ВОЛОГДА 82-88-95г.г. Соловьев Евгений

 

КОНТОРА

Кто знал кадровую политику времен застоя, тот не удивлялся, когда встречал в аппарате городской администрации агронома, а на селе металлурга или еще специалиста, какой-нибудь профессии. А что касается людей учительской профессии, то они, как говориться, жнут и пашут, кричат и руками машут.

На одном из оборонных заводов, я знаю, целая бригада только из учителей школ была сформирована. Сантехник и кровельщик, токарь и телевизионщик, а то и просто дворник - это совсем не весь список профессий, где я встречал опытных учителей.

Александр же Иванович был жертвой кадровой политики и аж из директоров школ был выброшен на должность управдомами одного из домоуправлений города. Кстати сказать, и до него управляющим был педагог.

Но жаловаться ему было не на что, так как вообще его могли “раздавить”, как клопа на стене, но... все-таки в последний момент “пожалели”.

- Он и так в этом “говне” потонет, - подумали “отцы города”.

Вот и копается он в “нем” уже несколько лет и не тонет, а все потому, что в домоуправлении работали люди, не в пример всем тем, кто сидит в отдельных кабинетах всяких там комитетов, очень порядочные.

Да, они имели много недостатков и даже пороков, но чести и достоинства в них было не меньше, а может и больше.

Многие из них с образованием, а некоторые и без него пришли сюда работать лишь из-за того, чтобы в течение года или двух получить служебную квартиру и потом десять лет отрабатывать их за мизерные зарплаты.

Были и такие, конечно, которые ходили все в золоте и проворачивали разные “крупные дельца” или пили по черному, но такие, слава Богу, в этом домоуправлении долго не задерживались - их забирали к себе выше стоящие начальники или отторгал сам коллектив.

Александр Иванович был импозантной внешности человек. Грамотная речь, умение держаться с достоинством, глубокие познания наук и жизни - все, что он имел, разбились в этом заведении в одно мгновение.

- Ты, что, б….., - спросил его начальник, когда увидел, что он идет по городу с портфелем, - участки с кейсом обходишь?

Или еще вот такой эпизод, когда этот же начальник, на его просьбу подписать разнарядку на получение дефицитных десяти лопат со склада, заявил:

- Ты, что, сука, из Ярославля что ли приехал? Там, говорят, всего много и достаточно! Что я другим дам?

Кстати сказать, руководители, что стояли повыше его начальника, в этом отношении были еще проще и на много круче во всех отношениях. Так некий член ЦК КПСС и секретарь обкома партии, увидев вокруг своего нового “офиса” по весне желтые головки одуванчиков, выписал коллеге Александра Ивановича такую фразу, что я ограничусь только передачей ее смысла:

- Чтобы ...... через полчаса ни одной головки .... не было видно...

Когда я увидел солнечный ковер из этих милых каждому русскому сердцу цветов, мне и то стало худо. А на моего собеседника и вообще не возможно было без боли в сердце смотреть, но, когда я шел уже через три часа после нашего с ним разговора с работы, весь газон был “убран”, как велело вологодское “Мы”. Это было для меня просто чудом, так как я знал, что четыре газонокосилки такой газон могли скосить только за день, и к тому же надо было несколько человек, чтобы убрать траву с газона, погрузить ее и вывезти - это я написал для справки...

Видимо, “анатолиец” владел каким-то волшебным словом и между тех точек сумел передать его своему номенклатурному работнику или же тот сам знал что-то такое, чего я не знал.

Рабочим и служащим домоуправления “высокие материи” совсем были не знакомы, но новый управляющий, в отличии от начальства, не мог перейти на тот жаргон, который сыпался на его сверху, а поэтому в этой среде он выглядел иностранцем и его не хотели ни понимать, ни подчиняться. Делать же надо было и он брал работника с собой и сам вместе с ним все делал: укреплял заборы, копал ямы, грузил говно и...

Вы можете, конечно, меня спросить, мол, не о себе ли я все это написал. Нет, позвольте вас заверить, я был просто прямым свидетелем того, что происходило в этой маленькой конторке, так как мое общество охраны природы, где я был вот уже много лет председателем, арендовало кабинетик.

Эти сценки, мною невольно подсмотренные, написаны давно и для общего веселья читались на “общих собраниях” моим героям.

Это вызывало, кроме смеха, у них какую-то гордость за то, что они попали в историю. Меня многократно заставляли перечитывать, пародируя их, что им очень нравилось. У меня листки крали и возвращали обратно, а недавно, когда я потерял с этими людьми всякую связь, у них возникло такое “огромное” чувство ностальгии по давно ушедшим дням, что они взяли с меня слово собрать эти сценки воедино, что я и сделал.

Один из моих критиков мой труд поставил к стенке утверждением, что хватит, мол, наполнять мир чернухой и порнухой, и, мол, тем более без всякого там критического подхода к ней. Мол, если выплескиваешь в своих рассказах что-нибудь наружу, то хоть свою позицию автора покажи.

Хорошо, подумал я, пусть это будет просто моими воспоминаниями, а они вообще никого не касаются. И я не считаю своих героев какими-то уродами, а, наоборот я им очень обязан в жизни и очень люблю. Надумает, кто напечатать или даже просто прочитать - хорошо, а не надумает - то также не плохо.

=========================================

Кабинет техников - это большая комната. По ее периметру расставлены столы служащих, шкаф для одежды и бумаг, кресло. Стены обклеены календарями с видами Москвы и ежегодно сменяющимися красотками. Десять часов и тридцать минут. Вбегает старший дворник Молчун Маня или, правильнее сказать, Манефа Ивановна, обхватив голову руками, плюхается в кресло и, раскачивая головой, причитает:

- Девочки! Что я узнала! Вот это да! Кто бы это мог подумать? А!?...

- Не роди...,- включилась в разговор кладовщица Тоня, откусывая большой кусок от пирога, - Что узнала? Говори и не томи, - продолжила она, отхлебывая почти из ведерной чашки чай, - а то аппетит мой пропадет...

