы мог взять на себя смелость прибегнуть к эвтаназии? Ты? Сомневаюсь…. Уж лучше сразу, не оставляя себе ни единого шанса, чем вот так…. Представляю фальшивую грусть окружающих меня всю жизнь подхалимов…. Ещё бы – был такой сильный, могущественный, а теперь – ничто…. Не могу доставить им удовольствие лицезреть мою беспомощность. Да, чуть не забыл! Я оставил тебе всё, что у меня есть. Теперь ты сказочно богата, девочка моя. И теперь – я знаю, уверен – ты готова к этому. Я добился своего, вот только сомневаюсь, что мне это было нужно. Эту партию я проиграл подчистую…. А ты – ты выиграла…. Уже сегодня утром ты проснёшься совершенно другим человеком, милая. Живи как знаешь, но прошу об одном – не потеряй окончательно себя прежнюю, ту милую, наивную, чудесную девочку. Спрячь её поглубже, но сохрани…. А я рад хоть немного искупить свою вину перед ней….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так….

«Что-то случилось? Что с тобой?»

Чей это голос? Откуда он исходит? Этот вопрос я задал тебе в скверике, возле вокзала. Вернее, не тебе, милая, а той маленькой девочке…. Она плакала, ей было страшно….

И мне страшно…. Глаза начинают слипаться, но я не хочу спать. Я хочу быть с тобой, милая…. Я люблю тебя. А ты ненавидишь меня…. Не надо…. Прости, меня, я знаю, ты сможешь простить…. Дай мне свою руку, девочка моя…. Какая у тебя горячая рука….

«Скоро ночь. Не страшно?»

Как быстро темнеет…. Скоро станет совсем темно. И страшно…. Но я не боюсь, ты рядом и я не боюсь…. Я люблю тебя, а ты меня ненавидишь…. Так и надо, я это заслужил. Да, родная, я это заслужил…. Как холодно…. Очень холодно…. Ты убрала руку? Я не чувствую твоих пальчиков, милая…. Почему?

И почему так громко бьют часы? Громко и долго…. Это не наши часы, у нас таких не было! Похожи на колокола и тоже отсчитывают время…. Что это за время? оно тоже какое-то странное…. Медленное, тягучее, безжизненное время….

Согрей меня, милая…. Пожалуйста, согрей. Своей любовью, хоть немного…. Да, вот так вот, спасибо, родная моя…. Ночь уже прошла и я вижу свет. Яркий, невозможно яркий…. Но почему он разлучает нас с тобой…?! Зачем? Я не хочу этого, ведь я люблю тебя…! Я очень люблю тебя и всегда буду любить…!

«Пошли. Не бойся….»

Я не боюсь….

Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…. Тик-так…………….

 

В тесном кругу столпившихся вокруг огромной кровати ангелов, всё это время заворожено внимавших исповеди новоявленного самоубийцы, возникло неуверенное движение, но в то же мгновение поистине гробовую тишину нарушил спокойный, очень властный голос:

- Оставьте его.

- Да будет воля Твоя, - одновременно почтительно вещали ангелы в ответ и немедленно расступились. Многие тут же начали покидать ставшую неуютной спальню, неслышно просачиваясь сквозь блеклый рисунок стен. Они уходили молча и как-то незаметно мы с Изабель вскоре остались одни. Тяжёлая, страшная, невыносимая тишина окружила нас. Я неотрывно смотрел на широкую, застеленную дорогим бельём кровать, на которой покоились два тела – спящей девушки и уже мёртвого мужчины. Новоявленный призрак, только что покинувший грешную обитель по собственной воле, сидел на краешке кровати и любовно кроткими движениями бесплотной руки гладил безмятежное лицо любимой. Как выходя из тела, так и сейчас, он совершенно не обращал внимание на присутствие посторонних. Я же – немного опомнившись от услышанного в этой маленькой комнате – обернулся к Изабель. Что это? Мне показалось или на бледной щеке моей спутницы действительно блеснула слезинка? Сверкнув на мгновение в тусклом свете луны, загадочная росинка тут же пропала, оставив меня в сомнениях…. Спросить у ангела я постеснялся, да и много других, более волнующих на этот момент вопросов буквально срывались с языка.

- Вы могли бы его остановить? – спросил я и сам испугался звука своего голоса. Липкая тишина внезапно была разорвана хриплыми, дрожащими звуками далёкого эха.

Изабель кивнула. Не отводя взгляда от спящей девушки, негромко произнесла:

- Могли…. Всё в руках Господа. И наши жизни тоже….

Впервые Изабель упомянула Бога, но я не обратил должного внимания на то, с каким пиететом она произнесла Его имя. А надо было бы…, но мои мысли уже переключились на первопричину, повлёкшую за собой смерть несчастного.

- Значит, и болезнь можно было излечить? Или даже не допустить? Так получается?

Изабель посмотрела на меня с недоумением, которое явно читалось в голубых глазах.

- Конечно…. Но к чему ты клонишь, Марк?

Я замялся. Уже не в первый раз я столкнулся с необъяснимой – с моей точки зрения – лояльностью ангелов-хранителей. Может они просто привыкли к смерти и смотрят на это как на нечто обыденное? Возникло желание отчитать Изабель за бездействие, граничащее в моих – неискушённых созерцанием чужого исхода – глазах с преступлением, но, не желая идти на конфликт с ангелом, я лишь позволил себе осторожно поинтересоваться:

- Если в ваших силах не допустить подобное, то почему вы ничего не делаете? Разве сущность ангела-хранителя не подразумевает под собой постоянную заботу о здоровье и жизни человека?

Изабель снисходительно, лишь уголками губ, улыбнулась.

- Конечно подразумевает, Марк. Но на всё воля Божья и мы не можем прекословить Ему. Я понимаю, что тебя мучает, но посмотри на всё происходящее с другой стороны, - она на несколько секунд задумалась, будто подыскивая надлежащие слова. Затем, неспешно поведя рукой, указала на новоявленного призрака. – Болезнь, ниспосланная ему свыше, подтолкнула этого несчастного к анализу своей собственной жизни. Своих поступков, слов…. Своих чувств, наконец…. Каждый из вас идёт к осознанию своим путём и для кого-то эта стезя ровная и гладкая, а для кого-то – терниста и разбита. Многое зависит от того, сколь велико желание ведомого что-либо изменить в себе…. Насколько он готов к этим переменам…. Возьмём, к примеру, нашего нового знакомого. Вспомни его слова, Марк. Он жалел о том, что любовь пришла к нему слишком поздно; о том, что не умел так любить раньше…. А что мешало ему открыть для любви своё сердце? Не знаешь?

Я покачал головой. Чужая душа – потёмки, даже если она сидит сейчас рядом….

- Злоба, Марк. На всех и вся…. И эта злоба, берущая истоки из детства, пожирала его изнутри. Нужен был толчок, нечто из ряда вон выходящее, чтобы он смог преодолеть свои страхи. Я согласна, то, что произошло на первый взгляд ужасно, но - поверь, Марк – это единичный случай. Вспомни – по делам вашим да воздастся вам….

Я промолчал, хотя видел, что ангел ожидает моей реакции. Глядя на мужчину, я испытывал жалость к нему. Этот почти уже старик, всю жизнь потакавший своим страхам, но всё же нашедший в себе силы противостоять им, был мне однозначно симпатичен. Неужели нельзя было как-то иначе заставить его прозреть? Не придумав ничего подходящего, я перекинулся мыслями на девушку:

- А за что ей такие муки? Ведь она-то – а я почему-то уверен в этом - любила, почему не продлить её счастье быть рядом с ним?

- Ты прав, Марк. Она действительно полюбила его, но произошло это во многом благодаря личным фантазиям и желаниям, то есть по существу бедная девушка влюбилась в созданный собственным воображением фантом. Пройдёт время и она встретит другого и также полюбит его. Вернее - по-другому, не через боль и страдания, а тихой, умиротворённой любовью. Родит двоих детей – мальчика и девочку. Мальчика, кстати, назовёт его именем. Но это будет после. Она будет счастлива, потому как сполна заслужила это счастье. Единственное, что будет постоянно напоминать обо всём приключившемся с ней ранее – это сама ночь. Она перестанет любить ночь, потому что однажды эта самая ночь принесла за собой страшную боль невосполнимой утраты и тяжкую печать вынужденного одиночества….

Перестанет любить ночь – ничего удивительного…! Однако Изабель так и не ответила на мой вопрос, но я не стал повторяться. Всё то время, пока она предрекала будущее мирно спящей красавицы, я чувствовал, как меня буквально гложет одна-единственная мысль. И решился:

- Изабель, скажи мне…. Почему всё-таки Он допустил смерть этого несчастного? Как же тогда понимать – «всемилостив и всепрощающ…»? – всё же не удержался я от неуместной иронии.

- Прекрати немедленно, Марк! – светлые глаза ангела на мгновение вспыхнули ярким огнём праведного негодования. – Ему была ниспослана величайшая милость – возможность любить! Ты считаешь, что этого мало? Разве сие не есть прощение? Тот, кто всю жизнь прожил во грехе – умер счастливым…. Что это, по-твоему, если не благодать, дарованная Богом? Ты посмел язвить, но разве есть в твоём сердце сомнение тому, что Господь милосерд и сострадателен?

Изабель замолчала, а я прислушался к голосу своего сердца. Прогоняя в памяти только что прослушанную исповедь, я вызывал в памяти отдельные, наиболее характеризующие покойного отрывки и гневные слова ангела обретали всё более неподлежащий сомнению смысл. Не знаю, как объяснить, но я почувствовал ту незримую благодать, словно она обратилась некой материей, любовно окутавшей печального призрака…. Мне стало нестерпимо стыдно за высказанною ранее ироничное замечание и Изабель прочитала моё состояние.

- Ничего страшного, Марк, не казни себя. Человек живёт сомнениями, а ты всё-таки ещё человек. Не важно каков твой путь, важно – куда он ведёт…. Пройдёт немало времени, прежде чем ты постигнешь Истину, но в один прекрасный день ты придёшь к ней. Не многим дано познать Истину, но ты – избранный. Никогда не забывай об этом….

Ангел в очередной раз напомнил о моей исключительности, и я не выдержал:

- Но почему я? Что во мне есть такого, что выбор пал именно на меня?

Изабель – не ответив – кивком указала на кровать. Девушка просыпалась. Близилась развязка….

Потянувшись всем телом, она издала протяжный, преисполненный удовольствия негромкий стон и ладошками потёрла заспанные, не желающие открываться глаза. За окном рассвело и льющийся в комнату свет раздражал потянутый маревом ночного мрака взор. Чуть приоткрыв веки, она несколько секунд привыкала к бликам утреннего солнца, затем ресницы дрогнули и распахнулись, обнажая зелёные омуты глаз. Мило улыбнувшись посетившей её мысли, девушка рывком села на край кровати и опустила ноги, нащупывая яркие, из искусственного меха тапочки. Сидевший возле неё призрак испуганно метнулся в сторону, видимо не привыкнув и даже ещё не осознав своего нового обличия. Вновь сладко потянувшись, красавица провела рукой по волосам, поправляя сбившуюся за ночь причёску. Неожиданно хрупкая кисть застыла и в то же мгновение девушка резко обернулась, будто почувствовав присутствие постороннего в спальне, где привыкла находиться одна. Первой реакцией, отразившейся на милом, свежем после сна личике, было удивление. Но оно длилось недолго – вслед за удивлением пришло понимание. Лежащий на кровати мужчина выглядел довольно обыкновенно, если не брать во внимание излишнюю бледность абсолютно спокойного лица….

Девушка застыла на месте, всё ещё сомневаясь в осенивших её догадках и не решаясь проверить их. Ярко-розовые линии губ заметно подрагивали – то ли от страха, то ли в желании окликнуть спящего, и пока она собиралась с силами, из столовой раздался необычно громкий, отчётливый бой часов. И в то же мгновение тишину спальни разорвал истошный крик Женщины….

Не хочу описывать стенания поражённой ужасом девушки, тем более что я больше наблюдал за притаившимся в углу призраком. Мужчина неотрывно смотрел на бившуюся в рыданиях возлюбленную и его бледное, почти прозрачное лицо явно отражало невыносимую муку. Только сейчас он понял то, что не смел даже предположить при жизни. Его Богиня, его несчастная жертва не смотря ни на что любила своего мучителя! Сейчас, в пустой комнате, наедине с бездыханным телом не имело никакого смысла притворяться и лгать, однако же горе красавицы было более чем очевидно. Её мокрые от слёз ладони хватали его руки, будто желая через них вернуть покинувшее тело тепло; дрожащие искусанные губы взахлёб исторгали молитвы и горькие слова любви; ярко-зелёные широко раскрытые глаза неотрывно смотрели на тело, силясь уловить хоть какой-нибудь намёк на жизнь…. Всё было тщетно и в какой-то момент, осознав необратимость произошедшего, девушка закрыла лицо ладонями и уже тихо, жалостливо заплакала от охватившего её ощущения безысходности….

Призрак неуверенно приблизился и сел рядом. Глядя на любимую, он силился погладить её по головке бесплотной ладонью, но лишь добавлял себе страдания, осознавая невыполнимость желаемого….

- Пойдём, Марк…, - грустный напев ангела оторвал меня от созерцания чужого горя, и я был благодарен Изабель за это. Не знаю что чувствовала она, но моё сердце разрывалось от бесконечной жалости к этим несчастным. Причём одинаково по отношению к обоим, без каких-либо предпочтений. Я поймал себя на мысли, что даже не рассматриваю их по отдельности – молодая, красивая, живая девушка и седовласый, солидный, переступивший последнюю черту мужчина являлись единым, порождённым любовью организмом….

Мы покинули комнату так же тихо, как и другие, ушедшие ранее ангелы. Находясь под впечатлением очень трудно было найти подходящие для зачина беседы слова и мы с ангелом не сговариваясь предпочли молчание неуместным сейчас разговорам. Изабель, пребывая в глубокой задумчивости, взмахом руки показала направление. Наш новый путь лежал на восток….

 

Я не знаю, сколько времени занял перелёт и где мы приземлились – всё это время я слепо шествовал за ангелом под лазурной гладью небосвода. Пролетая над маленькой деревушкой Изабель неожиданно опустилась на крышу бревенчатого дома и, усевшись прямо на резной конёк, обхватила колени руками. Уткнувшись подбородком в коленные чашечки и обратив преисполненный вселенской грусти взгляд в сторону далёкого горизонта, она словно отрешилась от происходящего, всецело предавшись тягостным размышлениям. Примостившись рядом, я украдкой разглядывал печального ангела, и в какой-то момент в сознании опять возникло уже знакомое ощущение непонятной и необъяснимой близости к этой женщине. Я был уверен, что уже когда-то видел это непритворное выражение скорби на прекрасном лице; эту ссутуленную - словно в попытке сжаться, спрятаться, уйти от реальности – ослабленную горем фигурку; эти тонкие, точёные руки, обхватившие узкие коленки…. Я поймал себя на том, что в данную минуту испытываю непреодолимое желание пожалеть её, поддержать, каким-нибудь образом дать ей понять, что она не одна – что я рядом и готов разделить её печаль. Видимо прочитав сумбурные мысли, Изабель обратила взгляд в мою сторону и её бескровные губы тронула улыбка.

- Спасибо, Марк….

- За что?

- За нежность, за понимание, за то, что ты такой, какой есть …. За всё спасибо…, - в её голосе прозвучали оттенки неподдельной гордости. Я не мог поверить – ангел гордится своим ведомым…?! Неужели подобное возможно?

- А почему бы и нет? Ничто человеческое нам не чуждо. Или ты забыл, что мы такие же люди, только уже в несколько ином обличии? – губы Изабель вновь тронула улыбка, но глаза по-прежнему оставались грустны. – Я понимаю, что в это верится с трудом, но было время, когда мы также как и все смертные жили на этой грешной земле, также изо дня в день влачили своё насыщенное мелочными проблемами существование, также плакали и радовались, любили и ненавидели, были бесконечно счастливы или же нестерпимо страдали…. И, так же как и вы, не задумывались о будущем, о смерти, о жизни после смерти…. Всё было так же и в то же время иначе.

- А в чём иначе? Вы тоже были избранными? – посетила меня догадка, но снисходительный взгляд ангела тут же разрушил начинающую разрастаться в моей голове теорию.

- Нет, не были. Просто каждому человеку кажется, что его собственная жизнь не идёт ни в какое сравнение с жизнью других людей. Если он счастлив, то как ни кто иной на всём белом свете, если горе пришло, то также небывалых размеров. Чужие чувства всегда уступают перед собственными по своей значимости и потому сопереживание самому себе проистекает намного тяжелее и глубже. Поверь мне, редко кому при жизни удаётся соизмерять свои чувства с чувствами других, и как бы искренне не звучали слова – «…как я тебя понимаю…» - всё же они далеки от действительности. Говорящий подобное человек понимает не тебя, а себя самого, окажись он на твоём месте. Не более….

- Получается что все мы сплошь эгоисты, не способные либо не желающие понять ближнего? – не удержался я от язвительного комментария. Признаюсь, рассуждения ангела о человеческой сущности стали для меня неприятным открытием хотя бы потому, что своё собственное сострадание чужому горю я считал абсолютно искренним. Хотя – если говорить начистоту – разделять чью-то радость мне нравилось намного больше.

- Ни в коей мере…. Не пойми меня превратно, Марк, но не зря ведь говорится – чужая душа – потёмки…. Ты не можешь осознать всю глубину чувств собеседника, всю подноготную их появления, наблюдая лишь то, что выносится на поверхность. И не факт, что эти самые выставленные напоказ чувства – искренни.

После такого заявления мне не оставалось ничего другого кроме как согласиться. Человеку свойственно лицемерие, хотя истоки, как и причины его проявления, могут существенно разниться – начиная с врождённой застенчивости и заканчивая развитой со временем лживостью. Многие люди скрывают истинные чувства, пребывая в плену внутренних страхов перед возможной реакцией на откровенность, причём реакцией не только со стороны возможного оппонента, но и своей собственной….

Я вновь бросил взгляд на Изабель, которая так и пребывала в глубокой задумчивости. Относительно ангела я ничуть не сомневался, что Изабель далеко не так откровенна, как бы мне этого хотелось. Все мои расспросы о её прошлой жизни заканчивались одним и тем же – либо откладывались на довольно расплывчатое «после», либо вовсе оставались без ответа. В последнее время, помимо привычной уже недоговорённости, мне всё чаще стало казаться, что Изабель пытается заглушить внутри себя нечто, беспрестанно рвущееся наружу, и эта борьба с собой требует от неё немалых усилий. Что происходит с ангелом, что так мучает женщину, ставшую мне удивительно близкой за такое короткое время? Я не знал. Более того, в моей голове не возникало даже мало-мальски обоснованных предположений по волнующему вопросу, а спросить напрямую я элементарно стеснялся. Молчание и упадническое настроение спутницы начало тяготить, и, желая прервать затянувшуюся, наполненную печалью паузу, я придвинулся совсем близко к Изабель. Даже не повернувшись в мою сторону, женщина склонила голову мне на плечо.

- О чём ты думаешь?

Изабель, казалось, не расслышала вопроса. Продолжая смотреть на далёкую, подёрнутую маревом дрожащую линию горизонта, она словно искала - в разбросанных впереди приземистых крышах деревенских домиков, в зелёной глади опоясывающих деревню полей, в лазурном блеске воды быстрой речушки, - какое-то ведомое лишь ей одной утешение, способное вернуть умиротворение в растревоженную последними событиями трепетную душу ангела. Прошло немало времени, я уже смирился с тем, что очередной мой вопрос канул в небытие, когда её ласковый напев нарушил устоявшуюся тишину.

- О любви….

Не могу сказать, что тема размышлений ангела сильно удивила меня. Если брать во внимание ту страшную трагедию, невольными свидетелями которой мы стали всего пару часов назад, то и мои мысли также неуклонно вертелись вокруг двух основополагающих факторов, чьи имена испокон веков вызывали трепет в сердцах людей. Любовь и смерть. Любовь…. Смерть…. Смерть и любовь. В любой комбинации, но в данную минуту они вдруг стали в моём понимании неотъемлемы друг от друга, составляя самое что ни на есть жуткое и в то же время волнующее сочетание. И в то же мгновение, сложив воедино хаотично возникающие в голове мысли, я пришёл к знаменательному – не побоюсь этого слова – открытию. Мысль ещё не получила чёткую формулировку, она только разрасталась в сознании, набирая силу, но я уже был твёрдо уверен – пребывание в любви и есть жизнь. И сколь многогранно это высочайшее по всем меркам чувство, столь разнообразна и сама жизнь….

Сидящая рядом Изабель тут же подхватила мою мысль, будто страшась, что я упущу всю важность выдвинутых собой же предположений. Она заговорила так, словно продолжала давно обсуждаемую тему – без вступления, без подготовки, можно сказать с полуслова:

- Ты прав – всю свою жизнь мы действительно пребываем в любви. Не только земную жизнь, но и последующую…. Мы любим сами, кто-то любит нас, взаимная любовь, безответная, чистая, грешная, но в любом случае это высочайшее по совершенности чувство незримо шествует рядом. Ведь сама по себе любовь – как ты уже верно подметил – многогранна и многолика, её проявления могут возникать будто бы из ниоткуда и зачастую совершенно независимо от нашего собственного волеизъявления. Далеко не все люди в полной мере осознают как это тяжело и одновременно прекрасно – любить всем сердцем…. Когда по настоящему любишь – ты умираешь для себя, вручая свою жизнь во власть другому человеку. Ты чувствуешь, что стал абсолютно уязвим, и теперь уже не ты сам, а именно он руководит твоими поступками и словами, оказывая самое что ни на есть сильнейшее влияние даже на твои собственные мысли. Твоё сердце по праву принадлежит объекту воздыхания и эта самая добровольная принадлежность без сомнения радует тебя…. Но если задуматься – что же на самом деле есть любовь…? Лично мне кажется, что её нельзя подвести под единую формулировку, хотя, если попробовать…. Как тебе, например, такое…, - она на мгновение задумалась, машинально склонив голову к плечу, отчего длинные локоны золотистыми волнами рассыпались по складкам балахона. – Любовь – это обволакивающее плоть и неподвластное разуму ощущение гармонии и единения с окружающим миром….

Я тут же согласно кивнул. Почему бы и нет? Во всяком случае, звучит довольно подходяще. Единственное, что можно было добавить – на мой взгляд – это указать, что любовь в первую очередь всё-таки состояние души, а не тела. Изабель, прочитав мои мысли, подавила улыбку.

- Это ты, Марк, считаешь, что любовь – состояние души, а другие люди подвели чувства, а в том числе и любовь, под научную основу, тем самым отвергая или же – по меньшей мере – ставя под сомнение само существование души. Вслушайся, что они пишут: «Чувства – это своеобразная форма отражения действительности, в которой отражается отношение человека к миру. Их возникновение обусловливается тем, что появляющиеся в жизни человека материальные и духовные потребности порождают деятельность, направленную на их удовлетворение. В зависимости от хода этой деятельности, её успешности или неуспешности, у человека и возникают чувства различного характера. Само по себе выражение чувств является одним из средств общения людей, понимания ими друг друга, формой воздействия их друг на друга….

Украдкой наблюдая за мной и заметив, как скривилось моё лицо, Изабель наконец-то улыбнулась:

- Но это ещё не всё. Как тебе, например, такое объяснение – физиологической основой чувств являются нервные процессы, происходящие как в коре больших полушарий головного мозга, так и в подкорке. Возникновение чувств имеет преимущественно условно-рефлекторную основу….

- Прекрати, пожалуйста! – не выдержал я, тем самым вызвав искренний смех, слетевший с губ ангела. Изабель смеялась, а меня по настоящему коробило от чёрствых, лишённых какой-либо притягательности фраз, описывающих не что иное, как саму душу человека. Неужели действительно существуют подобные роботы, способные воспринимать любовь, ненависть, страсть, ревность и многое другое не более чем результат каких-то там процессов в коре головного мозга? Неужели тот, кто писал эти строки, способен по настоящему любить? Получается, что и сама жизнь для них не иначе как временное существование физического тела в пространстве…. Бред какой-то! Я даже вскочил со своего места и принялся кружить вокруг Изабель, сопровождающей взбалмошный полёт застывшей на губах улыбкой. Немного успокоившись, я приземлился обратно:

- Если всё так банально, тогда мы с тобой кто? Или что?

Изабель рассмеялась и пожала плечами. Не отвечая на вопрос, она вновь погрузилась в раздумья, но в этот раз её милое лицо уже не омрачала тень скорби. Спустя несколько долгих – как мне показалось – минут, она неспешно встала и, напустив на себя менторский вид, задумчиво глядя вдаль, словно обращаясь к слушателям за моей спиной, как ни в чём не бывало продолжила:

- Если говорить серьёзно, то те состояния человеческого бытия, которые ты попытался совместить, действительно во многих случаях пересекаются, а порой и неотъемлемы друг от друга. Возьмём, к примеру, любовь. От одного человека я слышала предположение, что любовь на самом деле это грех, ниспосланный на землю Богом и одновременно наказание за этот самый грех. В-принципе, можно согласиться с этим, если рассматривать все её проявления, особенно современные. То, что сейчас зачастую выдают за любовь, на самом деле циничное глумление над этим прекрасным чувством. С другой стороны – я против данного утверждения. Многие люди просто не умеют любить, не могут совладать с охватившим их разум и сердце томлением по той простой причине, что сами слабы духом. Нежданно-негаданно постигнув всё величие любви, они слепо отдаются в её власть, забывая о главном – любовь может всё. Она может превозносить и опускать, может сделать человека счастливым и наоборот – низвергнуть в пропасть одиночества, может оживлять и убивать…, - Изабель замолчала и тень грусти пробежала по её бледному лицу. – Да, любовь может всё….

- Что-то не так? – участливо поинтересовался я. Мой вопрос вырвал ангела из охватившего его оцепенения, не дав слишком глубоко погрузиться в омут тягостных размышлений. Спутница пару секунд непонимающе смотрела на меня, затем резко встряхнула головой, словно отгоняя непрошеные мысли, и, присев обратно на деревянный конёк крыши, жестом предложила присоединиться. Я тут же примостился рядышком, пытаясь уловить её настроение.

- Не волнуйся, Марк, всё в порядке. Давай дальше. Итак, что касается любви, то рассуждать тут можно очень долго. Будет время, мы обязательно ещё раз коснёмся этой темы, а пока продолжим. Возьмём смерть человека…. Как ни нелепо это прозвучит, но зачастую лишь смерть помогает расставить приоритеты во всех прижизненных проявлениях любви. Именно в момент исхода, стоя на так называемом пороге вечности, ты можешь впервые узнать подлинную цену собственным чувствам, по-новому, будто со стороны взглянуть на уже прошедшую жизнь….

- Но уже всё равно будет поздно…, - не удержался я от язвительного комментария.

- Отнюдь, Марк…! Истинная любовь пребудет с тобой и после смерти. Не в лице конкретного человека, в чей адрес она возникла при жизни, а в тех ощущениях, которые ты вкушал благодаря этой непритворной любви. И чем ярче и полнее эти ощущения, тем легче тебе будет здесь. Любовь действительно ниспослана Всевышним, и познавший её в земной жизни обретает и накапливает ту божественную гармонию души с внешним миром, что будет сопровождать его в следующих перерождениях.

- То есть, ты хочешь сказать, что вся наша земная жизнь….

- … суть познание. Перерождения - это своего рода ступени эволюции, постепенно ведущей к совершенству. За время земного существования наши души должны наполняться энергией любви и счастья, отторгая весь возможный негатив, как то злоба, ненависть, жадность, зависть и тому подобное. К сожалению, это насыщение происходит далеко не так легко, как может показаться на первый взгляд. Слишком много скверны в мире людей, не способных понять азбучную истину – жить в любви много проще и приятнее, чем наполнять свои дни равнодушием или злобой по отношению к окружающим.

Я пожал плечами, не в силах согласиться с утверждением ангела.

- Мне кажется, не так то это и просто….

- Так только кажется, – лёгким взмахом тонкой кисти прервала меня Изабель, - но сейчас не об этом. Позволь напомнить, мы говорим о взаимосвязи любви и смерти. Я могу привести великое множество примеров тому, как любовь влекла за собой смерть физического тела, но ни в коем случае не умирала сама, оставаясь в покинувшей оболочку душе неизгладимой вехой минувшей земной жизни. Чуть раньше я сказала, что смерть позволяет расставить приоритеты. Это даже не совсем так – если быть точным, то перед смертью человек видит лишь истинную любовь. Самое полновесное, самое что ни на есть искреннее и глубокое чувство…. Причём далеко не всегда объектом этой самой истинной любви является тот, с кем умирающий прожил в течение длительного периода. Последним воспоминанием может оказаться и короткий отрезок жизни, насыщенный чувствами по отношению к другому человеку, вот только данные чувства были по настоящему непритворны, велики, и что самое главное – абсолютно бескорыстны….

Изабель вновь умолкла и опустила взгляд в землю. По её бледному лицу трудно было уловить овладевшее ангелом настроение, но мне показалось, что оно далеко не радостное. Прочитать её мысли я тоже не мог – Изабель, погружаясь в подобное состояние, будто закрывалась от постороннего вмешательства, и все мои старания угасали на корню. Желая оторвать ангела от явно удручающих раздумий, я смело, даже с некоторой долей бравады в голосе, предложил:

- А что, если нам просмотреть следующую историю? Может, перестанем грустить, отвлечёмся хоть немного от печальных мыслей….

Изабель подняла взор и, заботливо и ласково оглядев меня, тихо произнесла:

- Очень сомневаюсь…. Но нам действительно пора….

 

История 4.

 

Жак резко подскочил на кровати и, испуганно оглядев пустую в этот час казарму, с облегчением выдохнул. Это всего лишь сон…! Слава Богу, это всего лишь сон, тот самый кошмар, что преследует по ночам в течение уже довольно таки длительного времени. Обтерев с лица холодный противный пот, он с отвращением посмотрел на дрожащие руки и устало откинулся на подушку. Спать перехотелось, сон, который по идее должен был восполнить силы, в очередной раз основательно вымотал его – всё тело ныло, голова вновь заполнилась тяжёлыми, хаотично сменяющими друг друга мыслями….

Что он вообще делает здесь? В этой скрипящей железной сеткой при каждом малейшем движении кровати; в этой пропахшей мужским потом и кожзаменителем солдатских сапог казарме; в этой раздираемой изнутри мало кому интересными конфликтами забытой Богом стране? Как он оказался втянутым в эту войну – чужую и абсолютно чуждую его пониманию? Уже почти целый год – длинный, невыносимо долгий год он с автоматом в руках пытается доказать что-то себе и другим, но толком даже не может сформулировать это эфемерное «что-то»….

Не первый день размышляя над волнующими вопросами и неустанно пытаясь если не отыскать, так хотя-бы придумать мало-мальски подходящие оправдания, Жак каждый раз усиленно отгонял один-единственный, давно известный ему ответ. Год назад, таким же солнечным, жарким летним днём он собственноручно подписал злополучный контракт в нелепой попытке убежать от самого себя. Череда жизненных обстоятельств, подтолкнувшая его к столь неожиданному даже для себя и – как сейчас казалось – неоправданному шагу, по истечении времени уже потеряла свою былую значимость и основательно поистёрлась в памяти. Проще говоря, Жак считал, что наказание не соответствует совершённому деянию, и оправдывал побег от собственных страхов лишь паникой, поглотившей его разум в то время, когда требовалось спокойно принять единственно правильное решение. Паника и отчасти случайное знакомство с Жильбером Дюрье – человеком, чьей целью временного пребывания на родине как раз и было рекрутирование кандитатов-наёмников на службу по контракту в соседней стране. Благодаря многочисленным связям Жильбера оформление документов заняло чуть больше суток и вскоре Жак уже примерил новенькое, с иголочки, обмундирование….

Как недавно и как давно это было…. Как же много изменилось с того дня не только вокруг, но и внутри самого Жака. В один час он вдруг повзрослел и посмотрел вокруг совершенно другими глазами. То, что раньше казалось ему захватывающей, преисполненной благородного риска и определённой долей мужества игрой, оказалось вдруг смертельно-опасным предприятием. Игра закончилась в один момент, обратившись жестокой, жуткой реальностью. Впервые в своей жизни три месяца назад он лицом к лицу столкнулся со смертью во всём её откровенно ужасающем обличии….

Жаку казалось, что он на всю жизнь запомнит тот день, когда их отделение, патрулирующее улицы этого проклятого, разрушенного постоянными бомбардировками города, наткнулось на трупы пропавших два дня назад товарищей. Он долго неотрывно смотрел на безжизненные, растерзанные пулями тела и отказывался верить в происходящее. Буквально недавно эти парни шутливо переругивались в столовой, вызывая смех у сослуживцев, а сейчас…. Жильбер – старший патруля – молча склонился и, проведя ладонью по бледным, обескровленным лицам погибших, закрыл их остекленевшие глаза. Жак не выдержал – его вырвало, едва он успел отвернуться от разорванных многочисленными пулями тел. Организм по-своему отторгал понимание столь близкой смерти….

Что-то перевернулось в душе молодого человека в тот страшный день. Жак перестал воспринимать свои форму и автомат как нечто, дающее ему обусловленные ситуацией силу и власть над окружающими, теперь эти предметы стали его проклятием и защитой одновременно. Он в полной мере осознал собственную уязвимость и бренность человеческой жизни, и в тот же момент в его душе прочно поселился страх. Неподвластный разуму, неосознанный, животный страх перед глупой и ничем не оправданной смертью. К слову будет сказать, что за всё время своего пребывания на этой войне Жак ни разу не выстрелил в человека. Может оттого, что не было пока повода, потому как «работа» его отделения сводилась в основном к патрулированию улиц и постоянному ожиданию возможной агрессии со стороны незримого, но вполне реального противника. Можно также добавить, что молодому французу повезло – он попал в район боевых действий в то время, когда в измождённой войной стране наступило вынужденное временное перемирие и редкие вылазки террористов были скорее исключением, нежели правилом. Главной же причиной, по которой Жак не стал убийцей, являлось его внутреннее противостояние. Слушая рассказы сотоварищей, выезжавших по тревоге на приграничные территории, всё больше и больше в последнее время сталкиваясь с ужасающими реалиями войны в лице убитых или раненых сослуживцев, глядя на трупы поверженных противников, которые изредка доставляли в расположение казармы с мест стычек, Жак сознательно отторгал своё возможное участие в этой кровавой вакханалии. У него в голове не укладывалось как вообще можно лишить жизни другого, такого же как ты сам, человека, будь то даже так называемый «враг». Чей враг? Его – Жака? Но у него нет и не может быть врагов в этой далёкой от дома стране, а те, что стоят по другую сторону баррикад…. Пусть лучше потенциальный противник, но никак не враг, и он не мог заставить себя почувствовать по отношению к ним какую-либо злость, ненависть, то есть хоть что-нибудь, что могло бы как-то способствовать разгоранию внутреннего неприятия к этим людям.

Жак не скрывал своих взглядов и подобные, очень близкие к пацифистским, настроения служили предметом постоянных шуток со стороны других, более приспособленных к такой жизни контрактников. Они заранее знали, на что шли и чужая смерть от пули или осколка была для них не более чем неприятной, но неотъемлемой составляющей их ежедневной работы. Особенно издевался над Жаком Банго – здоровенный негр, выходец из южной Африки, в своё время эмигрировавший во Францию. Если другие подтрунивали, но всё же с пониманием относились к причудам молодого француза, взявшего в руки оружие вопреки собственным принципам, то Банго откровенно презирал слабохарактерность и мягкость Жака - его злобные шутки несли в себе зримую печать самого неподдельного издевательства. Сам же негр – как порой казалось Жаку – взял в руки автомат лишь для того, чтобы выплеснуть в мир неуёмную злость, раздирающую его преисполненное ненависти ко всему живому чёрное как кожа сердце. Порой казалось что Банго испытывает самое настоящее удовольствие, рассказывая или слушая о кровавых бойнях и пытках, которым подвергались участники конфликта с обеих сторон, причём не только военнослужащие, но и мирное население, вынужденное жить в кошмаре противоборства политических интересов. Жак подозревал что негр появился здесь лишь для того, чтоб хоть как-то утолить бушевавшую в нём жажду чужой крови и выплеснуть природную агрессию, накопленную за многие годы. Его мнение разделяли и другие сослуживцы, а потому Банго сторонились, предпочитая не иметь никаких дел с человеком, который сам себе на уме и абсолютно непредсказуем….

… Жак вздохнул. Осталось меньше месяца, его годовой контракт подходит к концу и уже скоро он навсегда покинет эту пропахшую порохом и кровью страну. Он даже улыбнулся, но лишь на пару секунд. Улыбка покинула его худощавое лицо, стоило только вспомнить о двух не самых приятных вещах, сопутствующих его скорому увольнению. Во-первых, накануне было объявлено о возможном скором начале боевых действий и их бригада была тут же приведена в высшую степень готовности. Успеть бы до начала нового кровавого витка сбежать отсюда…. Пусть воюют такие как Банго, уж он-то получит немало наслаждения от пролитой крови…. Вторая причина, заставившая его испустить преисполненный грусти вздох, была куда более романтична….

Её звали Маре и она жила вместе с большой семьёй – матерью и тремя сёстрами – в новом одноэтажном доме в двух кварталах от казармы. Семь месяцев назад, патрулируя улицы в компании Жильбера и Банго, Жак остановил для проверки документов местного подростка, с трудом несущего большую, накрытую грязной тряпкой тяжёлую корзину. Незнание языка сводило процедуру к минимуму – сверка фотографии с оригиналом, проверка печатей на подлинность и наличие справки о местной прописке. Жак просмотрел бледно-синие круглые оттиски, бросил взгляд на фотографию, с которой на него смотрело худощавое лицо коротко остриженного подростка, и жестом предложил прохожему снять надвинутую на брови большую, явно отцовскую кепку. Каково же было его удивление, когда сорванный быстрым боязливым движением головной убор высвободил две аккуратные косички, тяжело упавшие на худенькие плечики. Большие карие глаза не моргая смотрели на застывшего в растерянности солдата, изумленно переводящего взгляд с паспорта на превратившегося в симпатичную девушку мальца. Затянувшаяся неловкая пауза становилась совсем невыносимой и Жак уже готов был протянуть паспорт его обладательнице, когда девушка на почти чистейшем французском дрожащим от волнения голоском произнесла:

- Корзину смотреть будете?

Одно другого не лучше…. Жаку потребовалось не меньше минуты чтобы придти в себя и, в конце концов утвердительно кивнув, он перевёл взгляд на тяжёлую ношу. Девушка наклонилась и сдёрнула тряпку, под которой оказались два больших кочана капусты и несколько прошлогодних картофелин.

- Вынимать?

- Нет, - Жак справился с растерянностью. – Ты прекрасно говоришь по-французски. Где выучила язык?

- Отец научил, - большие карие глаза мгновенно наполнились печалью. – Он преподавал французский в школе, ну и заодно дома обучал меня….

Секунду помолчав и предваряя следующий вопрос солдата, незнакомка чуть слышно поспешно добавила:

- Папа погиб два месяца назад. Подорвался на мине, на окраине города. Пошёл за дровами и не вернулся….

Она громко засопела и Жак испугался, что девчонка вот-вот расплачется. Сразу возникло непреодолимое желание сказать ей что-то, что могло бы её хоть немного успокоить, но голос стоящего за спиной Жильбера пресёк его душевные порывы:

- Жак, мы хотим зайти выпить кофе, - старший патруля рукой указал на чудом уцелевшую после боёв кофейню на дальней стороне площади, в которую вливалась улица. – Ты закончил?

Жак кивнул, но, переведя взгляд с командира на девушку, тут же поспешно добавил:

- Идите, я вас догоню. Сейчас закончу….

Жильбер внимательным взором окинул девушку и, видимо не усмотрев в ней потенциальной опасности, коротко кивнул:

- Не задерживайся. Я закажу тебе кофе.

Банго, исподлобья наблюдавший за происходящим, омерзительно ухмыльнулся и демонстративно равнодушно зашагал прочь. Его бы больше устроило проверить кого-нибудь из местных мужчин, причём с применением силовых методов….

Оставшись наедине с незнакомкой, Жак сложил паспорт, но не спешил отдавать его хозяйке. Он ещё раз окинул взглядом её худенькую мальчишескую фигурку, облачённую в широкие холщовые штаны и стёганую безрукавку, из под которой торчала видавшая виды мужская рубашка с закатанными рукавами. «Скорее всего отца одежда…,» - мелькнула в голове догадка. Девушка стояла не шелохнувшись, лишь переводила испуганный взгляд с лица солдата на свой паспорт, всё ещё пребывающий в руке проверяющего. Неожиданно для себя Жак почувствовал невесть откуда нахлынувшее смущение.

- Не тяжело? – потупив взор, он кивком указал на стоявшую в ногах корзину. Брови девочки удивлённо скользнули вверх, отчего и без того большие глаза округлились ещё сильнее. Неопределённо передёрнув плечиками, она промолчала. Бросив взгляд через плечо на удаляющихся сослуживцев, молодой человек будто невзначай поинтересовался:

- Далеко живёшь?

Названная улица находилась в квартале от этого места и – секунду подумав – Жак не терпящим возражений тоном произнёс:

- Я провожу тебя. Держи, - протянув паспорт, который тут же исчез под безрукавкой, он легко подхватил корзину и жестом предложил двигаться. Недоверчиво глядя на солдата, девушка робко последовала указанию. Лишь сделав несколько шагов и не глядя на спутника, она просительно произнесла:

- Зачем вам меня провожать? Не надо, я сама донесу….

Зачем…? Пожалуй, в тот момент и сам Жак не мог ответить на этот вопрос. Отлучаться в одиночестве из расположения бригады, а тем более пребывая в патруле, категорически запрещалось. Помимо всего прочего подобный шаг был чреват самыми тяжкими последствиями, вплоть до встречи с воинственно настроенными местными фанатиками. Так что же заставило молодого француза рисковать своим здоровьем и – вполне возможно – даже жизнью? Впоследствии он нередко задумывался над этим вопросом и находил немало самых разнообразных оправданий своему легкомысленному поступку. Среди них было и желание пообщаться с девушкой, знающей французский язык в этой далёкой от дома стране; и возможность хоть немного восполнить отсутствие женщин, пусть даже путём элементарного словесного общения; и последствия растерянности, испытанной им, когда вдруг прохожий на глазах перевоплотился в красивую девушку; да и - если быть до конца откровенным - некая искра, вспыхнувшая в голове молодого человека в тот момент, когда он встретился в испуганным взглядом больших карих глаз….

Оставив без ответа завуалированное предложение разойтись каждый по своим делам, Жак поинтересовался:

- Тебя как зовут? Честно говоря, вашего языка я не понимаю, а потому из документов мало чего уяснил…

Спутница улыбнулась, но лишь на мгновение. Кроткое выражение испуганного зверька тут же заняло привычное место на красивом личике:

- Маре. Меня зовут Маре.

- Маре…, - негромко повторил Жак. Он заметил, что девушка искоса наблюдает за ним, бросая любопытные взгляды то на его нахмуренное лицо, то на тяжёлый, перекинутый через плечо автомат, то на начищенные до блеска сапоги. Хотя Жак и старался идти не быстро, Маре явно не поспевала за ним и поэтому её семенящая торопливая походка периодически сменялась короткими пробежками. Щёки красавицы раскраснелись, короткие тёмные пряди выбились из под кепки и упали на глаза. Заметив, что она устала, Жак остановился.

- Давай передохнём, - он поставил корзину на землю и уже с нескрываемым интересом оглядел новую знакомую. Девчонка под пристальным взглядом неожиданно смутилась и, покраснев ещё больше, резким, даже нервным движением натянула кепку на глаза.

- А меня Жак зовут! – ни с того, ни с сего выпалил солдат, чем вызвал подобие улыбки, промелькнувшее на губах спутницы. – Очень приятно!

Девушка улыбнулась и передёрнула плечиками. Это машинальное, непродуманное движение словно известило солдата о том, что он волен сам определиться – приятно новое знакомство или же нет. Не желая затягивать возникшую паузу, Жак спросил первое, что пришло в голову:

- А как переводиться твоё имя, Маре? Наверняка что-нибудь красивое, да?

Он с удивлением отметил что после неожиданного вопроса девушка ещё больше покраснела – непритворное смущение густым румянцем залило нежные щёки. Явно не испытывая желания отвечать, она всё же не посмела отказать солдату. Потупив взор, Маре убрала руки за спину и, глядя на свои разбитые, запылённые кроссовки, тихо, почти шёпотом, произнесла:

- Возлюбленная….

Теперь настала очередь Жака краснеть. Со стороны они выглядели как школьники, впервые познающие таинство признания в любви и, страшась и стесняясь этого самого признания, желающие побыстрее произнести такие невозможно трудные и такие желанные слова. Одновременно прочитав и осознав нелепую ситуацию, молодые люди нервно и в то же время с облегчением расхохотались. Редкие прохожие – кто с удивлением, кто с негодованием – воззрились на веселящуюся парочку – местную девушку и пришлого из другой страны вооружённого мужчину. Слишком сильное несоответствие реальности несло за собой поведение этих таких разных людей посреди разрушенного войной города.

- Пойдём…, - отсмеявшись, Жак вновь попытался поднять корзину, но Маре опередила его – ладонь мужчины накрыла хрупкие девичьи пальчики. Словно ожёгшись, Жак резко отдёрнул руку, Маре сделала то же самое, отчего корзина перевернулась и всё её содержимое весело покатилось по иссушенной солнцем земле. Разразившись новым приступом смеха молодые люди под укоризненными взглядами прохожих, не понимающих их безудержного веселья, бросились собирать овощи. Маре смеялась – легко, беззаботно, ничуть не стесняясь всеобщего осуждения. Когда содержимое вернулось в корзину, она отступила на шаг и жестом предложила Жаку нести ношу дальше. Былая преграда из страха и недоверия на какое-то время растаяла…. Надо ли говорить, что молодой человек с радостью согласился оказать помощь?

Через несколько метров, всё ещё счастливо улыбаясь, девушка остановилась возле калитки, венчающей чудом сохранившийся деревянный забор вокруг небольшого, покрытого белой известью одноэтажного домика. В отличие от этого забора большую часть деревянных строений жители города ещё зимой растащили на дрова, потому как отопление отключили в самом начале войны. Впрочем, как и воду, газ, свет, и всё остальное, что только можно отключить….

- Ну, вот мы и пришли….

