…Ее грубо втолкнули в проем и со смачным лязгом ригелей заперли дверь, ведущую в палату с мягкими стенами... В маленькую форточку прямо под потолком, проникали солнечные лучики и падали на грязного цвета бежевый пол... Она лежала на нем расплывшись в улыбке с блестящими от удовольствиями глазами, подергивая пальцами левой руки, которую эти лучи согревали по весеннему теплым светом... она чувствовала запах только что скошенного газона и от этого, катаясь по полу как кошка, плакала и смеялась одновременно... В эту узкую амбразуру к свободе проникали звуки снаружи: пение птиц, иногда назойливый треск газонокосилки и всегда неумолчный шум близкого шоссе, как бы добавлявший урбанистический штрих в эту пасторальную звуковую картинку, словно постоянно предупреждая, напоминая... О чем-то... ...О чем?... О том, как еще вчера она бегала босиком по этой еще не скошенной траве, на которой ярко блестели капельки дождя. Они, казалось, излучали тысячи огоньков согревающих взор, на фоне зеленой, пахнущей свежестью травы... Но, прикасаясь к ним кончиками пальцев, делая каждый следующий шаг, эти огоньки обжигали ее ледяными уколами, и кажется вот оно счастье... Вот оно «зашифровано в самых обычных вещах», а теперь нет уже этой вчерашней травы, они ее убивают и она беззащитна, она покорно ложится на землю, испуская последний дух, насыщая улицу своим запахом смерти! А это понимает только та, которая сейчас по ту сторону бетона и решеток... ...Только она слышит крик, крик, который другим слышится влажным треском перемалываемых стеблей на лезвиях этой бездушной машины... Она слушала, как медленно проползает эта штуковина под окном, вышвыривая в одну сторону шелестящий изумрудно-салатовый поток, а в другую выплевывая синий дым... Этот сладковатый аромат выхлопа напоминал ей о Городе... Именно туда устремляется шоссе и еще множество дорог, сплетающихся в причудливый узор переулков, улиц, проспектов и площадей, вьющихся от его окраин, ощетинившихся скелетами новостроек, до самого Его сердца... В трудные минуты ей хотелось вырваться из Его стен, избавится от нескончаемого гула тысячи голосов и ощутить бархатную зелень луга, мягкое касание ветра и бег реки по камням.... Но потом, словно всплывая из самых глубин души, возникало непреодолимое желание вернуться, вернуться в Город и снова втиснуться в Его жесткие рамки норм, правил, приличий; почувствовать Его крепкие объятия асфальта, стекла и брусчатки... Почему, черт побери?! Почему?! ...Она не понимала, почему внутри нее паразитировало это желание... Именно желание... Почему, черт побери?! Почему это была не страсть?! Ведь страсть имеет свойство угасать, как и все живое, как все то, что создано не только природой, но и человеком... Как график функции она возрастает в точке «пи на четыре» и угасает в «два пи»... Но это было желание, разрастающееся как сорняк, его можно было подавить, обрызгав химикатами, но невозможно полностью уничтожить - оно возрождалось снова и снова! Тот, кто считает что «вся жизнь игра», непременно согласится - именно желание заключило ее в кукольный домик из бетона, решеток и холодных стен... * * * Но что же делать, как вырваться отсюда? Ведь должен быть какой-то способ... Пружинисто вскочив с пола, она кинулась к двери и замерла вблизи нее, коснулась шершавой серебристо-серой поверхности, разглядывая ее, будто пытаясь что-то на ней прочесть. Затем, словно высмотрев какой-то совет на бессмысленном рисунке синтетической обивки, она легонько стукнула по ней, потом раз, сильнее, еще раз, еще раз... Удары слились в барабанную дробь, в давящий гул, в крик... Или это кричала она сама? Внезапно дверь распахнулась, ее обдало светом, и, осев на пол, она заворожено смотрела, как в комнату мягко впорхнули две громадные белые бабочки. Они медленно кружили вокруг нее, издавая низкие успокаивающие звуки. Вдруг откуда-то из-под крыла одной бабочки выскользнула маленькая, белая... Фея? Или стрекоза? Существо неспешно порхало на уровне лица и она, улыбнувшись, протянула руку, чтобы дотронуться до него... Неведомое создание ласково коснулось ее запястья, скользнуло вверх по руке и неожиданно вонзило в нее короткое, ртутного блеска жало. Все вокруг помутнело, словно погружаясь в туман и яркой вспышкой у нее в голове понеслась мысль, тут же тускнея и облекаясь в терпкую, будто от слез, детскую обиду... «За что....... За что?» Лежа на полу, она уставилась в потолок, цепляясь взглядом за трещины вокруг торчащего из бетона провода от лампы... «И кому она мешала? ...Хах, а главное ведь умудрились же дотянуться ...» - еле слышно бормотала она себе под нос, пытаясь как можно дольше не засыпать... Пустые взгляды, еле связанные в одно предложение слова, смех сквозь слезы и царапание ногтями ноги были бессмысленным оружием против снотворного... В этом неравной борьбе она всегда оказывалась побежденной, но каждый раз она пыталась сражаться... Будто бы у нее получится... О, как же она не хотела засыпать... Она знала что, снова увидит во сне его, снова почувствует это обманчивое тепло и ложную нежность, напечатанных возможно даже самым хладнокровным человеком, слов, кричащих с афиш и плакатов с рекламой... После ей будет плохо от этой неразделенной иллюзии... Но уже поздно, ее глаза медленно закрывались, а губы продолжали что-то шептать... Ей начало казаться, что шепот срывается не с ее губ, что это вообще не шепот, а мягкое шуршание мокрой мостовой под колесами машин, и как раз оно нашептывает что-то на грани слышимости, что-то трудноуловимое и вместе с тем важное. Не в силах больше сдерживаться, она открыла глаза…. Улица… Освещенная теплым желтым светом фонарей, и в то же время скрытая под полупрозрачной кисеей моросящего дождя. Медленно ползущие в обе стороны автомобили, огни вывесок, словно маленькие бесформенные звезды, и люди… Бесплотные, серые тени, скользящие вокруг; иногда от них доносились обрывки разговоров и смех, тут же заглушаемый висящей в воздухе влагой. Подняв лицо к небу, она почувствовала мягкие касания капель, казалось, они возникали не где-то там, в вышине, а совсем недалеко от земли, уже под светом фонарей. Чуть улыбнувшись, она крепче сжала его руку и не торопясь, двинулась вперед по улице. Ей было хорошо и спокойно, они шагали среди людского потока, но звук мокрой мостовой под колесами машин начал становиться сильнее, наверное, от того, что проезжая часть приблизилась к тротуару, до этого отделенная полосой газона с неясными силуэтами деревьев. Навязчивый звук не давал ей покоя, она старалась не вслушиваться, но шелест снова стал шепотом, сначала неразличимым, а потом сложившимся в одно-единственное слово: «берегись»… «Берегись»? Но чего? Ведь опасаться совершенно нечего, это обычная вечерняя прогулка, каких с ним у нее было великое множество… Стоп! С ним? С кем это «с ним»!? Резко повернувшись, она вгляделась в своего спутника… И смогла увидеть только его руку… Все остальное, свет фонарей будто старательно огибал, старался стечь вниз, формируя при этом сгусток тьмы. «Кто ты?» - спросила она, и, не дожидаясь ответа, поспешно вырвала свою руку из его ладони. «Кто ты?» - крикнула она, испуганно пятясь в сторону дороги, осознав, что все это время шла рука об руку с темнотой. «Кто ты?» - крикнула она в третий раз, пытаясь хоть за что-то уцепиться взглядом, но перед ней парило облако тьмы, ничем не напоминавшее человека. Помедлив секунду, она рванулась прямо через улицу, игнорируя истошный вой автомобильных сигналок, визг, тормозов, звук бьющегося стекла и скрежет металла. Страшный удар в бок отбросил ее на землю. Лежа на дороге и не имея возможности пошевелиться, она с ужасом смотрела на приближавшуюся машину, та уже начала тормозить, но слишком поздно, тем более на мокрой дороге… Внезапно рядом раздался лязг и она с криком подскочила на кровати… На кровати? Вместо неба – белый потолок с весело скачущими по нему солнечными зайчиками, вместо улицы – знакомая палата, которая сейчас вдруг показалась ей очень уютной, а на тумбочке рядом – поднос с опостылевшим уже завтраком, а лязг… Просто ложка задела стакан… Поднявшись с койки, она подошла к окну и стала бессмысленно глядеть в сад, прихлебывая прозрачный чай почти без сахара