Сколько раз ни пыталась себе объяснить, почему мне, человеку городскому, которого иначе, как «дитя асфальта» не назовёшь, всегда так уютно и комфортно бывает в деревенской избе где-нибудь в медвежьем углу, вдали от цивилизации. Как ни странно, объяснения по этому поводу дал мне деревенский старик, Никон Порфирьевич, к которому не раз ездила с родителями в осеннюю пору за грибами. Родители бывали у него чуть ли не каждый год, а я, увы, лишь тогда, когда очередной отпуск выпадал на грибной сезон. Но и те немногие поездки в глухой лесной край оставили неизгладимое впечатление на всю мою оставшуюся жизнь. Порой, по прошествии лет, закрою глаза и вижу необозримые скошенные луга с робко пробивающейся молодой травкой, которой суждено пожухнуть, так и не набрав сока. Иногда чувствую, как царапают подошвы острые упругие щёточки травы, оставшиеся после работы косарей. А то вдруг пахнёт смолистым и пряным духом, идущим из чащи леса. Каких только картинок не предстанет однажды перед тобой в минуты раздумий над прожитым. И всё чаще в последние годы сопровождаются подобные раздумья пленяющими душу деревенскими картинками…

Так вот, как-то, поделившись своими мыслями со стариком, услышала от него простое и логичное объяснение моим ностальгическим пристрастиям ко всему деревенскому: « Потому ты, голубушка, сюда и рвёшься, что, как ни крути, а всё наше тебе в диковинку, то есть, в охотку. Ты ведь здесь ни разу больше десяти дней и не жила, а значит, пресытиться не успела. С другой стороны, ты ведь сюда не робить, а отдыхать приезжаешь. Опять же, разве может отдых наскучить? Хотя, если по мне, я без работы вмиг зачахну – факт. У деревенских, считай, круглый год работа без выходных. А вам, городским, и выходные и отпуска – вынь и положь. Вы к ним привыкли так, что уже по-другому и жить не можете. А вот пожила бы ты в деревне, к примеру, хоть год, да всё бы, что положено, сама бы поделала, думаю, сбежала бы отсюда куда подальше, и забыла бы про деревенское житьё-бытьё вспоминать. Потому это, что жизнь обыденная у нас, ох, как непроста. А об тяжёлой жизни, скажи, кто любит вспоминать? То-то и оно, что никто».

Тем не менее, всякий раз, когда удавалось в конце сентября наскрести отгулов, старалась хотя бы на парочку дней съездить к старому Никону. А тут вдруг как раз на это время выпал полный отпуск. Пробыв с родителями в глухой деревеньке, казалось, целую вечность, старалась помочь им, как умела, и со сбором грибов, и с их заготовкой, строго выполняя указания хозяина – настоящего знатока рецептов засолки и сушки лесных даров. Когда с грибами было покончено, за прощальным ужином, где дед потчевал городских знакомцев деревенскими разносолами, уговорила родителей разрешить остаться в деревне ещё хотя бы на пару денёчков, пообещав, что до конца отпуска никуда больше не поеду и проведу его остаток с ними. Мама с отцом согласились, хотя, впрочем, как и я сама, были уверены, что не выдержу в родительском доме больше недели, и вновь повлечёт меня душа куда-нибудь за сюжетами или приключениями на свою голову, как говаривала, когда я была ещё маленькой, моя бабушка. Себе объяснила желание остаться в глуши тем, что мне просто хотелось, наконец-то, насладиться одиночеством, вволю запастись впечатлениями, которые можно получить, лишь созерцая девственную, не тронутую цивилизацией природу и, по возможности, занести свои впечатления в блокнот.

Проводив родителей с их объёмной поклажей до станции и посадив в вагон, взяла такси и вернулась по шоссе к развилке, до которой довёз нас на телеге дед Никон, обещавший непременно меня дождаться. Отсюда начиналась просёлочная дорога, уводившая в самую чащу леса, и дальше к речке Смороде, на живописном берегу которой и расположилась деревенька с не менее живописным названием Дубровники.

-Уж, было, засобирался в деревню возвращаться, тебя не дождавшись,- начал старик, как только я перешла через шоссе и свернула на обочину,- всё не верилось, что сможешь родителей убедить, чтоб отпустили дочку. Сам видел: больно любят они тебя, да и говорят, не приезжала к ним давненько. Отец сказывал, даже не каждый отпуск наведываешься.

Сразу поняла, дед Никон лукавил – никуда он не торопился. Лошадь была выпряжена и паслась неподалёку. Значит, старик приготовился ждать дотемна и не терял надежды на моё возвращение. Возможно, он просто соскучился по общению, хоть и рассказывал, что к ним в деревню частенько наезжают городские. На самом деле жизнь в деревне монотонна и скучна, тем более что живут в ней всё больше старики. Какие уж тут посиделки да разговоры. Наработаются за день так, что к вечеру одно занятие – лечь да отдыхать, чтобы натруженное тело к следующему дню приготовить. Одно и есть развлечение – телевизор на сон грядущий посмотреть, правда и смотреть-то особенно нечего: всего две программы показывают, да и то некачественно, с перебоями.

У Никона же Порфирьевича и телевизора не было. Племяш как-то подарил старику кассетник и несколько кассет к нему – вот под настроение включит свою «шарманку», послушает две-три песни, специально подобранные родственником, и до следующего раза магнитофон отложит. А наступит утро – и пойдёт всё опять по кругу: дойка, кормление скотины да птицы, работа в огороде и на сенокосе – в летнюю пору; заготовка дров и засолка овощей да грибов – осенью; работа по двору – зимой. И всё это, не считая приготовления пищи, стирок, бесконечного запаривания зерна и комбикорма для птицы, чистки стойла и хлева, ремонта избы, которая нуждается в постоянном уходе, не меньше, чем скотина.

Старик ловко, по-молодецки запряг лошадь. По дороге о чём только ни переговорили! Дед рассказывал о том, как жили в деревне раньше, при советской власти. Собственно, другого времени он и не знал. Когда закончилась Великая Отечественная война, ему едва исполнилось двенадцать лет. Так что он хорошо помнил и пионерское детство, и комсомольскую юность. Не было в его рассказах о том, как помогали они родителям собирать урожай или позже – спасать колхозные конюшни от пожара, когда полыхали в окрестных лесах торфяники, ни бахвальства, ни восторженности. А звучала в каждом слове не выпячиваемая напоказ стариковская гордость за то, что и он в те поры, ещё совсем мальчонкой, причастен был к делам взрослых, трудившихся на благо Отечества. Нередко прерывал он своё повествование, пытаясь сглотнуть комок, застревавший в горле, или кашлял каждый раз, чтобы скрыть рвавшийся из груди вздох. Слушала его и думала, что нет, пожалуй, на земле человека, кто бы смог объяснить сельчанам его поколения, чего сегодня ждёт Отчизна от таких деревень, как та, в которой живёт старик Никон и несколько сотен его земляков. Оказывается, многим из них прежняя жизнь нравилась больше, нежели современная, хотя бы потому, что в ней им всё было более или менее ясно. В былые времена, не в пример нынешним, сельчане понимали, что являются неотъемлемой частью огромной страны, на которую трудятся вместе с миллионами таких же, как они людей. Так было надо. И сам факт того, что они на верном жизненном пути, казался настолько очевидным, что не вызывал никаких сомнений на свой счёт. Сверху спускали план (пусть и не всегда реальный), и колхозники знали, чего от них ждут бригадир, председатель колхоза, и дальше – районные, областные начальники, чего ждёт от них Москва. Причём слова о доблестном, ударном труде на благо Родины воспринимали и произносили они отнюдь не пафосно, глубоко веря в то, что их каждодневный труд, перефразируя великого В.В. Маяковского, «вливается в труд всей республики». Закончил же старик свои воспоминания словами:

- А я так думаю, что нас, деревенских, давно уже со счетов списали, и ждут теперь, не дождутся, когда уже мы, наконец, все повымрем, чтобы небо зря не коптили и, не дай Бог, чего-нибудь у властей не попросили. Неужто, мы понапрасну свои жизни прожили?!

После этих слов деда Никона впору было начать вздыхать мне, так как нечем было ему возразить. Ну, не было в моём арсенале ответа на его далеко не риторический вопрос, который давно уже ждёт полновесного ответа от современных властей на самом высоком уровне. И, похоже, старик всё это понимал, раз тут же перевёл разговор совсем в другое русло, стараясь-таки выпытать у меня, зачем я решила погостить у него ещё несколько дней.

