Без пятнадцать восемь я уже был на месте. Школьный двор был непривычно пуст , школьные бараки, окружённые желтеющими тополями, дремали этим воскресным утром в полном безмолвии. Появилась Олечка:

-Ещё никого нет? – удивилась она.

Как это никого, а я? Вот как только её увидел, как сердце сразу же сильнее забилось и стало радостно. Олечка была одета в спортивный красный костюмчик, на голове торчали две маленькие светлые косички.

Тут раздались звонкие голоса и с разных сторон во двор школы стали подходить к нам другие: Юрка Пирог с Вовкой Воропаевым, девчонки с Береговой – Танька Попова, Валька Гусельникова, Любаша Скуднова и мальчишки – Генка Колесников, Валерка Синдюков, Коря, Щеря, в общем все остальные... Сестра Серёги Письменного всех собрала, построила, посчитала.

-Ну наверно все желающие в сборе, - сказала она, - подождём ещё минут пятнадцать и пойдём.

Хотя во дворе школы был только наш класс и то не в полном сборе, но этого оказалось достаточным, чтобы прогнать прочь тишину и наполнить всё вокруг криками, шумом и писком.

Одна Танька Попова со своим пронзительным голосом чего стоила, а её сосед Валерка Синдюков ничем от неё не отставал. Да и все остальные пытались друг другу что-то рассказать и пытались перекричать друг друга.

Так как больше никто не появился, то все расхватали свои рюкзачки, вещевые мешки и сумки , лежавшие в куче у забора, и пошли по улицам дремавшего ещё городка в сторону сопки.

Неизвестно у кого в голове возникла эта идея, совершить восхождение на огромную коническую гору, однако практически весь наш класс - первый Б, поддержал эту мысль. И вот мы идём к сопке под предводительством нашей вожатой, то есть со старшей сестрой Серёги Письменного. Эта сопка, или гора возвышалась над всей округой на десятки километров и манила к себе чем-то таинственным. Сначала все шли гурьбой, распугивая какофонией своих детских голосов всех птиц, но потом шествие постепенно растянулось на десятки метров. Вперёд вырвались мальчишки, которые гонялись друг за другом, баловались, дурачились. Девчонки шли, без конца болтая языками, держась под ручку. Некоторые девчонки шли с сестрой Серёги Письменного, а она им что-то интересное рассказывала. Она была почти взрослая, наверно уже в пятом классе училась, конечно она много знает... А я шёл - то посерёдки, прислушиваясь к обрывкам разговоров, то впереди, то сзади, разговорившись с кем-то о каких-то пустяках. Впрочем где идти и с кем, мне было всё равно, потому что все вокруг были одноклассники и друзья. Казалось, что все в городе тоже отправились на природу. За трассой миновали ряд маленьких домишек, и дальше пошли поля и луга. Кроме нас, растянувшихся по зелёной обочине, по дороге проезжали люди на Победах и на Москвичах, или на мотоциклах и на велосипедах. Шли и пешком в соломенных шляпах какие-то дядьки и тётки. Девчонки с сестрой Серёги Письменного принялись петь песни. Над зелёным лугом девчоночьи голоса задорно зазвучали:

 

А ну-ка, песню нам пропой веселый ветер,

Веселый ветер, веселый ветер!

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете песенки слыхал.

Спой нам, ветер, про дикие горы,

Про глубокие тайны морей,

Про птичьи разговоры,

Про синие просторы

Про смелых и больших людей!

 

Кто привык за победу бороться,

С нами вместе пускай запоет:

Кто весел - тот смеется,

Кто хочет - тот добьется,

Кто ищет - то всегда найдет!

