Глава № 2 . День, который не предвещал ничего дурного

 

После трёх часовой прогулки в лесопарке чувствовалась лёгкая усталость. Ноги по-прежнему послушно двигались в свободной походке. Мышцы торса и рук немного поламывало после проделанных на перекладине упражнений. Дышалось легко, так легко и свободно, что хотелось разом вдохнуть в себя весь этот зеленый мир, с многоликим разнообразием его цветов, запахов, звуков и прочих чувственных форм. Но меж тем, следовало уже возвращаться обратно домой. Оставались не доделанными некоторые немало важные дела. К тому же, в ночь надо было выходить на работу. Сейчас же, на обратном пути Фидель намеревался зайти в кассы дальнего следования купить билеты на поезд до Мурманска. Через неделю начинался долгожданный отпуск, который просто обязан был оправдать все возложенные на него надежды. И хозяин, и его верный пёс вместе были приглашены в гости на север в лоно дикой природы, к старым добрым друзьям. Там их ждали тёплые встречи, дружественные беседы у походного костра, горячие напитки, песни под гитару, ягоды, грибы, а так же всяческая рыба и дичь в достойном разнообразии и изобилии.

Фидель шагал бодро, твёрдым уверенным шагом, совершенно не думая о том, что ещё предстояло совершить сегодня. На природе он имел замечательную привычку отрешаться от всяческих проблем города, от всего того, что сковывало грудь, стесняло движение легковесной души, заставляло натужно думать, перебирая в голове то, что по сути своей не стоило подобных умственных усердий. За время, проведённое в дебрях зелённого лабиринта Подмосковья, силы его многократно возрастали, пополняемые из резервуаров самой матери природы. Не желая расставаться со всей этой красотой вековых древесных великанов, он, словно рыба, выброшенная на берег немилостью безрассудной волны, жадно захватывал ноздрями терпкий пронизывающий до головокружения аромат сосново-елового леса. Истинное блаженство окутывало всё его существо, и в такие мгновения, казалось, море по колено. Но бурные течения непредсказуемой жизни имели в своём распоряжении такие подводные камни, порой споткнувшись о которые, поднять головы над гладью поверхности было уже просто невозможным.

Время пролетело довольно быстро. Быстро для Фиделя, а для Калашника так и вовсе незаметно. Солнце светило уже не так ярко и не столь живо как утром. Потихонечку начинали наползать пока ещё прозрачные серые тени и все предметы, словно, слегка потускнели в свете прихотливости человеческого глаза.

- Сейчас заглянем ещё на брусья. Потом сходим за билетами, и домой, кормиться! - нарушил первым тишину Фидель, как только они покинули территорию горячо ими любимого парка.

Калашник одобрительно тявкнул в ответ, покорно подставив свою шею. Её опоясывал изящный ошейник, украшенный причудливым узорчатым кожаным плетением. Через мгновение поводок был пристёгнут, и пёс под контролем своего внимательного конвоира следовал давно ему известным и от того абсолютно понятным маршрутом. Он шустро перебирал своими стройными ладными лапами вдоль потрескавшейся и изломленной асфальтированной, когда то очень давно, дороги. Усталость, что могла быть вызвана долгими часами тренировок, казалась, не имела над ним абсолютно никакой власти. Он был слишком молод, слишком полон сил, энтузиазма и всего того, что вечным двигателем подогревало в его маленьком тельце вечную неугомонность и тягу к приключениям.

- Ну, что не устал? – спросил щенка внимательный хозяин. – Ну, вот и я чувствую себя превосходно. Правда, мне ещё работать всю ночь. Это тебе можно прохлаждаться. Песни петь у тётушки Маргариты в вашей собачьей консерватории. А мне нужно работать, зарабатывать нам с тобой на хлеб. Время тяжёлое нынче, что поделаешь. Ну ладно, посиди пока, остынь. - Фидель запрыгнул разом на брусья и принялся выполнять те самые упражнения, которые должен был непременно сделать сегодня. Он занимался каждый день, стараясь, по возможности не пропускать занятий на площадке и в парке. Держать себя в хорошей физической форме он считал само собой разумеющимся делом для мужчины. Кто знает, какие сюрпризы выкинет жизнь завтра.

