Только сейчас я решился приоткрыть завесу той тайны, что мучила меня столько времени…если вы читаете эти строки, значит меня уже нет в живых, ибо я поклялся открыть миру эту историю, только после моей смерти… Главной причиной, почему я скрывал происшедшее со мной является страх..страх не просто смерти, а чего-то более жуткого, дикого, что суждено познать лишь единицам несчастных…уже 15 лет страх – мое главное чувство, и порой я думаю о своей скорой смерти, как о величайшем облегчении. Словно тогда я смогу обмануть своих преследователей, избежав страшной участи, которую они мне готовили. Приехав сюда, в этот безымянный горный городок, я порвал все свои прежние связи. Сделал все, чтобы отгородится от внешнего мира, заперев себя в ущельях карпатских гор. Это один из самых темных и малообжитых уголков Старого Света. Здесь люди выживают, порой даже не умея читать. Им все равно, откуда появился этот странный человек, поселившийся на самой окраине, уже в самих горах…

 

Но раньше я жил совсем иначе… я жил в самом сердце Европы полной, насыщенной жизнью, пока не получил то, чему было суждено перевернуть мою жизнь. И этим оказалось обычное письмо. Но здесь я отступлюсь от моего рассказа, и расскажу о моей давней подруге, которую не видел много лет.

 

Её судьба была необычна для женщины нашего времени. С Элизабет мы вместе учились и в студенческие годы были на короткой ноге. Наше общение было исключительно дружеским, но очень теплым и близким. Отсутствие между нами любовного притяжения делало наши отношения отличными от общения с другими женщинами, что, впрочем, справедливо и с её стороны. Она была необычна в суждениях, потому открывалась перед людьми нечасто - знала, что многие её не поймут. Но я ценил в ней оригинальность мышления. Кроме того, я питал живейший интерес к её взгляду на мир, который открывал для меня новые грани многих людей и событий. Я же порой помогал ей понять поступки людей, потому как имел от их обычного склада гораздо больше и такой оригинальностью похвастаться не мог. В целом мы замечательно ладили и во многом дополняя друг друга, оставались близкими друзьями. Шло время, мы часто гуляли, поверяя друг другу самые личные переживания. Меня подкупала её кристальная честность, как к другим людям, так и к себе самой. Она с хладнокровностью хирурга анализировала мир вокруг и себя в нем. Часто она признавалась, что чувствует себя чужой в нашем обществе, и что хотела бы другой жизни. Она была привлекательна лицом и телом, но ей было тяжело сближаться с мужчинами, поэтому романы её хоть были и нередки, но отличались краткосрочностью, что её немало беспокоило. Как-то раз мне по службе пришлось отъехать на несколько месяцев в другую страну. Приехав из долгой поездки, я через несколько дней встретился с ней. Мы долго разговаривали тогда, в основном рассказывал я. Обилие впечатлений от чужого края, которыми я хотел с ней поделиться, занимали мою голову. Она же была, напротив, молчалива, но лицо её светилось тихой радостью. Словно она имела при себе что-то, радовавшее её, но скрытое от посторонних глаз глубоко внутри, так что радость от этого доставалась только ей. Когда я выговорился сполна, было уже поздно. Я проводил её до дверей дома, где она, наконец, сказала слова, бережно хранимые весь вечер.

 

-Пока ты уезжал, со мной произошло чудо, даже два. Я полюбила, по-настоящему, всем сердцем. Его зовут Мухаммед, он как ты понял не здешний. И хоть он из далекой страны, нравы которой во многом отличаются от нашей, Мухаммед - человек очень прогрессивный, а главное, понимающий и любящий меня. А второе чудо, то, что у нас с ним будет ребенок и я уезжаю жить в его дом, в его край.

 

Признаться, я был ошарашен этим. Разумеется, я был за неё искреннее рад, потому как не видел её такой счастливой, и в то же время понимал, что наше общение в том виде, в котором оно было все годы нашего знакомства, исчезнет, от чего мне становилось очень печально. Я не нашелся, что сказать и просто обнял её. Анализируя впоследствии свои эмоции, я понял, что эта печаль была чувством потери, хоть и естественным, но эгоистичным. Я понимал, что здесь она не найдет своего счастья. Она тянулась к другой жизни и судьба, наконец, дала ей такой шанс. Оказалось, что она уезжала уже через неделю.

 

Шли годы, моя жизнь осталась прежней. Я преподавал в Европе, несколько раз бывал в Америке. Мои способности и знания были оценены по достоинству и я занял хорошее место в жизни. Периодически мы с Элизабет переписывались. В первое время много, но постепенно все свелось к поздравлениям на праздники. Я думал, что наши дороги разошлись. Но однажды, спустя почти 7 лет после её отъезда, я получил от неё письмо странного и пугающего содержания. Передам его полностью, потому как память сохранила его в идеальном состоянии.

 

-Айрон! Я давно не писала тебе, и уже возможно не узнаю тебя при встрече, но мне более некому написать. Мне страшно, очень страшно. Даже если ты поспешишь, меня уже может не быть…Или я буду, но..другой. Это Мухаммед, он ..не могу больше писать. Умоляю тебя, помоги!

 

На конверте бегло был написан мой старый адрес, и то место, откуда пришло это письмо. Я оставался верен моей дружбе с Элизабет, даже считая её потерянной окончательно. Это короткое письмо лишило меня покоя. Я чувствовал какую-то страшную тайну, скрытую за всей этой историей. Я решил ехать, презрев голос разума и осторожность. Собирая вещи, я пытался свести все, что я знал о её муже воедино. Я видел его лишь однажды, накануне их отъезда. Надо признать, он мне понравился. Он был чуть ниже 6 футов, поджарым, но мускулистым, как хороший скакун. Его лицо было хоть и необычным для здешних мест, что резко выделяло его из толпы, но очень правильным и красивым. Узкий овал, высокий лоб, густые черные волосы, ослепительно белые зубы. Тогда я отметил, что он действительно гораздо красивее мужчин, ухаживавших за ней. Но его отличала не только красивая внешность. Он держался очень достойно, даже может с излишне подчеркнутой вежливостью ко мне. Тогда я списал это просто на осторожность, так или иначе, это был человек из другого мира. Он показался мне очень закрытым, себе на уме. Но, впрочем, я всегда считал, что это только украшает мужчину, да и Элизабет смотрела на него глазами полными любви…

 

В письмах она говорила, что он очень глубокий и интересный человек. Хотя сейчас я вспомнил, что как-то раз она написала следующие строки:

«Ты знаешь меня, ты говорил всегда, что я необычный человек, что порой не вписываюсь в общество, но я всегда была честна и откровенна в этом. Тебе ли не знать, дорогой Айрон. Но порой я смотрю на своего мужа, и меня посещают странные мысли. Он очень умен, я восхищаюсь его умением вести дела, общаться с людьми, тем, чего так не хватает мне. Он знает, как подойти к человеку, с кем-то он мил, с кем-то сдержан, но у него есть что-то для каждого, что-то, что располагает к нему. Но при этом иногда мне кажется, что глубоко внутри него есть что-то совсем чужое людям, чужое и мне. Он сдержан в эмоциях, мы редко говорим об этом, так принято здесь, но все же иногда когда я смотрю ему в глаза, сразу после пробуждения, в эти считанные секунды до того как его глаза принимают привычное выражение, я вижу там…я теряюсь, пытаясь выразить это словами, просто что-то чужое, абсолютно...»

