W-01-03-96

Соловьев Е.А.

СОН.....

(с29/02 на01/03)

УВЕРТЮРА.

- Что делать? - думал я, скребя затылок. - Вот вляпался! Везет же мне, как утопленнику... А впрочем, наверное, зря я панику устраиваю. Мне, наоборот, повезло - дали путевку в "Новый источник", почти, даром и на дорогу тратиться не надо, так как расположен он рядом.

Хотя поводов для беспокойства не было, но делать что-нибудь придется - завтра еду, а только сегодня узнал от дочери, что ее мамочка и моя бывшая жена завтра тоже едет по путевке в тот же самый санаторий.

Расстались мы с Таней когда-то "по-хорошему" и вот уже в течение последних трех лет поддерживали только "шапочные" отношения. Не смотря на это, на ее глазах "отдыхать и лечиться" я не желал бы. Вещи уже упакованы и делать было, вроде, нечего. В квартире стояла тишина... Я “вырубил” все имеющиеся у меня источники звука, что не соответствовало моему характеру - обычно, я включал одновременно все приемники и магнитофон с телевизором. Что поделаешь, одиночество накладывает на человека свою лапу. Вот и в дорогу я взял радиоприемник и магнитофонную вертушку. От этих размышлений меня оторвал телефонный звонок.

Звонил приятель. Узнав, что я завтра уезжаю, он со словами, что бежит за бутылкой и "рвет" ко мне, бросил трубку. Работал он всю жизнь в театре бутафором и, благодаря ему, я был всегда в курсе жизни городского "бомонда", хотя никогда его ни о чем не расспрашивал. Я даже иногда думал, что нас с ним связывает как раз его потребность выкладывать мне все сплетни и моя - бесплатно смотреть "действо" на сцене... Это, как раз, подтверждает жизненное правило - надо за все в жизни платить. Мы его не нарушали и были не такой уж большой обузой друг для друга - во всем ладили и "дружили".

- Вот это здорово! - воскликнул он, когда я ему рассказал о своей "заботе". - Знаешь, в этом есть что-то необычно пикантное... Может это все подстроили твои дружки? Или она сама... А? Бесплатно - пусть и в бархатный сезон... В наше время и какому-то кочегару от науки такое счастье выпадает. Да, я тебе до последней своей жилы завидую, Вова. Вот бы нам с тобой на пару туда ехать! Ну и вспучили бы мы жизнь этого провинциального "боржоми".

- Что ты мелешь, Толян? Другу тошно от одной мысли, что она там при мне будет крутить с кем-нибудь... Представить даже не могу, как она идет с каким-то плешивым или еще хуже с красавцем... Да, что ты тогда понимаешь, занавес проклятый... Это тебе не свадьба Фигаро...

- А я думал, что ты о себе беспокоишься! Видимо, ты ее по-прежнему любишь, дружок. Давай, сделаем так - я изменю твою внешность... Ни одна собака тебя не узнает, пусть подо мной сцена провалится! Сам куплю себе путевку и поеду с тобой... Один раз в жизни живем! Отказаться от соблазна стать хоть на мгновение великим Бомарше, Гольдони или Феллини, пропустить и не посмотреть не из-за кулис на "действо", как ты любишь говорить, я не в силах... Садись вот сюда, где света побольше...

Я очень люблю людей, которые заводятся с полуоборота. Толян, же мой как-то весь напыжился, глаза округлились и, кстати, я Феллини совсем не помнил в лицо, а уж о Бомарше или Гольдони говорить вообще не чего, вдруг превратился в великого режиссера. У меня же, как у статиста, парализовало волю и я почувствовал, что жизнь меня снова начала впутывать в очередную какую-то авантюру. Феллини, включил весь, какой можно, свет, направив его на меня, и начал ходить вокруг, беззвучно шлепая что-то своими пухлыми губами...

На другой день перед тем, как ехать на автовокзал, я заехал в театр и Толян с помощью приятеля гримера прямо на моих глазах "преобразил" меня: на голове вдруг отрасли волосы совсем другого колера, а на лице вполне аккуратная бородка с усиками. Меня сразу же научили, как с ними нужно обращаться, быстро снимать и одевать, когда это необходимо, и я перестал себя вообще узнавать в новом количестве и качестве.

Толян мне и имя придумал новое - Василий.

Таким вот я и поехал на "курорт", а Феллини, как я теперь стал звать Толяна к его, кстати, удовольствию, обещался приехать на следующий день...

Таню я увидел сразу же. Она была красива и очень спокойна. Ехала она в том же автобусе - хорошо хоть места наши с ней не совпали. Я быстро успокоился, когда увидел, что она меня не узнала, хотя очень внимательно смотрела в мою сторону. Моя соседка ехала в тот же санаторий и мы сразу с ней "познакомились". Всю дорогу она щебетала о себе и я понял - она не прочь со мной дружить в санатории. Была она молода, очень мила и я был совсем не против этого... "Не с Таней же мне знакомиться,"- думал я, засыпая. Автобус же, урча своим мотором, разрезал с помощью дороги пространство и время...

Кате, моей новой знакомой, я помог с вещами, а в остальном она такой оказалась оборотистой, что я не успел оглянуться, как она все дела и мои, и свои устроила в пять минут. Народу ожидалось не много и мне, с ее легкой руки, выделили прекрасный "нумер" на шестом этаже на одного. Я разложил вещи, подошел к широкому окну и, кажется, впервые в этом году увидел, как прекрасна природа, а значит и жизнь. За окном стояла ранняя весна - любимое мое время года, когда много Солнца и синего неба, чистый воздух, проникающий в самые дальние уголки ваших легких, и белого до рези в глазах снега, сосен со стройными и наоборот замысловатыми стволами, освещенными, кажется, даже в пасмурную погоду солнечным светом.

Я не замечал, как летало время - ничто не нарушало тишины, которая просто давила на мои барабанные перепонки. К "жизни" меня вернул воробушек, севший на перила балкона за окном. Тряхнув своим хвостиком раза два, он исчез по своим делам... "Пора возвращаться на "сцену". Приедет ли мой великий режиссер?"- подумал я, подходя к зеркалу. На меня смотрел незнакомый красивый и еще совсем не старый человек в красивом шерстяном спортивном костюме. Я подмигнул ему и, скинув ботинки, улегся на кровать.

Перед глазами все еще бежало полотно дороги...

 

Раздался стук в дверь. Вот еще, может быть, выходит на сцену новое действующее лицо... Интересно!? Это он или она? Я встал и ... пропустил в комнату гостью, вошедшую довольно таки бесцеремонно, как к себе в дом.

- Привет! Меня зовут Лиза, - промяукала она и протянула мне ладошку. Выглядела она очень эффектно, хотя ни фигурой, ни лицом красивым не обладала. Меня этим своим свойством женщины всегда поражали. Чем они не обладали по природе, они с лихвой восполняли за счет ума и изворотливости - поэтому имели успех у мужчин не меньший, чем красавицы. - Себя мне можете не представлять, так как я уже знаю, что вас зовут Вася и вы Водолей по рождению, вам сорок восемь лет, рост этак под сто восемьдесят, - она оценивающее осмотрела меня с ног до головы, кокетливо склонив свою головку на плечико и собрав свои пухленькие губки бантиком. Я видел, что мой вид на нее не производил удручающего впечатления, а глубокое и волнующее декольте ее прекрасного халатика и ножка, отставленная чуть в сторону и блеснувшая своей белизной сквозь прорезь, были как бы доказательством этого, - вес ваш чуть более восьмидесяти кило... Верно? В заезде всего восемь мужчин - не трудно запомнить... Правда?

- Вы ошиблись лишь в количестве мужчин, Лизонька! - решил я поддержать ее треп, а сам, про себя, решил отшить ее при первом же удобном случае, женщины такие, как Катя и Лиза подходили мне больше для простого трепа - с ними не надо ничего лишнего придумывать. - Девять. Завтра к нам приедет великий режиссер республиканского театра Галь... Тьфу, Феллини!

