МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 8(1). Проблемы.

 

Привыкшая следить за ходом математического рассуждения учителя и тотчас улавливать суть, а то и предвосхищать результат, привыкшая и к уже определенному статусу, доказавшая себя в своей мере, теперь я вдруг поняла, что лекции в университете – вещь куда более сложная. Почти с первых же дней учебы, когда улеглась и первая радость от студенческого билета, когда были получены и все поздравления от родителей, Лены, Виктора, Ирмы Исаковны и Элеоноры и Саяры, я начинала понимать, что лекции по матанализу или высшей алгебре превращаются для меня в пытку. Уже через пять минут после начала лекции я тупо смотрела на доску и уже ничего не понимала. Огромная доска заполнялась множеством формул и математических выражений и преподаватель буквально метался вдоль нее с такой быстротой в упоении от собственного изложения, что ни мой ум, ни понимание, ни рука никак не поспевали. В конце концов начинала работать только рука, перенося все в тетрадь, как и обрывки пояснений в надежде, что все пригодится, только бы не растерять. Что-то приходилось сокращать, где-то тянулись стрелки на ссылки, где-то оставалось место, помеченное вопросом или пустоты, которые я надеялась у кого-то списать, потому что как-то прозевала. За пару исписывалось пять, шесть и более листов, все скверным почерком, где и самой разобраться потом казалось великой удачей. Лекции накапливались молниеносно и неусвоенным грузом лежали в моем сознании, а в голове появлялось огромное неудовлетворение собой, беспокойство, тревога и постоянно бьющая внутренняя установка: все разобрать. Завал в знаниях, кромешный, беспросветный на фоне поголовного непонимания был для меня подобен сильнейшему падению. Огромное желание учиться столкнулось с тем, что какие-то другие во мне качества упорно сопротивлялись, особенно память и понимание. Я готова была с ними биться, чтобы завоевать то прежнее положение, когда знание входит легко, не встречая преград. Я не узнавала себя, я начинала отвоевывать усердием то, к чему стремилась, что считала своим стержнем, своей сутью, своим завоеванием. Словно снова я начинала рваться вперед, надеясь на то, что однажды все же произойдет внутренний щелчок, некое озарение, и я вырвусь вперед, ибо во мне это чувство никак не умирало, но влекло и влекло, но массивная дверь в голове не желала открываться и облегчать это начало пути. Я часами просиживала в читалке университета разбирая свои лекции и до какого-то момента мне казалось, что все идет, как надо, но откуда-то выползала нежданная формула или вывод, природа которых становилась мне абсолютно не понятна и мои докапывания до сути резко тормозили и я начинала метаться по книгам и чужим конспектам, часами вылавливая, откуда появился этот значок, каково его происхождение и что бы он означал. И далее на каждом шагу вопросы, вопросы, вопросы… Преподаватель по матанализу Мальцев Александр Александрович уже на первой лекции объявил, что сдавать ему экзамены придется строго по его лекциям и доказательства и теорию, изложенную в учебнике он не примет. С практикой было и того хуже. Простенькие задачи, несомненно, решались быстро. Но чуть посложнее – и я уже паниковала. Не происходило озарения, как я не медитировала на нее, как не штудировала учебники. Казалось, весь первый курс живет в своем маленьком потрясении. Во мне же рождалась боль и полное неудовлетворение собой. Знания упорно не хотели в меня входить, новые математические понятия никак не желали укладываться в моей голове в стройную систему, задачи не хотели решаться и было не понятно, куда же делись мои мозги, куда делась сообразительность, куда делись внутренние озарения, хотя желание учиться, радость от учебы жили во мне, и жили бесплодно, разве что печаля и в который уже раз понуждая схватить уже в который раз учебники и пойти в читалку главного корпуса университета. Но результат всякий раз был блеклый, и я начинала понимать себя беспомощной и бестолковой, хотя отступать не собиралась. Но все это были внутренние проблемы и переживания, внешне же я была яркая крашеная блондинка, хорошенькая на лицо, то и дело ловящая на себе взгляды и желающая эти взгляды, но с некоторым непонятным внутри стерженьком самонадеянности в части своего ума, но характер давал себя знать. Мой характер был еще большей моей болью. Он был абсолютно не контактен, не желал подкладываться ни под чей характер, устойчиво сопротивлялся проявлять первым активность в общении, не находил точек соприкосновения с другими, уклонялся от непринужденной болтовни, никак не желал лишний раз задавать другим вопросы, а из-за этого доставалось мне. Мне действительно не хотелось смеяться, когда все смеются, не хотелось обсуждать, когда все обсуждают, не хотелось идти, когда все собираются пойти. Мне не были интересны ничьи мнения, никакие празднества, никакие темы. Начиная понимать себя яркой и видимой, я начинала осознавать себя и посредственной, и неинтересной, и не авторитетной и может быть не уважаемой. Возможно такое самочувствие и строило во мне привычную, знакомую стену отчуждения от группы и сводило мои отношения к односложным вопросам и ответам. Тяготение к одиночеству и к самопогружению было всегда приемлемо мной, неизменным моим качеством с детства, моим наслаждением, моей полнотой мысли, моей радостью и уютом. Никогда и ни ради кого я не могла этим пожертвовать, хотя всегда понимала, что отсюда и исходят многие мои страдания. Но пересилить себя было невероятно. Но если мне это Волею Бога изредка удавалось, и я начинала говорить и входить в человеческие отношения, то единственною мыслью была та мысль, что общение с людьми есть непозволительная роскошь, высочайшая радость, если разговоры чисты и высоки. В противном случае общение отталкивало, и я умолкала, ибо не видела чистоты ни в смехе, ни в обсуждениях и планах других, ни в увеселениях… Я не могла придумать темы, где бы я могла легко поддержать разговор. Он должен бы был быть идейным, нравственным, деловым, защищающим, планирующим добродетель или строго касающимся знаний, в которых, увы, у меня теперь была прореха. Среди однокурсников я не искала друзей, не желала кому-либо понравиться, но выделиться в учебе – да, ибо на этом настаивала моя внутренняя суть, которой я никак не могла угодить, и она всегда была неудовлетворенна и малейшей посредственностью. И я билась над собой, и я хотела быть уважаемой, как и хотела не быть на последнем счету по успеваемости и уже с этой ступени все же начать покорение знаний. Но, похоже, у меня это не получалось.