и поглаживая теплые, нагретые утренним солнцем прутья решетки, ощетинившиеся облупившейся краской… * * * День постепенно перетекал в вечер, и воздух был каким-то тяжелым, даже вязким, хоть и не было жарко. Казалось, что стены палаты медленно, но верно сдвигаются, и оконная решетка на фоне неба добавляла последний штрих в ее настроение, навевая ассоциации с птичьей клеткой. Весь сад притих, будто чего-то ожидая. Целый день ждала чего-то и она, то сидя у окна, то лежа на кровати и бездумно глядя в потолок. Что-то должно было прийти, что-то должно случиться… Сегодня, да-да, именно сегодня… Она чувствовала, что где-то в глубине души созревает какая-то идея, скользкая как змея, которую не ухватишь, чтобы осмыслить, понять… Тихий звук с улицы прервал ее старания, он напоминал тот шепот из сна, он снова что-то пытался сказать ей. Она быстро оказалась у окна: ветер, сначала ласково касаясь листвы, постепенно набирал силу. Он дул не слишком сильно, но осина напротив окна палаты уже трепетала вовсю, и она ощутила такое же трепетание внутри себя, яркое, острое чувство радостного нетерпения. Ветер крепчал, и из-за верхушек деревьев показалась темно-синяя грозовая туча, виновница затишья, длившегося все это время. Выпростав свое тело из-за деревьев, туча расположилась на всем небе, ветер стих окончательно и все вокруг затопили тускло-серые сумерки. Внезапно верхняя часть облака озарилась изнутри лиловатым светом, и в этот момент она поняла тот шелестящий шепот ветра, поняла, чего так долго ждала… БЕЖАТЬ! БЕЖАТЬ НЕМЕДЛЕННО! Охваченная восторгом, она закружилась по комнате в каком-то диком танце, с грохотом отлетел в угол стул, за ним, колыхаясь, словно огромный скат, отправилось одеяло… ДА, ДА БЕЖАТЬ! И НИКТО НЕ ПОЙМАЕТ! И НИКТО НЕ ПОЙМАЕТ! И НИКТО… «Но как?» - прозвучал строгий бесстрастный голос, казалось исходивший из угла, где лежал накрытый одеялом стул. Резко остановившись, она сердито глянула туда: скомканное одеяло походило на морщинистое лицо с узкими щелками глаз и кривой щелью рта. «Ну, и как же ты собираешься отсюда бежать?» - будто ехидно вопрошало оно. Этот холодный голос рассудка немного успокоил ее пыл, и она задумчиво шагнула к окну и подергала решетку, но та крепко держалась в проеме, да еще уколола ее чешуйками краски. Отойдя от окна, она опустилась на пол и, подперев щеку, уставилась в стену… «И правда, как?» Тут из коридора сквозь мягкую обивку двери донеслись шаги, звон посуды, скрип несмазанных роликов. «Ну конечно! Время ужина!» Вскочив, она прижалась к стене, рядом с дверью. Звуки раздавались все ближе и ближе, теперь к ним примешивались поскрипывания дверей, щелчки и скрежет замков. Вот шаги прозвучали совсем рядом, залязгали замки ее двери, дверь медленно поползла в сторону, вспарывая золотистым клинком света сумерки в палате... Рванув дверь на себя, она выпрыгнула наружу, оттолкнув нелепое пухлое тело в грязно-белом халате и ловко обогнув странную конструкцию на колесиках с дымящейся кастрюлей наверху, она бросилась бежать по коридору. Вслед ей долетел какой-то неясный вопль, но она уже была на лестнице. «Вниз, быстрее вниз». Два пролета, и впереди замаячила серая металлическая дверь, которая, (вот удача!), была приоткрыта, а за ней виднелась зелень кустов. Миновав последние ступеньки, она всем телом у стремилась к спасительному выходу, как вдруг налетела на что-то белое, мягкое, но прочно стоявшее у нее на пути. Подняв глаза, она встретилась взглядом с другими глазами, маленькими поросячьим глазками, злобно взиравшими на нее сверху вниз. Испуганно подавшись назад, она попыталась проскользнуть мимо, но в плечо вцепилась могучая рука с блестящей цепочкой на запястье; одна, затем другая рука словно попали в кандалы, а в спину уперлось колено, прижимая ее к стене. «Держу!» - проревел у нее над ухом голос, обдав ее дикой смесью запахов лука и табачного дыма. Все рушилось, все было бессмысленно, лестница уже сотрясалась от близкого топота множества ног. Но тут ее лица коснулся легкий холодок, струившийся из двери. «Ну нет, меня никто не поймает!» - она рванулась вперед к двери увлекая за собой эту тушу, тщетно пытающуюся ее задержать. Уже у самой двери она, вдохнув свежего воздуха, без труда вырвала свои руки из хищных лап и очутилась в саду. Бетонная дорожка больно била по ногам, каждая ее неровность ощущалась всем телом; впереди послышался окрик, и она кинулась с дорожки в кусты, вблизи оказавшиеся крапивой. Лицо и руки горели огнем, отчаянно ныл ушибленный палец на ноге, и ей стоило огромных усилий, чтобы этого не замечать. Торопливые шаги и громкие крики приближались, пришлось затаиться и отползти дальше, в обжигающую чащу. Сзади доносился хруст ломаемой крапивы и проклятия, преследователи были все ближе. Поднявшись, она снова побежала, казалось эта пытка никогда не кончится, но в этот момент она выбралась на старую, поросшую травой сквозь трещины в асфальте, аллею. Забор был уже в двух шагах, но по его верху тускло, поблескивая в темноте, вилась в три ряда колючая проволока… «Что, неужели все???» - промелькнуло у нее в голове. Она приблизилась к забору, и тут на краю дорожки заметила странный темный, темнее померкшего неба, вытянутый силуэт. Она неуверенно двинулась к нему, пытаясь разглядеть, что же это. Силуэт оказался старым фонарем, поставленным здесь, наверное, еще тогда, когда разбивали сад. Подойдя, ближе она коснулась его шершавой поверхности, ощутив обожженной кожей приятный холодок чугуна. Тонкий, изукрашенный помпезными завитушками, стебель фонаря поднимался из массивного основания, с криво висевшей на одной петле дверцей, на которой были выбиты цифры «1953». Почти у самого верха, где кончались украшения и болтался пустой плафон, нелепо торчал заржавленный флагшток на три флага. Совсем забыв о погоне, она стояла, зачарованно глядя на эти безвкусные украшения, так ладно ложившиеся в руки … Она не успела даже что-то подумать, ее тело сразу все поняло, не сочтя нужным уведомить хозяйку. Она очнулась только у самой верхушки столба, упираясь ногами в ненадежный, звонко похрустывающий флагшток. Фонарь возвышался над забором, но до него было все же далековато и она, было, заколебалась в своей затее, но тут из зарослей, чертыхаясь, выбрался один из ее преследователей, и это решило все сомнения. Оттолкнувшись от столба, она легко перепорхнула через забор и приземлилась по ту сторону. Едва коснувшись земли, она ринулась прочь от замшелых плит забора в лес, все дальше и дальше. Лишь отбежав на порядочное расстояние, она поняла самое главное: она больше не в клетке, птица вырвалась на волю… * * * ..Она бежала вперед без оглядки ...Бежала пока не поняла, что уже оторвалась, да и бежать было дальше некуда... Состояние аффекта прошло и боль в ногах дала о себе знать... она упала на траву и лежала холодных объятиях зелени леса свернувшись в клубок, пытаясь ухватить пальцами травинки... Внезапно ее, в ссадинах, лохматую, растрепанную с разорванным халатом, но счастливую охватила грусть, сжав ее сердце своей крепкой рукой... И из глаз потекли слезы... Горькие... Она хотела закричать, но не смогла издать ни единого звука… Она кричала про себя... Перед ее глазами вновь появился ОН... И она не понимала реально ли все это... Возможно, она прекрасно понимала, даже знала, что реальность, ведь ее левая нога не давала ей забыть, что она не спит... Но ей очень хотелось, что бы это был сон... Словно комариным укусом реальность вонзилась короткой, вибрирующей иглой под кожу. Морок пропал, вокруг был лес, казалось бесконечный, дышащий тысячью незнакомых запахов, едва различимый в догоравшем за кронами деревьев свете зари. В душу начал закрадываться страх, он струился меж стволами деревьев, втягивался в легкие, затуманивал сознание… Она вскочила и снова бросилась вперед, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья, ломая кусты и увязая в траве… Страх продолжал следовать за ней, теперь уже как хищник, ожидающий когда же его жертва обессилит вконец и ей можно будет вцепиться в глотку… Она все сильнее ощущала его сверлящий взгляд, и, не выдержав, обернулась, но тут же под ногу попалась ветка и она, запнувшись, упала в какую-то канаву, заполненную