Тема с вариациями

 

Объявили «Семь немецких танцев» Йозефа Гайдна…Пианистка в черном концертном платье, чуть запрокинув голову, как будто вслушиваясь в напряженную тишину зала, выждала какое-то мгновение и неожиданно резко и мощно взяла первые стремительные аккорды. Гайдн, Моцарт, Бетховен – композиторы Первой Венской школы…Мировая классика. В один из осенних воскресных вечеров в зале еврейской общины Кобленца проходил концерт в рамках нового культурного проекта «Музыкальная филармония. Санкт-Петербург». Концерт продолжался…Музыка заполняла зал, будила воспоминания. Исполнялась вторая часть известной симфонии Моцарта «Миракель»-

„Тема с вариациями“.

Судьбу человека тоже можно сравнить с симфоническим произведением. Детство – это прелюдия к взрослой жизни. Юность, Молодость, Зрелость и пожилые годы – те же насыщенные звучанием повседневных событий своеобразные части Великой Симфонии Бытия. А связывает их воедино - волевой настрой и внутренняя целостность человека, которые выражаются в конкретных поступках и отношении к людям. Таким образом, у каждого из нас не только свой особенный характер, цвет глаз, волос и тембр голоса, но также и присущая только нам концептуальная и моральная основа. То, что с полным основанием можно считать нашей жизненной темой, избранной сознательно и бесповоротно.

Вот такое, может быть и не совсем четкое философское построение, подсказала мне встреча в тот самый вечер с людьми, собравшимися после концерта у стенда на котором были выставлены несколько десятков наименований книг, изданных авторами из разных стран за последние пятнадцать лет. Но всех их, и книги и авторов, объединяла одна пронзительная и вечная тема, та которую мы уже привычно, и чаще, со скрытой горечью называем – еврейской. Тема, вариации которой неисчислимы, а глубина неисчерпаема. И больнее всего звучат в ней пронзительные ноты и рвущие душу тревожные аккорды, за которыми встают так и не преданные забвению, страшные по своей сути и не поддающиеся никакому логическому объяснению, но реальные в своей ужасающей последовательности и взаимосвязи - Нацизм, Война, Холокост.

Среди присутствующих жителей Кобленца, членов общины и коренных немцев, были те, кто видел эти ужасы собственными глазами. Кому выпала тяжкая участь пройти по родной земле, ставшей вдруг чужой и враждебной, под дулами вражеских автоматов, без права не только на свободу, но и на саму жизнь. Моисей Ойкерман, Семен Ваксман, Аркадий Хасин, Раиса Штейнберг-Черкасская - бывшие малолетние узники гетто в разных населенных пунктах марионеточного «Губернаторства Транснистрия», оккупированной нацистскими войсками и переданной затем Румынии, территории между реками Днестр и Южный Буг. Она включала в себя земли нескольких областей Украины: Одесской, Николаевской, Винницкой и частично, Черновицкой. Более 700 000 евреев, в основном стариков, женщин и детей, погибло там, в недоброй памяти лагерях смерти Богдановка, Доманевка, Ахмечетка, Печора. Кажется чудом, что эти четверо, уже далеко не молодые люди, а тогда погибающие от голода и болезней, грязные и оборванные дети-пленники, все-таки вернулись из уготованного им человеконенавистниками в разномастных мундирах небытия. С презрением заклейменные, казалось навеки, желтой шестиконечной звездой Давида, они сорвали ее с ветхой одежонки незабываемой весной сорок четвертого года. Младшей из них Рае, было в то время – 8 лет, старшему, Семену – исполнилось 15.

О книгах, представленных на импровизированной выставке, и о людях, под чьим пером они появились на свет, рассказывал Моисей Ойкерман, собирающий уже много лет литературные памятники, запечатлевшие свидетельства очевидцев и архивно-исторические материалы, связанные с «окончательным решением еврейского вопроса», запланированного и руководимого идеологами Третьего рейха в черной эсэсовской форме. Многие книги c дарственными надписями – автографами. И это не просто дань уважения или внимания к увлеченному собирателю. Многие знали одессита Ойкермана как заместителя председателя Всеукраинской Ассоциации евреев, бывших узников гетто и фашистских концлагерей. Вместе с первым председателем Ассоциации Леонидом Сушоном, Аркадием Хасиным и Леонидом Дусманом он предложил в 1999 году создать в Одессе Мемориальный парк, посвященный памяти евреев, уничтоженных оккупантами и их пособниками в Транснистрии.

