Я стою возле высокого, в полтора человеческих роста, дощатого забора.

 

- Сейчас, сейчас, - приговаривает за забором мужской голос. Голос привязывает собаку, отвинчивает хитрые запоры, и наконец, со скрипом отпирает калитку.

 

Наконец голос предстаёт передо мной высоким, сухощавым седым человеком с жёсткими чертами лица и добрыми серыми глазами.

- Так это ты, Миша? – растерянно говорит человек.

 

Вместо ответа я протягиваю ему книгу. Разворот книги занимает фотография. Подтянутый, уверенный в себе, фартовый мужик с карабином за спиной стоит на краю скалы, над разноцветной уссурийской осенней тайгой.

 

Человек растерянно качает головой, приобнимает меня и ведёт в дом.

 

Мы пьём чай и вспоминаем.

 

Николай – егерь.

 

Вернее – был им. Когда-то он управлял довольно большим куском нашей Планеты – заказником, в котором обитали тигры. Управлял неплохо, но не без эксцессов. Как любой егерь «от Бога», был он прежде всего, охотником. Неважно, за людьми или за животными. (В принципе, «егерь» по-немецки «охотник» и есть…). Охотился он за браконьерами с азартом. Помню, как при мне тщательно проверял вроде бы случайно заехавший в тайгу трактор местного продвинутого агрария Семенчука. Сам Семенчук стоял возле своего трактора, курил Kent, косил лиловым глазом и вёл себя довольно вызывающе. Да, дескать, нарушил закон, но аншлаг, указывающий на то, что эта территория является охраняемой – отсутствует, так что и состав преступления вроде отсутствует.

 

Николай же вяло доказывал, что незнание закона не освобождает от ответственности, а на самом деле тщательно обыскивал обочину дороги на протяжении сотни метров маршрута Семенчука – искал сброшенное с трактора оружие.

 

Надо сказать, что оружия тогда егерь так и не нашёл, но и Семенчук стал озоровать куда как осторожнее.

 

В другой раз Николай вместе с напарником выследили шалаш китайских браконьеров, и ночью, когда его обитатели спали внутри, закидали его бутылками с горящим скипидаром. Сами китайцы убежали, а вещи их – сгорели.

 

Я спросил тогда, почему Николай поступил именно так, а не задержал китайцев для последующей сдачи в милицию.

 

- Понимаешь, - сощурил он глаза, - милиция китайцев выпускает быстрее, чем ты их туда приводишь. И это не потому что она сплошь этими китайцами купленная. Просто китаец для них – гражданин другой страны, и что толком с ним делать, они не знают. Но догадываются. Что поступи с этими гражданами как-нибудь не так – и неприятностей не оберёшься. А тут – китайцы снаряжение своё, сети, спальники, посуду – потеряли? Потеряли. Страху натерпелись? Натерпелись. Хрен его знает что ещё в этом месте могут выкинуть. Поэтому они к своим вернулись и других запугали. Не было больше китайцев в заказнике. По крайней мере, пока я там работал…

 

Помню, как Николай понемногу обустраивал быт зверушкам. Веники заготавливал на случай бескормицы. Дерево дуплистое отремонтировал для медведя. И по весне похвастался, что да, лёг, дескать, белогрудка в эту отремонтированную берлогу… И вышел из неё благополучно.

 

Ещё Коля знал всех кошек, живших на подведомственном участке.

 

- Два года назад тигрица здесь двух котят выкармливала. Вот под этим выворотнем. Обычно они в пещерах живут, а эта под деревом почему-то. Я как-то их сверху, с края плато наблюдал. Сама кошка лежит на взгорке, а тигрята так по снегу и катаются. Долго за ними наблюдал, место у меня было удачное, в бинокль издалека видать, так что кошек я и не вспугивал. Большой ещё кот здесь ходит, вон тем хребтом, Абрикосовым, но у того обход широкий, наполовину у меня, а наполовину у соседнего егеря, Толика… Был и ещё один тигр, молодой, но он год-другой ходил-ходил, а потом и перестал. Грохнули его где-то, на другой стороне шоссе. Я даже думаю, знаю, кто… А тигра эта, с котятами, которая, так их и вырастила, они до сих пор здесь – один ближе к границе, другой – южнее, наполовину в сельхозугодьях. Тоже, обречён, наверное…

 

Тогда, лет семь назад, я попытался помочь Николаю. Нужен ему был четырехколесный вездеход для патрулирования в угодьях. И такой вездеход Николай сделал себе сам – на базе мотоцикла «Урал», двух мостов от «Москвича» и тракторных колёс. Называлось это чудовище «каракатицей» и отличалось на редкость своеобразным нравом. Хотело – ездило, хотело – стояло. Природоохранный фонд при моём ходатайстве приобрёл Николаю квадроцикл Honda. Однако Николая эта обнова отнюдь не обрадовала.

