Он приготовил все, как обычно. Расставил нужные декорации — свет (неяркий, сквозь зеленоватые занавеси), звук (какая-либо медитативная музыка, впрочем, необходимая только сначала), чай в любимой кружке. Обязательное отсутствие родственников-животных- звонков, мешающих, отвлекающих, плотно запертая дверь комнаты. На экране монитора возник текст. Ну что ж, начнем еще раз, с самого начала...

Видишь, Андрей, мой первый кадр после титров достаточно банален. Но ничего, дальше будет лучше, вот увидишь. Если получится у него — у того, за столом (кстати, познакомься: мой друг, тоже писатель) — получится и у меня. Я смотрю на него, а он – на тех, кто в его строчках, а они – друг на друга и на него, ожидая дальнейших его приказов. И на меня смотрит тот, кто придумал меня. И все мы – многие во многих – ждем и жаждем таинственного и неуловимого своего вдохновения. Как неизбежность и необходимость. Как смысла. Как самой жизни. Ждем и жаждем…

Мне давно хотелось поговорить с тобой, Андрей. Об этом самом вдохновении. Поправь меня, подскажи, договори что, если нужно…

Шесть глотков из Кастальского ключа* — потому что ничего другого, кроме творческого вдохновения ни он – тот, что за столом – ни я никогда не желали. Вечная молодость, баснословное богатство — нет, все это слишком обременительно. Если уж выбирать, то его, заветный и непредсказуемый дар...

Что же есть оно такое, Андрей — вдохновение? Неясное дыхание, присутствие, ощущаемое где-то совсем рядом и в то же время не совсем здесь, намекающее, что-то подсказывающее из-за плеча, но очень тихо и невполне. Оглянешься — нет никого, только нечто вроде запотевшего пятна от чашки — расползется и исчезнет прежде, чем успеешь разглядеть. А так хочется... Но не пролезть целиком в крошечную щель, поманившую узкой полосочкой света. Удается это разве что тем, кому уже не нужно писать ни книг, ни картин — им вообще больше ничего не нужно...

Я думаю, вдохновение приходит к тем, кто умеет быть наедине с собой.

Мне бывает очень страшно остаться одной, Андрей. Будто распахивается вдруг некая потайная дверь, и ты стоишь, вглядываясь в темноту, на сквозняке из другого мира, пугающего, непривычного. Что там? И какое оно? Страх схлопывает дверь и не дает войти. Как избавиться от того страха, Андрей? Как преодолеть отупляющую и засасывающую привычку заполнять свои паузы всем без разбора, как научиться оставаться один на один с собой, без участия внешнего мира, без того шквала информации, вливающейся внутрь одним сплошным потоком? Некуда подчас спрятать себя, спрашивают – и ты отвечаешь, и спрашиваешь сам, и говорят кругом все, чтобы не остаться одному, чтобы не слышать себя, потому что это как-то… И какой ты есть на самом деле и чего стоишь, и чего желаешь — да шут его знает! Сейчас мы вместе, заодно, мы получаем информацию, мы реагируем, мы обсуждаем и бежим дальше, мы активны, как говориться, полны жизненной энергии. Остальное – не в счет, да и некогда…

Как увидеть мир незапорошенными глазами? Как, питаясь только тем, что есть в тебе самом, находить и использовать собственные скрытые ресурсы, не бояться видеть себя и знать, и проживать жизнь по собственному, счастливому своему назначению?

Дайте же мне тот заветный ключ от потайных дверей, дайте мне мое вдохновение, и я, наверное, сама отвечу на все свои вопросы, и потом, между делом, переверну весь мир...