 

А сестра Серёги Письменного как раз похожа на этого Роберта из фильма Дети капитана Гранта, из которого эта песня, ну прям точь в точь такое же лицо! Под песню шагать было весело и легко. Казалось, что мы тоже идём исследовать какой-то неизвестный мир. Вокруг было тепло и как-то празднично... Прошли мимо птичника, а за птичником дорога поворачивала направо, а затем опять прямо к сопке, но теперь дорогу уже со всех сторон обступал лес, и справа шумела по камням горная речушка Халаза. И полчаса не прошло, как мы уже дошли до пионерского лагеря Салют. Мой брат Витька был там в прошлом году. Каких-то триста метров ещё и мы свернули с дороги налево, на заросшую дорогу, которая была проложена вдоль просеки для ЛЭП. Посреди просеки через определённые расстояния возвышались металлические опоры, на которых висели провода. Но к самим опорам пройти было невозможно, потому что всё вокруг поросло колючими кустами. А ещё тут попадались кусты красной ягоды, притягивающей взгляды увесистыми гроздьями. Это была рябина, которая на вкус оказалась горькой и противной. Ещё торчали то там, то сям какие-то пушистые метёлки, с которых свисали сосульки льда. Вот как тут ночью холодно бывает. Даже лёд! Начался подъём по довольно пологому склону. Дорога была почти прямой, но нужно было смотреть под ноги, а не то можно было споткнуться о поваленное дерево, о корни, влететь в лужу или поскользнуться на скользкой грязи. Ну и промоины всякие, ямины, камни разные. Среди обычных булыжников разных размеров и формы попадались чёрные или тёмно-серые плоские пластинчатые камни, которые при ударе раскалывались и расслаивались на ещё более тонкие пластинки. Это были алевролиты, как я узнал позднее. Да и вообще, кроме алевролитов и песчаников на сопке других камней не было. Впрочем откуда нам было это знать. Вот Гайдар, тот всё знал. Откуда такой умный мальчик завёлся в нашем классе? Пока мы все пытались с трудом читать по слогам сакраментальное: Ма-ма мы-ла ра-му, Гайдарёнок уже давно не только знал все буквы, но наверняка читал дажен не предназначенную для его глаз взрослую литературу. Об этом красноречиво говорили огромные очки с толстыми стёклами и большая круглая голова, из которой свешивался его острый язык, которым он без конца что-то вещал и кому-то постоянно перемалывал кости. Однажды в классе после пересказа Ванькой Ивановым какого-то отрывка, учительница, утомлённая нудным Ванькиным бормотанием и тягостными паузами, вдруг заявила:

 

-Кто может охарактеризовать, как Ваня только что нам рассказал про собачку (...уточку, поросёнка... не помню о чём там речь была)?

Тут Гайдарёнок тянет руку. Гайдарёнок, это потому что всех как-то было принято называть. Кого-то по фамилии называли, у кого-то кличка была. Щербинина Сашку звали Щерей, Сергея Коргуна – Корей, Письменного Сергея – Письмо, Сашку Грушевского – конечно Грушей, Олечку Щупляк – Щукой, Витьку Жилина – Жилой, Галку Афанасьеву – Афоней, Валерку Синдюкова – Синдюком...

Вот поэтому Гайдарёнок подымается с парты и начинает чесать, как по писанному, к тому же ритмично махая рукой в такт своим словам :

-Ваня говорил вяло, невыразительно, запинался, тянул слова. Он не пользовался яркими определениями, и рассказ получился у него серым и скушным.

Ванька и так сидел бледный и весь в поту, а после гайдаровской оценки у него ещё и уши запылали. Бедный Ванька... Добрейший, безобидный и безотказный Ванька, на которого невозможно было даже рассердиться. За что он так на Ваньку со своими определениями? На нашего Ваньку, которого с пятого класса мы стали называть Ванькой в кубе, потому что он был не просто Ванька, а Иванов Иван Иванович.

Впрочем, я отвлёкся от темы. Гайдарёнок конечно был очень умный, как Знайка из приключений о Незнайке, но в движении далеко не такой шустрый и ловкий, как все остальные мальчишки.

Зато он шёл в окружении девчонок и что-то им рассказывал, а девчонки слушали его с открытыми ртами.

Но вот мы дошли до тропы, которая отходила вправо от просеки и вела круто в гору. Вот тут-то и началось настоящее восхождение. Тут сразу стало идти очень непросто, потому что тропа была скользкая, каменистая и очень крутая. Вокруг была тайга. Тут уж всем было тяжело, все пыхтели, как паровозы, пот катился по щекам, рубашки прилипли к спинам. Долго мы карабкались вверх, пока совсем не выбились из сил.