 

- Внимание на меня обращать стали, - сокрушённо сказал он. – Дескать, иностранцы у меня бывают, подарки богатые делают… Если нынешний начальник охотуправы уйдёт, новый меня выгонит. Своего человека поставит, чтоб делился.

 

- Да кто тебя сменит, - наивно удивлялся я. – Территорию выучить так как ты её знаешь не один год нужен. И даже не десять. Кто кроме тебя будет мишкам берлоги чинить?

 

- А им оно надо, - грустно усмехался Коля. – Им надо чтобы делились...

 

Дороги наши с природоохранным фондом разошлись лет шесть тому назад. И почти одновременно я узнал, что старый начальник охотуправления уволен при реорганизации, а новый – сократил Николая.

 

К тому времени я совершенно утратил влияние на события в природоохранной сфере, и мне оставалось только жалеть, что грустное предсказание Николая относительно своей судьбы – сбылось. Но для меня он остался образцовым егерем – знающим, инициативным и бескомпромиссным, потому, в память о его службе, я поместил его большой портрет в книге, посвящённой крупным кошкам и их охране.

 

И долго не мог отдать ему эту книгу в руки.

 

Ибо жил Николай довольно далеко от основной трассы, и никакой оказии посетить его у меня не случалось несколько лет. Телефон у него и в егерские-то времена работал через какой-то хитрый коммутатор, а после увольнения – и вовсе перестал. Только иногда до меня доносились смутные слухи, что Николай ещё жив и обитает на прежнем месте.

 

Там его и посетил в конце концов…

 

- Как меня уволили – обо мне сразу забыли. Приняли у меня карабин, автомобиль, квадроцикл, фотоаппарат – и всё, как отрезало, не было такого егеря никогда, Николая. Ни из фонда, ни с бывшей управы – никто так никогда и не заехал. Ну, мне что, привыкать, что ли? Руки-ноги на месте, огород посадил. А дальше – люди помогли. Как ни странно, тот же Семенчук. Помнишь?

 

Помню ли я браконьера Семенчука? Конечно, помню.

 

- Ведь ловил я его, плющил всё время. А Семенчук – он не просто Семенчук. У него четыре тыщи гектар в аренде, четыре трактора, коров полста. Подошел он ко мне, и говорит – на тебе трактор и тыщу гектар земли в обработку. Половину мне отдашь, половину сам продашь. Потому как помню я тебя, что ты – человек – ответственный.

Что ж, говорю я ему – давай. Только будет у меня одна просьба. Знаю я, что ночами ты с фарой ездишь по полям, коз с фарой стреляешь. Можно, на той тыще га, которую ты мне отдал, ты охотиться не будешь? Семенчук, конечно, пальцем у виска покрутил, но слово дал. И держит его до сих пор, что характерно. Так что кое-каких косуль я всё-таки и помимо службы сберёг.

 

Николай вздыхает.

 

- Я ж когда-то давно очень сильным охотником был. Когда на севере работал, в Тернее. Карабин за два сезона снашивал на добыче мяса. А потом перевёлся сюда, и меня на другую охоту пригласили. На фазана. А что такое охота на фазана? Это идут по полю цепью несколько мужиков с дробовиками, фазаны взлетают, мужики стреляют. А фазан же как? Если его подранили, он в стерню забьётся, глубоко-глубоко, и так и уползёт. Это если без собак охотятся, конечно. Так две трети подранков и не находятся. Вот мы таким образом день отстрелялись, я домой приехал – и заснуть не могу. Думаю я, как эти фазаны, раненые в стерне сейчас. Прямо сердце схватило. И всё – завязал я с охотой навсегда.

 

- Так на жизнь-то хватает, - осторожно спрашиваю я. – Огород, тыща га Семенчука…

 

- Ну, как сказать, - конфузится Николай. – Я ещё водкой торгую. Магазина в селе у нас нет, народу надо в Реттиховку ехать, а я – вот он. Купил ящиков двадцать по пятьдесят, продаю по семьдесят. Вон, гляди, опять…

 

Зазвенел привязанный к потолку гостиной колокольчик. Николай вышел во двор, хлопнуло окошко в калитке. «Сколько-сколько? Пять? А хватит? Больше до утра не придёшь»? Затем шорох пакета и звон бутылок. Окошко захлопнулось. Послышались шаги Николая.

 

- Чтоб вы все сдохли, - говорит он в сенях…