Надо знать, что, желая действительно что-либо человеку дать, Бог никогда не дает это легко, или быстро. Но заставляет бороться, заставляет идти по пути крайнего неудовлетворения собой, заставляет мыслить, как и вынуждает падать в мнении о себе неоднократно, когда видны реальные поражения не смотря ни на какие усилия. Сам Бог и никто другой дает, если надо, непонимание, дает плохую память, дает слабую поддержку других, дает пути ошибок, дает средства, дает труд над собой и непременно цель. Бог действительно может сделать понимание человека слабым, может дать в результате этого явный путь заблуждений или изгнаний, или путь неуважения со стороны других людей, Бог может дать человеку изнутри тот или иной запрет или разрешение, как и мотивирующие причины, в чем-то сделать его уступчивым, а в чем-то – непоколебимым. Однако, Бог исходит из той цели, которую Он на человека имеет, из тех качеств, которые человек должен развить или проявить, а также из заслуг или греховной деятельности человека в этом и в прошлых его рождениях. Все – от Бога. Очень трудно человеку понять, почему он именно так мыслит, именно так понимает, именно в этом ошибается, почему, имея то или иное постоянное желание, он не может никак его реализовать и бьется как рыба об лед. На самом деле желания есть все та же приманка, которая поднимает и ведет, как и преодолевает, хотя оно может быть далеко не основным для Бога, но той псевдо идеей, которая призвана в итоге открыть человеку другие, лучшие двери. Поэтому моя устойчивая устремленность к знаниям контролировалась Богом, служила мне маяком, достаточно чистым, и должна была поддерживать меня в тяжелые минуты тем, что обещала и звала вперед, тем придавая цель и смысл жизни, которая так под этим флагом вся и прошла, по сути, особо материальные знания в виде наук и не задев.

 

ОТСТУПЛЕНИЕ.

