Последняя командировка

 

Настоящее тепло пришло в конце марта, похоже, установилась весна. Солнце щедро светило из синевы безоблачного чистого неба, разогревая простуженный зимой воздух и пробуждая мутные талые ручьи, которые дружно побежали по земле замысловатыми змейками. Запахло большой водой и скорой разлукой.

Мое молодое и пока беспечное сердце радовалось весне, грудь легко вздымалась, помогая легким заглатывать больше насыщенного озоном воздуха, а холостяцкая душа жаждала любовных приключений.

Не смотря на явную нехватку денег, которыми сорил третий месяц подряд, я продолжал посещать танцевальные площадки, где бросал взгляды на красивых девушек и с удовольствием ловил их ответные кокетливые улыбки, мечтая познакомиться с той, которая будет верно ждать меня из дальних морских рейсов.

Мне было двадцать четыре года, и я работал вторым штурманом на сухогрузном теплоходе, который стоял на ремонте.

Экипаж судна был отправлен в длительный отпуск, и я жил, ожидая из отдела флота пароходства вызова на службу, в однокомнатной квартире, доставшейся мне от умершей тети.

За время вынужденного отдыха я успел побыть в родительском доме, где тревожил сердца сельских красавиц, не в меру пьянствовал со школьными друзьями и знакомыми.

Теперь, финансово обескровленный и не нашедший своей единственной половинки, я с нетерпением ждал начала навигации, чтобы можно было поселиться на корабле, где тепло, светло и всегда накормлен корабельным коком.

– Алексей Иванович, поедешь старшим группы на теплоход. За четыре недели завершите необходимые работы, а там и остальные члены экипажа подъедут, чтобы совместно открыть навигацию, – сказал начальник отдела флота, выписывая мне командировочное удостоверение и передавая листок со списком команды, входящей в мою группу.

Отряд, следующий на теплоход, был подобран по неженатому признаку – все молодые и холостые моряки до тридцати лет. Остальных членов экипажа оставили еще на месяц наслаждаться семейной жизнью.

Попасть на судостроительный завод, куда отбуксировал теплоход подменный экипаж, оказалось делом непростым, так как железнодорожного пути туда не было, а река Свирь была закована льдом.

Проклиная случай, забросивший наш теплоход за четыреста километров от Ленинграда, где было полно таких же судоремонтных заводов, узнал, что нужно ехать ночным поездом до Подпорожья и оттуда еще километров сто пятьдесят лететь «кукурузником».

Командой в шесть человек добрались до Подпорожья и там разыскали на окраине города местный аэродром, который оказался простым полем с небольшим кирпичным домиком для начальника, диспетчера и кассира в одном форменном лице помятого вида.

До отправки самолета АН-2 было два часа, поэтому мы, купив билеты до Вознесенья, расположились на летном поле.

К назначенному сроку кроме меня, двух механиков, электромеханика, начальника радиостанции и боцмана собралось еще пять человек местных жителей, одна из которых держала на привязи козу с огромными рогами.

Мы, избалованные полетами на самолетах с реактивными двигателями, подозрительно смотрели на двукрылую машину, приткнувшуюся почти вплотную к зданию аэропорта, имеющего совместную площадь не больше моей общежитской комнаты. Удивленно смотрели мы и на козу, которая прибыла со старенькой женщиной автобусом.

– Тоже летит, что ли? – спросил меня высокий красавец, Виктор Петрович – наш второй механик, кивая морской фуражкой, форсисто сидящей на породистой голове, в сторону животного.

– Нет, провожать пришла! – усмехнулся Евгений Семенович, начальник радиостанции.

Мы не особенно верили, что козу, которую хозяйка называла Зоей, пустят в самолет.

Когда пришло время вылета, то всех, включая Зою, впустили в самолет, где пассажиры расселись на двух скамейках, укрепленных вдоль бортов, а коза осталась стоять возле хозяйки.

Самолет разбежался, взлетел и, набрав высоту, полетел, четко придерживаясь рельефа местности. Нас кидало вниз, вверх, влево, вправо и вскоре, забыв страх, мы сосредоточили свое внимание лишь на том, чтобы удержать на месте содержимое наших желудков.

Рядом со мной сидела пожилая деревенская женщина, которая, казалось, не чувствовала «болтанки» летательного аппарата и держала привязь козы, которая усеяла все в радиусе метра от себя черными шариками.

Когда приземлились на промежуточном аэродроме, где вышли двое попутчиков и Зоя со своей хозяйкой, то боцман Федя и электромеханик Слава (оба невысокие ростом и плотные фигурой молодые мужчины) спросили у летчика, где можно слить воду, закипающую в их «радиаторах».

– Под колесо идите, – ответил равнодушно тот.

Когда повеселевшие моряки вернулись из-под колеса самолета, то машина начала разгон для взлета. Но что-то у летчика не ладилось, он разгонял «кукурузник» и останавливал, разворачивал машину и опять пытался взлететь.

– Может, вы на колесо сходили? – в шутку спросил я Федора, но все местные пассажиры восприняли это всерьез и зло уставились на нашего боцмана. Однако, углядев в его кряжистой и угловатой фигуре выходца из деревни, промолчали, а самолет все же оторвался от земли.

Вознесенье встретило наш отряд равнодушно. По небу бродили многочисленные стаи облаков, редко пропускавшие к земле солнечные лучи, поэтому здесь пахло больше на конец зимы, чем на разгар весны.

Решили сначала устроиться на постой в местной гостинице, чтобы избавиться от вещей, а затем отправиться на судоремонтный завод, чтобы отметить командировочные удостоверения.

Но единственный в маленьком городе отель оказался на ремонте, а на мой вопрос, где можно остановиться, какой-то работяга, растягивая в усмешке губы – видно, не любил служащих – ответил:

– Нигде! Ищите молодух сабе, может, кто пустит под юбку таких красивых.

Пришлось тащиться с вещами на завод, где нас дружелюбно встретил заместитель директора по быту:

– Ждем вас! Получили извещение от вашего начальства. У нас гостиница на ремонте, поэтому жить будете в общежитии, что рядом с заводом. Там вам будет не хуже, а, думаю, даже лучше, чем в гостинице. Комендант в курсе и приготовил комнату, идите туда и отдохните с дороги, а завтра можете приступить к делам.

На губах зама мелькала легкая ироническая улыбка, но я не обратил на нее никакого внимания – мало ли от чего человеку весело.

По дороге к месту нашего временного жительства заслали четвертого механика, простого и добродушного Николая, как самого молодого, за парой бутылок водки, чтобы вспрыснуть новоселье.

На пороге общежития нас встретил комендант, оповещенный по телефону с завода, что мы находимся на пути туда.

Я вначале даже не сразу «врубился», что эта высокая и стройная, красивая и молодая женщина и есть комендант общежития.

Мои коллеги при виде черноволосой и темноглазой красавицы подтянули животы, отпущенные за время отпуска, выправили походки, сгорбленные утомительной дорогой, и буквально раздевали глазами сформировавшееся и округлое тело женщины.

Я взмок от желания иметь в послужном списке милую девушку, и, оглядев внимательно свою группу, к своему удовлетворению понял, что по росту и стати лица конкуренцию мне составит лишь второй механик, а остальные должны будут облизываться на расстоянии.

