Валерий Кузнецов (Алексей Яркин)

 

ГЕНЕРАЛЬША

 

Главный врач санаторно-курортного хозяйства Сахарова такое вытворяла с собственным лицом, что населению небольшого курортного городка Горячий Ключ ничего более не оставалось, как отнести ее к категории странных женщин.

Если бы не возраст ее и не положение, ко многому обязывающее, никто, наверное, и рта бы не раскрыл. Но, как говорится, всему есть границы…

Встает она с первыми петухами. Добросовестно исполнив гимнастический ритуал с гантелями и скакалками, принимается за маску лица. Налепит на него всего: фруктовый коктейль, кашицу из ягод или овощей, и тащится, представляя, как после ее экзотического массажа с макияжем пялиться потом на нее будут.

Часа три кряду сидит полуобнаженная Злата Абрамовна перед старинным зеркалом и колдует, колдует над лицом. В ней, как в актрисе, рождается образ, соответствующий настроению.

Потом маску из специальных кремов наложит, как панцирь, и ходит по особняку, распевая низким, с хрипотцой, голосом полюбившийся романс «Утро туманное».

А после всех этих процедур отмоется, накрасится, хоть глаза закрывай, парик наденет и размашистым шагом на службу. Каблуки по асфальту цок, цок… Сзади – молодая женщина, а спереди – демон в юбке!

Сослуживцам с издевкой:

- Здорово, Элла! Что это на тебе такое?! В комиссионке отхватила?

- Жора, предупреждаю: будешь девчат на работе щупать – выгоню к чертям собачьим!

- А кого же мне щупать, Злата Абрамовна?! – шутливо оправдывался молоденький водитель ее персональной «Волги».

- Как это кого?! А машина?! На службе – это единственная твоя женщина. Ее т обхаживай. Ты меня понял?!

Гордо восседая в президиумах плечом к плечу с первой дамой города, и, напрочь затмевая ее своим импозантным видом, Сахарова смотрела загадочным взглядом куда-то вдаль, изредка аплодируя выступающим с трибуны партийным номенклатурщикам.

Лицо ее, блестевшее в свете люстр, походило на цветную восковую маску: подведенные к вискам, с наклеенными ресницами, большие пронзительные глаза, дугообразные, в ниточку, брови, ярко накрашенные губы. Парик - высокий, густой. В нем без труда смогла бы свить уютное гнездышко какая - нибудь птаха. Наклонив голову, она переговаривалась с соседями по президиуму, вздрагивая от распиравшего ее смеха. Местного «генерала курортных наук» можно было рассматривать часами, что обычно и делали чиновники и партфункционеры на своих сборищах.

 

2.

 

Приехала она в затерявшийся у подножия предгорья Большого Кавказа городок то ли из Сочи, то ли из Ялты. В общем, из дыры. С именем и званьем, чем немало удивила здешних обывателей. « Чтобы заслуженный врач в деревне нашей жить согласилась?! Что – то здесь не так! В опалу, небось, попала кукла эта. А может, и того хуже: проворовалась и давай следы заметать. Знаем мы таких! Натворят что – нибудь, а их раз – и на повышение, подальше с глаз долой. Вот и бегут к нам. Как на сухой островок в половодье.

А с другой стороны, рассуждал народ, заслуженные врачи на дороге не валяются. Глядишь, в самом деле, толк с нее будет.

Сама же Сахарова свое суждение на это имела: «Лучше уж жить - не тужить в захудалом княжестве княжной, чем в избалованном королевстве Золушкой».

Была она несколько грубовата, с жестким характером, но живым умом и веселым нравом, что никак не вязалось с ее внешним обликом и руководящим креслом. А главное, Господь наделил эту женщину невероятной работоспособностью.

Внешне Злата Абрамовна чем-то напоминала, простите за сравнение, ворону. Особенно, когда говорила нарочито громко каркающим голосом, или хохотала, невольно вызывая улыбку. Или когда опускала в бокал свой большой, с горбинкой, нос. И когда шла стремительной походкой, а спешить она могла только в горком партии, в длиннополом черном плаще, с развевающимся до самых колен, шарфом, то смахивала на летящую птицу.