Калашник, чуть заскучавший, сидел привязанным к железной трубе снаряда в метре от хозяина, занимающегося тем временем чем-то весьма странным. По началу, щенку это представлялось забавным. Сорвавшись с места, он принимался мешать Фиделю, покусывая его за ноги, или, вцепившись в штаны, пытался перетянуть его в свою сторону. Но терпя не удачу в подобных предприятиях, пёс не способный ещё к долгой концентрации своего рассеянного внимания, на каком либо одном занятии мгновенно переключался на другое. Он с неподкупным интересом наблюдал, затем как играли маленькие дети на площадке и с трудом мог сдерживать себя в лапах.

Детишки, кто в колясках, кто на своих маленьких ножках рассыпались повсюду вокруг, а рядом с ними, ходили по пятам многочисленные молодые мамы с пакетами игрушек, детскими куртками, скинутыми их чадами в жарком порыве игры, и женскими сумочками. Одни дети – те, что помладше играли в песочнице, другие тихонько качались на качелях, третьи пинали разноцветный резиновый мячик, четвёртые – что постарше с дикими воплями сломя голову носились по огромному деревянному замку, с многочисленными горками, ступеньками, перекладинами и свисающими кольцами.

Замок был очень красив и включал в себя множество больших горок выполненных из разноцветного пластика. И заворожено лицезревшему всю эту дворовую красоту Калашнику безумно хотелось прикоснуться к ней, пощупать её мягкими подушками своих неугомонных лап, хорошенько обнюхать всё, и, конечно же, попробовать на вкус. Ведь он не многим отличался от них. Он был таким же маленьким, таким же игривым и возбуждённым, таким же взрывным и настырным как они, и таким же заинтригованным подозрительной необычностью этого мира. Разница была лишь в том, что он был щенком, а не ребёнком.

Сначала Калашник сидел более-менее спокойно, потом начал дёргаться, порываясь ввязаться в детскую игру. Но поскольку был привязан не крепко, то узел начал потихоньку расползаться. Это весьма воодушевило его. Вставая на задние лапы, он, вытягивался во весь рост, скулил, всем телом подаваясь вперёд, туда, где вспыхивали огоньки улыбок и звучно гремел радостный смех.

Вдруг, в одно мгновение он резко дёрнулся, и поддавшийся узел окончательно распался, открывая ему дорогу в заветный мир детских игр. Не веря в свою удачу, он бежал окрылённый ею. Казалось, что ветер счастья щедрыми потоками наполнял белоснежные паруса его собачьей души, искренне влюблённой в урбанизированный человеком мир.

На детской площадке царил свойственный таким местам хаос. Непослушными и неуправляемыми вереницами, словно, маленькие корабли, лишённые руля, неслись, постоянно меняя траекторию пути, десятки пар маленьких детских ножек. Шум и гам пронизывали атмосферу вокруг, повисая в воздухе дребезжащим звуковым послесловием. Оно, так и не успевая изойти, в конец, на убыль, рождалось вновь. И процесс этот отойдя на задний план слухового восприятия, продолжал существовать в виде вибрирующего, звенящего фона.

Дети так были заняты своими играми, что и не сразу заметили приближающегося к ним щенка. Калашник нёсся во весь опор, туда, где в весёлом хороводе кружились смех и улыбки, даже, и, не подразумевая, что ему могут быть там совсем не рады. Рот его был приоткрыт, язык раскачивался в такт бодро перебирающим лапам, а поддёрнутые, висячие на хрящах треугольные ушки смешно раскачивались вверх в низ, словно приведённые в движение маятники. Спустя несколько мгновений приближающийся щенок вклинился в сплочённые детские ряды. Виляя своим гибким телом и укороченным хвостом, пёс принялся сновать в дебрях царившего балагана, как в своём любимом лесу. Он хотел было плавно включиться в какую либо из игр, но как только направил своё пристальное внимание на первых подвернувшихся персонажей, как сразу тишину прорезал пронзительный писк. Маленькие детишки разбегались от него с воем. Они не хотели с ним играть. Одни потому, что пёс представился им каким-то грозным, слишком подвижным и громкоголосым, хотя он и не издал ни звука. Другие же не отказались бы поиграть, но боялись его и по щенячьим меркам не маленьких клыков, так подозрительно торчащих и сулящих опасность.