Чтобы он поскорее отвлёкся от печальных мыслей, обуревавших его душу несколькими мгновениями ранее, пришлось признаться, что в любое свободное от работы время пытаюсь писать. Чаще – просто заметки и зарисовки об увиденном, реже, когда наклёвывется сюжетец, - рассказы и маленькие повести.

-А мне из того, что уже написала, почитаешь чего-нибудь?- вдруг спросил старик.

Вот уж чего никак не ждала от него, так это подобной просьбы!

– Не удивляйся, я в молодости уйму книжек перечитал, несмотря на то, что вовсе некогда было. Ну, а сейчас, когда, вроде, и скотины во дворе поубавилось, и на колхоз не работаю, чтением нисколько не балуюсь, хотя по сравнению с прошлыми годами времени свободного навалом образовалось.

«Это у него-то времени навалом?»- подумалось мне, но ни возражать, ни останавливать старика не стала.

-Все книжки, которые в дому есть,- продолжал он,- давно уж по нескольку раз перечитаны, а библиотечки, что раньше при клубе работала, почитай, лет десять, как нет. Да и глаза, голуба моя, совсем плохо видеть стали. Кажется, я тебе об этом уже говорил, когда жалился, что ниткой в иголкино ушко никак попасть не могу.

Вспомнив, что в рюкзачке был блокнот с парочкой законченных рассказов, пообещала, что прочту их обязательно. Пришлось заранее подготовить старика к тому, что мои рассказы сильно отличаются от тех, которые он читал у классиков, на что он тут же ответил:

- Мне всё равно будет интересно. Как же иначе? В моём дому – и на-ко: человек рассказы пишет. Интересно! Обязательно надо послушать.

Так за разговорами не заметили, как добрались до деревни. Было уже затемно. Оно и немудрено – в конце сентября день короток, а ночи, что ни сутки, - зримо становятся всё длиннее.

Сразу же после ужина хозяин вышел из избы на улицу вместе со мной. Мы опустились на лавочку, прибитую к боковой стороне крыльца так, чтобы сидя на ней, можно было видеть, как садится солнце, сначала отражаясь в реке Смороде, затем падая, как сбитый кем-то в небе огненный шар, прямо в чащу леса. Прошедший день был ясным, потому-то и закат необычайно красив. Успела до полной темноты сбегать за камерой, чтобы запечатлеть всё то, что открывалось взору. На фоне раскалённого диска неожиданно появилась чёрная полоса. И это показалось странным, так как на небе не было ни облачка.

-Это птицы, птицы на ночь в гнёзда летят, - пояснил старик,- когда весь день вёдро стоит, и ветер не шалит, считай, каждый раз в одно и то же время возвращаются. Хоть часы по ним проверяй, ей Богу. Видишь, как умно всё в природе. А если к ней присматриваться, прислушиваться и бережно с ней обращаться, а не губить ради своих удовольствий, сколько всего полезного и интересного для себя человек у природы, что его окружает, узнать сможет! Жаль, редко кто сегодня об чём-нибудь таком задумывается. Будто того понять не могут, что сами они частью этой самой природы являются. Познаёшь её – значит, познаёшь и себя. Жалеешь её – значит, себя жалеешь. Её от хворей сберегаешь и от погибели – значит, себе век здоровой жизни продлеваешь.

Какие, казалось бы, простые истины изрекал старик, но я их воспринимала, по крайней мере, как слова, произносимые мудрецом. То ли обстановка к тому располагала, то ли говорил он как-то особенно, то ли, на самом деле, мудрые мысли всегда просты по сути?

В тот самый момент, когда солнце упало в дальний лес, вздрогнула. Стало страшно. Захотелось поскорее куда-нибудь спрятаться – так торопится всё живое на земле укрыться от неминуемо надвигающегося бедствия.

-Странно, такая красота, но почему-то жутко. Кажется, лес вот-вот воспламенится.

-Для тебя, может, и странно. А я, вот, каждый раз такое вижу, и каждый раз сердце ёкать начинает. И вправду, думаешь, а, ну, как загорится от солнца наш лес? Тоже жуть берёт. Вроде уже и старик – понимаю, что к чему, соображаю, что солнце всё равно на небе остаётся, и в лес оно никак упасть не может. Ан, нет, всё равно оторопь берёт. А, ну, как неожиданно всё в мире переменится? Вдруг силы небесные солнце-то и не смогут больше держать на такой высоте, и оно и взаправду на землю нашу упадёт?

Мы ещё какое-то время сидели в кромешной темноте, пока глаза постепенно не начали привыкать к палитре ночи. И вот уже доступен человеческому зрению тёмный силуэт леса, почти отчётливо виден куст жасмина в палисаднике. Словно жирным чёрным фломастером нанесён на холст ночи штакетник, отгораживающий избу со стороны единственной широкой в деревне улицы. Воздух медленно стал заполняться ночными запахами и звуками, которые можно ощутить, и которыми можно насладиться, лишь находясь далеко от большого города. На землю мокрой простынёй тумана опускалась прохлада. Пора было идти в избу – к теплу печи и свету одинокой лампочки, вверченной в старомодную люстру из пяти рожков матового стекла. Едва мы поднялись с лавки, со стороны околицы донёся странный протяжный звук, отдалённо напоминавший вой волка. Инстинктивно сжалась в комок, словно пытаясь зримо уменьшиться в размерах и стать менее заметной. Вой, стелившийся по-над землёй, казалось, то приближался, то вновь удалялся. Тем сильнее стали мои опасения, когда на небе во всю свою мощь засветила перламутровая Луна. Оно и немудрено – сколько раз читала: волки, особенно в полнолуние, всегда на Луну воют. И хотя не произнесла ни слова, хозяин почему-то сразу догадался, что я напугана.

-Никак испугалась, голуба?- спросил он, пытаясь взять меня под локоть. – Это не волк воет, не пужайся. В такое время они не лютуют – вот зимой случается, что к самой деревне подходят – факт. Только, скажу, звук от них совсем иной исходит – от их воя кровь в жилах стынет. А этот больше на скулёж похож. То щенок соседа моего Миколы скулит. У них сегодня старый пёс Полкан издох. Вот собачий внучок, значит, по-своему причитает и плачет. Поди, и Микола слезу уронил. Эх, скажу, и добрая псина этот самый Полкан был. Раньше сосед со своим кобелём скотину колхозную пас, а, что ни зима, пока ноги у Миколы не стали так сильно хворать, он с ним и на охоту ходил. А уж как лохматая бестия от деревни волков отпугивал! Думаю, серые одного его вида боялись, потому и прочь в лес убегали. Полкан-то был здоровенный! А какой лохматый! Да и зубищи – любому матёрому волку на зависть. Не дай Бог, как в прошлые годы, к нам серые разбойники повадятся, кто теперича с ними воевать будет? – нет в деревне такой другой собаки, каким Полкан соседов был.

После рассказа старика страхи сразу исчезли. И уже не хотелось возвращаться в избу. Наоборот – появилось желание побродить по окрестностям, тем более, что от лунного сияния стало совсем светло. Хозяин отнёсся к моим пожеланиям неодобрительно и даже поворчал немного, но, тем не менее, сходил в избу и вернулся с фонарём, который чем-то напомнил мне лампу, какими пользовались смотрители на железнодорожных станциях. Впрочем, может это лишь киношная трактовка. Но кадры из кинофильмов, хотим мы того или нет, порой так прочно оседают в нашем сознании, что мы готовы беспрекословно верить в их истинность. С реки нешуточно повеяло холодком, предвещавшим утренние заморозки. Видимо, это и остановило меня на полпути к изгороди, где была калитка заднего двора, через которую обычно отправлялся старик за околицу и дальше – в лес или к озеру.

Постаралась незамеченной прошмыгнуть через горницу в небольшую комнатку, где мне была выделена стариком тахта, которую он почему-то, показывая мне, назвал лежбищем. Впрочем, тахта была действительно удивительно мягкой и удобной, и спалось на ней великолепно, по крайней мере, сколько бы ни проспал на ней, всё равно вставал выспавшимся и бодрым, готовым к новому дню. Честно говоря, надеялась, что хозяин уже заснул, и, конечно же, забыл о том, что я обещала прочесть ему какой-нибудь из моих рассказов. Однако, едва я преступила порог, он сразу же окликнул меня:

-Голубушка, а как на счёт обещанного? На ночь, скажу тебе, самое время читкой заняться. Даже детям малым перед сном сказки читают. Вот и я, считай, что малое дитя к старости стал,- неожиданно широко улыбнувшись, признался старик.