Глядя на эту с виду суровую, недоступную даму, распекавшую медперсонал, выбивающую фонды, подписывающую бумаги, никогда не подумал бы, что она может быть бесшабашной. Игривой и обаятельной.

- Я еще могу увлечь! – бравировала хозяйка курорта, кокетливо улыбаясь.

У нее было свое, какое-то особое понимание любви и всего, что с этим чувством связано. Трудно сказать, что это было: тайна, фантазия, театр…

Всякий раз, когда делала она свои знаменитые маски, раскрашивала себе лицо, она увлекалась этой другой, смотревшей на нее из зеркала, незнакомкой, которую сама же создавала и творила, то преображалась внутренне, входила в придуманный ею образ. Что-то звало ее, заставляло по-иному двигаться, говорить и даже мыслить. По-иному светились ее глаза, звучал голос. Она как бы перерождалась.

Первый раз Злата Абрамовна почувствовала, что значит быть совершенно другой еще в пору ранней молодости. Накрасилась просто так, ради «прикола», заодно с подружкой, студенткой театрального училища, которая теоретические познания в области сценического грима экспериментировала на себе и приятельнице. Злата загримировалась так, как если бы дебютировала на сцене театра в образе Богини любви, и отправилась на вечер танцев в студгородок.

Вы кто? – простецки спросил ее плечистый, с тонкими чертами лица.

- Никто, - также просто и дружелюбно ответила незнакомка.

- А чья?

- Ничья, - пожала она плечами.

Он взял ее за руку и повел на танцплощадку. Для них обоих это был «судьбоносный вальс». На крыльях любви и счастья, так сказать.

Она до сих пор не знает, кому признался в тот теплый осенний вечер Амиран: ей или маске? Да, наверное, это не столь уж и важно. В любом случае, на балу том Злата была неотразимой. Именно тогда и поняла, как много значит для женщины быть загадочной. Что так манит и притягивает мужчин. До бесконечности доверчивых и увлекающихся. Но мужчин!

Они прожили вместе несколько счастливых лет, потом расстались. Двоих детей она ставила на ноги одна. Маска та была для нее, пожалуй, самой памятной и удачной.

 

3.

 

Из своих любовных и житейских историй Злата Абрамовна не делала тайны. Доверяя величайшие секреты близкой подруге, она знала, что вскоре откровения ее станут достоянием всего городка, падкого на слухи и пересуды.

Как-то в командировку на курорт приехал молодой терапевт Александр. В приемной ему сказали, что главврач Сахарова будет завтра. Но если что-то срочное, то можно пройтись к ней домой – это рядом.

Домом оказался роскошный особняк из красного туфа, с просторным подворьем, садом и пестрым розарием. Открыла ему лысая женщина, немолодая уже, с крупными чертами лица, в ярком халате из легкого китайского шелка.

- Бабушка, а Злата Абрамовна здесь живет? – неуверенно спросил незнакомец довольно приятной наружности, не скрывая изумленного взгляда.

- Какая я тебе бабушка?! – набросилась на него Сахарова.- Я Злата Абрамовна, чего надо?

- Из Кисловодска я, аспирант…

- Поняла, - оборвала его хозяйка дома. – Надолго?

- На месяц.

- Значит так; у меня жит будешь. Вдвоем веселее. Я не зануда, не ханжа. Ну, так как? Да, не мнись! Тоже мне, мужик. Не люблю закомплексованных! В карты играешь?

- Можно …

- Чудесно! Вот я тебя и обставлю, дружочек! Как – нибудь. А сейчас можешь поплескаться в бассейне, воздухом садовым подышать. Через пару часов обедать будем. - Кивком она указала на стеклянную, с цветными витражами, веранду, укрытую темно-зеленым плюшем вперемешку с огненными розами.