 

Помнится, тогда я думал над этими словами какое-то время, но проблемы эти были далеко, и они потерялись в ворохе дел, которыми я тогда занимался. Сейчас я горько укорял себя за равнодушие и невнимательность.

 

Наконец, моим сборам пришел конец. Кроме всех вещей, нужных мне для путешествия, я захватил с собой старый револьвер, который, однако, был в превосходном состоянии. Дорога была долгой, проехав пол Европы на поезде, я добрался до южных берегов Испании. Плодородный и теплый край. Там я договорился о переправе частным порядком через пролив. Мы вышли, когда солнце уже опускалось в открытый океан. Вода была спокойна и мы добрались до берега Африки без приключений, за что я щедро отблагодарил капитана небольшого суденышка, на которым мы плыли. Здесь хоть и начиналась другая, незнакомая мне страна, все же сходство было разительным. Годы господства, поочередно испанцами этих земель, и маврами самой Испании стерли многие отличия и в архитектуре, в языке и в цвете кожи местных жителей. Переночевав в гостинице и раздобыв карту земель к югу, я отправился в путь, благо попутных караванов было не мало. В самое сердце этих краев, город, который назывался Мракеш. Дорога туда была долгой. Зеленые горы севера, бывшие словно продолжением Испании, отрубленным исполинским топором, постепенно сходили на нет. Оливковые рощи и поля полные подсолнечников с тяжелыми желто-черными головами исчезали, а солнце словно раскалялось с каждым километром моей дороги. И вот уже меня окружала абсолютно ровная выжженная солнцем земля, на которой не росло ничего, кроме чахлых высохших кустов, не достающих мне и до колена. Эта каменная пустыня уходила куда хватало глаз во все стороны от меня. И вот, в этой бесконечной пустыне я, наконец, увидел в дали город. Мракеш предстал передо мной в лучах заката кроваво-красным оазисом. Нехорошее предчувствие кольнуло мне сердце, когда наш караван пересекал черту города - каменные сторожевые башни, здесь была уже совсем чужая мне земля…

В городе было мало европейцев, поэтому я был в двойне осторожен и скрытен. Вечер наступил стремительно, словно на солнце накинули мешок. Это было мне на руку, темнота скрывала мою необычную внешность. Я остановился в маленькой гостинице на окраине города, о которой узнал еще в Танжере у одного знакомого испанца. К счастью, здесь говорили на французском, поэтому я смог выяснить о городе хоть что-то. На утро я оделся подобающе этому месту, чтобы сильно не выделяться из толпы. Письмо от Элизабет я помнил наизусть, поэтому оставил в чемодане, зато захватил с собой свой револьвер.

 

Я знал её адрес. Купив карту, я отправился искать её дом, не имея четких намерений, о том, что же я буду делать, когда найду его. «Вот теперь я здесь, но что дальше?» Задавался я вопросом. Но сколько не думал, не смог придумать ничего лучше того, чтобы просто понаблюдать за домом. Он находился в старой части города, недалеко от запутанных торговых кварталов. Мухаммед был из богатой семьи, это я помнил еще со слов Элизабет. В одном из первых писем она описывала, насколько красивый дом принадлежит семье Мухаммеда. Правда она писала также, что удивлена контрастом их дома и района, в котором они жили…богатый район находился совсем в другом конце города, здесь же были торговые кварталы… я понял, что её так удивило…Торговые кварталы – это город в городе, живший своей, самостоятельной жизнью. Он был похож на огромный красный камень, изъеденный узкими улочками, как если бы их прорыли термиты. Здесь хоть и были названия улиц, де факто это была паутина, в которой было чрезвычайно трудно ориентироваться. В здешних лабиринтах мне только на третий день удалось разыскать нужный дом. Поразительно, но слова Элизабет были совершенно правдивы. Каким-то чудом, но действительно в этих трущобах был спрятан пусть и не очень большой, но очень красивый дом. Невысокий забор чуть ниже меня, за которым росла маленькая роща густых деревьев. Эта зеленая изгородь скрывала от посторонних глаз постройку из все того же красноватого камня. Я решил понаблюдать несколько дней за домом и двором, благо прихватил с собой мощный бинокль. Для этого я обратился к старому сморщенному берберу, торговавшему какими-то травяными сборами рядом в переулке. На первом этаже располагалась его бедная лавка, а наверху жил он сам. Я был крайне обрадован известию, что у него пустует одна маленькая комнатка, выходящая окнами как раз на дом Элизабет. Деньги я ему отдал сразу, причем на две недели вперед, хотя заехал всего на пару дней. Для того чтобы умерить любопытство старика, я представился писателем, который пишет о Мракеше. По легенде я решил пожить в самом сердце города, для понимания его духа и атмосферы. Бьюсь об заклад, что старик не понял и половины сказанного мной, но мой приличный вид и щедрые деньги за комнату видимо его успокоили. Я устроился рядом с окном, так чтобы меня не видели снаружи, и принялся наблюдать…

 

Элизабет я увидел на второй день в окне, которое было прямо напротив моего наблюдательного пункта… со второго этажа смотреть было гораздо удобнее, так как не мешали кроны деревьев и забор. Я жадно приник к окулярам бинокля, разглядывая Элизабет. К сожалению, её было плохо видно, она сидела не у самого окна, и я видел скорее силуэт. Первое что меня поразило – её неподвижность. С момента, как она села у окна прошло уже несколько часов, а она не подвинулась ни на дюйм. Замерев словно статуя, она уставилась куда-то в сторону. Еще через какое-то время она, наконец, встала и ушла. Я был крайне озадачен её поведением и не знал, что и думать. Однако этим мое изумление ограничилось… Ближе к вечеру она вышла во двор за водой. Я смотрел и не мог её узнать. Из жизнерадостной влюбленной женщины, которую я помнил, она превратилась почти в старуху… Будучи от природы достаточно высокой она словно съежилась, ссутулилась, как если бы она несла что-то на плечах. Походка неуверенная, как у человека с плохим зрением. Но самое ужасающее было её лицо и волосы. Ей было менее 40 лет, а её голова стала полностью седая…волосы до плеч были собраны в хвост, поэтому я разглядел хоть и мельком её лицо. Это было лицо старой женщины, но… нет, это было лицо мертвого человека…я отшатнулся от окна, увиденное словно окатило меня ледяной водой… боже, думал я, что же сделалось с моей Элизабет, неужели я опоздал! Мои переживания сложно описать, если бы она просто постарела…было бы горько, но её лицо было совсем другое. Мертвый человек сильно отличается от живого, какой-то неестественностью, которая приходит в оставленное жизнью лицо. Восковая маска, абсолютно безжизненная.