Почему «неожиданно»? Да потому что с его суровой внешностью улыбка как-то вообще не вязалась. Угрюмое лицо деда Никона столь чётко было оформлено глубокими морщинами, словно сама судьба, сначала нанеся их пунктирными линиями, с годами превратила в борозды, по которым смело можно было трактовать и характер, и нрав их обладателя, а, возможно, и прочитывать всю его жизнь. Узкие губы неимоверно широкого рта, казалось, продолжались зримыми вмятинами вплоть до самого конца тяжёлого квадратного подбородка. Именно благодаря столь необычному очертанию губ всё лицо его сильно походило на театральную маску трагика, подобную тем, какими украшены обычно фасады старых театров. С первого взгляда могло бы показаться, что при столь своеобразном лице человек вообще не способен изобразить даже подобие улыбки. Тем не менее, когда старик улыбался, трагическое молниеносно куда-то исчезало, и весь он начинал в буквальном смысле светиться – весёлые искорки доброго тепла струились из выцветших с годами голубых глаз, бывших, пожалуй, единственным украшением на лице хозяина. Если у большинства стариков, с кем довелось мне до этого встречаться, глаз было почти не видно под отяжелевшими от гнёта лет веками, то у Никона Порфирьевича они были настолько широко открыты, будто распахнутые настежь окна души, жаждавшие новых впечатлений. И вообще было что-то мальчишеское в его глазах, что сильно диссонировало со всем его суровым обликом.

-Так что бери стул, подвигайся поближе к огню и уважь старика, а я тут рядышком прикорну, может, понравится твоё чтение, тогда мне и вовсе спать не захочется. Так и буду всю ночь слушать. Я, помнится, где-то про такую чтицу, навроде тебя, не то читал, не то слышал.

-Значит, Вы, Никон Порфирьевич, сказки почитывали?

-А что, сказки – дело хорошее. В них всегда всё добром кончается: злодеи – наказаны, добрые люди – щедро одарены, даже мёртвые, если хорошими людьми были, снова воскресают и живут со всеми прочими припеваючи. Вот, кабы мои слова да Богу в уши! Надо, чтобы и в обычной жизни так было: если человек добро делает, то и награда ему за это при жизни должна даваться, а не когда он в рай попадёт. А негодяев да подлых людей не в аду, а здесь, на земле наказывать следует. И чтобы люди, видя, что каждому по заслугам достаётся, хорошенько думали, прежде чем так или иначе поступать. Только, вот, я не пойму что-то, ты зачем про сказки вспомнила, или сама сказки пишешь?

-Да то не я, Вы про сказки напомнили, когда про ночную чтицу говорили.

-Всё равно, никак не пойму, к чему это?

-А к тому, что в восточных сказках была такая героиня – Шахерезада. Это она по ночам сказки читала.

-Точно! «Тысяча и одна ночь» называется. Только не читал я этой сказки. Я её по телевизору видел, когда в гости к братову внуку в город ездил. Красивый фильм! У Мишки нашего четверо пострелят – все погодки. С ними и смотрел, пока родители на работе были.

Когда дед Никон вернулся, определив лошадь на ночлег и проверив всё во дворе, что он делал каждый раз, прежде чем лечь в кровать, я заметила, как он за день устал. Он то и дело позёвывал, прикрывая беззубый рот широкой морщенной натруженной ладонью. Может, потому и решила, что он забудет об уговоре почитать этой же ночью – ан, нет, не забыл. Да и насчёт того, чтобы прилечь (прикорнуть, как он выразился), старик передумал и сел на высокую кровать, подставив скамеечку под ноги, чтобы те не затекли.

Не стала делать никаких предисловий и объяснений по поводу того, когда писала, что навеяло, и зачем вообще взялась за столь странный с точки зрения здравого смысла сюжет. Прерывалась лишь для того, чтобы убедиться, продолжает ли старик слушать, а то, чего доброго, заснул, а я тут ему со своим чтением спать мешаю.

 

* * *

 

«Что ни выходной день, не зависимо от времени года, стараюсь проводить его подальше от города. Сяду на электричку или загородный автобус – и вперёд, на встречу с природой. Конечно, в пригороде теперь нелегко отыскать укромный уголок, куда бы не ступала нога человека, но всё же, если постараться, можно набрести на такие места, которые мало пригодны для коллективных вылазок и ставших популярными среди горожан пикников.

Может, из-за этого своего пристрастия и стала я вести дневник наблюдений. Конечно же, он сильно отличается от того дневника, что мы заполняли на уроках природоведения в начальной школе, когда рисовали в клеточках солнышко, если день был ясным, облачка - когда становилось пасмурно, крапинки дождя или маленькие голубые снежинки, если в течение суток выпадали осадки. Сейчас я заносила в отдельный блокнот даты с началом схода воды после паводка, цветения трав на лугах, прилёта и отлёта птиц и ряд других примет, ориентируясь на которые, могла заранее планировать поездки за город. Ну не отправишься же к реке, если заранее знаешь, что к берегу пока не подойти – кругом непролазная грязь, а луга сплошь покрыты полой водой. Однако в последние семь – десять лет старые записи стали для меня плохими подсказчиками. Раньше, например, было так: загляну в дневник, удостоверюсь, что через пару дней начинается цветение яблонь в садах,- фотоаппарат в руки, и тороплюсь за город к ближайшим дачным участкам, чтобы успеть сфотографировать весенние сады во всей их красе. Каких только фотографий потом не наделаешь: тут тебе и общий вид с большого расстояния, и отдельная ветка, сплошь унизанная бело-розовыми цветами, издали чем-то напоминающими любимый мною зефир. Так и хочется прикоснуться к ним губами, чтобы удостоверится, что это всего лишь цветы, а не воздушное лакомство. Помню, удалось снять крупным планом буквально зависшую над цветком пчелу….

А теперь, что ни год, и цветы в разное время зацветают, и листья на деревьях не по графику распускаются, будто что-то сдвинулось в природе. Порой такое случается, что если бы сама не стала тому очевидицей, ни за что не поверила.

Было это в прошлом ноябре. Самое время заморозкам наступить, а тут такая жара, хоть снова летние вещи доставай. Иной раз днём, особенно на солнце до тридцати градусов температура доходила. Поехали мы к знакомым на дачу – в такую-то погоду самое время на природе в выходные отдохнуть: шашлык, игра в бадминтон, возлежание в гамаке, тем более, что все работы на огороде и в саду уже завершены. Конечно, можно в столь славный денёк и по лесу побродить, и на трамвайчике по реке покататься, но уж очень настойчивы были хозяева дачи, зазывая всех нас – и сослуживцев, и соседей к себе на пикник. Да, собственно, никто особенно и не возражал, к тому же до дачного посёлка было рукой подать. Как оказалось, пригласили нас не зря – уж очень хотелось дачникам показать нам яблоню в цвету. Представить невозможно: ноябрь, на дереве половина листьев пожелтела, остальная – опала, а ветки настолько густо унизаны цветками, что издали могло бы показаться, что всё это бутафория, и кто-то решил над нами пошутить, прикрепив искусственные бумажные цветы к освободившимся от листвы веткам. Лишь подойдя вплотную к яблоне и вдохнув дивный аромат, который источали цветки, можно было убедиться, что всё это не профанация. Да, долго стояли мы тогда с открытыми от удивления ртами и глазами. Трудно было заставить себя поверить в реальность созерцаемого. Вернувшись домой, зарылась в справочники и прочие книги по садоводству и нашла-таки объяснение этому явлению. Но разве нужны или важны были какие-либо объяснения тогда, когда мы стояли поздней осенью у цветущей яблони и любовались её буквально неземной красотой?!

Или вот, к примеру, если раньше половодье начиналось каждый год, чуть ли не день в день, то теперь воду из водохранилища вдруг начнут спускать в разгар зимы – не успеешь оглянуться, вся пойма покрылась коркой льда, как, например, в этом году случилось.

Собралась в воскресенье на лыжах до любимого озера добраться, а ничего не получилось. Доехала на загородном автобусе до нужной развилки вместе с такими же любителями зимнего отдыха на природе, как и я. Кто с лыжами, кто с рыбацкими ящиками через плечо и с пешнёй в руке, детвора – с санками. Лыжники сразу же на лыжи встали, рыбаки пошагали напрямую по протоптанному в глубоком снегу следу к ближайшему водоёму, детвора побежала к холму, который давно уже стал излюбленным местом катания на санках. Однажды наблюдала, как старшие ребята, облив склон водой, превратили его в место для настоящего экстремального спуска на коньках. Как только ноги на такой крутизне не ломают! Хотя, наверняка, без травм не обходится. Ребятня поменьше – та с пологой стороны на санках спускается. Кто один, кто вместе с родителями. В хорошую солнечную безветренную погоду, даже во время крепкого морозца за несколько сотен метров всегда слышен оттуда визг и хохот резвящихся на природе детей. Вот и в этот день, несмотря на то, что было раннее утро, от холма уже доносились весёлые ребячьи голоса. Наверняка, местные мальчишки и девчонки успели раньше городских добраться до любимой горки, что и немудрено – от последнего сельского дома до холма рукой подать.

