Митька Полищук за столом всегда сидел боком, даже когда писал контрольные и сочинения. Учителя пугали его сколиозом, но его вообще трудно было чем-то напугать, и тем более жалким искривлением позвоночника. Кроме того, а Митька никогда не забывал об этом напоминать, за первой партой ряда у окна, в большинстве кабинетов упирающейся прямехонько в учительский стол, он оказался не по доброй воле.

Как и любой не отличающийся примерным поведением ученик он предпочитал находиться от учителя на безопасном (то есть как можно более удаленном) расстоянии. И, конечно же, первого сентября переступив порог десятого класса, он устроился на последней парте вместе с Васькой Авдеенко. Однако существование столь взрывоопасной парочки даже на далекой последней парте крайне обеспокоило учителей, и они, не сговариваясь, совершенно независимо друг от друга поспешили разбить неудачно для них сложившуюся коалицию. Авдеенко был дерзок, горяч, несдержан, но все-таки более предсказуем, поэтому его оставили на месте. Митьку, внешне такого спокойного, серьезного, рассудительного, предпочли держать поближе, чтобы иметь возможность заранее обнаружить и вовремя пресечь его неожиданный порыв. Он был долготерпелив, и именно поэтому взрывался внезапно и неудержимо.

Сначала Митька пытался протестовать и упрямо возвращался на выбранное им самим место, но учителя были столь же настойчивы, и Митьке пришлось смириться. Тем более ни в том, ни в другом месте для него не имелось существенных различий. Близость учителей его не волновала, он не боялся их точно так же, как и сколиоза. Теперь он по собственной воле усаживался за переднюю парту и весь десятый и весь одиннадцатый учебный год. Однако чтобы не оказаться в неведении относительно происходящего в классе, который располагался теперь за его спиной, Митьке приходилось сидеть боком. Кстати, списывать так тоже было удобней.

За второй партой, как раз позади Митьки, сидела Валя Чубарова. Хотя блестящими достижениями в учебе она тоже не отличалась, зато была девочкой дисциплинированной, старательной и послушной, а то, что «пятерки» получала не слишком часто, так ведь и Митька на отличные оценки не претендовал, его и «тройка» устраивала.

Вообще-то, он не сдувал все подряд, пытался иногда работать и своей головой. Только, как ни крути, нельзя воспользоваться тем, чего у тебя нет и в помине. Если Митька и присутствовал на уроках, то чисто формально, не вслушиваясь в объяснения учителей, не усердствуя в решении задач, поэтому и вынужден был прибегать к чужой помощи. Хорошо, что сзади сидела Валя, безропотно позволявшая ему списывать.

У Митьки еще хватало наглости просить ее положить тетрадку поудобней, чтобы ему легче было списывать, и шея не так уставала, и учителя поменьше придирались. И все. Вне уроков они почти не разговаривали.

Действительно, что может связывать сильного, бесстрашного, рассудительного парня и тихую, стеснительную, невзрачную девочку?

Точно так же, как невозможно было назвать Валю глупой, нельзя было назвать ее уродиной. Не уродина. Но и не красавица. Глаза большие, но и нос чуточку великоват. Губки пухлые, а подбородок узкий. Волосы густые, длинные, вроде бы безупречные, да только цвет у них совершенно обычный - русый. Встречаются и менее симпатичные девчонки, да не настолько стеснительные, неприметные. Вот и Митька Полищук Валю замечает только тогда, когда она совсем близко, сразу за его спиной, когда понадобиться ему кто-то, у кого можно списать контрольную или лабораторную. В любое другое время он ее просто не видит.

Вале нравится Митька, но никто об этом не догадывается, и в первую очередь сам Митька Полищук. Кого могут интересовать обыкновенные чувства ничем не примечательной девочки?

И слава богу, что никого не интересуют! Вале кажется, она бы умерла от смущения, если бы кто-то узнал о ее симпатиях. Она не любит быть в центре внимания, она испытывает крайний дискомфорт, когда на нее устремляются чужие пристальные взгляды. Ей поэтому и у доски отвечать не очень нравится.