Фамилия ее была Бутон и эта молодая, красивая женщина напоминала, при первом же на ее взгляде, сразу и батон, и бутон. Она в конторе слыла за поэтессу и на пьяных их собраниях зачитывала поэмы с объемом в целые тетради. Как был высок ее творческий язык и красивы взаимоотношения героев, и как до ужаса была она “проста” в жизни... Ее главной заботой аж с двенадцати лет, было пожрать и удовлетворить свою нижнюю плоть в гипертрофированных размерах и, не дай Бог, если муж уезжал хотя бы на неделю в командировку...

- Пропадет твой аппетит, как же! - удивилась техник Аня, агроном по профессии, подвижная и легкая на подъем женщина, с голубенькими, как васильки, глазами. Эти голубенькие глазки не раз спасали ее, так как часто по причине своей не компетентности она делала все не так и не этак, но, когда она начинала ими, глазками, невинно так “мургать” - рука не поднималась у начальства наказывать. - Смотрите, девочки на Маньку, - показала она на ту пальцем. - Сейчас, кажется, умом тронется.

- Давай, Маня, не тяни, - поддержала своих подруг техник Римма.

- Что вам рассказывать, если вы все равно мне не поверите! Я сейчас была у начальника в кабинете и...., - она встала и интригующей замолчала. - заглянула в его сберегательную книжку, которая... лежала... на столе, - при этих словах лица женщин оживились и от удивления вытянулись. Они с еще большим интересом уставились на старшего дворника. - У меня даже дыхание перехватило... На книжке, девочки, лежит не много и не мало - семьдесят шесть тысяч с копейками...

Минуты две после этих слов в кабинете было тихо. Вдруг обычно не очень поворотливая Тоня вскочила, рывком схватила со стола марки красного креста с полумесяцем и охраны памятников, которые распространяла среди работников, подбежала к Мане и, тряся ими перед ее носом, закричала своим мощным голосом:

- Что ты врешь, собака! Не верьте ей, девочки! Я только что была у него! Он у меня даже марок не купил... и пришлось мне свои деньги за них платить. Сказал, что денег нет и что для того, чтобы партийные заплатить, снял с книжки пять рублей. Не люблю, когда эта Манька, начинает нас заводить чем-нибудь... Мне от этого снова жрать захотелось. Сегодня ты меня в обед, подружка, кормить будешь, - безапелляционно она заявила Мане, от чего уверенности у той поубавилось. - К тому же сейчас пойду и скажу Александру Ивановичу, что ты о нем тут говорила...

- Вот-вот, - перебивая Тоню, закричала Маня, так как ей очень не хотелось в обед ее кормить бесплатно и, кроме того, очередная интрига уже назад хода не имела. - Миллионеры все такие жмоты и скупердяи... Фиг у них, чего выпросишь, правда, девочки, - обратилась она уже потише к подругам и ей почему-то захотелось куда-нибудь смыться поскорее. – Ну, я пойду до обеда участки проверю...

- Нет, голубушка, ты никуда не пойдешь, - сказала Римма и взяла ее за руку, - сейчас мы все вместе пойдем к начальнику и будем его трясти.

Всей толпой они отправились в кабинет к управляющему.

==========================================

Кабинет управляющего ничем не отличался от кабинета техников - только вместо столов по периметру его стояли стулья, так как здесь проводились планерки, заседала депутатская комиссия, и на стене висел портрет вождя. Александр Иванович сидел за столом, который стоял буквой “т” по центру кабинета, и что-то писал.

- Александр Иванович, можно к вам на минутку, - от имени всех спросила Римма, когда дверь за последней любопытной закрылась, и все расселись по стульям.

- Можно... Только попрошу, покороче излагайте свои мысли, так как я к партийному собранию еще не подготовился, - ответил тот, отодвигая свои бумаги в сторону.

Маню выпихнули на середину кабинета и она издалека начала раскручивать свою свистопляску:

- Мы к вам пришли по житейским вопросам...

- Только вы на нас не обижайтесь, пожалуйста, - добавила на всякий случай опытная и знающая провокационную натуру Мани, Римма.

- Вы сегодня будете обедать?

- Нет - я булочку купил и в обед с вами чай попью... А что такое, Манефа Ивановна? - при этом Маня обвела своих подруг торжествующим взглядом как будто наружу уже что-то выплыло.

- А что денег что ли нет?

- Есть пять рублей... Я сегодня снял с книжки, чтобы партийные заплатить. Вам деньги нужны, Манефа Ивановна? - спросил он. При этом глаза у женщин округлились от напряжения и любопытства.

- Что же вы так себя, Александр Иванович так доводите? - продолжала Маня и, показав на Тоню, добавила, - Вон она меньше вашего получает, а жрет, как, не знаю, и кто. И вчера не ходили кушать...

- Не беспокойтесь за меня, - краснея, пробормотал Александр Иванович. - Не похудею...

- А что хотелось бы вам купить для себя лично?

- Не подарок ли вы мне хотите купить, Манефа Ивановна? День рождения у меня еще далеко.

- А все-таки! Для души, чтобы вы купили?

- Книга Помяловского за семь рублей в магазине продается. Ее бы купил...

- А что же вы с книжки сберегательной не снимете? - как-то коротко и кротко вставила Маня. - Можно, ведь, жене и не говорить, что сняли...

- Мне не удобно с вами, Манефа Ивановна, говорить на эти темы при всех и некогда, - еще более краснея сказал он и, увидев на столе свою сберегательную книжку, как-то неловко взял ее и положил в карман. Маня при этом вскакивает со стула и со словами: - Мне все ясно, - выбежала из кабинета, а за ней и все остальные.

- Что она хотела узнать у меня своими вопросами? - спросил сам себя вслух Александр Иванович, - И лица у них какие-то каменные...

==========================================

Снова перед нами кабинет техников. Все сидят за своими столами с горящими глазами.

- Вот это да! - воскликнула Тоня. - Поклянись, Маня, что и в самом деле видела, что у него на книжке семьдесят тысяч.

- Вспомни, может ты цифры перепутала? - добавили Римма.

- А я не верю все равно этому, - почему то тихо сказала Аня. - От такой суммы рехнуться можно...

- Не бойся, не рехнешься! - снова встрепенулась Маня. - Это не твои денежки... Я не вру... Что видела, то и говорю...

