Разве мать солдату правду скажет? Все у нее замечательно. И Танюшка учится на одни пятерки. И отец стал серьезнее, как сына в армию проводили: получку домой приносит. Премию дали...

А Димка было поверил, принял за чистую монету. «Служи, сынок, спокойно». Хорошо, Танюха, наивная душа, написала все как есть: «У папки опять белочка. Никто ему без тебя не указ. Дни с мамой считаем, когда вернешься».

 

Под монотонное бормотание ротного замполита мирно посапывали солдаты. Только рядовой Дмитрий Мороз по прозвищу Дед Мороз не спал, думал о доме. Да друг его, рядовой Пилипенко, старательно строчил в тетрадке. Неужели он записывает весь этот бред? «В отчетном докладе XXVI съезду партии подчеркивается, что следует глубже и смелее анализировать явления политической жизни...» – диктовал замполит, меряя шагами Ленинскую комнату.

 

Как и все хорошее в жизни, политинформация слишком быстро закончилась. Дед Мороз уныло поднялся, встретился взглядом с сержантом Мухой и поежился. Сейчас придерется. Но Муха на этот раз прицепился не к нему. Он выдернул конспект у Максима Пилипенко и зачитал насмешливо: «Рапорт... Прошу направить меня ... для выполнения интернационального долга в ДРА».

 

«Га? Афганистан? Макс, ты что, сдурел?» – ахнул рядовой Петр Омельчук, добродушный парень из Донбасса, прозванный Гавиком за свою манеру вечно всех переспрашивать: «Га?»

«После рапорта не отправят! – изрек Философ. – Посчитают депрессивным синдромом со склонностью к суициду».

 

Москвичей в армии не любят. В подмосковной части особенно. За близость к дому, за то, что родные и друзья имеют возможность навещать чуть ли не каждые выходные. Но Иванов, он же Философ, прижился. Он всегда был готов заказать матери что-нибудь купить сослуживцам. И потешал всех своими мудреными высказываниями по делу и не по делу. С Философом легче жилось. Хотя бы потому, что было кому сказать: «Ну ты и ... Философ».

 

Сразу после политинформации выяснилось, что гражданское население поселка Тарасовка в лице одинокой бабульки попросило помощи у отцов- командиров – выделить солдатиков забить кабанчика. Единственным умельцем оказался Омельчук, который (кто б сомневался) предложил отправить с ним друзей-«земляков».

 

Когда новоприбывшие делились на землячества, Димка Мороз растерялся – ростовских больше никого не было. Ему крепко пожал руку Пилипенко: «Призывался у тетки в Подольске, а сам родом из Ростова». И подошел к ним Омельчук: «Донецкая область. Соседи». Так они и держались вместе.

 

Солдаты потоптались за воротами воинской части, не веря своему счастью. Первый раз за время службы оказались «на воле». Даже растерялись с непривычки. Пошли искать Колхозный тупик. Кружили по Тарасовке и удивлялись, сколько же тупиков может быть в небольшом поселке. Возвращаться и уточнять не хотелось – еще завернут их обратно.

 

«Ты чего смурной сегодня?» – толкнул Деда Мороза Максим.

«А! – отмахнулся было Димка, но не выдержал: – Сеструха написала, что у отца опять белочка. Чтоб его!»

«Га?» – не понял Омельчук.

«Белая горячка», – с неохотой пояснил Дед Мороз.

«Не переживай, – Максим похлопал Димку по плечу, – продержатся. Вернешься и наведешь порядок...»

Из-за свинцовых туч наконец-то выглянуло осеннее солнце. Неожиданная чудесная свобода тоже грела душу. Дед Мороз поверил, что все на белом свете будет хорошо.

 

Они шли по Вокзальному тупику. Навстречу выпорхнула стайка девчонок в ярких курточках. Парни приосанились, расправили гимнастерки. Дед Мороз выдернул из-под ремня и заломил на голове пилотку. Хотя и терла она ему гладко выбритую кожу. «Деды» велели смеха ради выбрить голову лезвием налысо...

 

Девушки направились к платформе электричек в Москву, не обратив на солдат абсолютно никакого внимания, даже не посмотрев в их сторону. Как мимо пустого места прошли.

 

«Были б мы в гражданке, – плюнул им вслед Максим, – жопами бы виляли».

«Та пускай», – добродушно простил девушек Гавик.

«Хорошо тебе», – заметил Дед Мороз и понимающе переглянулся с Максом.

Все знали, что Гавику чуть ли не каждый день строчит письма красавица Оксана.

«Эх, – неожиданно вздохнул Максим, – не сдурил бы, меня сейчас моя девушка ждала бы».

Пораженный догадкой Гавик остановился: «Ты рапорт в Афган написал, потому что девка бросила?» Дед Мороз удивленно посмотрел на приятеля, не ожидал такого и он от самоуверенного Максима.

«Да ты что, – оскорбился Макс, – стал бы я из-за бабы. Ребята, вы чего? Да у меня друганы мои самые лучшие из технаря в Афгане. Тетка сказала. Двое, на курс старше. Самые закадычные. Как я им буду в глаза смотреть, когда вернусь. За спинами отсиделся?»