– Да! Я знаю о вас, пройдемте со мной. Я покажу вам комнату, – ответила с улыбкой Лариса Дмитриевна на наше приветствие.

Комната была большая с двумя высокими окнами. Там уже поставили для нас шесть кроватей, тумбочки, стол, стулья – все, как обычно, для общежитского проживания, даже висели на окнах занавески с веселыми цветочками на них.

На мое осторожное приглашение немножко отметить наше знакомство Лариса отказалась, посмотрев внимательно мне в глаза.

– Если что понадобится, то заходите. Мой кабинет у входа, там табличка висит, – напоследок, окинув нас изучающим взглядом, сказала она и вышла из комнаты.

Мы выложили на стол все свои съестные припасы, выставили на середину своей поляны две бутылки водки и литровую бутылку Славянского кваса. Чертовски сообразителен был четвертый механик - прихватил сладкий напиток запивать горький. Тут мы сообразили, что у нас на всех один стакан – тот, который входил в комплект графина с водой.

Не успел я и рта раскрыть, чтобы спросить, кто пойдет на поиски, как Виктор вскочил со стула и, оправляя форменный китель с золотыми нашивками механика, рванул из комнаты, успев лишь буркнуть:

– Сейчас принесу, вы открывайте бутылку!

Вернулся Виктор Петрович не сразу, а минут через десять, принес пять стаканов и загадочную улыбку на своих губах. Сердце мое заныло от ревности, я был готов убить своего механика.

Выпив за новоселье, здоровье и просто так, мое настроение заметно улучшилось, как, впрочем, и у всех моих товарищей по службе.

Покуривая, мы вели бесконечные разговоры о жизни и, как водится у холостяков, о девушках.

Нам стало тепло, спокойно и весело.

– Сюда бы взвод красавиц сейчас, вот бы оттянулись, – мечтательно и певуче произнес Николай, потягиваясь до хруста телом.

– Взвода многовато будет на всех, а пяток – в самый раз. Только где их взять в чужом городе? – ответил Евгений, прищурив серые глаза.

– Интересно, кто в других комнатах живет? У них бы спросить, где здесь девушек можно заклеить, – не уклонился от пикантной темы Слава, причмокнув полными губами.

– Придут с работы, познакомимся и спросим, – предложил Николай.

– Да ладно вам душу травить! Давайте выпьем лучше! – остановил я всех, подвигая бутылку боцману, который сегодня взялся разливать водку.

Выпили, закусили и начали дальше травить морские байки.

Часов в пять вечера, когда мы еще сидели за столом, входная дверь общежития начала хлопать, и длинный коридор общежития наполнили многочисленные голоса. Мы замерли на своих местах и переглянулись между собой, потому что все голоса были девичьими.

– Ой, девочки, я сегодня такого парня видела! Отдалась бы ему без раздумий! – в соседней комнате звенел колокольчиком нежный голос девушки.

– И где же ты его видела? – не менее приятный голос спросил ее.

– К нашему директору приходил, просил, чтобы кока к нему прислали на теплоход. Такая душечка!

Мы замерли от удивления, переглядываясь между собой.

– Вот и девушки для нас прибыли, – зашептал Виктор.

– Неужели они живут здесь? – подал голос боцман, а Слава подошел ближе к двери, чтобы лучше слышать голоса в коридоре, откуда слышалось:

– Девочки, горячая вода есть!?

– Есть, я проверяла!

– Вот и хорошо, я первой бегу в душ!

– Меня возьми с собой спинку потереть, – вполголоса «страдал» Виктор.

Мы просидели с полчаса в комнате, вслушиваясь в девичьи голоса и не зная, как себя вести в этом цветнике.

– Надо кому-нибудь на разведку отправляться. На месте разузнать что почем, – предложил я.

Посовещавшись, отправили двоих человек – молодого белобрысого Николая для непринужденного разговора и тридцатилетнего Евгения для солидности.

Открыв дверь, мы вытолкали своих товарищей в опасный для холостых мужчин рейд.

Минут пять ритм жизни общежития не менялся, голоса продолжали еще звучать, но постепенно становились все тише и слабее, пока не затихли совсем.

Мы сидели за столом, прислушиваясь к мертвой тишине, наступившей в общежитии.

– Пошли ко дну ребята! Честь им и слава! – рассмеялся электромеханик.

– Нет, их девочки на абордаж взяли. Хорошо им, мне надо было идти на такое дело, – завидовал Виктор.

– Успеешь в плену побывать, наслаждайся свободой пока, – успокоил я его, с нетерпением ожидая из похода товарищей.

Вернулись разведчики довольные и веселые, принесли с собой чайники с кипятком и заваркой, и батон белого хлеба.

На мой вопрос о хозяевах всего, принесенного ими, охотно ответил Николай:

– Галочка дала, сказала, когда попьем чая, отнести на кухню, поставить на ее столик.

Я почувствовал по голосу Николая, что Галчонок отныне будет влиять на его судьбу, похоже, что один из нас нашел здесь подругу.

– Да, я не о том, кто живет в общежитии? – занервничал я.

– Тут живут девушки, которые учатся на поваров флота. Моя Галина на последнем курсе учится, скоро у нее выпуск, пойдет работать. Вот бы к нам ее послали!

– Пришлют и что? Наш капитан не старый мужчина, всегда для себя кока подбирает, – высказал свое предположение Виктор, который давно знал нашего командира. Мы с ним согласились, так как всем была известна проблема поваров на судах заграничного плавания. Все коки женского пола списывались с судов по состоянию здоровья, то есть беременными, и всегда помогали им в том кто-нибудь из командного состава экипажа. Для рядового матроса или моториста такое любовное приключение заканчивалось «аморалкой» со всеми вытекающими отсюда последствиями – замполиты судов зорко за этим смотрели.

Спали мы этой ночью неспокойно, сказывался инстинкт самцов, требовавший выйти на охоту.

На следующее утро мы, полусонные и апатичные, вышли из комнаты, чтобы собраться на работу. То тут, то там нам встречались молодые девушки, которые застенчиво запахивали одной рукой ворот халата, прикрывая белые груди, магнитом притягивающие наши нескромные взоры, а другой придерживали полы понизу, чтобы перед нами не мелькали их соблазнительные ножки выше колен.

С нас моментально слетел сон, мы переглядывались, если на пути попадалась особенно привлекательная барышня. Девичий муравейник был заполнен невестами любого размера и цвета – нам явно повезло.

Корабль же нас встретил холодом и нежилым духом. Замерзая в помещениях, мы приступили к подготовке судна к плаванию.

Два следующих дня проживания среди девушек ушли на знакомства. Мы находились после работы безвылазно на кухне общежития, где девушки поставили свободный стол, за которым нас угощали: чаем с вареньем, печеньем и прочими сладостями.

Отныне все девушки нас любили и холили, как экзотические предметы среди общежитских оштукатуренных стен.

По вечерам в широких коридорах, на большой кухне и курилке всегда слышался смех. Там наши бойцы развлекали девушек, как могли.

Я сам почти охрип, травил морские байки и анекдоты девушкам, которые звонко смеялись и хлопали в ладошки.

