Наверно, голос был ему, И он помчался в мастерскую, Сорвал прогнившую холстину И белый мрамор обнажил. И диву дался, как он жил, Не видя этого доныне – В молочном монолите, в глыбе Томился ангел. Он, как был, Схватил зубило, и забыл он, Про день и ночь, и заходило В железном пульсе всё кругом. Лучился мрамор посредине. Томился ангел. Вот уж крылья, И голова… Вот он сидит И держит книгу на коленях, Немного голову склонив… Внимания не обращая На холод и на писк мышиный, На мастера, который что-то Порой бормочет про себя. Не выдал ангел ни движеньем, Когда резец холодной гранью Касался кожи. Но порой Рукой шершавой и сухою Водил старик за наждаком, Или седым горячим лбом Он прислонялся, жар снимая… И странный трепет, набегая, Слезу почти ронял с ресниц, И ангел, букв не разбирая, Читал по-новой со страниц… Так день за днём ссыпался пылью, И утончался лик, и крылья, Почти прозрачные, сияли При свете дня, а по ночам, Когда вздремнуть старик ложился, Над книгой теплилась свеча. Однажды утром покупатель Зашёл к ним и спросил про цену… И замер ангел, бросив чтенье, И слушая, какую долю Ему назначит старый мастер, А тот помялся, вытер пыль С почти прочитанной уж книги, Коснулся каменных ладоней, Покрывшимся холодным потом, И прошептал: «Не продаю…» И удивился посетитель. И что-то в мире задрожало… И ангел встал, расправил крылья, И полной грудью задышал. Свободен, цену не имевший, Он выпорхнул в окно под крышей, И улыбался старый мастер, И слёзы смахивал рукой… На верстаке лежала книга, Кудахтал чайник закипевший… И ангелы со всей округи Смотрели в окна мастерской. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