Калашник не бросился догонять улепётывающих смешными походками малышей, а живо переключился и вскоре оценил правильность своего выбора. Сначала озорник увидел цветной резиновый мяч, довольно крупный и отличающейся достойной прыгучестью. Уж в чём в чём, а в прыгучести Калашник знал толк. Можно сказать, он был в ней специалистом. И если бы он родился не собакой, а человеком, то, несомненно, со своими выдающимися способностями, стал бы спортсменом, чемпионом по прыжкам в высоту. Подбежав к сидевшим на лавочке девочкам, он хотел было ухватить мячик зубами, но ничего не получилось. Одна девочка, что постарше остальных, в очках и с двумя кривыми не равнозначными косами, заметив приближающуюся угрозу их резиновому мячику, схватила его в руки, и подняла высоко над головой. Увидев, что план Калашника был нарушен, девочка с ехидной улыбкой показала ему язык, а остальные сидевшие на лавочке засмеялись. Но щенка всё это нисколько не смутило и не привело в замешательство. Он продолжал оставаться хладнокровно весёлым и позитивно настроенным. А девочка, убедившись в своей безнаказанности, снова наклонила вниз голову, и, глядя в добрые внимательные глаза Калашника, состряпала дразнящую мину. Лицо её неприятно скукожилось, и без того маленькие, прикрытые линзами глаза спрятались вовнутрь, щёки оттянулись в стороны, а из толстых губ показался наружу довольно мерзкий язычок. На протяжении всей минуты она продолжала кривляться, строя разные не приличные рожицы. Но в один момент с головы её сорвались большие выпуклые, явно большего, чем следовало размера очки. Они упали, прямо в песок, которого здесь имелось в изобилии. Девочка тут же потеряла самообладание. Она решила, что щенок сейчас же схватит её выпавшие очки, утащит, разгрызёт, испортит их. Тогда ей хорошенько влетит дома, ведь очки, были совсем новые. Трясясь за свой оптический прибор, Надька, как называли её подруги, согнула сжимающие мяч руки в локте, тем самым сократив расстояние до земли. Калашник тем временем не спускал глаз с заветного мячика. Его не интересовали покоящиеся теперь среди груды песка, хрустящих обёрток из-под съестного, и сигаретных окурков, очки. А воспользовавшийся Надькиной заминкой, он в одном прыжке оказался, вдруг, на уровне её головы и резким выпадом вперёд выбил желанный мяч из рук девочки своим мокрым чёрным носом. Прыгал он просто превосходно и мало кто мог с ним в этом посоревноваться. Он сам был словно маленький в меру накаченный, упругий мяч, наделённый непревзойдённой прыгучестью самой природой. Такова была его собачья порода.

- Вот зараза такая! – только и успела вымолвить Надя, поднимая и протирая платком свои очки. А подруги её, вскочив с лавочки, засмеялись пуще прежнего.

Обрадованный щенок, то подталкивая лапами, то ведя носом, словно хоккеист клюшкой шайбу, гнал резиновый красно-жёлто-белый мяч по шумной площадке. Сначала он не отпускал его далеко от себя и даже старался сам опередить катящийся и тихонько подпрыгивающий шар. Но вот он совсем разыгрался и в один прекрасный момент, не рассчитав своей прыти, не аккуратно ткнул в резиновый бок мяча своей продолговатой мордочкой и тот неожиданно резко оторвался от щенка на приличное расстояние. Калашник хотел было догнать его, и уже делал отчаянные рывки, но, не заметив преграды, только наткнулся на чьи-то обутые в туфли ноги. Перед ним стояла незнакомая женщина. Она не испугалась его и даже пару раз провела своей мягкой пухлой ладонью по шее Калашника.

- Девочки, ваш мяч? – женщина подняла добытый Калашником ещё несколько минут назад предмет.

- Да! – раздался где то сзади ладный девичий хор.

- Ну, ловите же тогда! – одним взмахом, мяч, словно пёрышко взмыл вверх и перекочевал к своим прежним хозяевам, оставив Калашника в одиночестве.

- Я бы не стала у тебя его отбирать, но ведь ты же его прокусишь, признайся!? – ласково оправдывалась молодая мама, глядя в бездну чёрных, ни сколько не опечаленных щенячьих глаз.

Пёс промолчал и отправился дальше сновать среди играющих тут и там детей, отыскивая себе новую забаву! На улице он лаял так редко, что казалась, говорливый дома с хозяином, выходя на улицу, он абсолютно немел. Толи так действовал на него свежий воздух, то ли сама атмосфера кипящей повсюду жизни, но, наверное, всё-таки, порода у него была такая, молчаливая, хотя и не неугомонная.

