Что хочет автор. Литературные конкурсы

Проснулся Бергер только к вечеру и сразу же провалился в пучину волнения. Мечтал он, чтобы судьба подарила шанс выбраться из нескончаемых денежных затруднений, избавиться от необходимости заискивать перед напыщенными сыночками высокопоставленных родителей. Взять хоть того же Ваньку Лопухина: дурак, пьяница, а чинами его превосходит, деньгами сорит направо и налево, солдаты ему при встрече чуть не в пояс кланяются: «Батюшка наш, Иван Степаныч». И все только оттого, что князь, потомок знатного рода. Отчего не ему, Якову Бергеру, такие почести, - думал вчерашний собутыльник Лопухина, намыливая небритое лицо, - иностранец, понимаешь, этой солдатне не по нраву. А вот дала-таки ему жизнь козырную карту, разыграть бы только ее правильно. А ошибиться страшно. Ошибка в такой игре не только лишит его надежды на лучшую жизнь, ступи он раз неправильно и той, что есть, жизни может лишиться. Вот и дрожат мелкой дрожью руки, хоть деревяшки к ним привязывай. «Смелее, Яков, все получится в лучшем виде!» - Убеждал Бергер свое отражение в мутном зеркале, висящем на грязной облупленной стене. Но кривятся нервно губы, бегают глаза. Чего доброго, Ванька, даром, что дурак, а заподозрит неладное. «Что же делать? Как придать себе подобающий бесшабашный вид?». Бергер расхаживал по своей комнате взад-вперед, разминая руки, растирая щеки, даже попрыгал, встряхиваясь. «Мне нужен напарник, верный напарник, который охотно разделит со мной сейчас сложности полученного задания с тем, чтоб после разделить триумф победы», - наконец решил он и после недолгого размышления утвердился: «Фалькенберг – каналья, пройдоха, но ради выгоды горы своротит и, не сморгнув глазом, маму родную продаст. То, что надо!» Заранее чувствуя поддержку выбранного сообщника, Бергер успокоился, быстро оделся и, насвистывая мотив легкомысленной песенки, бодро вышел из казарм в разомлевшую духоту улицы.

Яков быстро шагал в направлении городских окраин. Вскоре булыжная мостовая сменилась грунтовым проулком. Металлические набойки на его сапогах уже не цокали, а едва слышно тупали, погружаясь в пыль. По сторонам все больше стали встречаться ветхие маленькие домики, утопающие в зелени, давно забывшей о прополке и садовых ножницах. Попетляв по мелким переулкам, возникшим вопреки замыслу Петра Великого в силу непреодолимого желания петербуржцев строить свои дома не в тех местах, где указано, Бергер, наконец, оказался перед давно некрашеной, покосившейся калиткой. «Кажется, здесь», - подумал он и громко стукнул металлическим кольцом по прибитому куску жести. Никаких движений в едва просматриваемом через буйную поросль яблонь дворе. Теряя терпение, Яков часто застучал снова. В соседних дворах залаяли собаки.

- Что надо? – Услышал он старческий голос, происхождение которого не сразу определил. Из-за ветвей, низко спускающихся к штакетнику, разделяющему два двора, выглядывал сморщенный старичок, в старинном, потраченном молью кафтанчике, какие носили еще при царевне Софье.

- Здесь квартирует майор Фалькенберг?

- Никаких Флакенбергов здесь отродясь не бывало. – Старик неприязненно посмотрел на пришельца.

- Ну, служивые люди здесь снимали квартиры?

- Нет, здесь жила вдова капитана Макеева, да померла годков пять, али четыре тому назад, а после никто и не бывал, - отворачиваясь, ответил дед.

- А поблизости, может где?

- Сказано тебе: нет. Ступай отсюда. – Раздраженно ответил старик и прихрамывая поковылял в глубь своего двора, ворча, - навязался ирод туземный, русских слов не понимает.