вонючей, застоявшейся водой. Обнаружив себя невыносимо грязной и мокрой, она испустила крик ярости и отвращения, окончательно изгнавший страх. Едва не плача от злости, она на четвереньках выбралась из канавы, и тут, выхватывая из темноты деревья, впереди вспыхнули два ярких пятна. Она замерла, но пятна сместились вправо и пронеслись мимо, оставив после себя угасающий шелестяще-шуршащий звук и сладковатый запах выхлопа. Догадавшись, что это, она рванулась вперед, продралась через кусты, и выбежала на дорогу… Сине-серой змеей с белым пунктиром на спине дорога, причудливо выгибаясь, выныривала из белеющего слева березняка, пересекала небольшую поляну, с одного края которой расположилось болотце, куда и вела злополучная канава, и снова ныряла в лес. Немного постояв на обочине, она, чуть поколебавшись, двинулась вправо по дороге, сняв тапочки и чувствуя босыми ступнями шершавые, но ласковые прикосновения, еще хранившего дневное тепло асфальта… Она медленно шла по обочине, глядя себе под ноги, время от времени считая шаги, сбиваясь и начиная считать снова. Грозовая туча, которая было ушла, вернулась и щедро поливала все вокруг. Машины, проносившееся мимо, обдавали мелкой водяной пылью, но она ничего не замечала, все шла и шла вперед, будто это стало смыслом ее жизни. Дорога вскоре влилась с шоссе, шум которого она слышала сидя взаперти. В воздухе чувствовался запах выхлопных газов, машин стало больше настолько, что вдали их огни сливались в желто-красную ленту, уходящую за горизонт. Неожиданно накатила усталость, ноги гудели, словно струны, куда-то делся тот яростный запал, который помог вырваться ей из заточения. Еще немного и она рухнет в пожухлую траву, обильно нафаршированную мусором. Задев ногой старую покрышку, она пошатнулась и наконец оторвала взгляд от земли и увидела что от шоссе отходит прямая дорога, с какими-то непонятными цифрами и полосками по краю, очень напоминающая линейку. С облегчением повернувшись к шоссе спиной, она снова углубилась в лес. Шум позади постепенно смолк, заглушенный мокрой листвой, тишину нарушало лишь хлюпанье промокших насквозь тапочек, явно не приспособленных к таким испытаниям. Несколько десятков (а может сотен?) шагов, и впереди, сквозь поредевшие деревья, забрезжили огни какого-то поселка. Его дома, старые и новые, теснились по обе стороны дороги, красными пятнами стен проглядывали меж деревьев, словно обломки кирпича, рассыпанные в высокой траве и террасами взбирались на небольшой холм, увенчанный коричневым грибом водонапорной башни. Поняв, что не сможет больше сделать ни шагу, она сошла с дороги, присела прямо на мокрую траву и обняла ствол раскидистой липы, заботливо прикрывшей ее от дождя… * * * Сколько она просидела под деревом – неизвестно. Часов у нее не было, да и время она делила только на день и ночь. Отчужденность от происходящего постепенно покидала ее, уступая место менее возвышенным ощущениям. Напитавшиеся водой тапочки гирями оттягивали ноги, промокший насквозь халат отлично проводил холод и налетевший откуда-то ветерок казался обжигающе ледяным. Не заметив в темноте колдобину, полную воды, она наступила туда, провалившись чуть ли не по колено. Ругнувшись, она быстро выдернула ногу и окончательно промокший тапочек слетел с ноги, мокрой рыбиной шлепнувшись на асфальт. Что-то бормоча, она пыталась разглядеть в полумраке этот злополучный тапок. Неподалеку послышался звук двигателя и дорогу осветили фары, тем самым, выдав местоположение этого гнусного предмета обуви. Она схватила его и принялась напяливать на ногу. Размокший тапок упорно не хотел надеваться она со злостью швырнула его в ту сторону, откуда приближалась машина, а сама пошла в сторону поселка. Она не видела, как автомобиль вдруг странно завихлял на дороге, и заметила его только когда клаксон взревел у нее за спиной. Резко обернувшись, она, как в том сне, оступилась и упала, открыв рот в беззвучном крике смотрела, как на нее надвигаются две пары фар. Взвизгнув покрышками, автомобиль остановился всего в метре от нее. Скрежетнула дверца и из машины вышел мужчина. Свет бил ей в лицо и был виден только силуэт. Бурча себе под нос, он силился схватить какой-то предмет на лобовом стекле, но ему мешали мечущиеся из стороны в сторону дворники и он, чертыхнувшись, нырнул в салон и выключил их «….Ну это уже просто ни в какие ворота…» - донеслось до нее. Под ноги ей был брошен ее тапок, а вслед за ним так же небрежно были брошены слова: «Блин, накурятся и шляются где не попадя! Стрелять таких надо!» Сказав это мужчина задержался на секунду, словно вглядываясь в ей в лицо, потом махнул рукой и сел в машину. Сердито взрыкнув, автомобиль обогнул ее, все еще сидящую на дороге и укатил в сторону поселка. Поднявшись на ноги, она долго смотрела вслед удаляющейся машине, то вспыхивавшей в свете фонарей вишневым блеском, то нырявшей в темноту. Почему он задержался, глядя ей в глаза? Ведь он точно глядел ей в глаза! Не преставая думать об этом, она не заметила, как вошла в поселок. Несмотря на поздний час, на улице было много людей. Все куда-то спешили по своим делам, разговаривали, смеялись, некоторые с удивлением посматривали на ее промокший наряд, но, тем не менее, шли дальше. Грязная и мокрая, с всклокоченными волосами, она шагала по улице и улыбалась. Ее переполняло ощущение легкости и счастья, все вокруг радовало глаз: сияющие в полутьме вывески магазинов, фонари, с которых стекал жидкий свет и шелест мокрой дороги, музыкой вливавшийся в уши, казалось еще немного – и весь мир пустится в пляс! Но ждать, пока раскачается целый мир – слишком долго! Надо только начать, а он подхватит! И она закружилась в ритме ей одной слышимой музыки, натыкаясь на прохожих, но, продолжая в танце двигаться вперед, вдыхая сырой воздух с горьковатым привкусом свободы. Почему он был горьковатым, она так и не поняла, но твердо знала: вкус свободы именно такой. Вдруг мелодия почему-то начала ускользать от нее, легкость стремительно улетучивалась как гелий из воздушного шарика, а дорога вместо музыки начала что-то нашептывать своим шелестящим голосом. Она остановилась и прислушалась. Асфальт и вода явственно выговаривали «берегись». Что!? Опять? Как тогда… Во сне… Но чего на этот раз? Она обернулась вокруг, но не заметила ничего такого, чего бы стоило опасаться. Вглядываясь в лица проходящих мимо людей, она также не увидела ничего ужасного. Сейчас была либо середина выходных, либо их начало – люди шли с улыбками на лицах, со смехом и были явно в приподнятом настроении. Но… Что же тогда ей угрожает? И опасность подкралась именно с той стороны, с которой предупреждали. Рядом с ней к тротуару подъехала машина белого цвета и, скрипнув тормозами, остановилась. По ее борту шла синяя полоса, а на крыше красовалась красно-синяя «люстра», сразу говорившая о назначении этого автомобиля. Из машины на тротуар выбрался человек в форменной фуражке и не торопясь двинулся к ней. - Что же это вы девушка, - заговорил он еще издали, - На дожде-то пляшете? А мы вас уже обыскались, - и вполголоса в сторону машины – это она. - Уверен? – спросил кто-то из недр машины со скукой в голосе. – На, посмотри еще раз, получше. На сиденье лег лист бумаги с каким-то грязным изображением девушки с длинными черными волосами. - Вроде длина волос не та – как бы размышляя, сказал сидевший в машине. Да она это, говорю тебе – отмахнулся милиционер, стоящий на улице. – Вон же халат, пижама, тапочки. Стопудово, это она! Ох, смотри, Серый! – погрозил пальцем водитель, - Налажаешь как вчера – опять же нам обоим попадет! Злобно глянув на своего напарника, милиционер двинулся к ней: - Девушка, к машине идем! Девушка, вы что, глухая? А она стояла неподвижно, впав в оцепенение словно кролик при виде удава, не находя сил сделать хотя бы шаг, ошарашенная тем, как жестоко обошлась ней судьба, дав чуть-чуть отхлебнуть из чаши свободы и тут же отобрав ее. - Ты аккуратней, а то говорят, она санитара, бугаину здорового, об косяк нехило приложила! – долетело из машины. Эти слова, насквозь пронизанные издевкой, стали последней каплей для тщедушного стража порядка и он, стиснув зубы от злости, мгновенно очутился около девушки и крепко взял ее за