«ВРЕМЯ СОМНЕВАТЬСЯ или ТАНЕЦ МНОГОРУКОЙ КАЛИ»

 

1. ПРИШЕЛЕЦ ОБЫКНОВЕННЫЙ

 

С первыми посвистами рассвета мужчина стал проявляться. Но как-то неуверенно, с задержкой. Это обескураживало, покуда баба Ася не поняла, что он весь зеленый. А голым он был почти. Из-за ботинок.

Он стоймя стоял на поляне парка, будоража набекрененные старушечьи мозги. Разглядывая его и так, и эдак, баба Ася пугливо протирала глаза, но постигнуть явление отказывалась, хоть и продрогла до нитки, ползая в росистом газоне.

И уж совсем страх обуял ее, когда зеленый зашевелился. Он оглядел себя с ног до головы и произнес нечто зловещее, как древнее заклинание:

- Куае нокент, докент.*

А после того добавил уже по-русски, как догадалась баба Ася, перевод:

- Вот тебе и Ковеспуль с планеты Пуатсон.

Затем, развернувшись, он шарахнулся прямо в кусты, да так и ушелестел, будто черт на крыльях.

Вздохнув поглубже, старуха забыла дворницкую службу и бросилась наметом вдоль участка.

Но, как и заранее знала баба Ася, люди бывают наглые и неблагодарные. И в инициативной группе по обмену ужасами, ядром которой она тотчас явилась, ее очень скоро оттеснили на задний план. Причем больше всех разорялись как раз те, которые если и видели что, то какую-нибудь ерунду: шевеление листьев или прохождение теней. А одна даже, Светка, орала, что прямо из ямы на нее выглянула зеленая рожа. Зато, когда пошли и проверили, то это оказалась не яма, а траншея с трубой.

 

Между тем, светало. Улицы города наливались голосами и возгласами. Отдельные граждане скапливались в население, которое разными путями сортировалось в коллективы, очереди, толпы и группировки. Образуемая таким образом среда обитания слухов оказалась благоприятной для распространения ошеломляющего известия.

- Неужели совершенно зеленый?- домогались женщины.

- Ну уж, прямо совершенно?- сомневались мужчины.

- Зеленый-презеленый, - ладили пенсионерки в очередях.

Рабочий день пошел насмарку в пользу мускулистых йети с Бермудскими треугольниками и зашифрованными тумбами из чистого железа. И если разоблачение четырех дохлых обезьян, найденных ЦРУ в пустыне Калахари под видом энлонавтов, проливало некоторый скепсис на счет зеленого, то рассекреченные прессой данные американской разведки о базах НЛО на Луне, наоборот, внушали надежду.

На событие немедленно отреагировала зачатая перестройкой свободная пресса города. Листки, отпечатанные на ксероксах, сообщали массу интересных подробностей. Приводились факты из истории наблюдений различных светящихся объектов, интервью с ведущими специалистами по НЛО и даже фотоснимки, естественно, неразборчивые по причине феноменальных способностей пришельцев.

Особенно впечатляющие сведения дали экстренные выпуски процветающих местных газет «Эрос» и «Интим». Благодаря им стало известно, что Зеленый, пользуясь случаем и слабой освещенностью улиц, успел таки вступить в некоторые контакты. Их количество и степень пикантности неопровержимо доказывали его внеземное происхождение и давали единственное логичное объяснение тому, что небесный засланец остался в одних ботинках.

Впрочем, уже на излете утра в бой за читателя вступила тяжелая артиллерия оппозиционных правительству газет. И всем стало ясно, что все эти страсти по Зеленому – есть проделки мафиозных структур, занятых первоначальным накоплением капитала.

Всем, но не Борису Борисовичу Рыбову. Потому что он видел.

Он видел утром прямо в бане, где хотел начать очередную новую жизнь и, подкупив сторожа, появился задолго до открытия, чтобы никто не мешался ему бороться с собственным весом.

Так вот, ему сразу не понравилась зеленая физиономия, заглянувшая в окно моечной. Но он подумал, что это скоро пройдет, если он хорошо постарается. Поэтому он особенно усердствовал в парной, наказывая себя березовым веником за вчерашние излишества.

Вывалившись, наконец, в моечную и не обнаружив в окне ничего странного, он уже предвкушал рухнуть в бассейн и уже изготовился присев, как вдруг громом с ясного неба над ним разразилась шайка.

Пока он соображал, что это именно шайка, что она грянула именно о его голову, гром повторился. Вот тут-то и появился зеленый. Конечно смутный и невнятный, но точно, - зеленый, - а может и не один.

Немного погодя, Борис Борисович обнаружил себя под холодным душем на руках рекетира по кличке Шплинт. Рыбов вначале даже подумал, что обязан злоключением бандитским повадкам Шплинта. Однако, тот напрочь отрицал всякое отношение к шайке и в доказательство пообещал выбить собственную фиксу и порвать себя на куски.

И действительно, было обсолютно не ясно, зачем исчезли плавки Бориса Борисовича. Между прочим, он никогда не снимал их в бане из опасения кривотолков и компроматов. Важно знать эти повседневные плавки Бориса Борисовича, возводящие его склонность к экономии, до степени самоотречения монахов с их рубищами, чтобы по-настоящему удивиться факту такого исчезновения. К тому же, благодаря хорошей разношенности, плавки эти даже самому Рыбову были велики.

Поэтому сообщения о пришельце задевали Бориса Борисовича за живое, и он скорее был склонен поверить эротическим газетам, чем в причастность инопланетян к накоплению первоначального капитала.

 

2. НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ.

Борис Борисович Рыбов, конечно, не всегда был туалетным деятелем. До «перестройки» он считался интеллигентным человеком, потому что работал в Университете, где преподавал общественные дисциплины и имел ряд трудов в виде методичек по политэкономии, научному коммунизму и атеизму. В связи с этим он имел привычку твердо стоять на мозициях материализма и свято верил, что ничто не исчезает бесследно и не возникает из ничего, в единство и борьбу противоположностей и, особенно, в спираль.

Впрочем, некоторые положения диамата Рыбову не нравились. Например, ему был очень не симпатичен закон «отрицания отрицания». Ведь из этого закона прямо следовало, что и сам материализм со всеми его утверждениями неминуемо окажется на свалке истории.

И закон действительно сработал. Его истиность подтвердилась самым сокрушительным образом, когда паровозом, следующим до Коммуны, взялся порулить один тракторист, который в душе был «лучшим немцем года».

Разумеется, отрицание закона об отрицаниях на основании его подтверждения выглядит абсурдно. Благо, что в системе ценностей, которые тот закон в свое время приговорил к ниспровержению, предусмотрительно имелось положение, гласящее: «не суди, да не судимым будешь». Таким образом, в системе старых истин кризис философской мысли оказался легко разрешимым. И с тем многие сторонники материализма, вкусив с ветром перемен душок измены, стали обзаводиться другими мировоззрениями, а большинство граждан вообще утратило интерес к философии, предпочитая не вмешиваться в процесс формирования собственной личности. Словом, параллельно с «верным курсом» бесплановой перестройки успешно продвигалась переделка умов населения страны Советов.

В связи с этим скоро выяснилось, что коммунисты не только зажимали Церковь, но и держали в угнетенном состоянии целые массы энтузиастов мракобесия. Вылезши из подполья и перейдя на легальное положение, все эти колдуны, хирологи, ясновидцы, экстрасенсы и маги, среди которых оказалось немало способных чародеев, но еще больше отпетых шизофреников и опытных мошенников, наперебой стали предлагать населению свои прогнозы, сеансы, трюки и прочую иррациональную продукцию. Именно тогда Кашпировскому с помощью телевидения удалось посрамить самого Месмера, известного своими работами по намагничиванию Луны. В свою очередь Алан Чумак, манипулируя радиоволнами прямо из студии Останкино, успешно заряжал сырую воду. А Юрий Лонга наловчился так орать на покойников, что те восставали из мертвых, быть может, впрочем, чтобы выразить свой протест перед многомиллионной аудиторией телезрителей.

Между тем, часть граждан, опьяненных глотками свободы, вплотную занялись выслеживанием и поимкой снежного человека, следы которого все явственнее проступали и множились на страницах периодических изданий. Другие подвижники самозабвенно верили в реликтовую зверушку из озера Лох-Несс. Огромным интересом пользовались публикации об огненном мальчике-пирамане, страдающем странными поджогами на расстоянии, об адских голосах из самой глубокой скважины, о барабашках, оборотнях, загадках разноухих истуканов с острова Пасхи, открытиях причала Ноева Ковчега, о достижениях в области телепатии, телекинеза, ливитации, биолокации, о переселениях душ… Но все же самое массовое увлечение населения страны приобрело наблюдение за летающими тарелками. И возможно как раз в результате этого, казалось бы, невинного занятия, многие прозевали явления куда более загадочные и значительные, когда «светлое будущее» для некоторых стало превращаться в лучезарное настоящее, а для остальных наоборот, переместилось в прошлое.

Такое противоестественное перемещение, разумеется, не могло оставаться без последствий. Ведь из-за этого прошлое стало проливать свет в будущее. А поскольку носителями столь звездного света были исторические фигуры, такие как Николай 11, Столыпин, Гришка Распутин, Ленин, Хрущев, Брежнев…, то к ним и обращались претензии населения страны по поводу ответственности перед историей. То есть, их фосфорицирующие кости постоянно перемывались в разных источниках СМИ, будто с целью добиться большей светоотдачи, но за невозможностью получить полного освещения перспектив, они чаще становились единственно зримыми орудиями в пыли идеологических и политических сражений.