- Какой же все таки он гад! - закричала диким голосом Тоня, вскакивая с места, - Такие деньги, а он..., - и уже гнусавеньким голоском продолжила: - Сю-сю-сю, сю-сю-сю.

- Я сейчас с тобой один на один разделаюсь, - уже закричала она и, схватив со стола свои марки, выскакивает за дверь.

- Она его сейчас до обморока опять доведет, - забеспокоилась Аня.

- Так ему и надо скупердяю. После Тони я снова к нему схожу и выдам, если, конечно, Тоня его там не добьет, - добавила Маня.

=========================================

А в кабинете управляющего произошло вот что.

Тоня уставилась на Александра Ивановича своими бестыжими глазами и трет свой низ живота об угол стола так, что тот ходит ходуном.

- Все, управляющий, я на склад больше не пойду... Что хочешь делай со мной... За что я должна так страдать?...А?... Вся счесалась... Или сами будете раздевать и ловить блох на мне?

При этом стол затрясся еще сильнее.

- Вы же знаете, что я звонил в СЭС. Они обещали сделать дезинфекцию в августе...

- Мне наплевать на ваши СЭСы! Сейчас июнь и я хочу чесаться от мужика, а не от блох... Я кормящая мать и на вас управу найду.

- Вашему ребенку, Тоня, уже два года с лишним...

- А я виновата, что у меня молока столько... Кому я его буду скармливать? Могу и вас накормить... Хотите прямо при вас стакан нацеживаю?

- Послушайте, Тоня, здесь же не ферма. Вы такие хорошие стихи пишите, а говорите такие всегда гадости...

- А вы меня не доводите до этого. Другой бы взял и прижал немного... Месяц, как мужика не пробовала! Понимаете это или нет? - бьет при этих словах себя в грудь и уже через небольшую паузу добавила, - Мы тут по пять рублей на банкетик собираем - Толстовскому юбилей скоро будет. И вот вам марочки все. Купите их у меня, так как у вас денег много.

- Во-первых, у Толстовского юбилей был в мае, а, во-вторых, кто сказал вам, что у меня денег много?

- То был у него, а теперь у его жены... Не все ли равно нам - лишь бы пожрать и поблевать... А деньги? Сами сказали только что при всех, что с книжки можете снять. Марок же здесь всего на двенадцать рублей.

- Я вам завтра принесу, а сегодня не дам...

- За марки я согласна и завтра получить, а пять рублей давайте сегодня. Не убудет от ваших тысяч! Снова снимите...

- Вот, возьмите и убирайтесь.

Тоня берет брошенные управляющим на стол деньги и медленно выходит за дверь, а к уже красному, как рак, Александру Ивановичу в дверь заходит Маня.

- Александр Иванович! Дайте взаймы мне сто пятьдесят рублей!

- Где же я вам возьму столько денег? - уже во весь голос закричал тот.

- А вы с книжки снимите.

И тут с начальником стали происходить странные вещи. Сначала он стал как-то съеживаться и уменьшаться в размерах - потом, достигнув уж очень маленьких размеров, стал снова как бы надуваться и, когда у Мани сердце все сжалось от ужаса, он вскочил, вытащив сберегательную книжку из кармана, и стал рвать ее и топтать, рвать и топтать.

- Вот вам моя сберегательная книжка, вот вам мои тысячи, - вскричал на всю “ивановскую” Александр Иванович и, схватив папку, убежал из конторы.

Маня чуть умом не тронулась, когда он стал рвать книжку, а, оставшись одна, присев на корточки, стала разбирать и расправлять синенькие бумажки. Вот она нашла последнюю запись от сегодняшнего числа и вскрикнула от охватившего ее еще большего страха, чем до этого - на клочке была написана сумма в пять рублей и семьдесят шесть копеек. “Как я могла перепутать цифры? Почему у меня так все совралось? “- в ужасе думала она. Идти ей никуда не хотелось.

------------------------------------------- ---------------------------------------

 

В кабинет техников входит нам уже знакомая техник Аня.

- Девочки, у начальника снова беда...,- сказала она, как будто бросив бересту в уже растопленную печь. Время было уже передобеденное и, как обычно, уже сытые под завязочку” ее подруги ожидали двенадцати часов, чтобы закрыть дверь и целый час резаться в карты на пятаки. Что это была за игра, я не знаю, но вот уже два года, наверное, изо дня в день это повторялось. Лишь кладовщица Тоня еще заливала свой желудок чаем из “ведерной” чашки, откусывая от пышного пирога. - Да перестань ты жевать, как корова!... Кто-то стянул у него карандаш! Он перерыл весь свой кабинет... И если не найдет, то припрется сюда!

Пока она это им сообщала, все женщины сразу же с ненавистью уставились на Маню, которая, после еды тайком из под журнала регистрации почитывая книжку, задремала, уронив на стол свою курчавую головку. Сколько уже раз они раскаивались в том, что когда-то упросили Александра Ивановича взять ее на работу старшим дворником.

- Чего ищет, дурень... Ясно, что Манька опять взяла. Эй, проснись! - рявкнул на всю контору Тони значительный голос. - О тебе! О тебе, моя голубушка, речь идет..., - уже потише сказала она поднявшей голову Мане. Та же со сна, ничего не понимая, заморгала вопросительно своими глазками сначала на одну подругу - потом на другую. Ни в одном взгляде она не уловила к себе снисхождения - как будто пока она спала - ей вынесли смертельный приговор.

- А? ...Чего?... Кому?... Куда?... - лепетала она в растерянности.

- Проснулась? - строго сказала Римма. - Ищи быстренько карандаш Александра Ивановича и неси ему. Если он к нам придет, то начнет проверять чего-нибудь, а ты табель неделю уже как не вела... С обедом нас снова задержит. Если из-за тебя это произойдет, то сама тебя на стол положу, чтобы Тоня на тебе полежала и промяла, как следует.

Такой поворот никак не устраивал Маню. Она не прочь была бы сама что-нибудь вкручивать своим подругам, но оказаться самой в центре “тайфуна”, когда на ее голову вот-вот может свалиться проверка документов, за ведение которых она отвечает головой, или тело “пятитонной” Тоньки-заразы, от которого потом будет болеть все тело. Такие мысли вскипятили ее нутро и она, вскочив и мгновенно создав образ кающейся Магдалены, залепетала:

- Девочки! Аня, Римма, Тоня... Ну, скажите, зачем мне... нужен его карандаш? Может кто-нибудь из вас взял? А?