локоть. - Все, теперь никуда не денется – радостно объявил милиционер, подтаскивая ее к машине. Но тут непонятное оцепенение спало, поняв, что на глупые сетования нет времени, она вырвала свою руку из хватки мента, и рванулась прочь, но какая-то неведомая сила заставила упасть ее на колени и больно приложила скулой о крыло машины. Рукав! Рукав халата предательски остался в руках у милиции! Вот тварь! – выкрикнул малиновый от напряжения милиционер, пытаясь удержать свою пленницу. - А я тебе что говорил – меланхолично заметил сидевший за рулем, не делая никаких попыток помочь напарнику. – Повежливее надо было. - Давай, залезай! – мент тщетно пытался затолкать ее на заднее сиденье. – АЙ! ОНА УКУСИЛА МЕНЯ! – взвизгнул он на всю улицу – СУЧКА! Он уже занес ногу для пинка, как вдруг грозный окрик: «Стойте!» заставил его замереть. Откинув свободной рукой спутанные волосы, она завертела головой, пытаясь разглядеть своего неожиданного спасителя. Он стоял так близко, что сначала ей были видны только его элегантные черные ботинки. По мере того как она поднимала взгляд, стали видны темные брюки, кожаная куртка и приятное, располагающее к себе лицо мужчины где-то за двадцать пять, собранное сейчас в строгую гримасу. - А вы собственно, кто такой? – неприветливо спросил молодой милиционер, поворачиваясь к подошедшему, но продолжая крепко держать ее за шиворот. - Отпустите ее – веско произнес нежданный спаситель, глядя сверху вниз на низкорослого пэпээсника. -Я спрашиваю, кто вы такой? – все также нагло вопрошал тот. Молодой мужчина, не отвечая, извлек из кармана брюк красную книжечку, прицепленную цепочкой к поясу и поднес к лицу милиционера. Тот как-то сразу сник, отпустил ворот халата и отступил на шаг. - Она пойдет со мной – решительно сказал мужчина и, взяв ее под руку, рывком поставил на ноги и повел прочь от машины. - Минуточку – окликнул его из автомобиля милиционер постарше. – Как же нам быть? Я вот, например уже сообщил о задержании – он красноречиво помахал рацией. - Не беспокойтесь, все формальности я улажу – ответил мужчина. – А ее я отведу к нам домой. - «К нам домой?» - удивленно переспросил милиционер. - Да, потому что это… - мужчина на секунду замялся. – это же моя подруга… Как только я узнал, что Алина сбежала, сразу бросился ее искать. - А разве она не… - еще больше удивившись, спросил милиционер. - Нет-нет – поспешно ответил мужчина. – Она как раз была…Там… - Ясно – пристально глядя на него, ответил патрульный. В его глазах читались жалость и сочувствие. – Вопросов больше не имею, всего наилучшего! Да садись же Серый, не стой столбом! – одернул он молодого напарника, который с ненавистью смотрел вслед удалявшейся парочке. – Не смеши людей! - Пойдемте – мужчина быстро пошел дальше по улице; она еле поспевала за его широкими шагами. – Быстрее, на нас смотрят! И впрямь, вокруг патрульной машины уже начали собираться зеваки, у некоторых из них в руках были фотоаппараты. Пройдя несколько метров, они с мужчиной остановились около машины. Сейчас открою, – сказал мужчина, ворочая ключом в замке водительской двери. Она не ответила, изумленно глядя на машину. Цвета спелой вишни, две пары фар и забрызганная ладья на радиаторе. Ведь это же… - Да, кажется, сегодня мы уже встречались – с улыбкой сказал мужчина, перехватив ее взгляд. – Только что-то наше знакомство не задалось. Может попробуем еще раз? Они сели в машину, и некоторое время провели в молчании, пока мужчина терзал стартер. - Черт, опять капризится – пробормотал он. – Все время так! Да, кстати, забыл! Вадим. - Э… Что? – недоуменно переспросила она, повернувшись к мужчине. - Вадим. Зовут меня так. - А.… Да… Понятно - рассеяно покивала она и снова уставилась в окно, сплошь покрытое каплями. С минуту Вадим смотрел на нее, затем кашлянул. Никакой реакции. Вздохнув, он, наконец, спросил: - А вас как зовут? - … - А? - … - Ну ладно, если это такой секрет… - и снова принялся мучить стартер. В конце концов, натужное кряхтение увенчалось бодрым рычанием. - Ну вот, вторая удача за сегодняшний день – удовлетворенно произнес Вадим, с хрустом включая передачу. - А первая? – спросила она, не отрывая взгляда от мокрого стекла. - Первая? Наверное, то, что я оказался в нужное время в нужном месте. - Это верно. – Она усмехнулась, искоса взглянув на него. – Не у каждого есть такой талант. - О, так для этого необходимо быть талантливым? – притворно удивился Вадим. - Да, по крайней мере, я так считаю. И я точно его лишена – чуть улыбнулась она. - Почему же вы так решили? - спросил Вадим, но ответить она не успела: в кармане у ее спутника надрывно заверещал мобильник, и все оставшееся время ей пришлось слушать про Анечку, которая «постоянно косячит и, скорее всего блатная», про какого-то тупого Колесниченко «Я ему десять раз сказал: зайди ко мне в кабинет и положи на стол, неужели непонятно!», про кучу незакрытых дел и еще много чего непонятного. В конце концов, она бросила попытки понять смысл разговора и снова стала смотреть в окно. Мимо проплывали мокрые темные улицы, расплывчатые пятна света от фонарей и перемигивающиеся светофоры, словно отсчитывающие пульс этого городка. Не прекращая говорить, Вадим свернул на узкую, неосвещенную улочку, и машина затряслась на выбоинах как в эпилептическом припадке. Череда погруженных во мрак дворов, («и как он здесь находит дорогу?»), и автомобиль остановился около кирпичной пятиэтажки. - Все, все, я понял! – раздраженно буркнул Вадим в трубку, – Ладно, давай, пока – и повернулся к ней. – Приехали. Открыв дверь, она с опаской посмотрела вниз, но, к счастью, Вадим запарковался у самого тротуара. - Вон мой подъезд – Вадим указал на угол дома. – Вы идите, а я сейчас…– и он принялся доставать что-то с заднего сиденья. Не торопясь, она зашла под козырек и прислонилась к его стене. Другая его стена была из ажурного металла с геометрическими узорами и в свете ближнего фонаря перед дверью лежала причудливая тень из квадратов и кругов. Дверь, если и имела раньше какой-либо цвет, сейчас была покрыта размашистым граффити. Лишь домофон не сдавался и упрямо тлел зеленым огоньком сквозь слой краски. Ей понравилось такое упорство и, улыбнувшись, она провела ладонью по стершимся клавишам. Несколько раз пискнув, будто удивляясь такой бесцеремонности, домофон засветился красным и разразился сердитой трелью, отвергая непрошенную ласку. За спиной у нее бесшумно возник Вадим с объемистой спортивной сумкой на плече и легонько коснулся железного кругляша ключом. Словно малыш, получивший долгожданную соску, домофон вмиг смолк и отомкнул дверь. - Вы уж потише, а то моя соседка очень чутко спит, еще ругаться будет – Вадим кивнул на распахнутое окно первого этажа, заставленное цветами. Открыв дверь, она шагнула в подъезд и замерла: свет, серебристым облаком вплыл внутрь, расталкивая темноту, но как только дверь начала закрываться, сжался в две точки на лестнице, похожие на глаза. Издав шипящий звук, глаза скачком спустились ниже и замерли, ей показалось, что их взгляд скользит по ней, очищая ее как луковицу, снимает все наслоения, оставляя голой и беззащитной. - Брысь! – топнул ногой Вадим. Светящиеся точки потухли, быстрая тень скользнула со ступенек в решетчатую дверь под лестницей. И, как завершение этого маленького эпизода, громко лязгнула дверь, притянутая соленоидом. Вадим тихо выругался. - Наплодили кошаков – вполголоса сказал он и извиняющимся тоном добавил: – Это соседки животное. Мерзкая тварь! Всех так встречает. А на днях ребенка исцарапала… Пойдемте быстрей, а то сейчас соседка на шум выползет! Они быстро поднялись на площадку; Вадим забряцал связкой ключей, пытаясь в тусклом свете голой лампочки разглядеть какой из них от квартиры. Наконец найдя нужный, он уже вставил его в замок, как тут, из-за двери напротив с изодранной обивкой, послышались шаркающие шаги. - Блин, все-таки не поленилась… - с досадой сказал Вадим, открывая дверь своей квартиры. Дверь напротив тоже открылась, но не до конца, на полпути остановленная цепочкой, затем распахнулась и на лестницу, осторожно, словно рак-отшельник, выползла старушка в бесформенной цветастой кофте. - Вадик, это ты? – дребезжащим голосом неуверенно спросила старушка, тем