Стоишь лицом к классу, одна напротив всех, да еще учитель придирчиво следит за твоим ответом. Когда знаешь, о чем говорить, еще ничего. Одноклассники не обращают внимания на отвечающего: чего же тут любопытного? Но когда сбиваешься или познания твои катастрофически иссякают, и ты напряженно молчишь, пытаясь искать выход, остальных охватывают либо интерес, либо сочувствие, и ты оказываешься в перекрестье множества взглядов. Да еще учитель подливает масла в огонь.

- Чубарова! Скажи хоть что-нибудь!

Тут даже тот, кто до сих пор занимался исключительно своими делами, устремляет глаза в сторону доски, и Валя окончательно теряется. И зря старается ее соседка по парте Юля, что-то показывая на пальцах и громко шепча: выхода быть не может, даже пробовать не стоит!

Валя смотрит в пол и молчит, думая только о том, как бы поскорее оказаться на месте, сесть, слиться с общей массой, спрятаться от чужих взглядов и ждать, когда на следующей контрольной Митька Полищук повернется к ней и тихонько попросит:

- Валь, подвинь немножко тетрадь, а то мне плохо видно. Ага. Самое то.

 

- Что тут у нас с домашним заданием? – учитель физики Вольдемар Сергеевич открыл журнал. – Сколько было задач? Три? – его быстрый взгляд скользнул по ученикам и опять нацелился в журнал. – Полищук, Туманова, Чубарова – к доске! Кто что будет решать, сами разберетесь. Вот калькулятор, если вдруг понадобиться, - Вольдемар не глядя положил прибор, и тот оказался на самом краю, почти наполовину выступив за границу стола. – Надеюсь, вы знаете, как им пользоваться? – не сдержавшись, ехидно поинтересовался он у Татки Тумановой и опять обратился к журналу. – А отвечать пойдет… Мельникова.

Но Вольдемар почти не вслушивался в ответ, больше обращал внимания на троицу у доски и замечал, что Полищук чаще, чем в свою, заглядывает в тетрадь Чубаровой, и что рука Татки Тумановой, выводящая белые каракули на доске, неуверенно дрожит.

Татка тоже поглядывала в Валину тетрадь. Ей щедрые одноклассники выделили задачу самую простую и самую короткую, поэтому Татка и закончила первая.

Она отступила к учительской кафедре, развернулась, желая положить учебник, и случайно задела калькулятор. Тот с легким стуком свалился на пол. Почти никто в классе этого не услышал, каждый был слишком занят тем, чем хотел, а вот Вольдемар сразу встрепенулся и тихо произнес в лицо обреченно посмотревшей на него Татке:

- Туманова, у вас не только с головой проблемы. У вас еще и руки кривые.

- Я нечаянно, - виновато пробормотала Татка.

- Прямо детский сад какой-то! – усмехнулся Вольдемар и передразнил Туманову: - «Я нечаянно». Заплачь еще.

Татка неосознанно отодвинулась подальше от учителя, ее отчаянный взгляд заметался по сторонам в поисках поддержки и заступничества.

Всех ближе к ней находилась Валя, но Таткин взгляд почему-то метнулся мимо. Ее глаза, и правда, наполнились слезами. Вольдемар наблюдал за ней с безжалостной саркастической улыбкой, и, наверняка, на подходе у него имелась еще не одна обидная колкость.

Всем своим видом Татка молила о помощи, и в Валином сознании подобралось уже множество слов в ее защиту. Она хотела бы сказать, что ни с кем нельзя так обращаться, что Татка уронила калькулятор не нарочно, а даже если бы и нарочно, все равно не стоит никого унижать, особенно перед посторонними, что если даже у Татки нет никаких способностей к физике, она достойна уважения…

Митька Полищук, подошедший прежде всего затем, чтобы в очередной раз заглянуть в Валину тетрадь, увидел выражение лица Вольдемара, испуганно напрягшуюся Татку, заметил валяющийся на полу калькулятор и умиротворенно произнес:

- Да ладно вам! Она же случайно!