- Это, наверное, его кличка? А у вас, Вася, она тоже есть? Кто же вы по профессии, если ваш Феллини режиссер?

- Я свободный художник, Лиза. От слова худо, наверное, произошло название моей профессии. А кличка у меня странная...Черчиль... Не знаю даже - она мне не подходит, кажется. А вас, как зовут близкие вам люди? На кличку не обижаются лишь тогда, когда ее придумывают и произносят лишь тебе близкие люди...

- Мама меня зовет Котей. - Из Елизаветы как будто кто-то весь ее шарм, как воздух из шарика, выпустил - передо мной теперь стояла маленькая девочка. Такой она вдруг мне до ужаса понравилась, но я вдруг понял, что ко мне она больше не подойдет. Так вот всегда... Поэтому один и живу. Сколько себе раз говорил: "Лучше бы ты воздух испортил, парень, чем вот так себя умником корчить".

- Я зашла спичек у вас попросить...

- Я не курю, Лиза, и вам не советую. Я ужас, как не люблю курящих женщин. Это я вам по секрету скажу, как моей первой знакомой по санаторию. Мы будем хорошими с тобой друзьями, правда?

- Правда... Я не буду при вас курить, Черчиль! Скоро обед! До встречи! Бай-бай!

При этих словах девочка в ней пропала и передо мной снова стояла гетера. Когда она уходила, попочка ее так заиграла, что у мене дыхание перехватило. "- А ведь могла и Лиза тебя утешить, дурак. Вот уж месяц вы "голодны", сэр! Пора и кофейку искушать, - подумал с горечью вслед ей я. - Снова один! Адын!

Я вспомнил анекдот про грузина на кладбище.

- Адын! - всхлипывал уже громко я. - Адын, савсем адын! Адын! Адын!" - перешел я на лезгинку.

Я не расслышал стука в дверь и не заметил, как в комнату вошла Катя. Она стояла тихо и смотрела, как я придурялся. Увидев ее удивленное личико, я как-то естественно без всякой там мысли подбежал к ней, обнял и поцеловал в губы. Она сначала по-детски ответила на поцелуй, но потом ее уста раскрылись и головы наши пошли кругами, а руки сами стали искать друг на друге пуговицы и застежки...

А кто-то в это время, кажется, обедал.

Отдых начинался прекрасно. Катя убежала в таком волнении как будто ее "осенил крестом Мессия" - ее трясло, она пылала... Меня же потянуло в сон. Спину и бока разжигало от ссадин. "- Надо ей сказать, чтобы отстригла ногти или перчатки пусть надевает, - промелькнуло у меня в мозгу и я ухмыльнулся. - Это мне ее сам Бог послал, наверное. А впрочем, кто знает...".

 

- Вася, через полчаса будет ужин. Будешь принимать душ? Я так у тебя хорошо помылась, пока ты спал, - она сидела на моей кровати и расчесывала уже высохшие прекрасные волосы. - У тебя отпали усы с бородой и парик... Я положила их там в ванной.

- Ты, наверное, подумал про меня, что я дрянь... Я замужем и очень люблю своего мужа. В автобусе, когда я увидела тебя, то подумала, что ты очень хороший человек и приставать с любовью ко мне не будешь... Решила тебя держаться, а то, что с нами было, я и сама не знаю, как произошло. Хочешь верь, хочешь не верь. Как будто, кто сознание отключил. Это повториться больше не может, хотя ты и был в постели прекрасен... Вот я и расчесалась - можно идти в столовую, а ты все спишь. Давай вставай...

Я начал медленно подниматься с постели и также медленно из уст моих потекла речь, как будто это говорил не я, а кто-то другой.

- Ты права, Катя. То, что с нами произошло, произошло само собой, хотя происходить совсем не должно. Я тоже в большой растерянности... Ты мне, как дочь, и в будущем давай в своих отношениях придерживаться этой версии. Это первое. Во-вторых, я не дам тебе крутить в санатории больше ни с кем, так как все, что ты испытала, как ты говорила, хорошее тебе дает твой муж и я, если это будет надо, помогу ему и тебе. И, в-третьих, про мои накладные волосы никому не говори. Это бутафория..., - говорил я, надевая парик с усами и бородой перед зеркалом. - Завтра сюда в санаторий приедет режиссер Феллини, как я его называю, и будет со мной репетировать одну роль. Понимаешь, я должен вжиться в нее. Все, я готов. Бери своего папочку под ручку и пошли в столовую.

 

Наше появление заметили все, так как на ужин мы опоздали на целых пятнадцать минут - все уже ели. Мы прошли за один из свободных столиков и сели, ожидая, когда нам подадут еду, Я видел, что моя Катя вся цвела и сияла. Мне было очень приятно за то, что со мной сидит такая молодая и красивая женщина и то, что я был достоин ее внимания.

Ужин прошел спокойно, хотя между собой мы не разговаривали, так как испытывали еще неловкость из-за того, что произошло с нами.

К нам подошла культмассовичка, как она нам представилась, Леночка. Записав имена и комнаты, в которых мы проживали, она сообщила, что сразу после ужина в танцевальном зале состоится вечер знакомств и она будет рада там видеть нас обеих. Вопроса о нашем “родстве” она не затронула.

Когда же она отошла, Катя положила свою руку на мою и чуть ли не прошептала:

- Папочка, мне страшно! Они нас так едят глазами, - при этом она кивнула в сторону зала, так как мы сидели почти в углу среди пустых столиков. - Особенно вон из-за того столика.

Я оглянулся и встретился с лучами десятков глаз, среди которых, как угли горели, глаза Тани.

- Не обращай на них ни какого внимания, дочка. Как ты думаешь провести свой вечер?

- Я хотела бы его провести с тобой... Просто посидеть и послушать тебя, так как мне кажется, что каждая минута проведенная с тобой даст мне больше, чем все остальное помноженное на десять.

- Кстати, а кем вы работаете, моя прекрасная леди? По разговору вашему, я думаю, что вы имеете не менее трех вузовских дипломов! - при этом мы оба так душевно рассмеялись, что у обоих на глазах выступили слезы.

- Хорош папаша! - продолжая рассыпаться колокольчиками, сумела вымолвить она. - Не знает ничего о своей дочурке, - и она снова засмеялась.

Я же грохотал своим альтом, стараясь не заглушать, а только выделять ее смех, так как и она сама, и то, что она мне дала там..., и ее смех - были бальзамом для моей очень ранимой души после трудной и большой дороги жизни.

- А все-таки, кем ты работаешь, Катя? - спросил я, когда приступы смеха прошли.

- Я работаю библиотекарем в заводской библиотеке. Закончила два вуза. Ты, почти, все угадал. Один - учительский, а другой - библиотечный заочно. У меня двое детей: мальчик и девочка. Саша и Маша. Я, Вася, так люблю быть дома в кругу своей семьи, где все меня считают самой красивой, самой главной и самой умной, что я еле отрабатываю рабочее время, чтобы поскорее оказаться дома. Лишь рядом с тобой я, наверное, позабыла их чуть-чуть. Это мне мой муж Леня подарил путевку в санаторий на день нашей свадьбы. Поезжай, мол, Катя спокойно... Я так говорю, потому что верю в твою порядочность, и в то, что я только случайно оступилась, а иначе мне бы не выжить....

Она говорила, а я все ел и ел. Съел свою порцию и Катя поставила мне другую, снятую с подноса официантки тарелку. Когда же мы встали из-за стола, я впервые посмотрел на нее со стороны, так как раньше она для меня была объектом как бы временным, не достойным внимания и мне было достаточно ее слышать и смотреть на нее в полглаза. Вот за это я и был наказан, так как вдруг увидел женщину сказочной красоты. Она сияла, а вокруг ее головы и тела я увидел ослепительный ореол. Это так на меня подействовало, что я тут же что-то промямлил и пошел к себе в комнату. Ее красота меня парализовала не только физически - я сразу же ослаб, но и духовно. В мозгу моем открылась огромная рана, доставляющая мучения. Я бросился в кровать и, закрывшись с головой одеялом, чувствовал, как мысли одна чернее другой, приняв облик черных ворон, стали прямо расклевывать мозг.