По заснеженной обочине лыжи скользили легко и это несмотря на то, что мороз вдруг резко спал. Ещё на прошлой неделе зашкаливало за десять градусов, а теперь даже оттепелью попахивало. Сначала шли гуськом по накатанной лыжне, следуя друг за другом. Никто даже не пробовал обгонять впереди идущих лыжников. Видимо, среди тех, кто решил провести зимний денёк на природе, спортсменов не оказалось, и гонки устраивать никто не собирался. Да и разве можно было нестись на всех парусах, когда вокруг такая красота, мимо которой просто грех мчаться, не останавливаясь и не любуясь ею. Кто на мобильный телефон, кто на фотоаппарат снимал лесопосадку, больше похожую на сказочный лес. Узкая полоса из вязов и ив, некогда специально высаженных здесь работниками лесхоза, чтобы отгородить совхозные поля от пыльной просёлочной дороги, разрослась, превратившись в некое подобие леска, в котором порой по осени можно даже встретить грибы. Но в этот день деревья не были похожи сами на себя – они, скорее, напоминали сплошное ослепительно-белое кружевное полотно, в которое были вплетены серебряные нити и жемчужины, отчего оно сверкало, слепя и радуя глаз. Просто ночью на землю опустился туман, к утру немного подморозило, и туман превратился в причудливые кристаллы, которые облепили ветки деревьев, словно опушив их драгоценными каменьями, переливавшимися на утреннем солнце всеми своими гранями.

Примерно через километр пути лыжня продолжилась множеством ответвлений. Каждый выбрал свой, заранее выбранный путь следования. Семьи с детьми в основном сворачивали в лесок, парочки продолжали следовать по основной лыжне, в глубь посадки, мне нужно было повернуть вправо, чтобы, миновав небольшое озерцо, прокатившись прямо по его ледяной поверхности, попасть к любимому озеру, запрятавшемуся среди зарослей ивняка. Здесь у меня попутчиков не было, может, поэтому дорога до места переправы по льду показалась необычайно длинной, хотя раньше проходила этот отрезок пути не более чем за пятнадцать минут.

И вот, наконец, последний изгиб лыжни, после которого рукой подать до водоёма, похожего на глубокую тарелку – столь высоки были его берега. Ещё издали заметила внушительную группу рыбаков – любителей подлёдного лова, сгрудившихся неподалёку от берега. Однако почему-то никто из них на озеро так и не шёл. Уже подойдя к ним вплотную, увидела: вся пойма, насколько видел глаз, превратилась в один сплошной каток. И вот что странно – если за спиной остались луга и поле, сплошь покрытые толстым слоем снега, продолжавшего лежать с последнего снегопада и лишь кое-где подтаявшего под лучами февральского солнца, то впереди на огромном пространстве не было видно даже следов снега, будто его тут и не было никогда. Прислушавшись к разговору рыбаков, поняла, что на самом деле произошло. Просто намного раньше срока спустили воду из водохранилища, опасаясь, что по весне после сильных снегопадов можно ждать беды, если в верховьях вдруг начнётся дружное таяние снега. Тогда масса воды настолько увеличится, что устаревшие гидротехнические сооружения с ней попросту не справятся и рухнут. Последствия же разрушения плотины неизбежно приведут к катастрофе. Вот и потекла волжская водица по пойме уже в феврале. Она растеклась по всем ерикам, переполнила озёра, а поскольку вот уже несколько дней морозец был совсем слабым (в дневное время доходило и до нуля градусов), всё прибывающая вода едва прихватывалась льдом. Да и тот был тонким, хрупким, а потому ступать на него отваживались немногие. Кое-кто из смельчаков, у кого были специальные защитные бахилы, надевавшиеся поверх валенок, попытались всё же спуститься на озеро, благо берега, после того, как в нём прибыла вода, стали пологими. Однако едва рыбак ступал на самый край, ноги тут же пробивали ледок и оказывались выше колен в воде – и это у самого берега. Конечно глубже, под слоем воды лёд был всё ещё крепким и толстым и вполне мог выдержать не только рыбака, но и всю его поклажу. Но как просверлить лунку, до которой ещё нужно будет как-то добраться? Да и потом, как рыбачить, если придётся всё время стоять, держа навесу не только удочки, но и ящики, в которых хранились снасти, наживки и немудрёный харч? А если учесть, что на самой середине, где обычно устраиваются рыбаки, наверняка под тяжестью прибывшей воды старый лёд просел, тут и высокие бахилы – не помощники. Даже самые отчаянные не рискнули двинуться на середину озера. Ну, в конце-то концов, не нести же назад съестное и горячительное, без чего редкий мужчина отправляется на зимнюю рыбалку. Среди собравшихся тут же нашёлся организатор, предложивший устроить на заснеженном берегу застолье. Сложив вместе все ящики у самого озера, превратили их в большой общий стол. На нём мгновенно разместились вытащенные из рюкзаков термосы с чаем и кофе, парочка фляжек со спиртным, наверняка, крепким (с другим на зимнюю рыбалку не ходят), ну, и, конечно же, закуска всех мастей и калибров от бутербродов с колбасой до сала и консервов. Лишь несколько человек из всех, прибывших на рыбалку, оказались людьми совершенно некомпанейскими. Отказавшись от складчины, они двинулись в обратный путь к шоссе. Поскольку я оказалась буквально в нескольких шагах, организатор не преминул пригласить и меня в свою мужскую компанию. Хорошо ещё, что на ногах у меня были лыжи, иначе было бы не отвертеться от приглашения – такие силой за стол усадят. А тут веская причина обнаружилась – отстала, мол, от группы лыжников, которых теперь догоняю. У озера же остановилась, чтобы проверить, не перешли ли друзья на ту сторону. Слава Богу, аргументы оказались настолько вескими, что рыбаки от меня вскоре отстали, а я направилась по берегу в ту часть озера, где была заводь, обычно обрамлённая в летнее время стеной камыша. Его сухие стебли и сейчас торчали из земли, правда, часть из них уже стояла в воде. Сама же заводь превратилась в живой бурлящий ручей, продолжавший прокладывать себе путь дальше, за пределы ивняка, к дороге, подтапливая встречавшийся на пути снег. Ещё немного – и лыжня, по которой можно выбраться по сухому, будет отрезана. Хотела, было, сразу вернуться назад, чтобы предупредить об этом пировавших на берегу рыбаков, которым нужно было поторапливаться. Однако события разворачивались столь стремительно, что, похоже, всем, оставшимся по эту сторону просёлочной дороги, предстояло теперь искать иной путь - ручей резко свернул направо, буквально слизав старую лыжню. Хорошо ещё, что вода задержалась в ложбинке, заканчивавшейся глубоким овражком, а уж его-то вполне можно обогнуть – не один день нужен, чтобы заполнить овраг водой даже в весеннее половодье. А там – сотня метров по заснеженному лугу – и вот он большак! Но тут неожиданно ручей, словно устав, перестал бурлить, вольготно разлился по ложбине, лишь чуть-чуть коснувшись дна оврага. Значит, луг не подтопит».

Последние предложения специально прочитала медленнее и намного тише, чем все предыдущие. Хотя, особенно в начале старалась читать, как говорится, с толком, с расстановкой, уподобляясь актёрам, что иногда балуют нас прозой, особенно классической, по радио. Наконец, подняла глаза и посмотрела на старика, который, держа большую подушку на коленях, положил на неё голову, похоже, убаюканный моим монотонным чтением. Но, едва пауза затянулась, хозяин поднял голову и довольно бодро произнёс:

- Поди, замёрзла тогда, раз в феврале дело происходило. Пусть и не было колючего мороза, а, поди, пробудь даже при нулевой температуре на воздухе час-другой, всё равно озябнешь – факт. Так что, думаю, зря от угощения мужиков отказалась. Выпила бы в компании хороших людей граммов пятьдесят, вмиг бы согрелась.

А ты чего читать-то перестала, или передохнуть хочешь? Послушай-ка, может, чайку глотнёшь?

