"Вы можете лишиться разума, и самое

печальное, что вы об этом даже не узнаете".

Павел Ашукин. "Отповедь"

 

Критик и пародист Ванька Крикунов был полон энергии и творческого экстаза. От его обидных издевок и унизительных, безответственных насмешек страдали не только начинающие, но и известные, уважаемые поэты и писатели. Из-за его смертоносных укусов многие одаренные авторы вообще бросили столь неблагодарный труд. А он рос в собственных глазах и пританцовывал от удовольствия...

 

Его боялись, его возвышали, ему оказывали незаслуженные знаки внимания и почтения. И от этого Ванька был очень горд и необычайно доволен собой… Слабые и трусливые литераторы крутились вокруг него, всячески льстя и угождая, а умные и талантливые безуспешно пытались протестовать. Но Ваня Крикунов продолжал безнаказанно хамить и критиковать всех и вся, прикрываясь заслугами и именем своего отца – заслуженного деятеля искусств Эмиля Яковлевича Крикунова.

 

Вот и сейчас, завершив очередной ядовитый опус, он кокетливо поправил у зеркала модный галстук и самодовольно улыбнулся себе. Переполненный чувством собственной важности, Ваня направился к выходу.

 

Но, едва переступив порог, Крикунов отшатнулся, словно увидел волчицу… У порога валялись его тощие книжицы. На распахнутых обложках красовались старательно выведенные дарственные надписи и автографы молодого критика.

 

Быстро подняв любимые книжки и сложив их в дорогой кожаный портфель, он надменно фыркнул и бодро зашагал в редакцию. Но там его ожидал новый сюрприз: этой ночью скоропостижно от повторного инфаркта скончался главный редактор, визирующий его циничные статьи в печать. И последнее сочинение Крикунова, его самая едкая, отвратительная критическая статья беспомощно лежала на столе покойного.

 

Взяв свой «гениальный» опус, скандально-известный критик протянул его первому заместителю главного редактора Павлову, но тот холодно и сухо бросил: «Я сейчас очень занят…»

 

Пожалуй, Анатолий Генрихович Павлов был единственным человеком в редакции, сумевшим разглядеть в Иване Крикунове болезненную, граничащую с безумием манию величия и неудержимое стремление к жестокости. Это был смелый и честный журналист, но отец Ивана Крикунова был лучшим другом главного редактора…

 

Впервые необласканный, Иван Крикунов заглянул в корректорскую. И, начав с привычных любезностей и комплиментов женщинам, стал перебирать гранки. «Спорт», «Новости», «Литература и искусство»…

 

Смеясь и заигрывая с самой юной корреспонденткой, он придирчиво читал строчку за строчкой, выискивая слабые места. И вдруг… В фельетоне «Под шутовским колпаком» критиковали его, Ивана Крикунова… Он перечитывал вновь и вновь, вновь и вновь, остро-критические заметки о себе… Его…называли шутом!.. Его… жалели!..

 

Иван Эмилевич заметался по кабинету, комкая листы. Смертельно бледный, он выскочил на улицу, не прощаясь. Ни кровавый взгляд светофора, ни оглушительные сигналы машин, ни кого-либо вокруг он уже видеть и слышать не мог. Замерли пространство и звуки. Остановилось время. Лишь резкий, страшный визг тормозов заставил Крикунова очнуться. Он стоял, зажатый между двумя встречными автомашинами. Еще мгновение - и уникальный мозг великого критика был бы растерт по скоростному шоссе, словно скользкая мастика по паркету...

 

Кто больше испугался - Иван Крикунов или водитель, отец троих малолетних детей, сказать трудно... Не слыша оскорблений в свой адрес, Крикунов бежал дальше.

 

Гнев застилал ему глаза, ярость душила его. Он готов был убить неизвестного ему автора, разорвать его в клочья. Он захлебывался своей зловонной слюной и глупо таращил глаза… Крикунов задыхался от ненависти. Ведь теперь прочно приклеенный к его лысине шутовской колпак отдирать придется самому… Вместе с кожей и кровью…