Жак с удовлетворением отметил, что былой страх, заставлявший голос девушки дрожать, словно лист на осеннем ветру, бесследно исчез. Ушла и сковавшая тело Маре оторопь, даже взгляд будто посветлел и теперь карие глаза смотрели скорей с любопытством, нежели с робостью. Спутница протянула худенькую ладошку, желая перенять ношу из рук мужчины, и в этот момент раздался громкий стук хлопнувшей двери. От неожиданности вздрогнув, Жак машинально схватился свободной рукой за цевьё автомата, но своевременно остановился. Из глубины двора, неотрывно и тревожно глядя на незваного гостя, к калитке спешила женщина. Неподдельное волнение и страх за дочь заставили её босиком выскочить из дома, но хозяйка не замечала подобной мелочи. Её внимание целиком было приковано к вооружённому мужчине, стоявшему рядом с дочерью. Срываясь на бег, она быстро преодолела разделяющее их расстояние и в мгновение ока оказалась между Жаком и Маре, закрыв девушку своим телом. С ненавистью и опаской глядя в лицо солдату, она что-то скороговоркой произнесла на гортанном резком языке. Жак, не ожидавший ничего подобного, удивлённо переводил взгляд с женщины на притихшую за ней Маре.

- Я не понимаю…, - с усилием выдавил он из себя и приложил пальцы к уху, желая донести сказанное.

- Мама спрашивает, что тебе надо…, - послышался взволнованный голосок Маре, которая тут же перешла на родной язык, что-то объясняя матери. При этом она красноречивыми жестами указывала то на Жака, то на корзину в его руке. Прошло пару долгих минут прежде чем женщина чуть заметно расслабилась и, если не дружелюбно, то уж точно без прежней ненависти кивнув Жаку, чуть отошла в сторону. Молодой человек, не желая затягивать неприятную ситуацию, тут же протянул корзину девушке.

- Извините, что так получилось. Мама не любит солдат, сами понимаете….

- Да, конечно, - Жак действительно понимал. Отец Маре, человек самой что ни на есть мирной профессии, нелепо погиб на войне, до которой ему не было абсолютно никакого дела. Разве его вдова может после этого любить людей, носящих форму и оружие? – Ничего страшного, я уже привык к такому отношению….

Во взгляде девушки промелькнула неподдельная жалость. Она поджала губы и, забирая корзину из рук солдата, намеренно слегка коснулась пальчиками его ладони. Жак печально улыбнулся – было в этом жесте некое невысказанное участие и отчасти утешение. Мать неотрывно наблюдала за ними, готовая в любой момент броситься на защиту дочери.

- Мы ещё увидимся? – не удержался Жак. Удивление, вспыхнувшее на долю секунды в больших карих глазах, тут же сменилось игривым любопытством молоденькой девушки, польщённой вниманием мужчины. Кинув быстрый взгляд на солдата, она коротко бросила: «Не знаю…», и, подхватив мать под руку, нырнула в распахнутую калитку. Жак подождал, пока они войдут в дом и быстрым шагом устремился в кофейню. Наверняка Жильбер уже нервничает, да и оставшись в одиночестве молодой человек почувствовал себя очень неуютно….

 

… Потянувшись всем телом, Жак открыл глаза и вперил взгляд в потолок. Обвалившаяся местами побелка порождала в его воображении самые разнообразные, порой немыслимые по своей фантастичности картинки. Жак любил разглядывать их, но не по причине возможной лености, а лишь потому, что причудливо разорванные изгибы ничуть не мешали, а скорее даже помогали ему сфокусировать внимание на собственных мыслях. За год он досконально изучил потолок казармы, и теперь каждое рваное пятно соответствовало определённой теме для размышлений. Вот – например – это подобие облака в дальнем углу навевало приятные мысли о будущей, уже довольно скорой спокойной жизни под голубым мирным небом Франции. Вот это подобие креста наоборот порождало тяжесть в груди и печальные размышления о бренности и скоротечности человеческой жизни. Но приятней всего взгляду был маленький, выщербленный осколком силуэт сидящей девушки возле наглухо забитого досками окна. Глядя на него, Жак неизменно мысленно возвращался к Маре, или Мари, как он стал на французский манер называть её, познакомившись ближе. Воспоминания о девушке вызвали улыбку на бледно-розовых губах солдата. Завтра он обязательно вырвется к ней хотя бы на часок. Маре ждёт встречи с нетерпением, так же как и он сам, в этом Жак не сомневался. Уже скоро, вот только он сходит сегодня в ночной патруль….

Стоило вспомнить о службе, как настроение тут же переменилось. Жак перевёл взгляд на противоположную стену, где под самым потолком капля грязной воды оставила едва заметный рисунок правильной формы. Небольшое продолговатое пятно при долгом рассмотрении и определённой доле фантазии напоминало пулю. Маленькую злобную пулю из его кошмаров. Жак невольно поморщился, воспоминания об этом самом кошмаре были ещё слишком свежи. Сколько он уже длится? Три месяца? Полгода? Всю жизнь…? Он уже не помнил, когда впервые увидел этот сон, взывающий к панике и неизменно повергающий его лицо и тело в холодный, противный пот. Он не мог бы сказать как часто ему снится этот кошмар – порой казалось, что он преследует его изо дня в день. Вернее сказать – из ночи в ночь. Жак даже не мог полностью вспомнить сумбурные, ужасающие видения, в памяти откладывалась лишь финальная жуткая сцена. В чём она заключалась?

Жак видел пулю…. И эта пуля была предназначена ему…. Он не знал, откуда она появлялась, не видел человека, выпустившего смертоносный заряд, но каждый раз он абсолютно чётко видел маленькое блестящее тельце с закруглённой головкой, совершающее неумолимое, непреклонное движение в его сторону с одной-единственной целью – спустя мгновение оборвать его жизнь, одним прикосновением прекратить его бренное существование на этой грешной земле…. Пуля приближается, ещё немного и она ужалит свою жертву в грудь, с противным чавканьем ворвётся внутрь него, моментом разрывая натянутую кожу, вминая и раздирая упругие мышцы, с хрустом ломая рёбра…. Без особых усилий преодолев все эти препятствия маленькое металлическое тельце вопьётся и завязнет в его сердце, выпуская наружу струю тёмной, почти чёрной крови и не оставляя ни единого шанса выжить. Ещё мгновение и зловещее мрачное безмолвие поглотит его, но…. Каждый раз Жак просыпался в тот самый момент, когда закруглённая головка смерти почти касалась его одежды. Предательски дрожащими руками стирая с лица холодный липкий пот, он с ненавистью смотрел на высохшую капельку воды, оставившую свой неизгладимый след не только на грязной побелке, но и в его сознании. Он проклинал её, боялся, ненавидел, но так и не попытался стереть. Почему? Жак не раз пытался объяснить себе это, но так и не нашёл вразумительных доводов. Наверное потому, что пятнышко под потолком внушало ему неосознанный суеверный ужас, и любое прикосновение к нему могло привести к самым неожиданным последствиям. Придуманная, порождённая воображением пуля на стене стала его тотемом, которого Жак боялся и превозносил, втайне ненавидел и преклонялся перед ним, желал изничтожить и молил об одном – лишь бы оно не исчезло….

Протянув руку, Жак достал с тумбочки пачку сигарет и закурил. Мысли о пуле всегда порождали необъяснимое беспокойство, словно некое предостережение желало достучаться до сознания своего хозяина, предупредить его о чём-то, но каждый раз в самый последний момент прекращало свои бесплодные попытки. Пустив струю дыма в сторону противоположной стены, Жак оторвался от созерцания пятна и опустил взгляд ниже. По его губам пробежало подобие жалкой улыбки. Может быть это символично, что под ненавистным рисунком располагалась кровать не кого-нибудь, а именно Банго? Может просто-напросто неприязнь к этому человеку породила кошмарные видения? Кто знает, кто знает….

Докурив сигарету, Жак бросил окурок в пепельницу, даже не попытавшись затушить его. Сквозь клубы синеватого дыма он опять смотрел на силуэт сидящей девушки….

Следующая встреча с Маре состоялась через неделю после их знакомства. Ситуация в городе нормализовалась, стычки на приграничных территориях временно прекратились и люди вздохнули спокойней – в их сердца вернулись вера и надежда на скорый мир. В бригаде Жака солдат официально начали отпускать в увольнение, хотя предшествующий этому шагу запрет ни в коей мере не пугал контрактников и не мог удержать их в расположении казармы. Местные жители, почувствовав, что угроза несколько отступила, более благосклонно стали относиться к военным. Нельзя сказать, что присутствие вооружённых людей на улицах радовало горожан, но и былая ненависть вкупе с недоверчивой боязнью отошли на второй план. Всех больше волновал страшный голод, царивший в стране и набирающий силу изо дня в день. Уже немало жителей пало его жертвами и чувствовалось, что это только начало. Повседневные заботы о пропитании оттеснили страх на задворки души и горожане всё чаще стали появляться у ворот казармы с просьбой дать хоть какой-нибудь еды. Солдаты не отказывали, благо снабжение бригады позволяло не только не голодать, но и делиться запасами перед очередной доставкой партии провианта. Как и многие другие контрактники, Жак легко отдавал местным оставшийся после обеда хлеб, а то и выносил кое-что из припасов, которые повара не успевали готовить и слегка подпорченные продукты шли на свалку. Дабы избежать подобного в голодающем городе, близкие к порче припасы и раздавались всем страждущим.

В один из таких безликих по содержанию дней Жак, плотно пообедав в столовой, вышел покурить на улицу. Удобно расположившись на скамеечке, он поднял взгляд на затянутый тяжёлыми, свинцовыми тучами небосклон. Всё здесь, даже серое, словно грязное небо напоминало о трагедии этой маленькой страны. Взгляд соскользнул вниз, на корявые, с выбитыми стёклами остовы многоэтажек, израненные множеством мин и ракет. Вокруг царило лишь уныние и зловещее напоминание о войне отражалось в каждом предмете, в каждом квадратном метре пространства, по которому скользил пытливый взгляд его голубых глаз. Жак зажмурился, отгоняя грустные мысли. Как же долго ему ещё пребывать в этой стране, изо дня в день рискуя самым дорогим, что есть – своей жизнью? Как же хочется, чтобы всё это оказалось лишь сном, и стоит сейчас открыть глаза, как он окажется под голубым небом Франции, окружённый мирными, счастливыми людьми, спешащими по своим мирным делам….

- Жак…, - робкий голосок вывел его из транса. Недоумение сменилось радостным удивлением, едва он разглядел за железной решёткой забора знакомую кепку.

- Маре! – вскочив со своего места, молодой человек пулей вылетел за ворота. Окружающий мир немедленно начал наполняться красками. – Вот так неожиданность! И не скрою, приятная неожиданность!

Девушка смущённо опустила глаза в землю, её щёки моментально налились румянцем и Жак невольно рассмеялся. Совсем ребёнок…!

- Вы меня ещё помните…?

- Конечно, Маре! Разве такую красавицу забудешь, а тем более, если её зовут «возлюбленная»….

Жак действительно был рад неожиданной встрече. После их случайного и непродолжительного знакомства молодой человек не раз вспоминал местную красавицу и даже пытался высмотреть её на улицах во время дневного патруля, но вскоре отбросил бесплодные попытки. Некоторых усилий ему стоило убедить себя в наивности собственных порывов и невозможности каких-либо отношений с девушкой. Учитывая менталитет местных жителей и их отношение к солдатам, прибывшим из других стран, Жак прекрасно осознавал, что даже элементарная дружба между ними вызовет лишь осуждение. Ему это, в принципе, было безразлично, но вот Маре…. Вряд-ли после поверхностного пятиминутного знакомства девушка решится накликать на свою голову гнев соседей….

Между тем, разглядывая нежданную гостью, Жак обратил внимание что девушка либо встревожена, либо крайне удручена чем-то.

- У тебя что-то случилось? – поинтересовался он, но, уловив волнение, разом охватившее Маре, уже более твёрдо произнёс: - Вижу, что случилось…. Давай, выкладывай всё по порядку!

Он отступил на шаг назад, пытаясь заглянуть под козырёк кепки и увидеть лицо девушки, когда она вдруг расплакалась. Приглушённые всхлипы несли в себе нечто схожее с отчаянием, и это не ускользнуло от внимания солдата. Он даже несколько растерялся от столь неожиданного перепада настроения девушки.

- Ну-ка, тихо! – прикрикнул Жак и с удовлетворением отметил, что гостья тут же перестала рыдать, испугавшись громкого окрика. – Говори, что случилось! Нет, подожди…. Пойдём, присядем на скамейку и тогда всё расскажешь.

Он взял её под локоток и, достав из кармана по счастливой случайности оказавшийся свежим носовой платок, протянул его девушке. Присев на скамейку и промокнув разом покрасневшие глаза, Маре сквозь давившие её слёзы срывающимся голоском негромко заговорила:

- У меня сестрёнка заболела…. Доктор говорит, что она вот-вот умереть может, а помочь нечем…, - обильная порция слёз прервала преисполненный горечи монолог. Прошло несколько минут, прежде чем Маре вновь удалось взять себя в руки.

- Давай поподробней, - попросил Жак. – С самого начала расскажи, а потом придумаем, что можно сделать.

Маре бросила благодарный взгляд на мужчину, но тут же её большие глаза вновь наполнились слезами:

- Я не знаю что рассказывать…. Три дня назад она кушать почти совсем перестала, почти сразу же кашлять начала…. Целыми днями плачет, температура высокая. Врач приходил, о чём-то долго с мамой шептался, но так ничем и не помог. А ей всё хуже и хуже…. Мама молчит, только Цлаточку к груди прижимает и сама плачет….

Маре опять разрыдалась, а Жак задумался. Чем он может помочь? В том, что он должен хотя бы попытаться что-нибудь сделать, молодой человек не сомневался ни секунды, но вот что именно…? Идея пришла неожиданно.

- Сиди здесь, никуда не вздумай уходить. Я сейчас вернусь, Маре, поняла? Только не уходи…!

Маре кивнула, искорка надежды промелькнула в больших карих глазах. Жак неосознанно погладил её по плечу, словно пытаясь хоть немного успокоить расстроенную не на шутку девушку.

- Я сейчас, - повторил он и бегом бросился к дверям казармы. Уже на ходу обернулся: - Сколько лет девочке?

- Три месяца…!

Минут через пятнадцать он вновь возник в дверях, но уже в сопровождении высокого светловолосого парня с небольшим чемоданчиком в руках. Подбежав к скамейке, схватил ладонь девушки.

- Пойдём, Маре, быстрее. Это Карл, наш фельдшер. Очень умный человек, он поможет. Бежим….

- Ох, и влетит же нам, Жак…, - послышался сзади тихий голос Карла. Тревожно озираясь по сторонам, все трое выскочили на улицу и бегом устремились к дому девушки….

Пока Карл осматривал малышку, Жак – расположившись на табурете за обеденным столом посреди большой, небогато обставленной, но чистой и ухоженной комнаты – разглядывал всех присутствующих. Помимо матери, уже знакомой ему женщины средних лет с малышкой на руках, и застывшей в тревожном томительном ожидании Маре, сидящей за столом напротив, в комнате находились ещё две девочки лет девяти-десяти, удивительно похожие друг на друга. Сидя на диване и переглядываясь, они периодически бросали недоверчивые и в то же время любопытные взгляды на нежданных гостей, пять минут назад вихрем ворвавшихся в их дом в сопровождении старшей сестры. То, что они пришли с Маре, означало что их можно не бояться, но и доверять людям в форме не следовало. Так учила их мама – а мама никогда не обманывает – и поэтому близняшки держались подальше от солдат и даже не пытались что-либо сказать, дабы лишний раз не обнаружить своё присутствие. Ну а уж смотреть им никто не запрещал….

Жак перехватил вопрошающий взгляд Маре и негромко окликнул закончившего осмотр Карла:

- Ну что там? Не томи….

- Ничего хорошего, но думаю, что всё обойдётся…, - фельдшер положил на колени прихваченный с собой чемоданчик и начал колдовать над лекарствами. Мать Маре переводила преисполненный мольбы взгляд с одного солдата на другого. Она не понимала их языка, но полжизни отдала бы сейчас лишь бы знать, о чём они говорят…. – У девочки воспаление лёгких плюс полное ослабление организма. Скорее всего, вследствие постоянного недоедания. Думаю, что пневмонию мы сможем вылечить. Я ей сделаю укол, если сегодняшнюю ночь перетерпит, значит пойдёт на поправку. Но в любом случае, её надо хорошо накормить, чтобы организм мог бороться с болезнью….

- Накормим…, - нетерпеливо бросил Жак. – Ты уверен, что всё обойдётся?

Карл ответил не сразу, почти минута ему потребовалась на раздумья. Повернувшись к Жаку и с откровенной грустью глядя ему в глаза, он устало произнёс:

- Я ни в чём не уверен…, - оглянувшись на мать и Маре, он покачал головой. – Я не знаю, почему они раньше не пришли, ещё пару дней назад всё было намного проще вылечить. А теперь…. Думаю, что всё обойдётся, но полной гарантии дать не могу. Всё, что в моих силах, я сделаю, лекарства оставлю, а дальше…. С кем я могу поговорить насчёт уколов, объяснить, что к чему?

- Со мной, - подала голос Маре, которая всё это время настороженно, но с надеждой в больших карих глазах, прислушивалась к их разговору. – А что мне сказать маме? Она не понимает по-французски….

Карл вновь задумался, но, переведя взгляд на готовую вот-вот разрыдаться женщину, обречённо вымолвил:

- Скажите, что всё будет хорошо. Пусть молится за здоровье малышки….

Маре быстро произнесла несколько фраз на сербском, после чего красные от слёз глаза матери вновь наполнились влагой. Непрестанно кивая, Софиджа благодарно смотрела на Карла и что-то шептала дрожащим от волнения голосом.

- Спасибо вам, - перевела Маре и с трудом подавила тяжёлый ком в горле. – Мама верит вам….

Карл кивнул, достал шприц и несколько разных ампул, а Жак, поднявшись из-за стола, неслышно преодолел прихожую и вышел на крыльцо. Внутреннее, тяготившее его напряжение немного спало и захотелось сделать глоток свежего воздуха. Пока они находились в доме, пошёл дождь – мелкий, моросящий, заставляющий брезгливо морщиться и повыше поднимать воротник в тщетной попытке спрятаться от вездесущих, словно мошка, капель. Прикурив сигарету, он устало прислонился спиной к дверному косяку. Из дома послышался громкий плач малышки, но почти тут же затих, и вскоре скрипнувшая дверь и тяжёлые шаги известили о появлении Карла.

- Ну что, идём?

Жак долгим взглядом посмотрел на товарища и отрицательно покачал головой:

- Нет. Ты иди, спасибо тебе огромное. А я чуть позже вернусь….

Передёрнув плечами, мол – как знаешь, Карл спустился с крыльца.

- Если что, попробую тебя отмазать перед Жильбером, но ненадолго. Постарайся не задерживаться.

Жак кивнул, с искренней благодарностью глядя на товарища. Уже подходя к калитке, Карл обернулся, его лицо осветилось улыбкой.

- А она красивая, Жак! Удачи тебе и… покорми их. Обязательно – слышишь – покорми! – махнув рукой, он скрылся за забором. Сзади послышался новый скрип и на крыльце неслышно возникла Маре. Несколько минут они стояли молча, Жак докурил и, выбросив окурок, достал новую сигарету.

- Спасибо тебе большое…, - волнуясь, Маре впервые обратилась к французу на «ты», но в сумятице чувств даже не заметила этого. – Цлаточка уснула. Я верю, что она теперь поправится…. И мама верит….

- А Цлата как будет в переводе? – Жак не желал поддерживать начатую тему, а тем более принимать благодарности. Лишь только завтра всё окончательно встанет на свои места, как сказал Карл, пока же обнадёживать девушку заверениями, в которых сам сомневаешься, он считал, по меньшей мере, нечестным.

- Золотая, - произнесла девушка и её губы тронула нежная, печальная улыбка. Маре украдкой смахнула выступившую на ресницы слезинку и нарочито бодрым голосом добавила: - А она и вправду у нас самое настоящее золотце!

- Не сомневаюсь…. А близняшек как зовут?

- А как ты догадался, что они близнецы? – непритворно удивилась Маре.

- Так они похожи друг на друга как две капли воды. Честно говоря, ни за что бы не отличил одну от другой….

- Это так кажется, - девушка вновь заулыбалась. – На самом деле разница есть, просто ты их в первый раз видишь. А зовут их Сузанна и Джелка, что в переводе будет – «цветок» и «факел», - тут же дополнила она, не дожидаясь закономерного вопроса.

- Красивые у вас имена. А главное – подходящие, что ни говори…, - не удержался и в очередной раз поддел девушку Жак. Маре смутилась, но быстро справилась с собой. Не глядя на солдата, быстро, будто желая скинуть овладевшую ей неловкость, проговорила:

- А мама – Софиджа, что в переводе означает «мудрая»….

- Кто бы сомневался…, - рассмеялся мужчина. – Я же говорю – подходящие имена!

- Перестань, пожалуйста, Жак! Ты меня смущаешь, - щёки девушки вновь зарделись и она закрыла лицо худенькими ладошками. Сквозь пальцы глядя на солдата Маре приглушённым, подрагивающим от волнения голоском, тихо, но отчётливо повторила: - Я очень благодарна тебе за помощь. Не представляю, чтобы мы и делали, если б не вы с Карлом. Мама бы не пережила, если б с Цлаточкой что-нибудь случилось…. Когда папа погиб, мама как раз родить должна была. Можно только гадать, чего ей стоило вынести всё это…. Но смогла ведь! А Цлата ей в каком-то смысле отца заменила, она её за двоих любит. Папа ушёл, а Цлаточка родилась….

Голос девушки предательски дрогнул и Жак понял, что она вот-вот расплачется. Желая прекратить на сегодняшний день и так уже изрядный поток слёз, он положил руки на плечи девушки и тихо, вкладывая всю возможную нежность в каждое сказанное слово, проникновенно произнёс:

- У вас всё наладится, Маре! Всё обязательно будет хорошо, поверь мне! А сейчас мне пора идти, надо возвращаться….

Всхлипы моментально прекратились и суетливый взгляд больших, влажных от слёз глаз с искренним сожалением заметался по лицу мужчины. Она ничего не ответила, лишь сделала короткий шаг назад, пропуская его, но Жак не тронулся с места. Маре застыла в ожидании.

- Я хочу, чтобы ты сейчас пошла со мной. Ненадолго. Так надо, поверь, - уловив тревогу и недоверие, промелькнувшие во взгляде девушки, поспешно добавил: - Не бойся, Маре, я хочу тебе помочь. Пойдём….

После секундного раздумья Маре кивнула и взглядом указала на дверь.

- Я на минутку. Посмотрю, что там…, - она скрылась в прихожей, но спустя пару минут вновь появилась на крыльце в привычной уже кепке. – Всё пока в порядке. Цлата спит, температура вроде упала немного. Я маме сказала, что провожу тебя, чтобы она меньше волновалась. Переживает за нас, сам понимаешь….

Погружённый в свои мысли, Жак кивнул и молча спустился с крыльца….

Уже подходя к казарме, он заметил, что Маре всё больше и больше нервничает. Казалось, что каждый шаг даётся ей с трудом, периодически худенькое тельце охватывала самая настоящая дрожь и девушка боязливо ёжилась, передёргивая плечиками и искоса бросая на спутника тревожные взгляды. Не понимая причин столь странного поведения, Жак лишь недоумённо пожимал плечами, но за всю дорогу так и не удосужился поинтересоваться у девушки её состоянием. Лишь подойдя к воротам казармы он слегка тронул её за локоть и открыл было рот, но неожиданная реакция Маре лишила его речи. Каким-то немыслимым скачком отпрыгнув от него на добрых полтора метра, девушка неожиданно сжалась и полным паники взглядом неотрывно следила за руками ошеломлённого мужчины, готовая в любой момент сорваться и бежать. Понимание такого поведения снизошло на Жака неожиданно быстро.

- Маре, ты о чём думаешь? Неужели ты решила, что мне нужна твоя благодарность…? – Жак на самом деле оказался ошарашен происходящим. – Ты что, и вправду считаешь, что я хотел воспользоваться тобой…?

Он не находил слов. Осознание происходящего буквально потрясло его и, глядя в огромные испуганные глаза девушки, Жак мысленно ругал последними словами и себя, и её, и саму ситуацию. Но надо было что-то делать, каким-то образом возвращать мигом потерянное доверие Маре.

- Послушай, - Жак вытянул руки перед собой, тем самым подвигнув девушку сделать ещё шаг назад. – Успокойся, Маре, пожалуйста. Мне ничего от тебя не надо, поверь. Я хочу лишь одного – чтобы ты пять минут подождала здесь. Хорошо?

Большие карие глаза всё так же недоверчиво смотрели на застывшего в ожидании ответа мужчину, но спустя минуту страх покинул их. Девушка, так и не сделав попытки приблизиться, коротко кивнула. С огромным облегчением вздохнув, Жак тут же скрылся в воротах.

Чуть больше десяти минут потребовалось на то, чтобы объяснить поварам сложившуюся ситуацию и набить рюкзак доверху тушёнкой и хлебом. Всё это время он молил об одном – чтобы Маре не ушла, поддавшись панике. Если она испугается и убежит, он никогда больше не увидит эту симпатичную девушку. А даже если увидит, то не сможет убедить её в том, что он не желал ничего плохого, что она просто сама неправильно истолковала его намерения…. Выскочив за ворота, Жак испустил очередной вздох облегчения – Маре стояла на том же месте и даже в той же позе – напряжённая, готовая в любую секунду бежать без оглядки. Он молча протянул ей рюкзак. Помедлив секунду, девушка всё же пересилила собственный страх и, осторожно приблизившись, взялась за лямки. Заглянув внутрь, она замерла, и огромные удивлённые глаза моментально наполнились слезами. Всхлипнув, Маре попыталась сдержаться, но уже мгновение спустя бессильно опустилась на землю и, закрыв лицо кепкой, разрыдалась - накопившееся напряжение вырвалось наружу. Приблизившись к ней, Жак присел на корточки и обнял девушку за плечи. Маре не отстранилась – уткнувшись лицом в грудь мужчины она долго не могла успокоиться, в то время как Жак нежно гладил её по голове, словно маленькую девочку. Последние всхлипы иссякли, худенькие плечики перестали содрогаться под ладонями Жака и вскоре девушка окончательно успокоилась. Подняв взгляд на мужчину она улыбнулась – доброй, милой, слегка застенчивой улыбкой виноватой девочки. Сердце солдата чуть не разорвалось от нахлынувшей нежности. Они медленно поднялись и замерли друг напротив друга.

- Спасибо…, - прошептала девушка и ладошкой вытерла с лица слёзы. – Спасибо тебе….

- Перестань меня благодарить, - Жак не на шутку смутился. – Одного «спасибо» более чем достаточно. Ничего особенного я не сделал….

Он не успел закончить фразу, потому как Маре, приподнявшись на цыпочки, неуклюже чмокнула его в покрытую щетиной щёку и тут же побежала в сторону дома. С глупой улыбкой на счастливом лице Жак провожал её долгим взглядом до тех пор, пока щупленькая фигурка не скрылась за поворотом….

На следующий день, едва выдалась свободная минутка, молодой человек сразу же устремился к знакомому дому, стоящему в двух кварталах от казармы. Чем ближе он подходил к калитке, тем тревожнее замирало его сердце в ожидании вестей. Что встретит его – горе или радость, боль или счастье, слёзы или смех? Едва он открыл калитку, как дверь распахнулась и навстречу выскочила Маре со счастливой улыбкой на лице.

- Цлате лучше, Жак! Вечером приходил доктор, сделал ещё укол теми лекарствами, что вы с Карлом оставили. Всю ночь у нас просидел, а утром сказал, что всё обойдётся! Она выздоровеет, Жак, выздоровеет! – Маре закружилась в танце. Жак впервые видел её с распущенными волосами, в юбке, в блузке с коротким рукавом, и это была уже не та привычная девочка-подросток – перед ним кружилась в импровизированном танце юная очаровательная женщина. Залюбовавшись Маре, мужчина даже не заметил, как на крыльцо вышла Софиджа. Прикрыв ладонями рот она молча смотрела то на вальсирующую посреди двора дочь, то на солдата, со счастливой улыбкой наблюдающего за девушкой, и не осмеливалась прервать приятное сердцу действо. Лишь спустя время она всё же решилась и, произнеся несколько слов на сербском, с улыбкой посмотрела на француза. Маре остановилась.

- Она приглашает тебя в дом, выпить чаю. Зайдёшь? – карие глаза смотрели с нескрываемым любопытством.

- Если ты попросишь – зайду….

Жак лукавил. Неожиданное приглашение Софиджи приятным бальзамом легло на сердце и он мысленно уже согласился, но девушка безмолвствовала. Желая подразнить Маре, мужчина передёрнул плечами и повернулся к калитке, всем своим видом показывая, что сейчас уйдёт.

- Ты куда, Жак…? – послышался сзади испуганный возглас. – Не уходи, пожалуйста! Пойдём….

Маре догнала его и схватила за руку. Цепкие тонкие пальчики неожиданно сильно стиснули ладонь мужчины.

- Не пущу! – в голосе девушки послышалась недетская категоричность. – Даже не пытайся уйти!

Жак рассмеялся. Рядом с ним Маре выглядела совсем ребёнком, но её карие глазки сверкали праведным гневом и намерением во что бы то ни стало пресечь его уход. Да уж, смелости девушке не занимать….

- Сдаюсь…, - театральным жестом он поднял согнутые в локтях руки, чем вызвал самодовольную ухмылку на лице красавицы. Повернув к крыльцу, подталкиваемый в спину хрупкими, но очень настойчивыми ручками, молодой человек вскоре оказался в той же самой комнате, что и накануне.

Жаку показалось, что за прошедшие сутки абсолютно ничего не изменилось ни в самом доме, ни в его обитателях. Ничего, и в то же время очень многое…. Софиджа так же как вчера сидела возле кроватки и качала дремавшую на руках малышку. Близняшки так же сидели рядышком на стареньком диване и откровенно разглядывали гостя. Поздоровавшись, Жак сел на тот же табурет и напротив него также опустилась Маре…. Всё так же как вчера, и в то же время совершенно иначе. Он смотрел в их лица и видел произошедшие перемены, он физически ощущал как изменилась атмосфера в доме, где вместо вчерашнего страха и недоверия царили сейчас радость и даже – в какой-то мере – зыбкое, едва уловимое счастье от его прихода. Малышка не плакала, а лишь мирно посапывала на руках у матери; близнецы откровенно разглядывали гостя и тихонько прыскали в ладошки, что-то нашёптывая друг-дружке и хитро поглядывая на старшую сестру; Софиджа молча смотрела на солдата и её тёмные глаза были наполнены благодарностью и спокойным любопытством матери, чья дочь привела в дом мужчину; Маре…. Маре буквально светилась от счастья, не сводя восторженного взгляда со своего знакомого и даже, как показалось Жаку, слегка кокетничая перед ним. Неумело, по детски откровенно и даже немножко смешно, но в то же время со всем присущим юным женщинам шармом. Оказавшись в центре всеобщего молчаливого внимания, молодой человек почувствовал неловкость. Он опустил глаза к столу и лихорадочно обдумывал, с чего бы начать разговор, в то время как Софиджа что-то сказала, обращаясь к Маре.

- Мама предлагает попить чаю. Будешь? – Маре замерла в ожидании ответа, готовая сорваться с места. Жак кивнул и в то же мгновение девушку словно ветром сдуло – с кухни раздался звон посуды.

- Тебе помочь? – Жаку не хотелось оставаться одному под пристальными взглядами маленьких сестёр и матери.

- Нет, что ты…! Сиди, я быстро. Джелка, Сузанна! – раздался с кухни требовательный голос и близняшки тут же унеслись на помощь сестре. Спустя некоторое время они появились с кружками и заварочным чайником. Чуть позже вернулась и Маре.

- Наливай. Чай мама заваривала, он на травках настоян, для здоровья полезный. Вот только сахара у нас нет…, - словно извиняясь, Маре развела руками.

- Ничего страшного, - запустив руку в карман брюк, Жак выудил на свет большую горсть конфет. С дивана раздался восторженный писк. – Угощайтесь, это вам.

Близняшки, бросив полные мольбы взгляды на мать и получив утвердительный кивок в ответ, вихрем сорвались с места и через пару секунд на столе осталось лишь несколько цветных фантиков. Все рассмеялись, лишь Софиджа, укоризненно поцокав языком, нахмурила брови. Но, поглядев на счастливых девочек, и она не удержалась от улыбки. Жак в мгновение ока приобрёл ещё двоих верных друзей…. Он разлил чай по кружкам и жестом пригласил всех к столу. Близняшки тут же оказались рядом, поднялась и мать, но едва она встала как маленькая Цлата тут же захныкала и женщина опустилась обратно. Виновато улыбнувшись, она вновь принялась размеренно качать проснувшуюся малышку.

- У вас уютно, - нарушил молчание Жак. Он неспешно оглядел увешанные фотографиями белёные стены, выискивая взглядом карточки с изображением Маре и подолгу останавливаясь на них. На многих фото присутствовал высокий, приятной внешности мужчина с маленькой, аккуратно подстриженной бородкой и умными, немного печальными глазами.

- Это папа, - перехватила его взгляд Маре. – Я тебе говорила – он учителем работал. Красивый, правда?

Жак кивнул. Импозантный, серьёзный мужчина даже по фотографиям внушал возникающее в самом подсознании трепетное уважение. Наверное, это профессиональное, именно такие ощущения и должен порождать человек, выбравший профессию учителя как свою жизненную стезю. Дочери по праву могли гордиться таким отцом….

Неожиданно Софиджа что-то спросила, отчего брови Маре удивлённо взлетели вверх. Она оглянулась на мать, но, не найдя что сказать ей, просто перевела вопрос:

- Мама спрашивает, зачем тебе эта война? Зачем ты участвуешь в ней?

Жак растерялся. Возникло замешательство, в ходе которого женщина неотрывно изучала лицо солдата, а Маре в свою очередь с некоторой долей жалости наблюдала за ними обоими, то поворачиваясь к матери, то печально глядя на своего знакомого. Жак думал что сказать, силясь подобрать более-менее подобающие слова, ответить как-нибудь расплывчато, не желая пускаться в пространственные объяснения того, что сам не мог понять. Когда он уже решился просто ответить: «Не знаю», женщина вновь произнесла короткую фразу и улыбнулась. Молодой человек вопросительно уставился на Маре.

- Можешь не отвечать, она уже всё поняла. Это не твоя война, и ты понимаешь это. Мама рада, что ты это понимаешь.

Жак облегчённо вздохнул. Женщина с мудрыми, печальными глазами словно прочитала его мысли. Софиджа заговорила и Маре тут же принялась переводить слова матери, глядя на Жака с застывшей в уголках губ печальной улыбкой:

- Мама говорит, что видела в своей жизни много солдат. Каждый из них брал в руки оружие по разным причинам, но все они в чём-то были схожи между собой. Они желали убивать…. Ты не такой. Ты не убийца, Жак, но рано или поздно станешь им. Человек, однажды взявший в руки оружие, сразу начинает ощущать его силу и привыкает к ней, оно даёт власть – фальшивую, пропахшую кровью власть и очень трудно устоять перед соблазном эту самую власть применить. Ты сможешь устоять, но всё равно станешь убийцей. По другим причинам…. Она не знает когда и как именно, но знает, что это точно произойдёт. И это будет страшно….

Маре замолчала. За время навязанного монолога улыбка покинула её губы. Уголки рта, ранее приветливо вздёрнутые вверх, неудержимо опускались до тех пор, пока не достигли критической точки. Последние слова давались девушке с трудом, словно она внезапно забыла французский язык. Явное нежелание переводить смешивалось на лице красавицы с горечью от невозможности перечить воле матери. Спустя минуту она тихо добавила:

- Мама никогда не ошибается, Жак. Люди говорят, что у неё дар…. Не знаю, правда-ли это, но она не ошибается….

- Раз на раз не приходится…, - молодому человеку вдруг стало не по себе. Нельзя сказать, что он испугался, но некое неприятное ощущение, возникшее в груди, тяжестью опустилось к желудку. Жак встал: - Извините, но мне пора. Я всего на несколько минут отпросился. Спасибо за чай.

Выходя, он заметил, как Софиджа провожает его немигающим взглядом. Маре поднялась следом:

- Я пройдусь с тобой….

…В тяжёлом, гнетущем молчании они преодолели большую часть пути и, когда из-за поворота показалось здание казармы, девушка остановилась.

- Если ты не против, дальше я не пойду. Итак соседи шепчутся, лишний раз дразнить не хочу, - как будто в подтверждение своих слов девушка окинула долгим взглядом пустую улицу. – Да и – честно говоря – у вас там один человек есть, которого я боюсь. Не знаю почему, он мне в общем-то ничего плохого не сделал, но всё равно боюсь.

- Кто это? – перебил её Жак.

- Большой такой…, негр. У него взгляд ещё как у хищника….

Жаку не потребовалось прилагать даже малейших усилий, чтобы угадать, о ком идёт речь. Банго! Но где Маре могла видеть его? Разве только в патруле, в тот день, когда они познакомились….

- Он часто мимо нашего дома проходит. По сторонам глазами зыркает, лицо злое…. Жуть! – пояснила Маре. Она даже как-то вся съёжилась при неприятном воспоминании.

- Так он что, к вам заходил? – не на шутку встревожился молодой человек. Что и говорить – известие неприятно удивило его, а зная Банго….

- Нет, что ты. Просто несколько раз проходил мимо дома и всё. Ну, вроде как на окна смотрел, а может и показалось мне…. Да посмей он придти, мы бы его на порог не пустили, не то что в дом! – храбро закончила девушка и, сжав маленькие кулачки, выставила руки вперёд. Жак не выдержал и рассмеялся, до того комично выглядела Маре в своём грозном – как ей казалось – обличии.

- Ладно. Хорошо, что сказала, попробую поговорить с ним, - попытался успокоить он спутницу, но реакция Маре оказалась совершенно полярной. Девушка не на шутку встревожилась и, глядя на француза расширенными от страха глазами, быстро защебетала:

- Нет, Жак, не надо! Обещай мне, что ты этого не сделаешь! Возможно, что мне всё это просто показалось, а ты ссориться будешь…. Обещай, Жак, или я обижусь!

- Ну, хорошо, - солдат пошёл на попятную. – Если ты уж так против, то обещаю. Хотя лишним бы разговор с ним не был….

Маре недоверчиво склонила голову набок и прищурилась.

- Обещаю, Маре! – ещё раз повторил мужчина и театральным жестом поднял руку ладонью вперёд. Взгляд спутницы потеплел. Тема была исчерпана, настало время прощаться. Жак протянул руки и сжал пальцами хрупкую ладошку девушки.

- Мы увидимся?

Маре улыбнулась:

- В любое время, я всегда дома, - кивнув напоследок, она спокойно зашагала по пустынной улице. Счастливый Жак нехотя поплёлся в казарму….

 

С того дня и по сегодняшний их встречи с Маре стали более частыми, если не сказать постоянными. Они виделись почти каждый день, иногда проводя вместе всего несколько минут, иногда целые вечера коротая в компании друг друга. Именно в такие вечера, выбираясь на окраину города подальше от любопытных взглядов, молодые люди любили неспешно побродить по старым разбитым дорогам среди выжженных войной и солнцем полей. Держась за руки, они часами могли разговаривать о чём угодно, но больше всего Маре нравилось слушать рассказы Жака о его далёкой родине. Молодой человек описывал Францию в таких радужных красках, что порой слёзы неизъяснимого восторга наполняли широко раскрытые глаза его юной спутницы. В сердце девочки поселилась мечта, и неотъемлемой, а скорей даже главной составляющей этой мечты был сам Жак. Что скрывать, Маре полюбила француза всем своим юным, неизбалованным страстями сердечком. В этом жестоком, перенасыщенном кровью и болью окружающем её мире, где даже человеческая жизнь сама по себе уже ничего не стоила и являлась лишь предметом страшной статистики да инструментом воздействия в руках погрязших в смраде войны политиканов, молодой француз явился той единственной отдушиной, позволяющей девичьему сердцу биться в тревожной неге. Она тянулась к Жаку так, как хрупкий, набирающий жизненные силы первый весенний цветок тянется к солнцу, стремясь получить от него долгожданные тепло и нежность. Маре полюбила Жака, и если не с первого взгляда, то уж со второго точно. Полюбила за…. Пожалуй, вот здесь девушка могла бы легко перечислить по крайней мере десяток причин, по которым солдат занял прочное место в её неискушённой любовью душе. Здесь было и исходящее от него обволакивающее незыблемое спокойствие; и грубая мужская сила в сочетании с мягким, бесконечно добрым сердцем; и негромкий, с хрипотцой, убаюкивающий голос; и ласковый взгляд непривычных для этих мест ярко-голубых, словно безоблачное летнее небо, глаз…. Но более всего девушке импонировало отношение Жака к ней самой. Невыразимая словами смесь братской любви и восхищённого преклонения перед красивой женщиной установила некую незримую границу, благодаря которой их связь смело можно было назвать целомудренной, но сполна насыщенной гармоничным сочетанием потаённой страсти и поистине прекрасной в своём совершенстве нежности. Что и говорить – девушка буквально боготворила своего нового знакомого и бессонными ночами грезила о недалёком будущем, когда они вместе смогут жить в любви и согласии в далёкой мирной Франции….

Что касается Жака, то и его сердце при мыслях о девушке, а тем более в присутствии Маре, билось отнюдь не так спокойно, как обычно. Война открыла в нём новую, неведомую доселе возможность любить. Любить платонически – чистым, непорочным, безгрешным чувством. Он видел в Маре девушку, одним своим существованием вызывающую неимоверно приятное томление в груди, но в то же время он не желал её как женщину, как многих других женщин до этой проклятой войны. Ей нужна была защита, она нуждалась в его мужской силе и в общении с ним искала утешения, и Жак с превеликим удовольствием предоставлял ей всё это. Их наполненные непритворным вниманием отношения мало чем напоминали привычные в наше время скорые на развитие отношения подростков, но нельзя забывать, что их чувства взрастила война, и в чистоте зародившейся на пепелище любви словно выражался некий негласный протест царящим вокруг ужасу, разрухе, голоду и смерти. Жак мечтал увезти Маре с собой, во Францию. Он не знал – согласится-ли девушка, но был уверен, что сможет убедить её. Он желал лишь забрать Маре прочь отсюда – прочь от войны и повсеместной разрухи; прочь от преисполненных ненависти и злобы взглядов и тихого зловещего шёпота за спиной; прочь от этой тревожной, пугающей тишины и постоянного ожидания грохота новых взрывов…. Каждый день на его глазах маленький испуганный зверёк с большими, наполненными постоянным страхом глазами превращался в красивую юную девушку, чья душа жаждала большой и искренней любви. Мог ли Жак противостоять её желанию? Конечно нет, более того, он всеми силами стремился поддержать разгорающееся в сердце девушки пламя….

По прошествии некоторого времени даже соседи Маре начали по иному относиться к французу. Может быть тут сказалось влияние матери, рассказавшей им о том, как солдаты спасли от смерти её малышку. А может на них оказали влияние и сами молодые люди, чьё присутствие на искорёженной взрывами улице словно вдыхало жизнь в чёрные, безглазые остовы разбитых домов, в зазубренные, посечённые осколками и покрытые сажей уродливые стволы сломанных деревьев, в угрюмые лица терпящих лишения и беды людей…. Жак не знал истинной причины, но ему импонировали редкие смущённые улыбки случайных прохожих, искоса бросающих любопытные взгляды на влюблённых, представляющих собой приятное сердцу воспоминание о далёком, как уже казалось, прошлом. Люди подсознательно ждали перемен к лучшему, и появление влюблённой и счастливой парочки негласно ознаменовало собой скорое их наступление….

Всё было бы совсем хорошо, если бы не один маленький, но очень неприятный для Жака нюанс. Будучи теперь частым гостем в доме своей подружки, молодой человек не раз ловил на себе пристальный изучающий взгляд матери, словно желавшей узреть в нём нечто, неизвестное даже самому Жаку. Казалось, что Софиджа постоянно находится в тревожном ожидании чего-то, что было непосредственно связано с появлением в их доме француза. Она могла искренне мило улыбаться, подавая ему чай, могла ласково потрепать его непослушные светлые волосы, тем самым доставляя неописуемое удовольствие старшей дочери, но в то же время в глубине её преисполненных житейской мудрости глаз таилось необъяснимое, тщательно скрываемое беспокойство. В конце концов, Жак не выдержал и, оставшись наедине с Маре, напрямую спросил у девушки:

- А как твоя мама относится ко мне и к нашим встречам?

… Неужели это было вчера? Жак потянулся на кровати и закинул руки за голову. Лёгкая улыбка, сопутствующая приятным воспоминаниям, тронула его бледные губы. Неожиданно возникло непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь тем самым счастьем, которое породил в его душе разговор с Маре, состоявшийся накануне. Молодой человек даже приподнялся на кровати и машинально огляделся по сторонам. Кроме него, в казарме никого не было. Жильбер редко отдыхал перед ночным патрулём, у него выдержки хватало и пару суток без сна обходиться, а Банго…. Кто знает, где его носит? Но в любом случае, негр не тот человек, которому Жак открыл бы душу….

Он вновь откинулся на подушку. Может оно и к лучшему, что никого нет? Может и не стоит никому ничего рассказывать, не стоит распылять то самое полновесное счастье, столь редкое в его жизни? Лучше уж сполна насытиться им самому, осознать, детально усвоив все его многочисленные оттенки, все его кратковременные и продолжительные проявления. Да, наверное, так будет лучше! Он вновь погрузился в милые сердцу думы.

… Как ни глупо это звучит, но они с Маре не только стеснялись, но даже в определённой степени и боялись своих чувств. Боялись быть не понятыми со стороны, отождествляя собой чуждую, противоречащую окружающему их миру атмосферу обособленного счастья. Боялись быть не понятыми друг другом, потому как обоюдные подозрения во взаимности зиждились в основном лишь на собственных, тщательно сокрытых в глубине души желаниях. Боялись обнажить тот самый, волнующий обоих вопрос возможного скорого расставания, который они сознательно отвергали, заталкивая в самые отдалённые уголки разума и страшась выносить на свет даже на единоличное, неведомое посторонним, рассмотрение. Можно сказать, что они боялись разрушить ту иллюзию совершенства, столь кропотливо создаваемую собственным воображением каждого из них и столь бережно хранимую в изголодавшихся по любви душах молодых людей. Это могло длиться до бесконечности, но неминуемая развязка подсознательно тяготила обоих. Время откровений близилось, и малейший толчок мог подвигнуть влюблённых к отчаянному, безудержному проявлению давно рвущихся наружу чувств. Именно это и произошло вчера, сделав обыкновенный на первый взгляд день знаковым как для самого Жака, так и для Маре….