Он слишком хорошо знал свою одноклассницу. Понятие преднамеренность и Татка Туманова были абсолютно несовместимы.

Митька нагнулся, подобрал калькулятор.

- Тем более, с ним все в порядке.

- Вот и хорошо! – невозмутимо заключил Вольдемар. – Значит, можно опять заняться задачами. И постарайся, Полищук, пользоваться исключительно своей тетрадью.

Митька независимо хмыкнул, удалился к своему участку доски. Татка тоже повернулась к своим каракулям, украдкой смахнув непослушные слезы. Только Валя осталась стоять, как стояла, пока резкий вопрос физика не привел ее в чувство.

- Вы уже закончили, Чубарова?

Вольдемар мельком глянул на то, что они понаписали, задал несколько вопросов по решению и, поставив «тройки», распустил их по местам.

Валя не стала возмущаться из-за незаслуженно заниженной оценки. Она никогда не возмущалась, разве только про себя. Но это… не считается.

Домой Валя шла одна. Шла не спеша, ноги заплетались в месиве недавно выпавшего снега, через дорогу, через трамвайные пути, мимо стройки, мимо маленькой ивовой рощицы и еще одной школы. Здесь Валины шаги еще больше замедлились.

Из-за угла, за который ей сейчас предстояло завернуть, доносились крики, ругань и еще какие-то звуки.

Валя нерешительно двинулась дальше, обогнула угол. В снегу возле ограды дрались мальчишки. Точнее, не дрались, а били, трое одного. И тот, один, все больше защищался, отчаянно отмахивался, прикрывался руками, но, наткнувшись на очередной удачный удар, пошатнулся и упал. И по взрытому снегу из его разбитого носа раскатились ярко-красные капли крови.

Так нельзя! Нельзя бить человека! Это больно! Это несправедливо!

Но что может сделать щуплая, слабая девчонка против трех здоровых парней? Они и смотреть на нее не станут, или, того хуже, дадут пинка, чтобы летела мимо, не задерживаясь.

Мальчишка на снегу сжался, увидев нацеленный на него широкий носок ботинка.

- Милиция! – вырвался оглушающий крик из Валиного рта, и она бросилась вперед. – Сюда! Вот они!

Двое из нападавших стремительно отскочили в сторону, готовые сию же секунду спешно покинуть место происшествия, а вот третий вскинул голову и посмотрел прямо на Валю.

- Ты чего орешь, дура? Какая милиция? – он шагнул в Валину сторону. – Уж не решила ли ты за этого урода заступиться? – Он презрительно усмехнулся и краем глаза глянул на сидевшего в снегу противника. – Ты кто ему? Сестра?

Валя отрицательно мотнула головой.

- Или, может, девушка? – его усмешка стала обидно-ироничной.

- Вот еще! – чуть слышно запротестовала Валя.

- Тогда, какого черта тебе здесь надо?

- Нельзя бить людей! – Валины мысли наконец-то обрели звучание, робкое, тихое, слегка подрагивающее. – Никогда и ни за что нельзя бить людей!

- Да ну? – с прежней насмешкой уточнил парень.

Он чем-то походил на Митьку Полищука. Такой же высокий, спокойный, уверенный. Но Валя упрямо повторила:

- Нельзя!

- А если учесть, что он сегодня у Демы, - парень бросил короткий взгляд на одного из своих приятелей, - из портфеля деньги вытащил? Он постоянно у всех ворует.

- Ну и что! Вдруг ему очень деньги нужны! – Валя могла бы перечислить множество безвыходных ситуаций, которые даже самого порядочного способны подтолкнуть на бесчестный поступок. – Взять неоткуда, а очень нужны!

- Конечно, нужны, - ничуть не смутился парень. – На курево да на выпивку. Ведь мама с папой на это не дадут.

Валя в смятении опустила глаза, но машинально успела произнести:

- Все равно, нельзя бить!

Уставившись себе под ноги, она не могла заметить, что и ее собеседник в легком смущении отвел взгляд.

- Конечно, свинство – трое на одного, - но тут же снова посмотрел прямо, - но надо же было его как-то проучить.

- По-другому.

