«Ирочка, Ирочка», – папин голос отыскал ее в укромном месте двора. Игра была в разгаре. «Прятки» были самой любимой и, наверно, самой интеллектуальной забавой двора. Сколько усилий ума надо было приложить, чтобы спрятаться в уже изученном вдоль и поперек дворовом пространстве. «Царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной кто ты будешь такой?.. Выходи поскорей, не задерживай добрых и честных людей». И, сосчитавшись, детвора и не думала задерживать «умных и честных», бросалась в рассыпную прятаться кто куда.

«Ирочка, Ирочка», – папин голос был настойчив. Ну как он не понимает, что в этот раз, если найдут, а находили уже три раза подряд – это катастрофа всей жизни. Буду сидеть, как мышка.

«Ой, ой, ой», – послышалось со всех концов двора, затем хохот, быстрое топанье через двор к подъезду. Дождь, сумасшедшие капли дождя, взбивают майскую пыль. Бежать к подъезду не имело смысла, не уберечься от хлестающих потоков. Благо укрытие у нее было удачное, под досточкой. Грела мысль, что на этот раз она не попалась, осталась непобежденной, ненайденной. Но темные тучи пугали неумолимым приближением чего-то необъяснимо зловещего. Страх сковал ее. От вспышки молнии она зажмурила глаза и боялась их открыть. Казалось, этому ужасу не будет конца и края. Но вдруг все неожиданно просветлело. Стихия не была уже такой жуткой. То, что она почувствовала в те минуты, была переполняющая душу грусть, но грусть легкая как нежные и ласковые капли затихающего дождя. Она вышла в пустой двор из своего укрытия, и победной походкой пошла, по задержавшимся на ромашках, которыми был усеян весь двор, сверкающих на солнце каплям дождя. Земля обновлено вздыхала под ее ногами.

Тишину и величественность момента нарушил сосед Сережка: – «Ирка, а вам «монстру» привезли». Распахнув дверь, первое, что она увидела посреди их комнаты – огромную, черную, сверкающую «монстру». Надо было понимать, что теперь это чудовище будет главным в их семье. Рояль – так представили его Ирочке. Вокруг него все суетились – папа подкручивал что-то в пузатых ножках, мама натирала до блеска и так сияющую лакированную поверхность. Потом очень важный дяденька полдня терзал «монстру» надавливая на клавиши, нажимая на педали и стуча по струнам внутри этого чудовища молоточком. Ощущение радости жизни закончилось – это что же все вот всегда так и будет, перестукивания и поскрипывание. Места, где можно было укрыться от всего этого переполоха, не было, но усталость с прогулкой под дождем взяли свое – она уже не могла справиться с дремой. Так и уснула под улыбающимися взглядами родителей. Ведь сегодня ее день рождения и эта «монстра» – ее подарок.

Усталость таяла, но душа ее, наполненная необычной легкостью и свободой, танцевала. Такт этой музыке задавали хрустальные колокольчики, которые звенели не монотонно и резко, а чисто, ласково и нежно. Чистые звуки выталкивали остатки усталости и создавали тропинку, по которой хотелось бежать, прыгать, резвиться. Но затем музыка, которую она слушала сквозь сон, начала стихать. Звуки стали отчетливее, но редкими и затихли совсем. От любопытства она проснулась и открыла глаза.

За роялем сидел папа. Они с мамой смотрели друг на друга с особой теплотой, а когда увидели распахнутые и удивленные глаза своей дочки повернули весь свет своих душ к ней.

– Ирочка, это была прелюдия «Капли дождя» композитора Фридериха Шопена. Тебе понравилось? А что ты почувствовала?

– Мне сначала стало грустно, потом легко.

Папа подошел к маленькой девочке, взял ее на руки поднес к роялю. Посадив ее за инструмент, он сказал: «Ты у нас уже совсем взрослая. Тебе сегодня исполнилось пять лет. Очень хотелось бы, чтобы ты с ним подружилась. И когда-нибудь смогла сыграть эту прелюдию Шопена. Что ждет тебя в будущем? Наверно, все самое лучшее и хорошее. Но все-таки на всякий случай выучи «Капли дождя» и тогда самые тяжелые испытания преодолеешь. Эта музыка имеет волшебное свойство – самое тяжелое она умеет превращать в грусть, грусть даст твоей душе легкость и покой. А это называется ноты». И книга с непонятными значками и пожелтевшими старыми листами была торжественно ей вручена. Читала она еще по слогам. Шо-пен прочитать было легко. Значит и все с ним будет просто.

* * *

А потом была война. Вой-на тоже читалось легко, но с ней было совсем все не просто. Папу она больше не видела, только слышала его письма с войны, маленькие колючие треугольники, от которых мама все время плакала. Во дворе никто не играл, многие уехали в эвакуацию. Вскоре и они с мамой собрались в дальний поход. Было холодно, голодно, страшно и беззащитно. Но каждый дождь своими капельками напоминал ей, что все будет хорошо. Дождь – волшебник смывал все тяжелое и заменял на грусть. Это очень помогало. Помогало еще и то, что была цель – выполнить папин наказ – подружиться с музыкой и выучить «Капли дождя» Шопена.

Она старалась. Сколько раз она представляла, что они в своей старой квартире с черной «монстрой» по середине, ждут папу с войны. И он, уставший, но веселый ворвется к ним в дом с цветами. И они с мамой усадят его в кресло. А она, Ирочка, вот будет сюрприз, сядет за рояль и сыграет папе любимую его прелюдию. И за все годы войны он, наконец, отдохнет. Все его тяготы обернуться легкой грустью, а душа освободится от груза боев…

Ждали они его семьдесят лет. «Без вести пропавший» – вот что осталось после войны от папы. «Без вести пропавший» в Демянском котле под Новгородом у города Валдайск.

«Без вести пропавший? Вы знаете, сколько в нашем районе братских могил? Шестьдесят. И в каждой по три-четыре тысячи бойцов лежит. Как фамилия? Нет, в наших братских могилах он не значится. Все равно приезжайте, музей военно-исторический посмотрите. Больше мы ничем Вам помочь не можем», – девушка из военного комиссариата города Валдайск говорила как бы извиняясь. Безвыходный круговорот слов «мы Вам ничем помочь не можем» тяжестью долгие годы сдавливали душу.

Ирочка и в этот майский шестидесяти пятилетний день Победы села за рояль. Мрачные и тяжеловесные звуки в начале звучащей музыки отражали ее настроение безвозвратности того счастья – улыбающихся друг другу и ей самых близких и дорогих, папу и маму. Окно было открыто. С переходом в другую интонацию любимой ей прелюдии Шопена она почувствовала легкое весеннее дуновение ветра и услышала хрустальный звон капель дождя. Душевная тяжесть сменилась грустью. И легкими, нежными каплями дождя «И-Р-О-Ч-К-А», «И-Р-О-Ч-К-А» слышался голос папы, пропавшего на войне, но всегда подающего ей весточку.