-Спасибо, чаю не хочется, а остановилась, чтобы спросить, не утомила ли Вас, наверняка уже спать хотите. Может, завтра продолжим?

Но даже красноречиво брошенный мною взгляд на ходики, показывавшие полночь, не заставил старика переменить своего первоначального решения дослушать рассказа.

-Ну, уж нет, милая, начала читать, читай до самого конца, а я слушать тебя стану про то, что дальше было, как домой добралась, что с рыбачками приключилось. Удалось ли им благополучно выбраться, раз, говоришь, тропку водой залило?

-Да, собственно, ничего особенного дальше не произошло, если не считать того, что вернувшись домой, досочинила то, что увидела во время прогулки – и получился небольшой рассказ.

- То есть, что значит, досочинила?

-То и значит, что иногда того, что увидел своими собственными глазами или услышал от кого-то, бывает недостаточно, чтобы рассказ или зарисовка получились интересными для читателя. Ну, подумаешь, выехала за город и описала прелести природы. Такие описания хороши как зачин или как фон, на котором обязательно должны происходить хоть какие-нибудь события, способные создать интригу. На худой конец, они должны служить средством создания у читателя определённого настроя. Например, в данном конкретном случае мне очень хотелось, чтобы те, кто когда-либо прочтут рассказ, закрыв глаза, смогли не только увидеть заснеженную лесопосадку, но и почувствовали зимний холодок, представили себе разрумянившиеся лица рыбаков, которым так и не удалось в тот день порыбачить.

Удивительно, но даже эти мои объяснения, в сущности ничего интересного собой не представлявшие, а лишь открывавшие некоторые секреты того, как пишутся рассказы, Никон Порфирьевич слушал внимательно и то и дело перебивал меня вопросами.

-А может, всё-таки продолжим чтение завтра – вон уже поздно как?- снова спросила я, увидев, как хозяин украдкой зевнул.

-Не знаю, как у тебя, голуба, а у меня ни в одном глазу сна нет. А что зевнул, вижу, что заметила, так это оттого, что в избе натоплено и немного душно. Вот сейчас форточку чуток приоткрою, и станет посвежее.

Старик направился к окну, продолжая разговаривать со мной, словно боялся, что начну настаивать на переносе чтения на следующий день.

- В других избах в деревне форточек нет – нету тут моды такой, чтобы рамы с форточками делать, не как в городе. Вот сам и выстругал новые рамы, заменив ими те, что при родителях были. Старые-то всё равно пора уж менять было. Открыв сени, избу не проветришь как следует – только выстудишь, особенно, если зимой. Избе-то нашей о-го-го сколько годочков! Всё в ней по многу раз заменено и отремонтировано, возьми хоть крышу или крыльцо. Кое-что подстраивали, к примеру, холодную комнату. Но основа – всё та же изба, в которой мой дед родился. Так что много судеб эти стены видели. Теперь вот и тебя непременно запомнят. Дома-то, особенно старые, они словно живой организм – и дышать, и страдать умеют, а уж то, что памятью обладают – факт. Будет время и желание, я тебе об этом даже примеры кое-какие могу рассказать, а сейчас, давай-ка тебя послушаем. Дочитывай, голубушка, подожди только, сейчас взгромозжусь на кровать, чтоб сидеть как царю на троне. А дочитаешь, вот тогда и скажу, как на духу, что понравилось, а что нет. Пока вроде в то, о чём написала, верить можно. Признаюсь, не люблю, когда сочиняют всякие небылицы.

Честно говоря, мне тоже не хотелось спать, хотя, казалось, после суетного дня к вечеру должны были слипаться глаза. Да и потом, где ещё найдёшь в наше-то время столь заинтересованного и внимательного слушателя? Одно настораживало, дальше у меня сплошной вымысел пойдёт. Стоит ли вообще продолжать, если старик сразу предупредил, что ко всяким выдумкам, мало похожим на реальную жизнь, относится негативно. Впрочем, с другой стороны, было любопытно узнать мнение простого деревенского мужика о том, что пишу, тем более что он был первым слушателем ещё не опубликованного рассказа. И я продолжила:

«Итак, заметив, что вода перестала зримо прибывать, а вальяжно разместилась уже на отвоёванном ею пространстве, поняла, что опасаться нечего – по любому доберусь до просёлочной дороги, точнее, до обочины, а оттуда, по проложенной лыжне – до шоссе.

Значит, торопиться было некуда, тем более что следующий автобус в сторону города появится на остановке не раньше, чем через два с половиной часа. От места, куда привело меня любопытство, хорошим ходом на лыжах до остановки было несколько минут хода. Подошла к ложбинке настолько близко, что едва не соскользнула вниз. Пришлось снять лыжи, чтобы ненароком не оказаться в ледяной воде, которая сверкала под яркими лучами солнца так неистово, словно была не в силах скрыть радости, что в разгар зимы ей удалось вырваться наружу из-под тяжёлого ледяного панциря, всё ещё сковывавшего реки и озёра даже в южных широтах. Подул лёгкий ветерок. Вода покрылась мелкой рябью, которая вскоре превратилась в небольшие волны, переливавшиеся всеми цветами радуги. Воткнула лыжи в снег. Опираясь на палки, спустилась к самой воде. Конечно же, она отличалась от весенней полой воды и была удивительно чистой и прозрачной. Но вот уж чего я никак не ожидала увидеть, так это снующих взад-вперёд маленьких рыбёшек. Была уверена, во-первых, что малькам в зимнюю пору не откуда взяться – они становятся такого размера, вылупившись из икринок, к началу лета – никак не раньше. Во-вторых, как они вообще могли оказаться в ложбине, если река, где они живут, всё ещё подо льдом? Возможно, как-то удалось подняться в прорубь или полынью, и тогда вместе с потоком их просто вынесло в образовавшийся, было, ручей? Наблюдать за молодью было весьма любопытно. Похоже, все рыбки были одной породы: юркие серебристые плотвички с полупрозрачными красными плавниками, которыми они мастерски помахивали, сообщая своим крохотным тельцам движение то в одну, то в другую сторону. Попробовала снять плавающих в воде рыбок с помощью камеры мобильного телефона, однако сквозь толщу воды получить качественного изображения не удалось. Вдруг стайка, до сих пор державшаяся вместе, разбрелась по ложбине, словно испугавшись чего-то – уж не меня ли они заметили и решили, что могу им чем-нибудь навредить? Вот поистине смешные создания – не поймут, что ими просто любуются! И тут вдруг заметила, как из-за сухой камышины, на то место, где только что резвилась молодь плотвы, выплыл красавчик-окунь. Он был таким же маленьким, только более ярко раскрашенным, похожим на юного щёголя, решившего покрасоваться перед всеми подводными обитателями в своём пёстром полосатом наряде, ставшим модным в новом сезоне. Но совсем недолго плавал он по ложбинке в гордом одиночестве. Постепенно разбежавшаяся, было, плотва вернулась, и теперь все мальки плавали в образовавшемся случайно водоёме все вместе. Казалось, серебристым рыбёшкам и в голову не приходило, что среди них находился настоящий хищник. Да и окуньку, похоже, было не до охоты – то ли был сыт, то ли попросту пока не знал, что рядом с ним его будущие жертвы. Рыбки подплывали друг к другу совсем близко, чуть ли не касаясь друг друга, при этом они постоянно открывали и закрывали рты. Со стороны могло показаться, что они разговаривают между собой.

Так увлеклась созерцанием подводной жизни, что не заметила, как пробежало время. И, если бы не рыбаки, которые теперь вынуждены были, минуя подтопленные места, пройти по моей лыжне, наверняка не вспомнила бы, что пора возвращаться домой. До последнего автобуса, следовавшего в сторону города, оставалось не более получаса. И всё-таки у меня было преимущество перед любителями подлёдного лова, нагруженными ящиками, коловоротами, пешнями и рюкзаками, хотя и наполовину опустошёнными – ведь я шла на лыжах».

- Добрались-то вовремя? Без приключений обошлось?- прервал чтение Никон Порфирьевич.