- Не говори глупости, - перебила Римма. - Ты же сама знаешь, что, чтобы не пропадало в конторе, потом всегда находили у тебя или на твоем теле. Ищи, пока у тебя есть время.

Но времени на поиски пропавшего карандаша уже не было - дверь открылась и в кабинет вошел Александр Иванович. Взгляд его блуждает по столам подчиненных. Аня сразу же ложится грудью на стол, закрывая от его взгляда книгу. Александр Иванович подходит к ней и из под книги видит какой-то карандаш.

- Это что? - спрашивает он, показывая на него пальцем.

- Это титя, - скромно отвечает Аня и обеими руками захватывает и направляет свои перси на него, а потом, поднявшись со стула и повернувшись спиной к управляющему, показывая на кругленький предмет своего тела, продолжила, - а это попа.

Управляющего, как ветром сдуло, на середину кабинета. Лицо его при этом начало розоветь.

- Девочки, мне нужно составлять отчет, а я потерял свой карандаш. Может, кто из вас видел его... Другим, как вот этим, - он показал на карандаш Ани, - этого не сделать, так как он очень пачкает...

- Александр Иванович, - обратилась к нему Тоня, вставая из-за стола и потягиваясь, - пойдемте в тот вон кабинет, - она показывает на кабинет паспортистки, который в эту часть дня пустовал. - и поищем его на мне. Кажется, я его где-то видела.

- Нет! Нет! Я вам верю! У вас нет..., но может его Манефа Ивановна взяла?

- Не хотите на мне искать, то поищите на ней. Она его в лифчике прячет и нарочно вас злит...

- Ты сидера бы морчара, кори деро не твое! - загундосила Маня. - Не верьте Александр Иванович! Я не брала на этот раз вашего карандаша. Вот посмотрите. Тут нет и здесь нет, - начала она перебирать вещи на столе. - Если только кто-нибудь не подсунул мне... Видите и тут нет, - стала она выворачивать свои ящики стола один за другим.

- О! У вас, Манефа Ивановна, в столе целая библиотека. Надо же! Эту книгу я целый год ищу, а она у вас в столе лежит! Вы ее прочли? Как она вам понравилась?

- Хорошая книжка... Там в ней эта, как ее, Джима, кажется... Ты Римма не помнишь, как ее правильно зовут? А! Луиза... Вот она больно уж долго мужика дразнила и, кажется, не дала...

- Ты не о той книге говоришь, Емеля. Эта книга совсем про другое!

- А? Да! Правильно! Это про партизан... Они еще там в засаде сидели, а он ее по ноге, зараза, погладил...

- Сама ты, зараза! Если ты еще, гадина, о чем-нибудь таком вдруг вспомнишь, то я, как женщина голодная, тебя в такую засаду посажу и так поглажу, что ты, - взревела Тоня, - по лестнице сбрякаешь вместе со своими книгами! Поняла!?

Все засмеялась над ними, а у Александра Ивановича даже слезы побежали из глаз от смеха.

- Вот дикая... Сама не читает...

- Мы и читаем, и работу знаем! - Возмутилась Римма. - Вы, Александр Иванович, попросите свою Манефу Ивановну табель рабочего времени показать... Да, тот, за который вы не давно взбучку получили от проверяющего...

Маня аж вся потухла в очах и обмякла телом и только смогла на это выразительно посмотреть на Римму и покрутить свой миниатюрный пальчик у виска.

- Дайте, Манефа Ивановна, табель... Я заодно его подпишу.

- Я покажу! Только и вы у них сегодня проверьте, как они жалобы по своим участкам позакрывали. Ладно?!

Если до этого момента, все думали о том, как бы скорее управляющий ушел к себе, но после такого запроса трудящихся обед сразу же был забыт и руки привычно забегали у всех по столам, сортируя нужные бумаги.

Александр Иванович же раскрывает поданный Маней журнал и вся контора, кажется, разом вдохнула и выдохнула воздух родимой планеты - в раскрытом журнале лежал знаменитый карандаш управляющего. Сразу же после выдоха в кабинете раздался душераздирающий стон - это первой очнулась Тоня, вскочившая со своего места.

- У-у-у, - протяжно вырвалось из ее глотки, - Стерва. Если бы я от такого напряжения не захотела в туалет, то, кажется, убила бы тебя, Манька!

Все разом вскочили и пошли в след за ней.

Маня, увидев, что остается одна, вся даже задрожала и заперебирала ногами - так ей тоже захотелось в это же заведение.

- И я! И я! Я тоже, Александр Иванович, хочу туда, - и она, ловко обойдя управляющего, побежала из кабинета, а тот, посмотрев на карандаш, на не заполненный журнал и, вздохнув, тоже поплелся вон.

==========================================

Управляющий домами Александр Иванович сидит у себя и работает. Дверь в строго назначенное им время открывается и в кабинет входит паспортистка Верочка, самая красивая женщина в домоуправлении. Хотя между ними были сугубо служебные отношения, но все без исключения женщины в конторе считали, что она является его “пассией”. Рядом с ней он казался им на много умнее и красивей, а к тому же был с ними не так строг, и, если она вдруг в чем-нибудь “артачилась” и не хотела, как фаворитка, защищать их интересы перед ним, “правили” ее.

- Александр Иванович, можно к вам зайти?

Управляющий даже головы не поднял от своих бумаг и она, не дожидаясь его приглашения, подошла к столу и разложила на нем свои бумаги, которые он должен просмотреть, подписать и поставить на каждой печать.

- Видишь, Верочка, я занят, - сказал он, отодвигая ее бланки рукой и подавая ключи от сейфа. - Вот тебе ключи... Достань печать и сделай все сама, а я распишусь.

- Ваш сейф, ваша печать - вы ее и ставьте. У меня и своей работы полно, - сказала, как отрезала, она. Ей очень не понравилось, что он из-за своих бумаг не обращает на нее ни какого внимания. “- Вот так у нас в жизни и идет, - подумала она, усаживаясь на стул. - Будь хоть в сто раз красивей - на тебя только пьянь всякая и смотрит. Этот вот приличный, вроде, мужик и не красивый, а туда же - зарылся в свои бумаги.”