Далеко идти, отыскивая себе занятие по зубам, не требовалось. Стоило лишь хорошенько разуть глаза. Пёс резво подскочил к подножию горки и резким кивком выхватил пластмассовый меч у мальчишки явно хулигана лет семи восьми. Но тот оказался не из робкого десятка и успев ухватится за край рукоятки принялся тянуть свою любимую игрушку на себя. Наивный мальчишка и не подразумевал, что только этого и хотел от него хитрый Калашник, только это ему и нужно было для полного счастья. «Я или этот крикливый мальчишка? Кто кого, интересно?»: думал про себя Калашник. «Я или этот настырный щенок? Кто кого, интересно? »: думал принявший вызов мальчуган. Это чем-то напоминало перетягивание канатов. И как бывает в таких делах, удача перекочевывала то в руки, то в лапы. Семи или восьми летний мальчишка, как не крути, весил куда больше семимесячного Калашника, но у зверя был один плюс. Мальчишка использовал для соревнования свои ещё не окрепшие детские руки, которые ещё к тому же предательски вспотели, а Калашник действовал по средству, дарованному на все случаи его собачьей жизни самой природой. А против природы, как говорится, не попрёшь. Молодые, крепкие челюсти, подвергаемые каждодневным тренировкам, в том числе и на перетягивание, в один момент взяли вверх, над столь практичным, но столь хрупким инструментом, как человеческая кисть. Правда не обошлось и без хитрости. А хитрость это та степень ума, которая позволяет её автору извлечь максимальную выгоду из всякого положения. Как только он понял, что детские пальцы, по какой-то причине, тихонько скользят по поверхности меча, словно, намазанные маслом, пёс на секунду ослабил хватку, создавая тем самым видимость своей якобы слабости, и в тот момент обрадовавшийся мальчуган решил рывком подтянуть к себе поближе желанный предмет и переставить руки. Калашник, только этого и ожидал, в мгновение резким рывком вырвал меч, оставляя за собой звание победителя.

- Отдай, отдай – закричал раздосадованный паренёк, но было уже поздно.

Калашник довольный своей честной, как он считал, победой наворачивал круги вокруг деревянного замка, а мальчишка бегал за ним тщетно пытаясь догнать того кто был несравнимо быстрее, ловчее, и предприимчивее его. Но паренёк смекнул, что дело это бесполезное, в одиночку гоняться за тем, кому природа подарила четыре лапы и, кликнув на помощь, вдруг, объявившихся друзей объявил им о своих планах.

- Этого – ткнул пальцем паренёк в очередной раз пробегающего мимо с мечом в зубах щенка – надо поймать и отнять у него мой меч! – деловито, с нажимом и напором главного заявил он друзьям. – Окружай его с разных сторон. Вы с этой, а мы с этой, а ты Ванька стой посередине, может он под горкой пролезет, так схватишь его. Он не кусается.

- А ты почём знаешь, что он не кусается – сказал удивлённый Ванька, явно недовольный командирскими наклонностями своего товарища.

- Да, знаю, знаю. Точно тебе говорю. Стой здесь вот и лови, если пробегать будет. – недовольно цыкая из-за того, что ему приходится дважды повторять проговорил главный затейник охоты.

- Нет! – твёрдо заявил Ванька. – Не буду я никого ловить. Ещё не хватало, чтоб он меня укусил. Спасибо, меня уже кусали, больше не хочу. Может он, какой бешеный. Ещё и прививки заставят делать.

- Тебя и так заставят делать прививки. – Резко переменившись, грозно заявил не довольный командир. И добавил тут же – от слабоумия. Иди спрячься под мамину юбку сыкун. – гневно зыркнув на Ваньку закончил тот.

От услышанной наглости оскорблённый Ванька обомлел было сначала, но собравшись с силами, чувствуя, как его сердце набирает ход, а щёки начинают полыхать красным пламенем, всё-таки ответил обидчику.

- Сам ты сыкун. Вот и лови своего пса. Придурок. Чтоб он тебе морду разгрыз! – закончил расстроенный мальчуган. Он только что вышел на улицу в надежде погулять, поиграть с друзьями, а в результате, был незаслуженно оклеветан в трусости и обречен, сидеть в одиночестве на лавке или идти обратно домой.

