В белой ночи потрескивал уютный костерок. Тишину перекрывали только собачьи тявки-взвизги и радостный детский смех Стаса, перемежаемый умильными обращениями к псу по имени Званко.

Сергей с Миланой удобно разместились перед горящим очагом на лавках из положенных бревнышек. Девушка связала свою немыслимую шевелюру в хвост, чтоб волосы не лезли в огонь. Говорить хотелось мало – Серега отложил гитару и молодые люди переваривали только что прозвучавший текст на стихи неожиданно обозначившегося общего знакомого по разным каналам, спаянным нежданными событиями в единый узел.

Предгорья, полого, как-то робко, выбиваясь из лежащей к западу лесотундры, манили своей белоночной фиолетовостью, как бы настойчиво предлагая ближе к утру двинуть медленным шагом все выше и выше в свой мир отвесных хребтов, складывающих позвоночник «Стоящего у Солнца».

- Да. А я думал уж, что потерял его совсем, а тут вы… Неожиданный визит прямо выдался. – Сергей задумчиво глубоко курил, глядя в перемежающиеся языки огня, - Тоже неспроста это происходит. Я давно уже живу с фатальностью. Любое событие, любой контакт не просто так, все к чему-то ведут.

Сергей Беркин жил тут бобылем уже второй год. Как только принял окончательное решение расстаться с цивилизацией и заняться собой по полной программе. Этому предшествовала на редкость буйная жизнь, в последнее десятилетие без небольшого плавно вырулившая «на плато», или, по более жесткому его определению, «увязла в трясине». Ставка лесника на кордоне вполне удовлетворяла его пожеланиям. Когда менял на корню свое существование в окружающем мире, парень, собственно, был очень доволен сложившимися событиями, приведшими его под Инту.

Близость Уральского хребта скрашивала пространство одновременно во многих ракурсах – особенно, если «пространство» видеть не только вовне себя, не только органами зрения (причуды которых, собственно, и послужили этому его решению – дистрофия сетчатки, «куриная слепота»). То, что, как ему казалось, было дано свыше либо как наказание, либо как стимул к преодолению – для достойного прохождения пути. Поэтому он и тут.

Дождь прекратился, хотя в воздухе витала ощутимая даже кожей сырость и промозглый холод – в столицах такая погода соответствовала середине октября, самая свирепая часть осени-увядания, когда она «дождями ляжет», когда природа обрубает, наконец, последнюю обывательскую надежду на тепло, до конца, всего лишь, правда, года. Здесь же предстояли еще и жаркие сухие дни, и еще более сырая стужа, со снегом и заморозками. Тундра – одно слово.

Все, что у Ланы было теплого, она выволокла из рюкзака и нацепила на себя под стать «капусте». И все равно жалась к огню, что разгорался все более и более ярко по мере высушивания сложенного в него топлива. Серега сидел в штормовке на камуфляжную футболку и, казалось, не страдал нисколько.

- А я люблю такую погоду, - тихим голосом говорил он, - и сам я чувствовал, и многие мне говорили, что я «какой-то осенний» - он мягко улыбнулся. – Так что такая холодрыга – это мое… Дождь прекратил лить – вот и славно. Можно всю ночь тут протусить без неудобств.

- Хорошо тут у тебя, - мечтательно вздыхала Ланка, - прямо вся переполняюсь чем-то таким…

- Уральским? – переспросил парень,

- Да нет… Не только уральским. Даже не пойму, чем, но чем-то ранее не испытанным. Не обманула Аленка.

Пламя стрельнуло ослепительной вспышкой, принесшей неожиданно широкую тепловую волну. Сладко пахло дымом, одевающим окружающую картину кордонного уюта – штабеля дров, дощатого столика со скамьей, утоптанного пятачка перед крыльцом и резвящегося паренька со здоровенным кобелем.

- Ребята! Меня что-то в горы сильно тянет! – обозначил свое присутствие Станислав, - как то очень хочется поскорее туда двинуть. Скорей бы мамка возвернулась!

- А уж как меня тянет, Стасон, ты не представляешь, - размечталась девушка, - скоро уж, скоро! Вот уже….

- Девки, слушайте, а что вас туда потянуло-то? Вроде как турье ходит либо севернее, к Манараге, либо уже заметно южнее. Может статься, поэтому я и здесь

- Разве мы так сильно похожи на турье? – удивилась Лана, - а здесь ты совсем не по той причине….