Впрочем, самым ярким светилом на небосклоне минувшей эпохи оставался Иосиф Сталин. Поэтому многие граждане были не прочь принять его за солнце будущего, а другие призывали идти к нему в направление прошлого. И хотя, практически, все были едины во мнении, что такой заменитель солнца значительно лучше, чем смутные горизонты рассвета демократии, никто толком не знал, как можно идти назад и вперед одновременно. То есть, в обществе бродило, да еще нагнеталось сверху мнение о сомнительности такого пути и самой фигуре Сталина. Так что, прежде чем взять уверенный курс на эту звезду, следовало иметь ясное представление о личности «Вождя всех времен и народов». Однако никакого определенного представления о Сталине не получалось. Он сплошь состоял из противоречий и странностей, едва ли не более загадочных, чем НЛО. С одной стороны он навел в государстве порядок и дисциплину, наладил индустриализацию и возглавил разгром фашизма, а с другой стороны, проводил какую-то необъяснимую линию на уничтожение населения страны и его духовной культуры. И быть может, лучшим примером ущербности его политики явилась та духовная безграмотность советских людей, которая обнаружилась во время перестройки, как впрочем, и сама эта перестройка.

В итоге никто толком никуда не шел, а все только сомневались. И наиболее успешным применением этих сомнений оставались летающие тарелки и другие аномальные явления.

Вот на каком этапе истории у Бориса Борисовича Рыбова таинственным образом пропали плавки. Воистину, жить в эпоху перемен гораздо сложнее, чем в другие времена.

Впрочем, случаю этому можно было бы и не придавать такое уж космическое значение, произойди он где-нибудь не в Воронеже. Но это событие развернулось как раз в Воронеже, в городе, который к тому времени выдвинулся на передовые позиции по аномальным явлениям.

 

3.ГОРОД КОСМИЧЕСКИХ ПРИТЯЗАНИЙ

 

Вообще, Воронеж представляет собой город изрядной русскости, то есть, вполне соответствующий загадочной русской душе, и значит, способный изумлять человека непривычного к странным сочетаниям.

Например, построенный только в 1595 году как пограничная крепость, он не прочь вести свою историю с 12 века, когда упоминался в летописях наравне с Рязанью. Но мало того. Как выяснили ученые, именно из-под Воронежа началось заселение Европы древнекаменным человеком, обитавшим на Дону двадцать тысячелетий назад, В память о том времени первые жители Воронежской земли оставили потомкам целые залежи костей мамонтов, наконечники, кое-что из шкур «сэконд хэнд»… Но самое главное, при раскопках были найдены статуэтки женских фигур, вырезанные из бивней мамонтов. А это уже свидетельствует о том, что зарождением искусства вся Европа, а возможно и весь мир, могут быть обязаны Воронежу.

Между тем, в словаре Даля житель Воронежской губернии обозначается словом «жлоб», что в современном понимании характеризует человека малокультурного, необразованного, деревенщину. И впрямь, насчитывая до миллиона жителей, полторы сотни только крупных промышленных предприятий, с десяток ВУЗов, среди которых Университет, располагая театрами, атомной станцией, стадионами, парикмахерскими, банями и издавна являясь краевым центром всего Черноземья, город, тем не менее, остается в числе безнадежно провинциальных. Хотя при Петре 1 фактически был второй столицей России.

То же и Воронежский Университет. Один из старейших Университетов в мире он, оказывается, был открыт в Воронеже только в 1918 году. Просто до этого он находился в Эстонском городе Тарту, откуда и был завезен в качастве трофея.

Будучи городом сугубо сухопутным, географически удаленным от морей, Воронеж на самых законных основаниях считается колыбелью Русского флота.

В угоду славному прошлому и для красоты, потомки кораблестроителей обзавелись искусственным морем, но сами обзывают его болотом и опасаются в нем купаться.

Давший миру Кольцова, Никитина, Бунина, Платонова, «Черные камни» и «Белого Бима», Воронеж, тем не менее, известен большинству современников как Родина мультипликационного котенка с улицы Лизюкова. Но эта улица как раз не является чем-либо примечательной, а представляет собой одну из типовых новостроек.

Впрочем, в Воронеже не так-то просто отыскать настоящие достопримечательности. Здесь нет ничего похожего на Египетские пирамиды, Античные развалины, замки, храмы и дворцовые ансамбли средневековой Европы. От тысячелетней культуры степняков, затонувшей в море плодородного чернозема, остались лишь холмы истаявших курганов, давно лишенные привлекательности по отсутствию сисястых идолов, да россыпи ископаемых черепков, очень слабо напоминающие величественные руины древних цивилизаций.

Деревянная культура славян, пришедших сюда в У11 веке, оказалась также мало нацеленной на развитие современного туризма и добавила к упомянутым памятникам в основном истлевшие головешки своих многочисленных поселений.

Именно благодаря мастерству воронежских пращуров в плотницком деле, первые, да притом единичные постройки из камня в городе, появились только в ХУ11 веке. Но и с помощью камней город строился, как и многое на Руси, в том числе и судьбы, подобно черновику, исполненному ошибок, вычеркиваний и переписываний наново. А то, что уцелело от огня, меча и под натиском великих свершений, оказалось утраченным в результате застарелой привычки города оставаться крепостью Российского государства. В Великую Отечественную, чтобы не пропустить врага город буквально лег костьми, то есть, был полностью разрушен. Поэтому ему пришлось основательно восставать из руин, что, впрочем, для него не в диковинку. Не даром же в его старинном гербе на стволе пушки воседает некая черная птичка, возможно, обугленная, как и должно выглядеть птице Феникс.

Таким образом, иному взыскательному туристу, избалованному древностями, восточной экзотикой, архитектурными излишествами мировых столиц и удобствами в отелях может показаться, что в Воронеже нет ничего хорошего. Но такое мнение может складываться и существовать лишь до тех пор, пока этот верхогляд и невежда не встретился с настоящим воронежским краеведом.

Дело в том, что воронежские краеведы – люди совершенно особой закваски. Дефицит очевидных достопримечательностей закалил, надоумил и принудил их совершать настоящие подвиги в деле изучения родного края и просветительской деятельности. Словно взяв себе девизом строчки из стихотворения своего знаменитого земляка: «Молчат руины, мумии и кости. Лишь слову жизнь дана», - они пошли своим необычным путем. Отказавшись от внешних эффектов, они сделали объектом своих исследований вещи незаметные, незначительные, неинтересные на взгляд нормального человека, а то и просто не существующие. И на этом пути достигли воистину славных побед, с учетом которых Воронеж способен выглядеть самым историческим и удивительным городом на Земле.

Про один только чернозем воронежский краевед готов рассказывать не меньше, чем иной египтолог о пирамидах. Но кроме того, воронежский краевед располагает сведениями о скифском золоте, скрытом в недрах курганов, об эндемичных осах, обитающих где-то в меловых горох Дона, о найденной неподалеку от Воронежа древней лодке, выставленной ныне в Историческом музее Москвы, о розовом жемчуге, некогда добываемом в Дону, о неизученных запасах минеральных вод в области, о дяде Стеньки Разина, проживавшем в Воронеже, о Митрофаньевском монастыре с огромной колокольней, уничтоженом во время второй мировой…Притом с точным указанием времени и места пребывания объектов, что при их зримом отсутствии особенно ценно и удивительно.

 

4. ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СЛАВНОЙ КОГОРТЫ

 

Ярким представителем воронежских краеведов являлся Владимир Едаков. Он даже имел ряд преимуществ перед своими собратьями по энтузиазму, поскольку был разведен, не имел любовницу, мало пил и работал снабженцем в организации, торгующей сельхозпродукцией. То есть, у него была возможность колесить по всей Воронежской области. И это неизмеримо расширяло границы поиска краеведческого материала. Обладая к тому же замечательным даром вступать в разговоры с незнакомыми людьми, выспрашивать и вымогать, он добывал порой самые неожиданные факты и предметы. И в этом смысле мог бы считаться целым энциклопедистом. Он собирал частушки, байки, словечки, раскрашенные яйца, чужие письма, минералы, использованные подковы, монеты, домотканные ковры, бивни мамонтов, старые газеты и прочее. Все это приходилось изучать, описывать, складировать, перетаскивать, что совершенно невозможно без громадной трудоспособности и фанатического устремления переплюнуть соперников.

Но главное, что отличало Едакова от прочих, так это необычайная дерзновенность замыслов. Он, например, одно время пытался отыскать живого торпана. То есть, дикую степную лошадь, которая считается несуществующей уже несколько веков.

Большая работа была проделана Едаковым по отысканию города Вантит. Предположительно, этот древний город находился где-то в бассейне реки Дон. Благодаря раскопкам, предпринятым Едаковым в нескольких местах во время командировок, ему удалось напасть на целую горсть обугленных черепков. На основании этой находки Едаков попытался объявить Воронеж правоприемником города Вантит, но интриганы и завистники из краеведческой среды организовали ему яростное сопротивление.

Особые надежды Едаков возлагал на Пушкина. Было очень важно залучить поэта в пантеон литературных имен Воронежа. Ведь стараниями воронежских краеведов большинство именитых литераторов так или иначе уже были связаны с любимым городом. Не хватало лишь главного козыря, по предьявлению которого Воронеж получался литературной столицей России. Между прочим, тогда бы выходило, что и сам Едаков возник не на голом месте. И такое могло бы надоумить редакторов хотя бы читать его заметки и находить в них больше самобытности вместо ошибок и какой-то непонятной сырости.

Едаков уже был близок к сенсационному открытию. Ему уже почти удалось доказать, что однажды Пушкин говорил кому-то о намерении поехать в Воронеж. Оставалось только узнать кому именно, и вожделенный бриллиант увенчал бы литературную корону Воронежа, но тут грянула «перестройка», и краеведческие заметки уступили место астрологическим прогнозам, сообщениям о достижениях экстрасенсорики, да исповедям наблюдателей НЛО.

К чести Едакова он не впал в уныние, не сломался, как большинство краеведов, не растворился в массах одураченных, как большинство одураченных. Напротив, в нем будто открылось такое второе дыхание, которое давало ему импульс устремляться вперед, продвигаться к развитию и реализации своих способностей.

Будучи по существу энциклопедистом, он соответственно не брезговал и загадочными явлениями. Теперь же он со всей очевидностью находил их сродни тем удивительным фактам краеведения, в отыскании и пропаганде которых он успел поднатореть.