Итак, это произошло не далее, чем вчера. День уже подходил к завершению и яркое, жаркое солнце неумолимо опускалось к далёкому горизонту, извещая о скором наступлении сумерек. Жак и Маре сидели на скамейке в глубине двора, скрытые от посторонних любопытных взглядов высоким забором с одной стороны и пустым, заброшенным сараем с другой. Откинувшись спиной на всё ещё хранящую тепло стену дома, Жак задумчиво крутил в пальцах длинную сочную травинку, изредка бросая на сидящую подле Маре полные нежности взгляды. Девушка, удобно расположившись в такой же как он позе и прикрыв глаза, подставила лицо тёплому вездесущему ветерку, задувающему непонятно откуда и лениво играющему чёрными мягкими прядями её распущенных волос. Лёгкое подобие улыбки, скользившее по её губам, выдавало умиротворение, посетившее душу девушки и сподвигшее её к расслабленному удовольствию, доставленному редким приятным ощущением внутренней гармонии. В этот предзакатный час Маре была необычайно красива, и Жак, сам того не осознавая, скрупулёзно изучал каждую чёрточку милого сердцу личика, словно жаждая впитать в себя божественное очарование смуглой красавицы, чтобы навсегда отложить в памяти именно этот, преисполненный неги образ любимой. Его пытливый взгляд скользил по высокому, прикрытому тёмными прядями волос лбу; по длинным пушистым ресницам, чуть вздрагивающим то ли на ветру, то ли от созерцания картинок, порождаемых воображением девушки; чуть ниже, на тонкий, с узкими крыльями носик; на слегка выступающую полоску скул; на трепетный ярко-розовый бутон припухлых губ…. Словно почувствовав на себе его взгляд, Маре лениво открыла глаза.

- Ты зачем на меня так смотришь? Думаешь, я не чувствую?

Жак смутился, будто пойманный за чем-то предосудительным. Не найдя что ответить в своё оправдание он лишь пожал плечами и постарался перевести разговор на другую тему.

- Вечер сегодня необычайно хорош. Тепло, тихо, ты рядом…. Такое ощущение, что и войны нет и никогда не было, всё вокруг так мирно, спокойно. Даже не верится, что всё это может закончиться в один момент…, - последняя фраза прозвучала более чем двусмысленно, и Жак, спохватившись, спешно добавил. - Я имею в виду всё вокруг, а не нас с тобой.

- Спасибо, успокоил, - улыбнувшись, съязвила девушка, но было заметно, что последнее уточнение приятно удивило её. Жак опять смутился, Маре, угадав его состояние, положила ладошку на плечо солдата и с некоторым оттенком грусти в голосе произнесла:

- Знаешь, мама говорит, что война скоро кончится. Не знаю, мне кажется, что она просто хочет нас с сёстрами успокоить, но у меня такое ощущение, что это неправда. Будто мама что-то не договаривает….

Жак передёрнул плечами. Слова Маре о матери напомнили французу о том вопросе, который действительно волновал его уже длительное время.

- А как твоя мама относится ко мне и к нашим встречам?

Маре, не ожидавшая подобного, несколько секунд размышляла.

- Я думаю что хорошо. Не скажу, что полностью одобряет, но и не запрещает, как ты уже мог заметить. Извини, конечно, но для неё ты всё равно чужак, пришедший на нашу землю далеко не с мирными намерениями, - заметив возникшее на лице солдата огорчение, девушка поспешила утешить его. – Мама очень добрая, Жак. Я думаю, что сердцем она уже приняла тебя, но просто не желает подпускать ближе. Ты пришёл и ушёл, а мы останемся здесь. Не знаю как надолго, одному Богу ведомо….

- Ты веришь в Бога? – желая перевести скользкую тему поинтересовался молодой человек. Он уже давно заприметил маленький крестик на тонкой верёвочке, который девушка всегда тщательно прятала на груди.

- Конечно, верю! А благодаря кому мы до сих пор живы, Жак? Бог хранит нас, я верю в это. Правда, больше мне – пожалуй – ничего и не остаётся. Только верить и молиться….

Маре опустила взгляд в землю и впала в меланхолию. Желая исправить собственную оплошность, благодаря которой у девушки кардинально переменилось настроение, Жак нарочито весело поинтересовался:

- А какие у тебя планы на завтра? Что собираешься делать?

Попытка не удалась. Неотрывно глядя на землю перед собой, Маре не отреагировала на его тщетный призыв. Не оборачиваясь, ответила:

- Не знаю. Я стараюсь не загадывать и не строить планы. Знаешь, как сказано в Библии? «Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы.»

- Вот уж не думал, что ты настолько религиозна, - не удержался изумлённый ответом солдат. – Ты Библию наизусть знаешь?

- Ну что ты, нет, конечно! Просто в этой книге каждый может найти что-то своё, близкое именно ему. Дело не в том, насколько религиозна, а в том, насколько сильна и глубока вера. Кто-то ищет в писании оправдание собственным поступкам, а кто-то – поддержку своим принципам и даже смысл жизни. Да-да, не удивляйся, Жак, - всё так же спокойно заметила девушка, разглядев исказившее лицо француза непритворное удивление. – Даже эта война в определённой мере оправдывается превратно истолкованными строками священных писаний, но только в нашем случае – догматами другой религии. Не хочу углубляться в подробности, честно говоря, и без того тяжело осознавать происходящее вокруг. А тем более, когда ты сама принимаешь в этом непосредственное участие…. Не понимаю, почему люди не могут жить в любви и согласии, почему им обязательно надо что-то всё время доказывать друг другу с помощью силы? Зачем жить в боли и страданиях, когда можно окружить себя любовью и наслаждаться ей?

- А ты живёшь в любви? Я не имею в виду то, что вокруг…. Внутри тебя любовь? - поинтересовался Жак, настроение которого резко переменилось. От былой напускной весёлости не осталось и следа, столь печальна была затронутая девушкой тема. Да и сам облик девушки – её сгорбленная, словно усталая фигурка, поникший взор карих глаз, дрожание губ – взывал лишь к непритворной нежности по отношению к этой несчастной женщине-ребёнку. Он положил руку ей на плечо и, почувствовав под ладонью трогательную хрупкость совершенных по изяществу линий, бережно сжал его. – Ты сама живёшь в любви, Маре?

Маре подняла взгляд и долго, неотрывно изучала лицо солдата. Когда он уже отчаялся получить ответ, девушка тихо промолвила:

- Да, я считаю, что живу в любви. Бог любит меня, я уверена в этом, а я люблю его. И ещё…, - она произнесла несколько слов на родном языке.

- Что «ещё»? – не понял Жак.

- Ещё я люблю тебя, - еле расслышал он дрожащий от волнения нежный голосок, повторивший сказанные уже слова по-французски….

Если бы мужчину внезапно ударили чем-нибудь по голове, он бы и то – наверное – меньше растерялся, чем после этого неожиданного признания. Жак почувствовал как в голове что-то взорвалось, перед глазами пронеслись мириады ярких звёзд и сердце – его бедное сердце, готовое выскочить из груди – набатом принялось отстукивать эти простые и в то же время неимоверно сложные слова. Какое-то время его бессмысленный взгляд беспомощно метался из стороны в сторону и, натыкаясь на бездушные преграды, неизменно возвращался к Маре. Осознание происходящего неотвратимо заполняло разум француза взрывоопасной смесью восторженного ликования и душераздирающей нежности. Лишь спустя несколько секунд он рывком вскочил со скамейки и, схватив девушку за плечи, опустился перед ней на колени.

- Что ты сказала, Маре?!! Повтори…, - словно не веря своим ушам взволнованно попросил мужчина. Маре покраснела, но стыдливый румянец, заливший милое личико, придал некую дополнительную пикантность, породившую новую волну нежности в душе Жака.

- Я люблю тебя, Жак…, - руки сидящей на скамейке Маре скользнули на плечи молодого человека. С малой толикой нерешительности в широко открытых глазах она подалась вперёд, потянувшись к губам мужчины. Спустя мгновение Жак почувствовал на лице её робкое дыхание….

Их поцелуй длился, казалось, целую вечность. В этом касании губ выразилось всё то, что долгое время копилось в сердцах молодых людей и рано или поздно должно было вырваться наружу. Сначала несмелое, едва уловимое прикосновение обозначило осторожное знакомство; лёгкое скольжение плоти, будто привыкающей к новизне ощущений, открыло дорогу более жадному познанию, несущему в себе как собственное любопытство, так и попытку навязчивого откровения; настойчивое, но осторожное движение языка отражало невидимую борьбу и победу над своими страхами, окончательно вскрывая последние преграды на пути к интимной, сокровенной близости любящих и взаимно любимых людей. Они словно потерялись во времени и пространстве, существуя лишь в узкой, размером не более двух плотно прижатых друг к другу тел и закрытой от посторонних глаз сфере беспрестанного блаженства. Жак чувствовал на своём лице горячее, сбивчивое дыхание Маре, ощущал под руками дрожание натянутого как струна тела и молил лишь об одном – чтобы это никогда не заканчивалось. Отрываясь от жадных, трепетных губ и покрывая поцелуями солоноватое от слёз личико счастливой Маре, молодой человек не переставая шептал слова любви и не слышал ответные признания, словно эхо вторившие его взволнованному голосу. Он и сам чуть не плакал – от безразмерного счастья, от щемящей грудь нежности, от невозможности выразить всю глубину своей любви, донести её до сознания растроганной девушки. Они не слышали друг друга, целиком и полностью предавшись лишь одному, схожему порыву обнажить собственные, давно томимые в груди чувства, облечь партнёра в ту ауру всеобъемлющей любви, что долгое время созревала под их телесными оболочками. Они не слышали, но понимали друг друга без слов, будто читая открытую книгу выношенных, взращённых в запретной, сокрытой любви мыслей. И мысли эти были совершенны в своём искреннем, насыщенном нежностью и страстью содержании….

… Жак счастливо зажмурил глаза. Он будто заново почувствовал прикосновение горячих губ на своём лице, заново ощутил жаркое дыхание Маре, запах её волос, увидел блеск покрасневших от слёз глаз. Они долго не могли расстаться вчера, и лишь благодаря Софидже, вышедшей на крыльцо в поисках дочери, нашли в себе силы оторваться друг от друга. Отозвавшись на оклик матери, они вышли из-за угла дома, держась за руки. Маре – стыдливо опустив глаза, вся пунцовая, словно её застали за чем-то запретным; Жак – всё ещё ошеломлённый произошедшим, со счастливой, блуждающей на припухших губах улыбкой. Софиджа долгим взглядом посмотрела сперва на дочь, затем на молодого человека и, не сказав ни слова, подняв руку перекрестила их. Сначала каждого по отдельности, после - обоих сразу. Погладив дочь по голове, легко подтолкнула её к двери. Не поднимая головы Маре зашла в дом, а Жак вновь почувствовал на себе тяжёлый взгляд матери. В её тёмных, бездонных как у старшей дочери глазах стояли слёзы….

Он не помнил как вернулся в казарму; не помнил, как всё ещё продолжая счастливо улыбаться что-то отвечал на приветственные шутки сослуживцев, удивлённых его состоянием; не помнил перехваченный и потрясший его на какой-то момент завистливый и полный злобы взгляд Банго. Весь вчерашний вечер и всю последующую ночь Жак бесследно пропал для окружающих, пребывая целиком и полностью в созданном ими с Маре измерении, где не было войны, боли, страха, и где миром правила лишь любовь. Он уснул под утро, твёрдо уверенный в одном – в скором будущем они с Маре покинут эту страну и уедут во Францию, где будут долго и счастливо жить в мире и согласии, о которых так мечтает его любимая….

… Неужели этому суждено сбыться? Жак вспомнил слова Маре: «Не заботьтесь о дне завтрашнем, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём…». Улыбнувшись, он открыл глаза. Вот сегодня сходит в патруль и завтра, прямо с утра, к Маре! Даже не отсыпаясь, чтобы не терять драгоценного времени. И завтра же он предложит ей уехать во Францию, как только закончится его контракт. Завтра…! Кстати, о времени…. Подняв руку, молодой человек посмотрел на часы – половина десятого вечера, через полчаса заступать на дежурство. На улице уже должно стемнеть, скоро отбой, а ему пора вставать. Напоследок послав воздушный поцелуй силуэту девушки на потолке, Жак рывком поднялся с кровати. В этот самый момент с улицы послышался далёкий нарастающий гул и на первом этаже пронзительно взвыла сирена воздушной тревоги….

 

Низко пригибаясь к дрожащей под взрывами земле Жак быстро, насколько только мог, бежал к дому любимой. Он не знал – там ли сейчас девушка, жива ли она, вообще стоит ли ещё дом, или на его месте уже лишь груда дымящихся чёрных развалин, но надежда на лучшее теплилась в его душе и гнала вперёд, заставляя забыть овладевший его сердцем в казарме страх и напрочь отбросить пресловутый инстинкт самосохранения. Всё отошло на второй план, чтобы вернуться позже – с дрожащими непослушными руками, с невыносимой тяжестью в районе желудка, с непрошенными, невозможно горячими слезами и реальным осознанием возможной смерти. Но это будет позже, не сейчас…. Сейчас важнее всего Маре и её семья….

Десять минут назад, едва услышав вой сирены и гул быстро приближающихся самолётов, Жак в ужасе слетел по лестнице и замер как вкопанный посреди переполненного солдатами коридора. Он слышал громкие крики и приказы занять боевые позиции, кто-то толкал его и ругался, кто-то звал и просил помочь, но молодой человек, бессмысленным взором окидывая всеобщую суматоху, долго оставался недвижим. Очень долго, вплоть до первого далёкого взрыва, прогремевшего где-то на окраине и разорвавшего былую тишину вечерних улиц. И сразу после этого взрыва начался самый настоящий ад – пронзительный свист авиабомб смешался с грохотом взрывов, людские крики заглушались треском автоматных очередей, топот солдатских сапог сливался со звоном выбиваемых стёкол и ударами прикладов о дерево. Бессознательно поддавшись движению толпы, Жак подбежал к стойке и схватил автомат с двумя запасными магазинами. Уже выбежав на улицу и услышав громкий крик Жильбера, приказывающего отойти в укрытие, молодой человек в панике остановился. Маре!!! Она дома, вместе с матерью и сёстрами! Что с ней, жива-ли? Он должен быть с ней, защитить их, спасти…! Ни секунды больше не раздумывая Жак принял единственное – как ему казалось – правильное решение и воровато осмотревшись по сторонам, стремительно выскочил за ворота казармы. В суете всеобщей паники его побег остался незамеченным….

Слух Жака уловил впереди автоматные очереди и он замер на мгновение, прислушиваясь. Стрельба повторилась. Нет, слишком далеко, дом девушки значительно ближе. Облегченно выдохнув, молодой человек устремился дальше. Оглядываясь вокруг он с ужасом осознавал что бомбардировка и миномётный обстрел не пощадили и соседей Маре. За сто метров от её дома, на том месте, где ещё вчера стоял добротный кирпичный дом и жила пожилая семейная пара, сейчас зияла огромная дымящаяся воронка, красноречиво вещающая о несчастной судьбе улыбчивых симпатичных людей. Обожжённые взрывом яблони, иссечённые осколками и обугленные нестерпимым жаром, молчаливо вторили кладбищенским крестам – страшным свидетелям смерти и вечным спутникам забвения. Дождь бил крупными каплями по обожжённым стволам, стекая к земле чёрными слёзами….

Вот и дом Маре. Слава Богу, он на месте, но…. Жак сразу заметил открытую нараспашку дверь. Неужели ушли? Или же…? Страшные предчувствия камнем легли на сердце и сдавили горло, затрудняя и без того сбитое быстрым бегом дыхание. Сняв автомат с предохранителя и передёрнув затвор, молодой человек одним рывком преодолел калитку и вскочил на крыльцо. Всё вокруг гудело, гремело, грохот взрывов не прекращался ни на минуту, но солдат словно почувствовал зловещую, нестерпимо тревожную тишину, исходящую из открытой двери. Затаив дыхание, он сделал шаг вперёд….

Присев на корточки, Банго стволом автомата приподнял лоскутное покрывало, свисающее с кровати до самого пола. Заглянув под него, омерзительно ухмыльнулся:

- И здесь никого. Пойдём дальше, времени у меня много, так что поиграем, сучки…. Банго найдёт вас, куда бы вы ни спрятались! А потом мы ещё поиграем, но уже по моим правилам….

Он выпрямился и, окидывая злобным взглядом освещённую заревом уличных пожаров комнату, зловещим шёпотом протянул:

- Банго со всеми поиграет…. По очереди….

Его блуждающий взгляд остановился на порядком изношенной, но чистой занавеске, скрывающей за собой небольшое помещение рядом с кухней, приспособленное под кладовую. Клацнув затвором автомата, негр вновь ухмыльнулся и сделал шаг вперёд. В этот самый момент в комнату вошёл Жак.

Мгновенно оценив обстановку, Жак вскинул автомат и направил короткий ствол в сторону Банго. Неподдельное удивление, проявившееся на лице негра, быстро сменилось ненавистью и отвращением.

- Не двигайся, Банго! Что тебе здесь надо? – как ни старался Жак, но срывающийся голос выдал его волнение. Ствол автомата мелко подрагивал в такт дрожащим рукам.

Едва увидев сидящего на корточках сослуживца, молодой человек сразу же понял цель его неожиданного визита. Этот подонок в форме, пренебрегая собственным здоровьем и даже жизнью пришёл сюда, чтобы утолить снедающую его изнутри жажду крови и насилия. Жак вспомнил слова Маре: «…он часто мимо нашего дома ходит». Грязные помыслы давно и прочно захватили разум бессердечного и подлого негра и Банго лишь выжидал, затаившись, наступления благоприятного момента. И вот он настал….

- Приятно тебя видеть Жак…, - раздался в тишине зловещий шёпот. – Честно говоря, не ожидал тебя увидеть, думал что ты в казарме, под кроватку от страха спрятался. Лежишь там себе, дрожишь потихонечку, обмочился весь…. Ещё бы, ведь ты у нас такой неженка, а тут вдруг война началась. Но что я вижу? Наш Жак решил стать героем! Не страшно в живого человека автоматом тыкать, а…? Страшно, вижу что страшно, аж вспотел весь….

Жак не реагировал на оскорбления, держась настороже. Он понимал, что Банго заговаривает ему зубы в поисках какого-либо выхода из сложившейся ситуации, но если вдруг ему представится возможность перехватить инициативу, последствия будут необратимы. И в первую очередь для самого Жака.

- Заткнись, Банго! Я спрашиваю ещё раз – что ты здесь делаешь? – он чуть повёл дулом автомата, заставив тем самым негра сделать шаг назад. – Очень сомневаюсь, чтоб тебя кто-то звал в этот дом.

- Ну конечно, я же не ты, - Банго препротивно оскалился. – Кто меня позовёт? Твоя подстилка? Или её сестрёнки? А может мамаша? Нет…. Некому позвать Банго, поэтому он приходит сам. Вот я и пришёл, а тут ты нарисовался. Обидно даже, но что делать? Хотя…. Есть у меня предложение. Давай делиться – ты забираешь свою девку, а я всех остальных, а, Жак? Они всё равно тебе не нужны, чего мы будем ссориться из-за каких-то баб?

- Заткнись, сволочь, и прекрати скалиться, пока я тебе по зубам прикладом не прошёлся. Брось автомат!

В ответ Банго презрительно сплюнул на пол и, прищурившись, вперил колючий взгляд карих глаз в лицо сослуживца. На его тёмной физиономии легко читалось нескрываемая ненависть и непоколебимая уверенность в собственном превосходстве. Жак чуть приподнял ствол автомата, так, что круглое зловещее отверстие оказалось точно направлено в лоб негра.

- Брось автомат! - в этот раз голос не подвёл. Излишняя самоуверенность противника сыграла с ним злую шутку, не напугав Жака, а напротив, придав действиям молодого человека недостающей на первый момент решительности. – Брось, я сказал, больше повторять не буду….

Ухмылка сползла с губ Банго, когда он прочитал во взгляде Жака нечто такое, что заставило его выпустить из руки цевьё автомата, который тут же с грохотом упал на пол. В то же мгновение из-за занавески, скрывающей кладовую, раздался приглушённый испуганный всхлип. Жак резко обернулся на звук….

Ещё заходя в дом, он сразу догадался, где могут укрыться Маре и её семья. Подпол, в котором до войны хранились запасы продуктов на зиму, находился под сараем. Вряд-ли девочки, внезапно разбуженные среди ночи близкими взрывами, успели туда выскочить, а если не ушли, значит попытались спрятаться в доме. Единственным, сколько-нибудь загороженным от беглого взгляда местом и была импровизированная кладовка возле кухни. Маленькое, закрытой шторой помещение порождало иллюзию безопасности, поэтому им и воспользовалось многочисленное семейство, сплошь состоящее из перепуганных женщин….

Едва раздался гул низко летящих самолетов, как Софиджа, выскочив из-под одеяла, всё поняла. Мирная жизнь, столь желанная и хрупкая, внезапно закончилась, начинается новый виток ужаса. Быстро подняв девочек, она торопливо закутывала маленькую Цлату в одеяло, когда послышались первые взрывы на окраинах города, почти сразу же за взрывами началась беспорядочная стрельба. Девочки уже оделись, но мать, пожелавшая прихватить что-нибудь из еды, замешкалась на кухне. Покидав в сумку молоко для малышки и хлеб, принесённый французом, она схватила на руки спящую Цлату и устремилась на выход. В подполе, расположенном под старым, покосившимся от времени сараем намного безопасней, во всяком случае, так говорил ей муж. Девочки гуськом потянулись за матерью.

Выскочив на крыльцо, женщина боковым зрением заметила мелькнувшую в направлении их дома тень. Кто-то, низко пригнувшись, перебегал через дорогу. Безотчётное беспокойство внезапно переполнило сердце матери. Резко толкнув девочек обратно в дом, она рывком захлопнула дверь и заперла её на засов. Кто бы там ни был, но мать боялась его. Подсознательный страх резко разрастался, переходя в навязчивый ужас и – мало соображая, что именно она делает – Софиджа жестом указала на кладовку. Маре, схватив близняшек, скрылась за занавеской. Настороженная Софиджа, зачем-то низко пригнувшись, выглянула в окошко….

По двору крался человек. Блики далёких пока пожаров едва освещали огромную фигуру в военной форме. Жак?! Женщина обрадовалась, но лишь на мгновение – следующая яркая вспышка осветила лицо незваного гостя и Софиджа обнаружила, что это вовсе не друг её старшей дочери. Новая волна страха пролилась по телу – она раньше довольно часто видела на улице этого здоровенного чернокожего солдата и каждый раз ощущала исходящую от него незримую, но вполне реальную опасность. Сердце матери словно предостерегало её, указывая на некое зло, вынашиваемое нутром незнакомца. Заметив как блеснули в темноте белки его глаз, Софиджа испытала самую настоящую панику. Отпрянув от окна, она бросилась к притихшим за занавеской дочерям, крепко сжимая спящую на руках Цлаточку. Затаив дыхание, семья замерла в кромешной темноте.

Спустя минуту послышался сначала громкий стук в дверь, а после и оконное стекло задребезжало под настойчивыми ударами. Стук прекратился так же резко, как и возник, женщина застыла, прислушиваясь. Продолжения не последовало. Ушёл? Едва промелькнула спасительная мысль, как из прихожей раздался жуткий грохот, известивший о выбитой одним сильным ударом двери. От громкого резкого звука Цлата на руках матери вздрогнула и заёрзала во сне. Только бы не проснулась…! Софиджа, расслышав тяжёлые шаги в прихожей, почувствовала подступающую к горлу тошноту – первый признак нарастающей словно снежная лавина паники. Стиснув малышку в объятиях, она щекой прижалась к нежному личику сопящей во сне дочери. От объявшего её сердце страха из глаз матери потекли непрошеные слёзы, руки предательски задрожали, но она не издала ни звука. Девочки так же напряжённо молчали и, хотя в темноте можно было разглядеть лишь их неясные силуэты, Софиджа была уверена, что насмерть перепуганные дочери неотрывно смотрят на неё. Она буквально кожей чувствовала их преисполненные ужаса взгляды, но не в силах что-нибудь сделать, крепко зажмурилась и прикусила губу, желая удержать рвущиеся из глаз от бессильной ярости слёзы. Из прихожей послышался леденящий кровь голос незнакомца – двигая мебель, он что-то злобно шипел по французски. Мать не понимала ни слова, но сердцем чувствовала исходящую от него угрозу. Угроза была во всём – и в тяжёлых, громких шагах пришельца, и в его интонациях, и в самих словах – резких, отрывистых, грубых…. С его появлением дом будто наполнился вязким, всепроникающим ужасом, и мать в полной мере ощущала его липкий и гнетущий плен.

Внезапно с улицы донесся пронзительный свист и спустя секунду страшной силы взрыв сотряс стены дома. Не успел затихнуть оглушительный раскат, как Софиджа щекой ощутила движение маленьких ресничек. Цлата проснулась, и в этот момент внезапное пробуждение малышки оказалось куда страшнее предыдущей опасности. Мать почуяла, как дёрнулось в руках крохотное, завёрнутое в одеяло тельце, и осознала, что через секунду-другую девочка неизбежно заплачет. Из прихожей послышались громкие злобные ругательства, и тяжёлые сапоги шагнули в комнату. Продолжая выкрикивать угрозы, пришелец остановился. Цлаточка на руках матери шмыгнула носом и глубоко вздохнув, разомкнула маленький ротик. Софиджа поняла, что через мгновение раздастся плач, который незамедлительно выдаст их всех. А дальше….

У неё не было времени на раздумья, как не было и других вариантов собственных действий. Невозможно передать всё то, что происходило в душе женщины в то самое мгновение. О чём она думала, да и думала ли вообще, глядя сквозь мрак на тёмные силуэты дочерей, стоявших подле неё? Что, какое наитие подвигло несчастную мать, до крови закусив губу, положить свою горячую, невозможно тяжёлую в этот момент ладонь на лицо малышки? Чего стоило ей это резкое, осознанное движение, не замеченное другими в темноте кладовки? Какие доводы она привела Богу и самой себе в оправдание столь ужасающего действа? Поистине жестокий, чудовищный выбор, но мать должна была его сделать. И она сделала…. Цлаточка задёргалась в руках, но, глядя на девочек, Софиджа ещё крепче прижала её к груди и буквально смяла в объятиях. Её глаза вновь переполнились тяжёлыми, готовыми вот-вот сорваться слезами. Ещё миг и крупные капли устремились с век, прочертив свежие дорожки на щеках женщины. Искусанные в кровь губы шевелились в безмолвной молитве. Она ничего не видела, даже силуэты детей стали зыбкими, размытая слезами картинка плыла перед глазами, но мать и не желала ничего видеть. Она вся обратилась в слух. Каждый шорох, каждый скрип тревожным набатом отдавались в голове Софиджи, заставляя ещё сильнее сжимать малышку в смертельных объятиях. Каждое движение пришлого солдата взывало к панике, но мать держалась из последних сил. Ради девочек, ради своих дочерей, чьи перепуганные глазёнки – она чувствовала – неотрывно глядели на неё в поисках защиты. Софидже хотелось стонать, кричать, выть, рыдать во весь голос, но она заставляла себя молчать, продолжая беззвучно молиться. Она молила о чуде, о спасении, и проклинала эту страшную войну, эту жизнь, саму себя…. Софиджа желала умереть вместо притихшей на руках дочери, не представляя, как сможет жить дальше…. Если у них будет это самое дальше….

Повернувшись к занавеске, Жак на мгновение опустил оружие, но этого было достаточно для Банго. Быстрое, едва уловимое движение и в его руке возник небольшой пистолет, короткое дуло которого было направлено в грудь Жака.

- Не двигаться…, - разнёсся по комнате злобный шёпот. – Ну что, щенок? Вот мы и поменялись ролями….

Чуть сдвинувшись в угол, Банго поднял автомат и закинул его на плечо. Их разделяла комната, но Жаку казалось, что он чувствует на своём лице горящее злобой дыхание чернокожего подонка.

- Теперь ты положи оружие…, - Банго вновь мерзко улыбнулся и от его гримасы Жака передёрнуло. В том, что негр убьёт его, молодой человек не сомневался. Сначала его, а потом и всех остальных. Повторный окрик вывел его из оцепенения. – Я сказал автомат на пол, урод! Подальше бросай!

Шансов не было…. Жак отвёл в сторону руку и бросил оружие к выходу. Падение железа на пол прозвучало подобно грому в напряжённой тишине комнаты. Теперь всё….

Едва страшная мысль пришла ему в голову, как скрывающая кладовку занавесь отодвинулась, выпуская Маре. С ненавистью глядя на Банго, девушка замерла в полуметре от Жака. Она не боялась, взгляд тёмно-карих глаз был наполнен решительностью и отчаянной смелостью, которые породила в сердце девушки безвыходная ситуация. Глядя на врага, она что-то тихо произнесла на родном языке, и в её тихом голосе также читалась неуёмная отвага.

- А вот и наша красотка! – Банго препротивно оскалился. – Как же долго я ждал этой встречи…. И всё бы хорошо, только вот одно маленькое препятствие….

Он чуть повёл воронёным стволом пистолета, указывая на бледного, замершего точно изваяние Жака:

- Ну, ничего, красавица, он нам не помешает. Этот слюнтяй уже давно надоел мне, да и тебе пора узнать настоящего мужика.

- Прекрати, сволочь! – взорвался Жак. – Я всё равно тебя достану, тварь! Тебе не жить, Банго, если ты только прикоснёшься к ней своими грязными лапами! Понял меня?!!

Банго демонстративно расхохотался, не отрывая взгляда от Жака.

- Что ты мне можешь сделать, щенок? Ты же трусишка….

- Нет, Банго, это ты трус! Самый жалкий, ничтожный трус! – Жак уже не боялся. Ненависть вытеснила страх из груди мужчины, единственное, что ему хотелось, это высказать всё, что он думает об этом подонке. – Пришёл воевать с женщинами и детьми, да? На большее тебя не хватает?

Жак не обратил внимания, как за время его обвинительного монолога негр изменился в лице. Усмешка сползла с его пухлых губ и они сжались в узкую полоску, лицо перекосило от злобы, глаза сощурились и кровожадно заблестели, палец на спусковом крючке напрягся и побледнел, но Жак не замечал всего этого. Он уже не мог остановиться, продолжая выплёвывать из себя потоки проклятий.

- Твои родители гордятся тобой, ублюдок? Какой смелый у нас Банго…! Он убивает женщин и детей! Он воюет только с теми, кто слабее его! Так, сволочь?!! Гордятся? А всё потому, что они такое же ничтожество, как и ты сам!!! – припечатал Жак напоследок.

«Ничтожество» явилось последней каплей, переполнившей чёрное сердце подонка яростью. Палец на курке вздрогнул, рука чуть дёрнулась, раздался громкий хлопок и…. И Жак понял, что сейчас увидит свою пулю. Ту самую, из кошмарных снов. Ту, которую он боялся и превозносил, которую ненавидел и желал видеть постоянно…. Ту, которую он так долго ждал…. Страшное осознание происходящего заняло какую-то долю секунды, но уже в следующее мгновение он был сбит с ног сильным ударом в плечо. Падая на пол, Жак ткнулся руками в лежащий рядом автомат. Схватив его и направив ствол в сторону Банго, молодой человек выпустил длинную очередь. Он жал на курок до тех пор, пока в магазине не кончились патрон и лишь почувствовав – именно почувствовав, а не услышав – что наступила тишина, закрыл глаза и уронил голову на холодный деревянный пол. Он уже догадался, что именно произошло после выстрела Банго и осознание неотвратимой беды заставило его крепко зажмурить вдруг защипавшие глаза. Боль упругими волнами заполнила всё тело, но боль не физическая, нет…, другая, идущая из самого сердца. Зыбкий росток надежды возник глубоко внутри и тут же пропал – Жак с детства не верил в чудеса и уже догадывался, что ему предстоит сейчас увидеть….

Маре лежала рядом, на том самом месте, где он только что стоял, подобно изваянию, скованный ужасом и ощущением полной безысходности. Распущенные чёрные волосы широким веером обрамляли закинутую назад голову, резко оттеняя побледневшее лицо красавицы. Тонкие, вытянутые вперёд руки казалось всё ещё пытаются оттолкнуть любимого; стройные, словно точёные из мрамора ножки недвижно покоились на дощатом полу, выбившись из под короткого халатика и поражая воображение неестественной белизной нежной кожи. Могло показаться что Маре спит, вот только карие глаза любимой были широко раскрыты и обращены в сторону пришлого врага. Жак, невольно вторя её остекленевшему взгляду, посмотрел на Банго – прошитый очередью подонок был мёртв. А Маре?!! Может она…? Он в надежде перевёл взгляд обратно на девушку и заметил медленно вытекающую из под хрупкого тела струйку чёрной крови. Закрыв лицо ладонями, Жак заплакал…

…Софиджа не слышала, вернее – не осознавала, что в доме появился кто-то ещё; что громкий разговор за занавеской несёт в себе шанс на спасение; что может быть и явилось то самое чудо, о котором она молила. Женщина даже не заметила, а скорей опять же не поняла, что её старшая дочь вышла из кладовки, и лишь грохот выстрелов вырвал её из охватившего тело и разум оцепенения. Как только всё стихло, она убрала руку с лица Цлаточки, поцеловала малышку в лобик, и, не соображая что делает, вышла в комнату. Стоило матери увидеть лежащую на полу Маре, как последние силы оставили её и с тихим воем женщина рухнула на колени….

Жак не заметил, как появилась Софиджа с мёртвой малышкой на руках. Не заметил и то, как следом за матерью вышли растерянные, перепуганные близняшки и сели на корточки рядом с бездыханным телом старшей сестры. Он не видел, как заливаясь горькими слезами, девочки гладили руку Маре, словно пытаясь вернуть в неё быстро покидающее плоть жизненное тепло; как остекленевшим, безумным взором следила за их движениями убитая горем Софиджа; не чувствовал как сам дрожащей, мокрой от слёз рукой нежно перебирает чёрные шелковистые волосы любимой….

Он не знал, сколько прошло времени. Очнулся внезапно, словно что-то подтолкнуло к пробуждению. Окинув взглядом скорбную компанию, до боли прикусил губу. С улицы послышался протяжный вой сирены, предупреждающий о новом налёте авиации. Жак посмотрел на Софиджу, желая убедиться, что она тоже слышала сирену. Нет, не слышала…. Мать Маре, сжимая на руках Цлаточку и раскачиваясь взад-вперёд подобно заунывному движению маятника, стояла на коленях перед телом старшей дочери и пустым взором смотрела куда-то перед собой. Она не плакала, не кричала, и лишь изредка негромкие короткие стоны нарушали окружившее её безмолвие, да крупные капли скатывались по щекам, падая на грудь, на малышку, на Маре, на пол…. Близняшки, перестав рыдать, съежившись сидели рядышком с матерью, с ужасом глядя на бескровное лицо старшей сестры широко открытыми глазами….

- Надо уходить…, - Жак попытался сказать твёрже, но лишь тяжёлый хрип сорвался с его губ. Он прочистил горло. – Надо уходить, здесь нельзя оставаться!

Повторив громче, он поднял глаза на Софиджу. Взгляд матери не изменился, она по-прежнему смотрела в стену перед собой. Молодой человек поднялся с пола – он чувствовал дрожь в ногах, порождённая сердцем боль кольцами сжимала внутренности, выдавливая из покрасневших глаз горячие солёные слёзы. Страшная слабость вдруг окутала его тело, но где-то в глубине мозга билась едва заметная, но очень настойчивая мысль, порождённая скорее инстинктом, нежели разумом. Надо уходить…! Жак сделал шаг к матери.

- Пойдёмте, прошу вас…, - голос опять предательски задрожал, но Софиджа услышала его. Подняв голову, она долгим взглядом посмотрела в глаза солдату, и не было в её взгляде ничего, кроме мёртвой, гнетущей пустоты. Не отрывая глаз, она медленно покачала головой. Она не уйдёт отсюда – из своего дома, из этой комнаты, от своих дочерей…. Ни за что не уйдёт.

Жак понял. Убитая невыносимым горем мать не сделает ни шага. И нет никакого смысла её уговаривать. Он перевёл взгляд на близняшек – Софиджа снова отрицательно покачала головой. Они тоже никуда не пойдут. Тяжёлый комок, поднявшись к горлу, заставил мужчину задохнуться. Близняшки сами не уйдут от потерявшей рассудок матери, ни за что не оставят её. Он почувствовал, что вот-вот расплачется от бессилия. В голос, навзрыд, и ничто не сможет остановить его…. Жак снова окинул взглядом вмиг постаревшую Софиджу, заплаканных близняшек, необычно молчаливую Цлаточку на руках у матери, невозможно прекрасную в своей конечной безмятежности Маре…. Склонив колени, поцеловал любимую и ладонью навеки закрыл её большие карие глаза. После этого Жак схватил автомат и выбежал на улицу….

Ночная тьма тут же окружила его, но лишь на мгновение. Всего лишь миг, и былая могильная тишина разорвалась треском выстрелов и грохотом близких взрывов. Чёрное покрывало ночи было сплошь растерзано яркими бликами пожаров. Трассирующие пули подобно диким, обезумевшим пчёлам пронзали густой мрак и со свистом уносились вдаль. Грохот, выстрелы, крики и душераздирающий вой раненых смешались в единую адскую какофонию. «Жак, уходим…!» - расслышал он истошный крик, донёсшийся из соседнего двора. Жильбер!? Откуда он здесь? Молодой человек не мог знать, что командир, час назад обнаружив отсутствие его и Банго, отправился на их поиски с десятком бойцов. Продвинувшись до конца улицы, на которой стоял дом Маре, солдаты нарвались на засаду террористов, и в это же время начался повторный налёт авиации. С боем отступая к казарме Жильбер с двумя оставшимися бойцами случайно оказался в соседнем от Жака дворе….

- Уходим, Жак, назад! – пронзительный вопль на мгновение заглушил все остальные звуки и ворвался в голову сквозь барабанные перепонки. Жак побежал. Через двор, через дорогу, не обращая внимания на мелькающие перед глазами почерневшие от копоти и дыма корявые останки жилых домов с пустыми глазницами окон; не глядя на разбитый взрывами искорёженный асфальт и перемешанную с кровью грязь обочин…. Он бежал изо всех сил, но расстояние – казалось – вовсе не сокращается. До Жильбера было несколько метров, когда Жак почувствовал сильный удар в руку. От неожиданности он растянулся во весь рост прямо посреди грязной лужи и схватился другой рукой за место удара. Под пальцами проступила влага и, отдёрнув ладонь, Жак увидел на ней кровь. Ранен! Страх придал новые силы и через пару секунд мужчина очутился рядом с командиром. В этот момент откуда-то сверху послышался ужасающий свист, перекрывший все прочие звуки. Жильбер, бросившись на Жака, толкнул его в канаву и упал сверху. Едва они укрылись, как совсем рядом раздался страшной силы взрыв, сверху тут же посыпались тяжёлые комья грязи и горящие головешки. Оглушённый солдат, оттолкнув командира, поднял голову - на том месте, где только что стоял дом Маре, зияла огромная чёрная воронка. Не в силах больше сдерживаться, Жак истошно закричал, обратив лицо к небу….

 

Едва погас окружающий нас экран и уже знакомые очертания гор во всей красе предстали перед моим взором, как в совершенной тишине раздался грустный напев ангела:

- Не торопись с выводами, Марк. В этой истории не всё так просто, как кажется на первый взгляд….

- Мне так не показалось…!

Признаюсь честно, в тот момент я не был настроен на какие-либо разговоры хотя бы по той простой причине, что был до глубины души потрясён масштабами трагедии, только что предложенной к просмотру. Я по прежнему сидел в кресле, только теперь – закрыв лицо руками, чтобы не смотреть по сторонам…. Не видеть этого прекрасного пейзажа, окружавшего нас с ангелом; не видеть, как радостные солнечные лучики бликами играют на вечном снегу рвущихся в поднебесье вершин; не чувствовать лёгкого тёплого дуновения ветерка, омывающее моё заплаканное лицо…. Я не знаю – плакал ли я на самом деле в финале этой истории, но мне показалось что да – не сдерживая себя, навзрыд рыдал посреди огромного девственно-чистого плато, утопающего в снегу. Но не поэтому я закрывал лицо руками - окружавшая меня сейчас картинка никак не вязалась с тем, что я видел буквально пять минут назад – смрад войны и белизна снега настолько противоречили друг другу, что я не поверить, что и одно и другое – картинки одной и той же земной жизни, что всё это происходит на одной планете, в нескольких часах птичьего полёта друг от друга….

Мой грубый ответ ничуть не обидел Изабель. Поднявшись с кресла, она переместилась мне за спину, и я ощутил тепло её ладоней на затылке. Тонкие длинные пальцы взъерошили волосы, и я почувствовал – или же угадал? – это мимолётное движение. В другое время я бы задумался над происходящим, но только не сейчас.

- Прекрасно понимаю тебя, Марк. Пережить подобное и остаться безучастным далеко не каждому под силу, поверь мне, но ты должен взять себя в руки. Постарайся отрешиться от увиденного, стать всего лишь сторонним наблюдателем, но никак не участником событий. Представь, что ты просто прочитал документальную книгу, усваивая описанные в ней события, но, не проникая во внутренний мир персонажей. Ты не знаешь их мысли, не знаешь их чувства, постигая лишь то, что пожелал донести до тебя автор – то есть всего лишь цепь связанных между собой событий.

- Ты так легко говоришь об этом…. Такое ощущение, что для тебя самой всё это не в новинку. Я прав?

Последовавшая за вопросом тишина была более чем красноречива. Изабель, опустив ладони мне на плечи, ещё немного постояла рядом, а после, так и не сказав ни слова, переплыла на своё излюбленное место – сев на самом краю отвесной стены, опустила ноги в зияющую внизу глубокую пропасть. Рассеянным взором окидывая окрестности, она будто забыла о моём существовании, оставив меня наедине с самим собой. К обуявшим чуть ранее переживаниям добавилось новое – неужели я обидел ангела? Если так, то я просто обязан извиниться перед Изабель, которая ничем не заслужила негативного отношения с моей стороны. Уже поднимаясь с кресла, я вновь услышал её тихий напев:

- Я не обижаюсь, Марк, всё в порядке. Мне действительно всё это не ново, уже довелось пережить происходящее чуть раньше. Но поверь, оттого, что вижу подобное не в первый раз, ничуть не легче….

- Прости, Изабель, не хотел тебя обидеть…. Вырвалось, извини….

Ангел снисходительно взмахнула тонкой кистью:

- Брось, Марк, пустое…. Я догадывалась о возможности подобной реакции с твоей стороны, но всё же не могла заранее предупредить о том, что тебе надлежит увидеть, ведь для оценки эпизода нужны твои истинные чувства, а не подготовленное заранее и лишь подтверждённое в ходе просмотра однобокое суждение. То, что ты испытал в финале, прочно отложилось в твоей памяти и теперь, даже по прошествии некоторого времени, ты станешь руководствоваться именно этими, самыми первыми эмоциями, пусть даже они будут казаться уже менее резкими, чем изначально. В большинстве случаев первая мысль, первое ощущение, возникшее в результате чего-либо, – самое верное и уже оно формирует твои дальнейшие взгляды на заданную ситуацию. Но не всегда - людям свойственно ошибаться, не забывай об этом….

Пока Изабель произносила эту коротенькую речь, меня осенила догадка.

- А этот Жак…. Он твой ведомый?

- С чего ты взял?- вопросом на вопрос тут же ответила спутница.

- Ну, не знаю…. Сомневаюсь, что ты просматриваешь подобные истории в качестве учебного пособия, и если видела прежде, значит кто-то из них – твой ведомый. Я угадал?

- Угадал…. Но почему ты решил, что это именно Жак?

А действительно, с чего я решил, что именно солдат был или есть ведомый моего ангела? Потому, что на первый взгляд именно он был главным действующим лицом всей этой драмы? Или потому, что я подсознательно вычислил всю важность собственных суждений в отношении именно его, а не Маре, не Софиджи, не кого-либо другого? Не найдя, что ответить, я неуверенно передёрнул плечами и выжидающе уставился на ангела.

- Жак мой ведомый, как ты правильно догадался, и ты должен вынести вердикт именно в отношении его. Являясь прямым участником событий, он единственный, кто остался в живых. Все остальные погибли - теперь уже Бог им судья, а Жак жив….

- Благодаря тебе?

- Возможно, но больше благодаря Богу. Всё в руках Его….

Я кивнул, соглашаясь. Напоминанием о Боге Изабель будто поставила незримую точку в нашей дискуссии и развивать тему дальше мне сразу же расхотелось. Желая сменить обстановку, я предложил ангелу прогуляться. Изабель легко поддержала выдвинутое предложение.

- Куда мы направимся, Марк?

- Вперёд, Изабель. Всегда иди вперёд, - ненароком я повторил её же собственные слова, сказанные накануне. Мило улыбнувшись, Изабель склонила голову в знак согласия.

Поднявшись над бархатной туманностью невесомых облаков, мы устремились в направлении наступающего заката. Не сговариваясь, ни единым словом не намекнув друг другу о спонтанно возникшем желании, мы молча двинулись к багрово-красному очертанию далёкого горизонта. Что двигало нами в тот вечер? Непреодолимое желание вместе с заходом солнца скинуть с себя всю накопленную за этот долгий день скверну и душевную горечь? Или же простое человеческое стремление приобщиться к великому, почувствовать себя неотделимой частичкой созданного всемогущим Творцом прекрасного мира, в котором должно жить в любви и согласии…?

Плывущая впереди Изабель начала неторопливо опускаться, я последовал за ней, окунаясь в ватную дымку и глядя на едва заметную далеко внизу неровную границу лесного массива. Спустя пару минут мы уже приземлились на достаточно высоком пригорке, разделяющем мрачный лес и бесконечные зелёные поля, раскинувшиеся до самого горизонта. Я обратил внимание на своего ангела, долгим взглядом окинувшего окрестности, и мне вдруг показалось, что эти места уже неплохо знакомы ей. Не то, чтобы она что-то искала, блуждая равнодушным на первый взгляд взором по изумрудному травяному ковру, покрывающему приземистую гряду холмов, но почему-то возникло ощущение, что Изабель провожает глазами кого-то невидимого, бредущего в сторону чёрного и зловещего в этот поздний час леса. И глаза её – голубые, несущие покой и нежность омуты, наполнились невыносимой печалью. Это длилось всего мгновение, и вот уже привычное умиротворение легло на бледное лицо ангела. Сделав приглашающий жест, она опустилась прямо на траву, а я примостился рядышком – совсем близко, плечом к плечу, словно желая лишний раз напомнить моей милой спутнице, что она не одна, что есть ещё кто-то, готовый выслушать её и поддержать в любую минуту….

- Спасибо, Марк, - с непритворной нежностью в голосе прошептала она и тут же перевела тему. Как обычно – с полуслова, будто продолжая ранее начатую беседу. - … Если рассвет дарит нам радость нового дня, то закат несёт с собой очищение. День прошёл – он теперь не более чем короткий промежуток нашего прошлого – но жизнь-то продолжается, и чтобы полноценно вкушать радости бытия, надо научиться отделять позитив от всего плохого и даже посредственного, дабы не строить будущее на ошибках и разочарованиях прошлого. Я не говорю, что надо в один момент напрочь выбросить из сознания накопленный негатив, нет…. Пусть он останется как предостережение - где-нибудь в глубине, на самых дальних задворках памяти, - но следует отпустить связанные с ним чёрные эмоции и мысли. Всё светлое должно хранить в себе, всё грязное – безжалостно выкидывать. Пусть отпечатки твоих следов хранят былую грязь, но ноги твои будут чисты….