 

Дед Мороз знал, что Макс не ужился с отчимом и уехал после восьмого класса из Ростова к одинокой тетке в Подольск учиться в Москве. В радиоприборостроительном техникуме. Учебу завалил, но, вроде, собирался восстановиться.

 

«Что думаете? Правда, завернут рапорт, как Философ сказал?»

Гавик развел руками, а Дед Мороз успокоил: «Ты ж его еще не подал».

«Это уже второй», – признался Макс.

 

Наконец нашли и Колхозный тупик, и бабульку, и кабанчика. Он был таких размеров, что Макс с Дедом Морозом попятились, когда хозяйка открыла двери сарая. Но Гавик уверенно взялся точить ножи и расстилать во дворе целлофан.

 

Димка дал зарок не брать в рот спиртного. Вернее, давал миллион раз, когда видел буянящего спьяну отца. Не маме с сестрой клялся, нет, конечно. Себе самому, Богу, если Он есть. А теперь он не сдержал свое слово. Поросячий визг все еще стоял в ушах. Запах крови и свежего мяса выворачивал нутро. Дед Мороз опрокинул стопочку, что поднесла довольная бабка. Комок в горле проскочил, и Димка вместе со всеми набросился на угощение.

 

Похоже, они опьянели. Не от выпитого. Сколько они там выпили? От тепла и еды. Гавик поначалу надулся от важности, как индюк. Но потом раскололся, что было и ему стремно, он первый раз в жизни сам забил и освежевал кабанчика. До того – только на подхвате у дядек.

«Напиши своей Оксане!» – посоветовал Дед Мороз.

«Напиши ей, что ты теперь в Советской армии самый главный по кабанам», – дополнил со смехом Максим.

«Ты лучше расскажи, что там у тебя с девкой не вышло!» – ответил ему Гавик.

Максим отмахнулся.

«Как вы с ней познакомились?» – полюбопытствовал Димка. Для него пока именно этот этап был самым сложным в отношениях с девушками. Как же с ними знакомятся?

 

«О, это целая история, – разговорился Макс. – Турнули меня из технаря, к сессии не допустили, тетке я ничего не сказал, болтался по Москве. Снял на какой-то дискотеке телку. Все при ней. Буфера – во», – Максим обрисовал руками два арбуза на уровне груди.

Гавик с Дедом Морозом подавились смехом.

«Сегодня, говорит, не могу. Приходи завтра в общагу к десяти вечера. Переулок такой-то. Вахтерша – зверь, не пропустит, но с козырька легко залезть. Второй этаж, угловое окно со стороны переулка».

 

«Денег в обрез. Говорю теткиной знакомой: «Выручай, тетьМаш, жизнь решается». Она мне из подсобки – бутылку шампанского и коробку конфет. А мне не хватает. В долг не дала. Ей кассу сдавать. Пришлось ограничиться шампанским».

«Конфеты ж лучше», – удивился Дед Мороз.

«Да ты что. Слушай дядю Макса. Для таких ситуаций лучше шампанское!» – авторитетно заявил Максим.

 

«Добрался до переулка. Вроде общага. Ну ни фига себе козырек. Легко залезть, называется. Да еще и с бутылкой в руках. Сунул за пазуху. Вскарабкался. Окно открыто. – Максим засмеялся: – Пацаны, я прокололся. Наверно, переулки напутал. Ставлю шампанское на тумбочку, а на кровати садится девчонка и таращится на меня испуганно. Оглядываюсь и понимаю, что я попал в больничную палату. Не ори, говорю, я дверью ошибся, то есть окном, ну домом. Сейчас уйду».

Гавик чуть не сполз со стула от смеха. А у Деда Мороза дух захватило. Вот это приключение.

 

«Слышу – шаги по коридору. Я – нырк под вторую пустую кровать. Зашла медсестра. Включила свет. И увидела шампанское. А это что, спрашивает. Девчонка только глазами хлопает. Спасибо, говорит медсестра, выпьем с девочками после смены, не переживай, прооперируют тебя в наилучшем виде. Важным шепотом добавляет, что главврачу из-за границы звонили. Девчонка подскочила, кричит, что папа приедет. Ничего не знаю, отвечает медсестра. Хвать мою бутылку и ускакала, погасив свет».

Гавик просто захрюкал от смеха. А Дед Мороз слушал с восхищением.

 

«Вылез я из-под кровати. Посмотрел на пустую тумбочку. Девчонка давай извиняться, а на меня такая ржачка напала. Потом на нее тоже. Отсмеялись. Я – на подоконник. Она мне: «Осторожно!» Да ладно, говорю, второй этаж. Спускаться было даже посложнее, чем забираться. Оглянулся – она стоит у окна. Рукой помахала на прощанье. На свиданку я не пошел».

«Почему?» – удивился Гавик.

«Пропала охота. Искать, карабкаться, да еще и без шампанского. На следующий день пошатался по Москве, оказался у той больницы. Дай, думаю, зайду. С пустыми руками неудобно, выгреб мелочь из карманов и купил большой пломбир за 48 копеек. Только меня не пустили. «Вы к кому?» Откуда я знаю. Пришлось опять через окно. На этот раз с мороженым за пазухой. Все кишки отморозил, пока лез. – Максим рассмеялся, вспомнив. – Брикет был со дна, ледяной».