 

В ту ночь я не смог заснуть, размышляя над этим. Иногда я приходи в отчаяние, вспоминая эту картину, но к утру я понял, что должен во всем разобраться во чтобы то ни стало. На следующий день я увидел её вновь. Сперва, пару раз она мелькнула за окнами дома, но в середине дня, когда зной загоняет все живое в тень, она вышла из дому в сопровождении молодого мужчины. Чуть погодя я с изумлением узнал в нем Мухаммеда. Казалось, за столько лет он не только не постарел, но наоборот посвежел. Если бы не светлая кожа Элизабет, она бы сошла за его мать, хотя я был уверен, что Элизабет была моложе Мухаммеда. Она шла позади него, закрыв лицо платком, я узнал её по походке и по выбившейся пряди седых волос…

 

Я не знал что и думать, оставалось дождаться пока она выйдет одна и попытаться её перехватить. Такая возможность выдалась на следующий день… она вышла опять в той же одежде и медленно пошла по улице… по счастью, я был одет и успел выйти из дома как раз когда она проходила мимо него по противоположной стороне улицы. Я последовал за ней, пытаясь сблизится, и не привлечь внимания. Вот я уже иду чуть позади неё, ускорив шаг, я почти поравнялся.

 

-Элизабет, это я, Айрон - прошептал я

Она продолжала идти, словно не слыша.

-Элизабет, я пришел за тобой - Позвал я её громче.

Та же реакция.

У меня колотилось сердце, изумление смешивалось с сильной тревогой. Я обогнал её, взял под локоть и заглянул в лицо…

-Элизабет, это…

Я осекся, глядя на подобие моего старого друга… безжизненные рыбьи глаза без всякого выражения скользнули по моему лицу, ни один мускул на лице не дрогнул…а она продолжила свой пусть, словно меня не было в помине. У меня предательски дрожали руки, по спине струился холодный пот…

 

-Боже, этот взгляд, это лицо, это не может быть Элизабет! Но увы, я понимал, что это именно она. Даже три родинки на щеке, которые я так хорошо помнил все эти годы, были там же, где я их запомнил. Я был в смятении, не знал , что делать теперь…последнее что оставалось – это идти к Мухаммеду, но глядя на Элизабет…что-то ужасное произошло с ней, и мое чутье подсказывало, что её муж сыграл в этом не последнюю роль. Я решил проникнуть в дом, когда они уйдут. Поэтому я вернулся в свое убежище и принялся наблюдать…

Через два дня, ближе к вечеру я вновь увидел уходящих Мухаммеда и Элизабет. Все было готово, я продумал как мне пробраться во двор и как забраться в дом. Между оградой и соседним домом был небольшой зазор, мне удалось протиснуться в него, и перелезть забор под покровом крон деревьев так, чтобы никто с улицы меня не заметил. Забраться в дом было тоже не сложно, комната на втором этаже, как раз та, где я видел Элизабет, была легко досягаема. Опять же благодаря деревьям мне удалось взобраться на маленький балкон, а с него в приоткрытое окно в комнату. Почти неделю я наблюдал за этим домом и за это время успел его хорошо рассмотреть, поэтому даже в вечерних сумерках действовал быстро. Перевалившись через подоконник, я, наконец, очутился в комнате Элизабет. Прильнув всем телом к полу, я вслушивался в звуки, но слышал лишь стрекотание насекомых за окном. Поразительно, но шум улицы, находившейся в 20-ти метрах от меня, был словно отрезан оградой и садом. Здесь было очень тихо, совсем тихо, словно я находился совсем в другом месте, а не в центре этого муравейника - торгового города. Для того чтобы оглядеться, я зажег спичку. Комната была обставлена дорогой мебелью, но выглядела покинутой. Я обошел комнату несколько раз, сжигая одну за другой спички. Я был уверен, что это комната Элизабет, все дни я периодически видел её здесь, но в комнате об этом ничего не говорило. Словно это был бездушный гостиничный номер, готовый впустить любого постояльца. Я уже отчаялся найти что-то интересное, но тут совершенно случайно натолкнулся взглядом на книжную полку… Не знаю что меня заинтересовало, но я подошел к ней …Я оглядел ряды книг и тут увидел книгу, которую в свое время мы с Элизабет много и горячо обсуждали, так как она произвела на нас сильное впечатление…это был томик стихов одного практически неизвестного француза, жившего в начале века. Конечно, было совсем не время, но мне отчаянно хотелось найти хотя бы самый малый след прежней Элизабет, поэтому я достал книгу, собираясь пролистать до её любимого стихотворения, но как только я взял книгу, из неё на пол упал конверт. Письмо было не запечатано, в нем лежало несколько листов, исписанных мелкими строчками, в которых я узнал почерк Элизабет.

 

Письмо Элизабет

 

Айрон…я пишу тебе это письмо, в надежде, что оно так или иначе дойдет до тебя… в надежде – не красивый оборот речи. Надежда – это то немногое, что удалось мне сохранить. И что уйдет только со мной. Айрон, я хочу тебе рассказать все. В любом случае, мне легче даже от мысли, что это письмо существует и ждет тебя.