- Если бы вы, Вера, - голос начальника прервал ее размышления. - не опаздывали на работу, то дел бы у вас было поменьше.

Отодвинув стул от стола, он, стараясь не задеть Веру, обошел ее и взял в сейфе печать. Также осторожно он обходил ее и на обратном пути. Вера же наоборот делала на стуле со своим телом все, чтобы его это маневрирование не удалось.

- Я же вам объясняла, что ходила с дочкой к врачу...

- Не надо, Верочка, лгать. Скажи, кого я видел в этот день у магазина “Звездочка” в очереди? А?

- Подумаешь, - порозовела Верочка, - задержалась всего на десять минут. Зато двое колготок теплых себе купила. Хотите вам покажу, как они на мне сидят? - она вскочила и начала медленно поднимать свою юбочку по своим стройным ножкам.

- Вера, прекрати сейчас же! - завопил Александр Иванович, а руки его со все набирающей скоростью ставили и ставили печать на бланки. Но вот последний бланк подписан и проштампован, а юбочка у искусительницы замерла на самом интимном месте женщины. - На! Забирай скорее свои бланки и больше не опаздывай на работу!

- Александр Иванович! Что вы так вздрагиваете? Разве ножки плохие!? Смотрите, какие они у меня. Я не верю вам! Строите из себя какую-то чурку, а сами большой па-костник, как и все мужики.

=======================================

Дверь за Верой закрылась и Александр Иванович плюхнулся в свое кресло, оттирая со лба пот.

- О какой теперь работе может идти речь..., - только он это подумал, как дверь рывком отворяется и в кабинет врывается Маня. Прямо с порога она начинает кричать.

- Это, что же такое!? Александр Иванович! Опять Веру расстроили! Сидит - ревет. Хочет мышьяк пить! Наверное, опять по ножке погладили? - При этих словах Маня погрозила перед носом управляющего пальцем. - Это вам контора, а не бордель! Мы не позволим вам над нами издеваться! Думаете у нас мужики пьяницы, так вам все дозволено? Сегодня же я местком соберу...

- Что вы тут, Манефа Ивановна, делаете в моем кабинете? - перебивает ее Александр Иванович на повышенных тонах. - Кто вас сюда вызывал? К тому же я не трогал вашей Верочки! - лицо его при этих словах пошло пятнами. - Успокойтесь и идите работать...

- Это вы успокойтесь и на меня не кричите. Думаете, что вы начальник и вам все можно? Сегодня Верочку по ножке, а завтра вам моя попочка понравится, - при этих словах она округлила и направила на Александра Ивановича и без того красивый и выпуклый свой задик, - и вы ее станете лапать? Правда, у меня попа красивая? А?

- Раз вы не хотите уходить, то я выйду, - закричал Александр Иванович, увидев, что снова дело “осложняется”. Схватив папку со стола, он направляется уверенным шагом к двери, но не тут то было - Маня была на чеку и так извернулась, что он оказался в ее объятиях и как бы даже и обнял ее, хотя и успел руки вытянуть вперед под ее подмышками, уронив при этом папку. Пальцы его кистей сами по себе почему-то разошлись веером.

- Вот это да! - раздается громкий голосок Тони. Это она во главе всей компании ворвалась в кабинет как раз на самом интересном месте. - Я его полтора месяца прошу сходить на склад, чтобы он посмотрел, как течет крыша, так он мне говорит, что, мол, я с вами боюсь туда идти, - передразнивает она Александра Ивановича, - а старшего дворника прямо в кабинете лапает. А? - в кабинете наступила на мгновение тишина.

В этот момент в дверь просовывается головка Ани, которая как будто по сценарию специально выжидала эту паузу и голосом статиста произносит:

- Александр Иванович, вам жена звонит. Что ей сказать?

- Не он ей скажет, а я скажу! - проревела Тоня. - Пусть знает, чем сейчас ее муж занят!

Все смотрят на управляющего, а тот, как великий артист, вдруг бледнеет и начинает вдруг оседать прямо из объятий Манефы Ивановны на пол.

И снова, как в спектакле, где каждый давно знает свою роль, все бросаются к нему кто с чем: одни расстегивают рубашку, другие трут одеколоном виски, третьи бегут ставить чайник, чтобы отпоить его чаем, а четвертые в магазин,... так как, какая может быть, к черту, сегодня работа.

=========================================

В кабинет входит Римма.

- Девочки, у начальника сегодня очень плохое настроение! Манька, если ты не хочешь, чтобы он тебя уволил, срочно иди и весели его.

- Тоня, иди сходи к нему вместо меня. У меня сегодня у самой ни какого нет настроения... Я за это тебе завтра пирог с брусникой куплю...

- Завтра и развеселю...

- Сегодня куплю! Слышишь? Сегодня!

- Вот, сколько Манька грехов накопила, что теперь дрожит за свою шкуру, - замечает спокойно Аня, поглаживая себя по округлившемуся животику, а на ее лице появляется улыбка счастливой бездельницы. - Давно тебя надо уволить.

- А тебя, кто спрашивает? Надо, не надо! Ты уже два месяца ничего не делаешь... Конечно, был бы у меня в животе танкист, как у тебя, я бы тоже всякие там советы давала.

- А тебе, кто мешал это сделать? Поменьше ногами бы шевелила... Сплевываешь все...

- Ну, ты, Тоня, и гадости говоришь! - вступила в разговор Вера. - Хорошо бы еще рабочих здесь не было...

- Тьфу, я на этих мужиков! - отвечает ей Тоня и показывает на Толстовского. - Посмотри на эту харю! Давно ли меня шарил и хлопал по жопе?

- Все, девочки, хватит, - остановила их Римма. - Давайте вместе думать, что делать...

- Пусть Верочка к нему сходит сейчас, - предложила Аня.

- Нет. Это не поможет. Я вчера ему платье задрала и трусы сняла, а он мне и говорит: ”Чисто вы себя содержите Тонечка.”.

- Сравнила ты себя и Веру! Вера это песенка, а ты балалайка, - продолжала свою мысль Аня. - Пусть она с ним пошалит не много, а мы их покараулим.