Нравилось, что старик внимательно слушал, однако по тому, как он торопил меня с развязкой, вдруг усомнилась, стоит ли дочитывать. Но желание узнать мнение старика о том, что он заранее определил как «всякие небылицы», заставило меня дочитать рассказ до конца:

«К автобусу все успели вовремя. Рыбаки, не столько хмельные, сколько просто повеселевшие от выпитого в компании, всю дорогу пели песни. И хотя, судя по возрасту, среди них не было ни участников войны, ни первых пионеров, ни, тем более, очевидцев революции, репертуар был исключительно патриотическим и пролетарски выдержанным. Даже не запнулись, дружно подхватив «Взвейтесь кострами…», - откуда только слова знают! Подумалось, вдруг когда-нибудь решусь написать о своей зимней вылазке,- достала блокнот и занесла в него начальные строчки исполненных попутчиками песен. К стыду своему обнаружила, что ни авторов стихов, ни, тем более, композиторов не могу вспомнить, впрочем, как и слова, которые практически без запиночки пропевали весёлые рыбаки. Мало того, отдельные песни подхватывали и другие пассажиры автобуса».

-Ну-ка, ну-ка, какие песни пели, голуба? - побоявшись, что я их в рассказе не упомяну, прервал меня старик.- Может, и я их знаю, интересно ведь.

Пришлось объяснить, что успела записать не всё, так как вспомнила о блокноте лишь тогда, когда уже было спето несколько песен.

«Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»…, «Там вдали за рекой…», «Шёл отряд по берегу».

- Это про Щорса песня!- как-то озорно, по-мальчишески выкрикнул дед Никон и заулыбался, хитро подмигивая, мол, мы тоже кое-что знаем.

-Про Щорса или про Чапаева точно не знаю, но то, что песня о гражданской войне, почти уверена.

-Знать, хорошие мужики собрались, думаю, плохие таких песен и не знают вовсе, а если бы и знали, то петь, факт, не стали бы. Повезло тебе, голубушка, - хорошая компания подобралась, - подытожил старик, а я продолжила чтение:

«Несмотря на то, что, казалось бы, ничуть не устала, вернувшись домой, даже не поужинав, сразу легла спать.

Тот, кто когда-либо собирал ягоды или грибы, наверняка знает, как ни пытайся заснуть в этот день, перед глазами всё равно будут яркими манящими огоньками вспыхивать лесные ягоды, разбросанные по полянкам и пригоркам, дурманя голову терпким ароматом. Или начнут вдруг играть с тобой в прятки ядрёные крепкие грибочки, время от времени выглядывая из-за елей, дубов и берёзок, словно вовлекая тебя в игру, и уж никак не просясь в лукошко. Однако стоит наклониться, чтобы срезать гриб, тот ловко укрывается в траве, и ты устремляешься всё дальше в чащу на его поиски. Захочешь избавиться от этих навязчивых картинок, открывай глаза и попытайся сосредоточиться мыслями на чём-нибудь другом, никак не связанным с вылазкой в лес. Но всё равно, стоит закрыть глаза, - картинка снова повторится. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты, уставший за день, наконец, не провалишься в глубокий сон. И, как знать, может во сне тебе снова привидятся и земляничные поляны, по которым ты будешь ходить с туеском, аккуратно опуская в него одну за другой лесные ягоды, или вдруг увидишь себя идущим по роскошной дубраве с лукошком, доверху наполненным молодыми красивыми боровиками, от запаха которых впору опьянеть. Подобное со мной случилось и на этот раз: глаза закрыла – а перед ними снуют мальки в ледяной воде, ошалевшей от неожиданного разлива.

Утром даже не пришлось вспоминать приснившийся мне сон – я его просто записала, стараясь не упустить ни одной детали:

-Чо попрятались, трусы? Выплывайте давайте! Мне тут одному скучно – поиграть и поболтать не с кем. Ну, что же вы? Может, подружимся?! – не унималась шустрая яркая рыбка, выманивая серебристых мальков, бросившихся при её появлении врассыпную и спрятавшихся за сухими кустиками прошлогодней травы, залитой теперь водой.

-Ну, всё, вы, как хотите, можете здесь сидеть, а я поплыву туда, где глубже и где этот парень в полосатом наряде плавает,- доложил собратьям самый мелкий из всей стайки плотвичек малёк и тут же выплыл из-за травинки.

-Ты кто?

-А ты кто?

-Но я первый спросил, - смешно раздувая жабры и широко раскрывая рот, требовала ответа нарядно разодетая рыбка.

-Ладно, мне скрывать нечего: я малёк плотвы. Меня все Малышком зовут.

- А я Окунёк.

-Скажи, почему ты гуляешь один? У тебя, что нет ни братьев, ни сестёр, ни друзей?

-Есть, но через прорубь за мной сюда никто не поплыл. И вообще, я, как только вылупился из икринки, почти всегда один плаваю. Как погляжу, и твои с тобой не очень-то хотят вместе играть, иначе не прятались бы за травой.

-Нет, что ты, мы всегда вместе стайкой плаваем – нас так старшие рыбы научили. Кстати, взрослая плотва тоже друг дружки держатся – правила у нас такие. А ты, похоже, не нашего роду-племени, вот стайка и попряталась. Эй, вы там, выплывай! Не бойтесь! Никто вас здесь не тронет! – позвал Малышок сородичей, и те тут же выплыли из-за своего укрытия.

Тем временем вода всё прибывала и прибывала. И вот уж весь прошлогодний лужок с пожухлой травой, прятавшейся под довольно толстым слоем снега, начал покрываться водой, стремительно нёсшейся из-под ледяной кромки, являвшейся оконечностью озера. Вскоре комья снега всплыли и начали медленно таять. Стремительно менялись береговые очертания. Поскольку поток, рвавшийся наружу, был очень бурным, создавая, пусть маленькие, но всё-таки волны, казалось, что лёд, почти два месяца покрывавший озёрную гладь, вот-вот совсем размоет, и озеро окончательно выйдет из берегов. Так всегда происходит в половодье, когда приходит май. Но чтобы подобное случилось, как сейчас – в феврале, такого, похоже, не помнят даже старейшие обитатели местных водоёмов. Правда, первогодки-мальки не видели в том, что происходит, ничего необычного. Им было попросту не с чем сравнивать нынешнее половодье – оно было первым в их жизни. И всё, что с ними ещё может случиться, будет тоже происходить у них впервые. Они по-своему, по-рыбьи радовались возможности покачаться на волнах, вынырнуть на самую поверхность, наконец, и увидеть яркое солнце не через толщу льда, а воочию.

Со всеми вместе не резвилась лишь одна плотвичка, так и продолжавшая жаться к траве, хотя теперь, при нарастающем течении делать это становилось всё труднее. Смельчаку, что познакомился с Окуньком первым, вдруг показалось, что его кто-то окликнул. Оглядевшись по сторонам, он заметил сестру, помахивавшую плавниками так, словно та подзывала брата подплыть к ней.

-Ты хоть знаешь, с кем вы затеяли игры в воде?- вопрошала у младшего братца осторожная плотвичка. О том, что она не довольна поведением сородичей, можно было понять не только по интенсивно открывавшемуся рту рыбки, но и по тому, как она потряхивала головой и хвостом. Видимо, у рыб именно так принято выражать негодование, гнев или ещё какие-нибудь чувства, о которых может быть известно только самим обитательницам водной стихии.

-Конечно, знаю. Это маленький окунь, - бодро ответил Малышок, уже развернувшийся было, чтобы уплыть и скорее присоединиться к резвящейся в бурлящем потоке молоди. Однако старшая плотвичка изловчилась, поднырнула под тельце малыша, задев его хвостом, чтобы тот по инерции поплыл в противоположную сторону, оказавшись за травяным укрытием.

-Я так и знала!- выкрикнула рыбка, выпустив изо рта подряд несколько пузырьков воздуха,- вот он съест вас всех – не подавится! Доиграетесь!

-Ты что-то путаешь, сестричка! Этот полосатый паренёк такой же маленький, как и мы, с чего бы это ему нас есть?

-А раз ты такой храбрый, плыви назад и сам у него спроси. Тогда всё и узнаешь – только поздно будет!

-Ни о чём таком я его спрашивать не собираюсь. Тебе надо – ты и спрашивай.

- А вот поплыву и спрошу, раз вы все такие глупые. Услышите правду, может, тогда помчитесь прочь!? Только боюсь, убежать не всем удастся. Представляешь, как окуни быстро плавают, когда бросаются за своей жертвой?

-Интересно, откуда ты это знаешь?

-Знаю – и всё. Ну, ладно, Налим неверующий, поплыли вместе, послушай, что твой новый друг мне ответит.

-Привет, - издали заметив подплывающего Малышка, радостно поприветствовал плотвичку окунь. - Ты куда это пропал?

-Да вот,- указывая плавником на старшую сестру, уже не так бодро и весело, как прежде, начал малёк,- привёл сестрицу. Она, между прочим, хочет у тебя кое о чём спросить.