Cостоявшийся в Кобленце концерт симфонической музыки и эксклюзивный обзор литературы о Холокосте, имели самое непосредственное отношение к начавшемуся строительству этого комплекса. Организаторы рассматривали их в качестве своеобразного символического «камешка памяти», по аналогии с традиционным еврейским символом незабвенности, приносимом нами на родные могилы. Камешком, который тоже должен найти свое место в основании возводимого на Украине за счет добровольных пожертвований, Мемориала.

А перед этим была встреча со старшеклассниками одной из школ Кобленца. Дети слушали приехавших к ним Арановского и Ойкермана напряженно и внимательно. Все было внове и не всегда разумно объяснимо, а за многое, видимо, было и по- настоящему стыдно. Но из ребячьих недоуменных вопросов, из неловких попыток выразить свою точку зрения на неожиданно открывшееся темные страницы истории собственной страны, становилось ясным главное. Им, новому поколению немцев, был ближе и понятнее истощенный до предела еврейский мальчик Миша Ойкерман, чем 18-летний украинский полицай – охранник, заставивший пацана несколько часов пролежать на снегу в лютый мороз за одну- единственную, буквально выцарапанную из мерзлой земли, гнилую морковку. Истязатель старался уловить малейшее движение жертвы, и с трудом удерживая равновесие после изрядной порции выпитого самогона, не торопясь прицеливался и гогоча нажимал на спусковой крючок… Спасло Мишу в тот раз только неожиданное вмешательство матери полицая. С криком ׃ – Васылю, що ж ты до биса, робыш“, – она вырвала из рук дебила- сынка винтовку, что и дало возможность уцелеть уже окончательно окоченевшему мальчишке… И во второй раз судьба помиловала его – буквально в последнюю минуту, перед тем как потерять сознание в дыму и пламени подожженного эсэсовской айнзацгруппой сельскохозяйственного амбара, переполненного обезумевшими от боли и страха людьми, он увидел как рушатся под ударами прикладов массивные, окованные железом створки ворот и почувствовал как солдатские натруженные руки выносят его на свежий воздух, к жизни, Это ворвалась в только что оставленный оккупантами Крыжополь, в котором находилось уже подготовленное к уничтожению гетто, конная разведка 2-го Украинского фронта. И как оказалось вовремя…

Голод и холод, постоянная борьба за выживание, безвозвратная потеря близких людей – всего этого в полной мере досталось и остальным узникам. Семен Ваксман сумел бежать из концлагеря Богдановка, где погибло более 60 000 человек, попал в детский приют, расположенный в одном из районов Кировоградской области, где назвался русским именем - Вася. И однажды поймал на себе пристальный взгляд всецело преданной «новому режиму» директрисы:

- Вася, а ты часом, не жидок? – спросила она его напрямик, - вызвав под каким-то предлогом к себе. И вдруг подойдя вплотную, приказалa:

-А ну, снимай штаны…

Через открытое окно Семен увидел как со стороны, расположенной неподалеку сельской управы, подходят к дому двое в грязно-зеленых шинелях с белыми повязками на рукавах… Откуда только взялись силы… Одним прыжком достиг Семен заветного окошка и был таков. А за спиной беглеца гремели запоздалые выстрелы вперемежку со злобным трехэтажным матом раздосадованных преследователей. Отсиделся до ночи в каком-то овражке за околицей и каким-то чудом, глухими полевыми дорогами пробрался в соседний, относительно спокойный район, где свет не без добрых людей, нашел приют, посильную работу и возможность не привлекая внимания властей ждать лучших времен. Там и встретил Освобождение.