Мне очень страшно, я столкнулась с вещами доселе мне не ведомыми, ужасными и необъяснимыми. Студенческая скамья сделала мое мышление критическим, и от того мне (как будет и тебе) так сложно было в это поверить… но я верю своим глазам, мой дорогой друг. Я верю, и от того я в отчаянии…

 

Айрон, я уехала из родного дома, с сердцем полным восхищения (и даже в чем-то преклонения) перед этим странным человеком из далеких краев. Может это беда наивных впечатлительных девушек, даже со всеми присущими мне странностями и особенностями… и меня это не обошло, Айрон. Я была влюблена, в этот образ, который не вписывался в мою прежнюю жизнь, был глотком жаркого южного солнца, иной жизни, таящей так много впечатлений… о, Айрон… знала бы я тогда, что это за впечатления и что за жизнь…

Мухаммед и тогда был странным, но… как часто мы видим одно и ту же картину в разном свете. Впечатления от увиденного могут наполнить в один момент наше сердце счастьем, а в другой – ужасом. Я не буду рассказывать свою жизнь, за все те годы, что я провела вдали от дома… Шесть лет назад я родила прекрасного мальчика. Мы с Мухаммедом дали ему имя Демир, что значит железо. Господи, Айрон, как же я любила своего мальчика. Казалось, с рождением Демира что-то в душе моей успокоилось, встало на положенное место. Я была счастлива, поверь мне, мой друг. Такой ты меня не видел. Я сама себя такой не видела, да и не знала, что могу быть так счастлива. Любовь к нему поселилась где-то очень глубоко в моем сердце, питала меня. Я проводила много времени с ним. Вспоминая, я вижу только его, словно ничего более из той счастливой поры не осталось в моей памяти.

Все началось в канун Рамадана, когда Демиру исполнилось шесть. Мухаммед пришел ко мне, и сказал, что я должна поехать к его родственнице в Шаун. Что того требует положение его жены, но сам он не может, потому что у него срочное дело. С одной стороны, я удивилась тому, что я поеду без него (это и правда было странно, едва ли не впервые я уезжала от него на такой срок), но при этом, я знала далеко не все уклады принятые в этой стране и могла допустить, что это и вправду важно и нужно для него. Тогда я не придала значения нашему разговору по поводу Демира. Сейчас я понимаю, почему он не хотел, чтобы мой мальчик ехал со мной. Он убедил меня, что дорога будет тяжела для него и что при случае мы поедем туда все вместе. Но случай не настанет, Айрон! Потому что я потеряла своего сына! Потеряла именно тогда, когда уехала от него. Как часто я задавала себе вопрос, а что если бы я не уезжала? Смогла бы я его защитить? Наверно нет, Айрон, я попала в поток, который не давал мне и шанса что-то сделать… именно тогда я в последний раз видела его улыбку, озорной огонек в его глазах…

 

Поездка должна была занять примерно неделю, два дня туда, два обратно и несколько дней там. Не буду описывать мое путешествие..скажу только то, что город мне очень понравился… по сравнению с жарким Мракешем, Шаун – удивительно тихое и прохладное место… Рифские горы и узкие улочки в купе дают прохладу даже в жаркий день, мне было хорошо и легко, потому что дома меня ждали сын и муж…

 

Когда я вернулась, я не узнала собственного сына… я ужаснулась, Айрон, я не знала что думать… уезжая, передо мной стоял ласковый и хитрый мальчишка, мой сын. Приехав, я увидела..Айрон, он словно постарел на 100 лет! Айрон, я пишу эти строки, и из моих глаз льются слезы, когда я вспоминаю тот день. Из него словно что-то ушло, изнутри. Как будто его высушили. Да его тело оставалось прежним, но он стал другим. Его лицо было словно из воска, глаза потухли, голос стал ровным и…как будто говорил не он, а что-то из него! Я не знаю, как тебе описать, я лишь надеюсь, что ты сможешь понять… он сухо поприветствовал меня, а не бросился ко мне, как я ожидала. А потом, когда я зашла к нему в комнату…он просто сидел на углу кровати и смотрел в стену! Потом я часто его видела таким, а ведь раньше он был постоянно на улице, играл или где-то бегал… Айрон, он не выходил из дома, а на все мои попытки расспросить его отвечал лишь, что все хорошо. Или что он устал, не хочет..Боже, что угодно, но все тем же ровным чужим голосом, чужим, понимаешь! Я бросилась к Мухаммеду в состоянии близком к истерике, но он тоже изменился… в его глазах появился какой-то ужасный холод. По его словам ничего не произошло, что он вовсе не видит перемены в Демире! Я закричала тогда, не выдержав тех чувств, что бушевали во мне! И он впервые в жизни ударил меня! Впервые в жизни! Приказав (именно приказав) мне идти в свою комнату и не досаждать ему пустыми женскими истеричными доводами. Я опешила и действительно ушла. Ты знаешь меня, я бы не стерпела этого раньше. Ты и сам был свидетелем некоторых сцен моей юности, которые кончались для обидчика не лучшим образом. Но тут…я не знаю, что со мной произошло, я подчинилась беспрекословно. Потому что испугалась так, как не пугалась никогда. Что-то было, даже не в его словах, а за ними, в тени слов, в его виде, голосе, глазах безумно пугающее и жуткое. Айрон, передо мной стоял не тот человек, что увез меня на свою родину несколько лет назад. Это был чужак… не просто чужой человек, а что-то совершенно нездешнее, я даже не уверена, что это был человек… трудно описывать несколько последующих месяцев моего пребывания в этом доме. Я чувствовала невероятную боль и отчаяние, но главное - беспомощность. Боже, как мне хотелось, чтобы ты был рядом со мной. Мне не к кому было не только обратиться за советом, но и просто рассказать об этом. Мне казалось, что вокруг меня одна враждебность, хотя наверно так и было. Даже эта земля была мне чужда, а дом недосягаемо далеко. Письма я писать даже и не пробовала, знала, что Мухаммед об этом узнает, и письмо не найдет своего адресата. Несколько раз я набиралась смелости (и злости) поговорить с ним, но каждый раз видя его, моя решимость исчезала бесследно, словно развеянная ветром. Я даже рот не могла открыть, не то, что уж завести такой разговор. А мой мальчик… я потеряла своего мальчика, он ушел от меня (или его увели), хотя сидел он в соседней комнате.

 

Я заметила, что Мухаммед уходит куда-то ночью в точности раз в месяц… Я посчитала, и оказалось, что именно в это время (в этот день того жуткого месяца) я отсутствовала дома… как раз тогда, когда мой мальчик стал другим. Я поняла, что это единственная зацепка, которая у меня есть. Я решила во чтобы то не стало выяснить куда же он исчезает. Мне удалось это сделать через месяц.

А здесь, Айрон, я подхожу к самой жуткой части своей истории. Попытайся мне поверить, Айрон, прошу тебя. Остатки моей души истово верят, что ты поверишь, как бы невероятно не звучали эти строки.

