Пролегли суровые реки - жестокие, как бетонные, между чувственными человеками, находящими сердце в том, чтобы видеть друг друга. Солнце всё изменило. Не нужно ни мыть, ни чистить. Всё пасхально нынче и купается в лучах. Бедные кандальники земли смеются навстречю Небу, выйдя из нор лисьих: "Амнистия! Амнистия!" Будто бы не было ни лестниц, псами обписяных, ни таблеток, ни болезней, ни всего, взятого вместе. Нынче телега космоса села на правый бок. Всё пересыпалось и примёрзло, в щедрости Бога. И все переспрашивали: "Не сон ли это всё дорожнострашное, кухоннобедственное?!" Всё забыто, что истязало и мучило. Нынче Небо открыто вселучнозвучное. Оперный театр детской игрушкой валяется тут же. Сегодня он только хижина, он невежествен и груб. Смотрюсь ли в античную кастрюлю с повреждённой эмалью, к ней тянутся чьи-то руки - жёны, дочки, матери. Она стала священной тридцатилетней выдержкой! По гордостному наущенью в мусор её не выбросьте! Зарытые в земле, приклеенные к болезням, мы дни на дни лепим безрадостные и бледные. И в порции свежей каши чистой, - это Божья рука, - лучи солнца сказываются, двести граммов сказки. На пять минут воцарясь, блистательны и красивозрачны, бульварную власть празднуют афродиты народа Украйны. Она чем-то обеспокоена, ей шикарно, но не легко. Потому ли, что так скоро всё должно кончиться? И красота её - пытка, и в этом премудрость жизни. Ты можешь семь пядей быть, но не стой близко, когда идёт погрузка будущих поколений! Ведь мы - фрагменты, мы - клетки. Крепка, как смерть, любовь. Что можно сказать больше? Любовь, как смертная боль, неотвратимая и глубокая. Что же, Львов январский, - уже во всём отчаялся! Нынче надежды час стерильный, обеззверенный. И люди - рюмочки для солнечных струй. Их смело берут Небесные руки, нисколько не боясь на дне грязи. Вольному Льву в ухо я бы пропел слова: "Знаешь ли?.. вобщем, живём! Смотри, как верх звОнок! В нём ни пятнА, ни мусора, всё голубоглазо-однообразно. И если есть единицы энергии столь ярко синеющие, а мне в них части нет, - кто я? Мрачный отнебыш, содержимый в цепях: в супах, клопах, болезнях и пагубах." Где же Небо щедрей? Над кладбищем, над речкой? Над морем? Над деревней? Только церковный воздух смерть в себе нёс - смерть ни раннюю, ни позднюю, смерть в пору подвига. И речь священника текла и освещала мир конечных вещей. И праведной кончины отрезвляющие лучи включились и зазвучали. |