Малышок сделал резкий разворот влево и расположился на почтительном расстоянии от полосатого друга, впервые обратив внимание на то, какие колючие у того плавники и как он их оттопыривает, словно пытается напугать всех вокруг своим грозным и устрашающим видом. Казалось, до малька, наконец, дошёл истинный смысл всего того, о чём он минутой раньше услышал от старшей сестры. Кстати, она тоже держалась от Окунька подальше, не рискуя приблизиться, оставляя для себя шанс на спасение в случае, если маленький хищник вдруг бросится на неё.

-Я смотрю, ты подружился с моими сёстрёнками и братишками?- начала плотвичка.

-Ну да. Мы тут вместе в волнах играем. Присоединяйся к нам! Смотри, как на быстрине здорово подпрыгивать вверх!- Окунёк принял вертикальное положение и, как только очередная порция воды с шумом ворвалась из-под ледяной корки на заливаемый лужок, закрутился волчком, устремляясь туда, откуда бил яркий солнечный свет.

За время отсутствия окуня плотвичке удалось-таки настоять на том, чтобы вся молодь подплыла поближе к траве.

-Видели, как здорово у меня получилось?!- восторженно выпалил вернувшийся с поверхности Окунёк,- попробуйте, и вы тоже так сумеете,- продолжил он, даже не замечая, что маленькие плотвички вновь, как и при первом его появлении, оробели, наполовину спрятавшись за кустиком травки. – Да, плотвичка, ты, кажется, меня хотела о чём-то спросить? Спрашивай скорее. Готов ответить. А потом давайте все вместе поплывём наверх.

Старшая плотвичка ничуть не разделяла восторженности окуня и была явно настроена против того, чтобы стайка послушно следовала за своим новым приятелем, видя в этом нешуточную опасность, потому и задала свой вопрос, как говорится, в лоб, без обиняков:

-Скажи нам всем честно, вы, окуни, и вправду питаетесь плотвой и прочей мелкой рыбой, что живёт в нашем озере?

Похоже, рыбы, как и люди, могут почувствовать себя застигнутыми неожиданным вопросом врасплох. И тогда у них начинает першить в горле, они отчаянно кашляют, не в состоянии произнести ни слова. На самом же деле, они попросту пытаются отсрочить неудобный для них ответ. Окунёк сначала оттопырил все свои плавники, затем начал синхронно и очень быстро повиливать ими, после чего, широко открывая рот, стал выпускать пузырьки воздуха, тут же поднимавшиеся кверху и образовывавшие на поверхности воды колыхающуюся на волнах пену. Казалось, он собирался с духом, чтобы честно ответить плотвичке. Наконец, словно выдохнул:

-А вы разве не знаете, что рыбы едят друг друга, чтобы не умереть с голоду?

Мальки сбились в стайку и теперь уже полностью исчезли за травой, колыхавшейся под напором воды так, словно это была вовсе не трава, а настоящие озёрные водоросли. В центре образовавшегося водоёма остались лишь Малышок, его сестрица, мужественно прикрывавшая своим хрупким тельцем глупого братца, и Окунёк, державший перед ними ответ. Плотва оцепенела не то от ужаса, не то в ожидании продолжения, которое должно было по её уразумению немедля последовать за признанием хищной рыбки.

-Значит, не знаете,- произнёс Окунёк после паузы, во время которой собирался с мыслями о том, как объяснить своим новым друзьям, что лично он не собирается никому причинять зла, а хочет лишь подружиться с такими же, как он, маленькими рыбками, чтобы вместе играть, веселиться и радоваться жизни. – Я тоже об этом не знал, пока моего дедушку не съела огромная щука. Вот тогда-то мама с папой мне всё и объяснили.

-И как же они, интересно, своему сыночку объяснили гибель дедушки?- добивалась подробностей старшая из плотвичек.

-Так и объяснили, что щука была очень голодна и должна была кого-нибудь съесть, чтобы не умереть с голоду. Существует такой закон: сильные рыбы рано или поздно съедают тех рыбёшек, что меньше размером или слабее них. И все начинают жить по этому закону, когда приходит чувство голода. Но меня вы зря боитесь. Я ведь пока не голоден.

-Вот именно, что «пока». А когда проголодаешься, значит, выберешь кого-то из тех, кто только что играл с тобой вместе, кого ты обманул, заставив поверить в то, что ты им не враг, а друг, и запросто сожрёшь?! И так по-твоему должна заканчиваться дружба?

-Нет, наверное. Но я ведь сказал, что вовсе не голоден.

-Нет, ты сказал: «пока не голоден»,- выглянув из-за сестрицы, рыбьим дискантом жалобно пропел Малышок.

-Вот-вот,- отозвалась на слова братика старшая плотвичка. Если хочешь знать, не все рыбы в нашем озере по щучьим законам живут. Мы, например, других рыб не едим, даже если они меньше нас.

-А что, бывают рыбёшки даже меньше, чем плотва?- не сумев скрыть ухмылки, удивился окунь.

-Сразу видно, что ты первогодок. Во-первых, когда мы вырастем, отдельные из нас станут совсем большими. Некоторые, если удастся от хищников уберечься, за несколько лет до килограмма вырастают. Мой прадедушка, наверное, даже больше весит. Во-вторых, в озере ещё водится уклейка, которую местные рыбаки (я сама слышала, как они переговаривались на берегу) верховодкой называют. Так вот она вдвое, а то и втрое меньше нас. Бычки и ерши – те тоже невелики по размеру. Наконец, большая часть рыб у нас в Осошном питаются исключительно корешками, червячками, разными личинками, а себе подобных только хищники на обед употребляют. Но их, насколько мне известно, и в других водоёмах меньшинство, а большинство живёт совсем по другим законам. Мы вместе корм ищем, кто-нибудь найдёт брошенную в воду корку хлеба, сразу остальных зовёт, чтобы и другие поели. У вашего брата так нельзя: если один бросится за рыбёшкой, значит, другой, чтобы насытиться, должен подраться с собратом, на худой конец – оттолкнуть его, но, в любом случае - перехитрить и отнять у него добычу, так получается?

-Получается, так,- немного помешкав с ответом, вынужден был согласиться Окунёк,- только я об этом никогда не задумывался, если не считать того раза, когда дедушки не стало. Поверьте, мне его очень жалко было.

-А что нам с сёстрами и братьями от твоей жалости, какой прок? Вдруг, наплававшись вволю, ты так проголодаешься, что начнёшь нас одного за другим лопать? Давай-ка, пока такого не произошло, расстанемся по-хорошему,- предложила умная плотвичка, уже начав разворачиваться, чтобы отплыть подальше, и увлечь за собой всю стайку.

-Как же так?- закричал ей вслед Окунёк,- неужели мы не можем стать друзьями?!

-Наверное, нет,- услышал он.

-А ты тоже так думаешь, как и твоя старшая сестрица?- обратился окунь к удаляющемуся Малышку, который на ходу успевал выслушивать нравоучения старшей плотвы.

И тут вдруг Малышок остановился и резко развернулся, решив, что не подобает уплывать прочь, не попрощавшись с рыбкой, которую ещё совсем недавно он начал считать другом. В конце концов, она же не виновата, что вылупилась из икринки окунем, а не плотвой или краснопёркой, с которой плотва всегда дружила.

Ах, как, наверное, пожалела тогда старшая сестра, что у неё, как у людей, не было рук, чтобы можно было схватить ими ослушника и удержать его возле себя. Однако Малышок не ограничился одним только прощанием:

-Послушай, дружок,- сильно обрадовав маленького полосатого хищника подобным обращением, начал он,- а разве ты не можешь научиться насыщаться чем-нибудь другим, а не рыбками? Я сам сегодня слышал, как большие люди, стоявшие на краю озера, между собой говорили, что собираются окуня на червя ловить. Честное слово, я ничего не придумываю, ничего не перепутал – я отчётливо всё слышал. Ещё один из них, что на лёд ступил, и чуть было не раздавил нас, обломив ледяную кромку, спрашивал, нет ли у кого лишних червячков, чтобы попробовать на отмели окушков поудить. Так и сказал. А, может, ты на червей перейдёшь? Вон их сколько на дне бывает, знай только - не ленись, ищи! Вот и будешь сыт.

-Так-то оно, конечно, так. Червями и личинками насытиться можно, только мама говорит, что от них толку мало: пузо набьёшь, а большим не вырастешь. Хотя,- вдруг удивившись внезапно появившейся в голове идее, радостно выпалил Окунёк,- а что, если взять, и совсем не расти! Представляешь, можно всю жизнь оставаться маленькими! И тогда мы сможем дружить. Разве не здорово?!