 

Поздно ночью, я была готова… я знала, как выйти из дома незамеченной. Ты, верно подумаешь, почему бы мне тогда не убежать, но там я была прикована к этому месту, страшной тайной. Я не смогла бы жить, зная, что просто ушла оттуда, так и не узнав, что же украло моего сына. Я вышла через черный ход… шла за ним, по ночным улицам. Если ты читаешь это письмо, значит знаешь, где я жила. Это запутанный лабиринт в самом сердце города. Местами здесь очень шумно, а местами - напротив, царит жуткая тишина. Я хорошо ориентировалась в этом лабиринте улиц и улочек, потому что уже достаточно долго здесь прожила. И вот, я следовала за ним, хоть он в своем черном джелябе практически сливался с темными стенами. Я шла очень тихо, кралась как кошка, потому что он вел меня к разгадке. Я чувствовала это шестым чувством. Меня словно кто-то направлял, не давал потерять след. Он шел в самую глубину старого города. И вот, наконец, я увидела как он отворяет маленькую дверь, в ничем не примечательном старом доме… я выждала минут двадцать, вслушиваясь в тишину… ночь слилась с городом. Мне казалось, что мое дыхание громче штормовых порывов, а биение сердца перекрыло бы грохот камнепада. Пустые глазницы окон таращились на меня со всех сторон… Айрон, холодный пот стекал у меня по спине, дыхание не могло успокоиться, ноги были непослушными, но какая-то часть моего разума была холодна и собрана. Ведь я уже решилась. Уйди я сейчас, обратно бы я не вернулась… я это понимала, так как собрала на этот рывок все свои душевные силы, всю волю, которая у меня осталась… И вот я, словно тень, прокралась к двери. Внешне она была совсем старая, но открылась с удивительной легкостью. Петли были превосходно смазаны, поэтому я чуть было не ввалилась внутрь, надавив на неё слишком сильно. Я оказалась внутри. Передо мной был коридор, слабо освещенный керосиновыми лампами. Я пошла вперед. Коридор был узкий и низкий, но ты знаешь - я сама не большая… я шла вперед, шла очень долго. Мне казалось, что коридор идет чуть под наклоном , что я постепенно спускаюсь все ниже и ниже. Иногда вбок уходили другие проходы, но я не обращала на них внимания, то самое чувство вело меня по этому подземному лабиринту. Я даже не пыталась запомнить дорогу, я просто шла за Мухаммедом, хотя он уже давно скрылся от меня в этих коридорах. Не знаю, сколько я прошла, но через какое-то время я стала слышать впереди странные звуки. Сперва просто неясный шум, но чем дальше я шла, тем четче я могла различать эти звуки. Они напоминали мне какие-то странные распевы, то становясь просто мотивом, то разбиваясь на отдельные слова… я уже начала различать что это за слова. Айрон, я выучила арабский и даже стала сносно понимать берберский, но это был незнакомый язык. Хотя что-то похожее я все-таки различала, в голове не всплывал нужный смысл. Через несколько поворотов я увидела их… Айрон, я чуть не натолкнулась на них..они были всего в нескольких метрах… Их было много, человек 30 или больше, все стояли спиной ко мне . Коридор выходил к большой зале, по стенам которой крепились факелы… Айрон, все они пели на этом странном языке, находясь в каком-то трансе, а в центре стоял мой муж… но я его заметила не сразу… потому что я увидела нечто, что…я не знаю, как описать это… в центре этой залы было большое отверстие, и там… там было Ничто, точнее это что-то, как будто было там, но само оно состояло из ..ничего… я даже не видела это, а чувствовала… Мухаммед стоял на самом краю этого чудовищного колодца, багровые отблески играли на его безумном лице..я стояла прямо на виду, и не могла оторвать глаза от его лица, от его глаз, которые стали полностью черными, словно из обсидиана. Он был все в том же джелябе, но капюшон был скинут, губы шевелились, в такт словам этой песни, волосы колебались как от ветра, хотя я могу поручиться, воздух там колебался только от голосов этих людей…я глядела на них и понимала, что они меня просто не могут увидеть, словно здесь остались только их тела, поющие эту дьявольскую песню...и тут я увидела девочку, маленькую, ровесницу Демира… она была такая маленькая, что я её сперва не приметила, кроме того она почти не двигалась… Я словно во сне подошла ближе, почти поравнявшись с поющими людьми… что-то заставило меня подойти ближе, я должна была увидеть, что было в этом провале… должна понимаешь, обязана! Меня заполнило ощущение, что там мой мальчик, понимаешь?! Это чудовищная мысль пульсировала у меня в голове, перекрывая страх, удивление. Эта девочка, тоже смотрела вниз, она была на самом краю…В её глазах застыл непередаваемый ужас, который сковал её…ведь её никто даже не держал, Мухаммед просто стоял сзади… носки её маленьких ботиночек уже нависли над пропастью…и тут что-то произошло, все эти люди разом словно вскрикнули, воздух всколыхнулся, и Мухаммед...Он толкнул её туда, прямо туда! Айрон, я… Этот колодец принял её, она даже не кричала…Она просто исчезла там, а что-то вышло оттуда…мне показалось, что пространство вокруг нас сразу наполнило оно, то, что было внутри колодца…Оно окружило нас, укутало со всех сторон…исчезли все звуки, исчез Мухаммед, эти люди, свет факелов, эти ужасные пещеры, мне показалось, что я сама падаю в этот колодец, или он падает на меня, окружает со всех сторон… у меня исчезли все мысли, исчезла я сама, мир который я знаю, он накрыл все вокруг…оно, оно больше чем этот мир… Айрон, ни до, ни после я не испытывала этого, этого не должен чувствовать человек! Я почувствовала, что меня нет, просто нет, понимаешь?! Нет, ты не поймешь… не сможешь, это не было видением, это…просто я почувствовала, что нет ни тебя, ни меня, ни Мухаммеда…ничего, мы ничто, мы иллюзия, понимаешь? Все что мы видим, этого нет… как нет и мысли о том, что оно есть…нет ничего, НИЧЕГО! Его самого нет, но и нет ничего, кроме этого… этой жуткой Пустоты…я словно со стороны увидела все сущее, словно меня выбросило из моего тела чудовищная сила, которая заставила меня почувствовать со стороны то, что мы называем жизнью… оно просто колоссально, оно - все! А жизнь, это просто маленькое возмущение этой Пустоты… на меня словно упал весь мир, я была им раздавлена, я ничего не могла сделать… как может песчинка поколебать все сущее… я.. я была беспомощна, я просто..оно повсюду, везде, всегда, а мы не играем роли, не имеем значения, мы как воспоминание умершего… как отблеск, потухшей звезды, который безмолвно несет весть о том, чего нет уже миллионы лет, как эхо от эха…Пустота повсюду… мое сознание захлебнулась в этом…

 

