ПОСЛЕДНИЙ А ГРОЙСЕР ГЕРОЙ (Реалити шоу для первого канала) Со двора донёсся звук въедливого автомобильного клаксона, по характерной мелодии которого я понял, что отдохнуть мне не светит. Такой клаксон был установлен на «Субару» офицера безопасности. Сам он – лейтенант-резервист, черкес по национальности. Зовут его, по- правде, Ядыг, но взял имя Иосиф. Вспомнил я, как в армии старшина нам обещал: «Ну, Иоськи-газировщики, дам я вам газу!» Оказывается, в израильской армии и черкесы служат. Этот чёртов клаксон, исполняющий «Лезгинку», я привёз ему в подарок, перевернув вверх тормашками одесский «толчок». Выглянув в окно, я увидел, что он знаками показывает мне, чтобы я спускался. Мы приехали в офис. Заходим. Йоська достаёт кусок туалетной бумаги, а на ней каракули- маракули. – Это, – говорит, карта. – А, знаю, говорю, там золото Тамплиеров закопано. – Там даже дерьмо не закопано, отвечает. Пустыня, чистой воды, только без воды, конечно. – И что я там забыл, – спрашиваю? – 700 шекелей наличными, и немножко головной боли. – Знаю, – говорю твою «добрую душу». За 700 шекелей, наверное, потребуешь, чтобы я доставил в Эйлат гарем Абдуллы. – Нет, – смеётся, чуть полегче. Деньги, это важно, но если откажешься – поедешь бесплатно потому, как с водительскими правами и разрешением на оружие только ты свободен. Последние полгода Иоська приходил с работы, жена кормила его ужином, и вся семья в полном составе (12 членов) усаживалась смотреть подаренную мной кассету «Белое солнце пустыни». Младшему черкесу ещё не исполнилось года, а старший родился в семье сотника «Туземной дивизии», называемой также «дикой». Впрочем, это было видно по деду в черкеске с газырями и его неадекватному поведению. Первый раз Иося посмотрел фильм у меня дома в моём синхронном переводе, под 3 литра «Merlot». C тех пор по телевизору его семья смотрела только новости, а остальное время крутила «Белое солнце». До прихода Иоськи с работы – без перевода, а после – с переводом, причём каждый раз разным. «Дикая дивизия» Иоськиных иждивенцев бурно участвовала в борьбе с бандой Абдуллы всеми частями тел, а дед стрелял в Абдуллу из пальца, но всё время «мазал». – В этом месте, – тычет Иосиф пальцем в промокашку, строится ретранслятор и туда уже завезено оборудование, включая антенны. Сегодня пятница, после шести вечера наступает «Шабат». Ты его всё равно не соблюдаешь, поскольку питаешься некошерными скорпионами. Двух антенн уже не хватает – бедуины укатили в свои закрома. Ночью наверняка придут за остальными. Поедешь туда до воскресного утра, дождёшься рабочих и вернёшься назад. Кроме своей «Беретты » возьмёшь автомат, фургон и … вперёд. – Слушай, – говорю. Давай ты меня сразу застрелишь, а я тебе в наследство оставлю 600 шекелей. Чем я буду питаться, что пить, когда отдыхать? Меня ведь, если засну, братья бедуины попишут из моего же оружия. – Хрен ты там заснёшь, даже со снотворным. И нафига им твоё оружие – у них своего полно,– успокоил меня резервист. Разве, что на продажу. – Короче так: Сейчас едем в магазин, делаем закупки. Потом едешь на квартиру, где живут уборщики, находишь японца, которого я вчера принял на работу. Как зовут, не помню. Скажешь ему, что я приказал ехать с тобой. Оружие ему в руки не давай. – Какого Японца,– удивляюсь? Где ты его взял – он что турист? – Ну, может он не Японец, а какой-нибудь другой косой национальности. Тебе, какая разница. Поехали закупаться, пока магазины открыты. Приезжаем в магазин. Он пошёл покупать «газию» (что-то типа газового паяльника) и пару пятитилитровых термосов для воды, а я пошёл выбирать консервы. Взял рагу из ракушек, мидии в соевом соусе, пару банок тушёнки, да пару кило картошки и коробку яиц. Загрузили фургон, я взял из оружейной автомат, отвёз Иосю домой, а сам поехал на квартиру уборщиков. Нахожу квартиру, собираюсь звонить, а дверь вся «покоцана», как топором и открыта. Из-за двери раздается страшный стук, будто еврея из Назарета вот только сейчас начали распинать. За столом, усеянным бутылками, окурками и прочими деликатесами идёт забивание «козла». Три хорошо поддатых, колхозного вида мужика в майках, встречают Шабат. Видно Шабат уже неделю задерживается где-то на ж. д. станции в районе Новосибирска. – Привет, евреи, – говорю. Кто из вас тут Японец? Ноль внимания – фунт презрения… – Алло, гараж! Мне что огонь на поражение открывать? Наконец мне показали на комнату, тоже без двери, как таковой. На