Для наших новых знакомых наступили нелегкие времена. Чтобы понравиться нам, они вынуждены были и по вечерам находиться в боевой готовности – накрашенными и приодетыми. Мне нравились все подряд девушки, но любил я только Ларису, которая тоже часто участвовала в вечерних чайных посиделках. Молодая женщина не отвечала взаимностью на мои и Виктора ухаживания, а наши попытки утащить ее в одну из комнат вызывали у нее лишь усмешки.

К первому выходному дню нашему начальнику радиостанции пришла в голову идея организовать в красном уголке общежития молодежные танцы. Мы взялись обеспечить мероприятие музыкальной приставкой с корабля.

Девушки поддержали Евгения Семеновича, а Лариса Дмитриевна не только дала «добро» на танцы в красном уголке, но обещала вывесить на стенде завода афишу, приглашающую на вечер молодежь, работающую на судоремонтном заводе.

Мой ограниченный контингент забил тревогу, сообщив, что денежных знаков, если собрать подчистую из всех кошельков, будет недостаточно. Падать лицом в грязь не подобало морякам загранплавания, поэтому я отправился в местный банк (имел полномочия от пароходства) и взял там денег для каждого - из расчета трехмесячной зарплаты.

К шести часам субботнего вечера красный уголок был освобожден от мебели, которую вынесли из помещения и установили вдоль стен коридора. Весело играла музыка, стала собираться молодежь. Многие девушки приходили со своими кавалерами и сразу же закружились в танце, но большинство не имели парней, поэтому собирались у стен небольшими кучками, ожидая ухажеров. Вскоре сюда стали подтягиваться и заводские парни.

Весна в Вознесенье взяла в руки свои права, на улице было тепло, на деревьях распускались первые листочки, поэтому мужчины и девушки часто выбегали на улицу: одни – покурить, другие – охладиться.

Мы выпили в своей комнате по стаканчику водки, закусили и пришли на танцы в преотличном настроение.

Там все было в движенье, молодежь, подыскав себе пары, самозабвенно танцевала, у стен стояли девушки и парни, которые еще не решились выходить на танцевальную площадку, громко разговаривали, стараясь перекричать музыку.

Было светло, шумно и весело.

Ринулись в атаку на красавиц и мы. Кроме Николая, конечно, который уже имел подругу и не отходил от своей черноглазой и очень быстрой на ноги Галочки.

Слегка полноватый и очень представительный Евгений без труда закадрил красивую шатенку. Они уже не расставались сегодня больше, вместе танцевали, выходили на улицу прогуляться.

Я пригласил на танец Ларису Дмитриевну, которая неохотно согласилась. Во время танца она держала дистанцию между нашими телами, в меру улыбалась и была холодна к моим ухаживаниям.

Также она вела себя и с Виктором, который вскоре решил отказаться от Ларисы. «Лучше синица в руках, чем журавль в небе», – решил он и увлекся молодой и высокой девушкой, у которой ноги, казалось, росли от ушей.

К своему удовольствию, после предательства второго механика я остался с Ларисой Дмитриевной один на один, упорно добиваясь ее благосклонности ко мне.

Как бы то ни было, а вскоре я во время танца прижимался теснее к ней и, чувствуя неровности ее теплого тела, с нетерпение ждал окончания вечера.

Боцман Федя сегодня был в шикарном сером костюме, приобретенном им на валюту в Гамбурге, в желтых добротных ботинках из Копенгагена и белой рубашке из Франции.

Его широкое лицо светилось от гордости, что он достиг к тридцати годам должности боцмана, работал на заграничных линиях и мог себе позволить хорошо одеваться.

Он выбрал себе пухлую и невысокую девушку с симпатичным конопатым лицом, губастым ртом и очень развитым бюстом.

Они уже побывали в нашей комнате, поэтому их лица краснели от напитка и счастья, что нашли друг друга.

Не успел я подумать о Славе, как он появился собственной персоной на танцевальной площадке, ведя за руку очень худощавую и плоскую девушку. Присмотревшись к ней внимательней, я увидел, что она симпатична на лицо и очень сексуальна.

Все течет и все меняется, к полуночи закончились танцы, молодежь расползлась кто куда. Я остался в красном уголке наедине с Ларисой, которая готовилась закрыть на ключ помещение.

Подойдя к молодой женщине, я обнял ее и, притянув к себе, зашептал:

– Лариса, ты мне очень нравишься.

Она доверчиво и нежно подалась своим телом ко мне, спросила:

– Проводишь меня до дому?

– Да! – я поцеловал ее в мягкие, ждущие ласки губы и задохнулся от счастья, понимая, что нравлюсь этой красивой женщине. В моем послужном списке было уже немало женщин и девушек, но так хорошо, как сейчас с Ларисой, с ними не было.

Закрыв на ключ красный уголок, комендант общежития повернулась ко мне и серьезно спросила:

– Не передумал, Алеша?

– Нет!

– Тогда, идем! – мне показалось, что с последней фразой Лариса, отбросив последние сомнения, на что-то решилась.

Я сбегал в комнату, где спугнул Федю, целующего подружку, прихватил бутылку наливки и, сказав боцману, что исчезаю с горизонта, вышел.

Лариса Дмитриевна повела меня до своего дома какими-то закоулками по едва видимой тропке. Идти рядом с женщиной не было возможности, поэтому я шел позади нее, стараясь не ступать в весеннюю грязь.

Теплый апрельский воздух кружил голову, присутствие рядом молодого женского тела пьянило, я был готов «потерять голову» от любви.

Пройдя мимо школы, Лариса свернула налево и резко остановилась возле школьной поленницы, а я, не успев вовремя затормозить, уткнулся в ее спину.

Под навесом для дров, ухватившись за столб и согнувшись вполовину своего роста, стояла девушка. Широко расставив ноги, она ритмично подергивалась телом от размашистых прикосновений своего партнера.

В мужчине я признал Виктора, а, судя по длинным ногам, задом к нему стояла его новая знакомая. Они подошли к такой точке чувств, что уже были не в состоянии ничего видеть вокруг.

Лариса Дмитриевна стала спиной выталкивать меня назад, причем, должен заметить, делала она это опрометчиво, так как могла наткнуться на мой ствол, возбужденный от картины чужого секса.

Я быстро повернулся на сто восемьдесят градусов и, силой своей воли успокоив разбушевавшуюся плоть, усмехнулся про себя, вспомнив, стишок из самопального журнальчика. Его я купил у юркого человечка, продававшего литературу для чтения всем желающим в вагоне поезда, в котором я отправлялся в эту командировку.

Когда наш состав, проехав пригород, мерно застучал на стыках, я вспомнил о журнале и, развернув его, прочитал первый стишок:

«Встань передо мной буквой зю, я в тебя любовь вонзю». Остальные произведения были не лучше, но этот запомнился, потому что я не мог представить букву зю, которую сейчас увидел наяву.

– Ладно, идем по улице, как люди, а то по задворкам опять попадем в неловкое положение, – сказала Лариса, и мы зашагали рядом по широкой улице.

Дом, в котором жила Лариса Дмитриевна, оказался одноэтажным деревянным строением с двумя отдельными входами с противоположенных сторон.