не менее, приближаясь к ним. - Да, Ирина Анатольевна, это я! – преувеличенно радостно объявил Вадим. – Добрый вечер! Опять бессонница замучила? Она, треклятая – понурившись, ответила старушка. – Чтоб ей пусто было! Из темноты под лестницей бесшумно вынырнула дымчатая кошка и, высверкивая глазами, пушистой манжетой завертелась вокруг ног старушки. Что, снова тебя задержали? – сочувственно спросила Ирина Анатольевна. - Бумажной работы много – натянуто улыбаясь, ответил Вадим, попутно пытаясь на ощупь отпереть замок внутренней двери. - Бедненький ты мой! Я ж тебя с детства знаю, а какой мальчик хороший! – зачастила старушка, надвигаясь на Вадима, который энергично кивал, нашаривая дверную ручку. Внезапно соседка замолчала и, подслеповато сощурившись, вгляделась в нее, тихонько стоящую у стены. - А это с тобой кто? – строго спросила Ирина Анатольевна. - Да это… - замялся Вадим. - В общем, моя знакомая… - Не вижу. Сейчас – ответила соседка и надела очки, висевшие у нее на шее и вгляделась ей в лицо. Она вежливо улыбнулась, но эффект был обратный: старушка охнула и отшатнулась, дрожащей рукой поправляя съехавшие очки, а другой пытаясь перекреститься. - Аль… Аль…. Алиночка! – еле выдавила из себя соседка, пятясь к своей квартире. - Да как же это!... Может быть!? – изумленно проговорила она уже из дверей. Перед ней, защищая свою хозяйку, подрагивая хвостом и шипя как кобра, встала кошка. - Я… Я сейчас вам все объясню – поморщившись сказал Вадим. – А вы - обратился он к ней - Не стойте, проходите, проходите! – и буквально затолкал ее в свою квартиру, тут же прикрыв дверь. Пройдя в прихожую, она огляделась вокруг: квартира оказалась довольно маленькой – узкая прихожая постепенно переходила в Г-образный коридор, ведущий на кухню; прямо был проход в комнату, едва видневшуюся в полутьме. Она вернулась к двери и прислушалась: с лестницы доносились испуганный голос соседки и успокаивающий баритон Вадима, но слов было не разобрать. Наконец голоса смолкли, хлопнула дверь, и Вадим вошел в прихожую. - Фу, еле отбился! – улыбаясь, сказал он, но тут заметил, что она стоит, скрестив руки на груди и строго смотрит на него. - Кто такая Алина? - Это что, допрос? – попытался отшутиться Вадим, но, видя, что она настроена серьезно, сказал: - хорошо, расскажу. Но только после того, как ты примешь горячий душ. А я пока приготовлю что-нибудь горячительное – и, видя, что она не двигается с места, добавил: - Ванная справа по коридору – и пошел на кухню. Сердито глянув Вадиму вслед, она все же последовала его совету. И не зря: ванная оказалась отделана очень милой зеленой плиткой, блестела зеркалами, хромированными поручнями, кранами и прочими сантехническими чудесами. Она плавно потянула рычажок крана вверх и из душа хлынула вода, постепенно становясь горячей. С чавкающим звуком на пол упал больничный халат, за ним – пижама, а сверху - потрепанные тапочки. Обхватив себя за плечи, она, сжавшись, стояла, глядя на парящий душ, все оттягивая момент. Потом, словно ныряя в прорубь, в два прыжка очутилась под струей воды. В первую секунду вода казалось ледяной, но тут же стала обжигающей, обволакивала все тело, смывала холод, даря мучительное наслаждение. Из этой нирваны ее вырвал осторожный стук в дверь. Она чуть приоткрылась и сквозь шум льющейся воды донесся голос Вадима с ноткой смущения: - О, ты… не заперлась… В щель, сверкнув часами, просунулась рука и положила на тумбочку рядом с дверью канареечно-желтое полотенце. - В общем, вот… Она еще долго стояла, сидела, и, даже лежала под горячими струями, пока блаженство вновь не прервал стук. - Выходи! – весело сказал Вадим. – У меня для тебя сюрприз. С сожалением она закрыла кран и сразу навалилась тишина, нарушаемая лишь звуком капель да приглушенным звоном посуды с кухни. Шагнув на прохладный кафель пола, она подхватила с тумбочки полотенце и закуталась в него, не желая выпускать тепло, которое наполняло ее всю. Подойдя к зеркалу, она протерла его и улыбнулась своему отражению. Похоже, что все получилось. Она свободна и в полной мере ощутила это лишь сейчас. Она подмигнула той черноволосой девушке с синяком на скуле по ту сторону зеркала и, приблизив лицо к стеклу, прошептала: «Видишь, я была права. Все, что мы с тобой начали закончиться успешно, обязательно! От хеппи-энда не спрячешься, рано или поздно он найдет тебя!» - Ну где ты? Остывает же! – долетело с кухни. - Иду-иду! – крикнула она, торопливо вытираясь. Выйдя из ванной, она заметила у двери пару тапок в виде мышиных мордочек. Улыбнувшись такой заботливости, она надела их и прошла на кухню. На столе, наполняя кухню дивным ароматом тушеного мяса, красовалась большая кастрюля с голубенькими цветочками по бокам, в углу, на холодильнике, уютно бормотал телевизор, а Вадим хозяйничал у плиты, что-то помешивая в кастрюле поменьше. Заметив ее, он торопливо закрыл окно, за которым мерно шумел дождь, снял кастрюлю с огня и шутливо поклонился: - Ужин готов, мадам! - Благодарю! – в том же духе ответила она, сделав реверанс и величественно присела на табурет. - Да, кстати, - заметил Вадим, ставя чайник, - Мадам, наверное, желает одеться? - А тебе не нравиться, как я выгляжу? – она тряхнула копной завившихся после душа волос и взглянула ему прямо в глаза. Но Вадима это не смутило. - В хороших домах не принято выходить к столу неодетыми. - А, так это хороший дом… - она обвела взглядом кухню, явно нуждавшуюся в ремонте и вновь посмотрела на Вадима. - И все же… – разведя руками, сказал он. - Ну, так уж и быть – царственно кивнула она. – Только я больше не надену эту мерзость, - она качнула головой в сторону ванной. - Тогда идем, я что-нибудь тебе подберу. Они прошли в комнату, которую было видно из прихожей. Вадим остановился около шкафа-купе, замер на секунду, затем, словно набравшись решимости, сдвинул створку и принялся рыться в его недрах. Она же, тем временем, разглядывала комнату: стеллаж, заставленный толстыми папками, кассетами, дисками и книгами, среди которых особенно выделялся пухлый том, золотившийся надписью «Уголовный кодекс РФ» на корешке; плоскоэкранный телевизор, упрятанный в стенку с массой полочек, на которых вольготно расположилось множество статуэток и прочих безделушек; у противоположной стены - диван, а над ним – ковер с нелепо таращащими глаза оленями. Дальше был проход в еще одну комнату, но в темноте можно было разглядеть только спинку двуспальной кровати, письменный стол и тихо шелестящий компьютер, монитором освещавший все это. Казалось Вадим живет здесь один, но чувствовалось еще чье-то присутствие, неуловимое, эфемерное, но в то же время заметное по отдельным вещам: туалетный столик с пыльным овалом зеркала в углу, миниатюрный зонтик красного цвета на полке шкафа и фото в вогнутой стеклянной рамке на старом комоде. С фотографии улыбался Вадим, а за плечи его обнимала, также беззаботно улыбаясь, темноволосая девушка, а за их спинами синело море, сливавшееся у горизонта с небом. Она осторожно взяла фотографию и вгляделась в лицо девушки. Ее улыбка светилась нескрываемым счастьем, искренней любовью, которую не под силу было изобразить никакой модели в рекламе жвачки. Она медленно повернулась к Вадиму и увидела, что он тоже смотрит на фото, поджав губы. - Это Алина? - тихо спросила она, протягивая ему фото. Вадим осторожно, как цветок, принял из ее рук рамку и уже хотел что-то сказать, как из кухни послышался свистящий визг, с каждой секундой нарастающий, режущий уши. Буркнув «Чайник!», Вадим бросился на кухню, положив на диван зеленую блузку и темно-синие джинсы. Некоторое время она стояла, задумчиво глядя на одежду. Имеет ли она право вообще прикоснуться к ней? Но делать нечего. Она оделась и посмотрела на себя в зеркале на дверце шкафа: одежда пришлась ей впору, но вдруг возникло странное чувство, будто она делает что-то недозволенное, кощунственное. Ей почудилось, что кто-то осуждающе смотрит на нее, и она встревожено огляделась, но на нее глядели лишь олени, изображенные на ковре, да ее собственное отражение. Она тряхнула головой, отгоняя эту странную мысль и вернулась на кухню. Вадим ждал ее за столом, медленно болтая ложкой в кружке. - Вот выпей - он пододвинул к ней