- Черт, - процедил Бергер и, сплюнув сквозь зубы на пышные зеленые заросли под ногами, пошел обратно. «Видно, ошибся проулком. Понастроили сараев, где ни попадя, черт не разберется!» - Ругался он в мрачном настроении. Прошагав битых полчаса и не выйдя на знакомую дорогу, он понял, что заблудился. «Чертовы русские! Проклятая Россия!» - Думал он с ненавистью, пиная широкие листья лопухов, растущих вдоль обочины. - «Неужели сейчас, когда выпала удача, я потрачу драгоценное время на то, чтобы выбраться из этого проклятого захолустья! Лесток не простит мне задержки!» - В отчаянии он скрипел зубами. Но вдруг в одном из проулков мелькнула шатающаяся фигура в мундире. Чуть не взвизгнув от радости, Бергер бросился за ней. Догнав, он хлопнул парня по плечу, как старого знакомого.

- Слушай, друг, ты квартируешь в этих местах?

- Да, а что? - Непослушным языком ответил военный, приподняв одну бровь, мутным взглядом ощупал незваного попутчика.

Бергер еще больше воспрял духом, угадав в его заплетающейся речи немецкий акцент.

- Подскажи друг, где здесь проживает майор Фалькенберг, а то у этих местных ни черта нельзя добиться.

- А с кем имею честь?

- Поручик Бергер, - нетерпеливо ответил Яков, - друг его старый, ну, так знаешь?

- Хорошо, пойдем, покажу, - кивнул гвардеец и, сильно пошатнувшись, зашагал дальше. Они дошли до очередного перекрестка.

- Вон там, третий или четвертый дом, - махнул попутчик Бергера, - с тебя штоф, - криво улыбнулся он и пошел дальше. А Бергер бегом побежал в указанном направлении. Через пару секунд он уже стучал в калитку, очень похожую на ту, у которой его сегодня подкараулило досадное разочарование. Только растительности во дворе было несколько меньше. Через некоторое время показалась сгорбленная бабулька в цветастом передничке.

- Здесь ли квартирует майор Фалькенберг? – С мольбой спросил Бергер.

- Нет, - прищурилась старушка.

Поручик готов был разрыдаться или убить кого-нибудь.

- Яков, что тебя сюда занесло? – Услышал он знакомый голос с другой стороны улицы. Это был Фалькенберг. Рыжие усы, светлокарие, с желтизной глаза. Он стоял за забором двора, лицо его выражало недоброжелательность.

- Так я к тебе, дружище! – Подпрыгнул Бергер.

- Выпивки у меня нет, и денег взаймы тоже.

Старушка, хмыкнув, пошла в дом.

- Какие деньги, какая выпивка! – Не обращая внимания на его тон, ликовал Яков, – у меня к тебе дело. Ты сейчас благодарить будешь судьбу, потому что такой удачи в твоей жизни еще не было!

- Какое дело? - Недоверчиво перекосил лицо майор.

- Пойдем в дом, тут ни к чему случайные уши, - сказал поручик, понижая голос до шепота, и потянул его за локоть.

Они вошли в дом. Это было строение времен Петра, добротное, с высокими потолками, белеными каменными стенами, но давно не знающее хозяйской руки. Штукатурка местами обвалилась, выставляя напоказ набитые полоски дранки. Потолок в углу, судя по желтым разводам, протекал. Довершали картину засыпанный крошками, обсиженный мухами стол и застеленная несвежим бельем, неубранная постель.

Фалькенберг плюхнулся на кровать, откинулся на локти.

- Рассказывай.

Бергер сел на стул, сначала осторожно: не развалиться ли, потом смелее и, наклонившись вперед, в двух словах рассказал о речах Лопухина и подробнее о своем визите к Лестоку, и уж совсем в деталях о важном задании и обещанном вознаграждении. В ходе его речи майор подобрался, сел ровно и, взяв со стола нож, задумчиво вертел его вокруг продольной оси, уперев острие в подушечку большого пальца левой руки.

- Нам всего-то и надо, вызвать этого олуха на разговор, да заставить наболтать побольше. Он до этого большой любитель, – заверительным тоном говорил Бергер.

- Что ж, друг, - медленно растягивая губы в улыбку, отозвался Фалькенберг, - ты можешь рассчитывать на меня при условии: в очередной раз к Лестоку мы пойдем вместе.

- Конечно, дружище, о чем разговор.

- Тогда, почему мы теряем время? – Энергично и весело Фалькенберг поднялся с кровати.

- Так, давай не будем его терять! – Воскликнул поручик, менее суток назад называвший другом Ивана Лопухина.