В одном жила моя спутница, а в другом - ее родители и брат, все это рассказала она, когда мы сидели за столом небольшой уютной комнаты, тянули глоточками наливку, прихваченную мною и, которая оказалась на удивление вкусной и пахучей. Ее кофейный запах перемешивался с запахом красивой женщины и возбуждал меня так, что я еле сдерживался, чтобы не схватить Ларису в объятия.

Лариса Дмитриевна поняла это, поэтому заспешила и, постелив постель на диване, стоявшем в этой же комнате, сказала:

– Ложись, Алеша! Я сейчас приду.

Она вышла из комнаты, а я быстро разделся и нырнул под ватное одеяло, хрустящее прохладным накрахмаленным пододеяльником.

Пришла Лариса минут через пятнадцать и скинула с себя халат, мелькнув голым точеным телом при свете уличного фонаря, нескромно заглядывающего в окно комнаты, легла ко мне под одеяло.

Я схватил женщину в свои объятия, она прижалась ко мне, и нас охватила немыслимая страсть. Мы катались по постели, замирали, целовались и не могли насытиться близостью, не могли наговориться.

Когда обессиленные и удовлетворенные, мы лежали и отдыхали, Лариса начала рассказывать мне о своей жизни.

Меня не интересовало ее прошлое, я полюбил эту женщину всем сердцем, но оказалось, что на моем пути стоял муж, который работал геологом и сейчас находился в командировке где-то на Дальнем Востоке.

Этот факт меня озадачил, потому что я не любил измены мужьям замужними женщинами, поэтому я спросил Ларису Дмитриевну:

– Не любишь его?

– Думала, что люблю его, а оказалось, что тебя ждала, – ответила она, прижимаясь ко мне горячим телом.

– Разведешься с ним?

– Нет, Алешенька, не разведусь. Я побуду с тобой, пока ты не уйдешь в плавание, порадуюсь нашему счастью, а потом мы расстанемся навсегда. Я всегда буду тебя помнить, ты мне свою фотографию подари, пожалуйста.

Я решил пока не настаивать, чтобы Лариса покинула мужа, время нас рассудит. К утру, в перерывах между сексом, я все узнал о любимой женщине.

Кроме мужа она имела пятилетнюю дочь Таню, которая сейчас спала на другой половине дома у бабушки с дедушкой.

Лариса Дмитриевна была старше меня на три года, но это меня абсолютно не смущало. Женщина была прекрасна и очень привлекательна, как душой, так и телом. Я понял, что мне не встретить будет еще раз в жизни подобной женщины, с которой легко и приятно, поэтому был готов на все, чтобы удержать Ларису с собой.

Но я чувствовал, что моя женщина думает иначе, и, несмотря на любовь ко мне, она решила остаться со своим мужем.

Я абсолютно не понимал, что мешает ей бросить мужа, выйти за меня замуж. Я был не против ее дочери и готов был ее принять как родную.

– Ты пойми… – начал я разговор в очередной раз, но Лариса закрыла мне рот своей мягкой ладошкой, прижалась ко мне своим волнующим телом, и мы вновь улетели в рай. У женщины всегда найдется хороший способ усмирить мужчину, отвлечь его от темы, неприятной для нее.

Следующие три недели я продолжал встречаться с Ларисой после работы, каждую ночь ночевал у нее, а наша страсть не утихала. Женщина познакомила меня с дочерью, которая через некоторое время привыкла ко мне.

Я почти потерял из вида своих коллег, виделся с ними лишь на работе. Виктор как-то сказал, что они коротают вечернее время со своими подругами в местном кафе, где на удивление уютно и хорошо.

Я пригласил туда Ларису Дмитриевну – наши отношения было невозможно уже скрыть от жителей. Она согласилась придти в кафе с дочерью.

Я сидел за столиком, заказав горячительный коктейль и мороженое, ждал Ларису. Зал постепенно заполнялся народом, среди которых были и мои товарищи, играла музыка, и здесь было действительно уютно.

Когда пришла моя женщина с дочерью, зал был полон. Таня, увидев меня, радостно побежала к моему столу, непринужденно крича во весь голос:

– Мама, мама, смотри! Дядя Леша, который у нас ночует, тоже здесь!

Шум в зале на несколько секунд стих, люди оглянулись на нас.

Я понял всю ответственность своего флирта с замужней женщиной. Лариса Дмитриевна, казалось, не обращает ни на что внимания – будто бросилась головой в темный омут любви.

Когда во главе капитана на судно прибыла остальная часть экипажа, то теплоход нами был приготовлен к плаванию: все системы работали, подавалась горячая вода и отопление. Мы подчинились приказу своего командира и перебрались жить в судовые помещения, но продолжали по вечерам встречаться со своими подругами. Я же договорился с капитаном, что ночевать буду на берегу.

– Время зря не терял? – спросил насмешливо он.

– Не терял, – не стал отказываться я.

Еще через четыре недели настал день нашего выхода из порта в первое после ремонта плавание.

С Ларисой было все обговорено, мы навсегда простились вчера у нее дома. Она сказала, что не придет меня провожать, чтобы лишний раз не тревожить наши сердца. Мужу она все расскажет, он ее простит – она уверена в этом, и они будут жить дальше, как и было до моего приезда. Мою фотографию она спрятала у себя, обещав не забывать меня.

Как мне было ни больно, как я ни упрашивал свою любимую женщину связать свою жизнь со мной, все было напрасно, и я, наконец, акцептировал ее решение расстаться со мной.

Провожать корабль в плавание пришли пять девушек. Красавица Виктора и Федина подружка махали с берега нам рукой, тоненькая девочка Славы и шатенка Евгения Семеновича платочками, а Галчонок нашего Николая просто стояла на причале и плакала.

Подруге нашего четвертого механика не пришлось поработать коком на флоте, она уже была беременна от своего возлюбленного Коли и теперь отправлялась в далекий Архангельск к его родителям, чтобы там рожать и дожидаться из плавания своего милого друга.

Мои глаза невольно наполнились влагой, когда судно проходило мимо берега, где жила моя Лариса. Я взял бинокль и навел его на дом, где провел два счастливых месяца, и увидел у березы возле забора свою любовь, которая смотрела в нашу сторону и махала рукой. Капитан, усмотрев мои слезы и девушку на берегу, потянул трос сигнального сифона, и округу накрыл долгий прощальный гудок теплохода.

мне.

 

Говорят, что время – хороший лекарь, но мне оно не помогло, и я по-прежнему не мог забыть Ларису Дмитриевну, хотя пошел уже пятый месяц после нашего расставания. Мне не хватало ее умного взгляда, терпеливой улыбки и мягких нежных рук.

Я по-прежнему исполнял свои обязанности второго штурмана: нес четырехчасовые вахты утром и вечером, в портах принимал и сдавал грузы, смотрел в свободное время фильмы в кают-компании, ходил на стоянках в город, но всегда в моих мыслях рядом находилась Лариса. Я рассказывал ей разные морские истории, показывал, как устроен корабль. Мы совместно несли вахты и вместе любовались гладью моря в тихую погоду. Когда наблюдали за заходом солнца, то я учил свою женщину по цвету светила определять погоду на завтра.