кровати лицом кверху лежит то ли «Даун», то ли сильно опухший Японец и при храпе выпускает почти видимое облако паров алкоголя. – Сколько он выжрал, спрашиваю? – Откель мы знаем, – он таким пришёл сюда. Начинаю его тормошить и всячески обзывать. Пациент в сознание не приходит, даже после водных процедур. Звоню начальнику. Тот уже пообедал, смотрит «белое солнце» и наивно надеется, что на этот раз Петруха останется жив. Я ему реально «обламываю» со своими проблемами. – Ну, езжай сам,– разрешает он. – Да не поеду я сам. Я что камикадзе? На тебя работает около ста человек, и ты не можешь никого найти? – Все распределены по объектам и, на один из них некого поставить. Пока с самым здоровым из «козелбоев» тащили олигофрена по ступенькам тот слегка «оклемался» и даже помогал себя тащить, перебирая ногами. Затащили его в кабину, пристегнули, и я погнал. По дороге начинаю его инструктировать, а он в ответ не звучит. Смотрю, – опять в спячке. Только отвернулся, а он башкой об дверное стекло – бабах! Чуть дверь не высадил. В следующее мгновение меня, как бык на корриде башкой – тарарах! Если бы не руль – вылетел бы я из машины. – Нет, думаю, – так и до аварии недалеко. Останавливаюсь, расстилаю в кузове матрац, вытаскиваю тело из машины, укладываю в кузов, закрываю дверь, да ещё и обвязываю рукоятку верёвкой. Километров через пятьдесят слышу звуки, будто в кузове здоровенное бревно перекатывается и что – то стучит, как ставни. Выхожу и вижу: задняя дверь открыта, а «бревно» дрыхнет, аж свист стоит. Вновь обвязал дверь верёвкой и пошёл «пилить» по карте. Где надо свернул с шоссе на утрамбованную предыдущими искателями приключений дорожку в пустыне и издалека увидел недостроенную вышку ретранслятора. Выхожу из кабины, где работал «кондишн» и попадаю в пекло. Градусов 45 в тени (шутка юмора). Тени то и нет. Скудва бы ей взяться, если до самого горизонта не наблюдается даже какого-нибудь говённого саксаула. Отвязываю верёвку, открываю дверь. Напарник по-прежнему дрыхнет. Чувствую, шось не то. Приглядываюсь – мамма мия! Это некошерное животное обоссало весь кузов и с удовольствием плавает, в этом Мёртвом море, по-прежнему находясь в анабиозе, а под ним чавкает матрац. Причём море сотворено сознательно, о чём свидетельствуют наполовину снятые штаны. Мой вещмешок с продуктами плавает рядом, а сумки с вещами, необходимыми для выживания нет вообще. Скорее всего, он её выпихнул ногами, когда на ходу открылась дверь. Рассвирепел я окончательно. Не знаю, откуда силы взялись, вытащил я, стараясь не промокнуть, это тело за волосы. Оно тут-же закопалось в раскалённый песок и продолжило свой летаргический сон. Начал я его дубасить, понимая, что он вообще не находится среди меня, но уж больно хотелось. Хотел даже огреть его прикладом, но вспомнил, что «Узи», в отличие от «Калаша» стреляет иногда сам, не посоветовавшись с владельцем. Кто знает,– а вдруг он тоже проникся моим настроением? – Ладно, – думаю. Надо сделать инвентаризацию пригодных для употребления продуктов. Для начала, надо сварить кофеёк, – с ним думается легче, да выкурить неспеша сигаретку. Термоса в корпусах из пенопласта щедро залиты мочой, по самое не могу. Беру тряпку, отвинчиваю крышку, промываю турку драгоценной водой и зажигаю «газию». Пачка с кофе, вроде не промокла. Ставлю на огонь и жду, пока поднимется эта волшебная, ароматная пена, чтобы не пропустить момент закипания, и в ту же секунду снять с огня. Раздаётся хлопок, затем «пшик» и «газия» гаснет. Я не верю своим глазам. Этого не может быть, но это есть, а у меня даже нет «жменьки» пепла, чтобы посыпать голову. Долбаный начальник даже не проверил наличие газа. – А что, собственно я хотел? На кой чёрт ему проверять, если ехать мне? Он сейчас смотрит «солнце пустыни» по телевизору, а я в натуре. У меня с утра во рту, окромя сигарет никакой еды не было, а кишки исполняют «рэп» сытым голосом Титомира. Тут я вспоминаю, что четыре пачки сигарет находились в сумке, которую этот, «кукушкин сын» вытолкнул на ходу, а у меня в пачке остались две штуки. Моё отчаяние могут понять только курильщики. Неутешительный итог таков: Всё, что можно было съесть, без использования огня безнадёжно испорчено. Дюжина яиц из картонной коробки тщательно перемешана с «ослиной» мочой, хлеб напоминает использованную мочалку, сырую картошку я недолюбливаю, а консервы остаётся только вожделеть потому, что: а) Дальневосточные, б) Без колец, в) Консервный