- “Как ты мог, урод проклятый, грязными своими лапами дотронуться до такой светлой и чистой женщины? Ты не достоин, древний лапоть, ее ногтя на правой ноге, который целовал в экстазе... Она так ослепительно хороша, что, как ты только не ослеп от того света, который от нее исходит. Как ты мог все это сделать походя, как помыл свои ноги в тазу, без грамма любви и даже поклонения.”

- Вася, что случилось с тобой? - услышал я голос Кати - она зашла в комнату и села на стул рядом с кроватью. - Ты посмотрел на меня и убежал... Я подумала, у меня что-нибудь случилось с платьем, - она положила мне свою мягкую ладошку на голову под одеялом. - Я подошла к зеркалу и остолбенела... Вася, поверь, я такой никогда не была... Я сама себя не узнала... Вот ты себя в бороде и в усах, наверное, тоже не узнаешь. Правда? Вот и я не узнала... Такой меня сделал ты и этого стеснятся не надо. Я даже благодарна тебе, что теперь знаю, как быть еще красивей и счастливей... Надо, чтобы рядом с тобой были такие вот люди, как ты или мой муж Леня. Я, про себя решила, что буду тебе верной и любящей дочерью или, если ты не пожелаешь этого - сестрой. Я сейчас пройду к себе, а через часик мы с тобой решим, чем вечером займемся... Что-нибудь придумаем...

Я услышал, как закрылась за ней дверь комнаты. Все черное с меня куда-то ушло, голова стала свежей и ясной. Сдернув одеяло, я вскочил с кровати на ноги. Хотелось идти на люди, петь, плясать... В голове вдруг зазвучала моя любимая русская народная песня:

“Милая моя,

взял бы я тебя,

но в том краю далеком

есть у меня сестра...”

*******

- Вася, я была в разведке и пока ты бреешься и приводишь себя в порядок доложу, что сумела узнать. Сразу же как только я вышла от тебя в тот раз ко мне подошла, я думаю, твоя воздыхательница и так цинично обронила фразу, которая и тебя не обрадует. Она спросила, мол, как выглядит твой Черчиль в постели. На что я не ответила, а только внимательно на нее посмотрела и, веришь ли, она заерзала под моим взглядом, как ерш на сковородке. Я же, насладившись своим явным превосходством над ней, кротко заметила, что, мол, мой папа, как только решит свой очень важный вопрос с сэром Рузвельтом, будет сразу же в вашем распоряжении и тогда, мол, вы сама узнаете, каков он не на политической арене. Это ее добило и она исчезла с моих глаз.

Катя оказалась бесподобной артисткой и я, наблюдая через зеркало, смог в этом хорошо убедиться. Когда же она по ходу спектакля изобразила мне свою собеседницу, то этого мне хватило для того, чтобы догадаться, что это была не Таня, а Котя. Я сразу же весело рассмеялся, а Катя продолжала нести мне всякий там вздор в лицах и картинках.

- Все готовятся к вечеру знакомств и прихорашиваются. Я же решила ничего в своем гарнитуре пока не менять, чтобы тебя не шокировать. Буду меняться на твоих глазах постепенно. Мы так и не решили, как мы проведем свой вечер... Феллини еще не приехал... Пойдем ли мы на вечер знакомств, я не знаю, так как не успела об этом еще спросить своего папочку...

- Да, пойдем! Но сначала Катенька немножко должна поработать, - поддержал ее игру я. - Она откроет мою сумку и достанет оттуда великолепное вино и такой же шоколад.

- Ура! - Катя вскочила и бросилась к сумке. Скоро на журнальном столике нам стало не хватать только свечей. В это время к нам постучали. Дверь тут же открылась и показалась Лиза и еще несколько красивых женских рожиц из-за ее плеч.

- Извините, что может не вовремя, но мы вас хотели пригласить к себе к столу...

- А может вы все к нам придете? - стараясь быть любезным, пригласил в свой черед я.

- Нет... У вас очень все красиво и очень интимно, но нам надо будет много всего переносить к вам, а поэтому...

- Разумно, Лиза. Через пять минут мы будем у вас, - перебил я ее.

 

Когда я оделся, Катя придирчиво всего меня осмотрела и, сменив мне галстук, по-мужицки крякнула:

- Вы, дедушка, неплохо выглядите и сможете сегодня покорить любую из дам в диапазоне от двадцати пяти до сорока лет, но вот связываться с более старыми я вам не советую, так как мне будет обидно за себя - вы же и меня подстрелили, сударь.

- А почему дедушка, Катя? К тому же мне нравятся женщины бальзаковского возраста...

- Дело в том, что у твоей “дочки”, - она игриво своим пальчиком показала на себя, - есть дети. Вы что об этом забыли? Я уже старая, Черчиль... Мне... тридцать лет...

- Этого о тебе сказать нельзя... Ты похожа на двадцатидвухлетнего ребенка. Такая же болтушка, игрунья и к тому же великолепная артистка. Я скажу, чтобы Феллини дал тебе в нашей пьесе под названием “Жизнь” главную роль. Гордись этим... К тому же запомни, что твой “дедушка”, - при этом я сделал выразительную паузу, - танцевал и имел дело только с самыми красивыми дамами, которые его окружали в радиусе сорока метров, но, к сожалению, он с ними бывал очень робок. Кстати, красивей тебя я в этом монастыре, наверное, не найду... Тебя мне подарил сам Бог...

 

- Вставай, дедушка, уже, почти, восемь часов... Не надо было вчера столько пить и скакать... Я поняла, что мне с тобой лучше, когда ты молчишь и бездействуешь... Тогда рядом с тобой можно хотя бы просто думать или говорить. Но, когда ты хоть что-нибудь говоришь или делаешь, как вот вчера, например - это подавляет и я сразу же становлюсь дурой. И другие тоже совсем не лучше выглядели... Вот поэтому вы и живете одни, сударь. Разве женщине ваш ум нужен!? Нет, ей нужно только ваше внимание и “лапы”... Откроете вы глаза или нет? Я иду за стаканом холодной воды...

Я тут же открыл свои глаза и вскочил с кровати. Хорошо, что я заранее подумал о том, что Катя придет меня будить, и не спал, как обычно дома, гигиенично. Ее бормотание сказалось на мне благотворно и последствия алкогольной зависимости сразу же прошли, как только я встал под душ. А через десять минут я был полностью экипирован для дальнейшего прохождения “службы”. Вчера я Катю при всех звал только, как мой генерал. Это ей нравилось очень и она мной командовала, как хотела, а мне нравилось выполнять все ее приказания, к тому же все наши с ней желания почему-то полностью совпадали. Весь вечер я был занят другими дамами, но чувствовал, что та связь, которая установилась между нами не прерывалась ни на секунду. Мы пели, смеялись, танцевали, участвовали в каких-то конкурсах и соревнованиях. Наша компания была самой молодой и шумной. Если в ней из мужчин был только я один и из-за меня шло постоянное среди дам пока безуспешное соперничество, то в компании Татьяны мужчин было сразу четверо, так как она с подругами захватила комнату, видимо, более населенную. Вокруг нее тоже было и шумно, и весело, и в целом красиво.

Все это еще раз подтвердило, что нам с ней в жизни вместе было “тесновато” двум водолеям.