Я уже знаю, Андрей, — те своеобразные состояния, то особенное настроение, в котором мы способны получать желаемые знаки свыше, каждый из нас испытывал тогда, когда ни писать, ни читать еще не умел. В детстве мы лишены скорлупы, плотной защитной кожи, и потому совсем другие — чувствуем, реагируем и думаем иначе. Мы ничего толком не знаем о мире, что не мешает нам радоваться, получать неосознанное удовольствие от простых и естественных вещей. Вся информация, поступающая извне — это сказка, которая рассказывается сама собой, представление со множеством героев и ситуаций. Главное впечатление — ощущение себя определенного, умеющего двигаться, что-то хотеть и получать желаемое. Удивляться и радоваться. Бесценны первые опыты воображения, возможности расширения и моделирования мира по-своему. Так важно суметь вернуться туда, к своему совсем почти забытому, постараться вспомнить себя и о себе, отыскать среди множества образов, запечатленных потом, позже, чтобы из найденных подсказок вытащить самое главное, теперь необходимое... Горящий дом и опрокинутый ветром кувшин молока, и хлопанье ставней, и заботливые руки мамы, гладящие, успокаивающие... Вот же она, жизнь номер один, все ближе, все понятнее, все нужнее...

Я уже знаю, Андрей — то, что ищешь, из чего выуживаешь нужные слова, находится где-то совсем рядом, но как будто бы в иной, невидимой реальности. Можно даже потрогать это «что-то» руками, кончиками пальцев, но не так, как обычно, а «как-то иначе»… Невидимая та субстанция – словно особенный, уплотненный воздух, широкими мягкими лентами волнующийся вокруг, и через тонкие прикосновения «это» проникает сначала под кожу, а потом – дальше, к сердцу…

Как заставить мир — видимый и невидимый — не пугать и не отвлекать, а помогать? Где найти мне ту твою комнату, Андрей, в которой я, писатель, получу свое пожизненное вдохновение, где перестану, наконец, ненавидеть писать, где мука станет радостью?..

— Эй, друг мой, скажи, ты ведь тоже этого хочешь? Эй!.. – Не слышит. Весь в своих образах, как обычно…

Я уже знаю, Андрей — вино и аналогичные способы изменения сознания в наших поисках бесполезны. Да простит меня незабвенный Дон Карлос, его чудодейственные пейоты мало чем могут помочь. Те необходимые центры, через которые получаешь доступ в таинственное и многомерное, открываются сами, изнутри, и для этого организм должен быть чистым, а сознание — ясным. Вино лишь обостряет желания и увеличивает потоки мыслей, и доводит до предела чувства. Эмоции переполняют, но не разобрать в них стержень и не зафиксировать то главное и ценное, являющееся причиной. Ведь художнику то и нужно — погружаясь в основу, корень чувства, заново раскрыть его в своем воображении, по-своему, а потом, используя ему подвластные средства, вести зрителя-читателя своей особенной, оригинальной тропой ассоциаций, многоплановых сюжетных переплетений. Мало сказать: «Мне осталось жить лишь несколько дней». Неинтересно это и не ново. Рассказать про осенний парк, а лучше – весенний, да так, чтобы за строчками, за рамой твоей картины увидели твою уходящую жизнь, почувствовали твою остывающую руку... Сложно координировать эти перемещения в разные плоскости во взбудораженном, извне активированном состоянии и выводить читателя-зрителя в задуманный пункт назначения. Вызываемые чувства, которые и являются тем самым пунктом, и так-то не всегда однозначны: смутно-неопределенные, на грани положительного и отрицательного, непонятно-скучного и интригующего, неприятно удивляющего и странно притягательного. Результат подчас непредсказуем, потому что теперь он целиком зависит оттого, как соединится посланный импульс с конкретным человеком, его внутренним миром. Я сделала все, что могла, а теперь твоя очередь, любезный читатель: покажи теперь ты, на что способен...