 

«Привет, говорю той девчонке, шел мимо, решил заглянуть. Мороженое хочешь? Обозвала сумасшедшим, а глаза загорелись. Так я с Маринкой и познакомился».

«А пломбир?» – напомнил Гавик.

«Съели, – Максим опять улыбнулся воспоминаниям. – Пока лопали, разговорились. Она не поступила в мединститут, пошла в медучилище. Собиралась в этом году поступать еще раз, а загремела в больницу. В Москве у нее отец жил со своей семьей. А сама Маринка из Геленджика, у нее там бабушка осталась и кот. Мама умерла несколько лет назад. Пришла с работы, села в кресло, закрыла глаза и все. Инфаркт».

Бабулька ставила солдатикам миску дымящейся картошки на стол. Услышала последние слова и заохала: «Горе-то какое! Сколько ж годочков было покойнице?»

«Тридцать шесть, вроде», – не очень охотно ответил Максим.

Хозяйка не стала дослушивать солдатские истории, пошла в кладовку за огурцами, горестно приговаривая, что совсем молодых Бог прибирает.

 

«Что дальше?» – Димке хотелось знать, чем же все закончилось.

«Потом Маринку прооперировали. Меня к ней уже пускали. А больше никто и не ходил. Отец укатил в загранкомандировку. Подружки из училища, говорила, заскакивали пару раз, я не застал. Я к ней и после операции прошел. Ничего, живая, зря так боялась. Рассказал анекдот – улыбается, мол, не смеши, мне смеяться больно. Сижу у нее, и тут дверь распахивается, заходит медсестра, а за ней деловая такая тетка и медсестре что-то выговаривает. Потом к Маринке поворачивается: «Меня Владимир Николаевич попросил лично все проконтролировать». Маринка встрепенулась: папа уже вернулся? «Вла-ди-мир Ни-ко-ла-е-вич еще в отъезде», – чеканит тетка. А скоро Владимир Николаевич вернется, спрашивает Маринка. Тетка видит меня, тыкает пальцем – почему посторонние. Это Максим, поясняет Маринка, он дверью ошибся, зашел, мы познакомились и подружились. Ох, как тетка разоралась. И на медсестру, что пускает кого ни попадя, и на Маринку. Владимир Николаевич, мол, организовал ей отдельную палату, а она – тварь неблагодарная. Шлюха, как и ее мать. Маринка на эту бабу смотрит заискивающе, как... моя мать на отчима. Как же мне тошно стало, выругался, развернулся и ушел. Три дня гулял. Вот дурной был».

Максим замолчал.

 

«Дальше», – попросил Димка.

«А нечего больше рассказывать. Одумался, вернулся, а Маринки там уже нет, адреса никто не знает. Пошатался по дискотекам – никто меня не цепляет, не нравится, мне Маринку подавай. Потом в армию забрали, – он посмотрел на ходики на стене и поднялся: – Все. Нам пора. А то три шкуры снимут».

 

Расчувствовавшаяся бабуля сунула им на прощание непочатую бутылку водки. Солдаты ей наказали, если у кого-нибудь есть кабанчик, то пусть зовут резать Омельчука, Пилипенко и Мороза. Несколько раз повторили фамилии. Бабка пообещала.

 

«Ребята, – попросил Макс по дороге, – все между нами».

«Заметано», – отозвался Гавик.

Димка кивнул и спросил: «А чем эта твоя Марина такая особенная?»

«Не знаю, – пожал плечами Макс. – Просто с ней было. Нос не драла. Смешная такая. Спросил, почему окно не закрывает. Рассмеялась, что улица шумит веселее, чем больница, а иногда, как море. Кота у нее Барселоном звали, сокращенно Барсик. Сама так придумала».

«Ты ее еще найдешь», – сказал Дед Мороз.

Максим ничего не ответил.

Деда Мороза разобрало любопытство: «Гавик, а как ты познакомился с Оксаной? Что ты ей говорил?»

«В шестом-то классе? Наверно, портфелем по спине огрел для знакомства, – хохотнул Гавик. – Мы жили по соседству. В одной школе учились. Ходили вместе. Гулять начали по вечерам».

 

У высокого бетонного забора их части солдаты остановились и обсудили план действий. Макс решил остаться здесь и перекинуть бутылку Гавику, пока самый трезвый из них Дед Мороз будет заговаривать зубы дежурному на КПП. Димка потоптался нерешительно. «Ладно, – махнул рукой Макс, – отбрехиваться буду я, а ты бросай». И сунул чекушку Димке.

 

Дед Мороз из-за угла наблюдал, как вошли в ворота Гавик и Макс. Вернулся на исходную позицию. Смерил взглядом забор. В гимнастерку завернуть бутылку? Подумал и стянул с ноги сапог. Услышал условный свист. Через забор полетела «запеленутая» портянкой водка, упихнутая для надежности в сапог.

