Дина сидела в кровати под простыней и раздраженно говорила c подругой напротив, пришедшей не во время:

- Ты ничего не знаешь, что здесь происходит. Я не должна перед тобой оправдываться. Мне было хорошо в одиночестве, а ты пришла безоправда-тельно… И как ты ворвалась ко мне? Взломала мою единственную дверь?

- Ну, если можно так сказать… Дверь была не заперта.

- Она открыта только для него. Он войдет без ключа и без стука в любое время. Для всех остальных есть преграды… Но ты, конечно, не обладаешь манерами!..

- Я звонила, стучала и знала, что ждешь его, поэтому и вошла… Ты ниче-го не слышала.

- Это снотворное, очень крепкое, чтобы уснуть и не мучаться. Во сне ждать на много легче, чем наяву,… раньше я не знала этого приема.

- Кто же тебя обучил?

- Это пришло с опытом, после бессонных долгих ночей. И я не звоню тебе больше в слезах.

- Да-да, постепенно приходит к нам хладнокровие… Значит, он снова ушел? А когда?

- Почему ты это выспрашиваешь?! Мы тебя в этот раз ни во что такое не впутывали, не срывали с работы, не беспокоили…

- У меня выработалась уже интуиция. И потом, может, я не ради тебя пришла!..

- Ты же видишь, что мне не до чего! Он ушел; очень давно… Не знаю, ко-гда. Какое сегодня число?

- Кажется, двадцать первое.

- Как, двадцать первое?! – Дина в ужасе выпрямилась и тут же поникла. – Так еще не бывало…

- Почему ты не ищешь его, не обзваниваешь больницы?

- Страшно. Вдруг с ним что-то ужасное?..

Подруга только вздохнула:

- И ты в постели – не на работе. Как же так?

- Он давал мне работу. Без него все останавливается, не идет. Он знает ка-кой-то секрет, оживляющий…

- В таких случаях женщины сами ищут работу.

- Как же ты не понимаешь?.. Я не могу. Если устроюсь сама, буду чувст-вовать такую глубокую одинокость, будто некому обо мне позаботиться, и надежда осталась лишь на саму себя…

- Лучше, по-твоему, лежать в кровати и травить себя неизвестными пре-паратами?!

- Зачем ты так?! Ты пришла убить меня вовсе?!.. Что это за въедливый за-пах?

- Это котлеты.

- Наверное, от соседей, – предположила Дина.

- Их я принесла. Деньги у вас должны были кончиться. Но ты никогда не придешь за ними в помощь; станешь придумывать, будто бы некогда. Даже не знаю, что это… скромность в тебе?

- Спасибо, – обиженно выговорила Дина. И строже: – Но не обольщайся; тебя никто не просил.

- Конечно-конечно, я буду все понимать, если хочешь, – притворно про-шипела подруга и дернула на себя ее простыню. – Вставай! Ты мне надоела! Постоянно голая, постоянно лежащая… Если тебя привязать к этой кровати – ты не заметишь! Поднимайся, иначе вся атрофируешься.

Дина нехотя спустила ноги и встала, уронив на пол пластинки таблеток с растрепанной фольгой, и оказалась в мятой ночной рубашке.

- Голова кружится. Сколько же я не вставала?.. Дай руку…

Две женщины, придерживая одна другую, прошлись несколько раз по комнате и присели вкруг стола с одинокой миской котлет.

- Нет, – заключила Дина, – с них нельзя начинать. Нет ли чего-то другого?

- Ваш холодильник полностью пуст.

- Он мог все вынести, как в прошлый раз. Он любит оставлять все чистым после себя…

- И когда он начинает прибираться в квартире, ты узнаешь, что его довела?

- Что так грубо?!.. Хотя некоторые вещи в этот раз тоже пропали. Напри-мер, календари и часы… Совсем потерялся счет времени. Телевизор и радио отключены за неуплату... А у меня на запястье только остановившиеся часы. Какое бы не было качество, они не идут и ломаются навсегда. А еще у одной несчастной часы шли в обратную сторону. Она ничего не могла с ними поде-лать. Жила, не заглядывая в циферблат. Мы столько раз переживали останов-ку стрелок, что вконец запутались в началах, окончаниях смертей…

- По-моему, ты драматизируешь.