Что ей оставалось делать, кроме того, как отстаивать свою неуместную позицию?

- По-другому? – насмешливо переспросил парень. – Много ты понимаешь!

Валя молчала, а он наклонился и что-то тихонько сказал своему недругу, все еще послушно сидящему на снегу. Тот неторопливо поднялся и побрел прочь, на прощанье обведя всех присутствующих красноречивым злобным взглядом.

Вале стало жутко.

- Ну, пока, заступница! – услышала она все так же ироничное, но уже по-доброму.

Она не произнесла в ответ ни слова, даже глаз поднимать не стала. Все ей было противно: и рыхлый грязноватый снег под ногами, и серое пасмурное небо над головой, и холодный бессолнечный день, и жалкий, переполненный ненавистью воришка, и она сама, и даже этот симпатичный парень, чем-то похожий на Митьку Полищука.

Он оказался прав: она полная дура, она жалкое ничтожество. Она побоялась заступиться за беззащитную, беспомощную Татку Туманову, зато решительно бросилась на выручку вору и негодяю. Как же так?

 

Митька прошел на свое место, с шумом плюхнулся на стул и сердито уставился в парту. Сжатый кулак лег на спинку стула, перед самыми Валиными глазами.

Что-то стряслось у Митьки Полищука! Валя это сразу поняла, но спросить, конечно, ни о чем не решилась. Зато проходивший мимо Васька Авдеенко, заметив угрюмого приятеля, уселся рядом и беззастенчиво поинтересовался:

- Митек! Чего такой мрачный? Предки допекли?

- Нет! – нехотя откликнулся Митька. – Они ни при чем.

- Значит, девушка допекла, - мгновенно объяснил ситуацию Васька, и по хмурому взгляду приятеля догадался, что оказался прав.

- Отвали, Вась! – еще больше нахмурившись, посоветовал ему Митька.

- Да брось ты, Митек! – ободряюще воскликнул Авдеенко. – Было бы из-за чего расстраиваться! Посмотри, сколько замечательных девчонок вокруг! – Он развернулся на стуле и сразу указал на Юлю. – Да вот, смотри, совсем рядом! Юлечка-красавица! В последнее время демонстрирует редкостные постоянство и верность! – но, поймав на себе насмешливо-сочувственный Юлин взгляд, вовремя спохватился: - Хотя именно поэтому она уже занята. – И тут же озадачился, обнаружив за следующей партой ряда Зорина и Ушакова.

На его счастье рядом с Юлей сидела Валя.

- Или вот, Валюша! Добрая, скромная, неглупая. Лучше не бывает!

Васька посмотрел на Валю призывным взглядом, требуя подтверждения своих слов, и она натянуто хихикнула, стараясь не спрятать в смущении глаза.

Митька тоже обернулся. Как будто раньше он и понятия не имел, какая девушка сидит за его спиной! Как будто надеялся обнаружить там что-то новое, неизвестное! Но там, как и всегда, располагалась Валя. Всего лишь Валя Чубарова, которой вдруг показалось, что Полищук обязательно спросит с недоумением у Васьки: «Ты о ком это сейчас говорил?», не найдя позади себя ничего, достойного внимания. Но увидела она улыбку, прежнюю дерзкую улыбку, на мгновенье тронувшую Митькины губы.

- Ну да! – согласно кивнул Митька Ваське Авдеенко, подтверждая, что сам прекрасно знает, какие рядом с ним замечательные девчонки, и его хмурость куда-то исчезла.

- Вот видишь! – удовлетворенно воскликнул Васька и с чувством исполненного долга удалился к своей последней парте.

Однако Митькино хорошее настроение длилось недолго. Он опять помрачнел, уставился в стол, а его пальцы снова напряженно сжались в кулак.

Валя уткнулась в учебник. Было очень тяжело смотреть на грустного Митьку. Она хотела бы помочь ему, дружески коснуться руки, сказать: «Не переживай! Все наладится! Все будет хорошо! Обязательно будет хорошо!», но как всегда лишь молча сочувствовала и перебирала про себя слова, которые так ни за что никогда и не скажет.