В шторм мы крепко держались за леер верхней палубы надстройки теплохода и с восторгом глядели на огромные волны, не спеша перебегающие через грузовую палубу судна. Не могли оторвать взгляд от фонтанов брызг, взлетающих выше мачт корабля и долетающих до нас. Лариса Дмитриевна вздрагивала от их холодного душа, а я смеялся и старался прикрывать своим телом ее от соленой воды, летящей под напором ураганного ветра.

- Что-то ты плохо выглядишь: исхудал, молчишь все. Часом не заболел? - часто спрашивали меня коллеги. Я пожимал плечами и отходил в сторону, чтобы не продолжать мучительный для меня разговор о самочувствии. В своем нынешнем состоянии виноват я сам. Не нужно было тогда сдаваться и уезжать от любимого человека.

- Женщины до добра не доведут, - догадался о моей сердечной болезни Виктор Петрович. - Ты здесь сохнешь, а она тебя давно забыла. Поверь моему опыту, забудь ее.

Но я не соглашался со вторым механиком и много бы отдал сейчас за то, чтобы вернуться назад в те времена, когда мы были вместе, чтобы уговорить Ларису Дмитриевну поехать со мною.

Для себя я недавно решил, что с приходом в родной порт спишусь с теплохода и уйду работать на берег. Как-то в спорах со мной о нашем будущем Лариса горько проронила:

- Я бы не хотела жить всегда в ожидании твоего возвращения из плавания, как сейчас живу без мужа месяцами.

"Перевезу к себе свою женщину, и будем вместе жить, радуясь каждому дню", - подумал я. Видимо, у меня с этим решением изменилось настроение, и я повеселел, стал таким же, как и раньше: быстрым в движениях и решительным человеком.

- Вернулся к жизни, - улыбнулся моему преображению капитан. - Изгнал тоску?

- Так точно! Одолел кручину!

Я очень обрадовался, когда капитан на шестом месяце плавания сообщил экипажу:

- Идем домой! По пути, в Амстердаме, возьмем листовую сталь в рулонах на Вентспилс. Там выгрузимся, сдадим теплоход подменному экипажу и в отпуска.

Ура! - прокричали моряки, утомленные длительным плаванием по морям.

Отныне для меня все было в последний раз, как была последней та командировка, где я познакомился с Ларисой. Поэтому на обратном пути я особенно внимательно присматривался к бурным водам Ла-Манша, прощаясь с проливом, разделяющим Англию и Францию. Смотрел на серые воды Северного моря, запоминая его суровый свинцовый облик. Было немножко грустно расставаться с привычным морским ландшафтом, чтобы вступать в предстоящую незнакомую жизнь на берегу, о которой я имел смутное представление. Ведь сразу после школы мне посчастливилось поступить в мореходное училище, где провел в учебе пять лет. Затем четыре года службы на теплоходе, где была своя специфика работы, отличающаяся от труда на заводе или фабрике.

Я с удовольствием руководил последней для меня погрузкой теплохода в столице Нидерландов, порту Амстердам, куда мы буквально заскочили на гребне высоченной волны разбушевавшегося не на шутку моря. Оно, по-видимому, не хотело меня отпускать на волю, поэтому сильно разволновалось.

Перед тем, как теплоход вышел из порта погрузки в последний для меня рейс, я пробежался напоследок по улицам старинного города, который множеством рукавов и каналов, образованных рекой Амстел, протекающей через город, напоминал мне родной Ленинград.

Когда теплоход прошел Кильским каналом на балтийские просторы, то сразу же наткнулся на крутые штормовые волны. Началась неимоверная болтанка, и корабль ложился в качке на борт, достигая тридцати градусов крена.

Чтобы избежать крушения, капитан приказал штурманам проложить курс теплохода галсами, чтобы избежать бортовой качки. Теперь огромные волны корабль разрезал носом или "скулой", что значительно уменьшило болтанку, но снизило и скорость.

Очередную вечернюю вахту я отстоял, широко расставив ноги и ухватившись за корпус локатора. Меня никогда не тошнило во время шторма, но самочувствие все равно было отвратительным, поэтому, едва дождавшись конца вахты, я быстро передал управление судном третьему штурману и поспешил в каюту, чтобы рухнуть "пыльным мешком" в постель.

От качки меня елозило по кровати так, что я ежеминутно просыпался, поэтому только к середине ночи окончательно забылся усталым сном.

Проснулся я от какого-то шума: на палубе слышалась беготня и разговоры. Взглянув на часы, понял, что пора вставать и готовиться к утренней вахте.

Когда я поднялся на мостик, то там, помимо вахтенного старшего штурмана, находились капитан и старший механик. Шторм пошел на убыль, но теплоход валяло на волне еще так сильно, все с трудом передвигались на ногах.

Я рассматривал первый просвет солнца на свинцовом от облаков небе, когда услышал озабоченный голос капитана:

- Кто по условиям договора погрузки отвечает за крепление груза?

- Отправитель груза нанял свою такелажную фирму, которая за их счет закрепила рулоны. Она и несет ответственность за сохранность груза при транспортировке морем. А что случилось? - не понимал я.

- Слазай в трюма и взгляни сам! - приказал капитан.

Я, прихватив с собой боцмана, поспешил к трюмам. Волны уже не перекатывались через палубу, но качало так сильно, что приходилось до люка первого грузового отсека добираться перебежками, выбирая моменты, когда судно кренилось в противоположную от нас сторону.

Мы быстро отдраили крышку люка и открыли ее. Придерживаясь рукой за горловину, я посветил внутрь трюма фонарем и увидел внизу, как рулоны в такт качки имеют небольшую свободу движения. Прикасаясь к соседним рядам, они вальцевали друг у друга края так сильно, что срывали защитный слой металлической упаковки и мяли листовую сталь с торца рулона по всей ее толщине. Железо закупалось для автомобилей "Жигули", и из него штамповался кузов машины, поэтому я ужаснулся, представив, какими убытками обернутся для перевозчика такие повреждения.

"Почему не помогло крепление груза?" - подумал я. Чтобы списать убытки на форс-мажорные обстоятельства или предъявить претензию такелажной фирме, я решил спуститься в трюм и определить причину порчи груза.

- Оставайся наверху! - сказал я боцману, - мне нужно взглянуть на месте, что там произошло.

- Ты бы не лез туда сейчас. Неровен час, сорвешься с трапа, вон как болтает судно. Выжди до завтра, пока волна уляжется, - пытался меня остановить боцман. Но мои ноги уже в люке нащупывали скобы, приваренные сваркой к переборке трюма.

- Сегодня нужно телеграфировать в пароходства об аварии с грузом, поэтому нужно точно описать, что случилось. Ты свети фонарем мне сверху!

Вцепившись руками за скобы трапа, я выбирал моменты, когда теплоход в размахе качки подходил к вертикали, чтобы на метр-полтора опуститься ниже. Мои руки и ноги ныли от напряжения, когда я по вертикали преодолел пять метров до палубы трюма. Между грузом и переборкой был метр свободной площади, и я по ней добрался до борта. Деревянные бруски, раньше расклинившие груз, теперь лежали бесполезно на стланях. Выждав, когда судно накренится в мою сторону, я посветил в середину первого рулона и увидел, как он под давлением всего ряда сжался, образовав эллипс. Мне стало ясно, почему выпал крепеж, и стал подниматься наверх.