Как ни странно это звучит, но голос Изабель звучал так, словно она оправдывается за что-то. Причём даже больше не передо мной, а перед…. Перед Богом? Или перед самой собой…? Мысль появилась и тут же исчезла, будто кто-то незримый моментально стёр нелепые подозрения, возвращая меня к первоначальной теме.

- А что за сегодняшний день мы могли почерпнуть из «…хорошего и светлого»?

Неподдельное удивление промелькнуло на лице ангела.

- Любовь, Марк…! Любовь во многих её проявлениях. Пусть даже выступая в роли статичного зрителя, но мы всё же смогли вновь прикоснуться к этому прекрасному чувству и его выражение, его искренность и богатство должны непременно отложиться внутри нас. Чем больше любви мы принимаем извне, тем более насыщенно становится наше собственное проявление этого самого чувства. Как ни прискорбно это признавать, но многие из нас вовсе не умеют любить, и довольно часто проблемы и беды возникают оттого, что мы оказываемся неспособны, попросту не можем одарить любовью другого человека и в то же время принять её как должное. Принять всем сердцем и возрадоваться ей! Да мало что не умеем - люди часто бывают просто-напросто слепы и глухи не только к чувствам окружающих, но даже и к своим собственным. И увечья эти неизменно ведут нас к нищете духовной…! Мы сами, по глупости своей убиваем в сердцах то, для чего созданы, являясь вершиной Божьего творения…. Ведь подлинная, полновесная любовь – суть главное звено человеческой жизни…!

После подобного заявления воодушевленного собственной речью ангела я не сдержался:

- Всё это понятно, но как ты предлагаешь отличить настоящее чувство от кратковременного? Ведь та же самая страсть порой как две капли воды напоминает безумную любовь…. И ещё - вполне возможно, что кто-то и желает любить, но всякий раз обманывается…. Вспомни Себастьяна – ведь он хотел и мог полюбить Мишель, но она отвергла его искренние чувства. Так произошло раз, повторится в другой, а на третий он и сам не пожелает открыться. Более того, попытается подавить возникшую вдруг симпатию в зародыше…. Возможно ведь такое?

Изабель кивнула, глядя на распростёртую впереди гладь полей. Слепящий диск солнца почти полностью ушёл за горизонт, оставив напоследок возможность ещё недолго полюбоваться кроваво-красным заревом и узкой, насыщенной чудодейственной силой окантовкой сферы. Вокруг смолкали редкие голоса запоздалых птиц; вдали вспыхивали робкие огоньки далёких деревушек; лёгкий ветерок что-то шептал, запутавшись в дремучем лесу….

- Всё возможно, но Себастьяну это не грозит. Ты спрашиваешь, как распознать истинную любовь…. Не знаю, Марк, но её должно почувствовать сердце. Обмануться несложно, труднее обрести веру и смелость, чтобы сказать себе – вот она, моя настоящая, на всю жизнь…. Вот то, что я долго ждал, что буду хранить и лелеять, смакуя каждое мгновение. Ведь любовь, Марк, должна походить на вино – чем дольше она хранится в наших сердцах-сосудах, тем выдержанней и насыщенней становится, и тем прекрасней каждый глоток этого великого чувства. Ко всему прочему любовь – как известно – ещё и проверяется временем….

Я поневоле задумался над её словами и ангел тут же уловила моё смятение.

- Тебя что-то волнует?

Не зная как сказать, я повёл плечами. Изабель, не отводя внимательного взгляда, положила узкую ладошку мне на плечо. Прикосновение наполнило меня теплом и сумбурные мысли тут же приобрели ясность.

- Я подумал о Жаке. У него было не так уж много времени, чтобы проверить свои чувства, однако же, я не сомневаюсь, что их любовь с Маре была настоящей. Почему же так произошло, что им не дали насладиться ей, почему Маре не стало?

- На всё воля Божья, - Изабель в глубочайшем почтении склонила голову и сложила ладони на уровне груди. – Не печалься об этом, сейчас Маре здесь, и наслаждается любовью куда большей, нежели мог дать ей Жак. Она чиста и невинна, безгрешна и светла душой, и потому её земная любовь стала частицей вечного блаженства в нашем мире. Маре вполне заслужила это, как и её сестрички. А Жак….

Изабель ещё ниже склонила голову и золотистые локоны тут же скрыли её лицо. Я не видел её эмоций, но догадался, что продолжения она ждёт от меня.

- Жак ни в чём не виноват, Изабель, - мне даже не пришлось раздумывать, потому как отношение к несчастному юноше сформировалось сразу же, как только погас экран на вершинах гор. – Я бы на его месте поступил точно так же….

- Ничуть не сомневаюсь в этом, - она заговорила не оборачиваясь, и как бы я не хотел увидеть её лицо, ничего не получалось. – Ответь мне только на один-единственный вопрос. Не торопись, подумай хорошенько и скажи…. Жак – убийца?

Сказать, что я изумился, значило бы ничего не сказать…. Как могла подобная мысль придти ангелу в голову? Какой же он убийца, если спасал свою жизнь и жизнь других людей? Ведь Жак нажал на курок помимо своей воли, в силу страшных обстоятельств, находясь в безвыходной ситуации? И потом…, он застрелил того, кто сам желал убивать, то есть лишил жизни человека, который был не достоин этой самой жизни…!

Лишил жизни…. Моё сознание зацепилось за эти слова и всё остальное сразу отошло на задний план, неумолимо превращаясь в прах. Лишил жизни…! Какое право он имел отнимать то, чего сам не давал? Как он мог покуситься на ту непреложную истину, что безвинно пролитой кровью былых времён прописана в догматах любой веры? Не убий!!! А Жак убил, и как ни назови его деяние, но всё же он убил человека. Он виновен…. Мне очень жаль его, но он - виновен….

Изабель, не сказав ни слова, вновь положила ладонь мне на плечо, и я почувствовал, как тяжкий груз оставил моё невесомое тело. Мне действительно стало намного легче. Горше и легче.

- Не надо, не убивайся. Ему позволено ещё в земной жизни искупить свой страшный грех. Господь всемилостив, помни об этом всегда, Марк….

Я вдруг почувствовал неимоверную усталость. Довлеющий груз вынужденных вердиктов спал, но на его месте появилось стойкое ощущение внутреннего опустошения, словно я вынес приговор в отношении себя самого и тут же принял его как должное, смиренно отдавая себя чужой власти. Я был пуст, немощен, разбит, сломлен, но где-то глубоко внутри начало зарождаться нечто новое – волнующее и прекрасное. Возникла твёрдая уверенность, что начиная с этого момента как и я сам, так и моя будущая жизнь претерпит основательные изменения. И главной причиной этих перемен, безусловно, станет моя встреча с Изабель. От нахлынувшей благодарности мои глаза – как мне показалось – невольно увлажнились, я поднял взгляд на ангела и увидел давным-давно знакомую улыбку на бледном, прекрасном лице.

- Спасибо…, - обращаясь к ангелу, я запустил мысль в небо, вокруг себя, далеко в поля, вдогонку упавшему за горизонт солнцу. Я замер, слыша её настойчивое эхо во всём, что окружало нас. – Спасибо!

Изабель улыбалась, и что-то сродни материнской нежности ласкало меня, источаясь из голубых озёр её мудрых глаз. Она молча склонила голову, принимая благодарность как должное и неспешно опустилась на колени.

- Благодарим Тебя, Господи, за жизнь нашу земную и небесную. Отец наш небесный, просим Тебя, ниспошли любовь свою в сердца наши и проведи по пути истинному. Да возрадуется всё живое, познавшее любовь Твою, да восхвалит имя Твоё, да ответит любовью вечной и верой незыблемой. Аминь!!!

- Аминь…! – словно эхо произнёс я вслед за ангелом и тут же зажмурился от неправдоподобно яркой вспышки света. Веки сомкнулись машинально, будто в память о земных реакциях, но волшебный свет от этого не пропал и даже не стал слабее. Вместе со вспышкой я ощутил необыкновенно приятное тепло, окутавшее меня и сполна вернувшее растраченные силы. Пустота внутри мигом бесследно пропала, я был преисполнен самых радужных ощущений и чувств, слившихся воедино в непередаваемый словами коктейль полновесного счастья. Свет погас так же внезапно, как и появился, но, силясь подольше сохранить возникшую внутри меня гармонию, я недвижно затих на какое-то время, но нежный голос Изабель вернул меня к реальности - если можно назвать реальностью моё пребывание в параллельном мире в обществе ангела-хранителя….

- Марк, очнись, - моя спутница улыбалась.

- Что это было…? – ошарашенный произошедшим, я даже не смог подобрать подходящее название только что пережитому.

- Господь услышал нас! Тебе повезло, Марк, мало кто из людей удостаивается подобного.

Я поднялся и, оказавшись лицом к лицу с ангелом, прочитал на её лице схожее с моим безграничное счастье. Видимо не только люди, но и сами ангелы не были избалованы столь яркими событиями.

- Мы веруем, и наша вера хранит нас и дарует нам Его любовь. То, что ты только что познал, Марк. Пройдя очищение и достигнув высшей ступени, мы сможем ощущать его любовь постоянно…, - Изабель сделала приглашающий жест и устремилась вверх, на ходу продолжая свои пояснения. – Любовь – как небесную так и земную – надо заслужить, ведь сам понимаешь – когда что-то легко приходит, оно быстро теряет свою первоначальную значимость. Помимо этого, очень важно найти себя в любви, то есть не просто осознавать, что сие чувство доступно, а уловить именно те нюансы, которые присущи тебе лично. Возьмём, к примеру, любовь земную. Ты должен познать свои эмоции, свои ощущения, свои мысли и отчасти даже действия, потому как влюблённый человек способен на поступки, совершить которые в обыденном состоянии ему даже в голову не придёт. Но самое главное это внутренние, как вы говорите – душевные порывы. Важно выделить их, ведь иногда бывает достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, что перед тобой твоя половина, но спустя секунду вездесущий червь сомнения уже гложет вдруг возникшую уверенность. И ты уходишь, а по прошествии какого-то времени вдруг чётко осознаёшь проявившееся ощущение безвозвратной потери – непонятное разуму, расплывчатое, абстрактное, но удивительно стойкое и глубокое. Это твоя душа оплакивает потерю, но рано или поздно она ещё не раз укажет тебе на твою нерешительность и слабость, напомнив об этой встрече. Либо в ночных грёзах, либо кратким, судорожным воспоминанием при виде кого-то внешне похожего или при схожих обстоятельствах, но это обязательно произойдёт, поверь мне….

- Тебя послушать - всё так грустно получается…. Как я могу быть теперь уверен, что не упущу своё счастье?

- Внимай тому, что называется голосом сердца. Ну и слушай меня, конечно.

- Придётся…, - я заметил, как по губам ангела скользнула довольная улыбка. Моё настроение значительно улучшалось с каждой минутой приятного ночного полёта. Я смотрел на плывущую рядом Изабель, бросал восторженные взгляды на далёкое мерцание звёзд и буквально упивался чудесным обращением, произошедшим со мной чуть ранее. Я говорю чудесным, но разве всё происходящее в последнее время не есть самое настоящее чудо? Разве я мог когда-нибудь подумать, что подобное может случиться, и не с кем-то, а со мной? Изабель на ходу обернулась.

- То, что ты называешь чудесами, для нас вполне обычная жизнь. Я могу рассказать великое множество историй, в которые трудно поверить, но которые происходили на моих глазах….

- Расскажи! Пожалуйста, Изабель, хоть одну! – тут же заканючил я.

Моя настойчивость вызвала улыбку на лице ангела. На секунду задумавшись, она произнесла:

- Хорошо, Марк. Я расскажу про человека, в душе которого долгое время пытались ужиться вместе старик и маленький мальчик….

- Это как?

- Слушай и поймёшь…. Итак, жил-был один маленький мальчик, - разнёсся над землёй ровный голос ангела – обволакивающий и убаюкивающий своей ласковой напевностью. Я обратился в слух. – Ничем особенно не примечательный, такой же, как и многие другие дети – умненький, симпатичный, довольно стеснительный и вежливый мальчуган. Всё как у всех, но было в нём нечто такое, что сильно отличало обычного на первый взгляд подростка от сверстников…. Может быть то, что он рано – в пять лет – научился читать и настолько полюбил сие достойное занятие, что вскоре буквально поглощал книгу за книгой – начиная с детских сказок и заканчивая классикой мировой литературы, прочесть которую до последней страницы не каждому взрослому под силу. И это в то время, когда его бесшабашные ровесники катались на велосипедах, гоняли во дворе мяч, играли в прятки – в-общем, жили нормальной жизнью детворы, не обременённой насущными проблемами. Ещё одно отличие состояло в том, что он выбирал себе друзей, много старше его самого. Вернее не выбирал, а желал дружить с более взрослыми людьми, причём возрастная категория не имела чёткой границы. Почему так происходило? Вполне возможно, что ровесники были ему попросту неинтересны; мальчугана тянуло лишь к тем, кого в той или иной степени можно было назвать умудрённым житейским опытом….

Вроде ничего особенного в этом нет, но, тем не менее, его дружеские привязанности, равно как и его увлечение литературой, незримо подталкивали мальчишку к форсированному постижению окружающего мира, а особенно к постижению человеческих чувств, в полной мере отражённых в романах классиков. Жадная до познания детская натура словно губка впитывала чужие страсти, с детской же непосредственностью расставляя собственные приоритеты и чёткие рубежи между добром и злом и тем самым неустанно создавая свой персональный мир. Именно такой мир, каким бы его хотел видеть мальчишка – без фальши, без предательства, где глупость и зло обязательно наказуемы, а честные и порядочные люди всегда получают свою долю заслуженного счастья. Он мечтал о будущем, день за днём выстраивая воздушные замки и всё глубже повергая своё сознание в рождаемую грёзами утопию….

Окружающие его взрослые - как родственники, так и просто знакомые, а порой даже и незнакомые люди, без устали осыпали его комплиментами, повторяя одно и то же: «Какой умный, славный мальчуган растёт! Повезёт ему в жизни…». Эти самые слова, многократно повторённые совершенно разными людьми и подкреплённые годами взлелеянной утопией прочно осели в голове впечатлительного и доверчивого ребёнка. Вскоре он твёрдо уверовал, что по прошествии некоторого времени всё, что он пожелает, придёт само – стоит лишь повзрослеть. Ведь если все говорят одно и то же – значит, так тому и быть! Вполне логичное – если принять во внимание возраст ребёнка – умозаключение, на долгие годы обратившее его жизнь в томительное ожидание неизбежного счастья….

Шли годы, он взрослел, но, не обращая должного внимания на естественные преобразования, происходившие с его душой и телом, не замечал и некую дисгармонию, давно возникшую внутри и с каждым днём проявляющуюся всё больше и больше. Его душа, его рано повзрослевшая на книгах и в общении сущность намного опережала становление тела, и в то время как плоть набирала жизненные соки, уставшая от пришлых из литературы и выношенных в сознании страстей душа уже стремилась на покой. И всё бы ничего, но не надо забывать, что некоторую – и при чём не малую – часть этой души занимал всё тот же доверчивый маленький мальчик, свято верующий в скорое счастье.

- Не понял, - нечаянно перебил я ангела. Изабель не обиделась, лишь снисходительно улыбнулась и повела плечами, будто не понимая – что здесь может быть сложного.

- Всё очень просто, Марк. В то время как организм взрослел, душа молодого человека уже настолько пресытилась вымышленными переживаниями, что подошла к порогу неизбежной старости. Чуть ранее я сказала, что мальчик был впечатлительный и с хорошо развитой фантазией, а потому буквально «проживал» каждую прочитанную книгу, каждый рассказ из жизни своих взрослых друзей. Прикидывая в уме всевозможные ситуации и мысленно раскрывая и дополняя образы полюбившихся персонажей, он неизменно примеривал на себя их чувства и эмоции. Проще говоря – вместе с ними он радовался и грустил, смеялся и плакал, восторгался и презирал, любил и ненавидел….

- Разве такое возможно? – откровенно усомнился я.

- Очень даже возможно. Не многим дано, но вполне реально, поверь мне, - спутница окинула меня взглядом учителя, желающего показать ученику, что в данном случае нужно верить на слово. – За примерами далеко ходить не надо – возьми хотя бы себя. Ведь ты же способен познать и пережить чувства незнакомых людей?

Я кивнул, подтверждая, но тут же опомнился:

- Да, но мне это доступно лишь потому, что я сейчас не человек. Вернее, не обличённая в плоть жизнь….

- Как ты красиво сказал! – не удержалась Изабель и, улыбаясь, совершенно искренне похлопала в ладоши. Я невольно смутился, хотя невесть откуда возникшая мысль и самому понравилась. – Правда, Марк, очень красиво и главное – по существу. Душа бессмертна, она и есть единая жизнь, вовлекаемая в разные временные оболочки. Слышал такое выражение – широкой души человек?

Я утвердительно кивнул. Слова ангела вызвали какие-то смутные воспоминания.

- Так вот это и есть хорошо развитая способность сопереживать. Не только реально существующим людям, но и вымышленным. Постижение зачастую происходит через собственную фантазию, через навязанное воображением восприятие ощущений другого человека. Не суть каким образом душа накапливает опыт, главное – что она обретает его и откладывает в запасники своей памяти, чтобы впоследствии выудить на свет Божий подобающие ситуации искренние эмоции…. Ведь что есть душа – не что иное, как истинная сущность человека, временно сокрытая плотью и целым сонмом желаний, возникающих для удовлетворения потребностей этой самой плоти. А возьми и отбрось эти желания, попросту удовлетвори их все до последнего, и в тот же самый момент вскроется суть….

Изабель вдруг замолчала и с тенью сомнения на бледном лице перевела на меня недоверчивый взгляд.

- Ты вообще понимаешь, о чём я говорю?

- Конечно! – я энергично замотал головой. Последние слова ангела бессознательно породили во мне аналогию с зеркальным отражением – обнажающая физические достоинства и пороки гладь ни в коей мере не способна рассказать о духовной сущности того, кто в неё смотрится. Единственное, что может сколько-нибудь служить откровением – это взгляд, да и тот отражает лишь единовременное переживание, но никак не способен воссоздать картину в целом. Из всего этого получается, что мы – люди – обретаясь в земной жизни и общаясь между собой зачастую совершенно не знаем друг друга! Грустное заключение….

- Это действительно грустно, но не совсем правильно. Подобное происходит до тех пор, пока не приходит любовь. Едва сердце человека принимает её, как его душа раскрывается, позволяя донести до партнёра своё истинное обличие…. Но это уже совсем другая тема. Если ты не против, то давай вернёмся к нашему мальчику.

- Конечно, конечно! Просто я уже подумал, что его история закончилась….

Изабель грустно покачала головой.

- Что ты, Марк, она только начинается. Итак…. Созданный фантазией ребёнка мир – как нетрудно догадаться – очень часто не соответствовал реальности, а в отдельных случаях даже противоречил ей. Представляешь, каково было мальчишке, а после и юноше, принимать жизнь такой, какая она есть на самом деле? Каждый новый удар с треском ломал возведённые в догму стереотипы и непрерывная череда разочарований вскоре подтолкнула премудрого старика в душе молодого человека к осознанию того, что его житейский опыт не более чем «пшик», и на самом деле он совершенно не приспособлен к жизни реальной, без прикрас. В то же время соседствовавший со стариком мальчик всё так же самозабвенно успокаивал своего носителя пророчествами легко доступного счастья. Его неусыпная забота привела к тому, что молодой человек со временем приобрёл вполне закономерную телесную леность, утвердившуюся с годами. Зачем что-то делать и к чему-то стремится, если надо лишь немного подождать и всё само ляжет тебе в протянутые руки…? В конечном итоге разочарованный старик смирился с поражением и прекратил свои потуги, припрятав накопленную, но непригодную мудрость до лучших времён и предоставив полную свободу действий своему юному сожителю. Молодой человек, не желавший принимать действительность как она есть, замкнулся в себе, слепо накапливая льющийся со всех сторон негатив. Он очень переменился внутренне, и лишь его доверчивость и вера в скорое счастье оставались прежними.

Наступил долгожданный момент, когда он, наконец, познал любовь и шествующую с ней рука об руку страсть. И что бы не думал он в детстве об этом прекрасном чувстве, как бы ни готовился и как бы не стремился уловить первые его проявления, всё же оно застало его врасплох. Очнувшийся от спячки старик высоко поднял голову и низверг своего хозяина в сладостную пучину духовного наслаждения. Всё вполне предсказуемо, но…. Его чувство, взращённое на книжных романах и сплошь пропитанное откровенно устаревшими представлениями об этой самой любви, ни в коей мере не соответствовало её нынешнему пониманию. Поглотившая разум страсть задвинула на задний план все остальные чувства, в том числе и здравую долю эгоизма, способствующую поддержанию присущего всем смертным инстинкта самосохранения. Всецело отдавшись любви, молодой человек потерял сам себя….

- Не понял, как это? Что значит «потерял себя…»? Прости, пожалуйста, что опять перебиваю…, - запоздало извинился я перед ангелом.

- Как…? – взгляд ангела мгновенно наполнила печаль, видимо подобная ситуация была не чужда и ей. – Как? Мы уже говорили, что когда человек любит всем сердцем, он становится абсолютно уязвим и перестаёт принадлежать самому себе. Поглотившая смертного необузданная страсть подобна стихии, Марк, она сметает всё на своём пути, в том числе и рассудок. Потеряв его, человек теряет сам себя.

Изабель надолго задумалась и я не посмел тревожить её расспросами. Мне почему-то показалось, что последние слова моей спутницы в полной мере соответствовали определённому, скорей даже продолжительному периоду её собственной земной жизни. Но это была закрытая тема….

- Да…, он потерял сам себя. Но в то же время приобрёл очень и очень многое – он познал совершенство собственных чувств. Первая любовь благоприятствует этому познанию хотя бы потому, что она наиболее чиста и откровенна. Ты словно пишешь её сам с чистого листа именно такой, какой хотел бы видеть, скрупулёзно подгоняя под выношенный годами идеал…. И поверь – это действительно прекрасно – быть творцом своей первой любви…!

Но вернёмся к нашему молодому человеку. Пожалуй, самым страшным ударом для него и явилось горькое разочарование в этой любви. Можно с уверенностью заявить, что именно это преломление окончательно ввергло в хаос его сущность. Каким образом? Достаточно лишь сказать, что юноша потерял Веру. Веру в себя, веру в других людей, веру в само существование любви и счастья…. Вообще – веру в жизнь….

Это страшно, Марк, поверь. Очень страшно – потерять Веру. Взамен её он обрёл пустоту. Набирающую с каждым днём силу внутреннюю пустоту, несущую с собой одиночество. Ничто не могло остановить её настойчивое, неумолимо растущее превосходство, и даже редкие всплески естественного человеческого счастья быстро стихали в незыблемой мутной глади….

Позволь напомнить, что в его душе всё ещё соседствовали мальчик и старик. Ворчливый долгожитель тем временем возненавидел мальчика, слепую веру и глупые надежды которого считал первопричиной, повлёкшей за собой столь тягостные последствия. Вечный ребёнок, в свою очередь, отвечал взаимностью, обвиняя старшего товарища в излишней самоуверенности и откровенно устаревших взглядах на мир. Противоборство двух слитых воедино натур не прекращалось, и в конце-концов молодой человек не выдержал. Желая во что бы то ни стало заглушить и старческое ворчание, и детский лепет, он прибег к фальшивой панацее от всех бед - пристрастился к алкоголю, дабы хоть на короткие периоды обрести желанный внутренний покой и отомстить тем, кто обрёк его на долгие годы пустоты и одиночества….

 

Изабель вновь умолкла и подняла взгляд ввысь. Редкие пушистые облака, плывущие чуть выше нас, нехотя наползали на яркий диск полной луны, ничуть не застилая загадочное небесное светило. Наблюдая за ними, моя спутница предалась размышлениям и закрылась, не давая прочитать свои мысли. Я ждал. Молчание затягивалось, и вынужденная пауза начала меня тяготить. Слегка коснувшись руки ангела, я нетерпеливо спросил:

- А дальше то, что было?

- Дальше? – будто встрепенувшись, переспросила Изабель. – А что ещё может быть дальше? Если ты не умеешь радоваться каждому дню этой жизни, если получаешь от выдуманного тобой и ставшего беспросветным существования лишь проблемы и невзгоды, то что для тебя жизнь? Ничто – всё та же гнетущая пустота. В конечном итоге он даже полюбил её, эту самую пустоту.

Заметив недоверие на моём лице, Изабель несколько раз кивнула, подтверждая вышесказанное.

- Ты не поверишь, но на самом деле юноша всё время искал лишь одно – душевное тепло. Искал и не находил. Поправ свой прежний мир и не обретя нового, он замыкался в себе, не замечая этого самого тепла, преподносимого другими. Попросту не верил в него. Всё это продолжалось довольно долго, до тех пор, пока пустота не поглотила его окончательно….

- Так он здесь? – не удержался я. С тенью улыбки на бледных губах Изабель накрыла ладонью мою ладонь. Глядя в глаза, она хранила молчание, будто желая потомить меня в ожидании ответа. – Он здесь или нет?

- Он был здесь, Марк. Недолго, всего ничего, но этого было достаточно для того, чтоб в его сущности произошли великие перемены. Скажу одно – если раньше он превозносил пустоту, то лишь познав ледяной холод этой самой пустоты, он, наконец, ощутил искомое, долгожданное тепло любви. Сейчас это абсолютно нормальный мужчина, такой же как многие и в то же время совершенно иной…. Он понял истину – его жизнь и его счастье в его собственных руках….

- …И мальчик ему больше не докучает, - закончил я фразу ангела.

- Мальчик…? Мальчик остался здесь, равно как и старик. Их лучшие черты нашли себе пристанище в новоявленной душе мужчины. Можно сказать, он прошёл некую фильтрацию, вернувшись очищенным от накопленной за многие годы скверны и обретя новую Веру…. Знаешь, перед тем как придти сюда, в своей последней записке он в полном отчаянии написал: «Я не хочу стать памятью…». Ему повезло, он не стал памятью, но ей стали те, кто нарушил равновесие. И сейчас, обретя данное немногим понимание, этот человек может быть по настоящему счастлив….

- Слава Богу! – неожиданно даже для самого себя завершил я рассказ ангела. Изабель рассмеялась.

- Да, Марк, слава Богу, что всё так закончилось. Ну, и немножко, слава нам – ангелам-хранителям.

Я ответил ангелу улыбкой и впервые за этот долгий и невероятно насыщенный день позволил себе спокойно и глубоко вздохнуть. Фигурально выражаясь, естественно….

Спустя некоторое время Изабель стала плавно снижаться над едва различимыми в кромешной тьме очертаниями сельских домиков. Место показалось мне знакомым, но утверждать, что я здесь уже когда-то был, я не мог, потому как окутавшая землю ночь не давала возможности разглядеть какие-либо подробности. Лишь опустившись к самым крышам я узнал аккуратный бревенчатый домик Марии – той самой женщины, которую ангел не так давно спасал от возможных посягательств со стороны протеже Мэрдока.

- Что-то случилось…?- вдруг возникшая тревога сразу бесследно исчезла, стоило мне лишь увидеть безмятежное лицо ангела. Изабель, всё это время отрешенно созерцавшая погружённые во мрак окрестности, тут же поспешила меня успокоить.

- Нет-нет…, - она даже взмахнула тонкими ладонями, будто желая отогнать от меня нечаянное беспокойство. – Всё в порядке, не волнуйся. Честно говоря, мне просто захотелось побывать у Марии. Ты же узнал её дом?

Я кивнул. Но почему именно у Марии…? Изабель прочитала неозвученный вопрос и тут же пояснила.

- У каждого из нас – как у человека, так и у ангела – существует своё излюбленное место на земле. В принципе, может даже не одно место, но только там мы в полной мере чувствуем себя, что называется в своей тарелке. Это может быть что угодно – родительский дом, загородная дача, собственная квартире в центре города…, не важно, хоть даже одинокая полянка в дремучем лесу или берег взбалмошной горной реки, но только там мы в полной мере вольны испытывать глубочайшее душевное умиротворение. Именно эти уютные островки бытия наполняют нас жизненной энергией, дарят столь нужный в наше суматошное время внутренний покой и позволяют восполнить растраченные на длительном пути силы. Ты не поверишь, но зачастую достаточно часок-другой побыть в подобном месте, и ты будто заново родился….

- И твоё подобное место…?

Изабель кивнула.

- Очень люблю бывать здесь, хотя при жизни так и не довелось….

- То есть, ты знала Марию раньше?

Она сделала вид, что не расслышала вопроса. Медленно просочившись сквозь крышу под едва слышное трусливое поскуливание соседских собак, мы оказались в знакомой уже комнате. Вновь, как и в прошлое наше посещение, в доме царил идеальный порядок, вновь светилась лампадка в углу и на столе всё так же располагались две тарелки и накрытый салфеткой хлеб. Из соседней комнаты доносилось размеренное дыхание спящей хозяйки.

- Присаживайся, Марк, - Изабель жестом предложила мне один из стульев и сама опустилась напротив. Приземлившись, я огляделся по сторонам. Равно как и в первый раз, комната показалась мне странно знакомой.

- Такое ощущение, что я бывал здесь прежде…. По-моему, даже до нашего знакомства….

Изабель вскинула встревоженный, как мне показалось, взгляд, но пару секунд приглядевшись, тут же заметно успокоилась. Передёрнув плечами, ненавязчиво поинтересовалась:

- Тебе нравится здесь? – её пытливый взгляд ни на секунду не отрывался от моего лица.

- В общем-то, да, - я несколько раз кивнул, продолжая разглядывать комнату. - Здесь очень уютно и мило…. Не знаю, как объяснить, но вот сидишь тут, вроде и в незнакомом месте, а внутри будто тепло разливается. Всё какое-то родное, близкое….

Я не выдумывал и ни в коей мере не пытался обмануть в желании угодить ангелу. Действительно стало вдруг легко и спокойно, будто я много лет стремился попасть в это самое место и, наконец, достиг давно намеченной цели. В доме Марии было по-настоящему уютно, в тёплом воздухе плавал лёгкий, едва уловимый аромат свежеиспечённого хлеба и тлеющих в печке углей. Странно, неужели я могу чувствовать запахи, или же мне в очередной раз просто показалось…? Лицо ангела напротив осветила нежная улыбка.

- Можешь, если желаешь этого…, - не переставая улыбаться, она прошествовала к окну и выглянула на улицу. – Хорошо-то как…. Так бы и осталась здесь навсегда.

- Так в чём же дело? – не удержался я и тут же прикусил язык. Ответ напрашивался сам собой – помимо Марии есть ещё и я сам, толстяк – любитель лотереи, наверняка есть и другие….

- Ты прав…, - раздался в тишине грустный напев. – В этой жизни я не принадлежу себе. Ни в коем случае не хочу сказать, что меня тяготят возложенные обязанности, ничуть. Наоборот…. Знать, что кто-то нуждается в тебе, что каждый миг может потребоваться твоя помощь или же просто участие, что ты способен изменить жизнь другого человека к лучшему, пусть даже он никогда не узнает об этом – разве это не прекрасно…? Вот тебе самому, Марк, разве не приятно было бы осознавать, что ты кому-то очень и очень нужен?

- Конечно, приятно, если только подобная надобность не противоречит моим собственным интересам….

Изабель рассмеялась, едва уловимые переливы волнами раскатились в полумраке комнаты.

- Марк, позволь я напомню тебе одну истину – относись к людям так, как хочешь, чтобы они относились к тебе. Поверь, она всегда являла и будет являть собой самое ценное указание к помыслам и поступкам человека, поэтому не стесняйся претворять это поистине драгоценное правило в жизнь, и твои отношения с другими людьми будут более чем ладными.

Согласен, вот только жаль что не всегда подобное возможно…. Возразив про себя, я всё же не рискнул спорить с ангелом. Переведя взгляд на стол, указал на две тарелки.

- Мария по-прежнему ждёт мужа?

Бестактное, неприглядное любопытство, но вопрос будто сам собой вырвался из моих уст. Испугавшись, что Изабель рассердится, я уже приготовился долго и искренне извиняться, но вдруг услышал спокойный ответ ангела:

- Нет. Мария по-прежнему ждёт сына….

- Сына…? Но Мэрдок говорил….

- Мэрдок воспринимает только тёмные стороны человеческой натуры, выхватывает то, в развитии чего заинтересован сам. Распознавая лишь негатив, он неспособен в полной мере познать благородные чувства, потому и ошибается. Мария изо дня в день ждёт возвращения сына. Ради него она накрывает стол на двоих, перестилает постель, ради него она силится жить вопреки всему…. Ей осталось немного, но эта милая женщина может покинуть землю безмерно счастливой только в одном случае….

- Если он придёт?

Изабель кивнула и задумчиво посмотрела на ряд фотографий в рамках.

- Так что ему мешает? И почему ты не можешь Марии помочь?

- Почему…? Я уже говорила, что мы лишь помогаем ведомому сделать выбор, но никоим образом не можем навязывать ему свой взгляд на вещи. Если человек в силу собственной - не побоюсь этого слова – глупости и выкованного годами себялюбия попрал всё то, что воистину свято, то как можно донести до его сердца понимание элементарных, но таких важных ценностей, как любовь к родителям, к родному дому, к тем местам, где он становился личностью благодаря неуёмной заботе близких людей? Поверь, ему сейчас приходится несладко, но кто, как не он сам, виновен в собственных проблемах?

- Так что с ним…?

- Да ничего хорошего…. Он живёт в мире своих несбыточных иллюзий и не хочет с ними распроститься. Но даже я не понимаю, как можно слепо шествовать рука об руку с тем, что долгие годы тяготит тебя, и, не желая расстаться, проклинать своё собственное существование, но в то же время ничуть не стремиться изменить его к лучшему? Фальшивые, притянутые за уши идеалы, противоречащие твоей сущности, по прошествии некоторого – очень недолгого времени, лишь влекут за собой отторжение действительности, как неприемлемой и даже в конце-концов ненавистной. Человек рождён, чтобы стать личностью, но каждый волен вскоре потерять эту самую личность, убить, растоптать её в себе, смешавшись с безликой толпой посредственных обывателей, ведомых лишь основными инстинктами, как то утоление голода, сон, размножение…. Но разве в этом смысл жизни?

- А в чём же смысл?

- Неужели ты до сих пор не понял…? В чём же ещё, как не в любви, Марк?! Или же у тебя возникают какие-то сомнения по поводу данного утверждения?

- Ничуть…, - для большей убедительности я даже вскинул ладони в примирительном жесте. Кому, как не ангелу, лучше знать, в чём сокрыт так называемый смысл земного бытия? Изабель постоянно доносила до моего сознания давным-давно знакомые расхожие истины, вот только воспринимались они в совершенно ином ракурсе, не так как ранее. Любая произнесённая ангелом фраза находила слепое подтверждение в глубинах моего сознания, любое слово, слетевшее с бледных губ, усваивалось как давно знакомое, но вдруг обретшее новый, неразличимый ранее смысл….

Тем временем Изабель вернулась к столу и присев напротив, накрыла мою ладонь своей узкой бледной ладошкой.

- Обо всём остальном я расскажу тебе чуть позже. Потерпи, осталось всего ничего…. Наше время, вернее – время твоего пребывания в моём мире – подходит к концу. Осталась всего одна история, и ты вернёшься домой, в своё бренное тело. Я очень многое должна тебе объяснить, но сначала давай посмотрим. После я отвечу на все твои вопросы. Договорились?

Настроение Изабель – откровенная меланхолия с примесью явной нежности – передалось и мне. Что-то до боли родное и знакомое было в глубине её голубых, цвета ласкового летнего неба, глаз…. Разве мог я отказать ангелу?

- Хорошо, я согласен. Полетели?

Изабель покачала головой.

- Нет, Марк. Ты увидишь всё прямо здесь…. Так надо…. Ты готов?

Я кивнул, даже не пытаясь скрыть удивления, и в тот же момент бревенчатые стены дома начали расплываться, обнаруживая такой знакомый экран, через мгновение окруживший нас с ангелом….

 

История 5

 

Промозглая октябрьская ночь тяжёлым чёрным покрывалом легла на опустевшие после уборки урожая поля, простиравшиеся на несколько километров вперёд и упиравшиеся на самой линии горизонта в плавные очертания невысоких покатых холмов. Там, за этой грядой, начинается частый, труднопроходимый лес, испещрённый множеством звериных тропок. Поговаривают, что здесь водится самое разномастное зверьё, начиная от трусливых зайцев и заканчивая стаей вечно голодных волков, выходящих на поля в особенно тяжёлую пору. Вполне возможно, потому как довольно часто лунными ночами со стороны леса слышался леденящий кровь тоскливый вой – то ли действительно волчий, то ли блуждающих по полям в поисках какой-нибудь снеди бездомных собак.

Вот и сейчас, под пологом усыпанного миллиардами звёзд ночного купола с неестественно ярким диском полной луны со стороны пока не видимых деревьев послышался жалобный плач одинокого зверя. Тут же в окрестных деревнях залаяли встревоженные собаки, и многоголосая перекличка разорвала густую, неподвижную доселе тишину.

Первые осторожные заморозки, по ночам уже опускавшиеся на остывшую после жаркого лета землю, превратили перепаханный чернозём в груды уродливых камней. Под ярким лунным светом, словно передразнивая такие далёкие и такие недоступные звёзды, то здесь, то там блестят на неровном полотнище прихваченные первым, ещё несмелым и хрупким ледком, лужицы. Природа готовится к наступлению неминуемой зимы и уже во всём, что было доступно человеческому взору, чувствуется лишь уныние да глубокая, всеобъемлющая тоска….

В противоположной от холмов стороне видны далёкие огни небольшой деревушки. В темноте невозможно разобрать очертания приземистых домиков и кажется что это всего лишь стайка светлячков расположилась неровным кругом на какой-то полянке. Одни тускнеют и гаснут, другие загораются, словно перекликаясь между собой – то короткими, то долгими вспышками посылая друг другу понятные лишь им самим сигналы.

Уже перевалило за полночь, но ход времени абсолютно неосязаем. Кажется, что всё вокруг уснуло, застыло в один миг, захваченное врасплох неожиданно сгустившейся мглой. Не видно ни малейшего движения, разве что редкие кустики на границе межи изредка шевелятся под порывами холодного ветра, да прямо посреди чёрного прямоугольника полей низко над землёй летит белокрылая птица. Глядя на светлое пятно, резким контрастом выделяющееся на общем фоне, можно предположить, что это невесть откуда взявшаяся в этих краях чайка, волею злодейки-судьбы заброшенная далеко от морского берега. Она притягивает внимание, но даже не столько противоречием цвета, сколько неестественностью спешных движений - в них нет той плавности и величавого покоя, присущих полёту большой птицы. Кажется, что чайка не летит, а бежит, неуклюже подпрыгивая и взмахивая переломанными крыльями, и в каждом таком взмахе сквозит безмерная боль и отчаяние. Она приближается и вот уже можно разглядеть, что это вовсе не птица, а вязаная шаль, накинутая на плечи бегущей женщины….

Она бежит уже, кажется, целую вечность. Словно налитые свинцом ноги с огромным трудом поднимаются над замёрзшими бороздами и цепляются за высокие комья. Она падает, разбивая в кровь ладони, в отчаянии скребёт онемевшими от холода пальцами стылую землю, ломая ногти о ледяные глыбы, но не обращает внимания на боль. Ей хочется рыдать – от страха, от неизвестности, порождающей отчаяние, - но нельзя. Если и без того сбившееся дыхание перейдёт в плач, она не сможет двигаться дальше. Плач заберёт последние силы, которых и так уже почти не осталось, а ещё так много надо преодолеть. Женщина в который уже раз давит поднимающийся к горлу ком, судорожно сглатывая и до крови прикусывая губу. Новая боль заставляет противный комок отступить и она снова переходит на бег. Отливающие золотом пряди некогда роскошных волос выбились из-под заколки и липнут на мокрое от пота и слёз лицо, она смахивает их руками, оставляя на лице грязные и кровавые разводы. Слёзы не остановить – они солёным потоком устремляются по щекам, оставляя извилистые дорожки на перепачканном лице и, собираясь крупными каплями над верхней губой, падают на грудь. Женщина слизывает пересохшим языком солёную влагу, дыхание сбивается и поневоле приходится остановиться. Боль в боку заставляет её согнуться пополам, но всего на несколько секунд. Больше нельзя, надо двигаться – вперёд, дальше, туда, где за лесом появятся огни города. Будь он трижды проклят! При этих мыслях новый ком подкатывает к горлу, женщина вновь судорожно сглатывает и устремляется дальше. Останавливаться нельзя, с каждой новой паузой становится всё тяжелее и тяжелее продолжать движение. Надо бежать, идти, ползти…. Хоть как, но двигаться вперёд - промедление смерти подобно…. И она бежит….

 

Пробуждение наступило внезапно и оттого оказалось довольно досадным. Ещё секунду назад её окружал совершенно иной мир, а уже сейчас в глаза бьют настырные блики утреннего солнца. «Надо было задёрнуть шторы…,» - возникла и тут же погасла уже несвоевременная мысль. Немного поворочавшись и с сожалением осознав, что не первый раз приходящий сон опять-таки не удастся досмотреть, Кати сладко потянулась и откинула одеяло. Мягкой кошачьей походкой ступая босыми ногами по высокому ворсу ковра, девушка подошла к окну, закинув руки за голову и зажмурив глаза, ещё раз потянулась разомлевшим ото сна телом. Солнечные лучики окрасили её длинные светлые локоны в золото, забравшись под пижаму похотливо пробежали по натянутому струной телу и замерли в непристойном наслаждении. Кати, словно ощущая бесстыдные прикосновения и потакая им, замерла на несколько минут, но затем, скинув овладевшее ей оцепенение, медленно вышла из будуара. Задержавшись по пути у журнального столика, мельком взглянула в раскрытый ежедневник – ничего особенного, разве что ужин в ресторане с агентом….

Она поморщилась. Опять придётся выслушивать набившие оскомину пошлые комплименты и наблюдать за тем, как толстяк пускает слюни, бесстыдно раздевая тебя глазами прямо посреди ресторана…. Но что делать – агент представлялся ей неизбежным злом, с которым проще смириться, чем бороться. Давно бы сменила, не будь он чрезвычайно талантлив в своём деле – прямо-таки собачий нюх на прибыльные проекты….

«Ладно, переживём…,» - девушка даже махнула изящной ручкой, сопровождая возникшую мысль. Не так уж часто они и встречаются – слава Богу, времена изменились, и она может не только перенести неприятное свидание, но и вовсе отказаться от него. Не то, что раньше…. Но раз вызвал, значит наклёвывается действительно что-то стоящее – толстяк не ошибается…. Ещё раз скривив губки, Кати досадливо оттолкнула ни в чём не повинный блокнот. Скользнув по гладкой эмали столика, ежедневник упал на пол и закрылся. «Так-то лучше…». Красивое лицо тронула победная улыбка. Щёлкнув на кухне кнопкой кофеварки, девушка направилась в ванную.

Тёплая утренняя ванна являлась своеобразным ритуалом, вот уже долгое время дающим положительный настрой на весь день. Неизвестно сколько он продлится и что преподнесёт ей, но сейчас надо забыться и просто получить свою долю удовольствия. Открыв кран и ожидая пока огромная ванна наполнится, Кати скинула пижаму и встала перед высоким, во весь рост, зеркалом…. Что и говорить – природа щедро наградила её, совершенное, безукоризненное по красоте тело являлось прекрасным дополнением к милому личику. Только слепой мог остаться равнодушным к подобному совершенству и Кати сполна осознавала преподнесённый ей дар. С любовью и даже некоторым вожделением проведя узкими ладошками с длинными, выдающими творческую личность пальчиками по небольшим упругим грудкам, девушка продолжила придирчивый осмотр. Ладони опустились на тонкую талию, обследовали плоский животик и затем медленно, словно стесняясь, двинулись дальше, на бёдра. Созерцание собственного отражения так же было приятным, абсолютно не надоедающим продолжением всё того же ритуала в преддверие нового дня.

Приятная процедура закончилась и, удовлетворённо поцокав языком, Кати с сожалением оторвалась от зеркала. Погрузившись по самый подбородок в тёплую, с высокой шапкой белоснежной ароматной пены воду, девушка счастливо зажмурилась. Господи, хорошо-то как…! Неужели иногда так мало надо для счастья? Совершенно неожиданно нахлынули воспоминания и, сомкнув длинные ресницы, Кати устремилась в трогательный омут прошлого….

… Совсем юная девушка, сидя перед висящим на стене мутным прямоугольником зеркала, гребнем расчёсывает длинные, до пояса, светлые пряди. Она немного хмурится, забавно морщит острый, с вздёрнутым кончиком носик и тихо напевает какую-то грустную песенку. Мечтательный взгляд ярко-голубых глаз устремлён в серебряную гладь, но не на своё отражение, а куда-то за спину. На яркие, притягивающие взгляд глянцевые открытки с видами далёкого от этих мест города. Париж…! Столица моды и красоты, пристанище галантных мужчин и прекрасных, очаровательных женщин…. Объект недосягаемых грёз четырнадцатилетней Ядвиги Крылевской.

Знала бы она тогда, что вскоре – всего через несколько лет – её имя будет на устах не только парижан, но и всей Франции. Да что там Франции – далеко за её пределами люди будут преклоняться перед её красотой и талантом, клясться в вечной любви, жаждать одного лишь слова, одного-единственного взгляда…. Что репортёры самых известных газет будут ночевать под её окнами в надежде сделать фото или взять короткое интервью…. Что к её ногам будут бросать своё богатство и даже жизни великие мира сего в одном лишь желании видеть её своей женой…. Вот только один маленький нюанс – в то время у неё уже будет другое имя. Юная мечтательная панночка Ядвига Крылевская канет в небытие. Её сменит француженка с польскими корнями – Кати Боше! Всё, что останется от прошлого – это золотистые локоны, васильковые, с вечной грустинкой глаза, лёгкий акцент и ворох несвязных воспоминаний….

Жаль только, что родители не доживут до этого дня - Ядвига-Кати всем обязана им. И тем, что поддерживали её детскую мечту покорить далёкую Францию в амплуа кинозвезды; и тем, что смогли накопить денег на короткую поездку в Париж по окончании школы; и тем, что видя окрылённость дочери после непродолжительной встречи с городом своей мечты, изыскали-таки возможность вновь отправить её со своим благословением и небольшой суммой в кармане…. Сколько сил стоило юной Ядвиге получить вид на жительство и устроиться на работу официанткой в третьеразрядное кафе – знает только она сама. Очень помогли уроки французского в школе – через сравнительно недолгое время девушка могла вполне сносно объясняться с коренными жителями прекрасного города, но врождённое стремление к большему заставляло её ночами по прежнему штудировать разговорники и словари. Но как бы тяжело не было, сколько бы слёз не пролила юная эмигрантка в маленькой, снятой за огромные по тогдашним меркам деньги комнатушке, детские мечты лишь крепли. Более-менее освоившись, девушка приступила к претворению своих планов в жизнь. Первым делом требовалось поступить на какие-нибудь курсы актёрского мастерства, что и было с успехом исполнено в самые короткие сроки. Врождённый талант, настойчивость и неуёмное самопожертвование во имя искусства недолго оставались незамеченными и вскоре амбициозная полька получила свою первую роль. И пусть это было в забытом Богом театре на окраине Парижа, пусть количество зрителей оставляло желать лучшего, пусть труппа состояла сплошь из таких же как она любителей, но это был первый шаг к победе! Ядвига играла молоденькую деревенскую простушку в пьесе не самого известного драматурга, но благодаря яркому исполнению второстепенной роли сразу получила признание. Уже через полгода девушка являлась бесспорной примадонной любительского театра, но разве можно считать это пределом? Разве это было той целью, что ставила перед собой юная эмигрантка из далёкой Польши? Надо было двигаться дальше и в этом ей помог слепой случай….