Мне нравится быть зрителем. Нравится выпадать из собственной жизни и вживаться в другую, казалось, совершенно мне не свойственную. Вот только что я существовала где-то там, а теперь лежу в той прозрачной твоей воде, Андрей, это мое тело застыло, окаменело... Не человек и не животное — нечто еле живое, что в силах ощущать лишь слабое течение сквозь себя — воды, времени, мимолетных и малопроявленных отражений людей и предметов, как-то связанных между собой. Я дышу — и все же не существую в суетном мире, мире желаний и непрерывных движений. Я не вижу, но слышу мягкие шлепки усталых лап по воде — собака... Как и я — спокойна и равнодушна. Я жду своего часа, чтобы решиться на что-то очень важное, чтобы, вспомнив, подумав, представив все самое-самое главное, то, зачем я дошла до этого места, дожила до этого мгновения, зайти вместе с твоим Сталкером в ту заповедную комнату, через осколки стекол и своих многочисленных жизней, что пережила я уже после своего рождения, через уют и комфорт, через благополучие и усыпляющий, но ненадежный покой. А пока я — или почти я — в мокром ватнике, пахнущем свободой и чем-то давно забытым, слабо ощущаю лишь то, что протекает сквозь меня и вымывает из еле живого моего организма все ненужное, необязательное, приобретенное зазря...

Я думаю, вдохновение приходит к тем, кто умеет желать.

Я уже знаю, Андрей, что самое сложное в жизни – хотеть чего-то определенного, в полной мере и до конца, не отступая и не сомневаясь. Зажечь свечу и донести ее, оберегая от ветра, не обращая внимания на усталость и боль, в сотый раз начиная заново — туда, на другой берег. Настойчивость и воля, растворяющие лень, придающие силы, призываю вас быть на моей стороне, не давая опускать руки и поддаваться слабостям! Будем сильны своим желанием…

Смотри: друг мой – тот, что за столом – снова расстроен.

— Эй, послушай! Твой приятель, наверно, опять донимал тебя расспросами и своими оценками? Ты всякий раз с надеждой даешь ему почитать свои работы, и каждый раз коришь себя и расстраиваешься… Ну что поделаешь, милый мой – будем терпеливы…

Ты был прав, Андрей, когда говорил, что искусство и литература существуют лишь потому, что мир слишком несовершенен. Неустроен и неблагополучен. Жить гармонично невозможно, и потому искусство компенсирует, выравнивает неправильное, развертывает и заполняет недостающее. Что плохо здесь, то хорошо там. Не хватает вам переживаний и полноты жизни — пожалуйста. Экзотических ощущений и заморских чувств — извольте. «Питайтесь и насыщайтесь», как часто говорит мой друг с горькой усмешкой. Только думайте, пожалуйста, думайте...

А я не знаю, как мне писать, Андрей… Как облекать в слова то, что приходит, как не испортить, не переиначить смысл, а отдать его таким, каким принял его? И как его все же оформить? Снова зачеркиваю и снова стираю написанное ранее: не то, не то… За той парой предложений обнаруживаются еще пять, верхние становятся ненужными, использованными, копаешь дальше, и так – слой за слоем – продвигаешься, как кажется, в самую суть. Попутно, между делом, стряхиваешь удобно расположившиеся каркасы заржавелых штампованных фраз, продираешься сквозь встающие на дыбы необъезженные словосочетания. Попутно, между делом, спиной решаешь миллионы бытовых проблем и – как обычно – прогоняешь прочь жесткой метлой лень и хандру, чтобы снова зачеркивать и стирать…Хотелось бы меньше объяснять и меньше описывать – взять и переложить бы все в первозданном виде читателю, из ладошек в ладошки, как в детской игре. «Колечко, колечко, выйди на крылечко!..» Я знаю, что нельзя так, Андрей, знаю… Нельзя бесконечно стучать лопатой и отмывать, и очищать то, то уже невозможно очистить. Не дай бог упереться однажды в ту темноту, что совершенно уже без слов и эмоций, поглотившую в себе даже мое собственное представление о ней, мое воображение... Страшна она даже не тем, что прижмет меня к стенке и попросту лишит разума. А тем, что возьмет, да и обнаружит под собой какую-нибудь банальнейшую и глупейшую вещь, которая конец всему, и не смогу я разрешить эту загадку, не найду в себе сил пережить это предательство…