ключ находится в сумке, которая шлёт большой привет. Начинаю искать какое-нибудь топливо для костра. Пустой номер. Рядом с мотелем, где я работал, был бедуинский шатёр, и я много раз видел, как бедуин кормил верблюда финиками, косточками от них же, и, конечно, же, колючими ветками. Неужто он их выписывал из Туркмении? Я про колючки. Финиковую пальму, ясное дело, я бы начал поедать снизу и с чешуёй. Неправильная пустыня какая-то. Возвращаюсь к фургону ни с чем, и у меня темнеет в глазах: На мокром песке в позе Яшина, достающего мяч из нижнего угла ворот, лежит этот дервиш, а штангами служат пустые и перевёрнутые термоса. А самое противное, что я не могу этому Чан Кайши зачитать приговор перед расстрелом, так как он опять спит. Оставалось только закатить его под бок фургона, где появилась небольшая тень. Ночью прибегали шакалы и «схрумкали» обломки яиц. Видно я был ещё не сильно голоден, раз не возражал. Спать действительно не хотелось. Бедуинов не было, а шакалы антеннами не увлекались, но вопили, как арабы на базаре и светили глазами. Я надеялся, что шакалам захочется попробовать заодно и яйца пьяного Пан Ги Муна, но их видно отпугивал запах алкоголя. Чуть рассвело, я завёлся и поехал к тому месту, где съезжал с шоссе. На что я надеялся трудно сказать, но какая разница, где стоять? По этой дороге и в обычный день машины ездили раз в час, а в шабат здесь вообще нехрен было делать. Где-то, через пару часов я заметил вдали легковушку и начал махать руками. Легковушка начала притормаживать, затем я увидел полные ужаса глаза водителя, машина совершила абсолютно человеческое шараханье в сторону и пропала. И тут до меня дошло. Я представил себе, что увидел этот водитель: На пустынном шоссе, не в Швейцарии, а в израильской пустыне вам преграждает дорогу голый по пояс, вооружённый до зубов тип, весь красный, как лобстер, потный и небритый. Пить хотелось страшно, во рту было продолжение пустыни, и даже полно песка. Глаза пекло от пота с пылью и я задремал. Проснулся от звука мотора: Напротив меня стоял потрёпанный «пикап» и с водительского места на меня с опаской смотрел очень смуглый человек. Оказалось, что в 30 км. отсюда находится электрическая подстанция и передо мной оседлый бедуин, который едет её охранять от диких собратьев. Зная корыстную натуру этих израильских папуасов, я сначала предложил ему денег за что-нибудь съедобное, за воду, за сигареты и убедился, что ничего из перечисленного в этой лавке нет. Тогда я предложил ему сделку: Он получает 50 шекелей, и два новых термоса за канистру воды и какие – нибудь доски для костра. Сначала он отнекивался и говорил, что и так опоздал, что объект без охраны, но факт «ченча» термосов на бусы его сломил. Он поехал за водой, а я за термосами, пощупал пульс у Китайца, убедился, что он жив и вернувшись, стал ждать спасителя. Через какое- то время он примчался, как Шумахер, забрал деньги и термоса, отдал мне канистру и умчался. Сил терпеть жажду у меня уже не было. Я поднял канистру на высоту рта, наклонил и… мне в рот потекла жижа, воняющая бензином. Этот Алибабаевич, эта б…едуинская редиска даже не удосужилась хотя – бы сполоснуть канистру от бензина. Концентрация была пятьдесят на пятьдесят. Я развёл костёр из кучки щепок, его хватило минут на десять, картошка осталась сырой, но от жажды я не смог бы проглотить и более изысканный деликатес. Вдруг я заметил какое-то шевеление. Мой незаменимый напарник сидел на песке, вращал башкой и глазами, в глазах этих светилась какая-то мысль, а морщины на челе выдавали раздумье. – Что за хня, где я, бляха – муха – на чистом японском спросил даун? Затем встал, вытянул руки вперёд и, как зомби направился к канистре. Подняв её, он вылакал половину, облил себя остатком смеси, тут же упал и захрапел. Ночью опять скандалили шакалы, у меня мутилось в голове, я проваливался в сон и, вздрагивая, просыпался. В очередной раз я проснулся от света фар, включил свои и увидел троих человек, стоявших рядом с пикапом. Я вышел из фургона и щёлкнул затвором автомата. Три силуэта попятились, сели в машину и уехали. Утром приехали рабочие, дали мне воды, помогли погрузить по- прежнему находящееся в анабиозе тело, и я поехал в Эйлат. Было раннее утро, но фургон быстро раскалился. Включать «кондишн» я не рискнул, боясь, что не хватит бензина. Вот такой плавильный котёл. Edward Shteingolts Haifa | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