Однажды, сразу после очередного выступления, в гримерку, которую Ядвига делила с другими девушками, без стука вошёл невысокий мужчина в коричневом шерстяном пиджаке и потёртых джинсах. Не обращая внимания на удивленные и преисполненные праведного негодования возгласы женской половины труппы, застигнутой в самых разных стадиях одетости, незнакомец нашёл взглядом Ядвигу и прошествовал по направлению к ней. Девушка, до этого ватным тампоном снимавшая неумелый грим перед маленьким зеркалом, замерла в ожидании. Мужчина остановился рядом, какое-то время всё так же молча разглядывал застывшую словно изваяние приму, после чего коротким жестом протянул ей белый квадратик с номером телефона. «Позвони завтра…,» - скорее приказал, чем попросил нежданный гость и тут же удалился, оставив Ядвигу в полной растерянности. Кто это…? Очередной поклонник, столь бесцеремонным способом пожелавший завязать знакомство? Множество вопросов и ни одного, мало-мальски подходящего объяснения….

Объяснение не заставило себя ждать. Следом за незнакомцем в гримёрку не вошёл, а буквально влетел запыхавшийся режиссёр театра. Его восторженные слова даже сейчас легко всплывают в памяти:

- Ядвига, девочка, это твой звёздный час! Я верил в тебя, дорогуша, и не ошибся! Поздравляю…. От всей души поздравляю!

Наклонившись поближе, он прошептал ей на ушко имя того, кто так неожиданно вторгся в жизнь новоявленной примы, после чего девушка упала в обморок…. Незнакомец по праву считался одним из лучших режиссёров Франции.

Надо ли говорить, что девушка, всю ночь не сомкнувшая глаз и втайне шептавшая горячие молитвы, с раннего утра дежурила у дверей аптеки, где находился ближайший телефон-автомат? Получив предложение пройти пробы, начинающая актриса Ядвига Крылевская в тот же день предстала перед комиссией. Благодаря природному таланту со своей задачей она справилась довольно легко и единственное, что смутило некоторых членов комиссии, это заметный акцент эмигрантки, но в конечном итоге большинство нашло его той самой изюминкой, что позволит публике легко запомнить будущую звезду. А в том, что Ядвига станет звездой, не усомнился никто…. В этот же знаменательный день счастливой как никогда девушке предложили её первую роль в большом кино и корректно, но настойчиво, посоветовали взять псевдоним. После долгих совместных прений на свет появилась Кати Боше.

Она даже сейчас может вспомнить большую часть отведённого ей текста. Не очень объёмная второстепенная роль в остросюжетном фильме – Ядвига играла подпольщицу во время Второй мировой войны, полюбившую немецкого солдата. Борьба принципов, страх за свою жизнь и желание быть рядом, зов совести и всепоглощающая страсть... - девушке удалось передать всё то, что требовал дотошный режиссёр. Надо сказать, что перевернувший её будничную жизнь мужчина являлся самым настоящим деспотом в отношении работы. Актёры – и новички, и профессионалы – были для него не более чем податливым бесхарактерным материалом, способным лишь на безоговорочное понимание и бездумное воплощение на экране его желаний и требований. Ядвига плакала по ночам от усталости и обиды, но каждое утро вновь появлялась на съёмочной площадке с неизменной застенчивой улыбкой на губах, готовая к новым, предназначенным ей испытаниям….

Вышедший в прокат фильм породил новую звезду на небосклоне французского кино. Всегда невозмутимый деспот после премьеры поцеловал ей руку и коротко произнёс: « Всегда к вашим услугам…». Ядвига пребывала на седьмом небе от обрушившегося на неё счастья, но даже баснословно большой по её меркам гонорар, на который она тут же сняла новую однокомнатную квартиру в центре и накупила подарков родителям, не принёс ей большего удовлетворения, чем само осознание достигнутой цели…. На следующий день газеты пестрели громкими заголовками и взахлёб расхваливали новоявленную звезду. Читая восторженные отклики юная актриса наткнулась в одной из газет на строки, извещающие читателя о её биографии. Неизвестно каким путём добытые сведения немало удивили девушку, особенно сообщение о скоропостижной трагической гибели родителей. Глупая жестокая газетная «утка» или… правда?! Звонок в редакцию, встреча с ответственным за выпуск материала и… горе. Внезапное, и оттого более страшное горе…. Чуть больше месяца назад её родители поехали на рынок в близлежащий городок. На железнодорожном переезде в автобус врезался грузовой состав. Не выжил никто…. Нелепая, случайная, глупая смерть…. Несколько дней Ядвига заливалась слезами в своей новой квартирке, глядя на так и не врученные подарки…. Несколько долгих дней одинокого горя и неведомой никому страшной боли, в то время как Франция упивалась её триумфом….

… Кати открыла глаза - воспоминания всегда заканчивались одним и тем же, и каждый раз девушка заново переживала так и не утихшую со временем боль. Разогнав ладошкой высокую пену она плеснула в лицо пригоршню воды, будто желая смыть возникшую из прошлого грусть. Вроде удалось, во всяком случае, через пару минут на красивое холёное личико вернулось умиротворение. Ядвига уже оплакала смерть родных и ещё не раз поплачет, но Кати должна быть счастлива….

Спустя несколько минут девушка вылезла из ванны и, насухо вытеревшись большим махровым полотенцем, голышом прошествовала в спальню. А кого стесняться в пустой квартире, где живёшь одна? Не послал Господь ещё того единственного, чтобы можно было позволить себе перемены в столь деликатном вопросе. Всё, что периодически появлялось на горизонте – не более чем непродолжительный, не отягощённый громкими обязательствами флирт с неизбежным разочарованием по прошествии недолгого времени. Всё «не…». Жаль, конечно, но ещё мама наставляла, что в подобном вопросе спешка абсолютно неуместна.

Выбирая в ящике комода бельё Кати бросила взгляд на постель и вновь нырнула в поток воспоминаний. Перед глазами будто наяву предстала маленькая, деревянная кроватка с резными спинками, которую отец сделал собственными руками…. Вышитый матерью пододеяльник, кружевные салфетки на спинках…. Она потрясла головой, отчего волны пробежали по золотистым локонам. Что-то сегодня как никогда одолевает прошлое…. К чему бы это? Бросив взгляд на часы девушка заторопилась. Перед тем как идти на съёмки она хотела прогуляться по магазинам. Сие достойное женщин занятие доставляло немалое удовольствие и, хотя квартира и без того уже напоминала склад, отказываться от вредной привычки Кати не собиралась. Зачем, если она с лёгкостью может позволить себе некоторые растраты? Не то что раньше, когда приходилось недоедать, лишь бы расплатиться за комнатку. Как же давно это было…. Неужели это действительно было…? Один хороший знакомый предположил, что именно с тех времён у девушки остался комплекс и её зависимость от магазинов не более чем желание постоянно напоминать самой себе о новом статусе. Пусть будет так…!

Что дальше? Джинсы, шерстяная водолазка, неброский лёгкий макияж, пару уморительных рожиц в зеркало – всё таки что-то ещё осталось в ней от милой маленькой девочки из далёкой польской деревушки. Всё – пора….

Поход по магазинам занял даже меньше времени, чем Кати предполагала, и отяготил без того увесистую сумочку парой абсолютно ненужных, но таких милых вещиц. До съёмок оставалось ещё очень много времени, идея возникла неожиданно. Почему бы не показать этому похотливому толстяку – своему агенту – кто есть кто? Телефонный звонок и предложение встретиться через полчаса в кафе на площади довершили задуманное. Пусть поспешит…! Мысль о бегущем по улице неуклюжем борове вызвала самую искреннюю улыбку….

В уютном зале маленького, известного лишь завсегдатаям кафе на старой площади Кати заказала себе кофе и настроилась на долгое ожидание. Не тут то было! Едва она прикоснулась к горячему ароматному напитку, как входная дверь отворилась и в проёме возник её агент собственной персоной. Судя по спокойному, даже несколько заторможенному виду приехал на машине, догадалась девушка, хотя до офиса рукой подать. Прищурив подслеповатые, заплывшие жиром глазки и немного привыкнув к полумраку зала, мужчина всё же вычислил искомую цель и не спеша понёс своё грузное тело к столику.

- Доброе утро. Вы сегодня как никогда быстро, - не удержалась от иронии разочарованная звезда. – На машине?

- Да, милочка…, - эта его «милочка» в первое время доводила актрису до бешенства, но со временем Кати всё же смогла смириться. Не делать же замечания каждый раз, когда толстяк открывает рот…? – У меня две новости – одна хорошая, другая ещё лучше! С чего начнём?

Толстяк застыл в восторженном смаковании собственного остроумия и, ожидая неминуемой – как ему казалось - подобной реакции от девушки, заполнил возникшую паузу громким сопением. Желая сразу каким-либо образом вернуть его с небес на землю, Кати невозмутимо произнесла:

- Я начала с кофе. Вам заказать?

Самодовольная ухмылка мигом сползла с лица агента.

- Спасибо, вынужден отказаться…. Последнее время что-то печёнка барахлит, приходится воздерживаться от всего лишнего, - с непритворной грустью известил он заботливую подопечную.

«Лишнего в тебе килограмм сто…,» - в свою очередь про себя отметила Кати и не удержалась от улыбки. Уловив оттенки хорошего настроения на лице собеседницы толстяк вновь расцвёл:

- Не буду томить, начну с хорошей новости. На киностудии назревает новый колоссальный проект, режиссёром будет не кто иной как…, - он назвал известное во всём мире имя. Далее последовало перечисление всех участников съёмочной группы, причём фамилии ничуть не уступали друг другу по значимости в мире кино. – С завтрашнего дня начинаются пробы….

Замер, ожидая восторженную реакцию девушки, но та лишь неопределённо передёрнула плечиками. Не дождавшись желаемого, агент не выдержал:

- А теперь лучшая новость – на главную роль уже решено пригласить именно вас, милочка, - на одном дыхании выпалил он и затих, прищурив глаза в упоении.

Что ни говори, а известие пришлось Кати по душе – безоговорочное признание её уникальности, безусловно, льстило девушке. Приглашение без проб к такому маститому режиссёру само по себе для многих её коллег является смыслом жизни. Не удержавшись, она произнесла нечто сродни благодарности, чем привела агента в состояние, близкое к экстазу. Теперь надо было срочно возвращать его на землю.

- Что ещё известно о проекте? – сугубо деловой тон немного охладил мужчину. Раскрыв принесённую с собой тонкую папку, он нацепил на нос очки и уткнулся взглядом в страницы.

- Итак…. Это мелодрама, действие проходит в наше время. Есть сцены с обнажённой натурой…, - заговорщическим тоном произнёс толстяк и даже рискованно подмигнул Кати. Ему повезло – девушка не обратила внимания на допущенную вольность, предавшись размышлениям.

Обнажёнка…. Везде одно и то же, но – что греха таить – подобные сцены нравились Кати. Она даже любила демонстрировать своё безукоризненное тело – в рамках приличий, конечно. Зачем скрывать то, чем по праву гордишься и что ждут от тебя поклонники? Любить собственное тело, быть довольной своей внешностью – предел несбыточных мечтаний множества женщин, а Кати любила и была довольна. Пройдёт сколько-то лет, она повзрослеет, затем постареет, точёная фигурка также претерпит неизбежные изменения, но её по-прежнему будут любить миллионы. И многие будут любить её по памяти, не настоящую, какая она будет, а прежнюю – молодую, красивую, сексуальную…. Будут любить её просто потому, что она – Кати Боше. Идол, мечта, ночные грёзы множества мужчин и белая зависть не меньшего числа женщин….

Тем временем агент закончил чтение и захлопнул папку. Сняв очки и сунув их во внутренний карман пиджака, вопросительно уставился на девушку.

- Мне надо подумать…. Честно говоря, в последнее время итак приходится пахать как лошадь, пора немного передохнуть, - Кати по привычке капризничала, набивая себе цену, хотя мысленно уже дала согласие на участие в съёмках. Проницательный взгляд мужчины тут же уловил противоречие между сказанными словами и мимикой. Поднимая из-за стола своё грузное тело, он с улыбкой произнёс:

- Поговорим об этом позже, милочка. Позвольте откланяться, дела, к сожалению, не ждут…, - уже сделав пару шагов в направлении дверей, остановился. – Чуть не забыл…. Вы сегодня как никогда очаровательны, Кати! Будь я чуть помоложе, я бы….

Что бы он сделал, отчётливо прописалось на его лоснящейся физиономии, в маслянистых, с мечтательной поволокой глазках и на растянувшихся в подобие улыбки пухлых губах. Упаси, Господи! Кати поёжилась и про себя не преминула вздохнуть с облегчением, что это ей всё же не грозит ни в коем случае…. Распрощавшись и с удовольствием вычеркнув из запланированной на сегодня программы не самый приятный пунктик, вдруг обернувшийся просто замечательными известиями, Кати допила уже остывший кофе и легко выпорхнула из кафе. На душе было легко и радостно….

 

И кто только придумал снимать уличные сцены в павильоне? Одетая в шерстяной, крупной вязки свитер с высоким горлом и длинную кашемировую юбку Кати почувствовала, как по спине устремилась вниз первая капелька пота. Жара невыносимая, того и гляди - грим потечёт…. Возникло неутолимое желание принять ванну или хотя бы просто постоять под прохладным душем у себя дома….

- … но я не могу так дальше жить! Я люблю вас! – словно издалека донёсся до её слуха взволнованный мужской голос.

Кати положила ладошки на плечи высокому смазливому блондину и, застенчиво потупив взгляд, облегчённо прошептала:

- Я думала никогда не услышу этих слов, милый….

Она приподнялась на цыпочки и их губы встретились, вокруг в то же мгновение повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь гулом прожекторов и непрерывным стрёкотом работающих кинокамер. Молодые люди не обращали внимания на посторонних, жадно наблюдающих из полумрака за развитием событий. И если партнёр чуть заметно, но всё же волновался, то Кати казалась абсолютно невозмутимой и предельно искренней. Да, это была игра, но игра на грани фола, с почти неразличимой гранью между вымыслом и реальностью. И в этом была вся Кати…!

- Стоп, снято! Спасибо, все свободны….

Кати, как ни в чём ни бывало, отстранилась от ошеломлённого жарким поцелуем партнёра и, на ходу стаскивая ненавистный уже свитер, направилась в гримёрку. Её след донеслись аплодисменты - даже привыкших к лицедейству людей поражал незаурядный талант актрисы.

- Позвольте выразить своё восхищение …, - мягкий баритон, прозвучавший за спиной совершенно неожиданно, заставил девушку обернуться. Незнакомец в элегантном дорогом костюме и с большим букетом белых роз почти догнал её и едва не врезался в резко остановившуюся Кати.

- Прошу прощения, я такой неловкий…. Чуть не сбил вас, - он сделал виноватое лицо, однако в голосе раскаяния не ощущалось – сильный, насыщенный баритон выдавал незаурядного человека, не привыкшего извиняться. В то же время ясный, чуть насмешливый взгляд прищуренных серых глаз изучал замершую на полпути актрису.

- Вы что-то хотели? – жара явно повлияла на настроение девушки. Может, в другой ситуации молодой человек и мог бы надеяться на благосклонность звезды, но явно не сегодня. В данную минуту из всего мужского рода её интересовал лишь душ. – Это мне?

- Вам, - незнакомец протянул букет.

- Что-то я вас раньше здесь не встречала…, - Кати не лгала. Память на лица у неё хорошая, а такого симпатичного мужчину она наверняка бы запомнила.

- Неудивительно, я ведь первый раз пришёл. Честно говоря, шёл в соседний павильон, но ошибся дверями. Увидел вас и остался….

- А цветы кому несли? В соседний павильон?

Незнакомец рассмеялся. Чистый, приятный на слух смех. Что-то в нём есть….

- Цветы вам. Я на машине, успел съездить за ними и вернуться….

- А как же ваша встреча? – Кати сама заметила, что устроила незнакомцу форменный допрос и внезапно смутилась.

- Пропустил, но ничего страшного. Перенесу на другое время.

Возникла неловкая пауза, в ходе которой собеседники взглядами изучали друг друга. Мужчина опомнился первым.

- Извините, Кати, вы не спешите?

Девушка тут же вспомнила про холодный душ…. Зря он это спросил, могли бы ещё немного поговорить….

- Да, кстати…. Простите, но мне надо бежать, - удивительно, но безобидная ложь с трудом вышла на свет. – Спасибо за цветы. До свидания….

- До скорого свидания, - довольно самоуверенно поправил её сероглазый и, чуть склонив голову в поклоне, направился к выходу. Какой наглец…! Но какой обаятельный наглец…!

Спустя пару минут она напрочь забыла мимолётную встречу, с превеликим удовольствием отдавшись во власть упругим струям прохладной воды….

Вспомнить же беглую встречу ей пришлось этим же вечером, ужиная в ресторане в компании продюсера и юриста. Наискучнейшая беседа, по ходу которой Кати лениво ковырялась вилкой в куске форели и время от времени кивала то одному, то другому оппоненту, привела её в уныние ещё в первую четверть часа. Она бросила преисполненный муки взгляд на часы – как можно второй час что-то доказывать друг другу и ни на йоту не продвинуться к согласию? Этот нелепый – на её взгляд – разговор заранее был обречён на нулевой результат, но как бы там ни было, затронутая тема требовала её непосредственного присутствия и Кати от нечего делать разглядывала публику, занимающую другие столики престижного заведения. Особенно ей понравилось наблюдать за напыщенной блондинкой, которая с превеликим усердием пыталась справиться с ножом и вилкой. Сразу видно – из грязи в князи…. Кати вспомнила свои первые дни в Париже и улыбнулась. Когда-то – а ей вдруг показалось, что это было давным-давно – и Ядвига Крылевская поневоле являлась объектом таких же иронических усмешек сторонних наблюдателей. А теперь вот Кати Боше стоит по другую сторону иронии. Теперь ей преподносят роскошные букеты просто за то, что она такая, какая есть. Преуспевающая актриса, звезда, кумир миллионов…. Неожиданно перед глазами будто наяву предстало приятное лицо незнакомца. Кстати, мог бы и представиться….

- Вы позволите пригласить вашу даму на танец? – раздался за спиной знакомый уже баритон. Резко обернувшись, девушка встретилась с насмешливым взглядом серых глаз.

Продюсер передёрнул плечами, юрист неуверенно кивнул, даже не вникая в суть вопроса, но всё это было уже не важно. Протянув мужчине руку, Кати легко поднялась из-за столика.

- Слава Богу, я не их дама, - тоном заговорщика сообщила она кавалеру, уверенно продвигаясь на танцплощадку. – Спасибо, что хоть ненадолго спасли меня.

- Почему же ненадолго? По крайней мере, на весь сегодняшний вечер…, - его интонации не оставляли повода сомневаться в задуманном. Опять эта самоуверенность…. С притворным негодованием девушка поинтересовалась:

- А вы уверены, что я соглашусь?

- Вы уже согласились, Кати. Впрочем, у вас нет выбора…, если, конечно, вы не хотите вернуться к этим занудам?

Да уж, с такими доводами не поспоришь. В данной ситуации обаятельный незнакомец явился прямо-таки спасителем. Кати вдруг вспомнила, что даже не знает его имени.

- Не хотите представиться? Или, по крайней мере, скажите, как вас называть?

Её кавалер рассмеялся:

- Простите…. Зовут меня Поль Гассан, мне тридцать семь лет. Бизнесмен. Не женат, детей нет, - отрапортовал он и, чуть подумав, вкрадчивым голосом добавил. – Из вредных привычек самая губительная – острая форма восхищения вашей красотой и талантом.

Кто бы сомневался…. Ещё ни один мужчина не осмелился сказать, что лояльно относится к её внешности и творчеству….

Они кружились в медленном танце посреди полупустой площадки и весело болтали о всякой ерунде. Танец закончился, начался следующий, Кати и Поль продолжили безостановочное движение как ни в чём ни бывало. Девушка ловила себя на мысли, что её симпатии к новому знакомому всё более и более возрастают. Ей нравился его бархатистый, вкрадчивый голос, прямой взгляд, сильные, даже несколько грубые руки, исходящий от него аромат дорогого одеколона…. Поль неустанно говорил какие-то комплименты, рассказывал смешные истории из собственной жизни и жизни своих друзей, но Кати не удавалось вникнуть в их смысл. Самой близости этого человека было предостаточно, чтобы чувствовать себя комфортно, легко и радостно. Давно ничего подобного не испытывала…. Да что там давно – никогда прежде банальный танец не доставлял ей такого удовольствия!

Едва закончилась мелодия, как к Полю подошёл мужчина в строгом костюме и, отозвав в сторону, что-то быстро прошептал ему. Кати не расслышала ни слова, но заметила, как помрачнело лицо партнёра – коротко кивнув, он тут же вернулся к девушке.

- Простите, Кати, но к своему огромному сожалению вынужден покинуть вас. Срочные дела…, - виновато разведя руками, Поль изобразил неподдельное раскаяние. Кати расстроилась – возвращаться за столик к великовозрастным занудам не хотелось, но ещё более не хотелось расставаться с новым знакомым. Она улыбнулась, но улыбка вышла несколько кислой, что не ускользнуло от проницательного взора мужчины.

- Мы обязательно ещё встретимся и я обещаю, что уделю вам намного…, - он сделал ударение на этом слове, - намного больше времени. А пока - ещё раз прошу прощения - вынужден откланяться….

Галантно склонившись в полупоклоне и поцеловав ей руку, Поль направился к выходу, а Кати, стоя в одиночестве посреди опустевшей танцплощадки, смотрела ему вслед, словно желая навсегда отложить в ячейку памяти тёмно-серый, в тонкую полоску костюм, полоску белоснежного накрахмаленного ворота рубашки, чёрные, как смоль, аккуратно зачёсанные назад волосы, быструю походку уверенного в себе человека…. Ей вдруг показалось, что всё это она когда-то уже видела. Де жа вю? А если так – тогда что было дальше?

Она вернулась за столик и вновь ткнула вилкой в кусок форели. Наблюдавший за ней продюсер привлёк внимание, чуть дотронувшись до локтя погружённой в собственные мысли девушки. Оторвавшись от рыбы, Кати перевела на него рассеянный взгляд.

- Должен заметить – у вас довольно обширный круг друзей, Кати. Вы хорошо знаете этого человека?

Что ещё за новости? Актриса неуверенно передёрнула плечиками.

- Позвольте предупредить вас, что он несколько…, как бы это помягче сказать…, - продюсер на пару секунд задумался, - … не в ладах с законом. Причём на порядок больше, чем многие другие….

Неожиданно даже для себя самой Кати пренебрежительно хмыкнула в ответ и участливый мужчина тут же отстранился. Надо признаться, новость удивила, но ни в коей степени не насторожила девушку. Какая разница, чем Поль занимается, она ведь не жить с ним собирается? Да и, если уж говорить начистоту, кто в наше время свято блюдёт все законы? Она тут же выбросила из головы предостережение и принялась за еду. Через полчаса, не в силах больше выдержать нудную бесконечную беседу, актриса вежливо откланялась и, попросив сообщить результаты по телефону, тут же покинула ресторан. Уже дома, лёжа в постели и вспоминая прошедший вечер, Кати вновь почувствовала нечто схожее с тем, что испытывала, глядя вслед уходящему Полю – осознанное ощущение неприемлемой сердцем потери, породившей самую настоящую грусть. И это после всего лишь двух скоротечных встреч? А что будет дальше? Если оно будет – это самое «дальше»….

Утро известило о своём приходе настойчивым звонком в дверь. Кати проснулась, но, не желая вставать, с головой залезла под одеяло. Если кому-то очень надо – зайдут позже, в конце-концов она может просто не слышать назойливую трель.

После третьего повторения девушка не выдержала – накинув длинный халат, босиком прошлёпала в прихожую и припала к отверстию глазка. Какая-то девочка…. Консьержка внизу никого постороннего пропустить не могла, но эту девочку Кати видела впервые. Она щёлкнула замком и открыла дверь в тот момент, когда рука утренней гостьи в очередной раз потянулась к кнопке звонка.

- Что случилось?

- Доброе утро, - весело провозгласила девчушка. – Доставка цветов. Пожалуйста….

Перед Кати возникла огромная корзина белых роз. Ей даже не пришлось гадать от кого – первая мысль была о Поле. Коротенькая сопроводительная записка подтвердила догадки.

«Кати, большое спасибо за вчерашний вечер. Всегда ваш, Поль». И номер телефона. Девушка рассмеялась. Неужели он думает, что она сейчас же бросится звонить по указанному номеру? Вот уж поистине наглец…!

- Спасибо,- она захлопнула дверь перед носом застывшей в умилении девочки, впервые вживую увидевшей самую настоящую звезду. Не зря она полчаса умоляла консьержку внизу пропустить - теперь будет чем похвастаться перед подругами…. Поставив благоухающую корзину на столик в гостиной, Кати отправилась досыпать.

… До самого вечера она чувствовала себя не в своей тарелке – самые простые сцены игрались в несколько дублей, текст казался вычурным и напрочь вылетал из головы в нужный момент, толстый слой грима раздражал, партнёр…. Партнёр своими ужимками и неуместными плоскими шутками вообще вскоре довёл девушку до бешенства. Кати явно была не в себе и вся съёмочная группа находилась в состоянии тревожного ожидания грозы, впервые познав звезду в несвойственном ей настроении. Причина столь разительных перемен оставалась неизвестной и эта самая неизвестность порождала массу приглушённых разговоров и осторожных предположений. Кончилось всё тем, что актриса вдруг наорала на гримёршу, посмевшую поправить макияж и тем самым отвлечь звезду от тяжких, мучавших её в течение всего дня размышлений. На этой печальной ноте режиссёр дал команду закончить съёмки и все разошлись….

Кати вернулась домой и, не раздеваясь, бросилась с ногами на диван. Неотрывно глядя на корзину с розами, она поморщилась, затем перевела взгляд на клочок бумаги с номером телефона…. Целый день внутри неё шла самая настоящая борьба – рассудительная осторожная Ядвига противостояла натиску легкомысленной, импульсивной Кати, и причиной стычки послужил банальный кусочек картона. Если с утра Кати ещё могла посмеяться над непомерной наглостью нового знакомого, то к вечеру желала лишь добраться до телефона. Чтобы вновь услышать его мягкий голос, вновь уловить эти самоуверенные интонации, вторить приятному, лёгкому смеху. Чтобы поболтать о пустяках и весело посмеяться над действительно остроумными шутками. Чтобы услышать предложение о встрече и, немного пококетничав, обязательно согласиться….

В то же время Ядвига отталкивала возникшую из ниоткуда и всё нарастающую симпатию. Какие только доводы она не приводила – и что следует быть осторожной и не бросаться на шею едва знакомому мужчине; и что его репутация не может благоволить к развитию каких-либо отношений; и даже что его обаяние – сплошь фальшивое, уж она то как актриса должна отличать игру от реальности….

Кати победила. Набрав номер и услышав в трубке знакомый баритон, девушка с непонятной обречённостью на сердце произнесла:

- Привет. Ты не хочешь выпить по коктейлю у меня дома?

Вопреки собственным принципам она сделала первый шаг и ничуть не жалела об этом. Поль появился через двадцать минут и остался… на всю жизнь?

 

- Милый, мне надо сообщить тебе кое-что очень важное….

Мужчина заметно насторожился, но в его прищуренных глазах промелькнула искра неподдельного любопытства. Заинтригованный, застыл в немом ожидании. Кати нервничала, но не в силах более сдерживаться и, так и не дождавшись расспросов, восторженно выпалила на одном дыхании:

- Я беременна! У нас будет ребёнок!!!

Её буквально распирало от счастья. Хранить в себе новость выжидая, пока наступит благоприятный момент, оказалось практически невыносимо, и вот уже почти сутки девушка прямо таки изнывала от нетерпения. Своим вынужденным томлением она преследовала единственную цель – чтобы столь знаменательная новость застала любимого врасплох, ошеломила его, понудив испытать самый настоящий шок и, не успев прикрыться привычной маской близкого к безразличию спокойствия выказать истинные эмоции и чувства. В том, что следствием будет непомерная радость, она ничуть не сомневалась – ведь будущий ребёнок не что иное, кроме как вполне естественный, желанный плод любви. И пусть между ней и Полем так мало общего, пусть его так называемая «работа» напрямую связана с постоянным риском оказаться либо на тюремных нарах, либо на холодной полке городского морга, всё это не так важно теперь…. Теперь любимый бросит всё ради вполне логичного желания обрести тихую пристань семейного счастья, ради неё, ради их ребёнка….

Ей показалось или же на самом деле едва уловимая тень пробежала по лицу любимого мужчины? Кати так и не поняла, потому как спустя мгновение привычная бесцветная улыбка наползла на узкую, чаще всего плотно сжатую полоску губ.

- Ты серьёзно…? – неотрывный, пристальный взгляд его тёмных глаз скользил по счастливому личику девушки. Поль заметно напрягся и Кати моментально уловила исходящую от него волну неуверенности. Пожалуй, первую, за всё время их отношений. Что это с ним…? Списав нерешительность на вполне объяснимое присущее моменту волнение, нетерпеливо кивнула:

- Очень серьёзно, милый. У нас будет ребёнок!

- Ты была у врача?

Странно, но Поль даже не двинулся с места. Кати не понимала его поведения.

- Вчера…, - она всё же не могла не улыбаться. – Он сказал, что, судя по анализам, уже идёт третий месяц. Я тебе не говорила, но задержка уже два месяца, вот и решила провериться…. Я так счастлива, милый….

Поль опять не отреагировал. В раздумье потирая тонкую переносицу, неспешно отошёл к окну и, устремив тяжёлый взгляд на улицу сквозь двойное непроницаемое стекло сам словно уподобился ему, в один миг став холодным и таким же непроницаемым. Разочарованная и обиженная его безликой реакцией девушка взволнованно опустилась в кресло.

- Что-то не так, Поль? – дрогнувший голос выдал сумятицу чувств. Что и говорить, совсем по другому она представляла себе этот разговор и ожидаемое продолжение не шло ни в какое сравнение с происходящим сейчас.

- Всё в порядке, извини…, - спохватился мужчина и быстрым шагом пересёк комнату, в мгновение оказавшись возле кресла. Склонившись над нахмурившейся Кати, ткнулся губами ей в затылок. – Прости, я рад, конечно…. Но мне надо бежать. Давай поговорим вечером….

Кати молча кивнула. Едва хлопнула входная дверь, как девушка вскочила со своего места и подбежала к окну. Глядя в спину уходящему мужчине, вдруг почувствовала неведомо откуда возникшую нудную боль в груди. Кати никогда даже не предполагала, что простой уход любимого на работу может откликнуться в сердце столь тяжёлым, неприятным биением будто затвердевшей крови. Она прикусила дрогнувшую губу, но непрошенные слёзы обиды и неосознанного страха было уже не остановить….

Как же долго она ждала этого момента и как глупо всё вышло…. Они вместе уже более двух лет – огромный срок для того, чтобы изучить и понять любимого человека, но Поль до сих пор оставался для неё неразрешённой загадкой. С того памятного дня, когда она набрала номер его телефона и пригласила этого малознакомого на тот момент мужчину к себе на коктейль, и по сей день Кати, как ни старалась, но так и не смогла понять – каков же он настоящий? Что является сущностью этого красивого, уверенного в себе мужчины, а что не более чем временная, принуждённая маска? В этой таинственности и непредсказуемости всё же был один огромный плюс – интерес девушки к любимому не ослабевал ни на секунду, а потому её острое, глубокое чувство ничуть не притупилось со временем. Более того, порой ей казалось, что она живёт попеременно с совершенно разными людьми и едва успевает привыкнуть к одному мужчине, как его место тут же занимает другой, влекущий и разжигающий страсть своей новизной и неповторимостью. И Кати вновь предавалась неистовой любви, в то время как Ядвига, первое время донимавшая бессмысленными предостережениями, стыдливо прикрыла глаза и обиженно удалилась, позволив беспечной красавице сполна наслаждаться вдруг обрушившимся на неё счастьем.

Так было раньше, так есть и сейчас…. Надо-ли говорить, что по уши влюблённая девушка всё это время витала в облаках и целиком отдавшись обуявшим сердечко чувствам, категорично отвергла прежнюю жизнь ради новой? Отвергла целиком и полностью, безоговорочно – и то, что касалось личных отношений, и то, что относилось к работе. В течение целого года звезда экрана ни разу не усомнившись в правильности своих действий игнорировала и отсылала обратно приходившие со студии предложения…. Слава Богу, хоть сейчас оставили в покое – никаких звонков, никаких писем, и даже назойливые просьбы об одной-единственной деловой встрече со стороны бывшего агента канули в прошлое. Правда, последнему пришлось выложить немалую сумму отступных…. Она ушла не попрощавшись, желая уединиться с любимым человеком, но была твёрдо уверена, что в любой момент может появиться на студии и получить самую лучшую роль. Пока что это время не пришло – её финансовое положение более чем стабильно, денег хватит даже внукам, если не правнукам. Появится желание – можно всё начать заново, вернее – продолжить начатое давным-давно. Её до сих пор не забыли, даже сейчас, по прошествии времени фильмы с её участием неизменно пользуются успехом. А как иначе – ведь она – Кати Боше…!

Смахнув крупные тёплые капли с дрожащих ресниц девушка натянуто улыбнулась. Воспоминания о былой славе неизменно успокаивали, служили той самой отдушиной, позволяющей отвлечься от всё более навязчивого в последнее время ощущения одиночества. Откуда и как появилось это вязкое, подневольное чувство вдруг возникающей пустоты, Кати не могла объяснить даже самой себе. Интуиция подсказывала, что первопричиной является не что иное, как их с Полем отношения, которые в последнее время претерпевали некие, не самые приятные перемены. Не желая верить во что-либо подобное, девушка старательно гнала прочь непрошеные и пренеприятные мысли. Скорее всего – убеждала она себя – всему виной тот замкнутый образ жизни, который она ведёт последние пару лет. После ухода из большого кино, понудив себя на добровольное затворничество, Кати ещё долгое время скрывалась от былой славы и всех её проявлений в лице любопытных поклонников и вездесущей назойливой прессы, очень редко появляясь в свете и предпочитая уединение или компанию любимого мужчины. Оттого и вышло, что хоть героинями её незабвенных ролей всё ещё восхищались, сама же актриса и её личная жизнь уже мало кого интересовали. Любовь и почитание миллионов зрителей, равно как и дружба и уважение коллег по цеху, на поверку оказались сплошь поверхностными и скоротечными….

Ну да ладно, не стоит огорчаться. Хотя бы по той простой причине, что на самом деле это всё обратимо. Как пришло – так и ушло, как ушло – так и вернётся. Она ещё покажет себя…. девушка подошла к зеркалу и с удовлетворением окинула долгим взглядом собственное отражение. Очень даже неплохо! После родов, даже если вдруг её совершенная фигурка и претерпит неизбежные изменения, она быстро вернёт первоначальные формы. Едва стоило подумать о предстоящих родах, как ладошки сами машинально опустились на живот и медленно, с неизъяснимой нежностью погладили его, будто силясь уловить где-то глубоко внутри зарождение новой жизни. Почему-то вспомнились нечаянные слёзы неудержимого счастья в кабинете врача. Кати рассмеялась – легко и весело. «У вас будет ребёнок…»! Господи, да только ради этих слов стоит жить! Ведь в этой простой фразе и скрывается тот самый смысл, над разгадкой которого из века в век бьются философы! Вот он, оказывается, смысл нашей жизни, сокрыт в простых словах – «…у вас будет ребёнок»!!!

Оторвавшись от созерцания себя в зеркале Кати лёгкой кошачьей походкой прошествовала в спальню. Настроение значительно улучшилось и открытая настежь дверь огромного двустворчатого шкафа вызвала новую улыбку. Всё как обычно – второпях одеваясь Поль в поисках подходящей рубашки поскидывал на пол, что только можно. Вовсе не обязательно собирать вещи – через полчаса придёт домработница, – но Кати по-своему любила эту нелепую ежедневную процедуру. Вешая сорочки и галстуки на плечики, задвигая ящики с бельём и вдыхая до боли знакомый аромат туалетной воды Поля, девушка попыталась прикинуть, сколько раз повторялось милое сердцу действо. Много, очень много, и в Париже, где они жили первые полгода, и здесь – в Марселе, куда переехали, когда у Поля появился постоянный интерес в порту. Он тогда даже не спросил её мнения, просто-напросто поставил перед фактом, предложив собрать вещи. В-принципе, Кати и не противилась – куда угодно, хоть на край света, лишь бы под руку с любимым. Через своих многочисленных друзей Поль быстро приобрёл эту роскошную квартиру с большими комнатами и видом на набережную, и так же быстро продал их парижскую недвижимость. Кати осталось лишь подписать какие-то бумаги в душном, пропахшем потом кабинете нотариуса – толстого, неприятного мужчины в засаленном костюме и скошенном набок парике….

Как давно это было…. Вроде прошло всего ничего – каких-то полтора года, а Кати казалось, что она всю свою сознательную жизнь пребывала в этом красивом уютном доме на набережной…. Всю жизнь, каждое утро вот также подбирала сброшенные галстуки и сорочки…. Всю жизнь любила Поля и купалась в любви, а теперь ещё и носит его ребёнка. Разве это не есть самое настоящее, полновесное женское счастье? Если нет, то что ещё желать?

Всё хорошо, всё просто прекрасно и – пожалуй – единственное, что иногда омрачало её радужное настроение, это… сам Поль. Особенно в последние дни Кати не раз уличала себя на мысли, что любимый несколько охладел по отношению к ней. Не то, чтобы подобные подозрения неотступно травили девушку подтверждениями, вовсе нет, просто порой случалось, что всегда внимательный и чуткий мужчина мог ни с того ни с сего сорваться на грубость, а бывали даже моменты, когда Кати ловила в его взгляде нечто, очень схожее с потаённым презрением. И каждый раз она гнала прочь глупые, необоснованные домыслы, но всё чаще теперь её сердце окутывала липкая пелена необъяснимого страха. Враждебного, подленького страха, возникающего из глубины и подвигающего к банальной панике…. Но проходило совсем немного времени, Поль был как обычно мил и внимателен, и страх тут же отступал. Кати старалась не возвращаться к столь неприятным жизненным нюансам и мысленно воздвигла беспрекословное табу на подобные темы для размышлений. А зачем старательно выискивать то, что на самом деле ни в коей мере не желаешь познать? Ведь стоит начать с мелочи и твоя собственная неугомонная фантазия раздвинет незримые границы подозрений до невероятных размеров. А дальше что…? А дальше ты уже станешь искать какие-угодно подтверждения нелепым домыслам, превращая как свою жизнь, так и жизнь любимого человека в сущий ад. Ведь как ни банально звучит, но большая часть семейных проблем как раз и возникает оттого, что люди сами находят их на пустом месте, по своему интерпретируя нечто несущественное и вынося плоды своего воображения на свет как действительно происходящее….

Но не стоит об этом, лучше подумать о чём-нибудь приятном. А что может быть милее сердцу, чем их с Полем чувства? Жаль только, что у любимого очень немного свободного времени для их проявления. В последние пару месяцев он и вовсе редко появляется дома, уходя ранним утром и возвращаясь уже глубоко за полночь…. Стал какой-то нервный, раздражительный, всё время о чём-то напряжённо думает, а на её расспросы неизменно отмалчивается. Почему так, неужто не понимает, что она искренне переживает…? Вдруг возникшая мысль заставила девушку замереть. Может, у него появилась другая женщина? Отсюда и частые отлучки, и вечная занятость, и поздние возвращения, и…. нет, хватит! Так недолго и паранойей обзавестись! Вряд-ли здесь другая, она бы сразу почувствовала появление соперницы, не зря же столько говорится про пресловутое женское чутьё. Да и невозможно, как ни старайся, скрыть все до последней мелочи оттенки адюльтера, рано или поздно что-нибудь обязательно выйдет на свет Божий. Как говорится – всё тайное имеет непреодолимую тенденцию когда-либо стать явным. А уж стоит этому случиться, так она покажет милому неведомые ранее стороны его женщины, мало не будет! Кати невольно рассмеялась, представив себя в образе снедаемой ревностью разъярённой фурии, и смех тут же растворил в себе неприятные мысли. Может, устроить ему небольшой скандальчик просто так, как говорится – для профилактики? Был бы он сейчас рядом….

Почему-то сегодня как никогда её тяготил ничем не отличный от других ранний уход любимого, и как бы Кати не отвлекала себя посторонними мыслями, всё же где-то в глубине души прескверно свербило. Ну почему он не может завязать со своей деятельностью, ведь денег более чем достаточно? Ради пресловутого самоутверждения, свойственного большинству мужчин? Но куда ему ещё самоутверждаться, от него за версту разит успехом и благополучием. При первом, даже поверхностном взгляде сразу видно, что подобный мужчина всегда выходит победителем, в любой ситуации чувствует себя как рыба в воде и ничто не может выбить его из колеи. Что далеко ходить за примерами – взять хотя-бы утренний разговор. Другой бы растерялся, начал бы сомневаться, выспрашивать подробности, а Поль….

А Поль отнёсся ко всему сказанному более чем хладнокровно, с присущей его натуре непринужденной прохладцей…. Почему? Вопреки здравому смыслу, не желая признать очевидное, Кати лихорадочно старалась придумать какое-либо логичное объяснение столь неожиданной реакции любимого человека. Наверное, занятый своими мыслями он просто-напросто не осознал всю значимость момента. Вечером всё будет совершенно иначе, она уверена, потому как знает Поля как никто другой. Единственная знает его с той стороны, о которой другие наверняка даже не подозревают. Он может быть как сух и требователен, так и безумно мил и покладист…. Более того, он может быть даже романтичен, стоит лишь вспомнить те роскошные букеты цветов, которыми он буквально осыпал свою «маленькую Кати», те ужины при свечах и страстные, изматывающие до полного бессилия ночи. Когда они оставались наедине этот жёсткий, властный мужчина моментом перевоплощался, лишь перед ней обнажая потаённые стороны своей многоликой натуры. И стороны эти были поистине прекрасны, равно как преподнесённое на годовщину знакомства бриллиантовое колье, которое Кати так и не удосужилась надеть. Не было случая, а вернее – возможности, потому как любящий сюрпризы Поль мог неожиданно позвонить и, предоставив десять минут на сборы, спустя указанное время увезти её в роскошный ресторан, где их ждал сервированный на двоих столик со свечами и шампанским в серебряном ведёрке. В первый раз Кати вскочила из дома в потёртых джинсах и ярко-красной футболке с надписью «Я люблю Париж»…. Постоянные посетители фешенебельного ресторана «Ле-…» долго пребывали в шоковом состоянии, и лишь присущее этим господам чувство такта удержало их от смеха. В другой раз девушка успела-таки надеть вечернее платье и спустя пару часов лихо отплясывала в нём на молодёжной дискотеке….

Как же ей повезло с любимым…. Знать судьба благоволит ей, раз преподнесла столь ценный дар в лице господина Гассана. Кстати говоря, в свете последних событий, похоже, что очень скоро появится и госпожа Гассан. Как звучит…! Чем не сюжет для мелодрамы – становление Ядвиги Крылевской в Кати Боше, а после – преисполненноё романтики перевоплощение в госпожу Гассан…?

Кати счастливо улыбнулась и сжала хрупкие кулачки. Надо же, сколько счастья сразу привалило! Кто бы сказал раньше, ни за что бы не поверила, что можно быть настолько счастливой. Наверное, пора уже действительно к свадьбе готовиться…. Между прочим, более чем прекрасный повод надеть подаренное колье. С белоснежным пышным платьем оно будет смотреться превосходно!

А почему бы не примерить прямо сейчас, просто прикинуть на себя образ счастливой невесты, коль скоро так тому и быть? Сказано – сделано, Кати задвинула последний ящик и закрыла створки шкафа. Обогнув кровать и присаживаясь на кушетку перед массивным, красного дерева комодом, встретилась взглядом с собственным отражением. Из зеркальной глади на неё смотрело улыбающееся личико по настоящему счастливой молоденькой девушки с хитринкой в голубых глазах. В скором будущем эта счастливица станет матерью…. Поставив локти на столешницу, она подпёрла подбородок ладошками и тихим шёпотом игриво произнесла: «Ну, признавайся, каково это – быть матерью?» отражение лукаво подмигнуло и улыбнулось ещё шире. Это прекрасно – будто вещало оно – знать и чувствовать, что внутри тебя появляется на свет маленький человечек. Этакий крохотный, крикливый карапуз с пухленькими ручками и ножками, с редким пушком на голове и широко открытыми, любопытными глазками….

Если бы кто попросил девушку описать собственные ощущения, она вряд-ли смогла бы найти подходящие слова. Не потому, что их вовсе нет, а потому, что все они казались ей слишком банальны и неспособны выразить всю полноту чувств, охвативших сейчас её сердце. Это и безмерное, всепоглощающее счастье, и непритворная многоликая любовь ко всему живому на земле, и даже лёгкая горечь от осознания невозможности выразить, донести до других эти самые волны счастья и любви, разом заключившие её в свои трепетные, ласковые объятия. Кати встряхнула головой, отгоняя непрошенные слёзы умиления, подкатившие к её голубым, цвета чистого горного озера глазам. У неё ещё будет прекрасная возможность поплакать от счастья, хотя бы в тот самый момент, когда нестерпимая и в то же время невозможно радостная боль сменится неизъяснимым восторгом от первого крика выношенного и рождённого тобой ребёнка. Твоей кровинушки, неотъемлемой на всю оставшуюся жизнь частички тебя самой…. Вот тогда и поплачем, держа на трясущихся от волнения руках крохотный комочек жизни, нашёптывая ему бессвязные слова душераздирающей нежности и роняя невозможно горячие слёзы истинного блаженства на маленькое сморщенное личико…. Лишь тогда, открыв себе таинство рождения, можно будет биться в благостном исступлении, вознося великую благодарность Творцу, открывшему лик одного из многих воплощений Истины….