 

Послышались шаги. Как бы не офицеры! Дед Мороз достал пилотку и нахлобучил на голову. Но он же без сапога! Заметут! Чего там Гавик копается? Замер, прислушиваясь. С той стороны забора раздались голоса. Ну все. Застукали.

«Плюх!» – вернулся к нему сапог. Димка быстро натянул его, не наматывая портянку, и побежал на КПП.

 

Максим водку не зажал. Угостил весь взвод. Хватило чисто символически, но это неважно. От одобрительных взглядов сослуживцев Дед Мороз почувствовал себя чуть ли не героем. Однако происшествие это скоро забылось. Ни о каких девушках больше Димка не думал. Даже тревога, что ж там творится дома, отступила куда-то на задний план. Мысли у него были теперь простые: как бы наесться досыта и отоспаться хоть немного. Хорошо было б еще увильнуть от работ и придирок, но он не научился лукавить и прятаться. Каждый день с утра на его солдатском одеяле старшина находил складки. Которые приравнивались к лазейкам для шпионов мирового империализма со всеми вытекающими последствиями. А есть хотелось до такой степени, что мышь, обнаруженная в каше, отбивала аппетит исключительно до следующей кормежки.

 

Димка писал маме, что он часто помогает на кухне. Не только в столовой, но и участвует в варке. И это все благодаря тому, что у него мама – повар 5-го разряда. Он многому у нее научился, его за это ценят. Мама отвечала ему, какое это полезное и интересное дело, возможно, будущая специальность. И писала страницы советов, которые он пролистывал не читая.

 

Разве солдат матери правду скажет? В наряд по столовой чаще остальных он попадал в наказание. А так как сержант Муха питал к нему какие-то особо «теплые» чувства, то в столовой Дед Мороз оказывался в основном на варке. Но кроме чистки картошки и готовки обеда, это еще означало мытье пожизненно жирных полов вонючей тряпкой и бессонную ночевку там же на скамьях.

 

К сожалению, больше никому в Тарасовке не понадобились солдатики забить кабанчика на зиму. Так что передыха от службы не случилось. А сама зима в Подмосковье наступила неожиданно рано – в первых числах ноября повалил снег.

 

Дед Мороз простудился. Видимо, неодетый разгоряченный выскакивал на улицу выбросить помои и простыл. Он терпел, терпел, потом пожаловался. «Читай Устав, от кашля помогает», – посоветовал ему комвзвода. Рецепт не сработал.

«Ты что, дурной, – сказал ему на варке Гавик, проворочавшийся полночи на лавке под покашливание Димки, – иди в санчасть».

Дед Мороз потянул еще пару дней, улучил момент и улизнул в санчасть. Стоял и думал, к кому и как тут обращаться. Сунулся в кабинет: «Мне к терапевту».

«А я тебе кто, гинеколог? – ответил человек в белом халате. – В армии один общевойсковой врач! Покажи горло. Сейчас люголем обработаю, и все пройдет».

Димка глазом моргнуть не успел, как человек в халате мазанул ему по горлу палкой с ватой, обмакнутой в какую-то коричневую дрянь.

 

У Димки брызнули слезы. Пулей вылетел он из санчасти и вытошнил эту гадость прямо на сугроб у крыльца. Больше он туда не заходил.

 

В начале декабря часть роты увезли на «объект». Пилипенко и Омельчука в том числе. А Мороз остался.

«Ничего, – ободрил его Философ, – зато мы в казарме, в тепле».

«Что-то ты захирел без дружков», – поддел его Муха и «поучил» кулаком под дых.

А Дед Мороз не понимал, что с ним происходит. Было ему как-то все фиолетово. Это когда разлепляешь с трудом глаза утром, а мир подернут серо-фиолетовым туманом, но тебе нет до этого дела. Ничего не хочется: ни есть, ни спать. Все безразлично.

Раньше он страдал, когда снова и снова строили перед походом в столовую, и не оставалось времени на собственно еду, приходилось заглатывать, чтоб хоть сколько-то съесть. А теперь и это стало все равно.

 

Муха озаботился дембельским альбомом. Ему купила и привезла один, такой громадный, мать Философа. Сам он раздобыл где-то кусок сукна, из которого шьют шинели, и обтянул обложку. Взводный художник нарисовал карикатуры из их солдатской жизни. Философ вписал афоризмы. Муха лично неторопливо и любовно вклеивал фотографии. Альбом был предметом его особой гордости.

 

Дед Мороз поджарил картошки, переложил в котелок и, как только сдал наряд, понес в каптерку. В груди болело. Он привык. Вот только слабость совсем забодала. От перехода из холода в тепло захотелось кашлять. Он плюхнул котелок на стол. На краю лежал альбом в «солдатской шинели». «Деды» пили чай. Дед Мороз подавил приступ кашля и поспешил убраться. Голова раскалывалась. Он не помнил, как добрался до казармы. Тут уж дал волю кашлю. Вдруг ворвался разъяренный Муха и набросился на Мороза с кулаками.

«Я принес, там картошка», – бормотал Димка, машинально закрывая лицо руками.

«Гад! Сука! – орал Муха – Ты специально так котелок поставил? Ты мне весь альбом чаем залил! Фотографии!»