- ....у меня память на стихи хорошая, конечно, если стихи мне понравились и запали в душу. Вот, смотри, я сейчас прочитаю то стихотворение, которое ты прочитал вчера, - при этих словах Катя как-то вся собралась в комочек и я услышал то, что когда-то всплыло у меня само собой в памяти. - “Только вот все чаще замечаю женщину красивую одну... Утром у автобуса встречаю, вечером, когда домой иду. Взгляд ее, как проданной собаки, душу мне и сердце бередят... Надоели ей все в жизни драки, кобели уж больше не манят... Вот и сейчас ее я зонтик вижу, вслед идет, промокла под дождем... Взять подойти, спросить, за чем, мол, нужен... Нет, не сейчас, когда-нибудь потом...”. У тебя, мой папочка, с психикой не все в порядке... Комплексы страшные... Ты, как Гамлет, в любом пустяковом деле создаешь себе проблемы... А может быть ты просто-напросто писатель и занимаешься вампиризмом? Тогда понятно... Ты забираешь из жизни всю энергетику и, перерабатывая ее в своем мозгу и перенося на бумагу, сам живешь в этом потустороннем мире.

Мы вышли из комнаты и направились к лифту, а Катя все говорила и говорила.

- Кстати, та блондинка из команды соперников таращила на тебя глаза и все делала так, чтобы противостоять нам как будто ей кто-то за это платит... Мне даже, кажется, что она как будто тебя где-то видела, но вспомнить не может...

- Успокойся, Катя! Это все так просто, так как она моя бывшая жена, и вся эта комедия с бородой только для нее. Мы вместе прожили двадцать три года.

Это признание лишило Катю дара речи на остаток пути до столовой и на время завтрака, а глаза ее, как раскрылись на величину блюдца, так и оставались, пока к нам не подсел мой Феллини, приехавший на первом рейсовом автобусе, чему я был искренне рад. Катя же, не сумевшая еще адаптироваться к новому персонажу нашей пьесы, продолжала молчать.

Я рассказал ему обо всем, что произошло за день со мной и Катей за исключением некоторых “подробностей”. Феллини приехал сытым и, ковыряясь вилкой в тарелке, слушал, молча соображая о чем-то...

Феллини "разбушевался".

Прошло семь дней...

Все стало уже обычным: медицинские оздоровительные процедуры с утра и тихий час днем, прогулки по сосновому бору, многоразовое питание в столовой строго по часам и танцы вечером с видиком на сон грядущий. Хотя мужчин в заезде было, так скажем, маловато, но обстановка в связи с этим никак не накалялась - мужчины были все разобраны яркими личностями женского пола, а остальным осталось только, что наблюдать за развитием событий со стороны.

Я и Катя были неразлучны днем, вели довольно-таки "скромный" образ жизни - это отодвинуло всех других женщин от меня на значительное расстояние. Лишь Лиза и еще два "синих чулочка", хотя и очень симпатичных, иногда появлялись в нашей компании.

Чаще всего я молчал, а Катю "несло и несло" - ротик ее просто не закрывался. Она очень была начитанным человечком и здесь продолжала читать все подряд, начиная с газет и журналов и кончая пухлыми томами, а поэтому ей было, о чем мне рассказывать. Кроме чтения, она успевала, кажется, все: узнать последние новости и сплетни из нашей курортной жизни, выстирать мне рубашку и носки, хотя я и был против этого, сходить в магазин и организовать нам с Феллини маленький вечерний сабантуйчик и многое-многое другое - отчего я впервые за много лет почувствовал себя счастливым и "творчество" Феллини мне стало казаться смешным и не нужным..

От такой сытой жизни меня снова потянуло к женским прелестям, но ни каких попыток с моей стороны в отношении Кати и другим женщинам моего "гарема" не было - как будто я вновь ожидал, что Бог сам пошлет что-нибудь приличное, то есть мне лень было шевелить не только руками и ногами, но и мозгами. Меня все устраивало и все на свете нравилось.

Феллини же был на "коне". За эти семь дней он расширил свой "гарем" до такого числа, что у меня не хватило бы палец на руках и ногах, чтобы сосчитать его клиенток. За ним тянулся шлейф из представительниц совершенно различного возраста, комплекции и расцветки... Он жил от меня отдельно и я его видел лишь изредка в столовой или в танцевальном зале с головой на груди очередной пассии. Он сообщал мне, что все идет, как надо, и скоро весь "курорт" зарыдает над его "произведением", а сейчас он, мол, расставляет артистов, как игрок шахматы перед игрой...

Но вот вчера он прибежал около десяти часов вечера, когда уже Катя ушла к себе и я лежал в постели, и завопил о том, что это сумасшедший дом и он готов его взорвать, а не покорять своим искусством. Причину такой вот переориентации от искусства к терроризму я понять никак не мог, так как Феллини ничего конкретного не говорил, а только кричал, махая в воздухе своими кулаками. Мне ничего не оставалось, как в течение часа успокаивать его.

- Ну, что ты кричишь, Великий мой Феллини? Хотя я и не знаю, что с тобой произошло, но, уверяю, завтра утром ты обо всех огорчениях забудешь и будешь любить жизнь снова. Нет, чтобы скрасить жизнь друга какой-нибудь амазонкой..., - поддел я его. - Видишь, как холодна моя одинокая постель.

- Побойся Бога, прелюбодей! От тебя не отходит целыми днями такой красивый цветочек, о котором я и мечтать не смею...

- Толян!? Это же моя дочь названная! Я на нее дышать не смею!

- Тогда молчи... А теперь слушай мой приказ на завтра! Попробуй только что-нибудь забыть или не выполнить... Твоя нега закончена - ты выходишь на подмосток. А кричал я только от того, что не все у меня со статистами получалось... Одна твоя Катенька мне литр крови стоила... Завтра она уезжает на два дня домой! Не вскакивай! Закрой рот! Молчать! - закричал он. - Молчать будешь, пока я не закончу свою речь... Ты с литрой хорошего вина завтра едешь на экскурсию в монастырь... Ни чему не удивляйся. Я ничего не подстраивал - все должно произойти само собой, но не будь тюхой - лови паузу и темп действа. Понял?! Если ты меня заставишь выйти на сцену, тебе просто не жить, Васька. Теперь, говори, которую бабу ты хочешь, чтобы я привел в твою одинокую постель? Молчишь... Я знаю, что ты без любви, не можешь... Я ухожу, выключаю за собой свет, а дверь пусть будет не запертой - может я к тебе еще загляну. Спи, актеришка...

Я не знал, что ставит мой дружок: драму, комедию, трагедию али еще хуже все вместе враз...

"- Зачем, я его впутал в это дело?" - думал я, засыпая и не зная, что на сцену я буду выходить не завтра, а через какое-то мгновение и ловить паузу и темп мне предстояло уже сейчас, прямо не вставая с кровати...

Дверь моя тихонько открылась и под одеяло проскользнуло женское тело. Ни чего не понимая со сна, я начал отвечать на ласки до тех пор пока во мне не возникла страсть. В мозгу все осветилось и стало, как в саду Эдема... Зазвучала музыка... и снова я был на высоте - женщина подо мной извивалась, плакала и кричала...

Когда я проснулся, постель моя была пуста...

"- Кто приходил ко мне во сне? Это была не Катя... Хотя все было прекрасно, но на Божество, явно, не тянуло... Это была Таня или Лиза..." - думал я открывая глаза." - А это, что торчит из под подушки? Тьфу! Лифчик! Хорошо хоть не трусики... А вот и трусики, черт их возьми. Так это все было не во сне! Феллини проклятый! Чтоб ты сдох! Кого же я ласкал? Надо вставать, а то придет Таня... Тьфу, Катенька..."

Я встал, умылся и впервые пошел к комнате, где жила Катя, так как впервые подняла меня с постели не она и вообще не пришла проведать своего папочку. Я постучался и вошел в комнату... На своей кровати с заплаканными глазами сидела Катя, а больше в комнате никого не было. Я прошел и сел с ней рядышком - наши бедра и бока коснулись друг друга...

- Этот, твой Феллини, дурак... Я целую ночь глаз не сомкнула и все плакала... Понимаешь, у меня какое-то предчувствие, что домой мне нельзя ехать... Как будто случится что-то нехорошее... И за тебя мне почему-то страшно. Остаешься тут один без меня... - как будто тебя тут могут съесть эти Лизаветы.