- Ты ведьма что ли?

- На полставки. Просто, если человек мне приятен, то я распаляюсь в сканировании его… А нас с Ленкой интересует как раз то, что не заинтересует никаких, надеюсь, туристов.

- Серег, ты, случайно, на Нярта-Ю не ходил? – влез с вопросом ребенок, - там мы одного человека ищем… Ну, ты понимаешь…

- Тихо, тихо, Стас! – быстро зашептала Милана. Почему-то отношение к предстоящему походу у нее было мистическое. Девушка даже не отдавала себе отчет, почему так.

- Нярта? – вздернул брови Беркин, - зн-наете, сам я до туда не доходил даже… Что там может так заинтересовать-то. Но вот тут есть один пассажир интересный, так он туда ходит регулярно, речи странные толкает. Мы с ним как-то на каровом озере пересеклись.

- Во! Кажись, у нас есть тема! – обрадовалась Лана.

Холодный, проникающий под кожу воздух предгорий действительно соответствовал обстановке – сумрак ночного времени, липкий, но не непроглядный, туманчик, обережный круг огня человеческого среди первозданной дикости. В такие ночи хочется греться костром и душами друг друга.

Ребенок уже окончательно перебрался к огню, отпустив лохматого друга на покой.

- Димона не видал уже лет шестьсот… А эта, Ленка-то, девушка его, значит? Заба-авная! – широко улыбнулся Сергей и пояснил, - Ох, этот Барс! Он, понимаешь, во всем экстремал!! Ну вы меня порадовали своим вторжением, девки! Судьба!

- Не говори, кума… Злодейка-судьба! Но теперь ты не отвертишься, друже. Через какое-то время Димуся будет тут, это уж как пить дать.

- Милан! Если б ты знала, как я мечтал вот так посидеть у очага с человеком, с которым еще в щенячьем детстве связывали различные биологические экспедиции, маршруты, байки полуночные. А как он сейчас?

- К концертам готовится, новый коллектив у него в Питере. Вот, «Северянкой» Ленкиной руководил до недавнего времени.

- Бли-ин! Неужели это возможно, вот так случайно… Живешь себе, «повинуешься року», а тут детство твое само находит…

- Стоп-стоп-стоп!! Как ты сказал??

- Ты про «рок»? Да так… Как бы тебе объяснить…

- Ох уж постараюсь въехать.

- Знаешь, мой диагноз заставляет быть фаталистом. Если что-то дано свыше, то и путь твой делается более смиренный, что ли. Ну, чтоб не лопнуть от осознания беспомощности перед тем самым «роком».

- То есть, ты считаешь, что у тебя висит что-то НЕВОЗМОЖНОЕ?

- Нет… Нет, и еще раз нет. Просто это ВОЗМОЖНОЕ лежит в тех слоях, до куда я еще не добрался. И вот… именно повиновение року и способно привести ТУДА. Чтоб не на амбразуру бросаться, а пройти через нее, сквозь стену.

-ВО! Слова не мальчика, но мужа. А то я уж расстроилась за тебя, Серый.

- Не расстраивайся, - кокетливо протянул Серега, - «Будет нам всего с избытком… А не будет – пустяки!» Видишь, вот люди из детства пожаловали уже, то ли еще будет.

- ОЙ! Что бу-де-ет! – уже веселилась по своему Милана, - ты, кстати, компашку нам не составишь на Нярта-Ю сгонять?

- Это что, приглашение? – ехидно сощурился парень. Как он походил сейчас на своего друга Дмитрия. А также на еще более дальнего человека…

- Знаешь, мужик, я и думать не думала об этом. Более того, была уверена, что не дай Бог кто еще с нами туда попрется. Тока мы втроем, и точка. Но вот… Сам понимаешь, как меняется все вокруг. За сутки эпохи догорают сейчас… И – ЭТО НУЖНО, СКОРЕЕ, ТЕБЕ! Так что не приглашение, а, вернее, намек. Думай!

- Подруга-то как отнесется?

- Разве когда на кону стоит твой «рок», ты у кого-нибудь должен спрашивать? И, открою тебе великую истину! – ехидничала Ланка, - бабам эт-та нравитса-а! Когда вот так вот – «СобралИсь, бабоньки, я с вами!»

