Сероптахов едва не выскочил из штанов, летя с высоты своего последнего, 22-го этажа новой трёхкомнатной квартиры повышенной комфортности.

«Хорошо хоть евроремонт успел закончить!» – подумал он на излёте.

Кому именно хорошо, он уже не додумал...

А хорошо было Машке! Это ей всё досталось по праву. Она даже ещё не успела устать от первого своего благодетеля, не успела ещё даже привыкнуть ни к своему новому семейному положению "подруги жизни", ни к шикарной московской квартирке под самыми облаками... Не успела хорошенько одно счастье распробовать, как тут же, как снег на голову, другое.

 

Машка Сероптахова не любила. То есть ей было абсолютно по-барабану, что он там о ней думает под покровами... Главное, что всё по взаимному согласию, на добровольных началах и, как у людей. Даже лучше, чем у некоторых.

Впрочем, КАК у людей она себе представляла смутно, потому что человеком никогда не была. Ни плохим, ни хорошим…

 

Сероптахов не успел ничего додумать, потому что уже приземлился. И теперь у него было только две заботы – запихнуть обратно появившиеся-таки под конец крылья и разобраться с зеваками. Крылья он кое-как сложил и спрятал на впалой могучей груди, а вот с зеваками разобраться не удалось за неимением оных. Нет, вы только представьте – так долго падать, так неожиданно полететь, а никто и ничего... Даже обидно!

Что же теперь? Сероптахов как-то растерялся, топчась на тротуаре в белых спортивных тапочках и машинально, до хруста перьев, затягивая пояс короткой махровой курточки, серой, в белый горошек (бывшей жене было жаль выкидывать свой старый халат, она его просто обрезала, подшила и подарила Сероптахову незадолго до развода).

Одно он помнил железобетонно – в квартиру, как и вообще в его прошлую жизнь, теперь ему путь заказан. Возвращаться нельзя – так их всегда учили.

«Плохо учили!» – подумал Сероптахов уже в лифте, нажимая на кнопку своего, 22-го, этажа.

Если никто ничего не видел, не заметил, не зафиксировал, не узнал, не понял, не уловил, не почувствовал – можно считать, что ничего и не было. Свидетелем События явилась одна лишь Машка. Но она не в счёт.

Она, слава богу, всего лишь кошка!..

- Всего лишь кошка…. – произнёс Сероптахов, задумываясь…

Потом пошуровал за пазухой, выдернул из левого крыла перо, помахал им перед носом – и…

 

Кошка средней пушистости с белыми «носочками» на всех четырёх когтистых лапках не встретила его на пороге – в этот момент она уже плоской тушкой лежала внизу под балконами –

просто кучка перемазанной в крови шерсти с костями…

Усатая «подруга в белых тапочках» заменила его в неумолимой череде известных событий… «Кто-то непременно должен был оказаться сегодня бездыханным на тротуаре под этой высоткой. Уж лучше она, чем я», – уговаривал свою совесть Сероптахов, накидывая цепочку на дверь.

 

- Гад! Какой же гад этот Сероптахов, – вопила Машкина душа, возносясь на 22 этаж. Просочившись через пластиковые окна, она влетела в прихожую как раз в тот момент, когда её хозяин (и УБИЙЦА!) накидывал цепочку на дверь. Не успел он повернуться, как она подлетела и со всего размаха проехалась всеми десятью когтями по его коварной физиономии. Сероптахов охнул и отшатнулся, закрываясь руками от невидимой кошачьей ярости. Из глубоких царапин уже во всю сочилась кровь…

- Машка! Перестань! Послушай, я же не хотел, но ведь кто-то же должен… либо я, либо ты…

- Либо ТЫ! – подумала Машка, снова нападая. Сероптахов ловко поймал невидимую разъярённую сущность за шиворот и отбросил подальше… Машкино «Я» отлетело к креслу, зависло над ним и зашипело.

- Прости, Машка. Мы что-нибудь придумаем… дай только мне время, успокойся!

- УБИЙЦА!!!...Убийца, убийца!.. – кипела Машкина душа, сверкая глазами.

- Утром у соседа хомячок сдох – ещё в морозилке лежит, в коробочке от пельменей…останкинских… Машка, хочешь в хомячке воплотиться?!

Машка только возмущённо фыркнула, опустилась в кресло и начала умываться…

Ну не хочешь, как хочешь… Я бы тебя в твоё тело вернул, да оно, увы, восстановлению не подлежит, там и от тела-то уже ничего не осталось…

Сероптахов тяжело вздохнул, выпростал из груди кончик крыла, провёл им по лицу и царапины исчезли.

- Ладно, не переживай, ещё не вечер! – уверенно сказал он и… растворился…

 

Через полчаса Сероптахов бесшумно возник на том же месте с чёрным блестящим мешком под мышкой.

- Машка, дуй сюда! – крикнул он, – будешь сейчас тело для себя выбирать…

Машка, одобрительно мрякнув, зависла рядом.

Сероптахов вывалил из мешка пять кошачьих тушек, «гуманно усыплённых» в этот день местными «Айболитами», и разложил их рядком на полу.

Машкина душа придирчиво изучала возможные вместилища.

Тушку рыжего кастрированного кота – отвергла сразу! –

- Только полный дурак мог мне ТАКОЕ предложить – подумала она, брезгливо дёрнув хвостом.

Из четырёх оставшихся кошачьих тушек, две оказались слишком старые для Машкиной новой жизни, а между двумя последними она никак не могла сделать выбор.

- Ну что ты копаешься? – возмутился Сероптахов, давай быстрей соображай, не ровён час – запашок пойдет…

А Машка всё никак не могла выбрать. Подлетала, укладывалась то в одно, то в другое тельце, то так, то сяк… просила перевернуть, подержать, расправить…

Сероптахов не выдержал, щёлкнул пальцами… и в прихожей осталась лишь одна тушка –

трёхцветной молодой кошечки, у которой, как и раньше у Машки, лапки были в белых одинаковых «носочках».

- Вот! – сказал Сероптахов, – прекрасный экземпляр – залезай, не то поздно будет!

Машкина сущность для приличия малость поворчала, затем подлетела и аккуратно совместилась с лежащим тельцем. Сероптахов выдернул из-за пазухи ещё одно перо, помахал им над бренной кошачьей плотью, вдувая в него Машкино «Я», щёлкнул три раза пальцами, мигнул, чихнул, почесал затылок, ещё раз чихнул, снова помахал пёрышком, и…

Ничего не получилось.

- Блин! Сказал Сероптахов! Вот именно что – блин!

Он понёсся на кухню, достал из холодильника блинчики и запихал прямо холодными себе в рот… Тщательно разжевал, запил кефиром и, рыгнув, опустился на табуретку.

Из прихожей послышались какие-то звуки, и через мгновение, на кухню влетела взъерошенная трёхцветная кошка с белыми носочками на рыжих лапках. Она затормозила у Сероптахова и стала, громко мурлыкая, тереться о его ноги.

- Машка!.. Ты вернулась! Радость моя белолапчатая! – ворковал над ней Сероптахов, гладя и почёсывая подставляемые ею то мордочку, то горлышко, то спинку… Машка умильно щурилась, мурчала и впервые безоговорочно любила Сероптахова всей своей кошачьей душою!