На первый взгляд может показаться, что не слишком ли автор себя возвеличивает, напевая здесь о своих устремлениях к знаниям, как о своих достоинствах. Поэтому, думаю, что кое-что следует пояснить с религиозной точки зрения, что я и обещала делать в начале повествования. На самом деле надо понимать, что к материальной данной жизни каждое живое существо подготавливается Богом тщательнейшим образом. Именно Бог задает ему те параметры, в пределах которых оно может осуществлять свою жизнедеятельность, но так, чтобы в итоге извлечь намеченное Богом, и редко, когда живым существом в обоюдном внутреннем согласии. Ибо постоянное несогласие Бога и живого существо внутри живого существа и рождает то движение, которое имеет для живого существа преимущественное значение в плане его развития и достижения в итоге Божественных качеств (разумеется, не за одну жизнь). Говоря о параметрах, следует отметить, что они как бы прикрепляются к живому существу, как средства его проявления себя в определенных рамках, и делятся, если не усложняться, на три вида, хорошо человеку знакомые: параметры тела, параметры чувств, параметры направления ума. Эти категории в некоторых направлениях имеют устойчивый характер или медленно меняющийся, а в некоторых – переменный, или затяжной, или быстротечный. О чем идет речь? Рождаясь на Земле, человек обладает по Плану Бога определенным строением тела, фигуры, лица, цвет глаз, волос и пр. Точно также, человек обладает по Плану Всевышнего определенным уровнем свойств тела в виде чувств и органов чувств, что не одно и то же. Чувства – это возможный уровень переживаемых энергий, их диапазон для данной конкретной личности: гнев, зависть, страх, милосердие, способность любить, жертвовать, аскетизм… Органы чувств - зрение, слух, вкус, сексуальные чувства, обоняние. А также человек до рождения получает все виды преимущественного направления ума и умственной деятельности. Т.е. для каждого человека существует свой на данную жизнь набор параметров, которые имеют прочную связь с его кармической деятельностью в прошлых воплощениях и непременно связаны с Планами Бога на человека в дальнейшем. В этом пространстве параметров, четко очерчиваемых этими границами, человек и действует, принимая все за себя, считая собой и не очень-то ошибается. Но подается все в своей очередности Богом так, как угодно Богу и в связи только с Планом Бога на человека, на его развитие, что в целом и определяет его судьбу, где человек, зная одни свои возможности, получает, извлекает из себя то, что ему видится слабее, чем то, что человек реально ожидает или предчувствует от себя, отчего может входить в состояние депрессии, не зная, что все выдается или придерживается Богом до поры, заставляя повременить с одним, дабы принять и развить себя в отношении и других параметров, которые Бог Решил предъявить ему или в следующем рождении в его новой Судьбе или в этой жизни, но к более зрелым годам или даже к старости. Надо принять, что все, что происходит с человеком в рамках его параметров, особенно включая неудачи, есть его Судьба, Воля Всевышнего, есть также необходимость, за которую по большому счету его не следует ни ругать, не хвалить, не превозносить, не поносить, ибо Один Бог знает, что и когда и с каким знаком выдавать, по какому случаю, с каким последующим результатом и в какой степени это благоприятно или необходимо для развития человека. Но материальный мир, как правило, не имеет такого абсолютного уровня понимания и склонен хвалить или ругать, что тоже Богом используется и дается, как средство воспитания или как ориентиры для той личности, которая по Воле Бога ошибается или проявляет склонности к дурным качествам, действуя в границах на данный момент работающих параметров его проявления, как личности. Материальный мир, указывая на ошибки и призывая средствами наказания к порядку, на самом деле этим разграничивает в сознании живого существа понятия добра и зла, благоприятного и неблагоприятного, в свою меру истинного и иллюзорного, ибо, утомленное своими ошибками живое существо, идущее по своим параметрам и не имея понятия об их неотвратимости, может махнуть на себя рукой или не истину принять за истину. Так что параметры, влекущие к проявлению внешне дурных качеств, которые должно проявить и в которых живое существо себя чувствует не очень благоприятно, ибо они имеют иной раз насильственный и постоянный характер, следует на самом деле поносить и ругать, виня само живое существо, вовлеченное Богом через его параметры в такое проявление себя, и этим указывая ему на их временность и нежелательность, разграничивая так черное и белое в сознании живого существа, с одной стороны, и, с другой, открывая ему через эти параметры, как двери, тот путь, который иначе не достижим. Но, увы, для живого существа, ибо этот путь и болезненный. Они (параметры, как неожиданные для самого человека проявленные его качества) иногда приводят его к поступкам непредвиденным, вовлекают в греховные игры и отношения, извлекают из него и другие качества и этим, по сути, развивают личность насильственным, но верным путем и в направлении, заданном Богом еще до рождения. Возвращаясь к моему случаю, надо сказать, что такими плавающими параметрами, меняющими свою величину, по воле Бога оказались мое понимание математических наук, расслабилась сосредоточенность, твердость намерения только учиться, стало что-то происходить с памятью, когда после многочасовых занятий в читальных залах в голове появлялась каша, возникало чувство боли и тоски, хотя сам стержень, любовь к наукам, понимание и тяга к наслаждению ими были даны Богом можно сказать на всю жизнь. Чтобы восстановить свои параметры до прежнего ожидаемого уровня, надо вновь прилагать усилия и у многих это получается в материальном мире и материальных знаниях, но мало кому известно, что иногда План Бога имеет ввиду другое на человека и не так легко возвращает его во круги своя, к привычным уже для себя параметрам, как к своим качествам и возможностям, но ослабляя их и тем требуя потрудиться в другом, что никак не входит в планы самого человека, но тогда обстоятельства неуклонно и неизменно начинают диктовать Волю Бога, перекрывая все другие пути и лазейки, но устремляя в свою колею, как бы человек не сопротивлялся или паниковал. Вообще, если человек не может учиться в любом учебном заведении, будь то школа или университет, то надо знать, что здесь кроются очень и очень многие существенные, а иногда и непреодолимые причины. Однако, Бог ведет материальный мир совершенно и, делая Свое, Божье дело, давая по Своему Божественному Плану человеку нежелание учиться или не способность воспринимать науки, заставляет на это реагировать материальным людям так, чтобы эта реакция не была греховна, но отвечала их совести и пониманию, что называется надлежаще. Т.е. и в таком случае следует требовать, заставлять, помогать, настаивать, изыскивать пути, чтобы человек заинтересовался знаниями, или хотя бы проявил старание или прилежание при отсутствии хорошего понимания или склонностей, или хотя бы понимал необходимость своего развития через труд в этом направлении. Но религиозный человек поступит правильно, если не будет требовать, не станет этот путь знаний культивировать, но позволит все решать Богу, сам же помогая в меру и без страданий для того, кто оказался в такой ситуации. Но почему человек может оказаться в положении бездаря, тупицы, ленивца, постоянно уклоняющегося от серьезного труда над собой в плане обучения? Вот причины, на которые следует посмотреть достаточно серьезно и хотя бы их знать:

1.В прошлой жизни человек мог быть животным, а потому в этой жизни не наработал из прошлого подходящих качеств, на которых непременно основывается процесс обучения.