- Я тебе сейчас покажу балалайка! Я ни кого веселить в таком случае не желаю, а Маньку он пускай гонит в три шеи!

- Ну и говно же у нас начальник! - мрачнеет Манька, наводя муть и тоску на других. - Ничем-то его, суку не развеселишь! Вина любого налей - не пьет, жратвой его - не заманишь, на нас ни на одну - не клюет... Давайте, бабы, блох наловим и на него выпустим! Вот будет потеха?

Все загоготали.

- Вот, дура! Пока их ловишь, сама нахохочешься вдоволь, - сквозь слезы еле проговорил Толстовский.

Когда же хохот поутих, Римма проронила, обращаясь ко всем:

- Кто, интересно, разовьется у Аньки в животе в такой вот атмосфере и в окружении таких вот бегемотов? Как еще земля под нами не проваливается!?

- У меня девочка родится! Пойду к начальнику просить сейчас, чтобы посадил в отдельный кабинет - у меня от вас аллергия начинается. Ты права, Римма! Еще уродом родится..., - она встала и, поджав губки, вышла из кабинета.

========================================

.....Давайте зайдем мысленно к нашим знакомым уже персонажам и послушаем, что их волнует на этот раз...

-Нет, девочки! - обращается Маня, прикрывая своими бумагами книгу, которую читала весь обед. - Раньше было жить интересней!

-Что ты имеешь ввиду? - спрашивает у нее Римма.

- До указа о пьянстве, помните, как мы жили? Собирались часто... Тоня нам свои стихи читала, Аня о черемухе свои частушки пела, а начальник, что ни скажет, то все мы от смеха умираем... А сейчас что? Также точно сидим и пьем винище..., но Тоня вместо своих поэм жопу нам свою показывает, Толстовский за сиски нас всех хватает, а Леху, если тронешь, “масло” начинает жать...

- Вот-вот! - с криком вскакивает со своего места Тоня. - Я тебя сейчас, моя голубушка, без всякого винища пожму и спорим, что тебе будет, как и раньше до указа, очень весело.

Она еще не дошла до Маниного стола, а та уже развеселилась - стала визжать, как поросенок под ножом. Тоня же, подойдя к ней одним взмахом руки все ее бумаги смела на пол и, схватив ее за пояс, повалила Маню на стол, забирается с помощью стула на ее тщедушное по сравнению с ее телом тельце и начинает на ней “кататься”. Визг Мани переходит в стон, а зрители уже через минуту просто охрипли от смеха. В самый разгар этого “веселья” входит Александр Иванович.

- Тоня, что вы делаете с Манефой Ивановной? Слезайте сейчас же! Ей ведь больно!

Те встают и Маня, прихорашиваясь, замечает:

- Так хорошо было! А вы, Александр Иванович, снова помешали. Что у вас что-нибудь убудет, если Тоня полежит на мне. Ей, ведь, тоже приятно! А помните, - Маня вертит перед ним указательным пальчиком, - и вам давеча это очень понравилось? - Александр Иванович сразу же краснеет, как рак.

- Что вы!? Манефа Ивановна! Вы меня с кем-то путаете! - Дверь открывается и входят рабочие (*). - Вот и Толстовский подтвердит, что я прав!

- В чем дело? Опять, что-то придумала? - говорит он и трогает ее за мягкую попу, которая как раз умещается в его огромной, как совок, ладошке. - Смотрите, еще колышется, а утром еще ударил. Верно говорят, что в Сысыры самый короткий в мире рабочий день! Эй, вы, - обращается он к Ане и Римме, как к своим непосредственным начальницам, - мы свое задание выполнили. А чего у нас тут Александр Иванович делает? Не лекцию ли им читаете, как надо ласкать женщин? Им ни каких лекций не надо - надо подходить и брать! Вот так! - и он хватает Аню, так как Маня уже от него отпрыгнула, и тискает ее со знанием дела. Та прямо расцветает, успевая при этом бить его из всей своей силы и по лицу и по мощному корпусу, а Мане вдруг стало обидно, что он мнет не ее, и, подскочив к начальнику, заголосила:

- Александр Иванович, если вы не накажете вот за эти действия Толстовского и не пошлете их развести мои ящики для пищевых отходов, то можете совсем меня не спрашивать о работе, - при этих словах она стаскивает с ноги туфлю с высоким каблучком, подходит сзади к Толстовскому, который еще выясняет свои отношения с Аней и стукает его ей из всей силы по заду. Тот с воплем бросается за ней и они оба убегают в коридор.

В это время Римма наливает Краснову Лехе в кружку чай, а тот, садясь на стул, обращается к Александру Ивановичу:

- В следующий раз с машиной сами поедете. Кладовщицы не было... Могли бы и позвонить - делать все равно вам тут не хрен. Баб только наших портите. Заодно позвоните насчет бульдозера. Я делать ничего там в ручную не буду. Дураков у нас нет.

- Вы, когда, Краснов, на работу устраивались, знали, что у нас в основном труд не механизирован. Знали? Вот так! А почему снова доску к забору не приколотили?

- Она к земле примерзла... Оторвать не могли. - В кабинет входит Толстовский и сразу же включается в известный ему уже разговор.

- ....и гвоздей к тому же нет.

- Антонина, что у нас на складе гвоздей нет?

- Есть всякие. Они их просто не хотят брать...

- А, что я их в руках понесу? - взревел Леха. - Привезите - тогда и приколотим.

- Так ведь у вас же сегодня машина! Вы только что на ней приехали!

Краснов, которому стало нечем крыть, убегает из кабинета, а Толстовский как будто ничего и не случилось спокойно заявляет:

- В июне приколотим, Александр Иванович

- Так, ведь, сейчас апрель и скоро майские праздники!?

- Вот я и говорю, что успеем! Все равно ее бомжи, которые ходят через этот лаз, оторвут!

- Хорошо! Я сейчас беру инструменты и пойду сам ее приколачивать!

Когда за Александром Ивановичем закрылась дверь, Толстовский, поворачиваясь к техникам, замечает спокойно:

- До чего он у нас с вами нервный? Пусть сам поколотит не много. Мы сейчас на крышу после обеда полезем - надо до дождей еще десять крыш сделать... За эту работу хоть деньги получим и, мне кажется, что крыши важнее всяких там резных заборов...