С трудом отбросив нечаянные сантименты, девушка широко улыбнулась и подмигнула своему отражению. Вытянув верхний ящик комода, бережно достала большую, инкрустированную стразами шкатулку ручной работы, в которой хранились все её драгоценности. Часть из них была приобретена ей самой, часть – подарена Полем. Колье хранилось в верхнем отделении, сразу под крышкой, как самое ценное и самое дорогое сердцу сокровище.

Едва щёлкнул маленький замочек и скрытая пружина плавно подняла массивную крышку, как у девушки перехватило дыхание - тяжелый спазм будто сдавил нежное горло, не позволяя воздуху проникать в лёгкие. На привычном месте колье не было…. Не веря глазам Кати дрожащими пальчиками провела по бархатной обивке отделения, после резким, преисполненным непритворной паники движением дёрнула пустую площадку вверх. Ничего!!! Шкатулка была пуста, разве что в самом уголке сиротливо притаилось подаренное родителями тоненькое золотое колечко с безыскусным вензелем – первой буквой её имени. Не понимающим взором Кати неотрывно исследовала пустынное нутро шкатулки, не в силах осознать даже саму реальность происходящего. Страшный, но абсолютно логичный вывод не заставил себя долго ждать – их ограбили…! Но кто? Когда? Как…? Кроме них самих и домработницы в спальне никто не бывает…, неужели это она? Не может быть – такая приятная, милая женщина, Кати сама отобрала её кандидатуру в агентстве по найму. Очень скромная и вежливая пожилая женщина дама…. Неужели…? Вскочив так резко, что кушетка с грохотом отлетела в сторону, девушка выбежала из спальни. Кабинет Поля оказался не заперт и спустя секунду она уже открывала дверцу маленького сейфа, где всегда хранилась наличность на какой-либо непредвиденный случай. Сейф, равно как и шкатулка, теперь зиял зловещей, не доступной пониманию пустотой. Волнение и растерянность быстро сменялись самой натуральной паникой. Звонить в полицию? Да, конечно! Хотя нет, в первую очередь Полю…! Как она сразу об этом не подумала…. Проклиная свою глупость Кати бросилась к телефону, дрожащими пальцами со второй попытки набрала наизусть заученный номер. Длинные, невозможно долгие гудки бесконечно потянулись в крепко прижатой к уху трубке. Другой номер – результат тот же самый. Ну почему так – когда он особенно нужен, Поль обязательно оказывается занят?! Кати чуть не расплакалась от бессильной злобы на всех и вся. Что теперь делать? Всё же позвонить в полицию, или дождаться возвращения Поля…?

Дверной звонок гулким эхом разнёсся в тревожной тишине квартиры, заставив и без того напуганную и растерянную Кати буквально подскочить на месте. Кто это?! У Поля свои ключи, у домработницы – тоже…. Затаив дыхание, девушка поднялась с дивана и медленно, крадучись подошла к двери. Первым делом посмотрела в глазок – незнакомый мужчина, похоже, что не один. Не открывать, сделать вид, что никого нет дома? Но одет хорошо, даже элегантно, в приличный дорогой костюм, да и вообще внешность довольно презентабельная. Седые, аккуратно уложенные назад волосы. Тонкий, с небольшой горбинкой нос и тёмные, навыкате, глаза, будто впитавшие в себя всю вселенскую грусть, выдавали в незнакомце человека, имеющего в генеалогическом древе крепкие еврейские корни. Бояться вроде нечего…? Кати, ещё не до конца уверенная в правильности принятого решения, отвела в сторону щеколду и слегка приоткрыла дверь.

- Здравствуйте, мадемуазель Боше. Вы позволите? – холёная рука с дорогим перстнем на мизинце не сильно, но довольно настойчиво потянула дверь на себя.

- Кто вы…? – словно одумавшись, запоздало пролепетала вконец перепуганная Кати.

- Моё имя вам ровным счётом ничего не скажет, поэтому не вижу смысла утруждать себя представлениями. Достаточно того, что я знаю вас, мадемуазель Боше. В недалёком прошлом долгое время пребывал в рядах ваших горячих поклонников и ничуть не стыжусь в этом признаться. Очень жаль, что вы решили так внезапно покинуть большое кино. Поверьте-таки старому мудрому еврею, мировой кинематограф очень много потерял с вашим – не побоюсь этого слова – неоправданным бегством в забвение. Не мне вас судить, девочка моя, я всё понимаю – любовь, и тому подобное, - но думаю, что вы ещё не раз пожалеете о своём скоропалительном решении….

За время своего непродолжительного монолога гость довольно уверенно прошествовал мимо перепуганной девушки в гостиную и удобно расположился в глубоком кожаном кресле. Вошедший следом высокий, крупного телосложения молодой человек остался возле дверей, всем своим видом показывая, что готов пресечь любую попытку к бегству со стороны хозяйки. Кати не осталось ничего другого, кроме как последовать в комнату за седовласым.

- Что вы хотите? – она расслышала, как дрожит собственный голос. – Если вы к Полю, то он будет только поздно вечером….

- Вы так думаете? – бесцеремонно перебил её гость. Кати опешила.

- Что вы имеете в виду? Я не понимаю…, - рассеянно глядя по сторонам, она на секунду даже усомнилась в реальности происходящего. Но лишь на одно мгновение, иллюзия тут же развеялась. Будто прочитав её мысли, гость хрипло рассмеялся.

- Да вы присядьте, девочка моя. Я не фикция, а самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови. И никуда не исчезну, пока не донесу до вас то, зачем, собственно, и пришёл в столь ранний час. Присаживайтесь….

Под его пристальным и неимоверно тяжёлым взглядом Кати безвольно опустилась в соседнее кресло.

- Вот так то лучше. А теперь внимательно выслушайте меня, мадемуазель Боше. Я не более чем скромный адвокат, но представляю – скажем, так… - группу очень влиятельных людей, крайне заинтересованных в разрешении одной щекотливой ситуации. Предваряя возможные расспросы, сразу поясню – открывать их имена не в моей компетенции, да они ничего вам и не скажут. Не вашего круга и уровня люди, далеко не вашего…. Позвольте так же сразу предупредить вас, мадемуазель Боше, во избежание более крупных неприятностей даже не пытайтесь ссориться с ними. Упаси вас Бог, девочка моя, вы им не ровня….

Кати в недоумении разглядывала гостя. Первая оторопь прошла, она даже несколько успокоилась, но на смену минувшему страху пришло безотчётное ощущение нарастающей тревоги.

- Скажите, что-то с Полем? – прервала она настойчивые упреждения незнакомца. Старик некоторое время молча разглядывал её, будто пытаясь прочитать хаотичные, рикошетом бьющиеся в голове девушки мысли. После продолжительной паузы, так и оставив её вопрос без внимания, неожиданно поинтересовался:

- Мадемуазель Боше, у вас дома ничего не пропало?

Кати даже рот раскрыла в изумлении. Как…, откуда он мог узнать…? Она уж вовсе ничего не понимала.

- Так пропало или нет? – настойчиво повторил гость. Девушка кивнула, чувствуя, как пересохло во рту.

- Д-да…, - с превеликим трудом выдавила она из себя. – Но как вы…?

- Как я догадался? Девочка моя, неужто вы так ничего и не поняли? Неужели вы действительно так наивны, как кажетесь? Признаюсь, вы меня несколько разочаровали…. Ну да ладно, перейдём к делу.

Сложив руки на животе и, медленно перебирая пальцами, он без каких-либо эмоций монотонно продолжил:

- Некоторое время назад один наш общий знакомый одолжил у моих клиентов весьма значительную сумму денег. Пообещал выплатить в срок, с хорошими процентами. Всё бы ничего, но данный срок истёк два дня назад, и до нас дошли звуки, что наш знакомец убыл из города сегодня утром. Более того, судя по всему, он в спешке покинул страну и потерялся где-то то ли в Германии, то ли в Бельгии. Но это не суть важно, далеко всё равно не убежит. Суть в другом….

Запустив руку во внутренний карман пиджака, незнакомец достал вчетверо сложенный лист бумаги.

- Вот его собственноручная расписка, в которой он подтверждает, что берёт деньги под залог, и этим самым залогом выступает недвижимость, расположенная по адресу….

Старик назвал её адрес и повёл бумагой, предлагая девушке самой убедиться в достоверности вышесказанного. Кати неуверенно протянула руку. Да, это несомненно, почерк и подпись Поля, всё заверено при свидетелях. И квартира, купленная на деньги Кати, оказывается, оформлена на него. До девушки медленно, но настойчиво доходил смысл происходящего. Не желая верить собственному рассудку, она подняла взгляд на гостя и произнесла одно-единственное слово:

- Поль…?

Тот просто кивнул – пока она читала, старик неотрывно следил за лицом девушки и, безусловно, заметил происходящие с ним метаморфозы. Тяжёлый комок поднялся к горлу, Кати судорожно сглотнула и закрыла лицо руками. Она поняла всё – окончательно и до последнего, самого незначительного, звена. Поль вляпался в очередную аферу и, наделав долгов, попросту сбежал, своевременно переписав на себя квартиру и прихватив всё ценное. Она тут же вспомнила не глядя подписанные документы в вонючем кабинете нотариуса…. Но как он мог…? Как он мог так поступить с ней…?

- Я смотрю, вы всё поняли, - словно издалека, донёсся негромкий голос незнакомца. – Мне по человечески жаль вас, девочка моя, но в наше страшное, циничное время никому нельзя верить. По большей части виноваты и вы сами…. Неприятно говорить, но вынужден потребовать освободить квартиру до вечера. Скажем – до девяти часов….

«Освободить…», «…до вечера…». Слова адвоката долетали до сознания Кати отголосками далёкого эха. В голове настойчивым, оглушительным набатом гремел один и тот же вопрос – как Поль мог так поступить? Как он мог предать её и их будущего ребёнка? Мысль о ребёнке стала последней каплей, породившей крупные, неимоверно горькие слёзы. Кати разрыдалась, позабыв про неприятного визитёра, про его настойчивые требования, про утреннюю пропажу…. Всё отошло на задний план, потеряло первоначальную значимость в сравнении с коварством любимого человека. Да что там коварство – самая настоящая низость…. Какое же он ничтожество, и как же она верила ему…! Слепо, по-щенячьи доверилась, и…. Горькие слёзы обиды душили Кати, обжигая кожу, катились по закрытому ладонями лицу. Она расслышала, как седовласый что-то негромко произнёс и спустя некоторое время его молчаливый спутник, тронув девушку за плечо, протянул ей стакан воды. Несколько больших глотков успокоили, перемежая слова со всхлипами Кати, не глядя на собеседника и ни к кому конкретно не обращаясь, вслух нечаянно проронила?

- Что же теперь делать…?

Она заметила, как гость безучастно пожал плечами:

- Не знаю, мадемуазель Боше. Поверьте – то, что приключилось с вами, ещё не самое худшее из того, что могло произойти. Среди моих высокопоставленных клиентов есть ваши поклонники, и былая слава сослужила вам действительно хорошую службу. Вы живы и здоровы, а разве это не самое главное? Да, не спорю, будет довольно трудно начать новую жизнь, но всё же…. Разве у вас есть выбор? Послушайте-таки старого мудрого еврея, поплачьте вдоволь и постарайтесь забыть произошедшее. Сотрите из памяти все, что было до сегодняшнего дня и начните с белого листа. В следующий раз – я уверен – вы будете осторожней и осмотрительней в выборе потенциального спутника жизни, ведь жизнь продолжается, вы молоды и красивы, у вас ещё всё впереди, а потому не стоит отчаиваться.

Он тяжело поднялся с кресла, взял расписку и сунул её в карман.

- А теперь разрешите откланяться, мадемуазель Боше. Мне действительно очень неприятна вся эта ситуация, но всё же позволю себе ещё раз напомнить о нецелесообразности возможных непродуманных шагов. Берегите себя, девочка моя…. Прощайте.

Слегка склонив в поклоне голову, он неслышной походкой покинул комнату. Едва щёлкнул дверной замок, как девушка разрыдалась уже в голос, не таясь и не стыдясь собственной слабости….

Прошло немало времени, прежде чем последние горячие капли омочили её пылающее лицо, боль внутри не утихла, лишь несколько притупилась, словно стёрла свои острые, ранящие плоть грани, затаившись до поры до времени. Кати с трудом поднялась с кресла, перебирая по стене руками, на ватных ногах добрела до кухни. Большой бокал минеральной воды вернул истёкшие в слезах силы и способность здраво мыслить. Присев за стол, она предалась скорбным размышлениям.

Что теперь? Квартиру не жалко, оставаться в ней после того, как иллюзия семейного счастья оказалась разрушена вероломным предательством, она бы и так не смогла. Драгоценности, деньги…? Да Бог с ними, это всё мелочи, хоть и неприятные. В конце-концов есть счёт в банке, причём немалый счёт…. Хуже другое – она представления не имела, куда идти и с чего начать. Надо собирать вещи, искать новое жильё, переезжать, но когда всем этим заниматься? До девяти вечера осталось не так уж много времени, а противоречить воле безымянных кредиторов не было ни малейшего желания. Здравый смысл подсказывал, что ей действительно крупно повезло, и не будь она Кати Боше, вообще неизвестно, чем бы это всё кончилось. Так что лучше выполнить их условие и съехать с квартиры в самое короткое время. Но для этого нужны деньги….

Кати подтянула стоящий на столе телефон и попыталась вспомнить номер банка. Ничего не вышло, слишком давно она баловала их своим вниманием. Всеми счетами опять же занимался Поль, она лишь брала деньги из сейфа в случае необходимости. Не страшно, в сумочке должна быть визитка…. Найти бы сумочку….

Спустя пару минут яркий кусочек картона уже лежал на столе и девушка быстро набирала подзабытую комбинацию цифр. Расслышав в трубке длинные гудки, вздохнула с облегчением. Пожалуй, впервые за это невозможно длинное, страшное утро.

- Алло, здравствуйте, - послышался далёкий приветливый голос с лёгким акцентом. – Слушаю вас….

- Здравствуйте. Это Кати Боше вас беспокоит. Могу я поговорить с господином Ришаром?

- Да, конечно, мадемуазель Боше. Подождите минутку, пожалуйста, я вас соединю, - девушка на другом конце провода тут же отключилась и в динамике раздалась лёгкая приятная музыка. Слушая её, Кати почему-то почувствовала нарастающую тревогу.

- Да, мадемуазель Боше. Слушаю вас, - деловые интонации и лёгкая хрипотца в голосе подсказали ей, что на другом конце провода действительно управляющий.

- Здравствуйте, месье Ришар. Извините, что отвлекаю, но мне хотелось бы узнать состояние моего счёта. Одну минутку, только найду реквизиты….

Кати принялась лихорадочно рыться в сумочке в поисках чековой книжки, но её занятие прервал возмущённый возглас банкира:

- Что за глупые шутки, мадемуазель Боше? Для подобных затей поищите, пожалуйста, другого собеседника! Если вы действительно что-то хотели по существу, то давайте переходить к делу.

Кати растерялась.

- Что…? Какие шутки…?

- А как ещё это прикажете называть? Вчера вы обналичиваете счёт, а сегодня спрашиваете его состояние? Вам не кажется, что это, по меньшей мере, несерьёзно?

Кати совсем запуталась.

- Я обналичила счёт…?

- Да, мадемуазель Боше. Остатки счёта вчера в пятнадцать тридцать по чеку на предъявителя получил господин Гассан, сказав при этом, что вы навсегда переезжаете в Германию, - в голосе управляющего промелькнула настороженность. – Что-то не так, мадемуазель Боше?

Кати с огромным трудом сглотнула новый ком в горле.

- Нет…, всё в порядке. Извините…, - она положила трубку. Как бы там ни было, теперь уже всё равно ничего не докажешь. Девушка прикрыла глаза ладонью – в простом жесте сторонний наблюдатель мог бы заметить откровенную обречённость. Вот и ещё одна жуткая новость вдогонку предыдущим. Неужели этому кошмару не будет конца? Кати вспомнила, как не раз выписывала чеки по просьбе Поля, даже не проставляя сумму. Банк не виноват, всему виной опять же её глупая доверчивость…. Потоки новых слёз неудержимо устремились по щекам обворованной до нитки несчастной девушки….

… Тем же вечером, бесцельно бродя по узким пустынным улочкам старого Марселя с небольшой сумкой в руках и целым ворохом тягостных мыслей, Кати не раз сознательно возвращалась к внезапному бегству Поля. Как она ни старалась внушить себе, что всё не так отвратительно, как кажется на первый взгляд, что Поль был вынужден поступить именно так, а не иначе, но всё же не смогла хоть мало-мальски опровергнуть, а может даже и оправдать, саму низость его поступка. Поль бросил её, беременную, что называется на произвол судьбы…. И пусть чудовищное решение было принято им раньше, в тот момент, когда он ещё не знал о том, что у него будет ребёнок, Кати была уверена – осознание скорого отцовства ничуть не изменило бы намерения мужчины. Все его маски, вся его нежность, вся любовь и чуткость по отношению к ней – суть слагающие одной-единственной долговременной аферы, а она сама – не более чем жертва, заранее обречённая и аккуратно подводимая к пропасти. Кати стала заложницей собственных чувств, слепо отдавшись во власть безудержной страсти, не ведомой ранее. И, как следствие, новизна ощущений своими поистине волшебными откровениями повергла её рассудок в сладостную эйфорию….

Сейчас же жертва собственных иллюзий настойчиво ворошила в памяти недалёкое прошлое, пытаясь вернуться к возможным истокам коварного замысла любимого человека. Вопреки гордости и разуму она желала хоть отчасти быть виноватой в произошедшем. Какой смысл был в подобном самоистязании? Звучит нелепо, даже глупо, но за случившееся Кати больше ненавидела себя, свою слабость, податливость, наивность. И в то же время неотступно искала хоть какие-то оправдания Полю. Искала и не находила, но сердце отказывалось верить в откровенно грязные намерения в душе человека, с которым ей довелось испытать истинную любовь и самое полновесное счастье, пусть даже оказавшееся столь коротким….

Её наличности хватило лишь на то, чтобы снять на месяц крохотную комнатку со старой, полуразвалившейся мебелью и несвежим постельным бельём в третьеразрядной гостинице. Пусть так, в данный момент ей были безразличны материальные затруднения, важнее казалось разобраться во внутреннем противостоянии. После разговора с управляющим она обзвонила немало прежних подруг и приятелей, но те, по большей части, даже не пожелали общаться с бывшей звездой. Те же, кто всё-таки соизволил выслушать её печальную историю, нарочито вежливо отказывали в возможной помощи, ссылаясь на временные трудности. С каждым таким звонком словно некий незримый свод всё более смыкался над несчастной девушкой и вскоре Кати сполна ощутила на себе страшную тяжесть самого настоящего одиночества. Былые подруги и приятели на поверку оказались не более чем стайка насквозь фальшивых завистливых прихлебателей, волочившихся за тобой до тех пор, пока ты пребываешь в ореоле славы. Стоит лишь покинуть ореол, уйти в тень, и моментально наступает неминуемое забвение…. В сердцах девушка разорвала записную книжку и спустила клочки в унитаз. Наспех собрав самое необходимое, она с тяжёлым от скверных предчувствий сердцем покинула квартиру.

Прохладный вечерний ветерок немного освежил словно налитую свинцом голову. Слишком много впечатлений, и отнюдь не радостных, навалилось на неё за один-единственный день – дай Бог вынести всё это и не сломаться. Время сгладит боль, заживит сердечную рану, но…. Кати поймала себя на мысли, что ни за что не сможет забыть Поля. Более того, не сможет разлюбить его, тем самым на предательство ответить той же самой монетой. Не в её силах, презрев былые чувства, обнажить вымышленную гордость и выбросить из памяти и из сердца то, что ещё вчера считала смыслом всей своей жизни. Тем более сейчас, когда её чрево хранит плод безумной страсти, одним только воспоминанием о себе заставляющей тело изнывать от желания просто прикоснуться к любимому человеку…. Проходя мимо витрины уже закрытого в этот час магазина, Кати остановилась и всмотрелась в своё отражение. С грустью, уже без малейшего следа прежнего самолюбования, будто прощаясь…. Она нашла выход, и благодаря ему не предаст и не отречётся. Кати любила и будет любить – всегда, вечно, вопреки всему….

Именно в тот, самый долгий в своей жизни день, Кати Боше прекратила своё существование. Пожинать горькие плоды злосчастной любви на свет вернулась Ядвига Крылевская….

Месяц пролетел как один день, не принеся никаких положительных перемен в жизнь девушки. Денежный ручеёк катастрофически быстро иссяк, осталось всего несколько монет, которых могло хватить лишь на буханку ржаного хлеба. Хозяин гостиницы – плюгавенький, будто сморщенный мужичок с вечно заросшим щетиной отёкшим лицом и омерзительным смрадом перегара из беззубого рта, с самого раннего утра заявился напомнить об оплате. Судя по его похотливым, затянутым поволокой глазкам его устраивала любая форма расчёта. Взбешённая Ядвига с нескрываемым отвращением указала ему на дверь и, быстро собрав вещи, навсегда покинула кратковременное пристанище. Оказавшись на улице, неожиданно растерялась. Куда идти, где ночевать в малознакомом, откровенно чужом для неё городе? Больше всего угнетала элементарная невозможность обратиться к кому-либо за помощью – она оказалась совершенно одна среди огромной, многоликой толпы. Одна в целом свете, преданная любимым, преданная теми, кого считала друзьями, преданная и покинутая всеми…. Ядвига почувствовала, что вот-вот расплачется прямо посреди улицы. Усилием воли сдержав несвоевременные слёзы, неспеша побрела по тротуару. Шла в никуда, только лишь для того, чтобы не привлекать внимания, стоя на одном месте.

Ноги сами принесли к железнодорожному вокзалу. Присев на скамейку в близлежащем скверике, смешавшись с ожидающими свои рейсы пассажирами и оградившись от них маской усталого безразличия ко всему происходящему, Ядвига попыталась представить своё возможное будущее. Близкое ли, далёкое, не суть важно, если оно вообще будет…. Мысли неустанно возвращались на родину, в далёкую и такую близкую сейчас польскую деревушку, затерянную среди бескрайних степей. Она чуть не расплакалась, пораженная приступом ностальгии в самое сердце, но быстро отвергла приятные и вместе с тем невыносимо тяжёлые воспоминания. Назад возврата нет, хотя бы потому, что не на что даже купить билет. Заработать на дорогу? Но в течение целого месяца она так и не смогла найти возможность даже для этого. Такое ощущение, будто весь город сплотился в заговоре против бывшей звезды. Самое главное, что её более всего поразило – Кати Боше никто не узнавал. Сколько она бродила по городу, сколько общалась по поводу работы, но за всё это время ни один человек не назвал её по имени, не попросил автограф, не зашептал за спиной соседям, восторженно указывая пальцем на известную актрису. И пусть она представлялась Ядвигой Крылевской, пусть время прошло, но всё же…. Как ни грустно, но всё же пришлось признать, что Кати Боше окончательно канула в забвение. Хотя – как оказалось позже – всему были свои объяснения. В маленьком кафе, куда девушка тщетно пыталась устроиться на работу официанткой, она случайно наткнулась взглядом на зеркало. В её комнатке в гостинице подобная роскошь отсутствовала, и потому Ядвигу разобрало здоровое любопытство. Подойдя ближе, она невольно… ужаснулась. Откуда взялся этот серый, старческий цвет лица? Откуда явились эти впавшие, воспалённые от слёз и бессонных ночей глаза; эти обтянутые кожей острые скулы; обветренные, покрытые сухой коркой губы…? Но даже это были мелочи по сравнению с её взглядом! Откуда появилась эта чудовищная пустота в некогда насмешливой синеве? Откуда эта идущая изнутри боль, едва сокрытая забывшими тушь ресницами? Откуда, из какого источника просочился этот животный страх, прочно засевший в слегка расширенных зрачках? Она знала ответы, но не желала произносить их даже мысленно. Всему своё время и час воспоминаний неминуемо настанет. Но не сейчас, позже, значительно позже…. В тот день, случайно разглядев в зеркале свой новый облик, она сразу вернулась в гостиницу и, упав на застеленную кровать, дала волю чувствам….

Ядвига неуверенно поднялась со скамейки и медленно побрела дальше. Стало значительно легче – бессмысленное, машинальное движение частично скрадывало внутреннюю тяжесть, порождая иллюзию занятости, пребывания в поиске. И пусть голова была совершенно пуста, пусть не было никакой, даже самой нелепой идеи о том, куда и к чему нужно сейчас стремиться, но Ядвига всё шла, слепо доверившись судьбе, столь жестокой к ней в последнее время. В тот момент она как никогда раньше верила, что так не может длиться вечно, и вслед за чёрной полосой должна следовать белая. Ну, по крайней мере – серая, но обязательно должна. Иначе…. Иначе она сойдёт с ума…. Подобное нельзя допустить ни в коем случае, хотя бы ради будущего ребёнка….

- Мадам, дайте, пожалуйста, на хлебушек, - оторвал от раздумий жалобный голосок. – Пожалуйста, мадам….

Ядвига замерла и обернулась. В полуметре от неё стояла маленькая девочка лет семи-восьми в грязном синем платьице рваных сандалиях на босу ногу. Протягивая худенькую, сложенную лодочкой перепачканную ладошку, она плаксиво повторила:

- Пожалуйста, на хлебушек, мадам….

Ядвига машинально запустила руку в сумку за кошельком, но тут же вспомнила, что он совершенно пуст - оставшуюся горсть мелких монет она накануне высыпала в карман пиджака. Ладонь, двинувшись к карману, замерла на полпути в нерешительности. Глядя на девочку, Ядвига неожиданно поманила её пальцем.

- Подойди-ка поближе, - она через силу попыталась улыбнуться как можно приветливее.

- Зачем? – в глазах малышки отчётливо проступила настороженность. Вопреки просьбе, она напротив сделала шаг назад и напряжённо замерла, готовая в любой момент сорваться с места. Ядвига, в попытке пробудить её доверие, подняла ладони вверх.

- Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Просто хочу поговорить….

- А о чём мне с вами разговаривать? – девочка явно не была расположена к общению, но желание хоть немного заработать, равно как и здравая доля любопытства, пока ещё удерживали её на месте.

- Ну, скажи хоть, как тебя зовут? – почти отчаявшись, попросила девушка. Малышка пару секунд раздумывала, но, видимо, решив, что ничего не потеряет, просто представившись незнакомой женщине, робко произнесла:

- Анни….

- Анни…, - зачем-то повторила Ядвига. Она сама толком не знала, что хочет от девочки, но почему-то вдруг эта оборванная грязная бродяжка показалась ей невозможно близким, почти родным человечком. Такой же одинокой, пустой, несчастной как она сама…. От нахлынувших эмоций сдавило грудь. Судорожно сглотнув, Ядвига с мольбой в голосе повторила:

- Анни, девочка моя, мне, правда, очень нужно поговорить с тобой. Очень прошу тебя….

Изумлённая малышка некоторое время молча смотрела на едва сдерживающую рыдания взрослую красивую девушку, потом глубоко вздохнула и неожиданно смилостивилась.

- Ну, хорошо…. Только недолго, а то мне идти надо.

- Да-да, Анни, недолго. Всего пару вопросов, пожалуйста….

Они не заметили, как поменялись ролями, и теперь уже Ядвига жалобно вопрошала к девочке. Анни показала рукой на подворотню.

- Пойдёмте туда, а то нас жандармы гоняют. Увидят, что с вами разговариваю, влетит мне….

Не дожидаясь согласия, она направилась в тень затхлой арки. Ядвига смиренно последовала за новой знакомой. Остановившись в полумраке свода, девочка присела на корточки и, подняв с земли небольшой прутик, принялась рисовать в пыли понятные лишь ей одной иероглифы. Ничуть не обиженная, но несколько смущённая откровенным невниманием Ядвига покорно присела рядом.

- Анни, скажи, пожалуйста, где ты живёшь?

Прутик застыл, девочка обратила на неё удивлённый взгляд широко открытых глазёнок. «Зелёные глаза, кошачьи…,» - машинально зачем-то отметила про себя девушка.

- Я с мамкой живу…. А зачем вам это?

Ядвига смутилась.

- Мне просто…, - она пролепетала нечто невразумительное. Странно, но взрослая женщина невольно робела перед маленькой девочкой и ничего не могла с собой поделать. Недолго поразмыслив, Ядвига решила, что нет ничего лучше правды.

- Понимаешь, мне просто самой жить негде. И денег нет, только на хлеб осталось, вот, - она похлопала ладошкой по карману, в ответ послышался приглушённый звон монет. Анни молча проследила за её жестом.

- Я не знаю, почему спрашиваю, честное слово. Просто подумала, что ты сможешь помочь. Мне так почему-то показалось…, - осознав, что несёт уже совсем несуразицу, Ядвига смешалась и замолкла. Она не представляла, как донести до малышки свой крик о помощи и непонятно откуда возникшую веру в то, что девочка сможет ей как-то помочь.

- Понятно, – малышка отбросила прутик и поднялась. – Приходите сюда вечером, как стемнеет. Я расскажу мамке о вас, и, если она не против, вернусь, - выдержав небольшую паузу, так же спокойно добавила. – А может и нет, не обещаю. Сами понимаете….

Ядвига не уяснила, что должна понимать, но всё же с облегчением кивнула. На глаза выкатились слёзы, резким движением она украдкой смахнула предательские капли.

- Я приду, обязательно. Спасибо, Анни…!

- Да пока не за что, - равнодушно заявила бродяжка. – Ладно, мне пора.

Она легко взмахнула маленькой грязной ладошкой и, не прощаясь, выскочила на улицу. Когда спустя полминуты Ядвига следом вышла из подворотни, новой знакомой уже и след простыл….

В ожидании вечера девушка бесцельно слонялась по улицам. Хмурое небо затянулось свинцовыми тучами, собирался дождь, но Ядвига не замечала надвигающейся непогоды. Как не замечала и порывов холодного уже ветра, и внимательных взглядов любопытных прохожих, и ноющей боли в уставших от постоянного движения ногах, и даже настойчивого чувства голода, непрерывно напоминающего о себе. Третий день она ничего не ела, но тягостные мысли неизменно отвлекали от позывов плоти, позволяя не обращать внимания на недовольное урчание в пустом желудке. Оказавшись в прибрежном парке, Ядвига устало присела на скамейку.

«Придёт или нет?» - ей вдруг показалось, что от ответа на этот простой вопрос во многом зависит её собственное будущее. Если Анни не обманула и всё же появится в подворотне, то хоть какой-то лучик надежды разорвёт беспроглядное, насыщенное сплошь мрачными красками существование бывшей звезды. А если нет…? На этот вариант Ядвига боялась даже предположения строить. Любая мысль относительно будущего представала перед ней невыносимо насыщенной зловещей, безнадёжной пустотой одиночества. Не за что было даже зацепиться, и – пожалуй – единственное, что порождало хоть какие-то краски, это скомканные, оборванные мысли о будущем ребёнке. Даже на грязном фоне безнадежности малыш оставался светлым пятнышком надежды на желанное возрождение. Ради него, ради его будущего она должна стойко переносить обрушившиеся лавиной напасти и беды этой - ставшей за короткое время ненавистной - жизни. Ради него она должна доказать всем, в том числе Полю Гассану и самой себе, что жизнь вокруг продолжается, и сколь бы мучительны не были её мрачные дни, но даже они способны нести в себе непритворную радость бытия. Как бы плохо, как бы тяжело ей не было, но она должна выносить и родить маленького, чистого душой человечка, ведь он ни в коей мере не повинен в грехах своего отца. И неимоверно низка и гадка была Ядвиге сама мысль о том, чтобы пытаться перенести должную ненависть к отцу на ребёнка….

Она мотнула головой, отгоняя тяжкие мысли. Как ни беги от себя, всё едино – возвращаешься к исходному. Мысли о Поле по прежнему назойливо лезли в голову, слабые попытки отвергнуть и предать забвению былую страсть неизменно заканчивались поражением и не было никаких сил бороться с ворохом горько-сладких воспоминаний. Её плоть несла тяжкое бремя настоящего, а душа всё ещё находилась в вязком плену прекрасного прошлого…. Поднявшись со скамьи, девушка удивлённо оглянулась по сторонам. Даже не заметила, как над городом сгустились сумерки и на улицы опустилась вечерняя прохлада. Зябко поёжившись, Ядвига плотнее запахнула пиджак и натянула на подбородок ворот водолазки. Её вдруг затрясло – то ли от холода, пробирающего, казалось, до самых костей, то ли от всё того же липкого, навязчивого страха перед быстро надвигающейся ночью. Что принесёт она с собой? Наступит ли утро? А если наступит, то каким будет для неё утро завтрашнего дня?

Глядя на мутное полотно залива Ядвига вдруг поймала себя на мысли, что тёмная, бездонная, покрытая лёгкой рябью толщь воды несёт в себе тот самый желанный покой, который ищет её измождённое тело. Всё, что нужно сделать – это лишь несколько шагов по скрипящей под ногами гальке. Можно даже бегом, чтобы не успеть поддаться обязательной трусости, пролететь до дрожащей границы и широко раскинув руки с головой броситься в мутную гладь покоя и забвения. И всё…. Все проблемы решатся сами собой, уйдут прочь боль и горечь постылых дней, не будет ничего, кроме объявшего разбитое тело вечного блаженства….

Ядвига неотрывно наблюдала за трепещущей на поверхности залива рябью. Не в силах отвести взгляд от, будто магического спокойствия холодных вод, она сделала нерешительный шаг вперёд. Слёзы неизъяснимого счастья наполнили широко раскрытые голубые глаза, плотно сжатые губы подрагивали в безмолвном плаче…. Она нашла выход, и он вовсе не страшен, скорей наоборот – лёгок, прост, и притягателен своей простотой. Всего лишь несколько шагов и….

Затянутое свинцовыми тучами небо разразилось крупными слезами дождя. Ядвига почувствовала, как небесная влага упала на горящие щёки, покрыла пылающий огнём лоб, потекла по лицу, словно желая смыть неугодные небу помыслы. Мутная, манящая секунду назад гладь зарябила под тяжёлой дробью, былая безмятежность тут же покинула гладкое полотнище залива, и уже через минуту пристанище неги и покоя стало походить на кипящее в гигантском котле варево. Ядвига машинально провела руками по мокрому от дождя и слёз лицу и тем нечаянным жестом будто сняла охвативший её плен отчаяния. Сознание неумолимо доносило до понимания страшные картины минутной слабости. Не в силах сдерживаться, Ядвига разрыдалась в голос. От жалости к себе, к своему будущему ребёнку, ко всему этому миру, погрязшему в неисчислимых грехах. Отчаяние сменилось страхом и запоздалый ужас нечистых мыслей нашёл выход в горячем, неудержимом потоке слёз. Громко всхлипывая, девушка устремилась прочь от жуткого места….

Она и не заметила, как оказалась возле знакомой арки – ноги сами принесли её к месту условленной встречи. Редкие прохожие с любопытством разглядывали красивую, прилично одетую девушку, стоящую под проливным дождём посреди улицы. Смахивая с глаз слёзы и капли дождя, Ядвига тщетно всматривалась в темноту пустынного свода. Никого…. Вопреки её чаяниям, Анни не пришла…. Девушка почувствовала, как новый поток рыданий рвётся из груди. Вдруг стало по настоящему страшно и одиноко, необъяснимая, ввергающая в нервную дрожь пустота непроницаемым саваном опустилась на её хрупкие плечи. Ядвига медленно, словно в склеп, зашла под арку и присела на корочки, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене. На душе было невыносимо горько, уставшие ноги ныли, в желудке муторно урчало…. «Надо хоть что-нибудь съесть…». Едва подумала, как рот наполнился обильной слюной. Нашарив в сумке полбуханки чёрного хлеба, смяла его в озябших, дрожащих руках. Слёзы не переставая текли по лицу, тёплыми каплями падали на ладони, на хлеб, сжатый тонкими пальцами словно последний оплот надежды. Она поднесла кусок к губам, робко. Словно нехотя откусила. Какой он вкусный…! Почему она раньше не замечала, что у ржаного хлеба такой изумительный солоноватый привкус…? С трудом ворочая челюстью Ядвига прожевала кусок, через силу сглотнула, проталкивая острыми крошками тугой комок в горле. Ей показалось, что опускаясь по пищеводу хлеб в кровь раздирает тонкие эластичные стенки. Не хватало ещё захлебнуться собственной кровью…. Жуткая мысль вызвала жалкую, глупую улыбку, которая тут же пропала с дрожащих посиневших губ. Сжимающие хлеб пальцы начало покалывать от холода. Ну и пусть…, пусть она тут замёрзнет, в одиночестве и забвении, с куском ржаного хлеба в руках. Пусть, так будет даже лучше. Голова закружилась, усталые веки сами собой сомкнулись и, не в силах открыть глаза, Ядвига обречённо смирилась с принявшей её в свои объятия кромешной темнотой….

- … Ну, вот мы и проснулись! – незнакомый женский голос, будто издалека сквозь звон и шум ворвался в барабанные перепонки. – Давай, красавица, пора уже и ожить…. Довольно с тебя….

Ядвига с трудом разлепила веки. Голова кружилась, по всему телу волнами разливалась невыносимая слабость. Она попробовала пошевелить рукой – тщетно, словно окаменевшие члены не слушались.

- Где я…?

Спросила, или показалось? Голос чужой, незнакомый….

- Всё в порядке, девочка. Не волнуйся, самое страшное уже позади. На вот, попей немного и поспи ещё. Тебе надо сил набираться.

Сквозь туманную пелену Ядвига разглядела крупное доброе лицо незнакомой женщины, склонившейся с кружкой в руке. Приставив кружку к губам девушки, незнакомка влила в пересохший рот вкусную, чуть подсоленную жидкость. Глоток, ещё глоток…. Сжатое словно обручем горло нехотя подчинялось воле хозяйки.

- Так то лучше. А теперь спи….

Последние слова Ядвига уже не расслышала, неудержимо падая в приятную, ласковую пропасть.

Её выздоровление затянулось почти на месяц. С каждым днём чувствуя как возвращаются покинувшие тело силы, как душа наполняется светом, приходя к давно забытому умиротворению, Ядвига всё более проникалась невыразимой благодарностью к хозяйке дома. Сорокасемилетняя Джозефина, или, как все окружающие попросту звали её – Джози, дородная, даже грузная женщина с широким добрым лицом и натруженными мозолистыми руками оказалась не кем иной, как матерью бродяжки Анни. Девочка всё же выполнила своё обещание и, переговорив с матерью, пришла в тот вечер в подворотню, немного опоздав из-за полицейской облавы на городском рынке. Прибежав под арку, она сразу заметила распростёртое на земле тело своей новой знакомой. Перепуганная малышка со всех ног бросилась к матери и, благо их дом находился в десяти минутах ходьбы от места встречи, Джозефина с помощью соседей вскоре перенесла не приходящую в сознание Ядвигу в свою хижину. Двое суток не отходила добрая женщина от постели едва живой незнакомки, и лишь когда девушка очнулась, мать вздохнула с облегчением….

Все эти трогательные подробности рассказала маленькая Анни, которая каждый вечер подсаживалась на краешек кровати больной и развлекала её историями городских трущоб. Девушка внимала беззаботному лепету и чувствовала, как новое дыхание жизни наполняет её лёгкие, заставляя загустевшую кровь быстрее двигаться по сосудам и восполнять потерянные в болезни силы. Она возвращалась, пусть медленно, но всё же обретала себя благодаря этим простым, милым людям. Джози кормила её с ложечки и по большей части молчала, с непритворной грустью разглядывая измождённую красавицу, волею случая поселившуюся в их доме. Изредка тяжёлый, полный горечи вздох прерывал неуютное обоим молчание – Джозефина тотчас отводила взгляд и украдкой смахивала проступившую слезу. Сразу после подобного проявления женской слабости хозяйка принималась рассказывать что-либо незначащее, будто желая скрыть собственную сентиментальность, но чаще просто выходила из комнаты и на её месте появлялась маленькая Анни. Порой заходили и другие обитатели трущоб, подолгу стояли в дверях. С любопытством разглядывая незнакомку. Ядвига, не желая утолять праздное любопытство, притворялась спящей и с нетерпением ждала появления Джози, которая молча выводила соседей за порог и прикрывала дверь. Так проходили дни, и лишь через три недели после того, как девушка впала в беспамятство в грязной подворотне, они с Джози наконец-то разговорились.

В тот день, покормив Ядвигу обедом, Джозефина не ушла как обычно, а, приставив к кровати плетёный стул, села рядом и взяла в свои большие руки её узкую, худенькую ладошку. Окинув гостью долгим внимательным взглядом и удовлетворённо кивнув, она тяжело выдохнула и произнесла одно-единственное слово:

- Рассказывай….

И Ядвига, ничуть не усомнившись, стала рассказывать. Сначала робко, несмело, страшась остаться непонятой или не услышанной, но с каждым словом всё больше обретая смелость и силы для вынужденной исповеди. Слова слетали с её обескровленных губ вперемешку со всхлипами, душившие слёзы заставляли порой умолкать, но, сглатывая ком в горле, девушка неуклонно продолжала. Она почему-то считала очень важным для себя самой выговориться, донести свою боль до этой пожилой, мудрой женщины с выцветшими глазами и добрым сердцем. Знала, чувствовала, что Джози поймёт. Поймёт и… простит. Ей очень нужно было, чтобы эта милая женщина простила ей ту глупую наивность и слепую влюблённость, что так перевернули жизнь Кати Боше. Простила детские мечты о звёздной жизни и само пребывание в ореоле славы…. Простила брошенную польскую деревушку и покинутых родителей…. Простила Поля и будущего ребёнка….

Без продыху, не останавливаясь, рассказала всю свою жизнь и вдруг почувствовала облегчение. Словно тяжкий груз с плеч свалился, даже дышать легче стало. Единственное, о чём умолчала, это о беременности. Закончив повествование, Ядвига устало закрыла глаза.

- Да уж, несладко тебе пришлось, девочка, ох как не сладко. Что и говорить – чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Ну, да ничего. Время всё сгладит, всё излечит. Главное, чтоб душа чиста оставалась…, - Джози тяжело вздохнула и погладила ладошку девушки своей грубой, мозолистой ладонью. – А чего про ребёночка-то умолчала? Думала, что не замечу? Или боишься, что выгоню?

Не найдя что ответить, Ядвига только пожала плечами.

- Не бойся, не выгоню. Не по-людски это получится…. Мы хоть люди и бедные, но стараемся жить так, чтоб пред собой стыдно не было. Не должно так жить, чтоб сам себе противен был, не должно…. Всё хорошо будет, верь мне. Конечно, не так как раньше, но всё же…. Главное что…? Чтоб здоровье было, а всё остальное придёт. Так что поправляйся, и не волнуйся ни о чём. А прошлое своё…. Отбрось прошлое, как хлам ненужный. Легче станет, вот увидишь….

Джозефина с материнской нежностью вытерла со щёк Ядвиги слёзы и тяжело поднялась со стула.

- Пойду я, надо ужин готовить. Скоро Анни прибежит, как всегда голодная, - Джози направилась к двери, но на пороге повернулась. – Благодари Бога, девочка, что жива осталась…. И ребёночка сберегла…. Главное, что ты пред Богом и пред собой чиста осталась, а это само по себе уже дорогого стоит….

Она вышла, как всегда плотно затворив за собой дверь. Когда тяжёлые шаги стихли в глубине дома, Ядвига закрыла лицо руками. Нет, плакать не хотелось, слёзы сами по себе, будто уже по привычке, выступали из под дрожащих ресниц. Чувствуя внутри себя невероятную лёгкость, Ядвига несмело, но совершенно искренне улыбнулась. Разговор с Джози вернул в её растерзанную душу то, что совсем недавно казалось навсегда покинуло несчастную – надежду на будущее. Надежду и веру в то, что у неё есть это самое будущее, и пусть оно не сравнимо с тем, что было ранее, теперь уже в прошлой жизни, пусть незримо и сплошь состоит лишь из сотканных в паутину загадок и ожиданий, но оно уже имеет право на существование…. Знать бы, каким оно будет, подсмотреть бы, хоть одним глазком…? Что ждёт её через месяц? Через год…, через десять…, двадцать лет…?

 

…Двадцать лет. Двадцать невыносимо долгих, поистине мучительных лет ожидания…. Время сделало своё дело – сгладило острые грани прошлых обид, раздвинуло незримые границы толерантного всепрощения, обратило в тлен былые принципы и идеалы…. Время изменило, деформировало всё, кроме….

Ядвига поднялась с кресла и подошла к занавешенному на ночь окну. Резким, даже нервным движением распахнула поблёкшие от времени шторы – полумрак маленькой комнатушки тут же взорвался ярким солнечным светом. Юркие суетливые лучики стремглав разбежались по замкнутому четырьмя стенами пространству, возвращая к жизни затхлый уголок одиночества и его хозяйку. Ядвига невольно зажмурилась – воспалённые после бессонной ночи глаза резануло непривычно ярким светом. Откинув голову назад, провела ладонями по лицу, будто стремясь разгладить уже заметные постороннему взгляду морщинки и стереть накопленную за эти годы усталость.

Неужели и этот отрезок жизни подошёл к своему логическому завершению? Она обернулась, внимательным, даже несколько придирчивым взглядом, будто прощаясь, обвела залитое солнцем крохотное помещение. Чайный столик с высокими, пустыми сейчас бокалами и переполненной пепельницей на небольшом подносе; пара кресел с вытертой до дыр обивкой и грязными засаленными подлокотниками; большое, во весь рост зеркало без рамы на противоположной стене; дешёвая ширма, расписанная яркими цветами и диковинными птицами; и, конечно, двуспальная кровать с фанерными спинками, застеленная безобразным, белым в розовых разводах, покрывалом. Глядя на нетронутое ложе, Ядвига поморщилась, словно от внезапного приступа зубной боли…. Сколько же утомительных, невероятно долгих часов она провела на этом продавленном старом матраце, сколько бесконечных, вязких ночей её измождённое, отвергнутое собственной душой тело сминало под собой застиранные полотна влажных простыней…. Неужели всё это кончилось?

Пора уходить…. День сегодня предстоит трудный, насыщенный событиями, надо очень многое успеть…. Ядвига напоследок ещё раз внимательным взглядом окинула комнату и, подхватив сумку, спешно вышла за дверь. Закрыть…? Да, надо закрыть, тем самым обозначив саму невозможность возврата. Не дай Бог вернуться…. Выйдя из дома, на пороге обернулась. Склонив голову, прошептала:

- Прощайте…. И простите, если сможете….

Нечаянная слезинка, блеснув в лучике осеннего солнца, упала с дрожащих ресниц в серую пыль. Ядвига смахнула следующую и поджала губы. Надо идти…. Резко развернувшись, пересекла захламленный прямоугольник двора, заставив себя ни разу не обернуться.