До горловины люка оставалось полметра, и я видел уже боцмана, который тянул руки, чтобы помочь мне выбраться наружу. В это время судно положило так сильно на борт (моряки называют такую волну девятым валом), что я сорвался с трапа и полетел вниз.

Не успев ни о чем подумать, сильно приложился боком к металлической палубе трюма. При этом я головой ударился о скобу трапа, в глазах промелькнули светлячки, и сознание померкло.

Видимо, в жизни много нужно испытать, чтобы по достоинству ее ценить. Поэтому, думаю, когда я пришел в сознание, то не стал сразу открывать глаза, а сначала в страхе прислушался к своему организму: жив ли?

Мое состояние на смерть было не похоже, и я открыл глаза. Никого рядом, темно вокруг, только сверху из узкого люка поступал сумрачный свет. Правый бок онемел, появилась первая боль в бедре, которая лавиной стала разрастаться в моем сознании. Я закусил губу и поморщился, сообразив: "Сломал себе что-то".

Вскоре сверху послышались гулкие шаги бегущих людей - боцман поднял тревогу. Их звук, усиленный акустикой трюма, больно отдавался в моих ушах, но я, молча, терпел, дожидаясь помощи от товарищей.

Кто-то из них сначала посветил в трюм фонарем, и его свет, попав мне в глаза, ослепил. Я прикрыл глаза и, рисуясь перед коллегами, громко закричал:

- Погасить свет! Приступить к эвакуации моряка, пострадавшего от падения в трюм.

Мне хотелось показаться в глазах сослуживцев героем, который, не смотря на острую боль, не падал духом.

Но никто мне не ответил, а я, сообразив, что вместо зычного крика издал лишь сиплые звуки, приуныл, поняв, что серьезно "влип" в историю.

Я не буду описывать, как меня на манильских линях с великим трудом вытащили через горловину люка на верхнюю палубу и унесли в судовой лазарет. Не стану хвастать, как я героически терпел невыносимую боль в бедре и сдерживал мужские скупые слезы, невольно выкатывающиеся из моих запавших от страданий глаз.

Но я обязан сказать, как переживали за меня мои коллеги, которые ежечасно навещали меня, чтобы поддержать морально. Я навсегда останусь, благодарен своему капитану, который прислал мне самое дорогое, что было у него: двадцатилетнюю красивую буфетчицу. Она, сидя на краю моей постели, забавляла меня, поэтому беспрерывно мило щебетала обо всем на свете, приятно согревая при этом своей круглой попкой ту здоровую часть моего тела, которой посчастливилось к ней прикасаться.

"Ах, если бы я был здоров", - начал я горячо мечтать после почти шестимесячного воздержания, но сразу же выбросил из головы вздорные мысли, вспомнив свое состояние и Ларису Дмитриевну, которая, конечно, лучше всех буфетчиц и ждет моего возвращения из плавания.

Как бы то ни было, но через сутки я лежал в палате вентспилской городской больницы, где я был успешно прооперирован по поводу двойного закрытого перелома верхней берцовой кости.

Возвращаясь к разбитому в шторм грузу, хочу всех успокоить. Аварию мы списали на непреодолимую силу стихии, поэтому убытки понесла страховая компания владельца груза. Все необходимые документы были успешно подписаны у нотариуса города Вентспилса, которому в благодарность за труд капитан послал пятилитровую канистру отличного немецкого коньяка.

Мое лечение затягивалось, и я, проведя месяц в больнице латвийского города, был отправлен на дальнейшую реабилитацию в ленинградскую больницу имени Чудновского. Сердечно распрощавшись с медперсоналом, я, хромая и поддерживая себя одним костылем, отправился в родной мне город, ближе к своей любви.

Еще один месяц прошел, пока я не начал сносно передвигаться на ногах без помощи костыля. Все это время я посещал физиотерапевтический зал при больнице, где опытные медсестры втирали в опухающее бедро какие-то мази и заставляли делать двигательные упражнения поврежденной ногой.

Гимнастика давалась мне нелегко, и я часто стонал от боли. Девушки, проводившие сеанс терапии, часто смеялись и говорили:

- Терпи, моряк, капитаном будешь!

И я терпел, чтобы не казаться в их глазах слабым мужчиной. Но если бы знали эти милые создания, с каким ужасом ожидал я дальнейшей пытки массажем. Когда нежные руки молодых медичек втирают лечебную жидкость по бедру и всей окружности ляжки молодого человека в опасной близости от органа, неоднозначно реагирующего на противоположный пол.

Я краснел от смущения и делал такие усилия успокоить свою плоть, что мое лицо покрывалось испариной. Некоторые молодые женщины догадывались о моих проблемах и из озорства так близко подвигались ладонями к опасной зоне, что я закрывал глаза и рисовал их в своем подсознании уродливыми ведьмами, рвущими зубами мою плоть.

В начале ноября закончилось мое лечение, и я, оформив двухмесячный отпуск, причитающийся мне за работу, начал действовать. Сначала я подал заявление на увольнение из отдела флота, приурочив расчет на последний день отпуска, то есть на десятое января следующего года.

Потом я задумался о дальнейшей жизни, поэтому вдруг вспомнил, что мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Дом у меня был, дерево посадить - плевое дело, а вот чтобы вырастить сына, нужна женщина. Так уж устроен мир: без слабого пола не создать полноценной семьи.

Сердце мое страдало от любви к Ларисе, и я решил отправиться снова в Вознесенье и убедить ее связать свою жизнь со мной.

Для холостого мужчины, имеющего деньги, не представило большого труда предпринять путь, совершенный уже им ранней весной.

Местная гостиница была уже отремонтирована, и молодой моряк поселился один в номере, указав в регистрации цель приезда: посещение родственника. Наступил первый месяц зимы, морозы здесь стояли небольшие: не превышали десяти градусов.

На следующий день, хорошо отдохнув с дороги, я вышел к полудню из номера и отправился к Ларисе. Приветливо светило на небе яркое солнце, снег приятно поскрипывал под моими меховыми сапогами. Я очень волновался перед встречей со своей любимой женщиной, но абсолютно не задумывался, что я скажу ее мужу, если он дома. Как сложатся у Ларисы Дмитриевны отношения с ним, если она откажется со мной ехать. Мой собственный эгоизм и любовь к Ларисе были сильнее разума и расчета. Я напропалую продвигался к дому замужней женщины, уверенный в правоте своего поступка.

На моем жизненном пути попадалось много разных девушек: черненьких, беленьких, рыженьких, полненьких, стройных, умных, глупых, но ни одна не пришлась мне по сердцу, кроме Ларисы, к дому которой я подошел.

Я решительно нажал кнопку звонка и, услышав внутри дома знакомый гонг, с волнением и нетерпением стал ждать, когда мне откроет дверь хозяйка и с радостным криком бросится на шею. Но никто не вышел.

"Может, на работе?" - подумал я. "Нет, сегодня выходной день. Где она может быть?".

Я постоял еще пять минут перед дверью Ларисы и решил зайти с другой стороны дома к входу, где жили ее родственники. Мое настроение испортилось, и мне стало тревожно, потому что я отчетливо понял своим обостренным чувством влюбленного мужчины, что моей женщины здесь нет.