-Про это тебе тоже мама рассказала?

-Про это я сам придумал – только что.

-А ты поинтересуйся, братик, о чём ему мама ещё рассказывала?- шепнула Малышку плотвичка.

-Рассказывала и даже показывала, как нужно мелкую рыбёшку из засады ловить, спрятавшись за водорослями.

-Вот видишь, как получается, даже твоя мама учит маленьких окуней, как на нас охотиться. Значит, мы не можем быть друзьями. Да и потом, мы – плотвички как раз, поедая червей и личинок, растём. Значит, если ты будешь питаться одними червями, получится нечестно: мы от такой пищи всё равно будем расти, а ты нет.

-Малышок, а ты спроси у сестрицы, может она знает, что есть такого в нашем озере, отчего можно расти, не поедая рыбок?

-Не надо, чтобы он меня спрашивал. Что вы тут «испорченный телефон» устроили? Прекрасно слышу, какую вы оба ерунду несёте. Природу не обманешь, голубчики: одни от червей растут, другие – оттого, что хищничеством занимаются. Правда, у нас в озере, например, карпы с некоторых пор живут. Так вот они целыми днями чавкают, жуя всё подряд из того, что найдут на дне, а весной пожирают побеги камыша и корешки растений, которые по мелководью разрастаются, едва тепло приходит. Они, кстати, покрупнее иных твоих дальних сородичей - щук вымахивают, Окунёк, так, кажется, тебя зовут?- впервые за время беседы по имени обратилась плотвичка к маленькому хищнику.

-Это такие, с крупной чешуёй и тупой мордой?

Плотвичка в ответ кивнула.

-Говоришь, они не хищники? Ну, уж, нет! Однажды, когда мы только что вылупились и стайкой поплыли под мамины плавники, часть из нас так до места и не добралась. Мы ведь в самом мелком месте вылупляемся. Там водичка хорошо прогревается, и икринки, прилипшие к растительности, благодаря тёплой воде и солнышку быстрее созревают. Ну, так вот: произошло это сразу же, как только мы вылупились. У нас, так сказать, едва глаза открылись, а этот, что ты карпом назвала, - тут, как тут. Лежит на дне – не шелохнётся, точно бревно притопленное, а сам ртом своим мясистым шевелит, воду через себя пропускает. А с водой чего только ему внутрь не попадает! Вот так один раз мощно хлебнул ваш карп – и половина наших у него в пасти оказались. Думаете, он их выплюнул? Ни черта подобного. Схавал – не поперхнулся. Так что, похоже, и ты, уважаемая плотвичка, про обитателей озера Осошное не всю правду знаешь.

-Я тебе так отвечу, если тебе, конечно, интересно моё мнение: с карпом – это совсем другой случай. Он же не специально на вас охотился. Просто вы оказались невнимательными, поэтому и угодили туда, куда не положено. А ваш хищный род всегда настоящую охоту на живых рыбок устраивает.

Маленький окунь начал судорожно шевелить жабрами – сразу было видно: ему не по себе от услышанного.

-Ни за что! Ни за что на свете не стану я своих друзей кушать! Лучше с голоду умереть!- успел выпалить Окунёк, прежде чем здоровенная голодная пятнистая щука, разинув зубастую пасть, проглотила всех троих. Она даже не пыталась разобраться, есть ли среди тех, кто попался ей на обед, братья-хищники.

-Да, сестрица была, как всегда, права,- перешёптывались малыши, наблюдавшие за разыгрывавшейся на их глазах трагедией сквозь тоненькие стебельки травы.

-Безмозглые маленькие рыбёшки,- хохотнула щука, до этого подслушавшая разговор окуня и плотвичек,- нашли, о чём рассуждать! Так и не смогли дорасти до возраста мудрости, когда только и приходит понимание того, что, где бы ты ни жил: в воде ли, в земле, на земле или в небе – всюду выживает сильнейший. Это и есть главный закон жизни.

Заметив прятавшихся от неё плотвичек, хищница бесшумно заплыла за кустик с противоположной стороны и, подмигнув малышам, успокоила их:

-Живите пока. Лучше я вас съем, когда вы хотя бы чуть-чуть подрастете, а то сейчас в вас и есть-то нечего – одна кожа да чешуя.

Глупые рыбки расслабились, успокоились и даже выплыли из-за укрытия, продолжив игру в восходящих потоках воды. Казалось, они совсем забыли о недавней трагедии – маленьким детям свойственно не зацикливаться на горестях и печалях. Наверное, это не так уж и плохо. Однако короткая память – не лучший помощник в борьбе за выживание. Итак, едва они разыгрались, как из-под нависшей над водой льдины на них ринулась затаившаяся щука, заранее усыпившая бдительность малышей. Проглочены ею были все сразу.

- Ха-ха-ха – гоготала она на весь водоём, - сегодня же расскажу другим щукам про свою охоту, то-то будут смеяться над глупыми рыбёшками!

Видимо, я была разбужена именно этим громогласным хохотом, доносившимся из воды. Когда окончательно отошла ото сна и протёрла глаза, поняла: то был вовсе не хохот - кто-то отчаянно колотился ко мне в дверь. Стучала соседка, с которой мы каждое утро делаем небольшую пробежку вокруг сквера и что-то, отдалённо напоминающее утреннюю зарядку, - на детской площадке возле дома.

-Ты опять проспала,- отчитала она меня,- если так и дальше пойдёт, найду себе новую компаньонку.

А я подумала: «Вот будет здорово! К чёрту эти пробежки, лучше уж до работы пешком добираться, не доехав парочки остановок – та же польза для организма. Зато можно будет нормально выспаться, а не мучить себя по утрам каждый раз, когда так хочется поваляться в постели. Господи, ну, почему я ей не соврала, что уезжаю на неделю в командировку?.."

На этом, Никон Порфирьевич, моя придумка и заканчивается.

-Да не скажи, голуба, какая же это придумка? Во-первых, ты всё это не выдумала, а во сне увидела, а сон, считай, что правда, только как бы в другой нашей, ночной жизни случившаяся. Во-вторых, вот слушал я, и само собой подумалось, что не о рыбах ты пишешь – о людях. Это люди, что хищники, по таким законам жить стали. Вроде раньше старались все вместе как-никак, а ужиться. Хотя и прежде среди человеческого роду-племени акулы попадались – факт! Но ведь как-то всё остерегались сущность-то свою показывать – людей остальных стыдились. А сейчас они пасти поразинули и зубья свои напоказ выставляют, чтобы каждый, кто их увидит, от страха дрожал, и поперёк им ничего не говорил. Как будто на самом деле кто Указ или закон такой издал, что людям, как зверью жить разрешено. Мол, бесчинствуйте, только, если можно, нас, эти самые законы сочинившие и подписавшие, не трогайте. А если кого из знакомых или ближних тронете, значит, это такая у них судьба. Да, времечко настало, скажу я тебе – вся власть и сила в руках хищников. Как же остальным-то людям жить? А ведь, если на поверку, то простых-то людей куда больше. Вот и твоя плотва об этом самом говорила, или я в чём не прав?

Не став дожидаться ответа, хозяин предложил идти ко сну, перед тем длинно и немного по-старомодному поблагодарив меня и за чтение и за то, что пишу понятно даже для него, человека «не шибко грамотного».

Жилось мне у старика хорошо. Он не докучал расспросами, словно понимал, что не нужно мешать человеку, специально оставшемуся в деревне, чтобы пописать, побродить по окрестностям и набраться впечатлений для будущих рассказов. Лишь по вечерам, за чаем, он иногда спрашивал, далеко ли в лес уходила и не встретила ли чего интересного, о чём и он не знает.

Писалось и дышалось в деревне удивительно легко. Впрочем, осенью в средней полосе России всегда ощущается во всём необычайная лёгкость: слои воздуха постоянно перемещаются, отчего ветер несколько раз за день меняет направление. Облака в вышине, словно в хороводе кружатся, то вдруг соединяясь из множества фрагментов в огромные причудливые фигуры, порой напоминающие сказочных зверей или в плывущие над головой дворцы и целые города. А то вновь, унесётся каждое отдельное облачко, увлекаемое ветром, – и растают звери, дома и замки. Может, однажды, глядя в небесную даль и наблюдая за облаками, кто-то и придумал потом прижившееся словосочетание «воздушные замки» для обозначения чего-то далёкого, ирреального и нежизнеспособного, но всё-таки прекрасного, как мечта, которая может зародиться только в чистой и непорочной душе?