Когда аспирант вошел в гостиную, окнами выходящую в тенистый сад, он остолбенел: перед ним сидела совершенно другая женщина. Лицо ее было словно нарисовано кистью щедрого на краски художника. Картина Репина, скажем…

Ее шею украшало великолепное колье. На руках играли в блеске тонкой золотой оправы браслеты. Театр одного актера завершал изысканный наряд сиреневого цвета с длинным шлейфом. Сахарова напоминала в этот момент итальянскую актрису.

- Жизнь в провинции, коллега, сплошная тоска, - безо всякой позы, нараспев, начала Злата Абрамовна, и закурила тонкую душистую сигарету. – И если не научишься веселиться и занимать себя, если не найдешь того, кто мог бы утешить тебя, или какое – нибудь занятие, можно, так сказать, и чокнуться. Ей Богу! Так что, принимай меня такой, какая я есть на самом деле, и чувствуй себя в моих пенатах, как дома. Договорились?

- Вы, вы… на Сару Бернар похожи! – с восхищением выпалил гость.

- Ну, вот! Я всегда говорила, что во мне умерла настоящая актриса! – Милостиво и вместе с тем величаво вскинула красиво посаженную голову маска. – Актриса умерла, но я-то осталась?! Так что, давай, мил- друг, выпьем за меня!

И первой подняла хрустальный бокал.

 

4.

 

- Представляешь, мужчинка мой ученый, - в полу-шутку, в полу – серьез, жаловалась потом Сахарова молодой подруге. Я, как дура, с шести утра на кухне торчу, кашу манную варю: каждый комочек, каждую крупинку размешиваю, а он дрыхнет себе без задних ног.

- Присяду рядышком и жду, пока мой котик проснется: нежно так шепчу ему на ушко, чтобы не разозлить спросонья:

- Сашуня, а я кашку манную сварила, вставай, зайчик.

А он, неблагодарный, открывает один глаз и, дыша перегаром, рычит:

- Как ты мне, блин, надоела!

- Люська, ты думаешь я обиделась? Спокойно, с достоинством, отвечаю:

- Сашенька, мальчик! Если ты хочешь меня оскорбить, то этим ты меня не оскорбишь! Я ведь все равно не отстану, пока кашку мою не съешь.

Видела бы ты его глаза! Я думала, он кашу эту на лице мне размажет. Молочная маска, так сказать.

 

5.

 

Не подумайте грешным делом, что Сахарова все эти годы только и делала, что часами не отходила от зеркала, да наряды меняла. Чтобы утверждать подобное, нужно быть совсем уж лишенным всякой фантазии.

Она работала, как вол, и с других требовала не меньше. По местным меркам, эта энергичная женщина, чем-то походившая на строевого генерала, совершила некий гражданский подвиг: подняла-таки с колен здравницу, годами приходившую в упадок.

Сюда зачастили отдыхающие со всех городов и весей, повадились высокие чины из столицы. Здесь теперь можно было и отдохнуть, и развлечься, как следует: грязи, воды, облучения и орошения всякие, но больше всего – массажи, которыми главврач ставила на ноги совсем уж развинтившихся старикашек в чинах.

В их честь устраивались банкеты и пикники с девочками. Хозяйке поистине райского уголка благодарные гости целовали руки и уста, говорили комплименты. Ее потрясающие наряды, украшения и приемы доводили вельможных мужей, чуть ли не до экстаза.

Как-то сам замминистра медицинской службы, то и дело щелкая вставными зубами, сказа на прощание, что «без этой женщины картина здешней курортной жизни, весь оздоровительно – лечебный сервис были бы далеко неполными, можно сказать, ущербными, ибо в Сахаровой столько пороха и огня, что она одна способна заменить дивизию молодых». И предложил, старый гриб, плюнуть на всю эту курортную свистопляску и махнуть с ним в Европу. Сахарова закрепила только что родившийся союз

двух «великих» медиков всенощным бодрствованием на лоне красот огромного санаторно – курортного парка, в котором устроили фейерверк и купание с русалками под музыку волшебной флейты (арфистка сидела в кустах, русалками были молоденькие медсестры – практикантки).