Погода резко переменилась. Поднялся ветер, небо заволокло налитыми тяжким грузом свинцовыми тучами, готовыми в любую секунду сбросить на землю прохладный октябрьский водопад. Резкие порывы разом остывшего воздуха срывали первые жёлтые листья с корявых ветвей старых деревьев и гнали их по улице в клубах серой пыли. Не замечая надвигающейся непогоды, Ядвига неторопливо брела вдоль ровного ряда одинаковых двухэтажных домиков. В её распоряжении оставалось около двух часов, и лёгкая прогулка сейчас как нельзя кстати. В этот поистине знаковый для неё день просто необходимо привести в порядок собственные мысли и утихомирить разбушевавшиеся в груди чувства. Дойдя до здания городского суда, Ядвига перешла улицу и, углубившись в близлежащий сквер, опустилась на резную скамейку. Достав пачку недорогих сигарет, закурила.

Через два часа она увидит того, кто разрушил её жизнь…. Всего два часа, каких-то сто двадцать минут, что это против двадцати лет ожидания? С другой стороны и двадцать прошедших лет оказались не таким уж продолжительным сроком, сердце-то по-прежнему ноет от утомительного, нестерпимого ожидания близкого свидания. Как же долго она ждала этого дня, и почему ей вдруг так страшно сейчас, когда он, наконец, наступил? Почему сейчас невесть откуда берущие начало волны внутри заставляют её судорожно сглатывать, восстанавливая дыхание; почему слёзы сами собой возникают на дрожащих ресницах, а замерзшие на ветру пальцы сжимают сигарету словно драгоценное сокровище, до ноющей боли в суставах? Надо отвлечься, забыться хоть на короткое время, чтоб не свихнуться окончательно…. Ядвига буквально заставила свои мысли вернуться в прошлое, на двадцать долгих лет назад….

…Малыш появился на свет день в день, как и предсказала мудрая Джозефина. Местный врач – приятный, обходительный старичок в потёртом костюме и старомодном пенсне на кончике носа, принимавший роды прямо на дому, был немало удивлён, если не сказать потрясён, поведением новоявленной матери. За всё то время, пока малыш покидал чрево, Ядвига не издала ни звука, лишь беззвучно двигала искусанными в кровь губами, исторгая преисполненную благодарности молитву. Она будто наслаждалась раздирающей тело болью, сминая пальцами окровавленные простыни под собой и выгибая тело в судорожных волнах зловещего экстаза. Как позже сказал сам доктор:

- Она будто в жертву себя отдавала…. Словно боль ей искуплением была за грехи смертные….

Может так оно и было, но стоило ей взять на руки сморщенное крохотное тельце младенца, как девушка разрыдалась в голос. Малыш унаследовал её черты – те же голубые, широко распахнутые глазки и светлые, будто льняные волосики. Явившийся на свет человечек голосил во всё горло, лёжа на руках обессиленной матери, а Ядвига плакала и смеялась одновременно, чувствуя, как сердце переполняется неизъяснимым блаженством и полновесным счастьем женщины….

Незаметно пролетел первый год. Можно смело сказать, что лишь благодаря отчаянной помощи Джози и маленькой Анни Ядвига смогла худо-бедно продержаться. Каждый вечер, уложив малыша в кроватку и дождавшись когда он уснёт, девушка неизменно склонялась в молитве и благодарила Бога за то, что подарил ей встречу с этими поистине чудесными людьми. Добрая Джози, зарабатывающая на хлеб стиркой белья из припортовых борделей, порой сама отказывалась от еды, дабы лишний кусок отдать кормящей грудью Ядвиге; маленькая Анни пропадала целыми днями, но поздно вечером обязательно возвращалась с набитыми едой карманами и бутылкой свежего молока за пазухой. Но даже не это являлось главной помощью – само их отношение как к девушке, так и к её ребёнку, вот что давало Ядвиге столь нужные в то время силы. Джози, подобно неугомонной, любящей бабушке всё свободное время проводила подле новоявленного внука, Анни также, вторя матери, несла в себе нечто сродни сестринской любви к малышу. Ядвига буквально плакала от счастья, явственно осознавая, что у неё появилась новая семья. Занимаясь лишь ребёнком и насколько можно помогая Джози по дому, она чувствовала себя неимоверно обязанной перед заботливыми хозяйками….

Джози ушла внезапно. Именно ушла, потому как умирала эта славная, мудрая женщина с улыбкой на губах. Внезапная болезнь свалила её и погасила жизнь в большом, пышущем здоровьем теле буквально в считанные дни. Ядвига разрывалась между малышом и угасающей на глазах хозяйкой, Анни, забросив свои ежедневные похождения, ни на минуту не отходила от кровати матери. Старенький доктор, на первых порах прилагавший немыслимые усилия для того, чтобы вырвать женщину из цепких лап болезни, к началу третьих суток беспомощно развёл руками и, потупив скорбный взгляд, молча удалился. К вечеру того же дня Джозефины не стало. С помощью соседей её похоронили на задворках городского кладбища, поставив на свеженасыпанном холмике сколоченный из необработанных, сучковатых веток крест. Поминок не было, угощать соседей попросту оказалось не на что. Вернувшись домой, Ядвига с малышом ушла в свою комнатку, Анни в свою, и целую ночь в осиротевшем без хозяйки доме был слышен жалостливый плач убитых горем женщин. Маленькой и взрослой…. А на утро всё вновь пошло своим чередом. Анни убежала добывать хоть какое-то пропитание, а Ядвига, взяв на руки малыша, отправилась на поиски работы. Тщетные, бесплодные попытки закончились лишь глубоким вечером полным поражением и осознанием собственного бессилия – женщина с годовалым ребёнком на руках как работник абсолютно никого не интересовала. В доме осталась одна кормилица – Анни….

…Дотлевшая на ветру сигарета обожгла пальцы и Ядвига непроизвольно дёрнула рукой. Очнувшись от тягостных воспоминаний, бросила тревожный взгляд на часы. Всего пять минут прошло, а уже будто заново пережила пару лет своего прошлого…. Оглянувшись по сторонам, поёжилась под порывами пронизывающего холодного ветра, но так и осталась сидеть, лишь плотнее запахнула видавший виды вельветовый пиджачок и вновь устремилась в мутный омут воспоминаний….

Через неделю после кончины Джози неожиданно пропала маленькая Анни. Как обычно махнув рукой на прощание она убежала ранним утром на поиски пропитания и больше не вернулась. Напрасно Ядвига всю ночь не смыкала глаз, прислушиваясь к каждому шороху и то и дело срываясь к входной двери – малышка не появилась ни в тот день, ни на следующий…. Опуститься до предательства, сбежать, бросить Ядвигу с малышом на произвол судьбы Анни не могла – не то воспитание. Что-то случилось, но как узнать что…? Где искать…? К кому идти за помощью…? Ответов на подобные вопросы Ядвига так и не нашла…. Через пару дней и без того скудные запасы еды в доме закончились, подступил голод. Ладно бы сама, что-нибудь всегда можно придумать, но чем кормить ребёнка? Проплакав ночь напролёт, девушка попросила соседку часок присмотреть за малышом и отправилась к ближайшему борделю, постельное бельё из которого в своё время стирала Джозефина. Ничего не вышло, как бы ни умоляла она хозяйку – миловидную даму средних лет – место прачки оказалось занято. После долгих уговоров женщина закрыла дверь прямо перед её носом, качая головой и старательно отводя взгляд. Растерянная, окончательно сломленная девушка бессильно опустилась на ступеньки крыльца и горько заплакала….

Она даже не поняла, что кто-то трясёт её за плечо, и лишь расслышав громкий мужской голос, отняла руки от лица и подняла глаза вверх. Голос принадлежал небритому, пьяному матросу - стоя рядом тот с глупой улыбкой на опухшем от возлияний лице протягивал скомканную в пальцах купюру и что-то неустанно лопотал на незнакомом девушке языке. Брезгливо поморщившись, Ядвига попыталась отодвинуться, но не тут то было - цепкие пальцы, словно клещи, до боли сдавили плечо. Склонившись почти к самому лицу Ядвиги, мужик в очередной раз произнёс нечто нечленораздельное и взмахнул рукой, сжимающей деньги.

- Мне…? – Ядвига не понимала происходящего.

Пьяный кивнул и осклабился ещё шире. Сунув ей в ладонь банкноту, потянул девушку за руку, пытаясь поднять со ступенек. Ядвига встала, беспомощно озираясь вокруг и сжимая в руках навязанные деньги. Она мельком разглядела достоинство купюры – этого хватило бы на неделю, и малыша прокормить, и самой не умереть с голоду.

- Спасибо…, - не в силах унять охватившую тело дрожь прошептала девушка. С горькие слёзы бессилия готовы были сменить слезы благодарности. Глядя на неё, матрос рассмеялся и замотал головой. Оторвавшись от девушки, он недвусмысленным жестом объяснил причину столь неожиданной щедрости. Ядвига вспыхнула.

- Что…?! – она смешалась. Неужели её действительно приняли за шлюху из этого самого борделя? Он что, настолько пьян, что совсем ничего не соображает? Непонятно зачем, Ядвига принялась лихорадочно оправдываться. – Нет…! Я не отсюда…. Как вы могли подумать? Я не такая, что вы….

Ежесекундно озираясь на закрытую дверь, она пыталась втолковать незнакомцу, что не имеет никакого отношения к тому, что происходит за этими стенами. Глупая улыбка на лице пьяного красноречиво известила, что он не понимает ни одного её слова, а если бы даже и понял, то не поверил бы ей. Продолжая что-то лопотать, он потянул её за собой. Ядвига с отвращением вырвала руку, замахнулась, желая бросить ему в лицо его грязные мятые деньги и высказать всё, что думает об этом уроде и… не смогла. Перед глазами будто в ускоренном кинофильме промелькнули голодный, плачущий малыш, пустые полки на кухне, лица тех, кто отказал ей в работе, жалость в глазах соседки, согласившейся пару часов присмотреть за её ребёнком, и вновь сам малыш…. Девушка медленно, обречённо опустила руку, покрепче сжала в пальцах скомканную банкноту и, через слёзы натянув на лицо улыбку, молча кивнула….

Тот первый раз она запомнила до мелочей. Каждого слово, каждый жест, каждое движение…. Пьяную похоть в осоловевших глазах матроса; непослушные, будто разом одеревеневшие пальцы, не желающие расстёгивать неподатливые застёжки на своей и его одежде; громкое рычание возбуждённого самца и свои горячие слёзы…. Слёзы стыда и жалости к самой себе…, слёзы боли и страха…. Ей казалось, что глумление над её распятым на скрипящей кровати телом длится целую вечность, что жадные грязные руки никогда не оставят в покое её покрытую свежими синяками кожу, что она теперь вечно будет вдыхать эту смрадную смесь перегара и табака, задыхаясь то ли от тяжёлого запаха потного мужского тела, то ли от слёз унижения и вязкого, липкого стыда в предвкушении будущего несмываемого позора…. Сколько их было после, не сосчитать. Разные, не похожие друг на друга, но все неизменно напоминали того – первого…. Почему…?

Стало совсем холодно. Не в силах унять охватившую тело дрожь Ядвига поднялась со скамейки. Надо пройтись. Пока совсем не замёрзла, не хватало ещё простуду подхватить. Итак что-то по утрам кашель стал донимать, сил никаких нет…. Пора бросать курить, тем более что в свете будущих свершений ей это совершенно ни к чему…. Выйдя из сквера, она направилась вдоль по улицы в желании отыскать какое-нибудь кафе, где можно было бы выпить горячего кофе. Кружка горячего кофе – именно то, что ей сейчас нужно. И согреет, и нервы успокоит…. Через квартал от сквера она заметила блеклую, размытую дождями вывеску на стене дома. Поднявшись по узким ступенькам. Толкнула стеклянную дверь – аромат чёрного кофе и свежеиспеченных круассанов резко ударил в лицо, даже голова закружилась. Посетителей было немного, и, облюбовав отдалённый столик, Ядвига прошествовала к намеченному месту. Бросив сумку, тяжело опустилась, а скорей даже упала в плетёное кресло.

- Кофе, пожалуйста…, - не поднимая взгляда коротко бросила подскочившему официанту. Достав пачку сигарет повертела её в руках и бросила на стол. Не хотелось табачным дымом перебивать чудесные ароматы, витавшие в тёплом воздухе по домашнему уютного кафе.

Официант принёс заказ и тут же удалился. Помешивая ложечкой сахар, Ядвига вновь обернулась на много лет назад….

Когда же, в какой момент она осознанно назвала себя шлюхой и – хуже того – приняла подобное заявление как нечто естественное и уже непреложное? Наверное, в ту самую ночь, после облавы…. Когда первый и единственный раз оказалась в кутузке вместе с другими представительницами древнейшей профессии. Да, наверное, тогда и явилось на свет уродливое во всех смыслах откровение…. Это, и многие другие….

Шлюха! Неприглядное, омерзительно липкое прозвище, буквально смешивающее с уличной грязью своего носителя…. Те трое суток в кутузке, в окружении бывалых, прожжённых девиц, уже не первый год промышлявших постыдным ремеслом, стали для Ядвиги своеобразной отправной точкой её последующего существования. Незримая печать страшным ожогом легла глубоко в сознании девушки. Шлюха…! Она испытала самый настоящий шок в тот момент, когда вдруг поняла, что новоявленные подруги по несчастью без малейшей тени сомнения приняли её за свою. Как так, ведь она им не ровня, она не такая…! Но почему ей самой кажется, что она во многом схожа с этими размалёванными, развязными девицами, одинаково откровенно и спокойно обсуждающими как цены на рынке, так и достоинства бывших клиентов? Куда подевалось то самое острое чувство стыда, что не давало ей покоя ни днём ни ночью буквально пару месяцев назад? Куда делась та самая Ядвига, что не так давно хотела выцарапать себе глаза, лишь бы не видеть себя, опороченную и падшую, в мутном отражении зеркала? Куда…?

Размышления о собственных грехах неожиданно перешли в мысли о ребёнке. Нельзя сказать, что Ядвига не думала о нём до этого - тревога за оставленного соседке малыша ни на секунду не отступала от материнского сердца, но только сейчас те же самые волнения предстали перед ней уже совершенно в ином ключе. Поглощённая борьбой за выживание, девушка ни разу не попыталась заглянуть вперёд. А следовало бы, ведь сейчас, пока малыш ещё в полной мере не понимает происходящего, вопрос о нравственности не стоит столь остро, как может встать позднее, через пару-тройку лет. Пройдёт время и наступит момент, когда придётся объяснить сыну и то, каким образом мать зарабатывает на хлеб, и то, почему она работает в основном по ночам, и почему мужчины, приходящие в их дом, каждый день разные…. Множество вопросов, на которые не так-то легко будет найти правильные ответы. А помимо всего прочего пойдут ещё и досужие разговоры соседей. Как уберечь малыша от злых языков? За всем не уследишь, рано или поздно кто-нибудь обязательно ляпнет ребёнку, что его мать – шлюха. И что дальше? Разве объяснишь ему после, что не её это вина, что всё могло бы быть совершенно иначе? Могло, но не получилось….

Бросить всё, завязать с постыдным ремеслом и…. Умереть с голоду? Небогатый выбор…. Найти другую работу шансов немного, ещё свежи в памяти недавние бесплодные попытки. Да и, что греха таить, человек тварь такая, что ко всему привыкает. Вот и она, хоть и не желала признаться себе в том, что уже свыклась со своей новой ипостасью, но нет-нет да находила в ней некие положительные оттенки. Правильно говорят – кто ищет, тот всегда найдёт, особенно если цель поисков – оправдание себя любимой….

Трое суток задержания пролетели и, отделавшись на первый раз незначительным штрафом, Ядвига поскорее покинула участок. Едва выйдя на улицу, бегом устремилась домой. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она буквально влетела в свой двор. Первое, что попалось на глаза, были настежь открытые двери домика Джозефины и жуткий беспорядок в прихожей. Но это пустяки, после разберётся, что тут приключилось…. Первым делом к соседке, забрать малыша! Бедненький, как он там…? Больше никогда ничего подобного не повторится, ни в коем случае! Она завяжет, уйдёт с панели и найдёт себе другую работу! И пусть будет меньше зарабатывать, пусть им будет намного сложнее жить, но это всё не главное…. Главное, что они будут вместе….

- Я обещаю тебе, сынок…! – сквозь слёзы твердила Ядвига открывая знакомую калитку и в тот же момент увидела соседку. Женщина стирала бельё в большом деревянном корыте, не замечая появления девушки. Малыша рядом не было - сердце сжалось от тревожных предчувствий.

- Дениза! – внезапно охрипшим голосом окликнула хозяйку Ядвига. – Дениза, это я….

Соседка замерла. Спустя пару секунд, всё же обернувшись на зов, уставилась прищуренными подслеповатыми глазками на запыхавшуюся девушку. Спустя несколько долгих мгновений она разглядела Ядвигу и бросила мокрую тряпку обратно в корыто. Вытирая руки о подол заношенного платья, коротко обронила в сторону девушки:

- Проходи….

Ядвига, не в силах сдвинуться с места от охватившего её волнения и неосознанного страха, лишь прислонилась спиной к шершавым доскам забора. Колени дрожали, но дойти до предложенного хозяйкой стула не было никакой возможности.

- Где…? – она поперхнулась. Сердцем почувствовала, что малыша нет и в доме. Самые страшные картинки вихрем пронеслись перед затуманенным слезами взором.

- Не хочешь проходить, не надо, - словно не расслышав вопроса проворчала Дениза и сама устроилась на предложенном гостье стуле. – Нагулялась?

Негласное осуждение, отчётливо читающееся в прищуренных глазках, быстро проникло в сознание растерянной Ядвиги. Не совсем понимая суть вопроса, девушка лишь отрицательно тряхнула головой.

- Нет ещё? – соседка по-своему расценила её ответ. – Чего тогда вернулась? Шла бы дальше….

- Я… не гуляла…, - прошептала Ядвига. – Меня в участок забрали…, трое суток в камере держали…. Где…?

Тень замешательства пробежала по сморщенному лицу Денизы. Спустя некоторое время осуждение во взгляде женщины сменилось растерянностью и чем-то ещё, очень близким к сочувствию.

- В участке…? – эхом повторила она слова гостьи. – Господи, а я то, дура старая, думала ты с каким хахалем уехала. А ты, значит, в участок загремела…?

Запричитав, она взмахнула руками и, мигом соскочив со стула, заковыляла к девушке.

- Прости ты меня, соседушка, дуру старую…. Пока тебя не было, жандармы с обыском нагрянули, вон, видишь? всё вверх дном перевернули. Уж не знаю чего искали, но ребёночка твоего увидели, и давай донимать меня расспросами – чей он, да где живёт, да где родители…? А я то, что скажу? Я ведь подумала, что ты сбежала, а дитя нам на поруки бросила. Злая на тебя была, прости уж…. Ну и сказала, что мать его бросила. Они посовещались немного, потом куда-то позвонили. Ещё машина приехала, а в ней женщина, врач, похоже…. Посмотрела ребёночка-то, послушала, и сказала, что забирать надобно….

- Куда…? – Ядвига не узнала собственный голос. В глазах потемнело, дышать вдруг стало невыносимо трудно, словно кто-то невидимый сжал горло жаркими липкими пальцами. – Куда его…?

- В приют, сказали, - в голосе Денизы отчётливо проступил страх. Испуганно глядя на девушку, она силилась взять ту под локоть и довести до стула. – В приют, девочка моя…. Да ты не волнуйся так….

Дальше Ядвига уже не слышала. Темнота поглотила её, окутавшая тело слабость подогнула дрожащие колени и девушка тихо сползла по шершавым доскам забора в серую пыль….

Очнулась уже в доме, лёжа на разбитом старом диване с острыми, рвущимися из-под обивки пружинами. Старая Дениза – и откуда только силы взялись – волоком дотащила её до комнаты и с неимоверным трудом взгромоздила потерявшую сознание Ядвигу на своё ложе. С помощью воды и нашатыря приведя гостью в чувство участливо склонилась над бледным лицом Ядвиги, влажным полотенцем стирая выступивший на лбу холодный противный пот.

- Очухалась, бедняжечка…. Господи, да за что ж тебе такие наказания, милая ты моя…? И я то, дура, ещё насела…. Прости, деточка….

- Ничего…, - собравшись с силами прошептала Ядвига и отвела руку Денизы от своего лица. Та вскочила, проковыляла на кухню и спустя минуту вернулась с кружкой воды.

- На вот, попей…. Легче станет.

- Спасибо, - девушка приняла кружку и сделала пару маленьких глотков. Тёплая вода отдавала затхлостью, будто долгое время хранилась в закрытой таре. Поморщившись, вернула посуду хозяйке. – Спасибо, мне уже легче….

- Ну и, слава Богу! Я то испугалась. Грешным делом подумала что всё, отмучалась наша бедняжка…! Отстрадала сполна….

- Перестань. Пожалуйста, - попросила Ядвига. – Не время сейчас обо мне причитать.

- Вот и я говорю, что не время, - тут же подхватила Дениза, но вдруг запнулась. – А чему время…?

Ядвига бросила на соседку гневный взгляд. Неужели действительно не понимает, или всё же прикидывается? Боится, что влетит, за то, что ребёнка полиции отдала? Но что она могла сделать?

- В какой приют поехали, не сказали? – спросила, опустив глаза к полу. Смотреть на женщину, которая отныне будет ассоциироваться с потерей ребёнка, не было ни сил, ни желания.

- Не знаю…. Может, и говорили чего, но не помню…. Прости, пожалуйста….

Час от часу не легче…. Надо обойти все приюты. Благо что их в Марселе не так уж и много. Но что, если его увезли в другой город? Например, в Париж? Ничего, как бы то ни было, она его обязательно отыщет. Обязательно найдёт и заберёт домой…. Бессмысленно обводя глазами комнату, она вдруг наткнулась взглядом на пластмассовую бутылочку с остатками молока, сиротливо притулившуюся на ветхом комоде.

- Прости, сынок…! – преисполненный боли шёпот перешёл в громкие рыдания….

…Ядвига двумя пальцами взяла кружку за тонкую ручку и заметила, как трясутся руки – черная, непроницаемая кофейная гладь тут же покрылась крупной рябью. Даже спустя много лет обращённое к сыну «прости» взывало к боли в измученном раскаянием сердце. Сколько лет прошло, а слёз не сдержать…. Она схватила со стола сигареты и нервно прикурила. Поперхнувшись дымом, тяжело закашлялась и слёзы всё же выступили сквозь дрожащие ресницы. Ну и ладно, и хорошо, даже если кто замети, пусть думают, что от дыма плачет…. Не хватало только участливых взглядов…. Ни к чему, сегодня надо быть сильной, как никогда…. Сегодня ей предстоит очень многое сделать. Пора, наконец-то, расставить точки в этой истории….

Успокоившись. Ядвига вновь посмотрела на часы. Остался всего час, даже чуть меньше…. В-принципе, можно уже и выдвигаться, но покидать тёплое уютное кафе ради холодного ветра и препротивной мороси не было ни малейшего желания. Отхлебнув кофе, она откинулась на спинку кресла и вперила взгляд в глубину фарфоровой кружки, будто желая усмотреть в тёмной, даже чёрной жиже своё прошлое….

А ведь оно – это самое прошлое – и было как раз таким же мутным и непроницаемым, подёрнутым дымом сгорающих надежд и идеалов…. Вот она, её последующая жизнь, будто чёрный кофе в этой маленькой кружке. Вот только несколько небольших отличий – кофе ароматный, а в её жизни преобладал лишь смрад; кружка чистая, отливающая белизной, а её окружала лишь грязь…. Но чернота внутри та же самая….

…Едва набравшись сил, Ядвига ушла к себе в хижину, оставив Денизу в полном замешательстве и ужасе. Да, можно было найти слова, чтобы донести до старухи, что нет её вины в том, что всё так сложилось…. Можно было, но тем самым Ядвига признала бы во всём виноватой лишь себя саму, а вот как раз на это смелости и не хватило….

Дома царила самая настоящая разруха. Вещи раскиданы. Некоторые даже разрезаны по швам, посуда – то, что стеклянное – разбито, то, что железное, смято, даже мебель частично разломана. Возникло ощущение, что целью обыска было не найти что-либо скрытое, а попросту нанести как можно больший урон помещению и его обитателям. Не постеснялись даже немногочисленные игрушки испортить – мягкий плюшевый мишка вспорот от паха до горла, а все его ватные внутренности разбросаны по разным комнатам. Ядвига перевернула чудом уцелевший табурет и в полном изнеможении опустилась на жёсткое сиденье. Сквозь слёзы взирая на весь этот бардак, она тщетно силилась понять, в чём провинилась перед Всевышним и за что ей все эти испытания, насколько страшные, настолько и незаслуженные….

Наведение порядка заняло почти сутки, и всё это время - расставляя и наспех ремонтируя мебель, складывая и подшивая одежду, сметая горы мусора и отмывая грязные следы на полу, девушка неотступно думала о сыне. И если сначала эти мысли были сопряжены лишь с болью в груди и горячими слезами в воспалённых глазах, то к исходу суток они обрели уже несколько иное направление. Она ничуть не сомневалась, что в данную минуту её малыш сыт, что он находится в заботливых руках и всё не так уж страшно, как представлялось на первый взгляд. Вот закончит с уборкой и отправится на поиски. Плохо только, что денег совсем нет – кто знает, как долго они продлятся и куда её заведут?

Последующая мысль возникла совершенно спокойно, словно само собой разумеющееся дополнение. Чтобы отправиться на поиски, надо и в самом деле хоть немного подзаработать, а чтоб заработать, надо завлечь хотя бы пару клиентов. Придётся, наверное, потерпеть, чуть-чуть, всего лишь пару дней подождать. Ядвига сложила руки у сердца и, обращаясь то ли к Богу, то ли к своему маленькому сыну, давясь слёзами горячо прошептала: «Потерпи, пожалуйста…. Я приду, только потерпи немного…!». Никто, в том числе и она сама, не мог знать, что это самое «немного» затянется на восемнадцать долгих лет….

…«Прости, сынок. Потерпи немного…», - словно в забытьи прошептала Ядвига, неотрывно глядя в чёрный омут уже остывшего напитка. Как же давно это было…? Есть ли смысл сейчас вновь пытаться оправдать себя? Есть ли слова, способные оправдать? Что поделать, коль наши мысли подобно взбалмошной реке несутся неудержимым потоком, с каждым новым ручейком-притоком обретая всё новые и новые наполнения. Незаметно для нас самих вода в реке постоянно изменяется, и довольно скоро былое содержание становится вроде бы тем же самым, но в то же время совершенно иным, как по восприятию, так и по сути. Так происходит со всеми, так произошло и с ней….

Ядвига отпила кофе и вновь бросила взгляд на часы. Пора идти, пока доберётся как раз и нужное время наступит. Подсунув купюру под блюдце, она встала из-за стола и оглянулась по сторонам, будто желая сохранить в памяти уютный, располагающий к внутреннему умиротворению интерьер кафе. Слишком редкое ощущение за последние годы, жаль уходить, оставляя этот милый сердцу уголок…. Пройдя через зал, ещё на мгновение замерла у дверей и лишь после этого рывком буквально выбросила себя на улицу. Холодный пронизывающий ветер с тысячами крохотных капелек тут же ударил в лицо, сдирая с кожи и одежды тепло и ароматы кофейни. Подняв воротник и поглубже засунув руки в карманы пиджака Ядвига отправилась в обратный путь, равнодушно глядя под ноги и вновь погружаясь в омут тяжких воспоминаний….

…Каким же образом ей удалось уговорить себя? сейчас даже не вспомнить, что именно, какие доводы она приводила в оправдание собственного бездействия. Чужие слова – в том числе и слова старой Денизы – легко всплывают в памяти, а вот собственные….

«…Вспомни Анни…. Что у неё было впереди? Не было у неё будущего, как не было и детства. А почему так, чем она согрешила? И где сейчас она? Одному Господу ведомо…. Неужели ты своему ребёнку желаешь подобной жизни?»

«…Откажись…. Бог простит, Он всё видит. А у малыша другие родители появятся. Ему же лучше будет, поверь…! Неужели ты ему зла желаешь? Я вот иногда Анни вспомню, так сердце кровью обливается, дитя-дитём, а бывало посмотрит на тебя. а в глазёнках уже будто старость проглядывает. Словно изжила себя, и это в девять-то лет…. Глянь вокруг – мал-мала меньше, а в жизни кроме нищеты да грязи ничего больше и не видят…».

«…Вырастет пацан, что он вокруг увидит? Ту же самую нищету, грязь, мужиков твоих пьяных похотливых, да тебя, фальшивую насквозь, использованную? А спросит – почему так, найдёшь, что ответить?»

Дениза тогда прекрасно уловила её настроения и говорила её же собственными словами, трусливо запрятанными глубоко внутри, но неудержимо рвущимися на свет сквозь плотно сжатые губы. Дениза и многие другие…. Кто-то из жалости к ней, кто-то из зависти – вроде некоторых товарок, вследствие перенесённых болезней не имеющих возможности иметь собственных детей, а кто и просто из тривиального ханжества, выставляя напоказ насквозь фальшивую гуманность по отношению к несчастному ребёнку, но все так или иначе сходились на том, что ребёнок только выиграет, расставшись с падшей матерью. О самой матери никто как-то и не подумал…. Ядвига мучалась, выматывала себя, страшась отказаться от единственного, что удерживало её на этом свете; от единственного, что осталось у неё от прошлой, счастливой жизни; единственного, что связывало её с Полем…. Да что там говорить - от единственного родного человека, кто остался у неё на этой грешной земле…!

В то же время Ядвига втайне убеждала себя внять уговорам и смириться. Почему? Да потому – ежеминутно твердила она – что так действительно будет лучше; что малыш не должен жить в насквозь пропитанном ложью и низменными порочными страстями жилище дешёвой шлюхи; что как мать она никуда не годится…. Она клялась себе, что никогда не забудет о нём, что пройдёт немного времени, она накопит достаточно денег, чтобы купить домик вдали от этого страшного, ненавистного города, и уже туда приведёт сына. Она сможет всё объяснить ему, и он обязательно поймёт, поймёт и простит свою несчастную мать. Надо лишь немного подождать…. Но, оставаясь одна, прячась от любопытных людских глаз и уткнувшись лицом в подушку, она заливалась горькими слезами и проклинала себя за трусость, прочно поселившуюся в её сердце в тот момент, когда она осталась совершенно одна с маленьким ребёнком на руках посреди огромного зловещего города….

…Да, как же быстро пролетело время…. И как же медленно оно ползло…. Подходя к зданию суда, Ядвига подходила и к финальной точке своих воспоминаний. Ей удалось исполнить задуманное, удалось купить небольшой домик и уже сегодня она навсегда покинет ненавистный сердцу город. Осталось совсем немного – пару часов в суде, затем недолгая поездка в автобусе и долгожданная встреча. Целых две долгожданных встречи в один день…. Первая – через десять минут….

Она остановилась напротив нужного здания, но не спешила переходить дорогу. Лишь выкурив на холодном ветру пару сигарет, резко выдохнула и, решительно перебежав через проезжую часть, тут же замерла возле ступенек. Сделать следующий шаг оказалось тяжелее, чем она думала….

Ядвига медленно поднялась по широким ступеням и в нерешительности замерла перед массивными дверями. Ещё один шаг, и она увидит того, кто много лет назад обрёк её на нищету и лишения, тем самым, заставив опуститься на самое дно городских трущоб. Всего лишь шаг отделяет её от лицезрения расплаты над человеком, чьё имя нестерпимой болью вошло в анналы её памяти. Всего лишь шаг, один-единственный шаг, но как же трудно его сделать…. Откровенная трусость сковала члены, колени тряслись, но не от пробирающего до костей северного ветра, затеявшего дикие танцы с первыми вестниками скорого листопада, а от урагана самых разношёрстных мыслей и чувств, обуявших женщину.

Зачем ей это надо? Что и кому она хочет доказать? Убедиться, что зло всё же наказуемо и неминуемая расплата, в том числе и за её сломанную жизнь, в конце-концов настигла Поля Гассана? Или же показать ему, что у неё всё в порядке, что она жива и здорова и продолжает жить, пусть не как раньше, но всё же…? Но кого она хочет обмануть? Поля…? Он разгадает ложь с первого взгляда, едва посмотрит на землистый цвет некогда красивого и свежего лица и непритворную пустоту в голубых, уже несколько выцветших от слёз глазах…. Да, его Кати изменилась…, и во многом благодаря ему самому. Интересно, хватит ли у Поля смелости попросить прощения? Хотя бы одним-единственным взглядом выразить сожаление, признать себя негодяем? Вряд-ли….

Ядвига глубоко, будто перед прыжком в воду, вдохнула холодный воздух улицы и потянула на себя дверную ручку – высокая, массивная дверь неожиданно легко подалась. Будь что будет, но она должна его увидеть. Если она сейчас уйдёт, то уже никогда не простит себе эту слабость и ни за что не сможет объяснить себе же истинные причины овладевшей ею трусости. Сперва нужно убедиться в том, что она не обманывает себя, чувствуя, что…. Нет, она ещё сама не понимает собственных чувств, лишь увидев Поля, посмотрев ему в глаза, она сможет познать их полноту….

Войдя в зал суда, Ядвига невольно съёжилась от пронзительного холода. Хоть здесь и не было вездесущего уличного ветра, хоть вовсю и работало отопление, но от мраморных стен и шершавого, истоптанного тысячами ног пола веяло неизъяснимым, могильной, неосязаемой кожей прохладой. Впервые оказавшись в подобном месте, Ядвига почувствовала невольный трепет – величие полупустого зала превратило её в невозможно маленькую, тщедушную букашку….

Далеко не самое приятное состояние нечаянной угнетённости длилось недолго, потому как едва она успела занять откинутое сиденье рядом с проходом, как тишину разорвал громкий голос секретаря:

- Всем встать. Суд идёт.

Ядвига, подскочив с кресла, быстро огляделась по сторонам. Кроме неё в зале находилось ещё человек пятнадцать, не более. Кто они, она не знала, но подозревала, что по большей части просто-напросто уличные зеваки, зашедшие на заседание в поисках укрытия от разгулявшейся непогоды.

Тем временем из боковой двери вышел одетый в чёрную мантию судья. Степенно прошествовав к своему месту за длинным, похожим на огромную трибуну столом, он спокойно опустился в кресло и раскрыл принесённую с собой папку.

- Введите подсудимого….

Дежуривший в зале пристав что-то коротко произнес в рацию. Боковая дверь вновь раскрылась, выпуская…. Да, это был он…! Поль вошёл в сопровождении жандармов, не глядя в зал, всё той же твёрдой походкой, преодолел небольшое расстояние и опустился на отдельно стоящую скамью. Удивительно, но за столько лет он ничуть не изменился – всё та же упрямо сжатая тонкая полоска губ, тонкий, с небольшой горбинкой нос, вот, разве что виски тронуло благородное серебро. Да щёки, может, чуть впали, но это скорей всего от казённой еды…. Он сидел не шелохнувшись, словно изваяние, опустив голову и глядя под ноги. Не поднял головы даже когда подошёл жандарм, чтобы снять наручники….

- Оглашается приговор по делу…, - раздался громкий, отчётливый голос секретаря. Гулкое эхо, рикошетом отлетая от мраморных стен, тонуло под высоким сводом потолка. Ядвига не понимала слов, произносимых величественным судьёй, даже не пыталась вникнуть в их смысл. Зачем? Какое ей дело до того, что ещё натворил этот некогда очень близкий ей человек? Пожалуй, самый близкий, не считая родителей. Она неотрывно смотрела на чуть сгорбленную фигуру в отдалении и чувствовала, что её буквально выворачивает наизнанку от разом накативших эмоций….

Какими словами донести то противоречие чувств, что раздирало напополам и без того истерзанное сердце женщины? Ядвига, опустошённая, избитая жизнью несчастная Ядвига ненавидела и презирала этого красивого мужчину, справедливо считая прямым виновником всех своих бед. Благодаря ему, его подлости и низости она познала чёрное нутро ставшего ненавистным города, потеряв всё самое дорогое и сохранив единственное – саму жизнь…. Сохранив вопреки страшным позывам близкой к отчаянию духовной слабости, вопреки постоянно обжигающему нутро желанию покончить со всем одним махом, быстро и навсегда. Чего стоило ей каждый раз находить в себе силы для того, чтобы просто жить…! Вернее – существовать, потому как эти, прошедшие словно в забвении годы и жизнью то не назовёшь. Всё это время она желала лишь одного - отомстить. Молила Бога, чтобы Он простил ей этот страшный грех, и всё равно ничего не могла с собой поделать. Каждую ночь, оставаясь одна после очередного порочного свидания, она мысленно насиловала собственную память, заставляя возрождать картинки счастливого прошлого. Лишь для того, чтобы полноценно познать сладость мщения в будущем…. И вот этот день настал, но вместе с ним….

Вместе с ним из пепла возродилась Кати Боше…. Отрёкшаяся от жизни жертва предательства при появлении возлюбленного вновь подняла голову, и вдруг возникшей из небытия Кати стало невыносимо жаль Поля Гассана. Ведь она сама уже давно простила его и постаралась забыть то, что он с ней сделал, теперь же, глядя на до боли знакомые черты любимого, она жалела его всем сердцем и… любила. Любила как прежде, и тянулась к нему каждой клеточкой своего изношенного тела. Забыв про гордость, Кати с вожделением смотрела на мужчину, будто силясь вернуть прошлое; глубоко, тяжело дышала, широко раскрывая крылья носа, словно желая уловить такой знакомый запах его кожи и туалетной воды; едва заметным движением бескровных губ тянулась к губам любимого…. Она страдала без него в одиночестве, страдала тяжко, невыносимо, страшно…. Поль был и остался единственным, кто разбудил страсть и любовь в сердце девушки; единственным, кто подарил ей сына; единственным, кого она должна, но не может ненавидеть. Никто после не породил каких-либо даже мало-мальски похожих чувств в душе девушки. Никто, кроме Поля, все остальные мужчины и до, и после него даже не остались в памяти, пройдя мимо серой, безликой массой. Никто, кроме него….

В этот момент, будто почувствовав на себе взгляд, Поль поднял голову. Привычно цепким взором обведя притихший зал, неожиданно встретился глазами с Кати. Он узнал её, узнал с первого взгляда, и удивление на долю секунды промелькнуло в его как обычно прищуренных глазах. Кати растерялась, но продолжала неотрывно смотреть в глаза любимому, чувствуя себя кроликом перед гипнотическим взором голодного удава. Будто заново они долго изучали друг друга, шаг за шагом исследуя давно знакомые образы и пытаясь отыскать произошедшие перемены. Поль вдруг улыбнулся, будто прочитав в её взгляде нечто, адресованное ему одному. Едва заметно, лишь уголками плотно сжатых губ, но Кати уловила это движение. Он понял, что прощён, понял, что она всё ещё любит его, понял…. Кати ликовала…. Первый шаг сделан….

Она заметила, как мужчина в немом вопросе чуть приподнял подбородок, что-то произнёс одними губами и медленно опустил руку к полу. Кати догадалась, что он спрашивает про ребёнка. Как объяснить, где их сын и почему, как донести до Поля всё, что произошло с ней за эти долгие-долгие годы? Тяжёлый ком изнутри подкатил к самому горлу, горящие глаза невольно переполнились влагой и, стыдливо отведя взгляд, она просто покачала головой. Поль долго, будто не понимая, смотрел на беззвучно плачущую Кати, затем взгляд его тёмных глаз в один момент опустел и он вновь обратил лицо в пол. Так и просидел до самого приговора. На Кати он больше так и не посмотрел….

Будто сквозь сон она услышала – «…двадцать лет тюрьмы». Вот и всё…. Она больше не увидит его, никогда. Даже если Поль доживёт до свободы, не доживёт она…. Будто прощаясь навеки, Кати сквозь слёзы неотрывно смотрела на бледное измождённое лицо человека, когда-то подарившего ей счастье. Два коротких года полновесного счастья и долгие годы расплаты, но если бы кто сказал ей, что цена слишком высока, Кати вряд ли согласилась бы с подобным утверждением. Она готова стерпеть и больше…. По прошествии лет вся её прошлая жизнь казалась ей невозможно безликой и лишённой какого-либо смысла, вся, за исключением тех двух лет с любимым человеком. И она благодарила его за это….

Сразу после оглашения приговора Поль встал и в сопровождении жандармов направился к дверям своей обычной спокойной походкой уверенного в себе человека. Кати вновь, как много-много лет назад, молча смотрела ему вслед. Замерев на пороге, он вдруг обернулся и их взгляды вновь встретились. Лишь на мгновение, на долю секунды, но в глубине тёмных глаз Кати успела распознать страшную тень невыносимой душевной боли….

Зрители потянулись к выходу, судья удалился, а Кати по прежнему сидела, размазывая по лицу непослушные слёзы. В голове неотступно бились одни и те же жуткие по своей обречённости слова: «Прощай, любимый…». Вот так отчаянно, кратко и страшно Кати сжигала мосты, окончательно и безвозвратно перенося свою единственную в жизни любовь в тёмный омут воспоминаний. «Прощай, любимый!». Она ставила жирную точку на своём прошлом и на своём будущем. Кати тоже уходит навсегда, она больше ни за что не воскреснет. Через пару часов Ядвига навсегда покинет этот город, чтобы отправиться на поиски сына. Чтобы в своей любви к сыну выразить то, что Кати недодала его отцу – любимому, предавшему, прощённому и вопреки всему - любимому….

…Купив на автовокзале билет, Ядвига села в полупустой автобус и устало откинулась на спинку кресла. Встреча с Полем вымотала её, доведя до морального изнеможения. Вопреки ожиданиям она не принесла желаемого утешения, а скорей наоборот, всколыхнула и переворошила в душе всё то, что долгое время было покрыто неписаным табу. Былые чувства, возродившись из пепла на короткое, но, безусловно, яркое время, буквально потрясли её своей живучестью. Долгое время, оставаясь в тени, они словно выжидали благоприятного момента, чтобы ослепить невыносимо острым блеском свою несчастную носительницу. После того, как Ядвига покинула здание суда и пешком отправилась на автовокзал, она вдруг в какой-то момент обнаружила произошедшие внутри себя перемены. Кати так и не ушла, она осталась…. Осталась, перенеся любовь к отцу на своего потерянного сына, и любовь эта вкупе с раскаянием Ядвиги ещё сильнее толкала женщину к долгожданной встрече. Слава Богу, осталось уже совсем немного…. Три часа на автобусе, после немного пешком и….

Ядвигу смахнула слезинку и украдкой покосилась на соседнее сиденье. Молодая пара – симпатичная брюнетка с рыжеватым, в веснушках парнем, ничуть не стесняясь окружающих целовались, жадно прильнув друг к дружке.

« А ведь он примерно того же возраста…» - промелькнула в голове мысль и Ядвига невольно вытянула шею, стараясь получше разглядеть юношу. Оторвавшись от девушки, молодой человек послал ей негодующий взгляд. Ядвига смутилась и вновь обратилась в окно.

« Нет, это не Поль…». Новая слезинка прочертила на щеке дорожку, женщина не пошевелилась – пусть течёт, сколько их ещё будет…. Автобус тронулся и за окном потянулась череда разнообразных пейзажей. Откинувшись назад, она прикрыла глаза. Что она ждёт от этой встречи? Страшась загадывать, Ядвига неоднократно гнала прочь от себя подобные мысли, но они неизбежно, раз за разом возвращались, каждый раз всё более настойчиво сотрясая сознание громогласным вопросом. Ответа не было…. Было лишь желание и жалкая, едва уловимая надежда на что-то схожее со счастьем. Она не придумывала подобающие моменту фразы, не рисовала в воображении возможных картинок будущей встречи, она лишь слепо ждала…. Пробьёт час и она найдёт в себе силы и слова, чтобы всё объяснить своему сыну, своему маленькому Полю. Час близился, но ни сил, ни слов не прибавлялось. Был лишь страх да боль в груди. Тяжёлая, щемящая боль….

Адрес его новых родителей она узнала десять лет назад. Можно сказать – случайно…. Посещение приюта не увенчалось успехом – дабы не травмировать усыновлённого ребёнка, Ядвиге не сообщили ни адреса, ни имён приёмных родителей, ни даже нового имени маленького Поля. Молодая сестра с нескрываемым презрением в глазах сообщила лишь, что ребёнок жив, здоров и счастлив в новой семье. Добиться других подробностей Ядвиге так и не удалось.

Спустя годы один из постоянных клиентов, по своему роду деятельности имеющий самое непосредственное отношение к попечительскому совету, за несколько бесплатных ночей добыл необходимые сведения. К тому времени Ядвига уже и вовсе отчаялась узнать что-нибудь о судьбе сына, а потому нежданный сюрприз на какое-то время буквально выбил её из колеи. Первым желанием было сесть в автобус и ехать по адресу, чтоб, наконец, увидеть Поля. Пусть даже издалека, одним глазком, но увидеть…. Но следом возник вполне закономерный вопрос - а что, собственно, делать дальше? Она не уверена, что сможет остановиться на полпути, и, преступив незримую черту, пойдёт до конца. Вот только чего она этим добьётся? Вряд-ли подобным путём она сможет вновь обрести потерянного сына, который уже много лет считает других людей своими настоящими родителями. Скорее лишь напугает, оттолкнёт его как от себя самой, так и от тех людей, что любят его как родного. То, что его действительно любят как родного сына, поведал ей всё тот же клиент, прочитавший отклики кураторов, осуществляющих надзор за приёмышем….

Но так было раньше. Сейчас Поль уже взрослый, самостоятельный парень, способный принять решение и должен будет понять её. Хотя бы выслушать её объяснения, а дальше уже пусть сам решает, как ему поступить. Она ведь не претендует ни на его сыновью любовь, ни на скорое прощение и возвращение к блудной матери. Ни в коем случае…. Но он должен знать. Что она жива и глубоко раскаивается в содеянном, что она любит его и всегда будет ждать, что он может в любое время….

Ядвига расплакалась. Вытирая слёзы руками, заметила изумлённые взгляды соседней парочки. Парень, натянуто улыбнувшись подружке, покрутил пальцем у виска и что-то прошептал ей на ушко. Девчонка в ответ глупо хихикнула и тут же отвернулась, потеряв всякий интерес к плачущей в автобусе тётке. Ядвига вновь отвернулась к окну, за которым проплывали бесконечные убранные поля. Лицезрение остывшей после жаркого лета земли неожиданно натолкнуло на неприятные мысли о бренности существования. Скоро, наверное…. Знать бы, как это будет…. И будет-ли кто рядом в последнюю минуту…?

Автобус остановился. Водитель, найдя её взглядом, кивком указал на дверь. Приехала, значит…. « Спасибо», - бросила на ходу Ядвига, стремясь побыстрее покинуть салон. Едва ноги коснулись дорожной пыли, как дверь захлопнулась и она осталась совсем одна на кромке огромного поля перепаханной на зиму земли. Чуть в стороне, в километре от остановки начинались приземистые домики искомой деревушки. Тяжело вздохнув, женщина двинулась вперёд.