- Чё ты сказал? – задался обычным в таких делах вопросом задира. Вопрос этот ни когда не имел, ни какого смысла, и был, по меньшей мере, абсурден, как в отношениях между взрослыми, так и детьми. Кстати дети как раз таки и скопировали подобную модель поведения с взрослых, не специально заучив все словесные обороты и услышанные где бы то ни было фразы. – Козёл ты, вот кто! Сейчас поймаю эту дворняжку, и посмотрим кто из нас придурок.

Дискуссия подошла к своей кульминации. Обычно, если сразу за словами не следовали кулаки, то это ясно говорило о неполноценности, фиктивности исторгаемых из детских сердец угроз, а так же и о скором мирном соглашении. А меж тем окрылённый интересом случившейся забавы, и чуть утомлённый прытью игры в догонялки Калашник присел с краю у подножия одной из пластиковых горок детского замка. Пластмассовый игрушечный меч – желанная, трофейная добыча, отнятая у «врага» покоился тут же, в лапах. Меч был перепачкан прилепившимися песчинками и прочим сором к обслюнявленному прогрызенному насквозь в некоторых местах лезвию. Он молчаливо с озорным огоньком в своих чёрных глазах глядел то на мальчишек, собирающихся его отлавливать, то на забывшегося хозяина, который облокотившись на железо брусьев, и отвернувшись, говорил по телефону.

Мальчишки, увидев зазевавшегося на мгновения пса, обошли его со всех сторон, и, отрезав пути к отступлению, ринулись в атаку. Но не тут-то было. Калашник в долю секунды встрепенулся, как вспугнутая раньше времени неаккуратным охотником желанная дичь. Просторные крылья безмятежного игривого неугомонного детства вновь распустились за щенячьей спиной, и, сорвавшись с места временной стоянки, понесли его вперёд. Слаженно выполнив улепётывающий манёвр, пёс, прошмыгнув между расставленных сетей ребяческих рук, нырнул под замок и тут же вынырнул с противоположной стороны, вновь оставшись в неприкосновенности.

В одно мгновение его внимание привлекло нечто. Пес, тут же бросив изгрызенную игрушку, выпрямился, замерев в напряжённой энергичной стойке. Игры более не занимали его. Он стоял с весьма озабоченным видом. Мордочка вздёрнутая чуть к верху не шелохнулась. Глаза во что-то пристально вглядывались. В один момент он двинулся с места, и неторопливым шагом пошёл средь мелькающих детей по направлению к выходу с площадки.

Ступал он медленно, аккуратно, не сводя своих чёрных глаз с выбранного объекта. Там в дали неподвижными стояли две фигуры. Калашник ускорил шаг и подошёл ближе. Они ещё не обратили на него своего пристального внимания. Он же, в свою очередь, видел их превосходно, как на ладони. Теперь его зоркие глаза без особого труда могли различать детали. Женщина и ребёнок, должно быть девочка. Женщина в сумасшедшем темпе раскачивала детскую коляску, старые колёса которой, терзали щенячий слух противным скрипом. Даже псу показались эти конвульсивные движения странными, если не сказать большего. Несмотря на довольно жаркую погоду, она была одета в широкий тёмный плащ. Голова её пряталась внутри глубокого округлого капюшона, так что лица практически не было видно, и только кончики растрёпанных кудрявых волос, слегка выглядывали наружу.

Девочка сидела совсем рядом, сжимая в руках довольно увесистую куклу. На вид ей было примерно столько же лет, сколько той самой Надьке, у которой Калашник совсем недавно похитил разноцветный мячик. Но девочка отличалась от всех остальных присутствующих детей на площадке. И пёс это прекрасно чувствовал своим звериным чутьём. Было в ней что-то не хорошее, не доброе, нечто чуждое царящей вокруг гармонии детства. И потому, повинуясь своим врождённым инстинктам, он двигался прямиком к ней. Он не знал, чего хочет, не знал, зачем вообще пришёл в столь странную компанию. Нечто безмолвно манило его сюда. И голос, отчётливо различимый голос этого нечто, казалось, исходил из самых глубин его древних природных инстинктов. Это был призыв, зов, овладевший всем его существом. Калашник просто обязан был прийти сюда и первым во всём разобраться. Он чувствовал зло, предчувствовал надвигающуюся беду. Он видел, как незримой серой дымкой от этих двоих, неровными волнами расползается во все стороны скрытая угроза, смертельная угроза. Но что он мог? Маленький, семи месячный щенок, один против такой яростной силы.