"Не может быть!" - протестовало мое сознание, но что-то внутри меня говорило, что это правда и Лариса сейчас находится далеко отсюда.

На мое счастье, на звонок в дверь родителей Ларисы Дмитриевны вышла молодая женщина и удивленно уставилась на меня:

- Вам кого?

- Мне Ларису Дмитриевну или ее маму.

- Они не живут больше здесь.

- Не живут? Они что, переехали? Когда?

- А вы кто им?

Я замялся, не зная, что должен ей сказать. Действительно, кто я ей? Бывший любовник, но не скажешь же это незнакомой женщине.

- Я хороший знакомый Ларисы Дмитриевны. Куда они переехали?

Женщина задумалась, что-то вспоминая, затем сказала:

- Месяц, как в Германию на жительство уехали. Они давно вызова ждали.

- В Германию?! - не мог я понять. - Как же так?

- Этнические немцы они, вот их и приняли там. А дом они нам оставили.

- Может, адрес тоже оставили?

- Да какой адрес? Они и сами не знали, куда их там определят.

"Оказывается, я мало знал свою Ларису, думал, что она русская, ведь она носила фамилию Петрова. Наверное, по мужу она Петрова, а по отцу Мюллер или еще как-нибудь. Могла бы рассказать мне!" - размышлял я по дороге домой и злился не на шутку на Ларису Дмитриевну.

"Но она тебе ничего не обещала, сказала, что расстаемся навсегда. О чем ты думал, направляясь без извещения к ней!?" - успокаивал и одновременно ругал себя.

Делать было нечего, я горевал, конечно, но истекал срок моего заявления на расчет с флота, и я бросился на поиски работы. Наступало бурное время перемен в обществе, как грибы росли кооперативы, появились совместные с зарубежными фирмами предприятия.

Мне удалось на хорошую зарплату устроиться мастером в русско-шведскую фирму "Седерваль". Там выпускали уплотнения на гребные валы судов, а я был знаком с устройством корабля и владел двумя языками: немецким и английским, поэтому я выиграл немалый конкурс на это место.

Я был холостой мужчина, и с удовольствием ездил с бригадой монтажников по командировкам на суда, разбросанные по всему свету, чтобы на месте устанавливать на валы наши изделия.

Попутно не пропускал мимо себя ни одной смазливой женщины, работал, как бешеный, своим детородным органом до исступления. Вслед мне слышались стоны, смех и слезы, уговоры и проклятия, но я неумолимо перекатывался через бугорки очередной жертвы и уходил навсегда.

Пока однажды не провалился в рай, где было хорошо не только моему натруженному мужскому достоинству, но и душе, и я, переведя дух, огляделся вокруг себя. Прошло три года, и Лариса давно переместилась размытой цветной акварелью на дальний край моей памяти. Рядом в моей постели лежала красивая женщина по имени Вика, с которой не хотелось расставаться, с которой было спокойно и уютно. Ее белокурые волосы разметались по моей подушке и приятно щекотали мне лицо. Моя рука вольно лежала на крутом бедре, а я не мог, насмотреться на светлую и шелковую кожу женщины.

"Что тебе еще надо?" - подумал я и прошептал своей подруге:

- Давай поженимся.

- Давай, - не стала отказываться она.

Все завертелось в приятных хлопотах, и вот я стою со своей прекрасной невестой в мраморном зале Дворца бракосочетания. Позади нас разноцветная толпа родственников и знакомых. Букеты, музыка, поздравления и вспышки фотокамер сделали этот последний холостяцкий день незабываемым и счастливым.

Ровно через неделю я забрал в ателье свадебный фотоальбом и, сидя в машине, с интересом раскрыл его.

Но что это? Мистика! На нашем с гостями групповом снимке позади всех стояла Лариса Дмитриевна и улыбалась мне.

Сколько я не пытался узнать от своих и Викиных родственников, что за женщина на дальнем плане фото и кто ее пригласил на мою свадьбу, ничего путного не добился. Моя родня кивала на Викиных гостей, а Викины родственники говорили, что эта женщина – мой гость.

Я был уверен, что Лариса пришла ко мне, но как она узнала о свадьбе, кто ее пригласил? И я кинулся вновь искать любовь последней своей командировки: расспрашивал друзей и родственников, показывал фото Ларисы. Но все – безрезультатно, и Лариса Дмитриевна, как мимолетнее видение, пронеслось мимо и затерялось в людском муравейнике, а я вернулся к Вике, которая не догадывалась о моих проблемах или делала вид, что не подозревает о моей тайной страсти. Думаю, она, как женщина, чувствовала, что я кого-то люблю больше ее, но не видела конкурентки рядом, поэтому в мой адрес не прозвучало упрека или обиды.

Через год родилась девочка, и еще через два – мальчик, и у меня не стало времени думать о Ларисе. Я работал, чтобы кормить семью, воспитывал детей, ездил с ними в отпуск. Бежали годы, я и Вика старели, а дети взрослели, и через тридцать лет мы оказались совершенно одни в большой четырехкомнатной квартире.

Мы, кроме того, перешагнули в двадцать первый век немного усталые, но не безразличные друг к другу. Тридцать лет совместной жизни нас настолько сблизили, что мы уже не представляли жизни врозь, заботились друг о друге и переживали, если одного из нас преследовала та или иная болезнь. Мы были хорошо обеспечены на старость, благодаря моей работе, которую я к этому времени покинул, выйдя на пенсию.

Много изменялось в стране: пришел капитализм и технический прогресс. Как-то враз по городам и селам зазвучали различные мелодии мобильных телефонов, и люди вместо писем теперь посылали короткие записочки по ним. Молодежь смотрела фильмы в Интернет и не ходили больше парочками в кинотеатры, и не целовались тайком годами в возбуждающей темноте, а спокойно приводили своих девушек к себе домой в постель для «пробного брака».

Чтобы не отставать от времени, я приобрел компьютер и все свободное время возился с ним, и через пару лет почувствовал себя, если не хакером, то продвинутым пользователем, это – точно.

Любовь к Ларисе Дмитриевне окончательно угасла, вернее, стихла, а разум уже не пылал с возрастом юношеской страстью, но очень хотел знать, как сложилась жизнь любимой когда-то женщины, чего она достигла.

Не представляя, как и где искать Ларису, я регистрировался на всех форумах Германии, на сайте «Одноклассники», но нигде не отыскал следов Ларисы. Мне было понятно, что не всякий человек, которому далеко за пятьдесят лет, сможет освоить такую сложную вещь, как компьютер, научиться ориентироваться в Интернет.

Однажды ранней весной, когда зима не спешила передавать свое царствование – давно заметил, все важные события у меня происходили ранней весной – и было в городе холодно и ветрено, я по электронной почте получил письма от передачи «Жди Меня».

Добровольный помощник по Санкт-Петербургу сообщал мне о розыске человека, который очень подходил мне своими данными.

Я, конечно, откликнулся и выяснил, что от имени Ларисы Дмитриевны, меня разыскивает моя дочь Ольга.