-Да что за рок такой ты мне приписала?? – почти возмущенно воскликнул Серега, - в натуре, что ли, ведьма?

- «ТЫ СКАЗАЛ»! Все, замолкаю…

Парень пялился в упор на внезапно заговорившую загадками девчонку. И как же она прекрасна – почему то ему пришло на ум. Руки очередной раз взяли гитару.

 

«Когда годы летят, как строптивые кони,

Когда чувствуешь страх умереть на скаку…

Принеси мне воды в своих чистых ладонях,

Дай напиться тепла и развеять тоску…

 

Принеси мне воды…»

 

- Уй! Вах!!! А ты так здорово его поешь! Вот обрадуешь-то!! – засветилась восхищениями Милана, когда песня прошла.

- Это ты меня что-то расчувствовала, - пристально ухмылялся Серега. – Вообще тут территория более жестких текстов. Сам удивлялся вначале… Знаешь, с гор несет какой-то психаделликой. А уж внутри-то. Ну, что я говорю, сама скоро почуешь. Тут прямо как воздух пропитан «роком» - причем в соитии музыкального значения и того, которому «повинуются». Обалденная территория, не для слабаков, явно.

- Чую уже, не маленькая. Уй! Погоди-ка! – девушка резко выхватила из футляра скрипку и буквально через долю секунды широко вздернулась смычком. Разнеслась сумасшедшая трель потревоженных струн, под стать обрушению музыкально-текстовой лавины, приводящей постепенно к рассыпанию сверкающими блестками по натянутым нитям. Взрыв бешеной музыки завершился так же резко, как и выскочил из-под рук Миланы. И возникла пауза несметной тишины.

- О боже! – оторопел лесник, - Что! Это!! Было?

- «Горная психаделлика», как вы изволили выразиться, сударь. И… не только она, еще что-то… - Ланка мучительно подбирала слова. По рельефному лобику было понятно, что в ней бушует какое-то ИЗВНЕ, что и привело к музыкально-ядерному разряду.

Стас и Серега не сводили с нее супервнимательных глаз.

- Скорей бы она… - лицо Миланы наконец приняло более-менее выраженную форму, но при том совершенно необъяснимое выражение – что-то между селянским радушием и постшоковой дурниной. – Да!!! Забавная! Обхохочешься!!! – внезапно вскрикнула она, - Не, ты прикинь, умирать поехала! Совсем, коза, стыд потеряла!!

- Милана??? Ты что!!! – вскрикнул Станислав, - Что ты!...

- Спокуха, пацан! Цела твоя мамка. Я бы не говорила, если б не уверена была. Пьянствует спокойно на своей базе.

- Да! – неуверенно впился в нее ребенок, - как то все у тебя просто. Что с мамой??

- Девка, верняк, что ты несешь-то? – невольно сгрубил Сергей, - армагеддон какой-то в словах…

Лана уже пожалела, что прорвался поток сознания. Даже самые нормальные, самые продвинутые люди запросто могут быть неготовы к ее откровениям. Но практически невозможно скрыть чувственную радость, когда «щелкнул» окончательный ответ, со всех сторон проникло подтверждение завершения очередной гонки.

- Не шути так больше! – предложил Сергей выход из положения, - а то вон пацана напрягла. Да, Стас?

- Простите, мальчики… Виновата… Это как описаться… - девушка хихикнула, встряхнув гривой, - но теперь уж точнон - она вернется!

- Да к то ж в это не верил, Милан! – воскликнул Стас, - она же сказала – «Вернусь!» Ланочка у нас – сама непосредственность! – важно пояснил он Сереге, - тебе еще предстоит к ней привыкнуть!

Возникло секундное молчание.

- Эх! Мне бы так верить словам мамки, как верит он! – миролюбиво позавидовал Сергей.

- Мамуля просто врать не научилась, - улыбался мальчик, - учишь ее, учишь, а все как горох об стенку. Упертая она у меня. Вот и я такой, как Красной Шапочкой воспитанный…

- Янкой Поплавской, то есть, - досказала Милана

- Блин, а похожа!! Да, Барс - экстремал, в натуре – поддержал тему лесник, глядя попеременно то на Милану, то на пацана, - знаете… Я слегка болен символизмом всяческим… Так вот глядя на эту деву, на мамку твою, не покидает ощущение, что если на ней поскользнуться, то загремишь так, что кувыркаться устанешь.