- Не хочешь ехать, так оставайся. Я сам от него не в восторге...

- Нет, съезжу. Я уже смирилась... Детей, мужа проведаю... Я, ведь, не железка какая-нибудь и мне ласка тоже нужна, как думаешь... Давай, пойдем на завтрак...

 

После завтрака я проводил на рейсовый автобус Катю, а на обратном пути купил "хорошей" водки аж целый литр. Почему-то хотелось все делать навред Феллини.

После тихого часа за мной зашли и повели на посадку в автобус, а через несколько минут уже я ехал на экскурсию в Прилуцкий монастырь. Я вдруг почувствовал себя человеком, жизнь которого уже была предопределена...

Погода стояла холодной и не располагала к пргулкам даже под защитой стен монастыря. Все озябли, экскурсовода не слушали и кто-то спросил, мол, нет ли у кого вина. Я без всякого энтузиазма, но к огромной радости публики, достал свои бутылки, у кого-то нашелся шоколад и началась сначала спивка по пять граммов из одного стакана, а потом спевка уже в автобусе на обратном пути "домой".

Во время экскурсии в монастыре около меня между Таней и Елизаветой началось соперничество, но я делал вид, что ничего не замечаю, так как никак не мог еще установить, кто же из них двоих так хорошо поласкал меня ночью. Я травил анекдоты, от которых все ржали, тискал отчаянно женщин, то есть вел себя очень не прилично, но мне все сходило с рук, так как с моих бутылок все почему-то стали пьяными. Перед самым санаторием я задремал на своем сиденьи и вдруг сквозь гул мотора услышал в своем пьяном ухе горячий шепот Татьяны, который спутать с другим я никак не мог, хотя она мне так при даже нашей совместной жизни ни разу не шептала.

- Васенька, хочешь я тебя сегодня вечером поласкаю?

- Нет... Мы сегодня уже сытенькие.

- Ну, Васенька! Со мной ты еще два разика кончишь... Ты только впусти меня к себе, - и рука ее полезла в прорезь моего пальто.- Мур-мур, Васенька!

- А, если я к тебе в штанишки полезу...

- Ну и что! Я так тебя хочу, что даже мокрая вся стала...

Я с отвращением отдернул свою руку, начавшую уже свое движение по гостеприимно раздвинувшимся ножкам. Тут я понял, почему Лиза вдруг за так просто отдала меня этой "Танечке" в автобусе и почему-то этому очень обрадовался. Я весь встрепенулся от дремы, вытащил ее руку из под своего пальто к ее явному не удовольствию.

- Ну, Васенька! Котик, мой милый!

Одним движением руки включил свет над своим сидением, а другим сорвал свою модную бородку и усики с лица. Лицо Татьяны все исказилось, она вскочила со своего места и со словами: "Импотент, проклятый, ты меня и тут достал!"- убежала в глубину автобуса.

Все у меня внутри скорчилось от всей этой грязи, мне хотелось исчезнуть с этого света в другое пространство и время. Вот уже более пяти лет как я ничего подобного не испытывал... Я вновь откинулся на сиденье, выключив над собой свет, и закрыл глаза.

Но тут вспыхнул свет во всем салоне автобуса - в проходе стоял мой великий Феллини. На него со всех сторон уставились ничего не понимающие "зрители". Он хлопал в ладоши и гоготал на всю "ивановскую".

- Сограждане! Сегодня в санатории состоится "антракт" с шампанским! Угощаю я - зритель великого драматурга и режиссера, каким является наша Жизнь. Прости меня жалкого раба сцены, Вова..., - и он встал передо мной на колени в проходе.

- Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье,

 

И совершенству ложный приговор,

И девственность, поруганную грубо,

И неуместной почести позор,

И мощь в плену у немощи беззубой,

 

И прямоту, что глупостью слывет,

И глупость в маске мудреца, пророка,

И вдохновенья зажатый рот,

И праведность на службе у порока.

 

Все мерзостно, что вижу я вокруг,

Но как тебя покинуть, милый друг!

- Простите, это Шекспир. Сонет 66.

Голос Толяна перекрывал шум двигателя - боль в душе и злость на великого Феллини отступала.

- Вова, теперь тебя можно называть своим именем, ты не делай поспешных выводов... Пьеса еще далеко не закончена... Ты можешь мне сказать, что и от первого действия тебя тошнит, но такова наша жизнь...- Счастье понимают только тогда, когда оно идет слоями вперемешку с Горем..., как и чистого неба мы бы не заметим, если бы не было облаков. Таню ты не ругай... Она любит тебя и только тебя, клянусь. Я с ней разговаривал за эту неделю много раз и убедился в этом. Представь, она видит мужика, который похож на тебя, как две капли воды, и через все препоны бессознательно рвется к нему, отказывая себя другим воздыхателям, в том числе, и мне. И тут вдруг, когда она почти достигла цели с моей помощью, конечно, ты срываешь маску! Не вскакивай и молчи! Ты не Фигаро, а поэтому и сделал это, "переписав" по-другому мою пьесу... и она от этого еще больше мне стала нравиться... Ты по-своему очень гениален! Я восхищаюсь тобой! Ты красиво живешь! Какие женщины любят тебя! Ты даже страдаешь красиво и праведно! С Татьяной же у тебя в жизни ничего не получиться... Вы не сможете быть рядом по жизни хотя и любите друг друга, так как... Впрочем ты и сам это хорошо знаешь.

17396

Стало еще хуже...

Приехали мы "домой" в восемь часов вечера и лучше бы совсем не приезжали...

Навстречу мне с крыльца сбежала Катя и с рыданиями бросилась на грудь.

- Вася! Я так и знала! Я так и знала! Так и знала...

Я обнял ее за плечи и, уводя с глаз публики, начал успокаивать, как мог. Я почувствовал, что она на грани эмоционального срыва.

- Ну, что ты, моя девочка! Кто, так обидел мою кралечку, мою птичку? Дай я тебе утру сопельки... Вот, так. А слезонек-то у нас сколько, - причитал я. - Пойдем ко мне - не надо так плакать на людях... У меня на плечике сейчас поплачешь, моя хорошая, моя светлая девочка.

******

Мы зашли в комнату и тут Катя так заревела, что у меня самого потекли слезы, а за первыми слезами мою душу разорвали настоящие рыдания. Я не заметил, как уже Катя стала утешать меня и ласкать мою голову, как у маленького, на своих коленях. Как после грозы, дождь слез становился все тише и тише... Наступила тишина..., а Катя все гладила и гладила мне голову. У меня затекли коленки, на которых я стоял перед нею, но мне вставать не хотелось...

- Я зашла..., а... он там, - и она снова заплакала. - с женщиной на моей постели... Я... ничего не сказала... и не помню, как очутилась здесь у тебя... Очнулась, когда ты заплакал... Как мне, Вася, теперь жить не знаю... Я даже про детей забыла - только сейчас вспомнила. Как же они теперь жить будут? А почему ты без бородки своей? Стал плешивым сразу же... Феллини разрешил?

- Он и имя мне свое разрешил взять назад... Меня Вовой зовут, Катя, - сказал я, вставая. - Теперь мне не надо ни от кого скрываться и прятаться. Феллини говорит, что первое действие нашей пьесы закончилось. Я тоже не знаю, как теперь жить буду... У нас сегодня ан-тра-кт... Слово, какое противное. Он будет сейчас заливать нас шампанским, чтобы мы доиграли до конца его поганую пьесу. Сколько еще и тебе, и мне придется пережить, Катя, один Бог знает.

- Володя, ты пьесу какую-то играешь, а у меня жизнь сломалась...