высокий стакан с чем-то темным, источающим сладковатый дурманящий аромат, и, видя, что она неуверенно принюхивается, добавил: – Это глинтвейн. Она отпила глоток: ощущение было такое, словно глотаешь жидкий огонь, но не обжигающее, а скорее приятное. Ее сразу бросило в жар, и желудок, раздразненный порцией алкоголя, тут же напомнил о том, что давно пустует. Отставив стакан, она так яростно набросилась на еду, что через минуты две глубокая тарелка, в которой с горкой было навалено мяса и картошки, оказалась пустой. Не говоря ни слова, Вадим подложил еще. Наконец она расправилась с добавкой, и, запив ее остатками глинтвейна, потянулась за сахарницей, как заметила, что Вадим даже не притронулся к еде, а сидит неподвижно, глядя на ту самую фотографию. - Извини…? – скорее вопросительно прозвучал ее голос в тишине. С трудом оторвав взгляд от фото, Вадим грустно улыбнулся: - Ты не виновата. Я все равно собирался рассказать, так или иначе пришлось бы вспомнить. Уставившись в пол, Вадим заговорил и вскоре она уже не воспринимала слова, перед глазами возникали кадры, дрожащие, не четкие, он постепенно обретающие четкость: довольно нудная учеба в академии, тупые и косные преподаватели, даром что офицеры, лейтенанты и даже генералы; и только единственная отдушина - это друзья. Веселье ли на квартире, во дворе, или шатания по городу до рассвета – все равно, что глоток свежего воздуха. И почти всегда – новые знакомые. Как раз в тот вечер приятель пришел со своей девушкой, а та пригласила свою подругу, веселую, разбитную. В общем, Алина была живым воплощением жизнерадостности и оптимизма. Вадим, тогда еще второкурсник, долго не решался заговорить с ней напрямую, лишь сидел на скамейке, перебрасывался шутками с приятелем, вертя в руках записную книжку, подарок отца, с вытесненным на обложке Кремлем. Говоря что-нибудь смешное, Алина все время смотрела на Вадима, ожидая, когда он засмеется. Наконец, перед тем, как отправляться по домам, она попросила посмотреть поближе записную книжку. Едва Вадим протянул ее Алине, та выхватила ее, и они с подругой, смеясь, убежали куда-то за «ракушки». Вадим уже хотел броситься за ними, но его удержал приятель: «Да ничего они с ней не сделают! Вернут, не очкуй!». И впрямь девчонки вернулись и, хихикая, вручили ему записную книжку и попрощались. Завернув за угол дома, Вадим с беспокойством осмотрел записную книжку – все было в порядке, но на титульном листе была нарисована забавная рожица и надпись Вадик!!!, а чуть ниже 178-20-90. Так все и началось… Незаметно закончилось студенчество и началась по-настоящему взрослая жизнь. Они с Алиной решили, что 3 года – это уже срок, а значит, нужен совместный быт. Была снята эта квартира, и потекли трудовые будни, но они не казались такими уж тяжелыми – ведь каждый вечер они видели друг друга, и это с лихвой покрывало все трудности. Но прожили они достаточно беззаботно лишь полгода: Алина потеряла работу – у частной клиники, где она работала кардиологом, отобрали лицензию. Потом попал в аварию Вадим – перелом ноги в нескольких местах, да еще и со смещением, как следствие – несколько месяцев вынужденного безделья. Потом Алина смогла наконец-то устроиться в какую-то заштатную поликлинику, но зарплаты едва хватало. Затем она нашла работу по-денежней, да и Вадим смог вернутся к работе следователя. Казалось, что все беды уже позади, но это было не так. Алина завела какое-то странное знакомство, часто пропадала у каких-то неизвестных Вадиму подруг, хотя он всех их вроде бы знал в лицо, повадилась принимать по вечерам горячие ванны, засиживаясь там по 3-4 часа, после которых буквально проваливалась в сон, попеременно была то бодрая и в хорошем настроении, какой бывала всегда, то вдруг уходила в какую-то апатию, была жутко бледна, все время молчала, на вопросы, как дела на работе отвечала односложно, либо вообще игнорировала, а однажды Вадим еле смог разбудить ее утром – она лежала, словно мертвая, и только дыхание говорило об обратном. Все это продолжалась довольно долго, пока Вадим, собравшись вынести мусор, не заметил под раковиной торчащие из-под груды половых тряпок ручки небольшого черного пакета. Думая, что это упало мимо ведра, он потянул пакет, но тот вместо того, чтобы легко выскользнуть, потянул за собой все тряпки. Недоумевая, Вадим придержал тряпки и потянул злосчастный пакет сильнее и… Едва не выронил его: весь пакет щетинился иглами, торчащими во все стороны, словно маленький черный еж… Потом были больницы, больницы и еще раз больницы… Белые руки на застиранном выцветшем одеяле, бессмысленный взгляд в никуда, «изменения на данной стадии, к сожалению, уже необратимы…», бессонные ночи, безумные надежды и гроб, плавно ныряющий в раскрытую пасть могилы, помертвевшая мать Алины, захлебывающиеся от слез подруги, соседка, дрожащей рукой бросающая землю, и пожилой Путилов, старый патрульный, стоящий рядом, родители Вадима по обе стороны от него, и он сам, молча смотрящий, как под лопатами бесстрастных могильщиков вырастает холмик влажной, черной земли… - Прости, прости я не хотела… - тихо повторила в который раз она, потупя взгляд. - Ничего, ты же не знала – также тихо ответил Вадим. – Просто… Ты так на нее похожа - он покачал головой. – Ты наверно заметила, как удивилась соседка, увидев тебя. - И, наверное, поэтому между нами вспыхнул огонек – кивнув, ответила она. - Огонек? - Вадим нахмурился, непонимающе глядя на нее. – Что ты имеешь ввиду? - Огонек – она подхватила лежавшую на столе зажигалку и повертела ее в руках. – Знаешь, когда люди хотят найти общий язык, они как бы пытаются разжечь огонь, который… - она уставилась в окно и зашевелила губами, стараясь подобрать нужные слова. – Который будет вспыхивать каждый раз, когда они встречаются снова. - Любопытно – сказал Вадим, подвигая свой табурет ближе к столу. - Но бывает так - продолжила она, ободренная его замечанием, - Что огонек не вспыхивает – она несколько раз чиркнула зажигалкой, но вместо пламени были только искры. – И так чаще всего бывает, когда ты хочешь говорить с человеком, пытаешься понять, чем он живет, о чем мечтает, к чему стремится.… Но иногда получается так, что огонек вспыхивает между людьми, которые встретились совершенно случайно – сказав это, она снова крутанула колесико черного «крикета» и над ним, в обрамлении искорок, заплясал маленький язычок пламени. Вытянув из пачки, на которой заносчиво выпячивал свой горб дромадер, сигарету, она закурила и победно взглянула на Вадима. - Глубокая мысль! – усмехнулся тот. – Ты, наверное, все так можешь разложить по полочкам? - Скорее смахнуть все, что на них лежит – ответила она, стряхивая пепел в пустую тарелку. – Но другие бывают готовы заплатить очень много, лишь бы на их полочках никто ничего не трогал. - Зачем же это нужно? – удивился Вадим, подвинув к ней потемневшую пепельницу. – Разве не лучше, когда все по порядку? - Когда есть порядок, то нет свободы – ответила она, отпивая большой глоток чая. – Это все равно, что дать себя запереть. - И… что? – не понял Вадим. – По-твоему мы не свободны? - Это вы – несвободны, а я – нет – хитро улыбаясь, ответила она. Сдаюсь! – сказал Вадим, шутливо подняв руки. – Так в чем же фишка? - Ну, как тебе объяснить? – она поболтала остатками чая в кружке. – Свободным человек бывает только когда рождается. А потом на него надевают кандалы. Семья, детский сад, школа, институт, работа, они еще и еще добавляют оков, и к старости человек уже еле волочит ноги под их тяжестью… Вы… Вы все закованы! Даже имя – это уже рабский ошейник, причем с младенчества и на всю жизнь! - И… Ты, поэтому не назвала свое имя? - Я избавилась от него как раз, потому что хотела вытравить это клеймо и… - Но постой, - перебил ее Вадим. - Ведь нельзя быть абсолютно свободным! В таком случае надо освободиться и от жизни… Нет! – горячо возразила она. – Дело не в этом… - А в чем же? Например, имя для человека очень важно, это его второе Я, без имени он никто! - Вот как раз в этом и заключается искусство быть свободным, свободным по-настоящему. - И видя, что Вадим непонимающе хмурится, пояснила: - Нужно смешаться с миром, но не раствориться в нем, быть одновременно кем-то и никем, чем-то