Для начала он вспомнил, как однажды в командировке ему пришлось наблюдать странную звездочку, испускавшую необычные лучи. Об этом он написал заметку и отнес ее в газету. Заметку напечатали без всяких придирок и проволочек.

Успех окрылил Едакова и придал ему новых сил. Он видоизменил заметку, добавив подробностей и собственных впечатлений, чем значительно увеличил ее полезную площадь. И отнес в другую газету. Публикация не заставила себя ждать.

Такие фигуры в развороте Фартуны на кого-то могли подействовать как слабительное. Благо газет в то время быстро прибавлялось, а перелицевать заметку с трудоспособностью Едакова было чистейшим плевком. Но как видно, Едаков был сделан из более прочного теста. И запасясь своей дерзновенностью, он ринулся на штурм новых головокружительных высот.

Для этого он полностью погрузился в проблему аномальных явлений и так освоился в вопросе, что подобно сказочному герою, прыгнувшему в кипяток, явился миру во всем блеске своих дарований.

Вскоре он написал статью, в которой рассказывалось о таинствах загробного мира с точки зрения авангардной физики. В ней, например, подробно описывалось устройство особой оболочки Земли, на которую, как на магнитную ленту, записываются человечьи психоматрицы, объяснялось, на какие незримые тела расслаиваются покойники, и чем каждое из них после этого занимается, раскрывалась сущность параллельных миров и антимиров, и рассматривались перспективы взаимодействия с ними.

Статья писалась в соавторстве с одним пьющим физиком и под его диктовку, поэтому была насыщена специальными терминами, теориями и величинами, часто настолько непонятными, что, дорабатывая ее с помощью графомана Улейкина, Едаков уже не мог разобраться, в каких местах физик трезвел, а в каких бредил. За такую неполную самоотдачу, Едакову пришлось исключить забулдыжного физика из числа соавторов и взять всю ответственность на себя.

Статья получилась большая. И была напечатана вся, без купюр с «продолжением следует» в трех номерах областной газеты. Но главное, общественный резонанс ее превзошел все ожидания и с лихвой покрыл издержки, связанные с порочными наклонностями физика. Читающее население города и области было потрясено до самых оснований своих примитивных представлений о загробном мире. Рушились, превращались в прах и пускались по ветру привычные мировоззрения, коими человечество так долго пользовалось по незнанию.

Статья читалась, перечитывалась, изучалась, пересказывалась изустно. И всех интересовало, кто таков ее автор, что за гений завелся Воронежской земле?

В редакцию повалили письма и телеграммы с требованием подтвердить информацию, дать подробные разъяснения и предъявить доказательства изложенному материалу, либо, в крайнем случае, немедленно поместить опровержение.

Из числа настаивающих на опровержении многие, разумеется, просто трусили. Ведь, как известно, за последние два миллиона лет на планете Земля в загробный мир перешло не меньше ста миллиардов человеческих особей. И теперь иным слабонервным стало казаться, что плотность эфирных тел слишком велика, и приходится буквально прорываться сквозь их гущу. Другим не нравилось, что целые толпы невидимок суют свои носы в их дела, контролируют ситуацию и оказывают давление, в то время как большинство усопших некультурны и сами греховны. Были и такие, которые боялись, что ученые потихоньку сделают что-нибудь такое, что позволит покойникам пробраться из параллельного в реальный мир.

Вообщем, многие консерваторы и эгоисты показали себя не с лучшей стороны, пытаясь остановить развитие науки и вернуть мертвые души на их привычные места. Однако серьезно оппонировать Едакову никто не решился, да и вряд ли бы смог. Дело в том, что в статье отсутствовали ссылки на источники передовых знаний, а все только утверждалось, причем такое, что совершенно невозможно проверить современными средствами. Вместо этого статья изобиловала словами: «известно, что», «доказано, что», «ученые считают, что» и подобными тому. И чтобы опровергнуть утверждаемое в ней, необходимо было доказать, что в мире не существует ни одного источника, из которого могут вытекать те или иные положения статьи. Охотников проделать такую гигантскую работу в Воронеже не нашлось. Что же касается требований злопыхателей, указать откуда что взялось, то здесь Едаков умел хранить такое презрительное молчание, от которого они на глазах превращались в дикарей, способных корчиться в танцах с масками и испускать гнусные слухи.

Между тем, слухи Едакову уже не вредили. Напротив, они лишь раздували его известность и разжигали интерес к его личности. Редакторы газет искали с ним встречи, звонили ему на дом, интересовались делами и творческими планами и просили подкинуть какой-нибудь материальчик.

 

5. СОЛО МЕДНОЙ ТРУБЫ

Теперь Едаков мог позволить себе многое. И он позволял. Но при этом он старался направлять побольше напора в главную свою струю, краеведческую.

Так, например, в одной из своих очередных работ он сообщал, что у мифологического Лешего прослеживаются воронежские корни. Просто, некогда в лесах под Воронежем водились Йети особого типа. От обычных, известных мировой практике, местные Йети отличались тем, что не избегали встречи с людьми, а наоборот, норовили войти с ними в близкие отношения, особенно с дамами. Как видно, у этих Йети губа была не дура, ведь всем известна привлекательность воронежских девчат. Утверждение строилось на том неопровержимом факте, что в среде воронежского простонародья издавна бытуют выражения «йетит твою мать» и «йетит твою налево».

Разумеется, такая скандальная информация не осталась без внимания. Отклики читателей прибывали в редакцию мешками. Грубо их можно было разделить на две категории. К одной принадлежали, главным образом, женщины. Они ужасались проделкам противных Йети и требовали уточнений, подробностей и сведений о том, куда подевались эти негодники. К другой категории можно было отнести всех тех, кто считал себя знатоком словообразования в русском языке.

Впрочем, любителей поспорить с автором быстро поубавилось, когда вдруг стало выясняться, что воронежские леса отнюдь не оскудели на Йети. Нахлынувшие сообщения о встречах с волосатыми существами свидетельствовало о наличии целой армии быстроногих чудовищ в лесных массивах Черноземья. Притом поголовье их быстро наростало в прямой зависимости от количества поисковых групп и заинтересованных лиц.

Добившись, таким образом, непререкаемости, Едаков пошел дальше и добрался вдруг до самых до «летающих тарелок», а значит, до самого массового читателя.

Конечно, в Воронеже имелись собственные уфологи. Но, как говорится, «слишком узок был круг их интересов, и слишком далеки они были от народа». Едаков ощущал себя выше их на голову, то есть настоящим Испалином. Являясь энциклопедистом от краеведения, он хорошо знал психологию кулика. Вдобавок, изучая краеведческий материал, он случайно наткнулся на одну археологическую находку, сделанную при раскопках Маяцкого городища. Так называют туристический обькт, который представляет собой остатки древней Хазарской крепости из мела на донской горе близ Воронежа. И вот там было найдено серебряное блюдо с изображением то ли паука, то ли буквы «Ж». Блюдо это сразу увезли, кажется, в Ленинград, а воронежцам была предоставлена возможность ознакомиться с его изображением в книге с отчетом о раскопках. Прежде Едаков, наверное, разглядел бы в этом блюде признак упадка нравственности в культуре Хазарского Коганата, либо выдвинул бы версию о том, что блюдо могло использоваться в качестве зеркала для неприятных гостей, а возможно прозрил бы в нем истоки лихого русского словца на букву «Ж»… Но теперь! Теперь он отчетливо различил в блюде свой звездный час.

Дело в том, что по сведениям многих наблюдателей НЛО на борту аппарата космических посланцев обычно изображен именно такой знак, в виде буквы «Ж».

Вот это было да! Это вам, братцы, не хухры-мухры! Тут выплясывалось настоящее открытие. За такое по меркам даже мировой уфологии следовало давать сразу доктора! Ведь, как минимум, блюдо доказывало, причем со всей очевидностью, что в У11-1Х веках просторы воронежского неба бороздили корабли инопланетян. И этот факт можно было пощупать, продемонстрировать и даже вырвать из книги и налепить на лоб оппоненту.

Надо ли говорить, насколько полным было торжество победы Едакова, когда он опубликовал свое открытие?! Все его противники и критики оказались повержены одним махам. Все они очутились где-то там, глубоко у подножья его пьедестала, откуда тянули к нему слабеющие руки свои, чтобы поздороваться вне очереди. А Едаков взирал на них с высоты своего птичьего полета, широко ухмылялся, дразнился и уделял им другие знаки невнимания.

 

Впрочем, Едаков недолго оттягивался на лаврах. Вскоре он случайно прочитал газету, где было опубликовано интервью с Юрием Лонга. В этом интервью главный колдун России утверждал, что Воронежский край традиционно является центром колдунов. Посвященность Лонга в тайные знания не вызывала сомнений.

И тут вдруг Едаков понял, что избран, что в его деятельности заинтересовано провидение. Прямым доказательством тому служила даже сама газета. Едаков выписывал много разных газет. Так что почтальон часто ошибался ячейкой почтового ящика и обычно недовкладывал положенного. А в этот раз рука почтальона явно изменила ему, и он засунул чужую газету не туда, куда ему следовало. Но что-то ведь заставило его руку дрогнуть. Притом в отношении именно этой важной, быть может, судьбоносной газеты. Возможно, почтальон находился под воздействием колдовских чар самого Юрия Лонга, который наверняка имел связь с провидением.

И Лонга, и, тем более, провидение вполне могли знать, что Едаков давно вынашивал идею нанести своим коллегам по краеведению сокрушительный удар в самую их болевую точку. То есть, в ту самую точку, которую они никак не могли поставить в вопросе о происхождения названия «Воронеж». Одни из них говорили, что это слово тюрского корня. Другие уверяли, что славяне были «и сами с усами», и название города вытекает из слова «вороной», под цвет местного чернозема, обозначая, таким образом, Черный Город. Но в слове «вороной» нет буквы «Ж», тогда как в летописных упоминаниях города она присутствует. Впрочем, и в летописях не было единства, и писалось то «Вороножь», то «Воронажь», то «Воронежь».