У Деда Мороза не было сил ни выяснять, кто прав, кто виноват, ни оправдываться. Ни держать удар. Муха повалил его на пол и начал пинать ногами.

«А ну вставай, падла, – вопил Муха. – Отвечай!»

Дед Мороз и хотел бы подняться, но не мог. Стало ему все резко по барабану. Это когда судьба бьет тебя сапогами в бок, и удары эти гулко отзываются в голове, а плоть боли не чувствует, она в параллельном мире. Только слышит звук.

 

Поэтому, сколько это продолжалось и когда ввалилась в казарму вернувшаяся с «объекта» группа, Дед Мороз не помнил. Макс с Гавиком оттащили от него Муху. Димка узнал голос Макса, когда тот тормошил его и спрашивал о чем-то. Он слышал, как Макс матерился и звал Гавика на помощь.

 

Пилипенко и Омельчук взвалили Мороза на плечи и потащили. Так поздно в санчасти сидела только какая-то женщина, то ли дежурный фельдшер, то ли медсестра. Она было уперлась принимать самостоятельно решение. Макс сказал, тыкая в Димку пальцем, что инфекционный же, завтра вся рота сляжет, придется им побегать тут. Женщина сунула почти безжизненному Деду Морозу градусник. Термометр зашкалило, и это решило Димкину участь. Женщина вызвала скорую.

 

«Нормалек! – бодро говорил Деду Морозу Макс. – Отлежишься в госпитале, выйдешь как новенький. Все путем. Прорвемся».

Димка боком повалился на носилки, закашлялся и безучастно отвернулся от товарища. Дверца захлопнулась.

 

Димку трясло и подбрасывало в темном кузове санитарной машины. Ощущение было, что душа его отделилась от тела: тело считало ухабы подмосковных дорог, а душа равнодушно смотрела на это со стороны.

 

В госпитале его переодели и отвезли в палату. «Новенький вам тут, чтоб не скучали», – объявил санитар, перебросив Димку на кровать. Товарищи по палате поворочались в своих койках, поворчали и затихли.

 

Дед Мороз лежал и смотрел в окно, вернее на то пятно, что должно было быть окном. Временами он то проваливался в небытие, то выныривал оттуда. Приятная прохладная ладонь легла ему на лоб. И тут же под мышку сунули ледяной скользкий градусник. Он попробовал запротестовать. Медсестра вынула термометр, ойкнула и выбежала.

 

Резанул по глазам яркий свет. Замелькали какие-то люди. Недовольно заговорили соседи по палате. Димке сделали укол. И опять темнота и тишина. И провал окна. Дед Мороз вспотел. Тихонько вошла медсестра, потрогала своей приятной ладонью его мокрую голову и вышла на цыпочках. Димка забылся беспокойным, но настоящим сном. Первый раз за полтора месяца.

 

Утром другая, пожилая, медсестра с резким голосом раздала мокрые градусники из стакана и напугала профессорским обходом. Но никто долго не приходил. Соседями по палате оказались три стройбатовца первого года и один, веселый, второго года службы. У окна койка пустовала. Дед Мороз не вникал в разговоры, его мучил кашель.

 

Наконец к ним вошел надменный седой человек со свитой молодых врачей. Не успел он осмотреть стройбатовцев, как дверь снова распахнулась и палату заполнила толпа весело щебечущих девушек в белых халатах. Увидев профессора, почтительно притихли, впрочем, ненадолго.

 

«Д. Мороз, – прочитал профессор карточку. – Ну-с, кто это тут у нас Дед Мороз?»

В свите подобострастно хихикнули, девчонки дружно рассмеялись. А Дед Мороз даже не улыбнулся на знакомую еще с детского сада шутку. Скорее бы ушли!

Но терзали его долго. Сначала профессор выстукивал пальцами, слушал фонендоскопом. Больно мял живот.

«Откуда синяки?» – спросил про бок.

«Упал», – прохрипел Димка.

«Эк ты интересно упал», – скривил губы профессор.

Еще насмехается. Ему бы так!

Профессор продиктовал распоряжения. Их записали, но это было еще не все. Димку прослушала и простукала вся свита под снисходительные пояснения профессора.

Димка дрожал от холода. Краснел от любопытных взглядов девушек. Хорошо хоть им не дали его осматривать.

Все. Профессор со свитой убрался. Девочкам что-то рассказала суровая медсестра, и они тоже поспешили к выходу.

«Сестрички! – крикнул им вслед веселый парень, его звали Олегом. – Не оставьте в беде защитников Родины! Новый год на носу. Купите нам открыток. Домашних поздравить».

 

Димке сделали рентген. Вкатили уколы. Он лежал, устало прислушиваясь к разговорам в палате. Говорил в основном Олег. Со смешком рассказывал, как служил первый год в роте охраны управления части в Москве. Такая лафа была! Скорешевался с водителем из сверхсрочников. Управская «Волга» в их распоряжении! Так надо ж было им попасться! Как обычно, сняли двух телок, набрали бухла, но водитель превысил скорость. Гаишники их замели. Нет чтоб водителю водкой откупиться, так он полез в бутылку: только военная инспекция имеет право проверять документы. Ну гаишники их и сдали военным. Отправили дослуживать в стройбат. Зато есть что вспомнить.