- За такой прием, дорогая Злата Абрамовна, я готов не то что в Европу, на край света с вами податься! – воскликнул ублаженный замминистра. – Я слов на ветер не бросаю. Ждите, через пару недель будут у нас с вами и визы, и паспорта.

 

6.

 

Вскоре не только она сама, но и весь санаторий, да что там, весь город, ждал триумфального отъезда.

Доделывая перед вояжем срочные дела, как-то возвратилась она домой затемно. Облачившись в любимый воздушный халат, в котором хозяйка напоминала плывущее бледно – розовое облако, Злата Абрамовна направилась в бассейн, на водный моцион. В гостиной увидела свет. «Странно! Детей она в гости не ждала, а больше некому было хозяйничать в ее доме.

Распахнув дверь, Сахарова остолбенела: за столом, вальяжно развалившись, сидели трое молодых кавказцев с наполненными фужерами.

Не успела она и рта раскрыть, как один из них направил на нее пистолет, а другой стал срывать тонкой работы серьги с редким бриллиантом. Оттолкнув наглеца, Злата Абрамовна сорвала с головы парик и швырнула ему в лицо. Незваные гости прыснули со смеху.

- Надэнь, Каро!

- Бери, пригодится!

- Мерзавцы! Забирайте, что вам нужно, и убирайтесь!- отрезала хозяйка металлическим голосом.

- Как скажешь, женщина, - процедил сквозь зубы верзила и кивнул сообщникам.

С нее содрали золотые украшения, забрали деньги и исчезли. Наряд во главе с самим начальником городской милиции прибыл, казалось, через несколько минут после ее звонка, едва за грабителями захлопнулась калитка.

Что-то потом показалось Сахаровой неестественным в этой мерзкой истории. Промелькнула догадка: в отделе милиции как будто только и ждали сообщения об ограблении, или, что вероятнее всего, находились неподалеку от ее дома.

Она вспомнила, как наигранно вел себя милицейский начальник Анохин, с порога заявивший:

- Ну, и где там ваши гости черненькие?!

Как, напустив на себя важный вид, заверял потерпевшую, что- де из-под земли достанет негодяев, что на коленях заставит просить у нее прощения.

Народная милиция ловила разбойников, а в местном отделении госбезопасности с чувством выполненного долга потирали от удовольствия руки.

«Проглотила пилюлю?! И еще глотать будешь. В круиз ей захотелось. Облизнулась?! Нечего лишний раз собак дразнить. Живешь себе спокойно, и живи, не лезь, куда ни попадя. Благодари судьбу и Господа, что носятся с тобой, как с писаной торбой. Что в президиумах красуешься и живешь - кум королю, горя не ведаешь. А будешь нос задирать, да высовываться не по делу – быстро в стойло поставят. Эти друзья. Когда надо, все припомнят: кто ты и твои родители, предки, до десятого колена, до всего доберутся. И какие грешки за тобой водятся, и какие из этого следуют оргвыводы. Так что, сиди, родная, не рыпайся. Как в той сне: « там хорошо, но мне туда – не надо!». – размышляла Сахарова, приходя в себя от смачной оплеухи.

 

7.

Может быть, после этой неприятности, шитой белыми нитками истории, а может в силу других причин, коими богата Россия – матушка, решила Злата Абрамовна, наконец, сойти с подножки мчащегося непонятно куда экспресса ее и без того веселой, богатой на события и неожиданности жизни на каком-нибудь тихом, неприметном полустанке, подальше от досужих глаз и суеты. А проще говоря, послать всех куда подальше и жить в свое удовольствие.

Она продала особняк и перебралась в небольшой поселок, пропитанный морским воздухом, запахами водорослей и еще чем-то неуловимо южным.. Построила себе коттедж и угомонилась.

Долгое время о ней ничего не было известно. Но однажды, кто-то из сотрудников некогда вверенного ей санатория был там неподалеку и рассказывал, что живет бывший главврач курортного хозяйства отшельницей, чуть ли не на острове, бегает по нему без устали, таскает гантели, прыгает через скакалку и красится пуще прежнего.