У Едакова назревало свое, неожиданное решение проблемы. Как-то он прочел в одной брошюре про Ностродамуса переводную катрену, где пророк упоминает некий город Оронж. Едаков достаточно владел языками, чтобы заметить похожее слово на этикетках с апельсиновой водой и догадаться, что оно означает «апельсин». Говоря же про Оронж, Ностродамус в скрытой форме вещает, будто этот город окажет спасительное влияние на все человечество, благодаря своему жителю. Так вот, если слово «воронеж» произнести быстро и не двигая губами, то получается слово «оронж». Кроме того, в слове «оронж» отчетливо присутствует буква «Ж». Правда отсутствует буква «В». Но тут следовало вспомнить, что Ностродамус употреблял беладону, и будучи под воздействием этого наркотика, видимо, плохо шевелил губами.

Казалось бы, версия складывается непогрешимая. Однако как всегда все испортил Улейкин, которому Едаков неосмотрительно похвастался своим проектом. От него Едаков узнал, что город с названием Оронж существует во Франции. Это было сильным аргументом против версии, призванной совершить столь коренной переворот в мире краеведения.

И все же была одна зацепка. Ностродамус сообщал географическую параллель спасительного города. А она была ближе к Воронежу, чем Оронжу. К тому же, какой серьезный миссия может появиться в легкомысленном оранжевом городишке теплой Франции?! Иное дело, когда речь идет о суровом Черном городе на берегу Батюшки Тихого Дона…Но эти доводы представлялись слабоватыми, покуда колдун Лонга не поставил все на свои места.

Теперь же было абсолютно ясно, что наименование города Воронеж происходит от слова «ворожба», где присутствуют и «В» и «Ж». И означает оно «Город Колдун» или «Город Колдунов». Соответственно, только город с таким названием годился на роль города, способного повлиять на весь мир, и только его мог иметь в виду Ностродамус, предрекая ему стать центром, подобным тибетской Шамболе.

Таким образом, чтобы, наконец, поставить свою безупречную точку в больном вопросе краеведения, Едакову оставалось лишь найти подтверждения словам Лонга и Ностродамуса. Причем у Едакова вдруг появилась и все росла внутренняя уверенность в том, что провидение будет ему всячески помогать, и само поведет его по нужному пути, а ему, Едакову, надо только не мешать провидению спасать человечество его, Едакова, руками.

 

6. БУДНИ ГЕРОИКИ КРАЕВЕДЕНИЯ.

 

Утром дня, последовавшего за открытием своего предназначения, Едаков узнал, что едет в срочную командировку в Борисоглебск. Основанием такой срочности была телеграмма с предложением поразительно дешевого сахара. Однако командировка не представлялась сладкой, поскольку до Борисгоглебска от Воронежа не менее двести верст. И соответственно, лучшего кандидата на дорожные муки, чем неженатый краевед Едаков, в его конторе не нашлось.

Суматошные сборы, поражения и победы в борьбе за подножки воронежских троллейбусов, бестолковые очереди автовокзала, неудачные попадания в окошки билетных касс, тяготеющих к закрытию, и прочие изнурения путешествия, если уж не убили, то, по крайней мере, искалечили весь день. И только в конце его рабочей части Едаков, наконец, оказался в Борисоглебске.

Осознав, что сахарным вопросом он сможет заняться лишь завтра, Едаков еще с подножки автобуса стал высматривать, у кого бы справиться насчет гостиницы.

И вдруг его взгляд влип прямо в засос серых с синими ресницами глаз. Одного мига Едакову хватило, чтобы понять, кто может дать ему нужную справку. Ему даже показалось, что девушка каким-то волшебным образом вычленяет его из толпы пассажиров и далее расчленяет, словно какую-то подопытную мышь, норовя пролезть в его внутренний мир. Он даже почувствовал себя такой серой мышью, ибо был весь мятый, потный и в пыли. Впрочем, враги его говорили, что он похож на крысу. Но друзья утверждали, что если ему сбрить, портящий его, пучок усов, начесать на залысины роскошный черный волос с затылка и перестать все время сутулиться, то он будет меньше похож на крысу. Откуда бы им знать, что без усов у него открывался свободный вид на его нос с неукратимой сливой на конце, а волос, зачесанный на затылок, прикрывал плешь. Что же касается его сутулости, то от пристального взгляда женщин она только увеличивалась, словно от удара по голове огромной колотушкой. И чтобы как-то воспрянуть из такого угнетенного состояния, Едаков обычно практиковал ответный укус взглядом по формуле «ты на себя-то посмотри».

Между тем, затейница дуэли в летах была не старше тридцати, имела тонкие в розовой помаде губы, латунный окрас волос, остриженных так, будто это произошло во время драки. Однако горбинка ее носа отнюдь не выглядела результатом боевых действий и, в виду своей изящной формы, могла бы послужить предметом зависти Едакова. Общее выражение чуть скуластого лица незнакомки формировалось скорее за счет небольшой припухлости от удовольствия хорошего сна и лени. А ростом она была повыше Едакова, хотя и не дотягивала до того, чтобы можно было засчитать ей это в минус.

Словом, придраться было особенно не к чему. Но вот в момент, когда губы ее покривились, освобождаясь плевком от шелухи семечек, Едаков заметил во рту незнакомки не менее двух зубов из желтого металла. Возможно, эти зубы были золотые. Но все равно такие зубы уже вышли из моды, и женщины перестали их носить.

Именно этот ее изъян взглядом своим уже собрался сообщить нахалке Едаков, как вдруг его выпихнули из дверей автобуса, и он, не смотря на сопротивление грубому напору пассажиров, оказался прямо подле нее. С тем глаза незнакомки приблизились, а в голову ему зашел запах ее духов, который распространился там и образавал напряжение, приложенное к тонкому волоску надежы.

- Что, укачало? - подмигнула она насмешливо, но, впрочем, как-то необидно, по-свойски, так, как, должно быть, принято между Сиамскими близницами, переставшими изображать Нанайских мальчиков.

Это напомнило Едакову, что он, практически, в деревне. Внутреннее напряжение его исчезло, будто свалилось с него шапкой-невидимкой, и он, демонстрируя развязность, сказал первое, что пришло в голову:

- Как тут у вас с летающими тарелками?

- Нормально. Тебе какую?

- Двухместную,- нашелся Едаков.

- Двуспальную,- понимающе качнула она головой.- Уже убалтал.

В спортивном мире такое назвали бы серьезной заявкой на победу. Но в предчувствии ее коварная шапка-невидимка вновь нахлобучилось на голову Едакову, и, проникший в него, волосок надежды стал быстро накаляться, готовясь перегореть. Так что, Едакову вновь пришлось вспомнить, что перед ним какая-то правинциальная бабенка, возможно, доярка или даже свинарка, в то время как сам он – знаменитый Едаков.

- Значит, вы меня узнали? – улыбнулся он, как ему показалось, очаровательно.

- Без понятия.

- А вот это уже странно.

- Ничего странного. Ты же не картина Шишкина.

- Вы поклонница Шишкина? Наверно из-за конфет «Мишки в лесу».

- Какой-то ты догадливый. Ты, случайно, астрологические прогнозы в газету не пишешь?

- В газету я пишу. И не случайно. Но не астрологические прогнозы, а кое-что получше.

Тут Едакова потеснила толпа, ринувшаяся на приступ автобуса. В результате расстояние между знаменитым краеведом и его собеседницей, возможно дояркой, сделалось почти интимным.

- Так вы газетчик?- заговорила она с каким-то обволакивающим вниманием, словно забирала его в незримые сети.- Интересно. И про что же вы пишите?

- Про разное,- с видом утомленного славой человека пояснил Едаков.- Например, про НЛО, про Йети.

- А, Йети. Это которые такие волосатики. В лесу живут. Ох, и поразвелось их. Все бомжи и маньяки теперь переодеваются в йети. В лес зайти невозможно: либо ограбят, либо изнасилуют. Так что, будьте поосторожнее. А лучше пишите про что-нибудь другое.

- Про что, например?

- Да мало ли? Хоть вот про меня.

- С величайшим удовольствием.

- Да я шучу же,- замахнулась она на Едакова, смеясь, как видно, от радости по поводу столь легкой возможности погреться в лучах славы.- Нет, конечно. Что там про меня можно написать? - здраво рассудила она.- Разве что, в отдел брачных объявлений? Уж если писать, то писать. А вот знаете, напишите лучше про моего дядю.

- Про дядю,- усомнился Едаков, остро ощущая желание не вмешивать сюда никакого другого дядю.

- Ну да, про дядю,- настаивала она.

- Что, ваш дядя самых честных правил? – попробовал отшутиться Едаков.

- И правит. И нечестных тоже.

- Он что, костоправ?

- Нет, в этом он не силен. Но он целитель.

- Целитель?- насторожился Едаков, ибо почувствовал приближение той самой удачи, на встречу с которой его подготовило и вело провидение. Но, боясь обмануться, он все же спросил: - Он что, врачь, ваш дядя.

- Нет,- простодушно возразила посланница удачи.- Раньше он работал кладовщиком. Его и сейчас поэтому называют «Колдовщик» и даже «Колдун». А теперь я устроила его к себе, в клуб завхозом.

- Ну и кого же он исцеляет?

- А всех, кто попросится. Кому порчу снимет, кому сглаз вылечит. Прямо, как Кашпировский.

- И где же этот ваш клуб находится?

- В деревне нашей. Туда как раз и еду.

- Поехали к дяде, - решительно мотнул головой Едаков.

 

Дальше все пошло, как под горку. Посланницу судьбы звали Нонной. Когда-то в прошлом у нее был муж, который не любил ее дядю, а дядя, в обратную, не любил его. Зато муж любил пить и сосать кровь из Нонны, но, как видно, делал это очень неаккуратно и в итоге всю кровь испортил. Не желая, видимо, пить испорченную кровь, он исчез из деревни в неизвестном направлении. Однако есть подозрение, что «такой алкаш на фиг никому не нужен». Между тем, испорченная кровь Нонны, очевидно, не привлекает, а может и отпугивает «нормальных мужиков», причем настолько, что те «умотали в город» или просто «вымерли». Так что, перспектива нового замужества Нонны в стенах деревни ничтожно мала, хотя она и училось когда-то на медсестру и умеет кое-что по медицине. Зато она работает в сельском клубе директором, «вась-вась» с председателем, но без всяких «шуры-муры», потому что у председателя есть жена и дети, а у нее детей нет.