Девочка присев на корточки играла со своей куклой. В правой руке её виднелся небольшой синий совочек, которым она усердно пыталась копать. Но у неё это плохо получалось, так как слой песка здесь был очень маленький, а под ним была твёрдая земля. Совсем рядом была широкая песочница, из которой виднелись горы превосходного золотистого песка, но идти туда она не желала.

Слегка пригнув голову, Калашник шёл прямиком к детской фигуре. Он был похож на охотника крадущегося по пятам за своей дичью. Пока он продвигался меж снующих детских фигурок, то был почти что незаметен. Когда же подошёл ещё ближе обе фигуры обратили на него своё пристальное внимания. Но пёс не остановился, а тихо утробно рыча, продолжил свой медленный шаг. Он взирал с опаской на этих двоих, в особенности на девочку. По не понятной причине, девочка волновала его куда больше. Она, заметив его, тут же развернулась, но не приподнялась, а продолжала играть со своей куклой. Она разговаривала с ней как с живой. В одно мгновение до чутких собачьих ушей донёсся еле различимый тончайший писк. Кукла что-то отвечала ей. «Должно быть, мерзкая говорящая игрушка»: заключил про себя щенок. Он не любил говорящих игрушек. У старых хозяев были такие. В раннем детстве он их сильно боялся. И страх этот со временем вылился в превеликую неприязнь, и, наверное, даже ненависть.

Девочка смотрела на щенка тяжёлым злобным взглядом исподлобья. Её мимика не была свойственна обычным детским лицам, к которым привык взгляд. Резкие черты в бешеной пляске сменяли друг друга, из-за чего само лицо находилось в постоянном движении. Не возможно было понять, что за эмоции в данный момент владеют ею, что же кроется за этими неестественными гримасами. Глаза её, то прищуривались, то неимоверно широко раскрывались, словно, готовясь выскочить из своих орбит. Она, то хмурилась, насупив редкие чёрные брови, то наоборот вздымала их к верху. Тогда на большой выпуклый лоб не ровными волнами наплывали глубокие морщины. Всё её лицо тут же неприятно скукожилось, приобретя сходство с мочёным яблоком, и мгновенно старело. Тонкие губы раскрытого рта вольно разгуливали, то в вверх, то в низ, то в стороны. Она внимательно следила за каждым движением собачьих лап, чуть обнажив свои маленькие жёлтые зубы. С уст её срывались странные слова.

- Литтэ, Литтэ! Этаун ту да реммэ хаан! Этаун ту да ворт реммэ даррат хаан! – говорила она, то поворачиваясь к кукле, то вновь пристально всматриваясь в Калашника.

Говорящая игрушка принялась в свою очередь пискляво объясняться со своей маленькой госпожой. Размером она едва ли уступала самому Калашнику. Одетая в цветастое платье, с большим белым бантом на голове, она крепко стояла на своих толстеньких, обутых в маленькие сандалики, ножках, подле хозяйки. Голова её вертелась по сторонам, руки непринуждённо сгибались и разгибались, она, то приседала на корточки, то вновь выпрямлялась в полный рост.

Тончайший голосок этого существа взбудоражил Калашника ещё сильнее. Пёс даже забыл о назойливом скрипе колясочных колёс, столь противным был голосок этого искусственного создания. Показывая своё крайнее недовольство происходящим, щенок разразился довольно сильным, сердитым лаем. Он словно спрашивал: «Кто вы такие? Чего вам тут надо? Убирайтесь отсюда по дальше, а то испробуете моих острых клыков». Девочка, как будто, испугавшись, крепко прижала к себе любимую куклу. Но вряд ли она испытывала, что-то, хоть отдалённо похожее на страх, или же боязнь. Глаза её заметно выступили из своих орбит, зубы крепко стиснулись. Злобно оскалившись в сторону пса, она, резко дёрнулась вперёд, делая хищный выпад, и презрительно зашипела на него с такой силой, что в лицо щенку ударил неприятный резкий запах её нутра. Это была настоящая прескверная вонь, запах загнившей плоти, или же гниющих пищевых остатков.