-Всё, привал! – донеслось по цепочки откуда-то снизу. А мы как раз добрались до места, где находился естественный колодец. Вправо от тропы между громадных валунов оказался источник с ледяной вкусной водой. Из ямке глубиной около полуметра можно было черпать сложенными ладонями и наслаждаться этой чудной влагой. Нужно было только отбросить в сторону упавшие жёлтые листья.

-Идите сюда, здесь вода! – стали мы звать тех, кто ещё оставался внизу. А они уже хотели делать привал где-то там. Потому что им уже было лень шевелить ногами, потому что устали, из сил выбились. Нехотя, но всё же все вылезли к нам, к источнику. Попили воды, повеселели. Развели костёр, повалил дым, который стал всем есть глаза. Но постепенно костёр разгорелся, дыму стало меньше. Все устроились кто как мог поудобнее и принялись кушать кто что взял, делясь друг с другом по-товарищески. Вода из источника оказалась как нельзя кстати. Такой вкусной воды никто и никогда в жизни не видел и не пробовал. Да и всё вокруг было таким необычным и таинственным. Окружавшая нас тайга с огромными кедрами, толстые лианы, плетущиеся среди стволов и уходящие вверх. А с лиан свисали гроздья дикого винограда и и зелёные продолговатые ягоды. Виноград оказался кислым, а вот эти зелёные ягоды очень даже вкусными, сладкими, спелыми.

-Это актинидия, - авторитетно заявил Гайдарёнок.

- А я слышал, что эта ягода называется киш-миш, - возразил я.

-Киш-миш, как же... Это в простонародье, а по-научному актинидия, - упорствовал Гайдарёнок.

На кедрах висели шишки. Достать их на такой огромной высоте было невозможно. Мимо нас откуда-то сверху, с вершины, проходили какие-то большие мальчишки, у которых были полные мешки шишек. Они бросили нам несколько шишек. Все принялись колотить шишки, пытаясь извлечь из них вкусные орешки. Но не тут-то было. Шишки были смолянистые, смола приставала к рукам, а орешки сидели в шишках туго и выцарапать их оттуда было совсем не просто. Бросали шишки и в костёр, чтобы смола выгорела, к тому же жаренные орешки были очень вкусные.Перемазанные в смоле и в саже от костра, все счастливые сидели на мху под деревьями и грызли орешки. Внизу, сквозь лёгкую дымку виднелся весь город, насколько можно было его увидеть среди вечно-зелёных лап елей и кедров. Через весь город от Камышовой горы протянулась трасса. Перед трассой несколько рядов-улиц с квадратиками крыш небольших домишек. За трассой, вдоль улиц Жуковского и Увальной ряды таких же домишек. Больница из трёх-четырёх бревенчатых зданий, бараки, где живут люди, и наши бараки в которых располагается наша пятая школа. Восьмая школа в трёхэтажном современном здании, клуб Восток, парк и завод Прогресс, районная больница на улице Островского и проспект Горького.... В общем не так уж много домов и домишек, потому что большую часть пространства занимают огромные пустыри, и основная часть пустырей – это торфяные болота и непролазно-непроезжая грязюка. Со всех сторон город обступают тайга и леса, и змеится вдалеке река Даубихе, в которую впадает наша мелкая Халаза.

После отдыха лень было ползти ещё выше, не всем уже хотелось добраться до вершины. Однако лично я и несколько мальчишек были настроены идти до самой вершины. Нас пытались отговорить, сестра Серёги Письменного была против:

-Всё залезли на сопку и хватит, пора домой. Не ходите вверх, там ничего интересного.