И все-таки…

— Друг мой, где-то была наша с тобой оптимистическая нота… Ты не видел, может, закатилась под твой стол? Пора поискать... – Вот, улыбнулся, наконец, наш ворчун…

И все-таки… Шаря в темноте влажными пальцами по сырым шершавым камням в поисках выхода, натыкаюсь на чьи-то руки и соприкасаюсь с ними всей ладонью. Человеку нужен человек, несмотря ни на что — это точно, и ты давно это знал, Андрей… И потому мы встречаемся во мраке собственных лабиринтов, живые – и уже нет – и чувствуем необходимость друг в друге, и просим друг у друга совета и помощи. Стоит только захотеть – и ты рядом, и я возрождаю в памяти твои образы, вспоминая и создавая попутно свои, наблюдаю за героями и вижу мир твоими глазами, слышу твоими ушами музыку, прошивающую, пропитывающую тобою созданную жизнь, музыку, уже внутри самой которой – смысл, сопровождаемый и проецируемый… Ее мог написать лишь тот, кто был тогда с тобой – там. Для тебя, для нас…

Знаешь, Андрей, зажигая тебе свечу на Сен-Женевьев де Буа, я совсем не удивилась словам на твоем надгробии: «Человеку, который увидел ангела». Как это верно. И как это здорово… Удивительный ты мой человек! Мне так хотелось подарить тебе что-нибудь, порадовать – да пока нечем. Разве что знакомством с моим другом – тем, что за столом. Он придуман мной, но почти реальный, потому что взял привычку спорить со мной по каждому поводу. Видишь, он и сейчас пытается мне что-то сказать и спрашивает, как всегда требует ответов на бесконечные свои вопросы. Ты знаешь – у меня и самой их предостаточно…

— Послушай, друг мой, милый мой друг, не надо, не спрашивай, не говори больше ничего… Давай помолчим, давай просто помолчим. Хотя бы попробуем, ненадолго, ненавсегда. Прислонившись спинами, глядя в разные стороны, чтобы не мешать друг другу, оставаясь рядом. Нет больше ничего из того, что было с нами раньше – ни в памяти, ни на языке, ни в душе. Тишина откликнется, оглянется на наше немое вторжение, оценит наше желание и даст в награду возможность… Хочется верить. И жить бесконечно, и лететь над миром, не боясь внезапного своего отторжения, ничего, ничего не страшась…

А… Ну конечно, ты опять болтаешь со своим приятелем. О чем вы на этот раз? Мне бы твое терпение, право слово!

 

— Как ты это хорошо говоришь, друг мой, как верно. Нет у нас с тобой никакого творческого кризиса, так и передай своему приятелю… Итак, на чем мы остановились? Пожалуй, вот с этого места...

Видишь, Андрей, сейчас и он — тот, что за столом — побежит по своим словам и строчкам, словно волнам, прозрачным, легким… А когда, наконец, вырвется из этого буквенного плена и сможет посмотреть на созданное им со стороны, моими глазами, глазами придуманного им друга, он почувствует: да, все именно так. Все сошлось и легло на свои места. Где-то в параллельном мире зашелестят приклеенные к вентилятору полоски бумаги, и женщина с темными глазами тихо прошепчет фразу, и будет слышно лишь «…научиться любить…»

Мы все снова встретимся, Андрей, на этих твоих словах, чтобы улыбнуться друг другу и начать все заново. Каждый — по-своему. Спасибо тебе и до встречи…

— Да, мой друг, с этого места: «Мы пришли сюда только затем, чтобы…»

***************

 

*Кастальский ключ — источник на южном склоне горы Парнас около г. Дельфы в Греции. Говорят, что 3 глотка из источника обещают вечную молодость, шесть – творческое вдохновение, девять – либо все блага на свете, либо – лишение всего, что уже имеешь…