Нужный ей дом оказался в самом начале улицы. Подходя к дощатому, крепко сбитому забору, она заметила, что на улице стало постепенно смеркаться. Близился вечер и затянутое тучами небо благоволило скорому наступлению темноты. В некоторых домах уже зажёгся свет, и занавешенные прямоугольники окон притягивали взгляд скрытым за ними теплом и домашним уютом. В доме, к которому подошла Ядвига. Так же горел свет. Она застыла, неотрывно глядя на окна и силясь уловить движение теней. Там, за этими стенами, должен быть её сын…. Сколько времени прошло в ожидании, Ядвига не знала, но она уже успела замёрзнуть на осеннем ветру, когда входная дверь неожиданно распахнулась и на крыльцо вышла укутанная в шаль женщина.

Несколько секунд постояв, и, видимо привыкнув к окутавшей двор темноте, женщина медленно повернулась к калитке. Ядвига не шелохнулась. Их взгляды встретились, и по лицу хозяйки стало заметно, что её удивило присутствие незнакомки. Удивило, но ничуть не напугало…. Пару долгих минут разглядывая друг друга, женщины так и не сдвинулись со своих мест, будто не желая сделать первый шаг навстречу. Затянувшуюся немую сцену прервала хозяйка. Опустив голову, тяжело выдохнула и, отвернувшись от калитки, открыла дверь.

- Проходите….

Она вернулась в дом, а растерявшаяся Ядвига так и осталась стоять, изумлённо глядя на крыльцо. Лай соседской собаки вывел её из оцепенения. Быстро преодолев двор, она воспользовалась неожиданным приглашением и вошла в дом. Женщина, сидя за столом в комнате, жестом указала ей на соседний стул. Ядвига послушно опустилась на предложенное место.

Возникла пауза, в ходе которой они рассматривали друг друга. Примерно одного возраста, даже внешне чем-то похожи, вот только во взглядах огромная разница. Одна сдержанная, сильная, гордая, а другая, напротив, растерянная, слабая, сломленная….

- Я…, - выдавила из себя Ядвига, не представляя как начать разговор. Хозяйка коротким жестом оборвала её.

- Я знаю, кто вы, поэтому можете не затруднять себя представлениями. Что вы хотите? – она выговаривала каждое слово жёстким, лишённым каких-либо эмоций голосом.

Преисполненный изумления взгляд Ядвиги не остался незамеченным. Хозяйка едва заметно улыбнулась уголками губ, но улыбка вышла неимоверно горькой, какой-то смазанной.

- В отличие от вас, я искала его…. Я приезжала в Марсель, где навела справки. И даже как-то зашла к вам домой, но вы наверняка этого не помните. Простите, но вы были – мягко скажем – пьяны…. Это было год назад, в августе…. Числа не помню, но оно и неважно.

Сквозь изумление до Ядвиги медленно доходил смысл сказанного. «Она искала его…»? Значит….

- Значит, Поль…?

- Поль…? Ну, хорошо, пусть будет Поль…. Он ушёл три года назад. Ушёл потому, что узнал о вас. Точнее о том, что вы где-то существуете. Я не знаю, как так получилось, но что уже исправишь…? – хозяйка развела руками и её светлые глаза наполнились болью. Она резко смолкла, и было видно, что женщина с трудом сдерживает слёзы. Махнув рукой, всё же не удержалась и всхлипнула.

- Зачем вы пришли? – сквозь слёзы выдавила она, не глядя на гостью. – Что вы хотите…?

- Я…. Я хотела увидеть сына…, - слова рождались с трудом. Боль в груди разрасталась и Ядвига непроизвольно поднесла руку к сердцу, откуда шли нестерпимые горячие волны. – Я сына хотела увидеть…!

- Сына хотела увидеть? Много же тебе времени понадобилось, чтобы захотеть. А ведь мы ждали тебя…. Мы даже адрес в приюте оставили и каждый день ждали, что…, что ты придёшь. Ждали и молились, чтобы этого не случилось, но ты всё же пришла…, - не замечая за собой, хозяйка резко перешла на «ты», но данное обстоятельство ничуть не покоробило взволнованную Ядвигу. Она сама готова была расплакаться в унисон женщине, отношение к которой кардинально переменилось – если накануне визита Ядвига ощущала внутри себя лишь острые уколы ревности, то сейчас, глядя на заплаканную хозяйку, она сблизилась, даже сроднилась с ней. – Ты пришла…. Вот только поздно…, слышишь, поздно!

Она почти выкрикнула последнюю фразу. Руки Ядвиги невольно взметнулись вверх, в нечаянном желании закрыться от этого словесного удара.

- Простите меня…, - ей на самом деле стало очень больно. Слёзы стыда душили, и, сглатывая слова, Ядвига лишь повторяла: - Простите…. Простите меня, я не могла…. Простите….

Она замолчала, дав волю чувствам. Не в силах более сдерживаться закрыла горящее лицо ладонями и разрыдалась. От страха за сына, от щемящей боли в груди, от липкого, навязчивого ощущения полной безысходности, от открывшейся перед взором бездны неумолимого одиночества….

Она почувствовала лёгкое прикосновение и, продолжая всхлипывать, отняла руки от лица. На столе стоял стакан с водой, стоя рядом, хозяйка протягивала ей чистый платок. Дрожащими руками, взяв его из рук женщины, Ядвига вытерла слёзы.

- Успокойтесь и… простите меня. Всегда боялась, что вы вдруг придёте, думала, как вести себя буду, что скажу, а тут растерялась…, - она обошла стол и села напротив. – Пока муж был жив, он меня очень поддерживал. Год назад и его не стало, - она перекрестилась и прошептала коротенькую молитву, бросив взгляд на образа в углу комнаты. – Вы не представляете, как это страшно, вдруг остаться одной. Ра…, Поль как ушёл, с тех пор больше я его и не видела. Честно говоря, до сих пор жду. Три года прошло, вроде уже и надеяться не на что, а я всё жду, глупая….

Женщина вновь всхлипнула и потянулась к стакану. Ядвига заметила, как дрожат её руки и тут же ощутила собственный озноб во всём теле. Её трясло от кончиков пальцев до самой макушки, зубы стучали, но ещё мгновение назад она вовсе не замечала этого. Пытаясь унять тремор, она сильнее сжала руки на груди.

- Вам холодно? Вот, возьмите, накиньте платок. Он согреет…. Мне его сынок подарил…. Как сейчас помню – ему тогда двенадцать было….

Хозяйка обошла стол и, сняв шаль, накинула её на плечи Ядвиге. Пройдя к печи, откинула скрипнувшую в тишине заслонку и сунула в топку пару поленьев.

- Сейчас согреетесь…. Давайте-ка я, Вас чаем угощу! Хотите?

Ядвига неуверенно повела плечами. Что ответить? Она бы поняла, если бы её прогнали отсюда, если бы эта милая женщина обругала её последними словами, и даже не пустила бы на порог…. Она смогла бы понять…. Но вот так…. Ядвига вдруг поймала себя на мысли, что даже слыша из уст незнакомой женщины, как та называет её Поля сыном, она не испытывает ни малейшей ревности. Словно так и должно быть – две матери, один сын…. Будто уловив её мысли, хозяйка несколько виновато произнесла:

- Вы уж не обессудьте, что я его сыном называю. Иначе и язык не поворачивается, даже по имени-то редко зову…. Простите.

Ядвига слабо улыбнулась в ответ. Да, слава Богу, что она зовёт её Поля сыном! Она словно уловила незримые волны любви и нежности, исходящие от женщины при одном только упоминании о Поле. Та действительно любила его всем сердцем, и даже бесстыдная, чудовищная неблагодарность повзрослевшего мальчишки ничуть не остудила её поистине благородное сердце….

Женщина разлила чай по кружкам, поставила на стол розетку с яблочным вареньем и свежеиспечённые булочки.

- Пожалуйста, не стесняйтесь….

Сделав несколько глотков, Ядвига окончательно согрелась. Оглядываясь по сторонам, она заметила ряд фотографий в рамочках на стене.

- Можно посмотреть?

- Конечно….

Хозяйка дёрнулась было встать, но Ядвига опередила её и приблизилась к стене. Взгляд метался со снимка на снимок, выискивая одну и ту же щуплую фигурку, одно и то же лицо, один и тот же взгляд. По череде фотографий, сделанных в разные годы можно было легко представить, как из маленького пухлого карапуза предстает худощавый симпатичный молодой мужчина. Её сын…, её Поль! Вот и последний, видимо, снимок…. Уже довольно взрослый, элегантно одетый парень с приятным, открытым лицом, на котором резким контрастом к общему фону выделяются плотно сжатые губы и глаза…. Глаза своего настоящего отца…. Лёгкий несколько недоверчивый прищур и холодный пустой взгляд уверенного в себе человека….

- Это его последний снимок, по окончании школы. Красивый, правда? В тот же день он ушёл…. Три года прошло, а будто всё вчера было…. вы не представляете, насколько это больно и… и страшно, - хозяйка снова всхлипнула, не в силах сдержать нахлынувшие воспоминания. Ядвига, с трудом вникая в смысл сказанного, не могла отвести глаз от фотографии юного Поля.

«Ушёл…!» Ушёл искать её. В город…. Слёзы сами по себе брызнули из глаз Ядвиги, но она даже не подумала вытереть их – горячие капли так и текли по лицу, падая на грудь, на сжимающие концы шали, дрожащие руки…. ушёл в город, в тот самый город. Что превратил её жизнь в ад, выявив перед молодой, наивной девушкой своё зловещее нутро и в короткое время лишив её всего – любви, счастья, семьи, сына и… себя самой. А что может ждать его – молодого, неискушённого, гордого парня, совсем одного в лабиринте мрачных, двуличных улиц? Пока не поздно, надо найти его! Город, смешавший с грязью его мать, то же самое сделает и с сыном…. То же самое! Нельзя, ни в коем случае нельзя допустить этого. Надо найти Поля, спасти его, пока не поздно…. Если уже не поздно…?!

Она резким, нервным движением человека, принявшего единственно правильное решение повернулась к двери. Хозяйка, угадав её мысли и прочитав во взгляде нечто, заставившее добросердечную женщину вздрогнуть от страха, отчаянно замотала головой, вскакивая со стула:

- Нет, нет…! Не выдумывайте, не надо! Мы завтра вместе поедем и найдём его, слышите? Обязательно найдём! Ты слышишь меня?

Она широко раскинула руки, желая удержать обезумевшую в своём отчаянии Ядвигу, но та, обогнув стол, всё же выскочила во двор. Заливаясь слезами Ядвига бросилась к незапертой калитке, запнувшись за какую-то кочку, растянулась во весь рост, но тут же вскочила на ноги. Выскакивая на залитую лунным светом улицу, она расслышала в спину плач женщины:

- Одумайтесь, прошу вас, не надо…. Завтра…. Вернись, прошу тебя….

- Я должна вернуть его…! Если не себе, то вам! Обещаю! – не останавливаясь, громко крикнула через плечо Ядвига и устремилась в поле. – Я должна его спасти…!

 

… Промозглая октябрьская ночь тяжёлым чёрным покрывалом легла на опустевшие после уборки урожая поля, простиравшиеся на несколько километров вперёд и упиравшиеся на самой линии горизонта в плавные очертания невысоких покатых холмов. Там, за этой грядой, начинается частый, труднопроходимый лес, испещрённый множеством звериных тропок. Поговаривают, что здесь водится самое разномастное зверьё, начиная от трусливых зайцев и заканчивая стаей вечно голодных волков, выходящих на поля в особенно тяжёлую пору. Вполне возможно, потому как довольно часто лунными ночами со стороны леса слышался леденящий кровь тоскливый вой – то ли действительно волчий, то ли блуждающих по полям в поисках какой-нибудь снеди бездомных собак.

Вот и сейчас, под пологом усыпанного миллиардами звёзд ночного купола с неестественно ярким диском полной луны со стороны пока не видимых деревьев послышался жалобный плач одинокого зверя. Тут же в окрестных деревнях залаяли встревоженные собаки, и многоголосая перекличка разорвала густую, неподвижную доселе тишину.

Первые осторожные заморозки, по ночам уже опускавшиеся на остывшую после жаркого лета землю, превратили перепаханный чернозём в груды уродливых камней. Под ярким лунным светом, словно передразнивая такие далёкие и такие недоступные звёзды, то здесь, то там блестят на неровном полотнище прихваченные первым, ещё несмелым и хрупким ледком, лужицы. Природа готовится к наступлению неминуемой зимы и уже во всём, что было доступно человеческому взору, чувствуется лишь уныние да глубокая, всеобъемлющая тоска….

В противоположной от холмов стороне видны далёкие огни небольшой деревушки. В темноте невозможно разобрать очертания приземистых домиков и потому кажется, что это всего лишь стайка светлячков расположилась неровным кругом на какой-то полянке. Одни тускнеют и гаснут, другие загораются, словно перекликаясь между собой – то короткими, то долгими вспышками посылая друг другу понятные лишь им самим сигналы.

Уже перевалило за полночь, но ход времени абсолютно неосязаем. Кажется, что всё вокруг уснуло, застыло в один миг, захваченное врасплох неожиданно сгустившейся мглой. Не видно ни малейшего движения, разве что редкие кустики на границе межи изредка шевелятся под порывами холодного ветра, да прямо посреди чёрного прямоугольника полей низко над землёй летит белокрылая птица. Глядя на светлое пятно, резким контрастом выделяющееся на общем фоне, можно предположить, что это невесть откуда взявшаяся в этих краях чайка, волею злодейки-судьбы заброшенная далеко от морского берега. Она притягивает внимание, но даже не столько противоречием цвета, сколько неестественностью спешных движений - в них нет той плавности и величавого покоя, присущих полёту большой птицы. Кажется, что чайка не летит, а бежит, неуклюже подпрыгивая и взмахивая переломанными крыльями, и в каждом таком взмахе сквозит безмерная боль и отчаяние. Она приближается и вот уже можно разглядеть, что это вовсе не птица, а вязаная шаль, накинутая на плечи бегущей женщины….

Она бежит уже, кажется, целую вечность. Словно налитые свинцом ноги с огромным трудом поднимаются над замёрзшими бороздами и цепляются за высокие комья. Она падает, разбивая в кровь ладони, в отчаянии скребёт онемевшими от холода пальцами стылую землю, ломая ногти о ледяные глыбы, но не обращает внимания на боль. Ей хочется рыдать – от страха, от неизвестности, порождающей отчаяние, - но нельзя. Если и без того сбившееся дыхание перейдёт в плач, она не сможет двигаться дальше. Плач заберёт последние силы, которых и так уже почти не осталось, а ещё так много надо преодолеть. Женщина в который уже раз давит поднимающийся к горлу ком, судорожно сглатывая и до крови прикусывая губу. Новая боль заставляет противный комок отступить и она снова переходит на бег. Отливающие золотом пряди некогда роскошных волос выбились из-под заколки и липнут на мокрое от пота и слёз лицо - она смахивает их руками, оставляя на лице грязные и кровавые разводы. Слёзы не остановить – они солёным потоком устремляются по щекам, оставляя извилистые дорожки на перепачканном лице и, собираясь крупными каплями над верхней губой, падают на грудь. Женщина слизывает пересохшим языком солёную влагу, дыхание сбивается и поневоле приходится остановиться. Боль в боку заставляет её согнуться пополам, но всего на несколько секунд. Больше нельзя, надо двигаться – вперёд, дальше, туда, где за лесом появятся огни города. Будь он трижды проклят! При этих мыслях новый ком подкатывает к горлу, женщина вновь судорожно сглатывает и устремляется дальше. Останавливаться нельзя, с каждой новой паузой становится всё тяжелее и тяжелее продолжать движение. Надо бежать, идти, ползти…. Хоть как, но двигаться вперёд - промедление смерти подобно…. И она бежит….

Вот уже и кромка леса. Среди вековых деревьев, в кромешной темноте будет двигаться намного тяжелее, но это ни в коей мере не способно остановить женщину. Там,

за лесом, уже совсем немного останется до города. Там, в городе, её сын, и она должна найти его как можно скорее…!

С огромным трудом взобравшись на невысокий, поросший мелким кустарником у подножия холм, Ядвига вновь упала. Сил подняться уже не осталось. Жгучая, невыносимая боль резкими волнами растеклась по груди и породила новый поток горячих слёз. Голова закружилась и единственное, что она смогла, это перевернуться на спину. Звёздное небо, словно дразня, перемигивалось миллиардами маленьких огоньков и казалось, опускалось всё ниже и ниже. Широко открытыми глазами Ядвига смотрела в самую глубь чёрного купола. Вот он уже коснулся её своим бархатным, чёрным покровом; вот уже обволакивает её лишённое последних сил тело; а теперь уже давит, словно прессом, сминая податливую плоть новоявленной жертвы…. Звуки ночной природы стали вдруг неимоверно громкими, но лишь на пару коротких мгновений. Голоса ночи пропали так же неожиданно, как и возникли, и Ядвига услышала надрывный стук своего измождённого сердца. Его последний, прощальный удар совпал с далёким преисполненным отчаяния и боли криком женщины. Вдали, на окраине поля, разбежались по сторонам яркие лучики фонариков, шаря по промозглой земле в поисках….

- Прости, сынок…, - прошептала Ядвига прямо в нависшее гнётом чёрное небо и сомкнула глаза. Ночная тьма спешно поглотила её бренное тело….

 

Экран погас и вокруг нас сквозь белоснежную завесу проступили прежние бревенчатые стены. Я обернулся к ангелу – Изабель, глядя на фотокарточки на стене, тонким пальчиком выводила какие-то буквы на ровной поверхности стола. Её отсутствующий взгляд явно указывал на то, что в данную минуту она находилась где-то очень и очень далеко как от этой самой комнаты, так и от меня самого.

- Изабель….

Я не знаю, почему окликнул её. Просто мне вдруг показалось чрезвычайно важным вывести ангела из захватившего его транса.

- Изабель…!

Моя спутница вздрогнула и перевела взгляд на меня. В глубине голубых глаз я заметил быстро уходящую тень непередаваемой словами тяжкой боли.

- Да…, прости, Марк. Задумалась что-то….

- О чём, если не секрет? – отважился я на вопрос.

- О том, как же это всё-таки глупо и вместе с тем страшно – найти себя, понять своё предназначение и тут же потерять едва обретённое….

- Ты про Ядвигу? – спрашивая, я уже заранее знал ответ. Ангел лёгким кивком подтвердил моё предположение.

- Про неё, конечно. Глядя на неё, невольно понимаешь насколько верно расхожее утверждение, что настоящим правит минувшее…

Надо признаться, я немало удивился поведению ангела. По окончании всех ранее просмотренных историй она лишь терпеливо ожидала моего вердикта, а сейчас он будто и вовсе не был нужен. Едва я об этом подумал, как Изабель, прочитав мои мысли, несколько натянуто улыбнулась и поинтересовалась.

- Что скажешь, Марк…?

Я пожал плечами, будто желая указать на бесполезность вопроса.

- А что тут говорить? Признаться честно, мне жаль Ядвигу. Действительно, очень жаль, но в то же время я не понимаю смысла её поступков. Почему она бросила сына? Почему и что помешало ей забрать малыша из приюта? Трусость, страх перед будущим – это слишком жалкое оправдание, и честно говоря, я в него не верю. Должно быть что-то ещё….

- Должно…. И было. Затаённое, глубоко скрытое внутри желание ненавидеть Поля Гассана и всё, что с ним так или иначе связано, а также откровенная ненависть к самой себе. Ведь как бы там ни было, но втайне она по-прежнему продолжала любить этого негодяя, и потому возненавидела себя за эту слабость. Но и это ещё не всё. Помимо ненависти её поступками руководило элементарное желание отомстить. Глупая, жалкая, ненужная месть человека, бессильного в своей злобе, но оттого она и выходит в свет наиболее уродливой и жестокой. Ядвига отомстила Полю Гассану через его сына, бездумно предав ни в чём не повинного ребёнка. Лишь спустя многие годы неминуемое в подобных случаях раскаяние достигло своего апогея и подвигло её на запоздалые поиски…

Я пожал плечами.

- Тогда о чём тут может быть разговор? Безусловно – она виновна.

Взгляд ангела метнулся по моему лицу и, опустившись вниз, упёрся в половицу. Задумавшись, Изабель вновь принялась чертить на столе понятные лишь ей самой буквы.

- Но ведь она раскаялась…. Разве её по настоящему искренние муки на пороге смерти не должны были подвигнуть тебя к прощению?

- А разве она этого не заслужила? – вопросом на вопрос тут же оборвал я ангела, но, заметив непритворную грусть на бледном лице, тут же поспешил хоть немного смягчить предыдущую резкость. – Послушай, Изабель…. Я не знаю, что сказал бы, окажись я на месте Поля. Не знаю, смог бы я простить Ядвигу или же нет, но…. Глядя со стороны, судить всё же легче, а вот будь я непосредственным участником…? – я на пару минут задумался, прикидывая подобный вариант. – Знаешь, мне кажется – вернее - я даже уверен, что приключись данная история со мной, я бы простил Ядвигу. Ну…, если бы она была моей матерью…. Вполне возможно, и не смог бы её что называется принять, но простить всё же простил бы…. Честно говоря, очень жаль, что она так и не встретилась с сыном. Кто знает, чем бы это кончилось…?

Увлёкшись размышлениями я не смотрел на ангела, но стоило мне прерваться и бросить взгляд на примолкшую Изабель, как оказался буквально поражён тем, что предстало перед моим взором. По милому лицу моей спутницы вовсю текли крупные слёзы. Самые настоящие капли, стекая, оставляли на бледных щеках ангела мокрые блестящие дорожки…!

- Что с тобой? – я действительно не на шутку встревожился. - Изабель, что случилось? Я обидел тебя?

- Ничего…, - Изабель попыталась улыбнуться, но улыбка вышла заметно натянутой. – Всё в порядке, Марк…, спасибо тебе….

«Спасибо…»? Но за что? Вот уж не думал, что очередная история сможет настолько растрогать пресыщенного подобными сюжетами ангела. Изабель поднялась из-за стола, и медленно обойдя вокруг, остановилась за спиной.

- Как ни грустно сообщать тебе, Марк, но наше время подошло к концу. Ты исполнил возложенную на тебя нелёгкую миссию и пора возвращаться на землю. Мне жаль, что всё так быстро закончилось, но тебе действительно пора…, - она положила ладони мне на плечи. – Помнишь Мэрдока?

Я кивнул. Разве такое забудешь?

- Меня предупредили, что он горит желанием отомстить. Каким образом, не знаю, но подозреваю, что через тебя. Например, попробует отключить приборы в больнице…. Подобное допустить - сам понимаешь - нельзя, и потому ты должен возвращаться.

Изабель погладила меня по голове и передвинулась к стене. Глядя на снимки в рамках, продолжила.

- Перед тем проститься, я должна многое объяснить тебе. Настало время, что называется открыть карты, Марк. Ты ведь хочешь этого?

Я кивнул. Конечно хочу, тем более что в последнее время в голове настырно крутился не совсем уместный, но имеющий самое прямое отношение ко всему происходящему вопрос. Не желая больше оттягивать, я обречённо произнёс:

- Меня тревожит, что вся эта возложенная на мои плечи миссия противоречит одному широко известному завету, а именно – «…не судите, да не судимы будете…».

- «…Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какой мерою мерите, такою и вам будут мерить…», - тут же подхватила и продолжила Изабель. – Не волнуйся, в нашем случае ты никоим образом не пренебрёг этой прописной истиной….

Её загадочная улыбка повергла меня в смятение. Что имеет в виду ангел, утверждая, что я не нарушал завет, хотя с её же подачки я выносил вердикты совершенно незнакомым людям?

- Не буду томить тебя, Марк, на самом деле всё очень просто. В ту ночь, когда я пришла за тобой, твоя память подверглась некоторым изменениям. Признаюсь, не без моего участия…, - заметив, что я не понимаю, что она хочет этим сказать, Изабель притворно тяжко вздохнула и продолжила. – мне пришлось устроить тебе нечто вроде временной амнезии. Проще говоря, я стёрла все твои воспоминания о прошлой жизни. Прости, Марк, но этого требовали обстоятельства….

Я совсем растерялся и в то же время начал обретать некоторое понимание. Она стёрла мою память…. Так вот почему воспоминания моей земной жизни показались мне основательно подчищенными…! Даже сейчас, силясь хоть что-нибудь вспомнить из собственного прошлого, я не мог восстановить ни малейшей картинки…. Но зачем? Немой вопрос достиг ангела.

- Сейчас ты всё поймёшь, Марк. Я говорила тебе ранее, что твои вердикты должны идти из самого сердца, поэтому всё это время ты был очищен от земной скверны, то есть смотрел на происходящее не разумом, приспособленным к земной жизни, а именно душой. И потому твои судейские решения происходили не из расчётливых выводов, обоснованных накопленным житейским опытом, а истекали из глубин твоей сущности – чистой и не знающей притворства. Ты абсолютно прав в том, что никоим образом не можешь выступать судьёй в отношении других людей, но в нашем случае ты не можешь быть повинен в осуждении, ибо судил ты… самого себя! Да-да, Марк, - прочитав на моём вытянувшемся лице крайнюю степень изумления, Изабель несколько раз кивнула, подтверждая ранее сказанное. – И Рауль, и Себастьян, и Жак – это всё ты, но в других лицах. Удивлён? Согласись – со стороны собственная жизнь выглядит несколько иначе, не правда-ли?

Сказать, что я был удивлён, значило бы ничего не сказать. Неужели подобное возможно? Неужели всё это происходит со мной? Неужели все эти люди, в чью сторону я, нисколько не усомнившись, вынес обвинительные приговоры – я сам? Память вернулась так же неожиданно и незаметно, как и пропала раньше, стоило лишь зашедшей за спину Изабель положить ладонь мне на затылок. Вместе с приятным теплом внутрь меня настойчивыми волнами возвращались горькие воспоминания моего прошлого. Вcя моя прежняя жизнь в несколько мгновений промелькнула перед глазами, но я смог отчётливо разобрать каждый отдельный кадр далеко не самого приятного фильма. Не знаю как раньше, но сейчас я остро осознал всю неприглядность собственной жизни до встречи с Изабель…. Ангел тем временем вернулся на прежнее место и сел напротив.

- Неужели это в самом деле я…? – признаюсь, я отказывался верить в очевидное. Вместе с воспоминаниями в меня вселились непритворные ощущения, такие как горечь и стыд за свои прошлые действа. Изабель кивнула.

- Плохо, что в земной жизни мы слишком редко смотрим на себя со стороны. Поверь, многие бы испытали эмоции, схожие с твоими….

Да уж, действительно, есть за что краснеть. Я вновь мысленно прогнал в воображении рассмотренные в компании ангела отрывки моего прошлого…. Всё это уже было, но теперь всё выглядит совершенно иначе. Благодаря Изабель мне представилась великолепная возможность лицезреть собственную жизнь, но уже в совершенно ином ключе, стать не участником, а всего лишь свидетелем происходящего, непредвзято взирающим на слабости человеческой натуры. В данном случае - на свои собственные слабости….

- Моя жизнь, похоже, никак не может служить примером для подражания…. Натворил, что называется, не расхлебать….

Изабель мило рассмеялась.

- Почему же? У тебя ещё полным-полно времени впереди, а поводов искупить грехи на земле предостаточно. Всё в твоих руках…. Главное – желание, Марк, но я думаю, оно у тебя появилось….

Я несколько раз кивнул, продолжая думать о своём. Что-то не вязалось в череде всех этих историй, но что… Ответ пришёл сам собой – Ядвига…! Причём тут Ядвига…? Каким образом я замешан в печальной судьбе несчастной девушки? Вопросы наваливались один за другим, и я не преминул тут же озвучить их ангелу. Изабель ответила не сразу, прошло несколько томительных минут, прежде чем я услышал её ласковый, но очень и очень грустный напев.

- Ты много раз спрашивал про мою земную жизнь, Марк….

- Так это…? Ядвига – это ты? – не сдержал я эмоций и тут же умолк, чувствуя неловкость. Изабель не обратила никакого внимания на мою несдержанность, лишь молча отвела взгляд и кивком подтвердила мою догадку.

- Прости, я не знал…. Прости, Изабель….

Я извинялся, и извинялся совершенно искренне. За то, что накануне ничуть не колеблясь вынес обвинительный приговор Ядвиге, а как теперь выяснилось – самой Изабель. Я просил прощения, но – признаюсь – в то же время сомневался в уместности подобной просьбы…. Изабель коротким жестом прервала мои излияния.

- Так и должно было произойти. Ты не должен был ничего знать, так что тебе не за что извиняться, Марк. Всё справедливо….

- И что теперь будет? – вопрос сам вырвался из моих уст. Если у меня ещё есть возможность искупить свои грехи, то у ангела….

- Ничего страшного…. Просто мне придётся на какое-то время ещё задержаться в этом измерении. Переход невозможен, пока ты не очищен от былых грехов полностью….

Что я мог сказать? Что сделано, то сделано, и вернуть вспять своё осуждение я уже не имел никакой возможности. Разве что…?!

- Изабель, мне кажется, не всё так плохо. Получается, что в твоей истории я всё же осудил постороннего человека, - ухватился я за спасительную соломинку. – Ну…, в смысле…, не совсем постороннего, а тебя…. В-общем….

Я понял, что окончательно запутался и умолк, виновато глядя на ангела.

- Всё не так просто, Марк, как ты думаешь. Ты судил Ядвигу, судил непредвзято, справедливо…. Да, я и есть та самая Ядвига Крылевская и та самая Кати Боше. Но отнюдь не посторонний человек…. Мой маленький Поль… - это ты!

Если бы сейчас надо мной разверзлись небеса я бы, наверное, был меньше ошарашен, чем этими простыми словами. Вот так чудеса…! Я смотрел на Изабель, глупо раскрыв рот от изумления и пытаясь постигнуть происходящее. Бесполезно – все мысли в моей голове разом бросились врассыпную и ухватить хоть какую-то, мало-мальски подходящую, не было ни единой возможности. Единственное, что у меня получилось, это выдавить:

- То есть ты моя…. Моя мама?

Изабель подняла лицо, и я прочитал искомый ответ в её преисполненном нежности и боли взгляде.

- Да, сынок…. Позволь мне теперь так тебя называть. Я твоя родная мать…. А Мария, чья грустная история была первой в нашем списке и в гостях у которой мы сейчас находимся – твоя приёмная мать. Хотя ещё неизвестно – кто из нас более родная….

Глядя на ангела, мне хотелось разрыдаться от нахлынувших разом чувств. Да, я действительно искал её - свою настоящую мать - много лет назад, но так и не обнаружил ни малейшей зацепки, подтверждающей её существование. Родившая меня на свет женщина словно в воду канула, и по прошествии некоторого времени я прекратил бесплодные поиски. Как оказалось, лишь для того, чтобы всё же встретиться с ней, но уже в совершенно ином мире…. Вот уж действительно – неисповедимы пути Господни…! Сейчас, сидя напротив, я не знал что мне делать. Да, мне хотелось броситься к ангелу, принять её в свои объятия, прижаться к ней, почувствовав давно искомое тепло, но невыносимое бремя прошедших откровений удерживало на месте. Я почувствовал, как защипало глаза и по моим щекам устремились непритворные слёзы горькой радости.

- Значит, мы всё же нашли друг друга….

Не знаю, почему я это произнёс. Наверное, лишь оттого, что молчание стало невыносимым, и чтобы разорвать окутавшую нас пелену неловкого безмолвия, я должен был что-то сказать. Давным-давно, в преддверии и в ходе поисков, я заготовил немало самых разнообразных речей, начиная от нежностей и заканчивая гневными обвинениями. Сейчас же я понял, что всё это вовсе не нужно, достаточно лишь посмотреть в глаза друг другу, чтобы понять все те слова, что должны прозвучать, но которые безумно трудно произнести…. И мы молчали, лишь узкая ладонь Изабель ласково гладила мою дрожащую от волнения ладонь….

Прошло немало времени, прежде чем я решился прервать застоявшуюся тишину, наполненную нежностью и грустью. Из другой комнаты послышалось сонное бормотание женщины, и, обернувшись на звук, я негромко прошептал:

- Мария….

- Ты звал её мамой…! Не надо ничего менять, сынок, она заслужила это. Мария дала тебе то, что не смогла дать я – любовь матери…. А представляешь ли ты, что такое материнская любовь? Это не чувство, а смысл жизни, Марк, ведь любить своё чадо, это значит жить им, всецело, без остатка отдавая себя на заклание во имя этой любви…. Это значит радоваться и страдать вместе с ним только во много раз сильнее, зачастую отвергая собственную жизнь на благо его настоящего и будущего…. Это значит быть бесконечно счастливой, когда он рядом, и сходить с ума во время разлуки; преподносить ему всю свою нежность и внимание, оставляя себе самой лишь жалкие крохи, и в то же время радоваться подобной несправедливости, принимая её как должное…. Быть матерью – это значит сердцем чувствовать всё, что происходит с твоим чадом и ликовать вместе с ним, или же, в случае опасности, бросив всё и презрев любые преграды, устремляться ему на помощь, желая лишь одного - любой ценой отвести от него надвигающуюся беду, оградить его…. Я ничего этого не смогла…. Прости меня, пожалуйста, сынок….

Я поднял взгляд на…. Могу ли я называть Изабель мамой? Должен ли я теперь так называть её?

- Зови меня, как и раньше – Изабель. В этом мире мы уже не родственники, а потому не терзай себя сомнениями, - она улыбнулась – робко, нежно, будто смущённо, и кивком указала на соседнюю комнату. – Сходи к матери, побудь немного рядом. И попроси прощения….

- Но она же спит? – усомнился я в целесообразности предложения.

- Спит, но всё равно почувствует. Вот увидишь…. Ступай….

Я неуверенно поднялся из-за стола и сделал шаг по направлению к спальне. Не будет ли обидно Изабель видеть, как я прошу прощения у другой женщины? Занятый подобными мыслями я не заметил, как ангел сделал лёгкое движение рукой и в тот же миг на меня водопадом обрушились пережитые в детстве чувства и эмоции, притупившиеся и вовсе забытые по прошествии лет. Я почувствовал, как переполняюсь радостью встречи, нежностью, лаской и, несомненно, самой что ни на есть искренней любовью к этой женщине, которую я много лет звал мамой. Отбросив последние сомнения, я устремился в спальню. Мария спала, лёжа на боку и сложив руки подле лица. Некоторое время молча взирая на до боли знакомые да и – что там говорить – родные черты её безмятежного лица, я ощутил как моё сердце переполняется нежностью. Опустившись на колени, я провёл ладонью по бледным, испещрённым голубыми ручейками вен и множеством мелких морщинок натруженным рукам. Дыхание спящей сбилось, она на мгновение притихла и вдруг чуть приоткрыла ресницы. Я испугался, и хотел было отдёрнуть руку, но почему-то остановился. Близоруко прищурившись, Мария смотрела прямо мне в лицо. Неужели видит? Но этого не может быть…! Как оказалось – может. Лёгкая печать улыбки тронула губы женщины, она разомкнула руки и взяла мою бесплотную ладонь. Поднеся её к губам, ткнулась кратким поцелуем и сквозь сон тихо прошептала: « Марк…. Я знала, что ты вернёшься, сынок….». Её веки сомкнулись и, спустя мгновение, я понял, что женщина вновь уснула. Ничего не изменилось, разве что спокойная счастливая улыбка замерла на губах спящей. Чуть помедлив, я высвободил руку и, нежно погладив Марию по голове, вернулся к Изабель, которая также встретила моё появление улыбкой.

- Как только смогу, обязательно приеду к ней, - отвечая на немой вопрос ангела, твёрдо произнёс я. – Обязательно приеду, обещаю.

Изабель удовлетворённо кивнула и поднялась.

- Нам пора, Марк, - перехватив мой удивлённый взгляд, добавила. – Пойдём, напоследок встретим рассвет…. На прощание, как говорится….

Мы покинули уютной домик Марии и медленно поплыли вдоль дороги к очертаниям далёких холмов. Так же как и в первый раз от нас испуганно шарахались в стороны бродячие коты и поджимали хвосты собаки, также вокруг звенела натянутая непроницаемым куполом тишина, также светили далёкие звёзды в бархатной глубине ночного неба. Всё так же, и в то же время совершенно иначе….

Я не знаю, как объяснить свои ощущения, не знаю, какими словами донести всё то, что происходило внутри меня в эти последние минуты нашего с ангелом путешествия. Меня буквально выворачивало наизнанку от всеобъемлющего счастья, от безудержной любви ко всему живому на земле и в небе, от опьяняющей радости, что всё вокруг вновь стало таким родным и милым сердцу, как много-много лет тому назад, в моём беззаботном детстве. Я ликовал в преддверии возвращения в своё бренное тело уже заранее зная, что буквально с первых минут своего нового земного бытия начну новую жизнь, и она будет не в пример прошлой, отягощённой многочисленными ошибками и разочарованиями. Отныне всё будет иначе….

- Не сомневаюсь в этом, Марк, - Изабель так же как я счастливо улыбалась. Мы достигли самого высокого холма и опустились на высокие, сочные стебли травы, обратив взгляды на далёкое зарево, разгорающееся на горизонте. – Ты помнишь, что сегодня твой день рождения?

Ну, надо же, а ведь действительно…! Я рассмеялся, тем самым сознаваясь в собственной оплошности. Не знаю почему, но подобное совпадение меня позабавило. Изабель вторила моему смеху мелодичным перезвоном. Едва мы успокоились, как она вновь перевела взгляд на горизонт и тихонько, словно страшась нарушить эти последние минуты предутренней тишины, заговорила:

- Хочу попросить тебя, Марк. В будущем не забывай хоть изредка встречать рассвет. Хоть раз в году, на свой день рождения. Ты ведь – я уверена – даже не представляешь, как приятно встречать рассвет даже не столько нового дня, сколько нового года твоей жизни. Попробуй, и ты почувствуешь, как с восходом солнца твоё сердце наполняет сонм самых радужных надежд и ожиданий; как твоя душа купается в благостном рассвете новой вехи твоего земного бытия; как твоё тело наливается силой, которая поможет тебе воплотить эти самые ожидания в жизнь…. И хоть раз в году поблагодари Бога за то, что ты есть, что когда-то родился и вырос, что продолжаешь свой путь, оставляя след на земле…. И не скупись на благодарности, сынок, поверь – оно того стоит…!

Я склонил голову и поднёс ладонь к левой стороне груди в безмолвной торжественной клятве.

- И ещё…. Не забывай про Марию, очень тебя прошу. Запомни – нигде больше ты не найдёшь любви столь искренней и самоотверженной, как в сердце матери. А разве есть что-либо дороже и волнительней, чем любовь, подобная тёплому солнечному свету в промозглом мраке бытия? А потому не стыдись ответить взаимностью, тем более что любовь к матери поистине свята и должна являться непреложной истиной для любого человека. Послушай меня – открой своё сердце, и ты будешь обязательно вознаграждён стократ больше, нежели отдашь сам….

Я вновь прижал ладонь к груди. Из-за горизонта начал медленно выползать яркий диск, метр за метром простирая по дремлющей земле свои ласковые лучики.

- А теперь тебе пора, Марк…, - ангел провёл ладошкой мне по голове и я почувствовал прикосновение – лёгкое, словно запутавшееся в волосах дыхание свежего ветерка. – Тебе пора….

Я поднялся и посмотрел в сторону восходящего солнца – я отчётливо осознавал, что мой путь лежит ему навстречу. Ангел поднялся и замер рядом.

- Я всегда буду помнить тебя, Изабель…, - хотелось добавить ещё что-нибудь тёплое и ласковое, потому как должен признаться – расставание с ангелом, оказавшимся моей матерью, стало мне, безусловно, в тягость, но как нарочно все слова разом бесследно сгинули. – Мы ещё встретимся…?

Изабель долгим, грустным взглядом окинула меня с головы до ног и печально улыбнулась.

- Всё в руках Господа нашего, Марк…. А пока – прощай….

- Прощай, мама…!

На бледном лице ангела я отчётливо увидел нежную, по-настоящему счастливую улыбку….

 

Эпилог

 

Через пару дней меня выписали из больницы и я вернулся домой. Врачи не уставали удивляться моему неожиданному возвращению на грешную землю и тому, насколько быстро я пришёл в норму, и пытались найти хоть какое-то разумное объяснение моей неожиданной болезни. Её истинные причины я - по понятным соображениям – хранил при себе, не имея ни малейшего желания переехать в другую, более несимпатичную клинику. Как бы то ни было, через пару дней они вынуждены были меня отпустить, и я сразу поспешил домой. Первый сюрприз ожидал меня на подходе к своей съёмной квартире, а именно – на лестничной клетке этажом ниже. Неожиданно столкнувшись с хозяйкой, я даже несколько растерялся, потому как решил, что она вновь будет требовать возвращения долга, но беспринципная и – как я считал ранее – бессердечная тётка вдруг рассыпалась в радостных излияниях по поводу моего скорого выздоровления. Более того, она даже предложила отложить оплату комнаты на месяц, что называется – до лучших времён. Изумлённо поблагодарив её, я побыстрее устремился наверх, не желая рисковать и ждать, пока она передумает.

Едва войдя в квартиру, я гордо прошествовал к письменному столу и смахнул пыль с печатной машинки. В тот же день, по прошествии нескольких часов усиленной работы, прерываемой лишь на то, чтоб заварить себе кофе, я закончил свой роман. Чем…? Признаюсь, находясь под незримым впечатлением недавно произошедших со мной событий, я попросту отпустил своего героя восвояси. Проще говоря, предоставил ему возможность всё начать с начала, как говорится – с чистого листа…. А как иначе я мог поступить…? Финальную часть романа я придумал ещё лёжа в больнице и теперь, ничуть не сомневаясь в правильности выбранного пути, лишь перенёс на бумагу неоднократно взвешенные мысли, с чувством выполненного долга поставив заключительную жирную точку. Не знаю, что ждёт впереди мою первую книгу, но сам я остался крайне доволен результатами собственного труда….

Оставшаяся половина дня прошла в будничной суете. Прогулка в магазин, приготовление ужина, собственно - сам ужин с бутылочкой лёгкого белого вина. Кстати сказать – деньги на всё это пиршество мне ссудила моя пресловутая домовладелица….

Поздно вечером, покончив с делами насущными и отложив на завтра ещё невыполненное, я накинул свой потёртый замшевый пиджак и выбрался на улицу. Зачем? Признаюсь, с того момента, как я очнулся на больничной койке, окутанный словно паутиной всевозможными трубками и проводками, и по сию секунду, я неотступно предавался одни и тем же мыслям. Вернее даже будет сказать – одной-единственной. Является ли всё произошедшее со мной правдой или же это всего лишь затянувшийся и отчётливо отложившийся в памяти сон? Я не знал, как можно подтвердить или же опровергнуть свои внутренние колебания, но чувствовал, что должен хоть что-то делать на пути к постижению. Именно поэтому в первый же вечер я оказался на той самой улице, где мы с Изабель прогуливались в многоликой толпе ангелов…. Неспешно вышагивая вдоль тротуара к останкам нерабочего фонтана, я непрестанно оглядывался вокруг. Безлюдные, тёмные подворотни и совершенно пустая, поглощённая вечерними сумерками улица окружали меня. Никого…, но в то же время…. не знаю, может это было всего лишь какое-то болезненное наваждение, но я всё время ощущал чьё-то незримое присутствие рядом с собой. Пару раз, не удержавшись, даже окликнул шёпотом:

- Изабель….

Лишь тишина отходящего ко сну города служила мне ответом. Не знаю, к чему я стремился, но, стараясь не обращать внимание на нелепость собственных действий, я по прежнему упрямо шагал вперёд. Я чувствовал, что должен это делать, хоть и не знал по какой причине. Уже подходя к фонтану, услышал далёкий звук автомобильного двигателя. Вскоре меня обогнал роскошный лимузин, за рулём которого – как я успел разглядеть – восседала красивая девушка лет двадцати пяти. Остановив машину метрах в пяти передо мной, она открыла окно и, высунувшись, неожиданно предложила:

- Вас подвезти?

Я замялся – собственно говоря, мне даже ехать-то некуда, но отказаться, когда предлагает такая красавица, было свыше моих сил. Переборов смущение, я быстро кивнул и назвал довольно-таки отдалённую от этих мест улицу.

- Садитесь, - она потянулась через сиденье и открыла соседнюю дверь. Оказавшись в салоне, я быстро окинул взглядом добрую самаритянку. Бесспорно красивая, даже шикарная представительница так называемых высших слоёв общества. Странно, но черты её милого даже под слоем косметики лица показались мне удивительно знакомыми…. Кто она, и что делает одна на пустынных улицах в преддверии ночи?

- Не подумайте ничего такого…, обычно я не останавливаюсь, да и вообще стараюсь объезжать подобную глушь, но сегодня…, - она неуверенно пожала плечами и на секунду повернувшись, смущённо улыбнулась. Не поймите меня превратно и ни в коем случае не примите как какое-то постыдное предложение, но стоило мне вас увидеть, как я вдруг поняла, что мне очень важно с вами познакомиться…. Вы понимаете? Простите, я, наверное, говорю глупости….

- Нет-нет, что вы? Всё в порядке, - я взмахнул руками и, обратив взгляд в небо через лобовое стекло, улыбнулся. – Я - Марк….

- Катрин.

Снова милая, несколько смущённая улыбка.

- Вы совершенно одна, на незнакомой улице, в столь поздний час…. Почему, если не секрет?

Девушка повела плечиками.

- Иногда хочется отдохнуть от суеты, забыть на время все будничные проблемы и даже просто побыть наедине с собой…. Вам незнакомы подобные желания?

- Очень даже знакомы, - я не лукавил. Кому, как не мне, ведущему главным образом ночной образ жизни в компании пишущей машинки, знакомы подобные ощущения. – Признаюсь, именно поэтому я предпочитаю это время суток любому другому. А вы, Катрин, вы, наверное, тоже любите ночь?

Она несколько затянула с ответом, но, когда всё же заговорила, я глубоко поразился её простым на первый взгляд словам.

- Скорей наоборот. Раньше любила, пока однажды ночь не принесла за собой страшную боль невосполнимой утраты и тяжкую печать вынужденного одиночества…. Не спрашивайте почему, это очень долгая и очень грустная история.

Пока она объяснялась, перед моими глазами, будто наяву предстала хорошо знакомая печальная картина – большая, двуспальная кровать посреди шикарно обставленной спальни, молодая, мирно спящая девушка и рядом с ней принявший медленный яд пожилой мужчина, неотрывно следящий за равномерным движением большого бронзового маятника напольных часов…. Я вспомнил слова Изабель: «Пройдёт время, и она встретит другого и также полюбит его. Вернее – по-другому, не через боль и страдания, а тихой, умиротворённой любовью. Родит двоих детей – мальчика и девочку…». Значит ли это, что наша встреча была предуготовлена свыше, и мы с ангелом неспроста оказались в ту трагическую минуту свидетелями столь памятной драмы? А если всё именно так, как я думаю, то получается что….

- Вы знаете, я уверен, что у нас впереди много времени! - не в силах сдержать счастливую улыбку, твёрдо произнёс я, обращаясь к девушке и, незаметно высунув руку в приоткрытое окно, помахал в распростёртый над спящим городом купол тёмного неба. Мне показалось, или кто-то действительно дружески хлопнул по моей ладони в ответ маленькой, узкой ладошкой…?