А нынешним летом Злата Абрамовна заявилась в бывшую свою вотчину, в которой оставила частицу души и сердца, так сказать, отдохнуть от одиночества и однообразия, а главное – повидаться с теми, с кем долгие годы делила радости свои и печали. В парике и гриме, естественно, без которых она не была бы Златой Абрамовной Сахаровой.

- Девочки, ну, как обновка?

Она веером развернула широкие полы модного платья, выставив вперед, словно собираясь брать барьер, ногу в замшевом башмаке, напоминающем старинные лосины с высоченным каблуком.

- Дорогое, зараза!

Окружение принялось на все лады расхваливать ее туалеты, на что гостья с присущей ей откровенностью и прямотой, ответила:

- Пошли к черту! Знаю я вас!

Собрала Сахарова подруг и бывших сослуживиц в розовом баре санатория «Предгорье Кавказа» на банкет. Подавали кушанья разные и деликатесы, главным блюдом из которых являлся козленок в молодом укропе, горячительные напитки и настойки из высокогорных трав, а также минеральные коктейли со льдом.

В адрес виновницы застолья, державшей когда-то курорт в ежовых рукавицах, провозглашались здравицы и тосты. Разомлевшая от воспоминаний и пышного приема, Злата Абрамовна, небрежно поправив съехавший набок парик

, взяла слово.

- Спасибо, девчата! Люблю я вас, как соме себя! Тело мое давно к вам рвалось. Да, вы, как я погляжу, рады мне, старой кошелке. Да, я уже не та – грозная, боевая баба – мужик. Знаю, как называли меня за спиной и по за углами – все знаю. Гоняла я вас, бедняжек, как сидоровых коз, но и любила, видит Бог. За то, думаю, и помните меня. Не было у меня от вас, мои хорошие, ни тайн, ни секретов. Так разве, по мелочам. Короче, новость у меня, подружки.

- Хорошая?! – не удержалась зубной врач курортной поликлиники Деева.

- А это для кого как! Для тебя, может быть, и хреновая! – подняла бокал Сахарова и л улыбнулась так, как будто только что выиграла миллиард. – Фуф, дайте с духом собраться. Совсем расслабилась ваша Абрамовна.

Она залпом осушила здоровенный бокал шампанского и разбив его об пол, сказал обыденно, без пафоса:

- Отставной генерал предложение мне сделал.

Общество притихло.

- А вы, что же? – осторожно полюбопытствовала бывшая секретарша.

- А то! – театральным жестом Сахарова подняла красивую, натренированную руку с толстенным обручальным кольцом, по всей видимости, из червонного золота.

Стол замер.

- Между прочим, на одной улице живем. Он москвич, из бывших гэбэшников, - окинула властным взором собравшихся Злата Абрамовна.

- Тост за молодых! – брякнула физиотерапевт Крымова, отдубасившая на курорте не один десяток лет.

- Ася! В массажистки разжалую. Ты меня знаешь, - по- привычке начальственным голосом, не терпящим возражений, тоном сказала Злата Абрамовна.- Будешь до последнего своего вздоха омолаживать высохшие зады пенсионеров, поняла? Молодчинка! А теперь, усваивай информацию с задами. Ну, а если серьезно, девочки, то я, наконец - то, счастлива. По – бабьи! И еще.

Стол снова замер, гадая на ходу: что же это там еще у загадочной Сахаровой?

- Мы отправляемся в круиз: Турция, Франция, Англия, Испания, Италия, Тунис, и, конечно же, Израиль.

- Там, говорят, земля обетованная, - сумничала медсестра второго санатория Лейкина.

- Вот мы и проверим, обетованная она или нет, - захохотала Злата Абрамовна. – Я ведь не абы с кем туда еду, а с генералом, да еще гэбэшником. Это вам, милые мои кошечки, не цацки – цыцки.

«Генеральша с генералом», - шепнула соседке главбухша Копейкина.

Так и пошло по цепочке: « Генеральша – гэбэшница…».