- Это сказка «о потерянном времени».

Подруга окинула взглядом всю Дину и обнаружила на ее колене полуза-жившую ссадину:

- Сколько просить, заставлять, умолять: не бей себя? То и дело на тебе возникают синяки и порезы. Ходи осторожней по улицам.

- Ничего не могу поделать. Это из-за альтруистичных мыслей: кто, если не я?..

- Нет, зачем самой себе причинять неприятности? Неужели ты думаешь, что некому этого сделать, пусть даже не так оскорбительно? Такие сообра-жения появятся в голове, если никогда не выходить из дома.

- Не хочу там появляться – там только простуда и холод,… и нет его.

Дина потянулась за тонометром.

- Что ты хочешь? Дай сюда, – предотвратила подруга.

- Хочу сама себя выслушать и, может, сама – помочь.

- Ну, что ты там услышишь? Недостоверно.

- Ах, болит сердце!

- Отчего еще?

- Соседка одна поделилась болью. И я сказала ей, что так же болит у меня. Хотела поддержать. И получила боль настоящую.

- …Указала ей место, назвала его сердцем… Это не лечится. Пройдет са-ма, как только ты о ней позабудешь.

- А сердце у него было такое огромное, что вез он его за собой на грузо-вике…

- Это откуда?

- Так, из жизни… Скажи: зачем ты пришла, я ведь всегда тебя отвлекаю?

- Чтобы найти тебя здесь живой.

- Ты так недоверчива к людям?.. Иди, я съем, обещаю, твою шоколадку-конфетку…

- Котлету, – поправила подруга.

- …Только на прощанье скажи: зачем ты пришла?

- Он меня попросил.

- Он?! – Глаза Дины сделались абсолютно круглыми. – Где он?!

- В психиатрической, только не волнуйся, больнице...

Глаза Дины забегали, пальцы вцепились в скатерть:

- Что он там делает!

- Пытается вылечиться от ваших вечных мытарств, в отделении неврозов.

- Туда он еще никогда не уходил. То к другу, то в горы… Почему он тебя нашел, не меня?

- Потому что так происходит у вас постоянно… Он позвонил, как обычно, по телефону.

- Им дают звонить за хорошее поведение?

- Ну, что ты, он не лег бы туда, где звонки запрещаются.

- Он специально так поступает?! Он постоянно так поступает!

- Вспомни, когда вы в одиночку мирились, не привлекая других?! И еще: он думал, что весть эта хоть немного взволнует тебя.

- А я волнуюсь; просто не внешне.

- Ты делаешься все спокойнее с каждым разом.

- Но он ведь нашелся!.. Ну, хорошо: как он выглядит?

- Подавленно, отрешенно.

- Я заметила! Даже давно. Эта ревность, в нем появившаяся… Но ты должна знать: я совсем не при чем!.. Сейчас. У меня даже есть доказательства.

Дина достала маленький диктофон с кассетой.

- Ты их записала?! – Удивилась подруга.

- Конечно. Я уже по опыту предчувствовала, что это его последняя капля, только не знала, что будет… Я должна была принять меры предосторожности.

Дина щелкнула кнопкой. Пленка зашуршала, потом послышался мужской глухой голос:

- «Где ты была тогда?

- В подвале… у Марата. Перезаправляла картридж. Он всегда делал хо-рошо, хоть и без чека… Так там ужасно было скучно. Мне не хотелось си-деть в кресле. Я встала и даже разыграла разговор с тобой по телефону. Я кричала: «Ты не любишь! Не любишь меня! И никогда не сможешь полю-бить!» Ты отвечал мне как бы: «Ну, почему так категорично?» – «Ну, как? Потому что любовь – это такая категория». А больше ничего в тот день и не было, я помню…

- Почему снова нужно меня обижать? Объясни мне.

- Ты ведь сможешь меня простить, если я попрошу прощения? Эти слова не настоящие,… не настоящие. Ты закроешь глаза, а когда проснешься в эту жизнь, все снова будет хорошо. Ты пойдешь на повышение… Как ты еще се-бя успокаиваешь?.. Ти-ихо, ти-ихо, в голове и вокруг – ночь…

- И, все же, где ты была тогда, с кем ты была, почему ты была? Почему ты была вообще?! В твоих словах сквозит нелюбовь и неправда. Ты укрываешь их от меня словами.