 

Ближе к вечеру заглянула к ним медсестра.

«О! Марина! Ты что, опять в ночь дежуришь?» – фамильярно поинтересовался Олег.

Она зыркнула на него сердито. «Нет, – ответила. – Вы просили открытки? Купила разные, выбирайте и подписывайте».

Она подошла к Деду Морозу и протянула ему пачку.

«А что это он первый?» – в шутку возмутился Олег.

«Он у вас самый тяжелый. – Она потрогала Димкин лоб. – Ничего, солдат, температуру сбили, ампициллин начали колоть. В понедельник прокол сделают. Все будет хорошо».

Димка не сильно понял, что ему назначили и что будут делать, но от ласкового голоса успокоился и умиротворенно закрыл глаза.

Он слышал, как получил по рукам от Олега стройбатовец, потянувшийся было вперед него за открыткой, как сам Олег шумно выбирал картинку и остановился на изображении космического корабля.

Медсестра ушла, велев передать другим ребятам в отделении, что на посту лежат открытки. А она завтра заберет подписанные и отправит.

 

Олег шлепнулся к Димке на кровать и начал расписывать, как же им повезло. Медучилище на практике! Такой малинник! Давай, вставай уж побыстрее, не упускай момент. Группами ходят. Каждый день, кроме воскресенья. И на ночь двух практиканток оставляют. И ключи от процедурной у них есть... Дед Мороз кивнул, только чтоб от него отстали. А Олег отправился на поиски приключений. Через какое-то время из коридора донесся его смех, вторил ему девичий. Стройбатовцы завистливо вздыхали.

 

Утром Дед Мороз наткнулся на открытку. Лежала на тумбочке. Попросил у Олега ручку, сел и задумался, разглядывая пустой бланк. Что ж им написать? Про госпиталь лучше не надо, а то мама примчится, а Танька еще маленькая, чтоб справиться с отцом, если он запьет. Эх! Праздник скоро. Мама на Новый Год испечет что-нибудь вкусненькое. Салатов наделает. Танюха всем приготовит сюрпризы. А отец, если не наклюкается с утра, то будет «хорош» к бою курантов. И, как всегда, все испортит...

 

Он вздрогнул от неожиданности. Вчерашняя медсестра спрашивала, как он себя чувствует. Дед Мороз огорчился, что сидит, а не лежит, а то она опять бы проверила, не горячий ли у него лоб. Она протянула руку за открыткой и удивилась, что он еще ничего не написал. Дед Мороз пожал плечами, не знает он что писать.

«Ну, это просто, – Она разулыбалась. – Пиши: поздравляю с Новым годом, желаю успехов в работе и учебе и большого счастья в личной жизни».

Дед Мороз записал и поднял на нее глаза.

«Добавь, что скучаешь», – посоветовала девушка.

Он добавил и поинтересовался: – «А про госпиталь надо?»

«Это лучше в письме...»

«Марина, – крикнул ей Олег. – А куда Петруху перевели? Скучно без него».

«Я не знаю. – Она перестала улыбаться, забрала открытку у Деда Мороза и засобиралась. – Я тороплюсь. Суббота. Опоздаю на почту».

«До завтра», – только и успел сказать Дед Мороз, глядя ей вслед.

«В воскресенье практикантки не приходят, – отрезвил его Олег. – Одни старые ведьмы тут сидят».

И продолжил свои рассказы, какой идиот сверхсрочник. Деду Морозу пришлось дослушивать, как пострадал бедный Олег по милости водителя: из сержантов разжаловали в рядовые...

 

В воскресенье неожиданно пришла Марина.

«Ты что тут делаешь?» – удивился Олег.

«Вас проведываю. – Она сунула солдатам по яблоку. – Из дома прислали. Жуйте».

Все кроме Деда Мороза дружно захрустели. Марина потрогала ему лоб, села рядом на стул: «Тебе завтра утром будут делать прокол. Выглядит страшно, но это не больно. Вроде укола в легкие».

«Зачем еще?» – Дед Мороз все-таки испугался.

«У тебя экссудативный плеврит. Откачают жидкость из легкого. Станет легче дышать».

«Мне уже лучше!» – запротестовал Дед Мороз.

«Так надо. Все будет хорошо. Ты, главное, не бойся».

Она попрощалась. Дед Мороз обернулся на тумбочку и обнаружил, что Олег слопал и его яблоко.

 

Хорошо, Марина его предупредила. А то иглы для прокола выглядели устрашающе. А доктора ничего не объясняли. На труп бы обращали больше внимания. Процедура оказалась неприятная, но вполне терпимая. А после к нему заглянула Марина.

«Ну как ты?»

«Живой», – прохрипел он и слабо улыбнулся. И получил улыбку в ответ. И крестик на шнурке.

«Держи, а то потеряется. Из твоей гимнастерки выпал. Я веревочку вдела. Потом опять в карман переложишь».