* * *

В тот же вечер 18 июля Иван Лопухин был у Михаила Ларионовича Воронцова, сподвижника вице-канцлера, с письмом от отца. Степан Васильевич просил похлопотать о возвращении сыну чина полковника и назначении в гвардию. Граф любезно согласился, сделать все в лучшем виде и в кратчайшие сроки. У Ивана было отличное настроение, и он подумывал, что хорошо бы было отпраздновать удачу в хорошей компании. Поразмыслив, Ванька решил зайти в гости к поручику Измайловского полка Ивану Мошкову, своему давнему приятелю, вхожему в дом его родителей. Но в скромном особняке Мошкова, его слуга Лука, мужичок средних лет с круглым животиком и небольшой лысиной на макушке, с радостной улыбкой сообщил:

- Барина дома нет.

- А где?

- Не изволили отчитаться. Я-то думал, он к Вам пошел, а тут Вы являетесь. – Лука пожал плечами.

- Куда ко мне – на квартиру или к родителям?

- А я почем знаю? – Картинно развел руки Лука.

- Ладно, - буркнул Иван.

Выходя от Мошкова, он рассуждал: «Если Ванька пошел на квартиру, то раз меня там нет, то и ему там делать нечего. Значит – искать его там бесполезно. А вот если заглянул к матушке, то мог остаться, побеседовать с ней. Загляну туда, а уж коли и там нет, то пойду в кабак сам. Там-то точно кого-нибудь встречу. А может, зайду к Бестужевым…»

Однако на подходе к родительскому дому встретились ему Бергер и Фалькенберг.

- Ба, Ваня, да ты никак домой идешь, в тот час, когда все выходят из дому, - насмешливо воскликнул Фалькенберг.

- Я думал найти там Мошкова, - отнекивался Лопухин.

- Слушай, а это не карета его родителей проехала нам навстречу четверть часа назад? – Обратился Фалькенберг к Бергеру.

- Да, по-моему, это была карета твоей матушки, - закивал поручик.

- Не расстраивайся, Ванюша, мы как раз идем к Берглеру. Присоединяйся! – Обнял его за плечи майор.

- Вот теперь пойдет веселье, с Ванюшей скучно не бывает, знаешь, - похвалил Лопухина Бергер, обращаясь к Фалькенбергу.

«Друзья» Лопухина были в особом кураже. Они наполняли рюмки, с призывом: «До дна». Ободряюще хлопали Ваньку, честно их осушающего, по спине, смеясь, наливали следующие. Свои же тайком выливали под стол, мастерски разыгрывая опьянение. Иван крутил головой, осоловело и добродушно смотря на своих собутыльников. Хмелея, он готов был вывернуть карманы и развернуть душу скатертью. Но вот на смелые речи его вызвать, никак не удавалось. То ли, будучи в хорошем настроении, он не имел желания ругать существующие порядки и власть, то ли понял, что накануне наговорил лишнего, а может, не настолько хорошо знакомый, Фалькенберг вызывал в его бесшабашном разуме опасения. Последнее, впрочем, мало вероятно. Но, так или иначе, Лопухин говорил о чем угодно: о женщинах, о лошадях, о качестве выпивки и закуски, но только не о том, что было нужно спаивающим его фискалам. Даже, когда Фалькенберг, в нетерпении, задавал вопросы вроде:

- Не кажется ли вам, друзья, что при прежнем правлении жизнь была куда порядочнее, а нынче вся Россия катится вниз вместе с разгульной императрицей?

- Истинно, так. – Поддерживал его Бергер.

Ванька же только ухмылялся, согласно кивая, и энергично откусывал куски от куриного окорока.

- Похоже, он не такой дурак, - сказал Фалькенберг Бергеру после того, как они оттащили не владеющего ни ногами, ни языком Лопухина на его квартиру.

- Сам не знаю, что на него нашло, - оправдывался Бергер, с досадой разводя руками, - вчера совсем другой был.

Но все же, ангел-хранитель Лопухина поздно спохватился его оберегать: беда, опутав своими щупальцами, упорно тянула вниз.

- А, не переживай, - оптимистично подмигнул Бергеру Фалькенберг, - не сегодня, так завтра он нам что-нибудь брякнет, а, что не доскажет, сами придумаем. Было б, что Лестоку донести. Там же Ванька признается и в том, что говорил, и в том, чего не говорил. Духом он, к счастью, не силен. Нам же останется только, как это говорят, пожинать плоды, - засмеялся он.