- Переводя на человеческий язык, она либо «крутая», либо «скользкая», что-ли? Или вообще СКОЛЬЗКАЯ КРУТАЯ! – ухмылялась Миланка. Ее часто забавляли словесные извращения, - ты уж не обижай ее, дружку мою!

- Прикинь, уела меня! – рассмеялся Сергей, - аж неловко, блин. Да не… Не то все… Но кувыркаться с нее – УХ!

 

Сергею Беркину было тридцать пять лет от роду. На «большой земле» у него остались две бывшие жены с двумя детьми, при том никто из четырех не был обижен и сохранил к мужу и отцу самые теплые чувства. Уходя, этот человек оставил ТАМ всего себя в материальном выражении в виде недвижимости и прочего, а также львиную долю души с любовью и участием, с возможностью встреч и общения на весь остаток жизни.

Когда вся мировая офтальмология выдала полный отказ своей компетенции в «зловещем генетическом» диагнозе, Сергей морально промучился десятку добрых лет. В двадцать лет ему явилось прозрение, что свой мир душевных отношений с людьми – это самолет без крыльев, если отсутствует материальное мало-мальское подкрепление. Затем уже через пяток лет осознал, что сей тезис кармы ЛИЧНО ОН со своей физиологией не в силах компенсировать – пелена перед глазами и полнейшая беспомощность в сумерки сводит парня с ума, активирует и без того немалое количество комплексов. И том, во что искренне верится – а именно в глупости определения «неизлечимая болезнь» и в достижении цели посредством намерЕния, он также «не копенгаген».- нехватка силы воли, следствие раздолбайства в самовоспитании…

А «слепой», коим он казался при вхождении с яркого света в полумрак помещения или наощупь бредущий всю вторую половину дня в бесснежной зиме не вызывает ни доверия, ни уважения у окружающих. Мешает работе, образно говоря…

Когда Беркин почувствовал в завершении, что дурная голова уже творит беспредел…

У него все время теплилась самая, пожалуй, твердая мысль, что какой бы деятельностью по жизни ни заниматься – это обязательно должна быть работа, связанная с поездками, перемещениями, движениями больше в реальном пространстве, чем внутри личного духа, иначе нет никакой радости в работе….

Так вот, когда он почувствовал, что при мысли о командировке или отдыхе с любимой женщиной, например, он ПЕРВЫМ ДЕЛОМ думает, как поезд причалит НОЧЬЮ на глухой полустанок с тусклым освещением или и без того даже, и эта дерьмовая подробность приводит его заранее в шок, беспокойство, сильно заранее отравляет все последующие пожелания!.. Когда он понял, что благодаря этому он ОСЯДАЕТ в бетоне и, более того, хреново, некрасиво оседает – без перспективы… Он осознал – хорош народ смешить, позориться - и отчалил с концами в «край мошкИ и край морошки», в любимую свою тайгу, в праздник полярного дня и снежных морозных зим.

И, выражаясь языком полюбившего тренинга, «вдавил педаль в пол и вывернул руль до упора», не оставив себе ни малейшего квадратного метра для отступления. Кроме того, осознание, что «недоступно тебе – не значит невозможно», поддерживало Веру в себя, несмотря ни на что и ни на «чье».

«НАДЕЖДА умирает последней» - это, ежу понятно, потому что ей, этой стерве, больше убить некого. А вот ВЕРА – другое дело. Ее может убить только сам носитель, да и то лишь в себе. Как душу.

«Ты видишь ровно так и ровно столько, сколько желаешь видеть. Подумай, что же именно ты так сильно не хочешь видеть?..»

«Глаз – выход мозга вовне, в реальный мир. Как себя чувствует сознание, как его носит и кормит физиология, так себя чувствует и он – не больше, ни меньше…»

Да все это так. Если зияет такая немыслимая прореха в сущности духа, то РОК, необходимость, лучше всякого придуманного заштопает ее. Только успевай ловить и повиноваться ему, раз сам бессилен. И действуй по нему, у мира никогда не иссякнут силы объять необъятное и свершить несвершимое, только осознать, что ТЫ – это МИР. И – время, время, время…

 

Беркин выводил под гитару:

- «…Духи ада любят слушать… Эти царственные звуки… Бродят бешеные волки по дорогам скрипачей…»

- А-а-а! – вдруг Лана как подпрыгнула на месте под резко пронзившей эмоцией, - это КТО??!!