- Нет, не-ет. Все, что мной сказано – правда. Я говорю лишь о том, что любовь циклична: она умирает с темнотой, а днем опять жива. Это чистая правда.

- Нет. Ты морочишь мне голову. А знаешь, почему? Ничего нет приятнее, верить любимой женщине. Ты понимаешь это, когда начинаешь сомневаться во всем. Я давно не счастлив. Не могу больше радоваться твоим улыбкам – они мне лгут…»

Дина остановила пленку.

- Ну, дальше он стал собирать все в дорожную сумку – все, как мне пока-залось, ненужное. Я всего-то вернулась в десять, хотя обещала пораньше. Сначала он молчал, но где-то через час…

- Ну-у,… – протянула подруга, – что-то есть в его голосе ревнивое. До-пустим… Но зачем ты говорила ему «не люблю», не понимаю?

- Так трудно так долго жить с человеком!.. Не упрекай! Такая любовь должна вознаграждаться.

- Странно. Разве «такую» любовь не карают?

- Я ведь как птица, родившаяся колибри: она порхает-порхает целые дни. Карается это, вознаграждается – ей все равно; она иначе не может.

- Хочешь сказать, вас снова развел обычный скандал?

- Скорее, разговор – ты ведь слышала, мы не кричали. После я ни разу его не увидела… Это нужно поставить на место. – Дина открыла дверцу шкафа, предназначавшегося для таких же кассет.

- Это что? – Привстала подруга.

- Записи некоторых с ним разговоров.

- Ты коллекционируешь ваши скандалы? Или подозреваешь в противо-правном своего дорогого?

- Все проще в действительности: если он умрет первым, они будут памя-тью для меня, а если я умру – наоборот.

Подруга посмотрела на Дину ошеломленно и вытянула из собственной сумки другую кассету.

- У меня с самого начала было припрятано кое-что. Это исключительно для тебя – я немного догадывалась. Эти щелкающие кнопки под столом… И потом, мне тоже нужны были доказательства.

- Не оправдывайся – не красиво, – Дина нетерпеливо вырвала у подруги кассету, включила ее и уселась, как профессиональная слушательница. За-пись началась со знакомого низкого голоса:

- «Подойди к нему, он расскажет, как умер. – Потом продлилось шипение.

- Следить, следить, какая тень там проскользнула, – предупредил незна-комый голос. – Тогда я не узнал тень врага, вражескую тень, принял ее за свою и поплатился за ошибку. Был убит в 22 часа и 33 минуты третьего ме-сяца весны. Вот так оказался здесь. А ты?

- Я?.. – Замешкалась подруга Дины. – Наверное, лишена была одного важного самого чувства. Но сама пока не разобралась.

- Зачем разбираться? Не время думать, не время сейчас.

- А что же, позвольте,… это рай или ад? – Прозвучало немного глуповато в женском ее исполнении.

- Я не верю, я не верил ни в то, ни в другое. Я был прав. Ничего этого нет. Есть просто мощная изоляция, полнейшая, всеобъемлющая. Я мертв. Это од-но точно.

- И Вы планируете остаться? Не хотите выйти?

- Воскреснуть? Люди не воскресают – только боги, только один человек – наш бог. Он понял, он есть только, когда не земле, среди людей… Я обычный – не бог ни в чем. Если я выйду, то упаду там, за дверью, как бездыханное тело. И снова буду здесь. Бессмысленно. Не делай, не пробуй. Если вдруг хо-чешь жить, будучи мертвым, – это самое большое разочарование. Теперь ты знаешь, я сказал тебе, теперь должно стать легче. Ты привыкнешь…»

Вещание оборвалось.

- С кем ты там говорила, ничего не понимаю?.. И о каком это изъятом чувстве?

- Так, к слову… Я и не знала, что нужно говорить невротикам… Тот дру-гой голос – это его сосед.