Утром оба «доброжелателя» опять были у Ивана с бутылью водки, на опохмел. Ничего не подозревающий Ванька расплылся в благодарной улыбке.

- Вот, что значит настоящие друзья: вы просто возвращаете меня к жизни.

Оправившись от мучений похмелья, умывшись холодной водой, Лопухин, недолго собираясь, отправился гулять дальше в компании ставших вдруг такими близкими приятелей.

На Мойке, обогнав их, остановился экипаж. У Ивана все еще было не ясно в голове, и он даже не сразу сообразил, что это карета его матери, пока она не выглянула и не окликнула его.

- Ваня, что за вид? – Осуждающе осматривая сына, промолвила княгиня, едва он подошел. – Ты расстраиваешь меня. Ты много пьешь последнее время?

- Матушка, что Вы, в самом деле? Посидели вчера немного, выпили…, Вы будете мне морали читать? - С упреком ответил ей Иван.

- Буду, раз ты сам не знаешь меры…, - гневно, но тихо ответила Наталья Федоровна и громче спросила, - ты был вчера у Михаила Ларионовича?

- Конечно, был. Он обещал помочь.

- Почему ко мне не заехал? Я ждала.

- Я собирался, но вы же были в отъезде…

- Никуда я вчера не выезжала, - удивленно вскинула брови Наталья Федоровна.

- Ну, значит, друзья обознались, они сказали, что видели твою карету, - нехотя оправдывался сын.

- Какие друзья, те, что сейчас с тобой? Кто они, кстати? – Наталья Федоровна обернулась, посмотреть на стоявших в отдалении спутников Ивана. Те, перехватив ее взгляд, широко заулыбались и чрезмерно вежливо склонились в поклоне.

- Это Яков Бергер, о котором я тебе давеча сказывал, и Фалькенберг.

Небо затягивали тучи. Подул прохладный ветер. Лопухина нахмурилась, настороженно посмотрела на сына.

- Неискренний взгляд у твоих друзей. Это ведь Бергер собирается в Соликамск, ты уже передал ему мою записку?

- Да. Он, кстати, обещал выполнить Вашу просьбу, матушка.

- Не нужно. Забери ее, Ваня… - тихо сказала Наталья Федоровна, поддаваясь внезапному волнению.

- Как это будет выглядеть, матушка, - капризным шепотом возмутился Ваня, - то передай, то забери!

- Скажи, что передумала. – Жестко отрезала мать, но, выдохнув, прибавила гораздо мягче. – Я еду к Бестужевой, поедешь со мной?

- К Бестужевой…, - улыбнулся Ваня и рассеянно посмотрел на приятелей. Фалькенберг призывно махнул ему рукой.

- Меня друзья ждут, - с сожалением произнес Иван, - Вы скажите, что я позже буду. Я с полчаса с ними посижу, а то неудобно как-то, а потом сразу к вам. – Лопухину показалось, что он нашел решение.

- Будь осторожнее, сынок. – Лопухина зябко повела плечами. – Я буду тебя ждать.

Кивнув ей, Ваня побежал к фискалам.

Из-за крыш изящных особняков выпрастывалась налитая свинцом чернильно-синяя чернота. Ветер донес далекий раскат грома. Наталья Федоровна вздрогнула.

- Трогай, - неуверенно сказала она кучеру, ощущая необъяснимую тоску.

Ваня же имел только иллюзию выбора: остаться в компании клевретов Лестока, или следовать за матерью. С того момента, как он присоединился к ним, вырваться он уже не мог. Стоило ему заикнуться, что мол должен их покинуть, как на лице Якова возникло выражение глубокой обиды:

- Даже не выпьешь с нами по рюмочке? Не думал, что мы настолько тебе неприятны, Ваня.

А за одной рюмочкой последовала вторая, третья, … , десятая. Одним словом, этот вечер закончился так же, как и предыдущий. На следующий же день упорство жаждущих повышения сообщников достигло цели.

Проходя мимо шикарного дома генерал-прокурора Трубецкого, Фалькенберг воскликнул:

- Смотрите, какие дворцы, возвели себе нынешние правители, не уступят прежним, а то и богаче.