- Не дури! - вскипел я. - Просто мне немного полегче, так как я свой долг перед жизнью выполнил - детей вырастил... Выходит меня теперь совсем списать надо? Вот, видишь, головой закивала. Я не от сладкой жизни вышел на "сцену", на которой идет черте что. Лишь с тобой я не играю, Катенька... Ты, голубушка, только жить начинаешь... Ты не святая и муж тоже имеет право на ошибку. Мне его жаль больше, чем тебя - ты уже наказана Богом и прощена... Тебя же, Катя, не любить не возможно..., такие дети прекрасные, муж хороший. Подожди, он примчится к тебе с цветами. Любовь от таких испытаний только сильней станет, если, конечно, она была на самом деле, а иначе и жалеть ее не надо...

- Ты, как Лука у Горького, Володя, умеешь раны душевные зализывать. Святой я больше не останусь - заведу назло ему любовника...

- Это я тебе даже буду рекомендовать сделать, если полюбишь достойного тебя мужчину, но не во зло своему любимому.

За разговором мы забыли про время...

 

На "презентации" первого действия, о котором никто ничего не знал, Феллини выставил пять бутылок шампанского. Было шумно и весело...

Ни Тани, ни Лизы не было. После "грозы" и "шампани" на моей душе стало светло и радостно - тужить было не из-за чего. Катя успокоилась и ушла спать.

- Господа и дамы! - обратился Феллини к публике. - Давайте играть в бутылочку.

Всем понравилась эта затея. Первым крутанул бутылку сам Феллини, перед этим внимательно почему-то посмотрев на меня. Ему выпало поцеловать самую стройную среди сорокалетних красавиц и он с нею растворился куда-то. Потом бутылка показала на меня - крутила ее очень миловидная женщина моего возраста. Мы отошли с ней в сторонку и сели рядышком, заодно познакомившись.

До этого глаз мой часто останавливался на ней и отдыхал, так как кроме красоты она была очень интеллигентной и в то же время какой-то слабой и простой до ужаса. Такой сказать мужчине грубое слово труднее, чем спрыгнуть с балкона.

- Вы позволите вас поцеловать, Вера? - начал разговор я.

- Позволю, но сначала мне хотелось бы с вами поговорить. Вы не будете возражать, Володя?

- О! Вы уже знаете меня по-старому имени?

- Я даже фамилию вашу помню... Я узнала вас сразу же как только увидела без бороды по фотографии. Я ее видела в вашей книжке рассказов. Представляете, совершенно недавно я ее прочитала и вдруг... Впрочем, если вам не удобен этот разговор или вы скрываете свои писательские наклонности от широкой пуб...

- Нет! Что вы? Давайте поговорим - мне даже интересно, как вам они показались.

- Нет. Говорить и обсуждать их здесь мы не будем. Мне будет очень приятно, если хотя бы на этот вечер я стану вашей дамой и вы потанцуете со мной. Вы знаете, как мне здесь одиноко...

- А там - дома?

- Там я тоже одинока - о причинах рассказывать мне не хочется, но у меня прекрасная работа, я лечу людей, и внук, который занимает в моей жизни много места.

- А я совсем один. Вот и живу в своих рассказиках. А здесь я стал артистом на сцене жизни, благодаря моему другу. Зовут его Анатолий, но я его со злости окрестил Феллини.

- Почему же со злости?

- Он так вскрутил мою жизнь, что... Впрочем, лучше я приглашу вас на танец, - я встал и с поклоном пригласил Веру на танец.

В этой женщине все было на месте и уместно. Когда же я ее осторожно приблизил в танце к себе, то сразу же что-то в сознании моем выключилось, а что-то наоборот сразу же включилось.

- Господи! - взмолился, про себя, я. - Если бы вот такая меня полюбила, то не было бы счастливее на свете человека. Я, кажется, ее всю жизнь искал... Как и какими словами передать вот все это ей! Поймет ли она меня? Есть ли рядом с ней место для меня неустроенного и неумытого? К чему ей взваливать на себя такую обузу... К тому же ее надо еще чем-то покорить! Хватит ли у меня на это настойчивости и терпения? И самое плохое, что, наверняка, постель для нее совсем не самое главное в жизни. Стоп! Ты, что снова Гамлета стал корчить из себя? Права Катька! Будь ты, Вовка, проще! Зачем все эти тебе передряги? Танцуй, наслаждайся жизнью! О, Господи, до чего же у нее грудь хороша!

 

Прошло еще несколько дней. Катя, ожидая Леонида с букетом алых роз, не отходила от окна, но, видимо, напрасно. Я целые дни проводил или в бильярдной, или на прогулке с Верой по лесу. Вечерами же мы с ней играли в карты или же просто беседовали, а, когда были танцы, то с удовольствием танцевали. Расставаясь поздно вечером, она разрешала себя поцеловать, ограничивая своими локотками радиус моих действий, и уходила к себе. Ко мне же в комнату она наотрез отказалась заходить, чтобы не компрометировать себя.

Феллини, к моей радости, исчез совсем. Все говорили, что он уехал домой.

Все шло у меня прекрасно, пока я не потерял сон. Когда же я засыпал, то мне снилась Верочка в таких видах, что я сразу же просыпался и уснуть уже никак не мог. Но, что я мог поделать, если так медленно развивались наши с ней события и от близкого будующего ничего конкретного ожидать было нельзя.

И вот как-то утром мне дорогу “перегородила” Лиза. Мы поздоровались и я, как обычно, поддержал ее обычный треп о погоде. Она, видимо, тоже “спала” плоховато и стала передо мной показывать при разговоре свой обычный набор женских прелестей...

Тут я вспомнил про бюстгальтер и трусики, вздрогнул... и, не продумав вперед ни полшага, спонтанно как-то брякнул:

- Лиза, приходите сегодня после десяти ко мне за своим нательным...

- За каким нательным? Бельем что-ли? Я не понимаю ничего?

- Неужели, вы забыли про ту незабываемую ночь, Лиза? - уже неуверенно промямлил я, краснея, а Лиза резко отклонилась и мою щеку обожгла ее мягкая до этого ладошка. Когда же я открыл глаза, в коридоре было пусто...

- Ну, Феллини?! Круто же ты замесил свое "тесто", - подумал я. На Лизу у меня обиды не было - сам виноват был во всем. - Кто же у меня был в ту ночь, все-таки?!

Я забыл, куда и зачем шел... Вернувшись в комнату, я решил лечь и сразу же увидел на своей подушке записку. Написана она была большими печатными буквами.

"- Дверь вечером не запирайте..."

- Вот, мне еще одна загадка! Я живу не в санатории, а в сумасшедшем доме. Интересно бы узнать, кто же в этом бедламе по-настоящему отдыхает, - взревел я и, достав со дна сумки флягу с водкой, сделал три хороших глоточка. В это время дверь открылась и в комнату вошла сестра-хозяйка со своей работницей - спектакль продолжался.

- Вот, он и сам на месте. Нам интересно знать, уважаемый артист, куда вы изволили деть номерок от комнаты. Его уже неделю, если не больше, нет.

- Какой еще номерок? И потом, почему вы называете меня артистом? - как можно миролюбивее постарался я спросить, хотя вино начинало уже действовать.

- Номерок с двери, - сестра-хозяйка расхлебенила со злостью дверь и рукой показала мне на пятно, оставшееся от номерка. - А то, что вы артист, все знают. Только артисты по два раза на неделе меняют свой портрет. Поди, плешина-то ваша тоже наклеена? Кем бы вы ни были, а за номерок завтра заплатите в кассу бухгалтерии десять тысяч, так как нам номерок придется заказывать у слесаря. Ясно? - и она, не дожидаясь ответа, хлопнув дверью, выкатилась в коридор под моим "кротким" взглядом.

Мне ничего не оставалось, как хлебнуть из фляги еще порцию вина, и я уснул, забыв и про завтрак, и про обед, ну и, конечно же, про дурацкие сны.

 

- Володя?! Встань, пожалуйста!

Я открыл глаза и увидел Катю.

- Володя, ко мне муж приехал... Могу я тебя попросить, чтобы ты погулял немного... Нам надо с ним поговорить.