- Не могу тебе верить. Что это доказывает?! Что он тебе говорил?! Что ты такое берешься скрывать?! Ты извлекаешь личную выгоду? Но какую: из наших знакомств?.. Расскажи мне о нем, а не о невротиках!

- У меня ведь нет многолетних шпионских твоих наработок! Я и не знала, когда нажать диктофон!..

- Перескажи мне, что он говорил?..

- Он – не здоровался… Сидел, не глядя в глаза, не отвечал на мои вопро-сы. Только высказал просьбу, чтоб я навестила тебя. И потом, не зря же он подослал мне того пациента. Мне показалось, что те слова передавали смысл его молчанья. Наверняка, он слышал эту историю много раз, и проникся.

- Ах!.. Он говорил, что солнце ночью светит ярче, и выходил на балкон смотреть на него. Часто опаздывал ко мне и мотивировал тем, что не в силах проснуться, потому что во снах видит меня. А еще на прогулках я спрашива-ла, что говорит ветер, река… И он так серьезно мне отвечал, хотя совсем был не романтиком. Так это могли быть позыва к тому, что сейчас?.. А я ведь ду-мала, это нормально…

- Когда ты поймешь: чтоб человек жил, с ним нельзя делать все, что угод-но?! И подростковое детство прошло! – Возмутилась подруга.

- Я ведь говорила тебе, объясняла!.. – Защищалась Дина. – И вообще, твою запись нужно стереть. Она получена не в частных владениях. Наши с тобой голоса нельзя записывать, это тоже можно принять за провокацию – помни!.. Я сыграю!

Дина вскрыла пианино, включила диктофон и принялась играть что-то маршеобразное, но разговор еще оставался на пленке. Пришлось записать не-сколько лишних аккордов. Потом она изучающее осмотрела подругу:

- Какой милый костюм у тебя; но ты же умница…

- Что ты имеешь в виду?

- Меня вот какой вопрос мучает: у дурочек или легкомысленных бывает хороший вкус? Вот посмотри, как я сейчас оденусь…

Дина сняла ночную рубашку и ответственно погрузилась в шкаф.

- Хочешь, я тебе скажу?.. – Начала вспоминать подруга. – Тогда, как ты попросила лет в пятнадцать позвонить ему, напомнить, что пора вам мирить-ся, ты мне зачем-то нужна была как подруга,… но у обоих вас было занято. Вскоре ты позвонила с благодарностью за якобы сделанную мною работу… Я не призналась тогда, что не при чем…

- Значит, всю жизнь обманывала, что сможешь нас помирить?..

Дина вышла к зеркалу в черно-белом костюме в клетку.

- По-моему, не плохо, – дипломатично сказала подруга и встала сзади нее. – Смотри, как мы изменились.

- Все зеркала в моем доме давно показывают, что я хочу… Подруга. Пой-дем к нему. Отведи меня. Прямо сейчас!..

Сидя в трамвае, Дина все расспрашивала:

- Что с ним, скажи мне еще раз, только точно диагноз?

- Точное сообщают только родственникам в крайнем случае.

- То есть мне нужно быть его официальной женой?

- Просто представься так или он сам скажет тебе…

- А что я скажу ему? – Забеспокоилась Дина. – Ах,… я скажу ему: прости меня,… прости меня, Михаил, как никогда не прощал.

- Только держи себя, Дина, в руках. Ему не нужны потрясения. Он на гра-ни и так…

- Но вдруг я тоже на грани?! Откуда мне знать?!.. Что же делать?.. Там женско-мужское отделение? Смешанное? – Дина вцепилась в подругин ру-кав. – Я лягу там на лечение с ним.

- Какое вам?.. Родственные пары там не приветствуют. И ты здорова! Опомнись!..

- Где есть ближайшая другая больница?

- В другом конце города, успокойся! Сейчас мы приедем…

- Далеко. Психиатрических больниц, что, так мало? Нет где-нибудь бли-же?.. А я и не знаю совсем, что на грани…

И Дина выскочила в трамвайные двери, и, безумно жестикулируя, звала подругу с собой.

Подруга-спасительница, наблюдая, как Дина мечется за стеклом трамвая, печально вздохнула. Это была ее большая ошибка – думать, что им можно хоть чем-то помочь…

 

05 августа (01:11) 2009