2. Человек в прошлой жизни был ученым и в этом рождении Бог его желает ориентировать на рабочие специальности, ибо качества ученого не считаются полноценными или достаточными для развития личности так, как это видит Бог.

3. Человек должен уже в этой жизни пойти по религиозному пути, будучи неотягощенным материальными знаниями, а значит и в свою меру и амбициями, как и планами, но склоняться к простому образу жизни и простому труду. В этом случае хорошие материальные знания и плюс к ним качества человека будут препятствовать устремлению к Богу всецело, но частично, ибо образ жизни будет основан на преимущественно материальных знаниях, которые непременно повлекут за собой амбициозность и качества более материальные, где не сможет ужиться смирение и предание себя Богу.

4. Человек мог быть в прошлой жизни убийцей, насильником, извращенцем. Поэтому Бог может повести его путем материального в основном физического труда, не требующего высокого интеллекта, но аскетизма или бедности, или болезни.

5. Человек должен не быть привязан к одной деятельности в данной жизни, но по Плану Бога поменять много специальностей и достичь тот опыт, который необходим для поднятия его на более высокую ступень духовного самосознания.

6. Человек мог быть в прошлом рождении очень талантлив, успешен, иметь о себе высокое мнение, а потому Бог спускает его на более низкие уровни жизни, давая нежелание учиться, неустремленность к знаниям вообще, дабы провести по лабиринтам другого опыта, неудач, аскез и претерпеваний.

7. Человек по замыслу Бога должен прожить короткую жизнь. В этом случае он также может не привлекаться знаниями и своим развитием в этом направлении.

8.Человеку предписан Богом другой, может быть великий путь и другие знания в другом направлении.

9.Человек просто должен отдохнуть от большой, ответственной, напряженной работы в прошлом воплощении и проявить себя как семьянин, как мать, на этом себя реализуя и свои планы.

10. Человек еще не готов заняться серьезным мыслительным процессом, ибо его качества еще не достигли необходимого уровня и преимущественно он может тяготеть к работе торговца или земледельца.

 

Это далеко не полный перечень причин, по которым человек не может Волею Бога быть усидчивым, устремляться к материальным знаниям, проявлять здесь активность, начинать знаниями и самим процессом их получения наслаждаться. Иногда человеку в этой жизни Бог для этого процесса развития отводит другое время, дает другие возможности или окружение. Однако, желание учиться, если оно уже у кого-то есть и присутствует постоянно, остается человеку часто навсегда, как его завоевание, как его стимул, как его уровень самосознания, как обещание Бога дать испить этот нектар в будущем, если не теперь. Однако, люди истинных причин о себе и других в этом направлении знать не могут. Но поскольку человек разумное живое существо и мыслит только причинно-следственными связями, то Бог изнутри каждому подает видимые и принимаемые в материальном мире причины, как бы разъясняющие, почему человек плохо учится или не желает учиться совсем. Причины эти – лишь констатация видимого: лень, незаинтересованность, непонимание, отсутствие усидчивости или ответственности, другие интересы, рассеянность, плохая память… Однако, следует повториться, все значительно сложнее и не столь уж может быть против человека. Также оказалось и в моем случае. Недопонимание предметов, невозможность как прежде сосредоточиться, мнимая свобода и желание ею насладиться, новое понимание о себе и своей внешности, отсутствие истинного совета и помощи, самоварение в себе, некое наподобие гордыни, мешающее идти с вопросами ко всем, а не биться в своем непонимании об стенку и бес толку… Вот так были использованы мои качества, вот так были изменены Богом мои параметры, вот такое должно было быть окружение и мои амбиции, чтобы мне становилось чуть-чуть не так, не самонадеянно, не надежно, беспокойно и возникало чувство закрытых или закрывающихся дверей и нового преддверия. На самом деле так параметры у поступивших учиться в Вуз меняются у всех, но в свою меру и со своими последствиями, ибо, кому надо, Бог дает и преодолевать, но меня Бог как бы застолбил возможно еще моими неразвитыми качествами, которые были в такой ситуации Судьбе на руку, а для меня выглядели, как мои причины. Я должна была идти своим путем. И стали проявляться постепенно другие причины, вводящие меня в большое внутреннее потрясение. Ибо меня ожидал не путь чистой науки, но путь куда более сложный, где вначале я должна была своим поступком (поступлением в университет) заявить о своем намерении учиться, ибо Бог требует всегда материальное проявление присутствия желаний, и далее, удерживая это состояние во мне, как данное мне обещание исполнить, повел меня покруче, вырисовывая радиус моего движения далеко за пределы только университета и конкретных наук, не отбирая любовь к знаниям, но потихоньку и верно перенося их за видимые мною пределы.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ.