Воспоминания, вновь нахлынувшие на меня, так взволновали, что три дня подряд я был не в своей тарелке: задумчив, бледен и тих. Я не имел намерения вернуть Ларису к себе, потому что в этом не было уже ни смысла, ни желания. Время наше прошло, и мои чувства погасли, но очень хотел познакомиться с дочерью, с которой ни разу не виделся.

Как быть? Моя жена не знала о моей тайне! Я ни разу Вике не изменял, ничего не скрывал во время совместной жизни. Как воспримет она факт появление дочери? Время шло, и нужно было решать: ехать или не ехать на встречу в Германию.

Говорят, что прежде, чем отрезать, нужно семь раз отмерить. Выходило, что нужно сначала подготовить жену к известию, а потом уже сообщать ее. Но мне не хватило выдержки и я без подготовки, разом, все рассказал Вике и попросил отпустить меня к дочери с легким сердцем, заверил, что я вернусь назад.

И моя жена, с которой я прожил тридцать лет, воспитал двоих детей, закаменела душой. Она, конечно, дала согласие на мою поездку, но отныне домашнюю работу выполняла машинально и без улыбки, разговаривала со мной холодно и безразлично. Наша совместная жизнь треснула, и трещина росла с каждым днем.

Было обидно и тяжело видеть, что Вика не верит мне и думает, что я хочу вернуться к первой любви. Было невыносимо неуютно и тихо в нашей квартире, а всякие попытки разговорить жену ни к чему не приводили, кроме тихих слез и боли в глазах, которые меня медленно сводили с ума.

Не мог я отказаться от встречи с родной кровью, дочерью. Я уже не хотел, ради спокойствия в доме, встречаться с Ларисой, только мечтал увидеться с Олей. Но как это доказать жене, которая напрочь заткнула уши и закрыла глаза.

Промучившись еще неделю, я понял, что гордиев узел нужно немедленно развязать, иначе я не уберегу Вику и окончательно потеряю дочь. Я купил билет на самолет и объявил жене о дне вылета. Вика печально кивнула головой, соглашаясь, и начала собирать меня в дорогу.

В самолете я успокоился и рисовал себе картины встречи с Олей, пытался представить, на кого похожа тридцатилетняя женщина. Не смотря на обещания Вике не встречаться с Ларисой, я все же надеялся увидеться с ней. Мне было любопытно, как выглядит моя любовь сейчас, и, что скажет она о своем отказе, связать жизнь со мной.

После приземления и пограничного контроля в аэропорту Мюнхен, я стоял в зале ожидания багажа спиной к ленте, по которой поступят вещи пассажиров нашего рейса, и с интересом наблюдал за людьми за стеклянной стенкой зала.

Вдруг мое сердце замерло от необычайного волнения и тотчас понеслось в разнос: вдоль стенки медленно проходила Лариса. Я не мог рассмотреть ее лица, но легкая походка и привычка держать сомкнутые в замок руки на животе, знакомый до боли любимый силуэт заставили меня забыть все обещания жене не встречаться с Ларисой Дмитриевной. И я, забыв все на свете, вновь любил Ларису и с нетерпением ждал встречи.

Мое сердце продолжало колотиться от волнения, а руки тряслись от переживания, когда я прошел через распахнувшиеся двери в зал ожидания пассажиров. Сначала я увидел Олю, стройную и красивую молодую леди, совершенную копию Ларисы Дмитриевны. Мы обнялись, губы мои затряслись и из глаз полились невольные слезы. Я был так рад встрече с дочерью, что лишился речи, и лишь глупо улыбался и плакал, стесняясь своей слабости.

– Что вы так разволновались, успокойтесь, – уговаривала меня Оля, не решаясь назвать папой.

И здесь я увидел Юлю, двенадцатилетнюю высокую внучку, которая стояла поодаль. Она не была похожа на бабушку Ларису, дочь Олю, но статус дедушки, заложенный у каждого мужчины природой, сразу подсказал мне, что угловатый подросток – родной человек, и я направился к ней.

Внучка интуитивно признала мое родство и, обняв длиннющими руками, поцеловала в щеку.

Уже сидя в машине мужа Оли, который дожидался нас на парковке, я понял, что общение с дочерью будет не простым. У нас не было совместного прошлого, и разговаривать было не о чем. Ни я, ни Оля не знали ничего друг о друге, мучились, не находя темы разговора, а ехать до дома дочери нужно два часа.

После очередной мучительной паузы в разговоре, я решил взять инициативу в свои руки, и стал задавать вопросы сам. Юлю расспрашивал о школе, Олю о работе и мы говорили, разговаривали всю дорогу, создавая шаткую в начале знакомства перемычку родства.

В отдельном доме дочери и ее мужа меня поселили в квартире на втором этаже, где хозяйничала внучка.

После ужина позвонила Лариса, мы взволнованно и сумбурно поговорили ни о чем и договорились, что Оля завтра заберет Ларису Дмитриевну и привезет на час к себе. Удивительно было слышать вновь голос любимой женщины, который нисколько не изменился за несколько десятков лет, звучал чисто и мелодично, вызывая у меня дрожь в теле и желание обнять Ларису.

Вечером мне удалось выяснить, что она живет в соседнем от Оли городе со своим прежним мужем, который был тогда геологом. Дочь Таня с семьей живет в том же городе, что и Лариса, а Оля переехала сначала к мужу, а затем в этом же городе они построили свой дом.

Получалось, что Олю вырастил и воспитал чужой человек. На мои осторожные вопросы об этом, дочь рассказала, что Лариса во всем честно призналась мужу, но он ей простил мимолетное увлечение мною, и ни разу в дальнейшем не упрекнул ее. Не обижал он и Олю, относился к ней ровно, как родному человеку. За что та ему была благодарна, но папой его не называла.

Я прихватил с собой фотографии, чтобы показать, как живу, познакомить заочно Олю с братом и сестрой. Оля посмотрела на групповое фото с моей свадьбой, где позади всех стояла Лариса, удивилась, но ничего не могла разъяснить по этому поводу. Для нее была тоже загадка, как мама умудрилась при маленьком ребенке слетать в Санкт-Петербург на свадьбу к мужчине, которого, похоже, очень любила.

Засыпая, я улыбался, фантазируя, как встречу Ларису.

Но Ларисе Дмитриевне опять удалось ускользнуть от меня, причем навсегда. Или нет, мы встретимся с ней там, когда моя командировка в жизнь не закончится, как у моей любимой женщины. Иначе мне не объяснить, почему судьба не позволила нам встретиться, и в эту ночь тихо погасила жизнь Ларисы. Она умерла от инфаркта в четыре часа ночи, и я понял, что у меня не было в жизни последней командировки, она еще придет, как у Ларисы, и я окажусь снова рядом с ней.

Я приехал на кладбище, где похоронили Ларису Дмитриевну, позже, когда люди, проводившую мою женщину в последний путь, разошлись. Я положил к ногам Ларисы огромный букет красных роз, которые она так любила, и обещал, что не забуду ее до самой смерти.

Я попросил прощение у нее, что своим приездом поторопил Ларису уйти в мир иной, чтобы не делать больно человеку, который воспитал ее детей, чтобы ее смерть примирила Вику со мной и дала возможность развивать мои отношения с дочерью.