Но кто же нас остановит? Полезли выше, невзирая ни на какие уговоры. Нам может быть тоже не очень хотелось после отдыха, после того как покушали лезть вверх, но азарт перво-открывательства уже полностью захватил наши души и заставил с упорством карабкаться по становящемуся всё круче склону. Тропа стала совсем узкой, иногда приходилось протискиваться между стволами деревьев, а лезть вверх тоже становилось всё труднее. Надо было искать надёжное место куда поставить ногу, чтобы нога не соскользнула со скользкого камня, чтобы не посыпался по ногами грунт. Но вот уже среди чащобы леса забрезжил яркий свет, крутизна стала меньше. Вместо леса на довольно плоской вершине росли кусты и стланик, да и вообще огромное пространство тут занимали каменные поля – курумники, как называются каменные осыпи. Камни были серые, покрытые лишайниками и мхом. Идти по ним было неудобно. Среди поля этих камней возвышалась телевизионная вышка. Она была невысокая, каких нибудь 20-30 метров. Едва мы вышли на открытое пространство, как на нас разгорячённых подъёмом набросился пронизывающий холодом порывистый ветер. Мы дошли до вышки и с этой самой высокой точки огляделись во все стороны. Отсюда город Арсеньев казался совсем небольшим с разнокалиберными квадратиками шиферных крыш. Зато обступавшая его тайга не имела границ, она простиралась во все стороны до самого горизонта. За сопкой оказалось ещё много других сопок, которые громоздились одна за другой , близкие зелёные, дальние синеватые... Насладившись видом и просторами тайги и сопок, мы начали спуск с горы. Спускаться было не менее тяжело, чем подниматься в гору. Того гляди свалишься вниз, так и костей не соберёшь. Приходилось очень осторожно, шаг за шагом, цепляясь за все кусты, сползать на пятой точке. Наконец добрались до наших. Всем уже надоело сидеть тут, нас ожидая. Кто-то нам завидовал, а Гайдарёнок принялся нас отчитывать за то, что мы оторвались от коллектива:

-Вот вы полезли в гору, а сестре Серёжи Письменного за вас отвечай, если вы там себе шею свернули... Как вам не стыдно!

-Конечно, лучше бы тебе шею свернуть.., - пробормотал я негромко про себя. Не знаю услышал может, а может надоело ему, но отвязался Гайдарёнок.

Попили ещё водички из колодца и начали все вместе спускаться с горы. Всё же вниз идти веселей. Вскоре вышли на просеку, а там с песнями и, делясь о впечатлениях этого воскресного дня друг с другом, вышли на дорогу. Домой вернулись все уставшие но радостные и довольные. А погода весь день стояла тёплая, словно и не осень, а весна опять пришла...

***

Позже я в одиночку даже почти бегом забегал на эту сопку по дороге- серпантину, которую специально построили для того, чтобы обслуживать новую телевизионную вышку, которая стала выше старой раза в три. И с сопки открывался уже совсем другой вид на город. Белые коробки многоэтажных домов простирались от Камышовой, утопая в зелени деревьев. Это был теперь настоящий город. Исчезли пустыри-болота, на их месте возникли новые микрорайоны.

Тогда, в начале шестидесятых двадцатого столетия страна только закончила восстановление разрушенного войной, и только собиралась начать грандиозное строительство. Мы тогда ещё даже не мечтали и не знали, что в пятый класс мы придём учиться не в старые бараки-развалюхи, а войдём в просторную новую трёхэтажную школу со специально оборудованными кабинетами. Мы не знали, что город наш разрастётся вверх и вширь новыми улицами, многоэтажными домами, новыми детсадами, школами и кинотеатрами. Перед нами тогда, как открывшиеся с сопки таёжные горизонты, открывалась безбрежная и неизвестная жизнь. Много было у меня потом таких вот восхождений на разные вершины, сотни километров маршрутов по безлюдной тайге..., но восхождение на эту сопку было самым первым и самым запоминающимся.

***

Я стоял на перроне, ожидая электричку. Дул такой же сильный ветер, как тогда на сопке, воспоминание о том восхождении возникло, как навеянное ветром. Мимо пронёсся бордового цвета фирменный поезд Thalys из Парижа на Кёльн. Я вдруг представил себе, что если бы Эйфелеву башню поставить рядом с той телевизионной сопкой, то кто бы эту башню из далека разглядел? ... А вот если бы эту Эйфелеву башню да поставить на вершину сопки, то это было бы что надо!