Дед Мороз смутился и стал оправдываться, что это ему мама дала, пришлось сунуть в карман, не выбрасывать же. Марина из-под ворота своей черной водолазки показала ему похожий. «А мне бабушка».

 

Разговаривать с Мариной – одно удовольствие. Легко и просто. Можно было рассказывать о маме и Танюхе. Даже на отца Димка не выдержал – пожаловался. «Непутевые наши отцы, – вздохнула она. – Мой бросил маму, не женился, уехал в Москву карьеру делать. Бабки на улице меня жалели: нагулянная. Знаешь, как мне отца хотелось рядом? Пускай алкоголик или калека, как сосед... А мама у меня замечательная! И у тебя».

Дед Мороз соглашался, рассказывал, что его мама могла бы технологом или завпроизводства работать с ее-то 5-м разрядом, но ей нравится непосредственно готовить. Марина шутила, что надо бы съездить к ней поучиться, а то ее мама с бабушкой разбаловали, не знает, с какой стороны к плите подходить. Димка сиял, хвастал, что ему самому довелось стряпать. Марина изумлялась – наверно, это тяжело придумать, чем накормить солдат. Что там тяжелого, важничал Дед Мороз, наоборот, скучно, не то что у мамы. Все расписано на 100 лет вперед. Устав-меню. Но он, может, и после армии пойдет в повара. Как мама.

 

«И я из-за мамы пошла в медицину, – как-то грустно сказала Марина, – и чуть было не бросила недавно. У вас в палате Петруха лежал. Веселый. Они с Олегом обычно на пару к девчонкам цеплялись. Ему ошибочно поставили менингит, а у него, оказывается, был отит. И прорвало. Гной попал в мозг. Не спасли. Мы утром присутствовали на вскрытии. Представляешь, ему череп пилили. Вечером он еще живой был, со мной шутил... Думала, что все брошу, не выдержу. Только не вздумай ребятам рассказать – они не знают».

«Я не трепло!» – кивнул гордый, что ему доверили тайну, Дед Мороз.

«Зато все испугались после того случая. Забегали. Прядок быстро навели. Чуть что – профессора вызывают. Тебя, между прочим, тоже к нам в инфекционное по ошибке положили. У тебя в сопроводительных документах было написано, что инфекционный. Хорошо, что профессор вовремя осмотрел».

«Меня не переведут? – испугался Дед Мороз. – Я не хочу в другое отделение».

 

Вечером Олег рассказывал, что был он отличником боевой и политической подготовки, заявление в партию подал. Невесту-москвичку завел, собирался жениться после армии. И тут на тебе, случилась та история. Невеста его обиделась, тут же бросила... Димка слушал вполуха и нет-нет да поглядывал на пустую кровать. Ему почему-то вспомнился кабанчик, которого они с Максом и Гавиком резали осенью.

 

Он жил от разговора с Мариной до разговора. Олег над ней подсмеивался: «Зачем тебе Дед Мороз?» К Димке и в госпитале прилепилось это прозвище. «Он же холодный, ему Снегурочку надо. А я с Кубани, горячий». Дед Мороз смущался. А Марина не обращала внимания. Продолжала заглядывать к Диме в свободное время.

 

Койка Петрухи у окна недолго пустовала. Теперь ее занял лопоухий с испуганным взглядом парень. Молча лежал первые дни под капельницами. Дед Мороз испытал что-то вроде ревности, глядя, как Марина возится с новеньким. Но как только у нее выдалась минутка, она опять прибежала посидеть не с кем-нибудь, а с Димкой.

 

Лопоухий пришел в себя, у него прорезался вполне требовательный голос, взгляд стал уверенным. И вообще он оказался довольно бойким. Громко сочувствовал историям Олега. Рассказывал свои, тоже громко.

 

«Ты прикинь, мы ж с ним теперь приятели. И чего я над ним издевался и бил?»

«Ну, не бей», – зевнул Олег.

«Э, не! Меня били? Били. Теперь моя очередь».

Дед Мороз не дослушал, заглянула Марина, и Олег, скорчив всепонимающую рожу, потащил лопоухого покурить. А она зашла всего лишь убрать штатив от капельницы. За ней бочком проскользнул молоденький доктор и притворил дверь. Заговорил с Мариной, положил ей руку на плечо. Она отстранилась. Он, как ни в чем не бывало, опять обнял. Она сбросила. Он не давал ей выйти, напевая:

«Ягода-малина нас к себе манила, Ах, какою сладкой малина была».

Марина беспомощно глянула на Диму. Доктор обернулся и сказал что-то о Марине и Диме. Нагло улыбаясь. Гадкое. Дед Мороз озверел так, что не разобрал слова, только понял, что смысл пошлый. Кровь прилила к вискам. Рывком сел в кровати, опустил руку, нащупал судно, метнул в доктора и встал. Тот взвизгнул: «Ах ты, сволочь! Я этого так не оставлю!» Опрометью выскочил в коридор.

Дед Мороз пожалел, что судно было пустое. Марина заплакала.

«Ты что? – растерялся Дед Мороз и сказал то, что обычно мама говорила Танюхе: – Из-за каждого пустяка плакать – слез не хватит».