=======================================

сноска

В нашем рассказе фигурируют два рабочих кровельщика: Толстовский Володя и Краснов Леха, которые были основой рабочего коллектива домоуправления и поэтому часто бывали в конторе.

========================================

После чая в кабинете техников всех разморило. Володя Толстовский* каким-то ленивым голосом, ожидая с нетерпением, когда будут закрыты двери и они усядутся за карты, рассказывает какой-то кинофильм. Остальные слушают полулежа на столах.

- ...Он подходит к ней сзади, приставляет к ее затылку пистолет и спрашивает: ” - Где ты была ночью?”

- Меня бы спросил, - перебивает его Тоня. - Я бы ему знала, что ответить! Он бы от меня не ушел!

- Неужели, ты и пистолета бы не побоялась? - удивилась Маня.

- Ты спроси у мужиков, что они пуще смерти боятся? - При ее словах мужики сразу же отвели от нее свои глаза. - Да, я! - продолжает она, вставая и смачно потягиваясь. Толстовский при этом показывает вид, что хочет бежать в коридор, а Краснов берет в руки стул, чтобы можно было им как то от Тони оборониться. - Тьфу! Что за мужики нынче пошли! Лишь в кино или во сне увидишь такого! Как я, девочки, по-своему изголодалась!

- Могла бы этого нам и не говорить... Мы и сами это видим. Лицо даже опало, - перебила Маня.

- Интересно, - вступает в разговор Аня. - Поведет нас сегодня начальник на субботник после обеда. До чего сегодня идти не хочется...

- Давайте, девочки, скажем ему, что пошли туда, а сами вернемся в контору и запремся, - предложила Маня.

- Это уже было, - отреагировала на это предложение Римма.

- Давайте, на квартиру к кому-нибудь пойдем?

- И это было...- он наши малинники все наизусть знает.

- А давайте ему передадим телефонограмму, будто его вызывают на какой-нибудь штаб, - начала фантазировать Аня. - Он уйдет, а мы не пойдем никуда.

- Вот пиши и передавай, а я пойду с ним работать. Мне нравиться на солнышке погреться с граблями.

- Хорошо тебе, Римма, что он тебя косить не заставляет. И Тоню тоже, а мы Аня с Маней косим, как дуры.

- А кто тебя просил в старшие дворники идти? И Аньке, агроному, стыдно говорить, что косить не умеет. Вот и косите, - засмеялась Римма. - Я же ему сразу сказала, что косить не умею, и Тоня это сделала.

- Вы с Тоней так и на сенокос ездите, - съехидничал Толстовский. - Только в вас и проку, что в кузове траву уминать. Две коровы такие!

- А тебе какое дело до этого? - взревела Тоня. - Я тоже про тебя кое-что пикантное знаю.

- Ну, началось, кажется, - решила остановить очередную ссору Аня, замешанная между прочим как раз в этом пикантном деле, и пока в их разборку еще не ввязалась Маня, - Так и до дня рождения Лехи не доживем - все перессоримся.

- А давайте ему снова какую-нибудь гадость сделаем? - задала свой коронный вопрос Маня.

- Мало ему и без вас гадостей жизнь преподносит, - сказал на это Толстовский. - Каждый день ходит за гроши вот в такой ваш гадюжник - это почище всех ваших гадостей. Нет, чтобы приласкали мужика и обогрели... Что он вам худого в жизни сделал? Как духовный ваш отец, все ваши грехи берет на себя... Видимо, такой уж его крест в жизни...

- А я ему себя все время предлагаю! - вскипела Тоня. - Чего еще ему надо? Я Верочке говорю, мол, дай ему хоть себя поцеловать, а она мне, мол, боюсь, что он сразу же в трусики полезет! Вот дура! Я хоть сейчас пойду и при нем вся до гола разденусь! Верите ли, девки?

Все разом вскочили, замахали руками и прямо единым хором закричали:

- Верим, Тонечка! Верим! - а Толстовский с Красновым над ними заржали.

- А мне его нравится дразнить! - призналась Маня. - Раздразнишь его так, что даже лысина у него вспотеет, а потом и поднесешь какую-нибудь гадость... Спрашиваю часто себя, за что же это я ему, но потом догадалась - я, ведь, и сама возбуждаюсь, а, чтобы как-то выйти из этого состояния, со злости и гажу.

- Как это, если не секрет, ты его возбуждаешь? - подскочила к ней Тоня. - Я на нем лежала, свою поэму три раза о любви читала и многое другое делала, чего тут вслух не скажешь, а он мне только одно только шептал на это: “ Отпусти, Тонечка, мою душу на покаяние...”. Ты, сучка! Давай, показывай, а то худо будет!

Маня встает и, подойдя к Тоне, показывает, как она с управляющим играет глазками, что делает руками и своим телом - все смеются, но, когда уже она закончила и Тоня уже сама, кривляясь, все повторила - они чуть не сдохли от смеха, корчась и катаясь по столам.

Никто даже не услышал, как дверь открылась и вошел Александр Иванович.

- О, как у нас весело! Что мы сегодня после обеда, девочки, делаем?

- Мне надо довязать кофту, - явно нарываясь на скандал, сказала Римма.

- Я бумагу вот уже четвертый раз буду переписывать, - сказала Аня.

- А я жду, когда вы со мной на склад пойдете... Помните, вам какая-то гайка требовалась?

- Не гайка, а задвижка. А, что Манефа Ивановна у нас молчит?

- Я помойки и выгреба считаю! Боюсь сбиться! Вот снова надо сначала считать.

- Вот и хорошо, друзья! После обеда идем на санитарную очистку города! Форма одежды парадная и инструмент в руки вам всем выдаст Манефа Ивановна.

- А мне нельзя! У меня гастрит!

- А у меня пиринит с циррозом в печени!

- А у меня ишас с грыжей!

- Ничего! Я вам всем, кто попросит, выпишу справки, что два часа вы были все здоровы!