В группе я начинала жить своей обособленной жизнью, не ища друзей, не поддерживая разговоры, не вникала в события, уходила молча, не задерживаясь, приходила молча, едва поздоровавшись, ни к кому не подсаживалась, на реплики или комплименты не реагируя, загоняя мыслью себя в угол неуспешной, непонятливой, неинтересной, где я очень давно уже побывала и считала, что тот путь себя исчерпал… Но, увы. Но и не пытаясь как-то о себе заявить. Я и мыслью не желала допустить, что кому-либо могу нравиться, что кто-то может просто желать общаться со мной, хотя бы потому, что не видел этой моей обособленности, никак не вменял мне это в вину и нисколько не считал, что я хуже других, поскольку у доски молча приходилось стоять многим, многие были непонятливы и педагоги охотно всей группой решали с ним задачу. Вообще в университетской среде отношения все же строились как-то иначе и не основывались особо на успехах, ибо и самые в школе успешные здесь становились середняками и легко с этим справлялись. Если бы не моя молчаливость и отстраненность, может быть вокруг меня и проявилась бы та атмосфера, которая бы ослабила внутреннее напряжение и решила многие мои вопросы. Но Бог поставил мой характер в такие рамки и дал такие внутренние границы и понимания, основываясь на моих качествах, так прикрутил мои параметры, что я своими руками усугубляла свою боль неизменно, что и должна была делать по судьбе, и никакой бы совет мне не помог, если это были те врата, в которые я обязана была входить. Но откуда была во мне эта немногословность, эта отстраненность, это нежелание человеческих контактов? Это углубление в себя? Как Бог развил во мне эти, по сути, религиозные качества, которые ценны только для садху? Те качества, которые одни преимущественно позволяют Богу заговорить с человеком? Уже много лет спустя, когда я начала говорить с Богом и стала вопрошать Всевышнего об этих моих камнях преткновения по жизни, во всех коллективах, то Бог Своими средствами поведал мне, что в прошлом воплощении я долго сидела в тюрьме и оттуда выработала, унаследовала качество немногословия, отрешенности от пустословия, чрезмерной человеческой непосредственности или радости, ибо тюрьма и долгая изоляция от мира и людей каждому дает свои навыки, убеждения, качества своими незримыми, но неотвратимыми путями. Так что качества йога, качества, которые ведут к преданному служению, для меня произрастали из долгого опыта неволи, материальными средствами, хотя не исключен путь непосредственного преданного служения также, но в другие рождения. Отсюда и углубление в себя, религиозность, отсюда и пристрастие пить вместо холодной воды только горячую кипяченую в любое время года, отсюда и неприхотливость в еде, что также поддержал и сохранил во мне Волею Бога отец, отсюда и небрежность, элементы неаккуратности и не пренебрежение любым трудом. Однако о своем предыдущем рождении я напишу в нескольких словах позже, как и о предыдущих инкарнациях многих людей, что жили и живут со мной рядом уже в новом теле и о которых мне поведал Сам Бог по необходимости, ибо многие их судьбы переплелись с моей. Могу лишь одно сказать. Отсиживала я в тюрьме за дело не греховное, политическое, но эта практика была мне необходима, чтобы таким путем развить, как и закрепить, те качества, которые были необходимы и для общения с Богом. Но там же, в прошлом рождении был этикет, возвышенность, устремленность к высокой цели, к справедливости, самопожертвование… Воистину, неисповедимы пути Бога. Все пришлось в этой жизни ко двору, но грузом нелегким.