Она шмыгнула носом, улыбнулась, прильнула к Димкиной груди на секунду. Ввалился довольный жизнью Олег, Марина схватила капельницу и ушла. Олег проводил ее недоуменным взглядом. Дед Мороз запихнул свою посудину обратно под кровать, улегся и отвернулся, чтоб избежать расспросов.

 

Вечером Марина сообщила: «Тот придурок меня теперь десятой дорогой обходит. А то совсем распоясался. И ничего он тебе не сделает, не бойся, он всего лишь интерн». Можно подумать, Дед Мороз боялся, но возражать не стал.

 

Олега и стройбатовцев выписали. Олег не огорчился: «Нечего тут больше ловить: у девчонок практика заканчивается. На Новый Год будет скука».

 

Дед Мороз услышал, как две медсестрички бурно обсуждали, где и с кем встречать Новый Год. Одна собиралась домой к родителям, вторая уговаривала поехать с ней на дачу к ее другу. Веселая компания соберется. Тоже с кем-нибудь познакомится.

 

Дед Мороз решался, решался и выкроил время, когда в процедурной никого не было, кроме Марины, зашел, помялся и спросил: «У тебя есть кто-нибудь?»

Она поняла.

«Был, – ответила. – Но это не то, что ты думаешь».

Да он и не успел ничего подумать. Обрадовался и стал выяснять дальше: «А с кем ты собираешься встречать Новый Год?»

«Хотела домой поехать. Но это деньги. Лучше я на майские съезжу. Помогу бабушке, огород вскопаю. У нее же нет никого, кроме меня. Но она меня отправила учиться, говорит, что одну вон держала при себе и потеряла, пусть у тебя все будет хорошо».

Дед Мороз слушал. Марина задержала воздух, выдохнула: «Мама умерла 3 года назад. Глупо, нелепо. Вроде и обращалась к врачам, но никто и не предположил больное сердце. Как же нам плохо без нее, и мне, и бабушке, если б ты знал».

«Что ж ты раньше не говорила?» – вздохнул сочувственно Дед Мороз.

«А я до сих пор не могу поверить, что ее нет. И ты так здорово о своей рассказывал. А моя – такая же замечательная. Веселая. Отец на ее фотографию смотрел, я боялась, что выпросит. Спросил, был ли у нее ухажер. Глупые они. Так любить друг друга и расстаться», – У нее слезы потекли по щекам.

«Не надо, – попросил Дед Мороз. – Не трави себе душу».

Она кивнула.

«Сказать заранее? Я на Новый Год напросилась на дежурство. В принципе, не положено. И практика раньше заканчивается. Но они ухватились – еще бы, кому охота работать в такую ночь. Сказали, что засчитают мне за практику. Заказывай, что ты хочешь на Новый Год. Мандарин и конфет тебе нельзя – вон какая аллергическая реакция».

Димка покрылся в последнее время гадкой сыпью. Хорошо, хоть не чесалась. Он и обрадовался, и смутился. И ничего не заказал.

 

Лопоухий умотал встречать праздник в соседнюю палату – они разжились спиртным по такому случаю. Димка ждал Марину.

«Смотри, что я тебе принесла! – объявила она с порога. – Мороженое!»

Наверно, он догадывался и раньше, но гнал от себя эти мысли. Таких совпадений не бывает...

«Ты что, не любишь мороженое?» – огорчилась Марина.

Он ел мороженое, а она рассказывала: «Помнишь, ты спросил, есть ли у меня кто. Наверно, у меня судьба, как у мамы: не могу удержать, кого люблю. Я летом попала в больницу, страшно было, одиноко. И вдруг он. Смешной, сумасшедший. Самое главное, я ему нужна была. Я знаю это. Любая. И он мне тоже. И все. Бросил. Исчез. Неожиданно. Как и появился...»

 

Дед Мороз мог сказать: «Я не исчезну». Он хотел это сказать. А прервал молчание совсем другими словами: «Ты помнишь, как Максим принес тебе шампанское?»

«Какое шампанское?» – у нее поползли вверх брови.

Но тут же все надежды Димки рухнули, потому что она рассмеялась:

«Максим мороженое мне принес! Не такое, а пломбир, большим брикетом. Стоп! Откуда ты...? Он...?»

«Максим тебя искал и не нашел. Бери ручку, пиши адрес его полевой почты».

Она задохнулась от волнения. Глаза ее сверкали. Она засыпала его вопросами. Самый главный из которых был: «Я ему нужна?»

«Конечно, – ответил Дед Мороз. – Разве может быть по-другому?»

 

Она встала пойти проверить палаты, но остановилась.

«А что мне ему написать?» – спросила, растерянно улыбаясь.

«Ну это просто. Пиши: поздравляю с прошедшим Новым Годом, желаю успехов и большого счастья в личной жизни».

«Это все?»

«Добавь, что скучаешь», – посоветовал Дед Мороз.

 

Он слышал, как Марина вприпрыжку помчалась по коридору. Он лежал и прислушивался к себе. Он боялся, что ему будет больно. А его вдруг захлестнуло счастьем. Он ни о чем не думал. Он знал, что все будет хорошо. Прорвемся!