Ничего не понимая, я встал и с флягой за пазухой поплелся вон из комнаты. В коридоре я допил флягу и больше ни о чем не помню...

 

Очнулся я на чьей-то кровати. Голова была замотана мокрым полотенцем, рубашка расстегнута, форточка раскрыта и в комнате очень холодно. Я встал, и, открыв дверь, выглянул в коридор - там никого не было.

Я застегнул рубашку и медленно зашагал в сторону огонька двери лифта.

 

Оказывается, то была лишь прелюдия ко второму акту...

Я постучался в дверь и почему-то медленно зашел в комнату. На моей кровати лежала Катя, с покрывалом натянутым до подбородка. Ее глаза, как стеклянные, смотрели в потолок и ничего не выражали, и ни на что не реагировали.

Было понятно, что у нее с мужем произошло что-то неприятное и я хотел для разрядки обстановки пошутить, но, увидев ее весь гардероб на спинке стула, сразу же забыл об этом, так как сегодня уже не раз шутил и довольно “удачно”.

Я уселся на стул рядом с кроватью и стал ”ловить паузу”. Стояла такая тишина, что я слышал, как тикают часы на моей руке.

- Что у вас здесь произошло?

Снова тишина стала ломить мои уши.

- Он меня не захотел..., - услышал я ее ответ минут через десять. Этой фразы мне было достаточно, чтобы догадаться, как все здесь было. Мне вдруг почему-то стало легко на душе и я начал смеяться. Сначала это был какой-то нервный смешок, потом он стал постепенно саркастическим, потой язвительным и, наконец, просто насмешливым. Я гоготал, катаясь по полу, в поглаза наблюдая за Катей. Это был правильный ход. Лицо ее сначала приобрело нормальный живой оттенок, потом глаза ее отстекленели и в них появился живой блеск и, наконец, она села в кровати, удивленно наблюдая за мной.

- Ну, ты, Катя, и дурочка! Мужик весь на нервах и переживаниях прилетает к тебе, а ты хочешь, чтобы у него все было в порядке... Вот, если бы он взял тебя, то был бы самым настоящим ловеласом... Вместо того, чтобы успокоить, ты добила его окончательно и, если после этого он еще целый год тебя не захочет, то в этом будешь виновата только ты сама.

- Володя... Я дура... Мне сейчас очень плохо... Ты хочешь меня?

Я встал с пола и уставился на нее, казалось, уничтожающим взглядом.

- Ты с ума сошла, Катя! Я нормальный мужик, но после всего, что со мной сегодня было, наверное, тоже не захочу... Я люблю тебя, я восхищаюсь твоей красотой, но ты для меня, как дочь, а еще лучше цветок в вазе, данный мне для того, чтобы я им любовался. Спасибо тебе за то, что ты даешь мне возможность делать это и мне от тебя больше ничего не надо, да и не положено...

- Вот и любуйся! - с этими словами она откинула покрывало и медленно стала одеваться, а одевшись, подошла ко мне и поцеловала прямо в лысину.

Я был счастлив и снова жизнь мне показалась прекрасной.

- Катя, я сегодня еще не ел... Может быть мы чего-нибудь с тобой сообразим?

Через полчаса она меня накормила так, что я заикал...

Часы пропикали десять... и мне ничего не оставалось, как включить магнитофон с Анастасией и лежа ее слушать.

“ Я снесу в комиссионный старый твой пиджак,

получу взамен копейки.... форменный пустяк

и на те, на те копейки.... я пойду куплю

двадцать пять конвертов сразу... - напишу люблю...”

Засыпая, я, как обычно, выключил магнитофон и ... не услышал, как дверь кого-то пропустила, а утром, вспоминая, что и как все было, а было превосходно, обнаружил под подушкой второй комплект нательного белья.

- Кто же это был?! Узнаю я это когда-нибудь или нет!

Впрочем, вести дознание мне совсем не хотелось.

- Но, почему она знает, когда ко мне надо ”приходить”... Это для меня еще одна загадка.

Когда мы с Катей отправились завтракать, я увидел, что номер на двери почему-то появился.

Я был “сыт” и все мое существо перешло сразу же в фазу “накопления” - мне не хотелось думать, прыгыть, что-то доказывать и чего-то добиваться. Когда ко мне подошла Верочка и предложила мне пойти с ней на прогулку, то я, с радостью, согласился и сказал, что мы с собой возьмем и Катю. На это Верочка, я заметил, подернула недовольно бровью, видимо, была огорчена, но меня это сегодня как будто не касалось.

Мы шли втроем и наши ноги заплетались одна за другую. Воздух был чист и свеж...

Катя моя не замолкала ни на минутку, я спал на ходу, а Верочка, впервые взяв меня под ручку - обычно я ее поддерживал, выразительно молчала. Я почувствовал, как прямо через пальто из ее руки в меня переливается из ее сердца тепло и нежность... Это был кайф, о котором я мечтал уже несколько дней, а через тридцать минут прогулки мой мозг вновь услышал, как стучит ее сердце и мое вторит ему в ритме вальса. Дремоты, как не бывало. Я понял, что уже сегодня Вера мне приснится и снова будет не совсем одетой. Моя рука решительно перешла к ней на талию и прижала ее тело ко мне. Как только я это сделал, Вера сразу же как-то вдруг остыла и я услышал, как мое сердце бьется снова в одиночестве...

Рука моя вновь стала безжизненной, я отпустил ее талию - теперь мы шли каждый сам по себе, словно чужие. Шагов через сорок Вера снова взяла меня под ручку, но я уже ничего не чувствовал и не хотел чувствовать. Меня вдруг заинтересовала болтовня Кати и скоро мы оба покатывались от смеха над шутками и анекдотами, которые я сам же и рассказывал.

Расстался я с Верой своим обычным, - “Пока...” - но сколько оно может теперь продлиться мне было совсем не ясно.

Феллини снова появляется...

От одиночества меня спасала только Катя, радио и мой магнитофон. Я появлялся теперь всегда лишь там, где не мог встретить ни Тани, ни Веры, ни Лизы.

“- Хотя Лиза мне все давно простила и даже извинилась почему-то, но я не знаю, что надо делать рядом с нею... Я ведь не Донжуан, не Казанова, так как “беру” и “кушаю” лишь то, что мне “дает” Бог. Таков мой принцип. И, если он не “давал”, я просто страдал и мог, кажется, “умереть”но не взять…

- Вера же, как была для меня мечтой поэта, так ей, видимо, и останется, - проносилось у меня в голове. - а Тане я испортил еще один отпуск, как и всю ее жизнь...”.

До общего выезда оставалось еще шесть дней, но некоторым даже эти шесть дней казались таким длительным сроком, что они стали покидать нас. Я уехал бы тоже, но снова варить для себя гречневую кашу с сосиской или хвостом селедки мне очень не хотелось. К тому же, мне хотелось, хотя бы еще разок, забыться на груди моей ночной незнакомки. Кроме всего, куда-то снова пропал Феллини.

Феллини появился сразу же, как только я о нем подумал.

- Привет, Володя. Как твоя жизнь идет? Я буду слушать тебя внимательно...

Я стал ему обо всем подробно рассказывать как будто от этого зависела вся моя дальнейшая жизнь. Лицо его при этом все как-то озарилось и сияло, как у великого и в самом деле “режиссера” и он присутствует при обсуждении своей премьеры. В заключении, я извинился перед ним за то, что втянул его в эту “бордель”.

- Не зачем извиняться, дорогой, так как я здесь провел самые лучшие в своей жизни дни. Я столько в эти дни любил или был любим, что просто у меня нет слов выразить тебе благодарность за то, что ты меня сюда вытащил. Но сколько бы я не выравнивал по ходу жизни свою “пьесу”, Жизнь, как более великий режиссер, была на много круче меня и расставила все, как ей надо было. Я понял, что в карму человека вторгаться нельзя и кроме того очень опасно. Вам же, милейший, я скажу следующее - в эти оставшиеся дни я вскрутил жизнь вокруг вас и, если у вас в жизни ничего не изменится, то ... умрете вы не скоро.