и ничем. Но… - она тяжело вздохнула и затушила сигарету. – Но все остальные этого не понимают и специально загоняют себя в жесткие рамки и так и живут, гремя кандалами. У кого-то они тяжелые, грубые, заржавленные, с торчащими болтами, люди их еле тащат, обдирая руки и ноги в кровь, но не делают ничего, чтобы сбросить их, а только жалуются на свою тяжелую жизнь; у других наоборот – оковы красивые, легкие, позолоченные, с мягкой подкладкой, даже со стразами, их носят с достоинством, гордятся ими и не испытывают неудобства. И глядя на них, мне самой хочется заковать себя в эти цепи и пойти вместе со всеми в одну сторону, но я – она виновато улыбнулась, - прогоняю это желание… И тихонько добавила - стараюсь… - Понятно – медленно произнес Вадим. – Так значит, ты хотела быть свободной? - Я давно об этом думала, но в один прекрасный день увидела все это своими глазами. Прохожие шли и волокли за собой эту тяжесть, но они это не замечали или старались не замечать, они смеялись, шутили… И я захотела им помочь, я сказала им об этом, пыталась убедить, что они не свободны, но кто-то поднял на смех, кто-то пальцем у виска покрутил, а кто-то просто нахамил. И так было на работе, в институте, даже в семье меня никто не понял, а может, не захотел понять – просто всем, наверное, хотелось уберечь свои полочки от беспорядка и они предпочли меня заковать еще сильнее, запереть, ведь это проще, чем попробовать освободиться самим… Она замолчала и залпом допила остатки чая. Вадим заерзал на табурете, явно не зная, что ответить на этот монолог, и в этот момент зазвонил его мобильный и, вибрируя, пополз к краю стола. Вздрогнув, Вадим подхватил его: «Да! Да-да, сейчас, конечно! Что? А, ну… Где-то через час наверное… Уже собрались? Лан, скоро буду…» Вадим положил телефон в карман и смущенно улыбнулся: - Совсем забыл! У друга моего старого день рождения и… Даже не знаю, как нам лучше сделать… - А в чем проблема? - спросила она, сыто потягиваясь. – Должны прийти гости, а я буду мешать? Совсем наоборот – ответил Вадим, задумчиво барабаня пальцами по столу. – Это я собирался в гости, а тут ты… ээээ… неожиданно появилась. И, в общем… Хочешь поехать со мной? - неожиданно закончил он. - А почему нет? – она пожала плечами. – Ведь это будет гораздо интересней, чем сидеть одной в пустой квартире. - Отлично! Но тогда в темпе! – Вадим заметался по кухне, наводя порядок. - Я быстро, а ты пока одевайся – бросил он через плечо, набивая раковину посудой. - Но во что? – удивилась она. – Ведь я же тебе уже сказала, что больше не надену эту… - Да что же я сегодня все забываю! – буркнул Вадим, захлопывая холодильник. – Сейчас… Она прошла в прихожую и украдкой заглянула в комнату: Вадим снова рылся в шкафу, в той половине, где лежали вещи Алины. Еще раз окинув взглядом комнату, она поздравила себя с мудрым решением – не оставаться в квартире одной. Все вещи словно испытывали к ней молчаливую враждебность, заставляя ее чувствовать себя здесь чужой, потому что хорошо помнили свою прежнюю хозяйку. Даже олени с ковра, казалось, смотрели на нее со злобой. Выпрямившись, Вадим задвинул дверцу, и она поспешно отвернулась, сделав вид, что смотрится в зеркало. Вот, держи – с деланной небрежностью он бросил на тумбочку под вешалкой серебристую приталенную куртку, а из тумбочки извлек белые «пумовские» кроссовки. Она торопливо оделась и встала у двери, гадая, не обижен ли на нее Вадим. Наконец он вышел из комнаты, и она подалась вперед, пытаясь заглянуть ему в глаза, но Вадим мягко отстранил ее и посмотрел в глазок. - Берег чист – улыбнулся он, и они вышли на площадку. Там и впрямь никого не было, и было так тихо, что слышалось тоненькое позванивание лампочки под потолком. Вдруг краем глаза она заметила движение на лестнице, ведущей вниз. Из темноты на нее снова смотрела пара зеленоватых глаз. Качнувшись, они приблизились, и в круг света выплыла уже знакомая соседская кошка. Она присела на корточки и протянула кошке руку ладонью вверх. Та настороженно подошла и замерла, сосредоточенно обнюхивая пальцы, потом, словно подтверждая свое расположение, лизнула ей руку своим шершавым язычком. - Что, больше не боишься ее? – усмехнулся Вадим - Нет – ответила она, почесывая мурлычущую кошку за ухом. – Мы на самом деле родственные души. - Дай-ка угадаю – произнес Вадим, запирая дверь – Уж ни тем ли вы родственны, что обе свободны? - Ннну, можно сказать и так. Они вышли на улицу. Дождь, шедший почти весь день, прекратился, с очистившегося неба бледно сияли звезды, свет которых затмевало грязно-желтое зарево центральных улиц городка. Тем не менее, во дворе было темно, а фонарь, горевший каких-нибудь полтора часа назад, почему-то не работал, и они словно нырнули в бассейн с чернилами. - Держись – она почувствовала, как Вадим крепко взял ее под руку. – Тут метров десять, не больше. И правда, впереди вскоре замаячила машина, едва различимая в свете окон. В салоне ей показалось гораздо уютнее, чем у Вадима дома, несмотря на тесноту и мокрое сиденье. И вновь промелькнули темные дворы, тусклые невзрачные переулки, центральная улица, на этот раз уже не показавшаяся такой прекрасной и шоссе, по широкой дуге уходящее за горизонт, то многоцветной рекой льющееся по полям, то вспарывающее темную массу перелесков. Вадим включил магнитолу и шарил по радиостанциям, старясь найти что-то, но она почти не вслушивалась в голос диктора, замогильным голосом зачитывающего последние новости, в бессвязные выкрики диджеев, в обрывки песен, а вдыхала очистившийся после дождя ночной воздух, наполненный запахами сырой земли, свежей листвы и выхлопа, черт возьми, выхлопа, добавляющего каплю горечи во вкус свободы… * * * - Ты точно все оттуда достала? – наверное, уже в десятый раз спрашивал Вадим. - Да, все что там было - отвечала она, одной рукой прижимая к себе стопку компактов с какими-то длинноволосыми ребятами на обложках, болванок без всяких подписей, страховки и прочую макулатуру, а другой, продолжая шарить в бардачке. - Ты его случайно не мог дома оставить? - Так, положи все это обратно в бардачок и еще раз посмотри на полке, под ним – сказал Вадим, не отрывая взгляда от дороги. Кое-как затолкав всю эту («дребедень! Зачем вообще все это возить с собой?») на место, и, вдобавок прищемив себе палец крышкой, она демонстративно похлопала по полке, всем своим видом показывая, что там пусто. - А под аптечкой смотрела? Бросив недовольный взгляд на Вадима, она попробовала достать аптечку, но та словно вросла в торпедо. Рассердившись (то ли на аптечку, то ли на Вадима), она дернула изо всех сил и черный чемоданчик вылетел как из пушки, попутно открывшись, и осыпал ее дождем из медикаментов. Разозлившись не на шутку, она начала собирать их, стараясь не обращать внимания на смеющегося Вадима. - А вот и он! – радостно воскликнул тот и подхватил у нее с колен невесть откуда взявшуюся болванку. – Видимо под аптечкой как раз и был. Спасибо большое! Радость Вадима была настолько искренней, что обижаться было бессмысленно, и она снова стала смотреть в окно на проносящиеся мимо леса, поля, дачные поселки, по-детски удивляясь красоте проносящихся мимо заправок, дорожных знаков, развязок, эстакад, гигантскими птицами, пролетающими у них над головой. Из динамиков лилась песня, она сначала не вслушивалась в ее слова, но потом все же вслушалась и поняла, что они как нельзя лучше подходят к ее мыслям: These hollow bones Before you bare, In the secret sins I'd never shared Felt myself slipping away Into someone who could understand And be my only friend As time passes me by You leave me mesmerized… - Что это за песня? – спросила она Вадима. - Не знаю, слышала ли ты про такую группу - Circle of Dust… Задумчиво ответил он. - Они не слишком известны, но согласись, песни у них прямо-таки цепляющие! А эта, Mesmerized, мне особенно нравится. Both of damaged soul And of lifeless heart Oh how you have shown Of the place to start Felt myself stripping away From what I've held to for so long I've just begun to fail As time passes me by You leave me mesmerized… Хоть шоссе и казалось бесконечным, но оно, похоже, подходило к концу. Впереди разгоралось все больше огней, вокруг стало больше