Когда мне было особенно неуютно от моих неуспехов, которые не собирались как-то рассеиваться и дать мне хоть малый проблеск, ибо обязаны были себя переболеть, я уходила или уезжала в центр города и часами бродила по наиболее безлюдным его улочкам, спускаясь к набережной, и планировала свои дела, пытаясь мыслью найти все свои ошибки и как-то направить свои действия правильно, уже мыслью прокручивала, что лучше предпринять, но все мои внутренние установки неизменно сводились к тому, что надо по возвращении взять книги и пойти в читалку, или начинать делать домашние задания полностью, в любом случае добиваться результат или обратиться к тому, кто более удачно записал лекцию. Воодушевленная своими внутренними наставлениями я снова шла в главный корпус по возвращению и вновь просиживала за конспектами и учебниками никак не продвигаясь вперед или так понимая результат. Затяжное топтание на месте, бестолковость своего понимания, нерешенные задачи и беспомощные простаивания у доски, где, казалось, меня порицали все, становилось моим постоянным состоянием, где лучшие надежды на себя в пути постижения наук, увы, разбивались в который раз, мыслью относя меня в списки самых тупых и абсолютно не подготовленных к обучению в университете людей. Иногда, не выдерживая внутренней своей самооценки, не желая в который раз переживать внутреннюю тяжесть, я спускалась вниз, на первый этаж общежития, где в небольшом зале прокручивали фильмы, и забывалась там достаточно искусственно и не надолго. Как только кино заканчивалось, память неизменно, тотчас напоминала мне о моем положении и делала это всегда, как по расписанию. В утренние часы, как только я открывала глаза, энергия боли и крайнего неудовлетворения собой начинала огнем печь грудь и появлялось понимание, что избежать эту свою боль я могу, если не пойду на занятие. Мысль предложила мне это, как откровение, подсказав, что лучше пойти сразу в читальный зал и наверстать упущенное. Хватаясь за любое предложение ума, имея в памяти примеры других, я начинала пропускать пары, имея этому свое объяснения и так обновляя надежду. По сути, я как могла боролась с Судьбой, которая, не успев меня зачислить студенткой, начинала меня уже выдергивать из студенческой среды чуть ли не с первых дней, делая это методично, изнурительно и больно, ибо я внутренне начинала метаться и болеть в своей безысходности. Можно ли человеку в такой ситуации помочь? Можно, если это входит в планы Бога. Но если не входит – все тщетно, хотя надежды почти реальны и примеры других достаточно убедительны. Мне же Бог предложил мыслью отвлечься, ходить на студенческие танцы по субботам и воскресеньям и надеяться… На танцы из комнаты я ходила одна, ибо другие считали, что не вышли лицом и лучше позаниматься. Я же в день танцев ходила с бигудями или ходила в парикмахерскую, и на танцы являлась вся накрашенная, на своих любимых шпильках и постепенно становилась завсегдатаем такого рода времяпрепровождения, начиная испытывать в этом потребность, какое-то наслаждение и приходила к мысли, что все как-то обойдется. Спускаться по лестнице вниз на первый этаж в предчувствии успеха или благосклонности к себе ребят становилось частью моей жизни, моим открытием, моим другим ожиданием, моей непонятной надеждой и даже радостью. На танцах я никогда не застаивалась. Непременно ко мне уже с первых минут кто-то устремлялся из ребят, которых я уже почти всех знала в лицо, ибо они были столь же постоянны на танцах, и мне очень нравилось выбирать, отказывать или тотчас соглашаться на танец. Моя внутренняя не проходящая боль этим едва приглушалась, но внутри меня все буквально кричало, что это тоже не то, что это временно, что ни это в моей жизни главное и я соглашалась в себе, что это так, но никак не отказывалась, ибо тогда было бы совсем нечего положить на другую чашу столь затянувшихся страданий. И чтобы как-то оправдать свои эти увлечения, чтобы как-то убаюкать свою протестующую совесть, приводящую мне в пример девчонок из комнаты, которые предпочитали учиться, я уже в двенадцатом часу ночи после танцев снова брала свои конспекты и устремлялась в читалку общежития и штудировала свои лекции, уже ничего не понимая и усугубляя памятью реальное свое положение тупицы. Танцы льстили мне, здесь меня замечали, отмечали, избирали, они втягивали в себя не объясняя ничего, как-будто что-то внутри меня хотело воздать мне же за долгое мое кировабадское домоседство, а желание нравиться начинало рождаться и требовать себе место в моей судьбе. Из немногих моих платьев было одно, которое буквально обтягивало мою фигуру. Сшитое клешем из нежного светлого материала, оно было лучшее мое приобретение на родительские деньги, и в нем я пользовалась неизменным успехом. Я также начинала отмечать, поскольку об этом мне говорили многие, что у меня красивые ноги, что ребятам я нравлюсь, и что даже могу ими чуть-чуть управлять, ибо встречала на себе долгие взгляды и начинала этим, будучи семнадцати лет, привлекаться, тяготеть к этому, и разрешать себе смотреть в эту сторону. Маленький опыт студенческой жизни был насыщен многими малыми событиями, которые во мне преломлялись долгим мыслительным процессом и выражались в почти отрицательной самооценке, ибо и танцы свои я считала большим отклонением от своей сути и принципиальности, от моей главной идеи и никак не состыковывались с чувством все же не покидающей меня избранности, которое мне было не понятно и которое бы я с радостью оставила, если бы это зависело от меня. Но оно было навязчиво и обещало что-то далеко наперед, но там была дверь и ничего не видно, кроме того, что я хотела учиться всю жизнь. И как теперь это можно было осуществлять при складывающихся обстоятельствах, которые в противовес о моей избранности утверждали мне, что я фактически ничто и никто и никак. Одно – поддерживало и обещало, а другое – ставило на место и кричало: «Не претендуй» или «Не теперь». И я была вынуждена скорее согласиться с последним, ибо уже узнала, что значит стоять у доски и не уметь открыть и рта, что значит правильный английский, ибо и здесь я была раскритикована, поскольку оказалось, что мое произношение ужасно, я также увидела себя абсолютно неуклюжей на занятиях по гимнастике, ибо легкую атлетику или лыжный спорт я вообще не могла выбрать, т.