Ее дядя, как видно, экстрасенс со стажем. Сначала он практиковался на всякой домашней живности, а уж потом на местном населении. Где он этому научился, он и сам не знает. Возможно, самородок.

Деревня их называется то ли Лыкино, то ли Лыткино, а хоть пусть и Ляжкино. Едаков в это не стал даже вникать. Главное, что эта деревня стоит на реке Хопер, и поэтому для благозвучия в очерке о необыкновенном эскулапе лучше писать как-нибудь в виде «народный целитель с Хопра реки», или «Хоперский кудесник».

К тому же, и фамилия у дяди тоже была непрезентабельная – Кривозодов. Даже деревенское прозвище «Колдовщик» не годилось для образования привлекательного имиджа целителя государственного, а может, и мирового значения. Впрочем, конечно же, мирового, ибо Едаков почти не сомневался, что провидение ведет его правильной дорогой.

Едакову нетерпелось скорее взглянуть на героя своих чаяний, но неожиданно путь в деревню удлинился, - почему-то сломался автобус. И они с Нонной пошли «напрямки» по проселочной. Зато ему удалось, по крайней мере, «задурить» голову клубной директрисе. Зорко следя за состоянием ее зрачков, он не давал померкнуть в них признакам восхищения, направляя на это лучшие образцы своего острословия и осведомленности по части загадочных явлений.

В деревню они добрались уже к ночи.

На вид это была обыкновенная деревня. Рядами стояли одноэтажные дома. Свет из их окон проникал сквозь листву садов. Но еще легче через листву проникали многоплановый лай собак, ароматы трав, навоза, бензина и разная прочая вонь. В темноте под ноги лезли всякие бугры, комья грязи, островки расстений и коровьего поноса. То есть, здесь не было ничего такого особенного, что выдавало бы присутствие удивительного целителя.

Но вот все это отступило по сторонам просторного пустыря, а из темноты вдруг выдвинулся большущий дом. Света луны, мрачно наволакивающей на себя дымные маски, было недостаточно, чтобы развеять глухое угрюмье, исходящее от его стен.

- Похоже на синагогу, - заметил Едаков, присматриваясь.

- А это и есть бывшая синагога, - отозвалась Нона. - До революции в нашей деревне проживало много евреев.

Испытывая какое-то внутреннее похолодание, Едаков приблизился вслед за ней к огромным массивным дверям. В руках Ноны звякнул ключ, скрежетнул в замке, и могучая дверь стала отварятся, безшумно и так, будто делая переворот во всем движении жизни.

За дверью было совершенно темно. Однако Нонна вошла внутрь. И он тоже прошел в темное чрево синагоги сколько мог, пока дверь медленно и неотвратимо сужала ночь до полного ее исчезновения. И тут он замер, пораженный совершенством пленившего его мрака. В душе его шевельнулся ужас перед возможностями этого абсолюта, ибо возможности эти уже проявлялись. Гулкая тишина раздвигала внутреннее пространство синагоги до невероятных размеров. Но всю эту толщу мрака и тишины легко проныривали их неведомые стражи, которые разбуженные вторжением звуков, казалось, уже обступили Едакова и теперь ждали от него малейшего шороха, чтобы мгновенно обнаружить, обвинить в покушении на само их существо и под этим предлогом забрать затаенный в нем дух.

В следующую секунду Едаков вдруг ощутил, что кто-то нашаривает карман его брюк, как раз, где лежали деньги. В голове нашего героя метнулась мысль о том, что возможности сопротивления в таких условиях ограничены, что зря он поверил в дядю, что ему уже не хочется видеть никакого дядю, да и вряд ли придется.

Но тут нахальная длань переползла к руке Едакова и потянула вперед.

- Дядя!- негромко позвала Нонна, сжимая руку Едакова себе в подкрепление.

Звуки ее голоса были тотчас захвачены стражами мрака и жестоко растерзаны в дальних углах зала, где и затихли, подвывая жалобно и обреченно.

- Дядя Матвей! - позвала она чуть громче, что сделало жизнь звуков еще более несчастной.

И вдруг космос тишины прорезал, расчленил, разодрал истошный визг:

- Кривой! Етит твою мать! Где ты, козел вонючий?

Вынужденная слитность с космосом синагоги дала возможность Едакову ощутить, что значит быть вдруг прорезанным и разодранным. В клочьях его рассудка содержались различные ответы на вопрос: «Что это было?».

Возможно, он тут же бы и оправился. Но в это время в толщу мрака вплыла свеча. Впрочем, если бы это была только свеча! Во всяком случае, Едаков предпочел бы, чтобы это была одна только свеча. Но на самом деле свечой управлял великан. Будучи высотою не меньше, чем в два человеческих роста, он имел до странности маленькую голову. Подсвеченное лицо этого монстра было в страшных провалах, которые изменяли очертания с каждым его движением, колебавшим свечу.

- Почему темно, как в заднице?- повелительно взвизгнула встречь ему ведьма, ибо основная часть Едакова уже не сомневалась, что его намертво отчлененная рука стиснута лапою дьявольского отродья. Впрочем, были и другие догадки, но в других его частях. Варианта правильного воссоединения всех частей в условиях полного ужаса очевидно не существовало, а все иные комбинации складывались в такие причуды, что мало отличались от «ничего».

- Жучек сгорел,- донеслось, между тем, от великана.

Голос его оказался не менее странным, чем внешность. Он был вовсе не громовым, как подобает гиганту, а каким-то резким и выпендронистым, напоминающим скрип дверных петель. Разумеется, от урода с таким голосом всего можно было ожидать. Даже то, что этот извращенец питается жареными жучками. Оставалось предположить, что один из жучков сгорел по-недосмотру.

- Уже сделал. Сейчас зажгу, - добавило чудовище в мельтешение мыслей Едакова.

От такой добавки мельтешение сгинуло, обретя направленность пугливой стаи. И тут же стало непонятным, что такое уже сделал громила? Но наверняка, ничего хорошего. Зато зажечь он может. И поджечь тоже. Сейчас начнет все поджигать, сволочь.

В последнем мнении все разрозненные детали Едакова были трепетно солидарны.

Едаков, а точнее его совокупность увидел, как свеча поплыла в сторону. Великан последовал за ней. Но внезапно все исчезло. И свеча, и великан. Словно их вовсе никогда не было. Это произошло то ли по причине особенно неудачной комбинации сложения частей сознания Едакова, а может, просто все кануло в бездну, и вместе со всем этим сам Едаков канул, провалился, полетел в тар тарары…

И вдруг по глазам Едакова так ударило, засветило в самом прямом смысле, что ему показалось, будто он достиг точки падения, но поддернутый рукой Нонны, тотчас был вброшен в огромный светлый зал с высокой сценой, на которую из-за тетральной кулисы вышел пожилой человек с погашеной свечой в руках.

- Ты чего? - заглянула в лицо Едакову Нона, обеспокоенная и удивленная.

 

7. МОРДАСТИ СТРАСТЕЙ

 

Взбодренный, столь удачной развязкой, Едаков достаточно быстро пришел в себя, то есть соединился во всех своих прежних частях, но как-то не сразу закрепился. Очевидно, требовалось какое-то время, чтобы связующий клей загустел и подсох. Особенно излишний, выдавленный. А покамест он ощущал в себе легкую слабину и расшатанность. Вместе с тем, здоровое желание оправиться подрастало в нем с каждой секундой и подвигало немедленно заняться осмотром клуба в тайной надежде обнаружить уборную.

Впрочем, очень скоро все неудобства оказались глубоко позади, и посолидневший Едаков очутился в уютной комнатке за царским столом. Нонна занимала место сбоку. Так ей удобно было хозяйничать. А напротив Едакова в кресле Ивана Грозного разместился Матвей Степанович Кривозадов.

Стол украшала бутылка, видимо, очень старой выдержки в различных погребах, подвалах, сенях и многих других местах. Такой же налет времени запечатлелся на стенках граненых стаканчиков. Из яств на столе имелись фрукты и овощи свойские. Их кучки придавали дополнительную аппетитность молочному поросенку, который слишком поспешил, вырасти, и потому был представлен фрагментарно, в виде шматка сала, но цвета образцово молочного.

Вся остальная роскошь комнаты была вырезана из фанеры и также, как и стол с троном, являлась декорациями к единственному спектаклю в репертуаре театральной студии клуба. Правда, кое-что в этом хозяйстве Мельпомены выглядело даже слишком натуралистичным. Все мечи, копья и цепи были из настоящего железа. Особенно много имелось цепей. Различные по размеру и тяжести они валялись щепотками, горстями и кучками, да еще висели по стенам. Среди них Едаков узнавал цепочки от собачьих поводков, от туалетных бачков, от велосипедов, сельскохозяйственных машин, цепи дверные и железнодорожные, а некоторые могли иметь применение разве что на заводах тяжелого машиностроения. Очевидно, основная идея постановки состояла в доказательстве того факта, что при Иване Грозном народу действительно больше нечего было терять. И благодаря такой исторической правде, руководитель проекта, наверное, имел возможность прикарманить хорошие деньги, отпущенные колхозом на театральные костюмы. Поэтому Едаков не удивился, узнавши, что студия давно перестала существовать.

Даже не стоя на сцене, Матвей Степанович оставался ростом повыше среднего. За царским столом он присутствовал босым, в трусах и в майке. Такая доверительность значительно усиливала впечатление от его внешности, и укрепляла Едакова во мнении, что перед ним не простой смертный, а человек близко знакомый с потусторонними силами.