- Гумилев! – удивленно вздернул брови Серега, удивившись внезапной «безграмотности» этой девушки, в которую стремительно влюблялся, - ты что, не знаешь…

- Да нет, дурень, - беззлобно махнула она ладошкой, МУЗЫКА чья???!!

- А-а… Слышь, а не знаю! Что-то я взял инструмент ваш, а музыка… как будто давно знал, сама пошла. – казалось, он сам был поражен наповал, - Ты меня своею скрипкою так вздернула, что, вот, и…

- А я… Как будто очень-очень давно где-то слышала. И напрочь не помню где. Как пришпилил ты, блин! Точно не вспомнишь автора?

- Дык откуда! Говорю же!!!

После короткой паузы Серега добавил:

- У нас, похоже, на роду написано друг друга с ума свести, пора бы остановиться…

- У нас ли или у этих гор? – усомнилась Лана, - это же все, похоже, оттуда…

- Кстати, по поводу волков, - Беркин решил сменить тему, - тот человек, Алексей, о котором я говорил недавно, пошел как то зимой на лыжах. Там, с азиатской стороны… С собачкой, значит. Идет и наблюдает серое пятно по земле, приближается быстро довольно… - Сергей восторженно лыбился, осознавая суть рассказа, - Леха, значит, в последнюю секунду – скок на дерево прямо в лыжах, а вот собачка-то не умеет лазать… Вожак ее носом вскинул над землей, а упал на снег уже скелет обглоданный. И заняло это – секунды! Дальше побежали серые, а Леха еще долго сидел в лыжах на дереве… Вот так вот тут, госпожа скрипачка!

Милана изумленно улыбалась в такт рассказу.

- Дай-ка! – ухватила она свою скрипку, - это тоже надо обыграть. Ну… С Лехой этим ты нас познакомишь, конечно?

- А как Званко? – спросил Стас, - как он с волчеками ладит?

- Видел дырочки на черепе? Вот, так и ладит, как умеет, - довольно ухмыльнулся Сергей, - правда, девочек ихних иногда соблазняет… Может, отсюда и бошка прокусанная случается.

- Ну, это уж как водится! Ты как будто сам наблюдал. Свечку ему держал, что ли?? - данная тема сильно, казалось, оживила Милану.

- Да как сказать нет, конечно. Но вот как он иногда приходит… Хромой, бошка – в кровище, брюхо – в кровище, а морда – счастливая-а! Глаза горят, язык до земли вываливается, хоть в холод, хоть в жару. Ну не овец же он там топчет, в конце концов, а? Да, потаску-ун? – Званко, почуявший разговор о своей персоне, вышел из дома и торчал у костра, подставляя рельефную, не раз раненую голову под длань хозяина. – Потаску-ун мой! Тебе ж не овечек, тебе ж хищницу подавай, как ты сам. Да-а??

Огромный лайк самозабвенно крутил пышным хвостом, глядя, почему-то, на Миланку.

- А я думала, что волчеки – однолюбы, - со вздохом полного разочарования в жизни произнесла та.

- У них, небось, как у людей! – весело парировал лесник, - Мужики, то есть, может быть, и однолюбы, а вот тетки… Ну кто, кто перед таким устои-ит!!! Хоть я и не волчатник, но, думаю, что так! У-уй, плэйбоище мо-ой!!

Ехидный, стебный взгляд сощуренных глаз пожирал девчонку.

 

Над просторами разнеслось агрессивное «кьяк-кьяк-кьяк», и в возникшей режущей тишине даже послышался стремительный свист крыльев.

- О-ба-на! – крикнул Сергей, - Кречет! Так мы до рассвета досидели!!

- Птичка белая варяжская – нежно протянула девушка, - а они тут часто летают?

- Давно не видел чего-то! Первый раз за месяц, кажись, прошел… Охотиться вздумал! – полет кречета, казалось, вызвал у лесника пристум малознакомой ему нежности, равно, как к своему псу.

- Теперь зачастят! Увидишь!!