Иван, с кашей и болью в голове, угрюмо посмотрел на здание с резными колоннами и богатой лепниной.

- Дворцы-то построили. А сами, что Трубецкой, что Гессен-Гомбургский – гунстфаты. Как и все нынешние министры.

- Что же, у государыни нет хороших министров? - Уцепился за ниточку Фалькенберг.

- Князь Долгорукий, - с ленивой важностью ответил Лопухин, - прежде не был добр к государыне, а ныне доброжелателен, да у нее таких немного.

- Отчего так?

- Наша знать вообще ее не любит, она же все простому народу благоволит, для того, что сама живет просто, - ответил Ваня, гордясь своей ролью знатока ситуации.

- А, как думаешь, принцу Иоанну, не долго быть свержену?

После коротких раздумий Иван ответил твердо.

- Недолго.

В очередной раз напоив свою жертву до беспамятства и оставив спать в кабаке, прямо на столе, Бергер и Фалькенберг поспешили к Лестоку.

* * *

Летом Солнце весьма неохотно расстается с Петербургом, и в десятом часу вечера еще светло, как днем. Но в тот день грозовое небо было темным, и сумерки сгустились раньше обычного. Елизавета не любила гроз. Она чувствовала себя неуверенной и ничтожно маленькой на фоне бушующей небесной стихии. Поэтому она предпочла не покидать дворца ради прогулки, как сделала бы в другой день, а осталась послушать хор малороссийских певчих, столь близкий ее сердцу по известной причине. Она устроилась в кресле с нежнейшей обивкой, наполненной гусиным пухом, слушала пение и тихие рассказы приближенных статс-дам во главе с Маврой Егоровной – женой Петра Шувалова. Императрица поеживалась, когда речь заходила о домовых и леших, смеялась галантным анекдотам. Дворец, казалось, погружался в полудрему и подергивался пылью из старых сундуков, хранящих где-то память допетровской теремной Руси.

Неожиданно, в покои, спотыкаясь, влетел Лесток в пыльном, мятом камзоле и враз сдернул сонную пелену. Елизавета вскочила, воззрилась на него испугано. Сердце ее захолонуло при мысли о самом страшном: придя к власти путем дворцового переворота, она жила в постоянном страхе, таким же образом лишиться ее. Лесток поспешил подогреть ее ужас:

- Ваше Величество, заговор! – Задыхаясь крикнул он. - Замешаны очень высокие персоны. – При этом он не забыл сделать всем знак удалиться вон.

- Кто? – Сдавленно спросила Елизавета, прижимая руки к груди. – Что можно сделать?

- Пока доподлинно известно, что в число злоумышленников входят Лопухины, - тяжело дыша, сообщил Лесток. – К счастью, мы получили информацию раньше, чем они успели что-то предпринять против Вас, Ваше Величество, но дело требует немедленного расследования.

Несколько успокоенная его словами, Елизавета приняла подобающий ее статусу вид.

- Откуда получена сия информация, и насколько она достоверна? Лопухины уже были под арестом, сразу по нашем воцарении, но ни в каких злонамерениях уличены не были.

- Вот записка Натальи Лопухиной графу Левенвольде, - Лесток протянул Елизавете сложенный листок, рука его была влажная и слегка дрожала.

- … неизменной моей о Вас памяти. Лопухина. – Дочитала Елизавета вслух окончание фразы. – Ну, и что? Левенвольде, конечно, изменник, но с Лопухиной у них дела амурные, всем это известно. Безусловно, с ее стороны это наглость – писать ссыльному, - в голосе императрицы засквозило раздражение, - и проучить ее нужно примерно, но это еще не заговор.

- А к этой вот записке, - хирург затряс пальцем, указывая на преступную бумагу, - она прибавляла на словах, пусть де не унывает, а надеется на лучшие времена!

- Какие лучшие времена? – Спросила Елизавета праздным поначалу тоном, но затем побледнела, губы ее сжались, глаза широко раскрылись.

- В том-то и весь вопрос, Ваше Величество! – С нескрываемым торжеством выпятил грудь вперед Лесток. – Кроме того, - дрожащим от рьяного стремления действовать голосом продолжил он, - есть верные Вам люди, они все узнали со слов самого Ивана Лопухина. Если позволите, я могу лично представить их Вам.

- Конечно, я хочу сама их выслушать. Когда ты можешь их мне представить?