машин и уже не оставалось никаких сомнений в том, что они скоро въедут в Город. - Так что, твой друг живет в Городе? – испуганно спросила она. - А где же ему жить, в колхозе что ли? – удивился Вадим. - Он сейчас большой человек, всей уголовкой по ЮВАО заведует, а вообще он и родился-то в Мо… - Так значит опять в Город… - словно не слыша его, продолжала она. – А я думала, что смогу сбежать от Него… - От него не сбежишь! - усмехнулся Вадим. – Но в то же время он никого и не держит - уходи, когда хочешь, твое место займут другие. Но если уж посчастливилось бросить там якорь, добровольно человек оттуда не уйдет, это уж точно. Преодолев запутанную развязку, машина свернула на кольцевую дорогу и Город, неумолимо надвигавшийся на них, остался справа. - Заедем с той стороны, что-то неохота через весь город пилить – объяснил Вадим. – Благо Вовка как раз на окраине живет. Дорога охватывала Город двумя широкими лентами, расчерченными множеством полос, залитых ярким, но мягким светом высоких фонарей, длинной вереницей уходящих вдаль. Казалось, что они четко отделяют Город от не-Города, но она знала, что это давно уже не так – Город в нескольких местах, словно гигантский спрут, переползал эту границу, своими щупальцами захватывая близлежащие поселки и деревушки, которые застраивались типовыми многоэтажками, одинаковыми, как кегли, и горделиво именовались Его районами, а на самом деле были залиты мерзкой, липкой слизью, капающей с Его щупалец… Мерзкой, липкой.… Тут она заметила, что испачкалась машинным маслом, которым был слегка обкапан поручень двери. Быстро вытерев руку об сиденье, она снова уставилась в окно, как ни в чем не бывало. - О чем думаешь? - спросил Вадим. - О том, что несмотря ни на что, все будет хорошо! – улыбнулась она. – Чтобы мы ни делали, нам все равно обеспечен счастливый финал. Вадим хмыкнул. - По-твоему даже смерть это счастливый финал? - Я говорю про поступки человека, а не смерть. Даже если человек совершает ошибки, теряет кого-то близкого, он может потом исправить их, а если они непоправимы, сделать что-то другое хорошее, а человек, пребывающий в горе все равно рано или поздно улыбнется, после черный полосы всегда идет белая, грубо говоря, хэппи-энд неизбежен. - То есть ты хочешь сказать, что любой поступок закончится хорошо? Даже если я сейчас кинусь под вон ту фуру или врежусь куда-нибудь? Разве можно это будет исправить? - Ну почему ты вечно все передергиваешь? – она обиженно надула губы. - Я же имею ввиду не какие-нибудь глупости… Хотя и глупости, бывает, тоже заканчиваются хорошо. Если это только кажется глупостью со стороны, а на самом деле это порыв от души, а не стремление кому-то что-то доказать. Между тем дорога начала спускаться, одновременно совершая плавный изгиб. Впереди открывался красивый вид. Дорога спускалась к широкой реке, через которую были переброшены два моста: один был явно новее и величественно распростерся над рекой. Другой был чуть пониже, но над проезжей частью возвышалась стальное кружево металлической арки, эффектно подсвеченное фиолетовым цветом. Справа, со стороны Города, река, тускло поблескивая, неспешно протекала по пустырю, а прямо за ней, на краю этого пустыря, насколько хватало глаз, виднелась белесая многооконная туша Города – многоэтажные дома, монолитной массой расположившиеся на горизонте. - Мы ведь не очень торопимся? – спросила она, зачарованно разглядывая открывающийся пейзаж. - Ну вообще-то торопимся… А в чем дело? - Слушай, - она умоляюще посмотрела на Вадима. – Давай остановимся у моста, хоть ненадолго, посмотри как красиво! Да. Красиво – меланхолично заметил тот. – Я здесь часто езжу, наверное привык уже. Перебравшись в крайний правый ряд, Вадим остановил машину в небольшом «кармане» около пустынной остановки. Он еще только запирал двери, а она уже стояла на краю мощеной плиткой площадки, глядя на реку, дома вдали и луну, освещающую эту картину. К ней подошел Вадим. - Ну что, какая программа? - Давай пройдем по мосту туда и обратно, а потом поедем, пожалуйста! - Ну ладно, пошли… Они сошли с площадки и, пройдя коротенькой тропинкой, вышли на узкий тротуар между проезжей частью и перилами моста. Некоторое время они шли молча, а затем Вадим спросил: - Неужели ты и правда во все это веришь? - Во что? - В то, что почти все люди несвободны, в то, что говорила про Город и в неизбежность счастливого конца? - Верю! А еще верю, что можно быть свободным не разрывая оковы – она оперлась на перила и посмотрела вдаль. - Я это не сразу поняла к сожалению… И можно жить Там… - она кивнула в сторону Города, - носить кандалы и наручники из пластика – она взглянула на Вадима и улыбнулась. – И делать вид, что ты такой же, как и все, но знать, что на самом деле свободен! - Так значит… Ты решила вернуться в Город? - Вернуться? – она с тревогой посмотрела на Вадима. Он стоял совсем рядом, но лицо его таилось в тени, хотя все остальное было на свету. - Кто ты? – настороженно спросила она, медленно пятясь. – Что тебе нужно от меня? - Мне? Ничего… я просто пытаюсь понять тебя, твои… - Зачем? – перебила она, отступив еще на шаг. - В чем дело? Что с тобой? – Вадим тоже шагнул вперед, и свет фонарей лег на его лицо, на котором отразились непонимание и легкая обида. - Ох, прости… - она подбежала к нему и обняла, прижавшись к его груди. – Не знаю, что на меня нашло. Я вспомнила один сон… А, неважно! Вадим, не ожидавший такого, машинально погладил ее по голове. - Ничего, это бывает. Приснятся какие-нибудь глупости, а потом… - Глупости? – она отстранилась и посмотрела на него. – Как раз глупо не верить снам, когда они тебя предостерегают! Глупо ползать по земле, когда можешь взлететь, пусть ненадолго, но оторваться от земли и посмотреть на этот Город, этот мир сверху, ощутить, что Он лежит под тобой, что ты выше Его! Вот что глупо! - она отвернулась и снова стала смотреть на реку. - Но у человека нет крыльев – усмехнулся Вадим, встав рядом. – Бог или природа, не знаю, кто там есть, их нам не дали. - А вот это глупо вдвойне! – она стукнула кулаком по перилам. – Они есть, надо просто уметь почувствовать их! И я докажу тебе это! – она ухватилась за ближайшую стойку и через секунду уже стояла на перилах. – Надо просто дать им раскрыться! - Погоди, ты ведь не собираешься… - Собираюсь! Иначе ты меня просто не поймешь! – и, видя, что Вадим не на шутку встревожен, снисходительно добавила – Не бойся! От счастливого финала мне не скрыться. - Стой!!! – закричал Вадим, но было поздно: она оттолкнулась от перил и… время словно остановилось. Смолк шум машин позади, будто все, кто сейчас проезжал мимо, замерли и смотрели на нее, и даже автомобили удивленно провожали ее фарами, а впереди были только Город, безмолвно взирающий на происходящее тысячью окон, безучастная луна, окруженная бриллиантовой россыпью звезд и река, посеребренная лунным светом. Но этот миг длился не долго, время восстановило свой ход. Мост стремительно рванулся куда-то вверх, а река бросилась ей навстречу, приняв в свои упругие ледяные объятия. Рядом раздался громкий всплеск, и она почувствовала, как кто-то тащит ее к берегу, но было почему-то лень посмотреть кто это. Наконец она ощутила под ногами дно и вскоре они выбрались на берег. - Ну что, хорошо искупалась? – язвительно спросил Вадим, сбрасывая куртку на землю и замер, изумленно глядя на нее. Она смеялась. Нет, не смеялась, хохотала, кружась в безумном танце по берегу так, что только песок летел из-под ног. - Ну как, ты понял, что значит иметь крылья? – смеясь, прокричала она. - Ты… ты ненормальная! – пробормотал Вадим, бессильно опускаясь на песок. Он полез в карман, достал мобильник и принялся трясти его, давить на кнопки. – Блин, ведь только месяц назад купил!… Она, тем временем, продолжала танцевать, смеяться, напевать что-то, а Вадим, продолжая сжимать в руке бесполезный теперь телефон, неподвижно сидел, не в силах оторвать взгляда от этого странного танца под луной, от ее блестящих глаз, от волос, черной волной хлещущих по плечам, от этой свободы во плоти, от создания с крыльями, которых нет, от живого доказательства того, что хэппи-энд неизбежен… (с) D. A. W. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