- Ради Бога! - взмолился я. - Феллини, я тебя прошу, я тебя умоляю оставить все, как было, и забыть про свою “пьесу”. Я уже сам давно убедился в том, что изменить в моей жизни ничего нельзя.

- Да, это так. Но я и не собираюсь ничего больше делать... Я сам, как последний актеришка буду “ловить паузу” и теперь не знаю даже, что будет со мной уже через секунду. Я тоже жду, что в эти дни со мной что-нибудь произойдет, тоже хочу, чтобы жизнь моя изменилась к лучшему.

 

Когда до отъезда осталось четыре дня, ко мне во время тихого часа в комнату вошла Лиза. Я дремал, прочитав всего полстраницы книги. Признаюсь, люблю спать днем, так как именно днем мне сняться прекрасные сны. Чуть приоткрыв глаза, я наблюдал за гостьей, не изменив даже своей позы - весь мой организм еще продолжал спать.

- Володя, я только сегодня узнала, что вы работаете в лобаратории областной больницы...

- Гм, - нутром я почуствовал, что моя радиобиологическая лаборатория ей до лампочки.

- Понимаешь, у меня часто болит вот здесь, - и она, красиво выгнувшись, обеими руками показала на область своей спинки чуть повыше талии.

- Здесь почки...

- Вот и врач мне сказала про почки, - она присела ко мне на краешек кровати, вытянув из под халатика свою довольно аппетитную ножку. Я сделал вид, что ничего не замечаю, но дремота моя сразу же прошла. - Она меня хочет к вам в лабораторию послать на обследование.

- Я могу и без всяких обследований сказать, что у вас, - обронил я фразу.

- Так скажите!

- Я не хочу второй раз получить от вас пощечину... Вас необходимо для этого раздеть...

- Но я же, Володя, извинилась. Мне ваш Феллини объяснил, что вы тогда были совсем не причем...

- Вот с Феллини и разговаривайте...- он все на свете знает. Мне тоже тогда было очень плохо... Я клятвы Гиппократа никогда не давал и лечить могу лишь тогда, когда полностью уверен в своей безопасности и нервы у меня спокойны, - травил я.

- Так мне, что со связанными руками к вам прийти раз вы мне не верите?

- Зачем... Да, я вам просто не верю.

- Я знаю, на что ты намекаешь, Черчиль! Ты сам виноват во всем! Я ли не танцевала вокруг тебя, а ты внимания даже не обращал, а потом, когда у меня все в сердце перегорело, стал о каких-то тряпках говорить..., - у нее на глазах навернулись слезинки. Она встала и, подойдя решительно к двери, закрыла ее изнутри. - Ты сам виноват, Черчиль, что раздразнил женщину! - Она кошечкой стала подходить к кровати, расстегивая по одной пуговке своего красивого халатика. Я весь задрожал от возбуждения, но в голове была лишь одна мысль, как остановить это "действо" и не обидеть этим Лизу. Я вскочил с кровати и сел на стул - сердце колотилось, как бешенное. Я увидел, как халатик полетел на тумбочку. О, Боже! Я еще, вроде, не видел таких узеньких трусиков, мои глаза, как уставились на них, так, что кажется, их и не оторвать было от курчавеньких волосиков, выбивающихся из-за прозрачной ткани.

- Лизонька! Так мне не только вылечить тебя не удастся, но и диагноз поставить будет не возможно, - возопил я.

- А у меня все уже прошло, - промяукала она и бюстгальтер от нее отскочил, как в "Брильянтовой руке". - Лечиться я буду дома, а здесь хочу развлечься немного, - и ее рука стала оттягивать книзу резинку трусиков. - Прости меня, Черчиль, но я на эти четыре дня запираю тебя в этой комнате и не выпущу ни куда. С девочками я договорилась - они будут носить нам еду прямо в кровать, чтобы ты не умер.

 

Я не умер.

Да, у Лизы почки были здоровыми. Мои бастионы сразу же пали бы перед молодостью и ненасытностью этой женщины, если бы не ее умение извлекать радость с помощью мужчины буквально в любом положении и состоянии. Я ее в этом не подвел, но на второй уже день при передаче в дверь очередной порции провианта, я улизнул в одних трусиках в комнату Феллини. Но только я заявился к нему в таком вот виде, как в дверь постучали, и он меня спрятал в ванной. Вошла Вера, как я догадался по голосу, и заревела во весь голос, упав на его грудь.

- Что же ты, Толя, меня обманываешь! Ты сказал, что он уехал домой, а мне сказали, что он заперся с какой-то женщиной у себя в комнате и не выходит оттуда.

- Да, что ты всем веришь! Он, как увидел тебя, так и смотреть теперь на других не может. - Я понял, что разговор идет обо мне. - Это ты вместо того, чтобы хоть как-то скрасить его жизнь, развела платонические коммунистические будни. Сама-то ты к мужику два раза ходила! Забыла?! Это я настоял, конечно. Чтобы хоть чему-нибудь научить тебя, а то Черчиль огненных женщин любит. А знаешь, кто тебя две ночи ласкал?

- Замолчи, дурачок. Знать его не хочу! Попробуй, только проболтайся, кому!

- Молчу! Молчу, сестреночка! Жизнь прожила, детей подняла, мужа пьяницу на себе столько лет тащила, внука теперь воспитываешь, а ума нет. Принес тебе книжку этого великого писаки - сразу пристала, мол, познакомь меня с ним, Толя... Купил ему с этой целью путевку, тебе и себе. Так вот, милая! Ты ходила к Володьке... Что? Ошпарило? Успокойся, он тоже не знает, что это была ты! Видел бы он, сколько мне стоило крови, чтобы заставить такую моралистку, как ты, затащить ему в постель... Это только в кино можно увидеть, как женщину, с завязанными глазами, везли в лифте, запускали к мужчине, а через два часа тихим постукиванием в дверь выманивали назад. Помнишь, на втором заходе ты задремала у него в кроватке и братцу пришлось тебя прямо за руку из кровати вытаскивать. Ты его теперь знаешь всего вплоть до его...км... - не буду вводить тебя в краску. Свою "мебель" от него возьмешь в доказательство моих слов. И за номерок от его комнаты не забудь извиниться - я его откручивал, чтобы ты не узнала, к кому ходила. Ответь же мне теперь, как на исповеди. Хочешь ли с ним жить после всего этого? Люб ли он тебе? Знай, что он за тобой бегать не будет, хотя любит и будет тебе верным. Его надо тебе самой брать, как брала его давеча...

- Хочу! Но, его же нет ни где!

- Эй! Апполон! Где ты? Выходи к своей Жульете! Не сердитесь на меня, мои милые дети. Благословляю вас... Живите, по Божеским законам, честно и праведно.

При этом он вывел меня в одних домашних трусиках из ванной, подвел к своей покрасневшей от стыда и счастья сестренке, соединил наши руки и расцеловал сердечно и благостно...

Все остальные дни Вера не отходила от меня и никого, кроме Кати, не подпускала. На ночь мы расставались, как на всю оставшуюся жизнь...

Феллини сделал свое дело и снова куда-то пропал.

 

Автобус подали сразу же после завтрака...

Первым в него зашли я и Вера...

За нами - Катя с мужем Леней и большущим букетом алых роз.

Потом Лиза, с каким-то загадочным и странным взглядом как будто пьеса для нее только-только еще началась.

За ней целая куча отдыхающих

и, наконец, Феллини... с Таней под ручкой...

Мне даже вдруг показалось, что в автобусе они были самыми влюбленными и счастливыми...

- Может и Тане Феллини путевку купил? - пронеслось у меня в голове. - Вот, Фигаро, проклятый! Что ждет меня впереди? Что будет... там... с моими героями? Ах, да! Выборы очередные скоро! Тьфу! Это уже из другой оперы...

W 23/03/96 18-00