- Сию минуту, Ваше Величество.

Лесток вышел, а через пару минут уже входил в сопровождении наших недавних знакомых, готовых кинуться в ноги императрице.

- Расскажите Ее величеству, все, что вам известно. – Строго велел Лесток.

Покрываясь красными пятнами на побледневшем лице, Елизавета выслушала донос. Приказав, фискалам еще повыведать у Лопухина, что ему известно о готовящихся переменах и оставшись наедине с Лестоком, она в тот же вечер подписала указ:

«Нашим генералу Ушакову, действительным тайным советникам

князю Трубецкому и Лестоку.

Сего числа доносили нам словесно поручик Бергер, да майор Фалькенберг на подполковника Ивана Степанова Лопухина в некоторых важных делах, касающихся против нас и государства; того ради повелеваем вам помянутого Лопухина тотчас арестовать, а у Бергера и Фалькенберга о тех делах спросить и взять у них о том, что доносят, на письме и по тому исследовать, и что по допросам Лопухина касаться будет до других кого, то, несмотря на персону в Комиссию забирать, изследовать и, что по следствию явится, доносить нам, а для произведения того дела указали мы с вами быть от кабинета нашего статскому советнику Демидову.

Елизавет.

Июля 21 дня 1743 года».

* * *

После бессонной ночи, усталые, но воодушевленные Бергер и Фалькенберг явились к Лопухину на квартиру. Он спал на нерасстеленной кровати, в мундире и в сапогах. Они растолкали его. Ванька выглядел совсем жалким: одежда помятая, под глазами отеки, русые волосы всклочены. Он сел и со стоном опустил голову на руки. Бергер протягивал ему стакан.

- Нет, я больше не буду, хватит, - вяло оттолкнул его руку Иван.

- Выпей немного, полегчает. А больше не будешь.

Осушив стакан, Ваня обиженно посмотрел на приятелей.

- Вы бросили меня в кабаке, друзья так не поступают.

- Так, мы сами не знаем, кто оттащил по домам нас, - засмеялся Фалькенберг, поднимая рыжие брови. – Мы думали, это ты.

Лопухин отрицательно помотал головой.

- Я проснулся, вас уже не было, едва до дому дошел…, - все еще с обидой ответил он.

- Значит тот, кто унес нас, пока вернулся, тебя уже не застал. – Сокрушенно поджал губы Бергер. – Пошли, перекусим чего, да и выясним, кто это был.

В трактире они заказали жареного гуся, салат и водку. Бергер и Фалькенберг жадно набросились на еду, Ивана же мутило от одного ее вида и от вида грязного деревянного пола: ливень превратил пыль каменных мостовых в вязкую, хлюпающую жижу, которая подсыхая осыпалась комьями с щедро залепленных ею сапог служивой братии..

- Не хочу. Пойду лучше.

Фалькенберг потянул его за рукав и силой усадил обратно на стул.

- Куда ты в таком состоянии? У тебя что, все еще голова болит? Значит, мало опохмелился. В первый раз, что ли, - говорил он, пережевывая жестковатое мясо гуся, - на вот еще чуток, - он наполнил рюмку до края, - сразу отпустит.

- Давай, давай, - весело подхватил Бергер, поднося выпивку к губам, мотающего головой Ивана. Лопухин, скривившись, выпил. После третьей к нему, в самом деле, вернулось благодушие. Иван заулыбался, заговорил.

- Вот ты давеча сказывал, что министры негодные, нам это интересно стало, почему ты так считаешь, - без обиняков начал Фалькенберг. Лопухин же был уже в том состоянии, когда инстинкт самосохранения заглушен напрочь.

- Конечно, не так, как прежде были: Остерман и Левенвольде, - пожимая плечами, отвечал он, - один Лесток - проворная каналья.

- Так, значит быть переменам?

Иван безразлично кивнул, отрешенно поедая салат.

- А как это может сделаться?

Иван несколько оживился. – Императору Иоанну король прусский будет помогать.

- Так, значит, война будет?

- Да, какая война. Наши-то, кто за ружье примется?

- А скоро ли это все будет? – Наседал Фалькенберг.

- Скоро.

- Тогда ты меня не забудешь?

- Конечно.

- Али нет кого и повыше тебя, к кому заранее забежать?