Дело в том, что во всех открытых зрителю местах, Кривозадов сплошь был покрыт синяками, ссадинами, кровоподтеками, следами от укусов, уколов и плешами от выдранных волос. Редкие островки неповрежденных мест, уцелевшие скорее по недосмотру истязателей, чем по милосердию, казались удивительными аномалиями и выдавали отрицательное отношение Матвея Степановича к пляжным процедурам.

Похожий эффект наблюдался и в лице целителя. Все оно было до того измочалено, потаскано и замусолено, что какой-нибудь выжатый, да еще сопревший лимон в сравнении с ним выглядел бы цветущим персиком. Определенно, с помощью такого лица удобнее и убедительнее было выражать неизмеримую боль, тяжкие муки и подобные тому неудовольствия. В этот раз, кстати, у Кривозадова видимо болело под глазом, где в свою очередь, красовался синяк.

Между тем, Нонна вела разговор о возможности приватизации клуба и подливала в стаканчики жидкость, имеющую все признаки яда.

- Как же это случилось? - выбрал, наконец, момент Едаков после очередной порции зелья, благодаря которому его искреннее сочувствие подкрепилось набежавшей слезой.

- Это он сам, - ответила Нона как-то с гордостью, словно речь шла о большой творческой удаче.

- Сам?- опешил Едаков.

Его готовность услышать исповедь об ужасных разборках с нечистым грозила смениться разочарованием.

- Ну, да. Ну, да,- заторопился Едаков, удерживая надежду. - Специфика колдовства: магические приемы, чародейские формулы, ритуалы. Непосвященному понять трудно. Но кое-что я об этом читал.

- Он что, думает, что я колдун?- отравленно спросил Кривозадов у Нонны.

- Нет, дядя не колдун,- пояснила Нонна. – Ведь колдун служит темным силам. Насылает порчу, недуги, падежь скота и разное такое. А дядя, наоборот. Он связан с положительными силами, и борется против зла на земле.

Оказавшись правым относительно того, что без борьбы здесь все же не обошлось, Едаков не утерпел вновь зыркнуть на результаты сражения и почувствовал, что не в силах удержать глаза в орбитах, тотчас выдавших его беспокойство по поводу физических возможностей земного зла.

- Сказать, что он святой, наверно слишком круто,- продолжала Нонна.- Но, может быть, вы слышали о великомучениках, страстотерпцах?

- Так, кое-что,- неопределенно помотал головой Едаков.- Но кажется, недостаточно.

- Они… Они шли на муки и страдания, чтобы искупать человеческие грехи. Вот и дядя занимается этим. Ведь все болезни и беды даются нам в наказание за грехи. И вот некоторые приходят и просят полечить. А он отказать не может. Совесть ему не позволяет. Да и не полагается ему. И он берет на себя чужие грехи и искупает их в страданиях и муках. Между прочим, он и мои грешки искупает.

Последнее Нона проговорила, умиленно пошлепывая дядю по мордашке, которая при этом выразила достаточно отчаяния, чтобы оказалось возможным догадаться, какую нелегкую работу ему приходится проделывать в связи с грешками племянницы.

- Но почему необходимо именнно страдать? Разве нельзя как-нибудь по-другому?- обратил Едаков свое недоумение к целителю.

- А вы бы хотели искупать грехи удовольствиями, - ответил Кривозадов призрительно. - Но грехи-то из удовольствий как раз и вытекают. Удовольствиями человек прельщается и идет на погибель. Значит выходит, что страдания, наоборот, дают силу, и, между прочим, прибавляют ума. Не зря сказано: «Страдания вразумляют».

- Да, это логично,- рассудил Едаков.- Кстати, один поляк-католик говорил мне, что у нас неправильно рисуют распятие, ненатурально. Вы замечали?

- Не умеют рисовать, сволочи. Их бы самих гвоздями прибить. Я бы посмотрел, как бы они потом нарисовали.

- Но может лучше, пусть каждый сам страдает за свои грехи. В целях воспитания, - нашелся Едаков.

- Так они не хотят,- ответил Матвей Степанович язвительно.

- Вы что, хотите, чтобы я сама страдала? – привлекла к себе внимание Нонна, и, подняв стаканчик, значительно улыбнулась Едакову.

Получив эту улыбку, Едаков теперь уже и не знал, радоваться ли ее значению или проникнуться состраданием к Кривозадову.

- А как вы все это делаете?- спросил краевед, превозмогая накатившее смущение.

- Ну, я беру чужой грех, искупаю его в муках, получаю за это силу и силою этой оздоровляю клиента.

- Все понятно,- дисциплинированно кивнул Едаков,- Обмен биоэнергетическими полями. Вы наращиваете свою положительную энергию и воздействуете ею на пациента.

- Вот именно, воздействую,- подтвердил Матвей Степанович.

- А какое оно у вас, биополе? Ну, там, золотистое, серебристое?- допытывался Едаков.

- Э-э…Бронзоватое такое с зеленцой. У меня даже подсвечник такой был, - пояснил Кривозадов.

- Да это еще что!- вмешалась Нонна.- Он может вовнутрь человека войти.

- Правда?- спросил Едаков, но без особого энтузиазма, ибо уже изведал проникающую способность Кривозанова, когда тот разок взглянул ему прямо в глаза и, казалось, достал до самых печенок.

Мысль о доступности своего нутра, где возможен повод для вмешательства, не могла не встревожить Едакова. Поэтому он теперь старался смотреть как-нибудь мимо страстотерпца. Благо, что и тот не стремился к обмену взглядами.

- Но как вы узнаете, какие страдания необходимо… э-э-э…применять?

- Бывает, я догадываюсь самостоятельно. Опыт подсказывает. А иногда мне советуют сверху.

- Вот, вот,- обрадовался Едаков.- Именно. Что вы скажете о существовании параллельных миров и антимиров?

- Все это существует. Но здесь имеется закрытая информация. Они не с каждым заводят дело. Только с людьми заслуженнными. У меня, к примеру, бывают с ними беседы. Хвалят меня. Мол, все я делаю правильно. А сами они могут находиться невидимо, прямо у тебя под носом.

- Ну, хватит,- возмутилась Нона.- У меня мороз по коже.

- А что вы думаете о «летающих тарелках»?- не унимался Едаков.

- На «летающих тарелках» к нам прилетают космонавты с других планет. Но они тоже не дураки, чтобы связываться с кем попало. Главное, они никак не могут понять, почему человек хуже любой скотины? Свиньи, например. Сейчас у них ставится вопрос, как человека воспитать? Есть мнение испепелить всех нахрен, если не исправятся. Другие говорят, мол, всех нельзя. Есть отдельные экспонаты, которые пригодны для жизни.

Далее Кривозадов стал обстоятельно излагать собственную позицию в решении этого важного вопроса. Она предусматривала индивидуальный подход к каждому жителю планеты и содержала комплекс мер по приведению индивида к праведной жизни. Суть всех исправительных воздействий по Кривозадову сводилась к разнообразным карательным процедурам, на изобретения которых Матвей Степанович оказался неистощим. Даже Нонна, больше озабоченная вопросом приватизации синагоги, не могла унять подвыпившего целителя.

Исповедь героя будущего очерка затянулась глубоко за полночь. По ее окончанию Нонна отвела Едакова в крохотную камнатку, возможно, бывшую кладовку, где помещалась только кровать и старое трюмо. Кровать была широкая, а трюмо стояло так, что Едакову это показалось хорошим признаком. В связи с этим он стал шутить на эротические темы. По его мнению, он шутил удачно, и Нонна улыбалась и шутила в ответ.

Но вдруг, Нонна ушла, не пожелав ему даже спокойной ночи. От этого внутри у Едакова разверзлось разочарование совместно с досадой. Он улегся переполненый желанием наплевать на Нонну…

И тут Нонна вновь явилась. Вместе с ней в коморку влетел дурманящий запах парфюмерии. А сама она уже была в коротком халатике и капроновых чулках. Чулки придавали ее ногам искусственные совершенства, столь же обманчивые, сколь и пленительные в своем эгоизме по достижению соблазна. И Едаков вдруг проникся ощущением правильности концепции Кривозадова. Среди энциклопедических знаний Едакова имелись сведения о том, что любовь – это всегда самоотречение, даже самопожертвование. Но теперь он разделял эту точку зрения всем своим существом. Греховное удовольствие Ноны, действительно, не должна портить перспектива грядущих искуплений и всяческих страданий. Поэтому Едакову захотелось оказаться во власти этих ее ног, чтобы, давая ей возможность вкусить сладость греха, не откладывать в долгий ящик его искупление, а искупать грех в процессе осуществления в самых томительных страданиях и муках самого Едакова.

Воображение живо начало набрасывать ему сюжеты возможных ее удовольствий за счет его самопожертвований. Их острота быстро нарастала. Причем, важную изюминку им придавало то обстоятельство, что вот он, знаменитый Едакой, наверное, безупречный идеал и чистый гений для иных мечтательных поклонниц, отдает всего себя какой-то правинциальной бабенке, возможно доярке, является игрушкой в ее красивых ногах. Приятные ощущения, которые он достигал, предвкушая столь соблазнительные положения и само развитие драммы его мнимого падения, так далеко зашли, что он даже испугался как-нибудь ненароком их выдать. От этого он сконфузился, сделался фальшивым и скучным.

Нонна начала зевать, что-то искать в тумбочке трюмо. И неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут в тиши храма вдруг послышались какие-то странные звуки. Это были как раз такие жуткие звуки, от которых обычно кровь стынет в жилах. Что-то, вроде утробного мычания. Все в Едакове остановилось, обомлело, а расширенные зрачки его вытаращились на хозяйку храма.

- Ой, это дядя,- сказала Нонна с преувеличенным беспокойством.- Он думает, что я тут черт-те чем занимаюсь. И вот начал искупать мой грех. Пойду его отговаривать. Жалко человека. Ну, спокойной ночи.