Но вернемся к рассказу о книгах, которые одна за другой появились в руках у Моисея Ойкермана. В частности о двух из них: «Мое детство осталось в гетто» и «Мозаика судеб человеческих», написанных Раисой Штейнберг-Черкасской. И о сборнике рассказов бывшего одессита Аркадия Хасина «Путешествие на край ночи», который стал девятой книгой писателя-моряка. Страницы этих в буквальном смысле выстраданных произведений, заставляют не только сопереживать узникам и ненавидеть их нелюдей-палачей. Это в первую очередь книги о жизни людей в условиях экстремальных настолько, что часто оказывались не совместимыми с нею самой. Они боролись, как могли, не сгибались под грузом унизительного рабского труда, делились с другими последним куском и теплом измученного сердца. И еще они твердо знали, что Амены и Амалеки к какой бы эпохе они не принадлежали и в какие бы одежды не рядились, рано или поздно найдут свое место в петле на уготованной им Провидением сучковатой ветви вечнозеленого и несгибаемого Древа истории. Ибо так уже было не один раз, ибо так сказано на древнем арамейском языке в полученной людьми более трех с половиной тысячелетий тому назад Книге Книг.

По- разному сложилась жизнь тех, кому было суждено вернуться домой из неволи. Обычные биографии послевоенных лет׃ учеба, работа, семья. И добровольно принятый обет молчания о том былом, темном и удушливом лихолетье, которое опалило только начавшие раскрываться юные души. О детстве, скомканном и растоптанном коваными сапогами маршевых рот вермахта и свинцовой жестокостью, специально натасканных на живую человеческую плоть, эсэсовских зондеркоманд. Ибо, как известно, пленных и оставшихся на оккупированной территории советских граждан быть не могло.…

К сожалению, еще до настоящего времени в мире не закончен процесс осмысления событий трагического десятилетия, связывающего середину 30-х и 40-х годов прошлого столетия. Но можно ли забыть девять кругов нацистского ада, поглотившего миллионы бесценных человеческих жизней, или доведенные до абсурда «бухгалтерию» и «технологию» уничтожения себе подобных? К сожалению это далеко не риторический вопрос. Проще всего как страус спрятать голову в песок забвения и нехитрого материального благополучия. Намного труднее и ответственнее – помнить в сердце своем об ушедших навсегда. Знать и понять причины, приводящие к перерождению Homo Sapiens в мерзкого каннибала, говорить и писать об этом, бить во все колокола с тем, чтобы у наших современников появился и окреп непробиваемый иммунитет против бацилл государственного, бытового, политического и иных форм антисемитизма. Того самого, который Альберт Эйнштейн как-то очень точно назвал «вечной тенью еврейского народа».

- Вот уже сорок с лишним лет я работаю над еврейской темой и о другом пока писать не могу, - говорил, закрывая обсуждение тематической выставки, Аркадий Хасин. А в начале 50-х он обратился к Илье Эренбургу с письмом, в котором сожалел о том, что все виденное и пережитое, о чем так страстно хотел поведать другим людям, уже безнадежно устарело. Ведь пришла Победа и вместе с ней канули в Лету все несправедливости и беды, которые так часто подстерегали еврейский народ. Аркадий не очень надеялся получить ответ от маститого писателя, но однажды обнаружил конверт с обратным московским адресом. Торопливо достал листок, испещренный трудночитаемым эренбурговским почерком. И на всю жизнь запомнил несколько заключительных строк, ставших для писателя Хасина творческим напутствием старшего, умудренного опытом литератора׃ – Милый мальчик.…Пиши.… И, хорошенько, запомни. Тема, которая не дает тебе спокойно жить и так настойчиво требует выхода, на твоем веку еще не устареет…

Оспорить нелицеприятные и во многом пророческие слова знаменитого советского публициста пока не удается. Но думается, вполне в наших силах заставить звучать эту вечную тему по-новому, в нужном ключе и с теми вариациями, которые позволят раз и навсегда определить надежную будущность талантливого и умеющего в нужный момент постоять за себя, народа. Amen!