======================================

В кабинете управляющего яблоку некуда упасть, так как идет очередное профсоюзное собрание. Управляющий сидит в стороне и молчит. Что и кто бы не сказал, все смотрят сразу же на него, чтобы узнать реакцию на слова, но его лицо на этот раз непроницаемо для их сознания, так как по его мнению профсоюзы - это школа коммунизма.“- Вы сами на своей шкуре должны почувствовать, как “сладко” вами управлять и командовать,” - говорил он, наставляя актив профкома перед собранием.

Начинает его председатель Римма. Речь ее не так уверенна, как обычно, и через каждое слово она как-то шмыгает своим носиком.

- Сегодня мы должны с вами подвести итоги работы за первый квартал. Для этого нам необходимо выбрать председателя собрания и секретаря для ведения протокола.

- Подводите и выдвигайте - только к семнадцати часам отпускайте, - раздается из “зала”.

- Какие будут поэтому вопросу предложения?

- Председателем Веру Васильевну, а секретарем Маньку, - кричит кто-то, из ранее подготовленных.

- Кто за это предложение? Прошу голосовать. Единогласно. Прошу Веру и Маню занять места за столом.

Вера и Маня пробираются из толпы к столу. Им мешают это сделать, хватая их за одежду и части тела, их же товарищи по строительству коммунизма. Они орут, визжат и раздают тумаки и пощечины направо и налево. Наконец, они на месте и Вера по бумажке, зачитывая каждое слово, знакомит всех с повесткой собрания, голосует за регламент и предоставляет слово для доклада Римме.

- Вчера у нас была планерка, и Александр Николаевич сказал, что мы впервые, пока он у нас работает, по итогам первого квартала вышли на первое место и получим премию. Мы никогда не врали в цифрах и работаем, как можем, но, так как все кругом дома наши находятся в аварийном состоянии, то, по словам управляющего, получать премию морального права не имеем, с чем я с ним не согласна. Другие же домоуправления так заврались, что при первой же проверке их разоблачили, а мы оказались на первом месте и нам дают переходящее знамя и премию в пять тысяч рублей. Больше мне докладывать вам не чего и я не хочу больше говорить, так все собрания у меня уже стоят вот, где..., - она показала рукой на горло и села на свое место. - Другие вон на теплоходе на субботу и воскресение на “зеленую” ездили, а мы только заседаем.

И такой тут поднялся гам, что и вообразить нельзя - все в один голос кричат, успевая переругиваться друг с другом. Из доклада Риммы никто ничего не понял: одни, поняли все так, что управляющий отказался от их премии, другие, что их кто-то зовет ехать на “зеленую”, но кто-то не пускает их, третьи, что их премию уже отдали без их согласия на “прокат” этого теплохода, а уехало другое домоуправление. Вера, как председатель собрания, пробовала несколько раз успокоить этот “базар”, но когда все стихали и видели, что она пояснить ничего им не может, все начинали шуметь по-прежнему.

Дело дошло даже до того, что в кабинете чуть ли не вспыхнула между женщинами потасовка из-за не полученной еще премии. Лишь одна Маня молчала на этот раз и что-то писала, а время шло и шло.

Тогда встал сам Александр Николаевич. Гвалт сразу же прекратился, потому что шум этот давно уже всем надоел.

- Не за что вам, друзья, давать премию, - начал говорить он и медленно подошел к столу. В жгучей от любопытства тишине он взял протокол, который писала Маня, и показал его публике. - А почему так, спросите вы! Вот вам и ответ. Смотрите, что вам написала Манефа Ивановна! - На всех с листка смотрела жутчайшая чья-то рожа.

- Ну, Манька, если у меня из-за тебя молоко пропадет, я тебя убью, суку! - взревела Тоня.

- Вот так вы относитесь и к другим делам. И, будь на то моя воля господина, век бы вам этой премии не видать! Но вы получите эту премию - успокойтесь. А ехать или нет на теплоходе, загорать или рыбу ловить - это вам самим решать и не сейчас на собрании. Знамя же придется у меня в кабинете поставить, а то вы сморкаться в него будете... или ботинки, как об шторы, чистить...

- А что поедем, давайте...

- У нас в клубе есть палатки и спальные мешки...

- Я бы Пфафика с собой взял...

- Нельзя нам ехать на “зеленую” - там чапарыжник растет...

- Ну и что в этом такого?

- А то, что в нем что-то можно найти или потерять... Ясно?

- Нельзя нам ехать... Нас из-за чапарыжника назад в гавань не впустят, как того летчика из-за стюардессы...

- Что мы за люди такие... Никуда то нам нельзя... Живем, как в тюрьме... Лишь тайком и можно...

=========================================

Конфликт между работниками конторы и Александром Ивановичем назревал медленно.

Сначала появились недовольные из-за того, что он лишал их премии, когда все кругом ее не заслуженно получали так же, как они заслуженно ее не получали. Все его объяснения они слышали и понимали мозгом, но нутро их понять не хотело и не могло...

К денежным вопросам присоединилось их недовольство из-за того, что он игнорировал и не замечал их женские “достоинства”. Они не могли понять и простить ему то, что он не оценил их красоту и не хотел ими пользоваться, когда они все свои прелести прямо только что на уши ему не вешали...

Однажды они силом напоили Александра Ивановича и сделали на его “наводку” начальству...

“Пушка” выстрелила сразу же на следующий день, а, когда он стал передавать свои дела своему главному инженеру, обнаружилась недостача пятнадцати баллонов из под газа и еще всякой там ерунды, которые исчезли при расселении домов. Было возбуждено уголовное дело и скоро Александр Иванович совсем исчез с вологодского горизонта.

 

Прошло, после описанных мной событий, более десяти лет. Я же, напечатав эти свои воспоминания на машинке, решил проведать “наших” знакомых девочек в домоуправлении.

За это время у них уже почти три начальника сменилось, но... тот коллектив, который еще сформировался тогда, остался без изменений. Все получили прекрасные квартиры, зарабатывать стали по “лимону” в месяц, но старые традиции остались без изменений. Когда же кто-нибудь из них уходил даже в простой отпуск, с ним, кажется, уходило из этой “КОНТОРЫ” сама их жизнь и с ним расставались, как навеки. Александра же Ивановича старались не вспоминать совсем, а, когда вспоминали все же, почему-то у всех становилось муторно на душе и кто-нибудь сразу же бежал в магазин...