 

Наутро Едаков проснулся от тошноты. Его тошнило от проглоченного червяка. Все началось с того, что он вытащил червяка у себя изо рта, насадил на крючок и забросил в реку. А когда клюнуло, дернул и вытянул на берег Нонну. Оказалось, он поймал ее за губу. По пояс она была раздета, что называется топлес, а на всю нижнюю ее часть был надет капроновый чулок. Один на обе ноги. Едаков стал требовать от нее надеть второй чулок для пары. Нона не отвечала. Только смотрела на него прищурено. Тогда он решил вообще удалить чулок, как вещь ненужную в одном экземпляре, и принялся стаскивать его. Как вдруг, сзади, из реки, с утробным мычанием вылез Кривозадов. Одетый в цепи от мопеда и весь изъеденный рыбами, он стал препятствовать Едакову в снятии чулка, а затем заставил достать из Нонны и съесть червяка назад.

Впрочем, такой невкусный червяк приснился, скорее, вследствии некачественного самогона, ибо, как убедился Едаков, его не меньше тошнило и от собственной физиономии в зеркале, и от вчерашних фантазий, и от того, что эти фантазии так и остались в мире грез.

Вежливо отклонив предложение Нонны опохмелиться, он в ее сопровождении поспешил к утреннему автобусу в Борисоглебск.

 

В автобусе его продолжало мутить. И в связи с этим он все вспоминал образ червяка, и свой сон, и Нонну… Благо, что соседка по сидению ему попалась словоохотливая, и от нее Едакову удалось почерпнуть дополнительные сведения о Кривозадове.

Оказывается, Матвей Степанович был родом неизвестно откуда. Прошлый участковый деревни даже намекал, будто он отбывал. В деревне он поначалу поселился у своей сестры. Жил в сарае. Устроился кладовщиком. Потом стал показывать способности к лечению. Корова яблоком подавилась, так он ее спас от погибели. А одного петуха проклял так, что тот перестал кур топтать. Тут возник к нему интерес. Заговорили о нем, негласно. Тогда ведь гласно-то было нельзя. Узнали, что он чужие грехи отмывает, и стали к нему потихоньку тянуться. А он то одну женщину полечил, то другую, то третью. И все, стало быть, им довольны. Да главное, сперва даже от подарков отказывался. Так возьмет немного деньгами - на прокорм. Дальше-больше. Авторитет у него улучшался. Правда, раз дело дошло до скандала. Один, вишь, мужик заподозрил, что Колдовщик с какой-то не такой стороны его жену пользует. Взял с собой в подсобку двоих дружков, и к нему. Так еле оттуда ноги унесли. Сказывали потом, мол, никогда такой страсти не видали. Он как узрил их и с порога смеется: «Не то бить меня пришли? Так я ведь и сам могу». Да как начал себя стебать, да охаживать. И вожжами, и ремнем, и колом. Один ихний аж сознание потерял. Уволокли его. «Нет, - говорят потом, - такой человек ничего себе позволить не может. А если и позволит, так что ж тут такого. Ему простительно. Он ить святой».

Так и дальше. Многие его аж бояться начали. Он же грехи наскрозь видит. Был один председатель. Что-то он Колдовщику не угодил. Так потом чуть руки на себя не наложил. Сам пошел и сдался в милицию. Признался, что воровал колхозное достояние. «Не могу, - грит,- больше видеть, как Колдовщик за мои грехи один так страдает». Так и упекли его.

Нонку, сестрину дочь, свез в город на медицину учиться. Так она с красным дипломом кончила. Потому что он туда ездил и все сделал. И в клуб директоршей он же ее устроил. Теперь туда и сам перебрался. И хорошо. А то раньше там драки, да пьянка молодежная. А это все ж таки храм. Сейчас все знают, что там Матвей Степаныч живет. И уж теперь туда никто без надобности не сунется. Ежели кому надо полечиться, то пожалуйста, а грехи разводить нечего. И вообще, в селе больше тишины стало, да оглядки. Вон Дрынкин, - греховодник, аж в лапухи прячется, чтоб Кривозадов его не заметил, когда по улице проходит…

Монолог соседки Едакова перебила женщина, подсевшая в автобус по дороге.

- Ой, я тебя вот послушала,- сказала она, обернувшись из сидения спереди.- И по всем статьям видать, что Колдун тебя саму поправлял.

- А ты почем знаешь, как он поправляет?- немедленно среагировала соседка, обнаружив тем хорошую подготовку к информационным баталиям.

- Да уж и так можно догадаться, по квохтанью твоему, - заверила попутчица.

- Изыди, дура набитая.

- Да уж не такая дура, как некоторые. Я то, небось, у Колдовщика-то не лечилась.

Дальнейшая перебранка женщин хоть и не прибавляла полезных знаний, зато была гораздо содержательней осенних пейзажей за окном, где с отсутствием водопадов, вулканов, каньонов и коралловых островов самым занимательным Едакову представлялось то, как поэты умудряются высасывать из этой равнинной скуки «очей очарованье» и другие знаменитые строчки.

 

В Борисоглебске Едаков быстро нашел нужную организацию. Но там ему сказали, что никакого дешевого сахара у них нет. Зато есть такой дорогой, который по словам Едаков «никому и даром не нужен».

Таким образом, официальная часть командировки оказалась неудачной. Однако в частном плане она вышла все же достаточно успешной. И это лишний раз доказывало участие провидения в делах Едакова. И в самом деле, ведь что-то заставило работников отдела сбыта напутать с телеграммой. Но даже если они послали такую телеграмму умышленно, неизвестно на что надеясь, что же кроме провидения могло подстрекнуть их к этому.

 

Всего две недели потратил Едаков на сочинение большого очерка об уникальном воронежском целителе «с Хопра реки». Из текста получалось, что Хоперский, такой псевдоним дал Кривозадову Едаков, превосходил всех экстрасенсов современности за счет своей неимоверной способности проникать прямо в организм пациента.

Статья получилась блестящей, как по содержанию, так и по форме. Правда, рукопись пришлось дать графоману Улейкину, чтобы тот посмотрел на свежую голову. Впрочем, Едаков заранее предвидел, что из этого ничего хорошего не выйдет. Так и не вышло. Улейкин все переделал на свой лад и все безнадежно испортил. Возможно из зависти. Но Едаков в этот раз не стал его сильно бранить, и по обычному своему великодушию оставил к печати эту потускневшую редакцию. Наработанный авторитет позволял ему делать такие агрехи. А чтобы примирить Улейкина с бесславной участью бездари, Едаков распил с ним обещанный магарыч.

И вот, Едаков уже собрался отнести рукопись в редакцию, как вдруг произошло событие совершенно невероятное.

 

8. ХРОНИКА ВИЗИТА ИЗ БЕЗДНЫ.

 

Ввиду совершенной невероятности этого события, оно может показаться каким-нибудь придуманным, сочиненным, измысленным. Однако, общеизвестно, что лучше того, что придумала жизнь, измыслить затруднительно, да и не к чему, если уж тут постаралась сама жизнь. Поэтому хронику упамянутого события разумнее изложить с помощью документов, к которым можно всегда обратиться в случае сомнений.

Вот, что напечатала воронежская газета «Коммуна» в октябрьском номере 1989 года (приводится без купюр).

« ФУТБОЛ С ПРИШЕЛЬЦАМИ.

Ребята в парке играли в футбол. День клонился к вечеру. В половине седьмого мальчики увидели в небе розовое свечение, а затем шар красно- бардового цвета. Шар диаметром около десяти метров кружился на высоте метров двенадцати от земли, и было видно, как примялась под ним трава. Вскоре шар внезапно исчез.

Через несколько минут НЛО вернулся, завис над парком. В нижней части шара открылся люк, появилось существо примерно трехметрового роста в серебристом комбинезоне и «сапогах» бронзового цвета, с каким-то диском на груди и тремя глазами.

Существо, осмотрев местность, захлопнуло люк, и шар начал опускаться, задев при этом тополь, который так и остался наклоненным.

НЛО приземлился. Снова откинулся люк. Вышли двое. Один по-видимому робот. Инопланетянин что-то произнес, на земле появился светящийся прямоугольник размером 30*50 см, пришелец снова что-то сказал. Светящийся прямоугольник исчез. Инопланетянин поковырялся в груди у робота, и тот пошел, как механический.

В это время один из мальчиков закричал от страха. Пришелец посмотрел на него, и мальчик замер, не мог двигаться. Глаза пришельца при этом засветились. Закричали уже все, кто наблюдал это явление. Шар и существо исчезли.

Минут через пять опять появился шар и «трехглазый». На боку у него висел «пистолет» - трубка длинной полметра. Рядом шел подросток лет шестнадцати. Пришелец направил на него «пистолет» и парень исчез… Инопланетянин вошел в шар, и тот, набирая скорость, улетел. Тут же появился исчезнувший подросток».

Быть может, эта заметка воронежского уфолога А. Мосолова кому-то покажется несколько безграмотной. Но, во-первых, с этим уже ничего не возможно поделать, а во-вторых, это показывает волнение, с которым она была написана, ибо это был первый отчет о захватывающем происшествии. И уж затем началось то, что позволило «Нью-Йорк Таймс» назвать «воронежский визит пришельцев» новостью века.

Журналисты, спецкоры и энтузиасты от НЛО наперегонки ринулись в столицу Черноземья. Сенсационную весть разносили по всему свету телевидение, радио и, конечно, пресса.

«Кто в парке приземлился?- вопрошала солидная «Правда»(13.10.89) и призывала: Необходимо сразу же давать точные аргументированные ответы».

«НЛО в Воронеже»- оповещала «Известия»(12.10.89), ссылаясь на сообщение ТАСС, и приводила комментарии специалистов из Москвы и Лондона.

«Воронеж: прилетали или нет?»- беспокоилась «Сельская жизнь»(13.10.89.) в эксклюзивном интервью с тележурналистом Штанько, который подробно заснял парк «Южный» и признался газете: « Из Фомы неверующего я как-то незаметно перешел в разряд верующих».

«Летают…- заверяла воронежская газета «Молодой Коммунар», добавляя на всякий случай.- В этой сфере опасно утверждать постулаты».