к. в этих видах спорта вообще не представляла себя. Серая посредственность было моим справедливым определением и ничего лучшего я из себя выдавить не могла и так начинала себя понимать, но недоумевая: «Разве это я? Разве я такой себя себе представляла? Разве упорный труд – не моя стезя? Разве науки – не мое предназначение…». Однако, среди студентов легко витала проверенная студенческая истина на все времена: «От сессии до сессии живут студенты весело…». У меня весело получалось с большой натяжкой или никак, если не считать одиноких прогулок по городу, посещений по выходным танцев и просмотр фильмов в общежитии. Не хотелось бы мне это назвать неумением веселиться, но и веселье, как его понимали многие другие, меня не привлекало, ибо не вызывало во мне никаких искренних чувств, никакой внутренней радости или веселья, никакой солидарности с другими, ибо изнутри мне все виделось и желалось строже, нравственней, чище, пристойней, ибо никакое проявление глупости или развязности не могло удержать рядом. Я просто уходила, не находя ни с кем точек соприкосновения. Однажды в один из первых месяцев нашей учебы в университете наша группа собралась в одной из комнат общежития, чтобы отметить поступление, знакомство и как-то повеселиться по такому вроде бы не плохому поводу. Были накрыты столы, создана интимная обстановка при свечах, громкая музыка сменялась тихой и наоборот, кто-то настраивал гитару, обстановка располагала к танцам, к беседе, к дурачеству, разливалось по бокалам вино, тосты следовали за тостами. Я сидела на стуле у стола, слушая, вникая, отвечая на вопросы, сидела накрашенная, в своем любимом платье, время от времени бросая взгляд на свое отражение в зеркале и чувствуя себя неизмеримо далеко от всего происходящего, поясняя себе, что отказываться тоже было как-то не удобно, все только знакомятся друг с другом… Были вещи, которые для меня были новы, как-то шокировали и я, приехавшая из Кавказа, воспитанная в строгости, была поражена многими вещами и тихонько рассуждала в себе, почему это происходит. А удивляло меня то, как и вызывало внутренний протест, что на кровати сидел мой однокурсник и как в порядке вещей обнимал сразу двух незнакомых мне девушек, сидящих рядом. Он наклонялся то к одной из них, то к другой, что-то шептал им на ушко, то привлекал к себе сразу обоих и они податливо прижимались к нему, смеясь и пуская клубы сигарного дыма и отвечая на его поцелуи томными голосами, не видя в друг друге соперницы и согласные на такое проявление внимания. Окинув взглядом этих молодых людей, я подумала также о том, как я далека от таких отношений, не зная, что была ближе, чем на миллиметр. В какое-то мгновение Руслан, так звали парня, перехватив мой взгляд, вдруг освободил свои руки от подвыпивших и льнущих к нему подружек, и я не успела и моргнуть глазом, как сильная его рука одним движением притянула меня к себе и усадила на его колени. Горячее угарное дыхание пахнуло мне в лицо и его губы уже готовы были соединиться с моими. Такие университеты для диковатой моей сути и незыблемой нравственности были столь неожиданны, что я столь же неожиданно для него оттолкнула обе его руки и влепила ему столь звонкую пощечину, что в комнате сразу же был включен свет и уже готовы были разбираться, кому она была предназначена и за что. Я же встала и ушла, заказав себе подобные мероприятия, никому ничего не объясняя и получив вдогонку одно лишь слово: «Ненормальная!» . Далее все увеселительные мероприятия как в группе, так и на курсе я игнорировала, впрочем как и в своей собственной комнате и этим оказывалась в своей собственной стихии, которая была мне всегда по душе. И когда вся группа в свое дежурство выходила на ДНД, я почти не присоединялась ни к кому во время этих ночных прогулок, держась в стороне, не прислушиваясь к шуткам и выходкам тех, кому хотелось порезвиться и не вожделела идти с кем-то в паре в обнимку, и если кто-то пытался со мной шутить или положить руку на плечо, я устранялась, не умея реагировать иначе, как и не умея и не желая сокращать между собой и другими расстояние, которое могло сделать только время и то при условии, если куда-то исчезнет внутренний непреодолимый даже мной самой запрет. Этот запрет был во мне несомненно от Бога, но провозглашен мне вслух раз и на всегда строгостью отца и не было никого, на тот период, кто этот запрет мог бы преодолеть. На тот период именно так я себя чувствовала, так понимала и имела на все и свое, подаваемое изнутри объяснение, которого мне было достаточно. Желая внимание и уважение сокурсников, желая нравиться парням, я ни за что не променяла бы свою цель на начало серьезных отношений с кем бы то ни было, ни на какое параллельное сосуществование пути постижения наук и любовь, ибо к этому абсолютно не была готова, и хорошо понимала, что эти две вещи не могут идти рядом во мне, ибо каждый из этих путей слишком много требует и первый куда важнее для меня, нежели второй. Я должна была крепко встать на ноги в учебе, я также должна быть материально независимой, я также должна быть хорошо одетой и, увы, я должна не зависеть от косметики и от зеркала… Ибо косметикой не удержать и привлечение ею достаточно иллюзорно. В учебе я только начинала свой путь и начинала его плохо, я была материально зависимой от отца, я была плохо одета, я рисовала свою красоту… Все имело место и все давало мне запрет на чувства, я не имела право и посмотреть в эту сторону, ибо иначе – абсолютный крах, а за ним боль… А такую боль я себе не желала из-за какой-то непостижимой мне самой внутренней высоты. Я не должна быть кем-то оставленной, или брошенной… Лучше не начинать, не приближаться к этому чувству и не позволять приближаться к себе, ибо это опасно, и знания, постижение их – дороже. К тому же я становилась неким узлом противоречий в себе, где нельзя было примирить устремление к знаниям и переставший понимать ум, желание быть красивой и нравиться и иметь плохую одежду и зависеть от косметики и денег, желание быть уважаемой и явная посредственность… Свои же видимые успехи у ребят я причисляла к иллюзорным и понимала, что умный парень на такую яркую нафуфыренную внешность не пойдет, и что предложить ему, если ум дает сбои. Стоит увидеть мое лицо не накрашенным, стоит понять, что одежда одна и та же, платье и зеленый костюмчик, стоит узнать, что бестолковая в учебе… Нечем прельстить, не чем удивить, нечем привлечь… Все одно к одному. Все постоянно говорило: «Не время». На этой ступени «не начинать» я стояла внутренне твердо, абсолютно веря в свою правоту, не желая испытывать судьбу, не идя на компромиссы, не желая себе серьезных отношений, как и потрясений, но любопытством меня Бог не обидел и увлекал туда, где я тщательно выстраивала в себе запрет. Но о Планах Бога мне было неизвестно, и я себе упорно в разных формах повторяла, что мне необходимо сдать сессию, что необходимо одолеть предметы, что необходимо разгрести руины лекций, лежавших в моем сознании непреодолимым завалом, и главное, необходимо на всем экономить, ибо приходилось жить на одну стипендию, поскольку родительские деньги, высланные на год вперед, были уже потрачены.