Я очнулась на своей кровати, в доме… Дверь моей комнаты закрыта, я в капкане. Не знаю, что Мухаммед решил сделать со мной, но после того, что я видела… мне безумно страшно, может быть это мои последние часы…. Последнее, что мне хочется, что бы ты, Айрон, прочитал эти строки. Вряд ли ты сможешь нам чем-то помочь, на это я уже и не надеюсь, но чтобы ты хотя бы знал всю эту дикую, ужасную историю…

Твоя Элизабет

 

Я стоял словно пораженный громом, все было еще хуже, чем я думал. Но выхода у меня не было. Я должен был проследовать за Мухаммедом по пути, который привел Элизабет в это страшное логово. Почему-то у меня даже не возникло сомнения, в том, что я должен поступить именно так. Такой решимости я и сам не ожидал от себя. Вернувшись в свой наблюдательный пункт, я принялся ждать. Удивительно, но в эти дни я даже не размышлял о том, что я прочитал и что видел, словно обратившись в камень на своем посту. И вот дня через три, глубокой ночью я увидел Мухаммеда в черном джелябе. У меня было все готово: револьвер заряжен и смазан, в одежде я даже спал. Выскользнув из дома, я последовал за ним…извилистые улочки и обилие поворотов позволяли двигаться достаточно близко от него. И вот, наконец, он вошел в какой-то дом. Действительно, ничем не примечательный, такой же, как и все остальные. Помня письмо Элизабет, я с осторожностью приоткрыл дверь, следуя за Мухаммедом. На вид тяжелая, она поддалась удивительно легко. Вперед и чуть вниз уходил длинный коридор, освещенный факелами. Я достал револьвер и, стараясь не шуметь, пошел вперед. Шагов Мухаммеда слышно не было, так как пол был посыпан песком, но я шел уверенно, как будто знал куда, следуя интуиции. Думая потом об этом, я понял, что в сложные моменты жизни в человеке что-то меняется, включаются спящие в обыденности механизмы и им стоит доверять, потому как опыт, который мы получили до этого в течение жизни, вряд ли нам сможет помочь.

 

И вот после недолгих блужданий я вдруг услышал какие-то отголоски. Сперва, не громче шепота, но по мере приближения к их источнику, звуки становились громче. И вот я уже стал различать странную мелодию, которую выводили несколько мужских голосов. Все было в точности, как это описывала Элизабет. Коридор начал расширяться, и я уже знал, что вот-вот их увижу. Странная песня эхом летала под низкими сводами. Я никогда не слышал этот язык, шипящий словно змеиный, он был очень напевный. Слова сплетались друг с другом, превращаясь в пульсирующий поток звуков. И раньше я назвал бы даже эту песнь красивой, если бы не то, как она пелась. Голоса людей питали слова какой-то темной надрывной мощью, как будто они хотели отдать в них все свои силы, все свои чувства и души без остатка. Как будто этой песнью они заглушали сильную сводящую с ума боль в своих душах и от того пели её с остервенением фанатика. Я был уже совсем близко. И вот я дошел до угла, свет из которого был плотнее и ярче, а звуки этой дьявольской песни раздавались прямо из-за него. Я аккуратно выглянул и увидел описанную Элизабет картину. Фигуры в темных балахонах стояли спиной ко мне и пели свою песню, удивительно, но как единый человек. Каждый перелив этого шипящего потока звуков идеально повторялся каждым из них, словно они подчинялись невидимому дирижеру. А дальше стоял Мухаммед и рядом с ним маленький смуглый мальчик… Несмотря на всю мою решимость, мои коленки затряслись, когда я увидел это несчастное дитя. Мальчик с неописуемым ужасом смотрел себе под ноги, не смея отвести взгляд. Как если бы кролик смотрел на удава, медленно и неотвратимо приближающегося к нему. Я понял, что случится в следующую секунду, в письме Элизабет описала, что будет дальше. Я понял, что должен что-то сделать. Не знаю, откуда во мне взялась такая смелость, но видимо я оказался смелее, чем предполагал. Я выскочил из своего укрытия и наведя револьвер на толпу, резко вскрикнул! Все, что происходило далее я помню с удивительной ясностью, как будто время замедлилось в десятки раз, давая мне возможность увидеть все в деталях. Поющие медленно развернулись ко мне и я увидел их лица. На их лицах застыли гримасы похожие на маски демонов, но самое жуткое, это то что… не знаю, возможно это была всего лишь иллюзия испуганного разума, но тогда мне показалось, что они не пели, а всего лишь вторив открывали рты, безмолвные как рыбы. Что даже при закрытых ртах это дьявольское шипение не исчезло, а напротив, заметалось под сводами еще яростнее! Они медленно двинулись на меня. Я никогда не стрелял в людей и всегда думал, что это очень сложно, но здесь я не колебался ни секунды, ведь передо мной были не люди, а что-то другое. Я жал и жал на курок, пока барабан не опустел. Фигуры в темном безмолвно опускались на землю одна за другой, без стонов, без криков…без всяких эмоций, кроме той, что словно прикипела к их лицам этой жуткой гримасой. Они остановились. Дымящийся ствол был по-прежнему направлен на них, хотя патронов уже и не осталось. Все это время Мухаммед продолжал смотреть на мальчика, и оба они находились в каком-то странном оцепенении. И вот в момент, когда и я, и фигуры замерли, он поднял глаза на меня. В ту же секунду мальчик упал на колени и всхлипывая пополз в угол комнаты так, словно взгляд Мухаммеда все это время пригвождал его к центру комнаты, как иголка – бабочку. Теперь этот взгляд был обращен на меня. Его черные, как ночь глаза встретились с моими глазами. То, что я испытал, трудно передать словами. Единственное что я понял – на меня смотрел не человек… глаза были человеческими, но тело стало лишь проводником того, что было где-то рядом. На меня взглянула тьма. Сама первородная субстанция, в которой вспыхнувшей на мгновение искоркой мелькнула жизнь, наш мир…я перестал ощущать себя, пистолет, кажется, выпал из моих ослабевших рук, и оно стало засасывать меня, вперед и вниз, в дьявольский колодец у ног Мухаммеда… Я понял, что сейчас я умру, это была моя последняя мысль…но тут случилось неожиданное. Мальчик уползший в угол, оказалось, все это время пробирался к выходу мимо безмолвных фигур, застывших словно каменные, мимо жуткого колодца, к выходу…рядом с которым стоял я. И вот, когда ребенок почти уже выбрался, взгляд Мухаммеда на миг, всего лишь на миг, оторвался от моих глаз и уперся в ребенка… пелена спала, ощущения вернулись и в этот короткий миг свободы, что мне подарил этот несчастный испуганный ребенок, я словно пружина метнулся в темный провал коридора. Краем глаза я увидел ребенка, который застыл в той же позе, в которой его настиг этот дьявольский взгляд.