Калашник даже поморщился. Не ожидавший такого, он на мгновение отпрял назад, но потом вновь с грозным лаем обрушился на неприятеля. Он лаял так грозно, так отчаянно, что существо скрывающееся под личиной девочки, решило не искушать его острых клыков. Бросив на землю совок, стиснув левой рукой куклу, она, резко выпрямившись, в миг, впрыгнула на деревянную лавочку. Можно было подумать, что за спиной её прятались настоящие крылья, столь ловко был проделан этот трюк. Но разгневанный пёс решил воспользоваться моментом. Высоко выпрыгнув, он успел ухватить её любимую говорящую куклу за ноги. И когда приземлился на свои мягкие подушки, в зубах у него уже попискивала ненавистная игрушка. Она что-то невнятно бормотала своим противным тончайшим голосочком, барахтала в воздухе маленькими ручками и ножками, крутила головой и отчаянно извивалась во рту, словно уж на сковородке. Быть может, на самом деле в ней теплилась жизнь, или хотя бы некое её подобие!? Но Калашника это уже волновало меньше всего. Единственное желание, овладевшее им всецело в данный момент, было простым. Эта мерзкая писклявая дрянь, во что бы то ни стало должна замолчать, что бы совсем не свести его с ума. От того он продолжал яростно сжимать свои челюсти, мотая из сторону в сторону головой, и временами помогая себе лапами. Пёс, нервно рыча, с большим усердием продолжал грызть куклу. И с каждой секундой писк её становился всё слабее, всё не значительнее. Когда же звуки вовсе стихли, он отбросил её как ненужный хлам в сторону.

Она стояла поверх скамьи, сгорбившись, чуть вытянув вперёд свою тоненькую шею. Её всклокоченные тёмные волосы, подвижными сальными прядями, свисали вниз. Сквозь маленькие, тесно поставленные жёлтые зубы доносилось мерзкое шипение. Всё это время рот её был раскрыт в страшной гримасе. Она, то чуть сжимала, то вновь разжимала свои челюсти, а с уголков губ тонкими струйками сочилась мутная желтоватая слизь. На неё трудно было смотреть, не теряя человеческого самообладания, столь противна была её внешность. Но Калашник имел собачий взгляд на вещи. И единственное, что сейчас он испытывал, не страх, но обоюдную ежесекундно подпитываемою ненависть к смертельному врагу. Она агрессивно шипела на него, словно, загнанная на дерево кошка, но спускаться за куклой не решалась. Быть может, боялась, а может, выжидала удобный момент, что бы расставить всё на свои места!

Женщина, раскачивающая коляску, обращалась к ней на всё том же странном языке. Речь была не приятная, а голос её словно исходил из змеиных уст. Слова шипели, извивались в её гортани, исторгаемые тонкими искривлёнными устами. Они, то переговаривались, то вновь умолкали. В такие моменты, казалось, что диалог их не прерывался, просто теперь, они беседовали, молча, беззвучно, читая мысли друг друга.

Тем временем, вдоль бетонной дорожки, что пролегала вблизи той самой лавочки, прогуливалась пожилая женщина, должно быть бабушка с внуком. Увидев то, насколько сильно раскачивается коляска, она обратилась к существу, укутанному в тёмный плащ, со словами полными укора.

- Ну как так можно! Ребёнок то, небось, не жив, не мёртв уже! – проговорила бабушка, неодобрительно цыкая. – Слышь, чего говорю то, ты в своём уме мамаша? – тронула она её за плечо.

Та странная женщина, что раскачивала коляску, не обращала сначала на неё никакого внимания. Но потом повернулась, вглядываясь в старое морщинистое лицо. Бабушка тут же осеклась. Дальнейшие слова умерли на её устах. Она выпятила глаза от ужаса, и, замерев на месте, замолкла. Спустя мгновение её затрясло крупной дрожью, ноги подкосились и обессиленная, словно срубленное дерево, она с грохотом упала в них, ударившись головой о бетонный пол. Тело её тряслось, словно, терзаемое током, изо рта выступила кровавая пена. На бетоне медленно-медленно растекалась багровая лужа крови. Глаза её закатились, и обнажившиеся белки сплошь усеяли тоненькие вздувшиеся сосуды. Обезумевший мальчик не мог вымолвить ни слова. Он бросился бежать со всех ног.

Женщина обернулась в сторону щенка. Она пронзительно взирала на него, всё так же неестественно раскачивая коляску. Девочка, по-прежнему, неподвижно стояла поверх скамейки в самом её углу. Калашник же продолжал истошно лаять, привлекая к себе внимание хозяина.