Требования Преподавателя по матанализу строго следовать только его лекциям действовало удручающе. В учебнике все изложение казалось проще, доступней, четче, но от изложения Мальцева, от моих конспектов в голове воцарился затянувшийся хаос. Уже в который раз, просыпаясь утром в непроходящей депрессии, я устраивала себе прогулы, дабы хоть как-то раскрутить то, что уже было записано, ибо увеличивать багаж незнания и непонимания было тяжело, почти абсурдно, но тем самым неизменно увеличивала его, никак не облегчая, но усугубляя и свое положение в глазах группы, да и себя. Вообще, я не зря билась об лед, не зря считала, что мой удел есть гораздо легче проникать в знания, ибо это предчувствие имело свое основание. Много лет спустя, уже учась в другом университете, я все же познала то, что предчувствовала в себе и вырвалась вперед, обойдя по успеваемости и пониманию в своей группе почти всех, кроме одного студента, который тогда заканчивал второй ВУЗ и шел на красный диплом. Так бывает с многими и многими. Человек никуда не может деться от понимания своих возможностей или таланта, который в нем буквально буйствует и претендует вырваться за границы посредственности. Но Бог вдруг внезапно, своими путями обрывает этот путь успеха, не забрав предчувствие, и отводит на какой-то период в ту область деятельности, которая никак не приемлема, никак не способствует или соответствует тому, что понял и что ожидает от себя человек. Иногда это состояние так и не находит своего прибежища в этой жизни, но бурно начинает проявляться и успешно реализуется в следующем рождении. Но человеку это на тот, будущий период, увы, не утешение, ибо хочется взять то, что тебе принадлежит, прямо теперь, не откладывая. Бог отводит разными путями. Мне Он дал хуже математическое понимание и повел по пути глупой юности, которая умом понимала и пыталась ограничить, но втягивалась в те известные и извечные отношения Волею Бога, которые реализуют человека, но уже со стороны отношений мужчины и женщины. В нашей группе был один очень умный, но несколько угловатый, медлительный и немногословный паренек, который чуть-чуть также держался особнячком, но был добродушен, спокоен, охотно помогал всем на контрольных, и два раза существенно помог мне на экзамене по математической логике и на зачете по аналитической геометрии. Я могла еще допустить, что кто-то может посмотреть в мою сторону из другого курса или группы, но в своей группе на внимание ребят я никак не претендовала, и даже мыслью это не допускала, поскольку не блистала знаниями и в этом видела свою значительную и несомненно отталкивающую ущербность. Однако Володя, этот паренек, кажется, так не думал. Он жил где-то на квартире и было странным, что он по вечерам стал появляться в нашем общежитии и спрашивать меня. Он зачастил в нашу комнату и когда он приходил и робко стучал в дверь, девчонки снисходительно улыбались и кричали: «Наташа, к тебе!» . «Почему ко мне?» - удивлялась я. «А к кому еще?». Но он робко, как-то бочком заходил, осторожно отодвигал стул и усаживался, уставясь на меня. Люди робкие, не многословные, умные, терпеливые, не претендующие, не бьющие себя кулаком в грудь, не куражащиеся всегда вызывали во мне только доброе чувство. К нему также было чувство благодарности за его помощь и благосклонность ко мне на занятиях, а потому я усаживалась напротив и неспешно говорила с ним о том, о сем, отмечая, что говорить ему как-то не просто, он почти бубнил, речь была невнятна, но поглядывал и опускал глаза. Как-то, чтобы облегчить свои ко мне подходы, он все изложил на открытке, которую молча в один из таких приходов положил на стол. Там было признание в любви и многие душевные подробности, которые во мне вызвали не более, чем улыбку. Он был трогателен со своим проявлением чувств, со своим постоянством и робостью. Однако, стена к любому в этом отношении, воздвигнутая все же Богом, не позволила мне хоть с малым вниманием отнестись к его проявлению себя, и после десятка или полтора таких молчаливых признаний, я ответила ему, что во мне на его счет штиль и пусть ищет на курсе себе другую девочку, чем он вскоре и занялся. Но это было не все. Богу было угодно дать мне ту встречу, о которой я не могла забыть никогда. Но об этом в следующий раз.