 

Я побежал, побежал так, как не бежал никогда в жизни. Повороты сменялись поворотами, короткие - длинными, а широкие - узкими. Через какое-то время мои ноги уже с трудом слушались меня, а глаза заливал едкий пот. Я постарался успокоиться и сменил бег на шаг. Я брел по темному тоннелю, потеряв счет времени и расстоянию… Треск факелов смешался в моей голове с шорохом песка под ногами и с далекими голосами эхом гулявшими то впереди, то позади меня…Каждый раз, когда моя тень мелькала в боковых коридорах, мое сердце замирало, а к горлу, готовый вырваться наружу, подступал крик. В какие-то моменты ужас и отчаянье заполоняли мое сознание и мне казалось, что я останусь в этих коридорах навечно. Им не было конца, порой мне казались знакомыми повороты или трещины на стенах и мне чудилось, что я хожу по кругу, что голоса повсюду, куда бы я не свернул… Не знаю сколько я прошел, сколько времени я бродил по жутким катакомбам, но вот в одном из рукавов я заметил отблеск света..то был не угрожающий свет коптящего факела, а холодный белый свет. Этот тоннель был совсем низкий, мне пришлось согнуться, чтобы войти в него. Он поворачивал влево и выходил к маленькой двери, через щели которой и пробивалось холодное лунное свечение...

 

Прильнув к щели, я увидел узкую улочку, над которой словно фонарь, светила луна… Дверь была заперта изнутри на тяжелый засов, который поддавался с трудом, словно не хотел выпускать меня из подземелья. На неверных ногах я побежал оттуда, стараясь не выходить из тени, которую отбрасывали дома, куда я бежал, мне было уже все равно.

Я плутал по узким безлюдным улочкам пока, наконец, не услышал шум города. Я словно вор крался под закрытыми ставнями, прислушиваясь к каждому шороху и вот, наконец, показались огни площади Джема-Аль-фна… Я оказался в другом мире, мертвая улочка высохшим ручьем впадала в буйство ночной жизни, бьющий через край, словно штормящее море…толпа как водоворот захлестнула меня, оглушила многоголосьем музыки и криков. Реальность происходящего ускользала из моего парализованного ужасом сознания. Безумные разгоряченные лица факиров в отблесках факелов сменялись мрачными взглядами колдунов, на сковородках продавцов шипело жарящееся мясо, им вторили кобры, в странном танце двигающиеся перед заклинателями змей…ритмы барабанщиков наслаивались друг на друга, сливаясь в гулкую дробь… танцоры черными тенями двигались ей в такт, исполняя свой древний танец..лица сменялись лицами, превращаясь в один безумный хоровод… я забился в одну из узких щелей между домами, словно бездомный пес…и там накрывшись мешком, спрятался от посторонних глаз… тяжелый сон накрыл меня свинцовым одеялом практически сразу..страх истощил мои силы, забрав их без остатка…

 

Утром с величайшей осторожностью я прокрался в свою комнату. Мне чудилось, что каждый взгляд несет опасность, каждый прохожий несет печать этой чудовищной тайны, принадлежит к темному братству, чей секрет мне удалось увидеть. Волны черной паники захлестывали мое измученное страхом и бессонницей сознание, мне виделись страшные вещи, чудища, пропасти, чьи разверстые пасти застыли в немом крике, тайные сатанинские обедни, где ужас человеческий сливался с дьявольским экстазом. Это наполняло все мое существо таким необъятным и невыносимым ужасом, что он парализовал каждую мою частичку, делая даже веки неподъемными. Сомнения в том, могу ли я существовать теперь параллельно с тем, что я ощутил, в одном мире, в одном пространстве терзали меня… на исходе третьего дня, я увидел свое отражение в зеркале…безумный вид человека в зеркале поразил меня так, что я не сразу понял, что это я. К этому времени мои чувства так онемели в своем непрестанном ужасе, что на иные эмоции сил не осталось, но, тем не менее, я осознал, каким-то уголком моего разума, что я близок к смерти…от истощения, безумия. Как ни странно, но именно мои переживания заставили меня встать… моя смерть, угасание этого крошечного осколка трепещущего разума – событие столь же неважное, как падение с ветки сухого листа…и то волнение, которое испытает сущее от этого, ничуть не более действия этого листа, поэтому страха смерти в этот момент во мне не было совершенно…Я понял, что мне надо бежать. Я считал себя упертым человеком, кроме того если бы я умер здесь, мир бы не узнал о том что я видел, а значит не только моя жертва, но и жертва Элизабет была бы напрасна. Может именно это заставило меня под покровом ночи покинуть город. Не знаю, на что я надеялся, не знаю, куда шел. Я просто бежал, бежал узкими переулками города, пытаясь скрыться в каждой тени дома, стать незаметным… бессловесной тенью себя же. Дома кончились и в темноте, перешагнув линию города, я оказался в пустыне. Морок заполнил мой разум… я не знал где я, куда иду, где север, а где юг. Я чувствовал у себя за спиной чудовищную пропасть, дно которой скрыто туманной пеленой и из тумана выступают лишь грозные горные пики. И как бы быстро я ни бежал вперед, край пропасти настигал меня, страшная пасть дышала ледяным ветром, застилала глаза песком, бесновалась воем безумных вихрей. Дьявольский смех слышался в их завываниях. Небо то становилось ясным как стекло, и мне чудилось, что звезды и луна специально рассеивают тьму, дабы мои преследователи распознали меня в жалкой тени, плетущейся по пустыне. То затягивалось тугими черными тучами, нагоняемыми злым ветром, и я полностью терял ориентацию, не видя ничего, даже своих рук, не зная где верх, а где низ. Мне казалось, что я падаю в пропасть и что вот-вот полет прервется острым скальным пиком, вынырнувшим из мрака. Перед глазами возникали пляшущие тени, они то приближались, то удалялись, не давая себя разглядеть. Их силуэты смешивались в один, потом распадались на множество. Они окружали меня, тянули ко мне свои конечности, а потом, вновь расплываясь в туманной дымке. В голове у меня родилась мысль, которая показалась единственным объяснением безумия, что творилось со мной: я умер и оказался в аду, но я по-прежнему чувствовал, по-прежнему кровь стучала в голове оглушительным барабанным боем, по-прежнему ледяной пот струился по моей спине. Обессилив я упал, не мог говорить, не мог дышать, двинуть даже пальцем…мне хотелось забыться, чтобы сбежать…Что-то грозное надвигалось на меня, шло по моему следу во тьме, не отставало не на шаг. Обсидановые глаза колдуна, темные как ночь, пронзали расстояния, искали мою душу. И, казалось, что как только они найдут меня, я умру… мое тело расплющит, мозг разорвется, в единый миг я перестану существовать, как и любое малейшее напоминание обо мне. Я лежал, не зная, были ли открыты мои глаза или нет … а потом оно исчезло, отступилось…и тогда я начал смеяться и плакать одновременно. Я смеялся, так что не мог дышать…потом плакал, песок скрипел у меня на зубах, слезы прочертили два русла на моем пыльном иссохшемся лице, я снова начинал безудержно смеяться, а слезы по-прежнему делили лицо на три части. А потом, словно упала завеса и земля улетела из под ног, сознание провалилось в глубокий черный колодец…

