Есть вещи, не доступные уму.

Одна из них, - поэты, что находят

Печальную безрадостную тьму,

В которую безропотно уходят.

 

Та красота, которая спасала мир,

Помощник и опора провиденья,

Оборвала живительный стихир

Их собственной руки произволеньем.

 

Что видят, где живут они сейчас,

Есенин и Владимир Маяковский,

Принял ли их языческий Парнас,

Доносится до них ли звон московский?

 

Понятен их мучительный разлад,

Злосчастная любовь и тяжесть мира,

Но страшен заключительный парад

Свой голос задушившей лиры.

 

Где Львова, Друнина, где Саша Башлачёв,

Цветаева и Галактион Табидзе?

Не только траур ныне их покров, -

Они под беспощадной мощной линзой.

 

В ином сиянии читается строка,

Рождённая пером самоубийцы,

Мерещится надрывная тоска

И леденящим криком кличут птицы.

 

Печальным воском грустная свеча

Над шалопутным Шпаликовым плачет,

Уж не рубить ему стихов сплеча,

Такая не решается задача.

 

Ах, истина на кончике пера,

Живая кровь бежала в этих жилах.

Как вечный холод смертного одра

Ужился в мудрых и благих чернилах?

 

Две вещи наибольшие я знал,

Два крайних полюса, доступных звуку, -

Поэзии божественной накал

И гений, на себя поднявший руку.