«Вселенские призраки» - нагнетала страсти молодцеватая «Комсомолка»(17.10.89.) и сетовала на нерасторопность корифеев науки: «Официальная большая наука, как правило, на подобные сообщения лишь криво улыбается из Москвы».

«Феномен требует осмысления»,- умничала местная «Коммуна» (21.10.89).

Для вящего осмысления были необходимы детали и подробности визита пришельцев. Добывая их, энтузиасты без устали прочесывали и обшаривали парк «Южный». Определяли состав почв, впитавшей следы тарелки и ее пассажиров. Производили анализ найденных в парке минералов, которые могли нечаянно просыпаться из корабля инопланетян. Улавливали изменения энергетических полей с помощью биорамки – особого прибора, изобретенного древними лозоходцами и ныне усовершенствованного до куска согнутой проволоки. Беспрерывно вели опрос детей, выуживая у этих главных свидетелей все новые данные об устройстве космического аппарата и его обитателей.

Благодаря трем неглубоким вмятинам в земле, единогласно признанным следами от опор корабля, был рассчитан его вес. Он оказался довольно внушительным – 45 тонн. Но все же главной приметой правдивости очевидцев оказалась буква «Ж», изображенная на борту шара. Зацикленные на футболе дети, вряд ли читали столько газет, чтобы знать о пристрастии инопланетян к этой букве. Впрочем, ее как всегда расшифровать не удалось.

Были, конечно, и скептики. Пользуясь вошедшим в моду плюрализмом мнений, они спешили нагадить в бочку любителей аномальных явлений.

Газета «Известия» (22.10.89.) поместила на своих страницах полную сарказма перепечатку из «Нью Суик», которая заканчивалась следующей мыслью: «Русские погрузились в вековой давности увлечение аккультизмом. Когда отовсюду поступают только плохие новости – о нехвотке продовольствия, о межнациональных столкновениях – рассказы об ужасном снежном человеке или таинственном оранжевом облаке могут стать приятным отвлечением. А для прессы это один из способов заработать большую популярность».

«Были бы уфологи, а очевидцы найдутся»,- подсыпала соли на раны поклонников летающих тарелок «Литературная газета».

Впрочем, знатоков НЛО в Воронеже, действительно, выявилось несметно. Все они, как полагается, оказались приверженцами различных школ и были готовы к фракционной борьбе с инакомыслящими группировками. У каждой такой группировки имелись свои сильные стороны, лидеры и авторитеты, но ни одна и этих партий не могла похвастаться козырем в лице именитого Едакова.

 

9. АНОМАЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ КОВЧЕГА

 

Едаков не принадлежал ни к одной из уфологических сект. Поэтому он ни минуты не израсходовал на бесплодные споры, глубокие исследования, демонстрации достижений и другие приемы борьбы за «тарелку». Оценив ситуацию опытным взглядом воронежского краеведа, он сразу понял, что не напрасно испытывал любовь к родному краю, и что теперь имеет эксклюзивное право на нечаянную посылку из космоса хотя бы в награду за свое трудное прошлое. Это если еще не принимать в расчет адресную помощь провидения.

С тем Едаков решительно ушел в отпуск без содержания. И пока всякие пролазы пережевывали, переваривали и клали на страницы газет добытую информацию о посещении НЛО в парке Южный, он по-хозяйски собрал всю эту их пачкатню и, подобно культовому жуку древних Египтян, скатал из нее увесистую брошюру. Маниакальная производительность Улейкина помогла в кратчайшие сроки довести ее форму до совершенства конфетки. А уже вооруженный ею, Едаков явился прямо к Рыбову.

Поначалу акула туалетного бизнеса и слышать не хотел про тарелки. Но когда речь зашла о чашах весов с прибылью, корысть одержала над Рыбовым верх, и он привычно склонил баланс в свою пользу. Едаков всегда считал скупердяйство недальновидным пороком. Поэтому легко согласился на четверть барыша. Зато насчет грядущей славы он был непреклонен, и по договору вся она отходила ему.

Брошюра печаталась спешно и в тайне от уфологической общественности. Так что ее многотысячный тираж Едаков обрушил на город внезапно. Гайдаровские реформы были еще впереди. Благодаря этому население страны оставалось читающим и достаточно состоятельным, чтобы купить брошюру за рубль, хотя бы в качестве единственного сувенира на память о визите засланцев из космоса. К тому же содержание брошюры вселяло в обывателя, подорванную перестройкой, уверенность в завтрашнем дне, когда инопланетяне, наконец, осуществят свою вековую мечту сделать Воронеж космической столицей планеты Земля.

Таким образом, брошюра расходилась быстро, и лезть с критикой или претензиями уже не имело смысла. То есть, уфологам оставалось только облизываться, истекая бессильной слюной.

Между тем, Едаков шел дальше. Подмеченные им недоверчивость и имперские замашки Рыбова, помогли ему убедить этого эксплуататора прямой кишки стать его, Едакова, патроном. Это, якобы, давало Рыбову ощущение набора веса и необходимый контроль за действиями автора брошюры по ее реализации. Зато Едакову это позволило открыть филиал от знаменитой фирмы Рыбова «Галеон», с собственным названием и счетом в банке, а значит, без лишних проблем и затрат получить нужный толчок в мире бизнеса.

Так Едаков стал хозяином предприятия «Ковчег». Правда, хозяином несколько усеченным в пользу «Галеона», но Едаков издавна исповедывал кредо: «Чтобы повыше подпрыгнуть, надо умело присесть». И такой подход конем скоро дал результаты.

Мечтая добраться до туалетов гостиничного хозяйства с целью их аренды и дальнейшей приватизации, Рыбров решил использовать популярного краеведа в качестве пробного камня, предназначенного для наведения нужных мостов. В связи с этим, Рыбов употребил все свое влияние, чтобы помочь Едакову занять под нужды своего «Ковчега» верхний этаж самой высотной гостиницы Воронежа «Брно». И в результате оказалось, что Едаков неожиданно даже для себя вдруг вознесся над всем городом, а главное, над прочими любителями аномальных явлений.

Правильная стратегия вскоре обернулась успехами и в других направлениях. Располагая теперь актовым залом и коридорами всего верхнего этажа гостиницы, а также небольшой командой энтузиастов-бессребряников, Едаков устроил крупную выставку, посвященную летающим тарелкам. Важным довеском солидности выставки являлось присутствие экскурсовода Улейкина, который по требованию посетителей излагал содержание экспонатов, представлявших собой вырезки из газет, развешанные по стенам коридора. За отдельную плату посетителям предлагалось посмотреть документальный фильм производства Центра «Ковчег». Для этого в актовом зале было установлено четыре телевизора, на экранах которых демонстрировались, заснятые на камеру, разговоры с очевидцами различных световых эффектов. К извлечению прибыли была приспособлена даже смотровая площадка на крыше гостиницы, откуда гости Воронежа могли проследить направление, где находится Левый берег вместе с парком «Южный», известным теперь на весь мир.

Столь яркая деятельность Центра, естественно, привлекла к нему внимание подвижников и сторонников НЛО. В «Ковчег» потянулись писатели, корреспонденты, свидетели аномальных явлений, контактеры с пришельцами, ловцы йети и прочие деятели культуры. Все они готовы были обмениваться с Едаковым информацией, идеями и услугами. С некоторыми Едаков обменивался, не оставаясь, впрочем, в накладе, ибо располагал для этого материалом, который наменял у их предшественников.

Словом, позиции Едакова на высоте положения быстро укреплялись. И он уже с ревнивой зоркостью вел наблюдение из своего поднебесного Центра за событиями в Дальнегорске, в Эмском треугольнике и в других аномальных зонах, писал туда письма, слал депеши, визитные карточки, а оттуда к нему прибывали посольства и полномочные представители с новыми ошеломляющими известиями о проделках НЛО.

К тому времени Едаков уже достаточно разгрузился и окреп, чтобы возвестить миру об уникальном целителе с Хопра реки. И он отнес свой очерк о Хоперском в областную газету.

Статья вызвала живейший интерес читателей и целую лавину откликов. Их авторы, пользуясь провозглашенной гласностью, на чем свет костерили власть, которая, прикидываясь народной, на самом деле скрывала от больных людей такие могучие резервы нетрадиционной медицины, и требовали хоперского феномена на сцену.

Едаков не стал противиться волеизъявлению масс, тем более, что для ангажемента Кривозадова уже были готовы рекламные объявления, программа выступлений, музыкальное сопровождение, билеты и даже псевдоним «Матвей Хоперский».

За Хоперским Едаков решил ехать на автомобиле. Своего у него не было. Зато было множество охотников примазаться к его славе и денежным средствам.

Из предложенных ему машин он выбрал черную «Волгу». Ведь теперь в ветхую деревенскую синагогу должен был явиться совершенно другой Едаков, ничуть не похожий на прежнего придурка. Теперь это будет солидный, степенный, уверенный в себе господин, слегка утомленный солнцем, в борьбе за место под которым он победил.

Именно о таком чудесном своем превращении размышлял Едаков, мчась в «Волге» навстречу новым горизонтам свидания с Ноной. Снисходительно глядя на летевшие мимо придорожные посадки, он с удовольствием отмечал их изменения к худшему. Казалось, природу удручала определенность того, что если она и прежде-то не могла толком заинтересовать Едакова в качестве обьекта поэтического осмысления, то уж нынешнего главу Ценра «Ковчег» и подавно. И словно расписываясь в этой своей несостоятельности, и уже отчаявшись привлечь внимание господина в черной «Волге», деревья теряли ненужную им теперь листву и швыряли ее золотыми горстями вслед уносящемуся автомобилю. А он, Едаков, все никак не мог выбрать какие чулки наиболее к лицу Нонне: черные, белые, розовые…

Опьяненный этим вопросом он засыпал, просыпался и опять погружался в сладкий клев дремоты, пользуясь которым Нонна проделывала с ним всякие штуки. То она являлась ему в черных чулках, то в сетчатых, и был даже случай, когда ее ноги наполняли чулки непарного цвета.

 

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)