Меня подобрался торговцы, следовавшие в Фес в трех днях пути от Маракеша… что произошло в эти три дня, я не берусь утверждать..быть может, потому что мое сознание спрятало воспоминание о часах, проведенных в пустыни так глубоко, как это возможно, потому как каким-то шестым чувством я понимал, что был даже не на краю смерти…словно смерть была лишь первой ступенькой длинной лестницы уходящей в неизвестность, что еще одного такого путешествия я пережить не смогу и что ужас отпечатавшийся в моей душе будет преследовать меня теперь всю жизнь в неясных отголосках кошмаров, обрывках мыслей, где-то за пределами моего привычного восприятия, но тем не менее отчетливо и неустанно. И еще я понимал, что люди, те темные люди подземелья будут меня искать, что они уже ищут мой след.

 

Следующие несколько дней я провел с торговцами. Мой изможденный вид и отсутствие всяких сил делало все разговоры со мной бесполезными. Я попросился уйти от моих спасителей в некотором отдалении от Феса, я боялся толпы, что в ней незамеченными бродят эти страшные люди, выискивая меня. С величайшей осторожностью я пробирался на север, обходя крупные города и останавливаясь только в маленьких деревеньках, а то и беспокойно засыпая под открытым небом, забившись в какую-нибудь яму или расселину. Пустыня сменилась плодородными землями и зелеными невысокими горами - я был уже на испанской половине Марокко, однако боялся связываться с официальными лицами и скрывался от колониальных солдат так же, как и от самих марокканцев. И вот, наконец, я добрался до моря на севере…у меня было несколько монет, которые я не тратил, даже когда голод не давал спать. Они нужны были для переправы в Европу, билетом на свободу. Я нашел одного бедного и одинокого рыбака, который согласился доставить меня в Андалусию, чьи берега были видны в ясную погоду… дождавшись туманной ночи мы тихонько отправились в путь… тихонько отчалив наша лодка заскользила по тихой воде, влажные хлопья тумана парили над водой, сужая видимость до нескольких метров, однако звезды мерцали нам в вышине, указывая путь к спасению. Через несколько часов мы причалили к испанскому берегу. Расплатившись с моим перевозчиком, я просто бессильно лег на берегу и тут же заснул, чувствуя себя хотя бы в относительной безопасности…

 

Дальнейший рассказа мой будет короток… утром меня нашли рыбаки. Сперва они подумали, что я просто обычный бродяга, но увидев во мне европейца, хоть и в арабской одежде, они все же подошли ко мне. Из Испании я поехал домой на север, но беспокойные мысли продолжали мучить меня. Мое шестое чувство подсказывало, что они не отпустили меня, что они идут следом. Мне казалось, что я повсюду вижу странные взгляды, направленные на меня, вижу одних и тех же людей в разных местах, и пусть в 9 из 10 случаях это было лишь плодом моего больного сознания, но последний десятый… и вот однажды это случилось:

Я был проездом в Лионе. Мне удалось найти маленькую квартирку, имевшую собственный выход в глухой закоулок на окраине города. За время своих скитаний я приобрел привычку, возможно спасшую мою жизнь: каждый раз уходя из дома, я приклеивал маленькую полоску бумаги на дверь так, чтобы один её конец крепился к двери, а другой к косяку. Полоску эту я крепил в самом низу двери, уже у порога, так чтобы посторонний человек не обратил бы на неё внимания. Так мне было спокойнее. И вот вернувшись однажды домой, я вставил ключ в дверь, и уже повернул ручку, как глаз мой упал на бумажку: она была разорвана пополам! Моя реакция была быстрее мыслей, ноги уже сами бежали прочь от двери, а в голове всплыл весь тот ужас, который я пережил тогда! Уже забежав за угол, я услышал, что моя дверь со стуком распахнулась, а через мгновение послышался топот бегущих ног. Мне безумно повезло: рядом как раз проезжала коляска, в которую я вскочил как ошпаренный и немеющим языком попытался сказать что-то извозчику, но тот оказался понятным малым: увидев мои глаза, он сам стегнул лошадей и погнал коляску по улице. Обернувшись я увидел две фигуры, выбежавшие из переулка, лица их разглядеть не удалось, лишь смуглую кожу и черные волосы…увидев уезжающую коляску, они тут же исчезли в переулке снова…

Из города я выбрался ночью, пешком… ужас снова захлестывал меня с головой, я понял, что проклят, тем днем, когда увидел то, что смертный не должен видеть…страх лишал меня всяких сил, но еще больший страх заставлял найти меня самую глубокую нору и там спрятаться от моих преследователей. Так я отправился в самое глухое место старого света, в карпатские горы, где жил в страхе целых 15 лет. Я не сообщил своим друзьям и знакомым где я и что со мной случилось. Причины тому две: я боялся, что эта информация попадет не в те руки (а точнее в руки к ним) и не хотел подвергать риску моих близких… эти люди не считают жертв, в достижении своей цели, это я понял хорошо. Пусть лучше все мои близкие думают, что я давно погиб. Хотя они и не так уж далеки от правды. Все равно того Айрона, которого они знали, давно уже нет. Здесь тихо и люди знают меня совсем под другим именем. За пятнадцать лет…то, что я жив эти пятнадцать лет, уже говорит о многом, но я не могу умереть, унеся эту тайну в могилу. Тогда они победят, а наши с Элизабет жизни будут загублены зазря, поэтому я посылаю это письмо куда только могу, чтобы придать огласке тот жуткий кошмар, в котором мне пришлось побывать, а главное, потому что эти люди по-прежнему ходят по земле, творя свои чудовищные дела! Если Бог есть, а я в этом уверен (ведь только он мог меня спасти в то страшное время), справедливость должна восторжествовать. И пусть я этого не увижу, умирать я буду с той мыслью, что я сделал хоть что-то для Элизабет…моей дорогой Элизабет.

Прости, что не смог спасти тебя…

 

Айрон Мак Дуган