Уже больше полутора века минуло с той поры, как обосновалась станица Кармалиновская. Те¬перь точно никто не сможет сказать, кто ее со¬здатель. Как поселились здесь люди? Есть, ко¬нечно, история, но кто; сможет с полной уверен¬ностью сказать, утверждать, что она абсолютно правильная? По существу, спустя столько лет, никто не знает точно, что было тогда, в самом ее начале.

Вместе со страной переживала она все по¬трясения. Была казацкой, царской, кулацкой, большевистской, ничьей. И всегда и во все вре¬мена жила. Любила, ненавидела, ждала, теря¬ла, рушилась и вновь вставала из руин...

Расположилась станица вдоль реки "Расшеватка" с востока на запад, потом круто ушла с севера на юг по балкам вдоль ручьев. На много километров протянулась ее центральная улица Красная. А по бокам вдоль улицы стали образо¬вываться новые, имеющие из каждого времени свое название.

Если брать не столь далекое время, ну, ска¬жем, до революции, в станице насчитывалось до пятнадцати тысяч человек населения. После нее численность сократилась вдвое. Кого-то раскулачили, кто-то сам подался из станицы в поисках лучшей жизни.

Много воды утекло с тех пор в небольшой реке Расшеватке, новые поколения живут своей жиз¬нью. У них другие ценности, другие взгляды. И все же от каждого пришедшего в этот мир ста¬ничника остается на земле след. Чей-то яркий, броский, запоминающийся, а чей-то — еле за¬метный. Но именно из этих судеб слагается ис¬тория станицы. С обычаями и нравами, порой со странными названиями мест. А мы, произно¬сим эти названия не задумываясь, не понимая, что за этим названием кроется история и человеческая судьба…

- Большой водоем, место купания станичной ребят¬ни, да и людей постарше. Рядом с прудом - карьер. Наверное, поэтому со стороны карьера дно неилис¬тое, приятное.

Барахтаются, наслаждаются купанием люди. И совсем не многие знают, как появился этот пруд, откуда у него такое имя? Ушли годы, и, кажется, теперь уже не у кого спросить. Но, как оказалось, это не так.

Живет рядом с нами незаметная старушка Анто¬нина Гавриловна Артюхова, которая поведала мне ис¬торию своей жизни, связанную с историей станицы и названием пруда.

Родилась Тоня в семье Гаврилы Черкашина. Де¬тей у них было много, пятнадцать, а выжило только семь. Жили они на самой окраине с восточной сто¬роны. Край этот назывался в народе "Толкачевка". По обе стороны небольшой речушки была их земля. Напротив подворья, на южной стороне, за речкой, они разбили сад, где каждое дерево имело для них свою историю. Через речку сделали мосток, по нему ходи¬ли в сад. Семья не бедствовала и до самой револю¬ции считалась зажиточной.

Надумал Тонин дед по речушке сделать пруд. На лошадях всем семейством насыпали греблю, полу¬чилось. А дальше продолжил дело сын, от которого и досталось имя пруду.

Нет давно усадьбы Черкашиных на берегу пруда, да и ничьей другой там нет. Сменился в стране строй, всех сравняли, разметало людей по свету, но дело рук человеческих осталось. И еще пока есть, у кого узнать дальнейшую судьбу семьи. Вернее, одного ее члена, маленькой в те времена девочки Тони. А че¬рез ее судьбу увидеть историю всей семьи.

В период революции Тоне было пять лет, а именно с этого периода она начала свой рассказ. Запомни¬лось, как убегали от революции. Запряг отец в под¬воду лошадь, погрузились бабушка, отец, Тоня и еще две ее сестры. Мама не поехала, не захотела дом ос¬тавлять. Ну, и побежали. А куда? В станицу Новотро¬ицкую к родственникам. Пока на лошадке добрались, революция их перегнала. Только ступили во двор, откуда-то выстрел, из чего стреляли, Тоня не помнит, но от выстрела раскололось дерево. Стоило ли им убегать, если и тут стреляют. Революция покатилась дальше, а они домой вернулись. По дороге узнали недобрую весть: ранило Тониного старшего брата, его очень бабушка любила. Поспешили домой, дома брат, одетый в красную рубаху, лежит, отдыхает. Бабушка как глянула - лежит, и в - обморок, пока отходили ее, умаялись. С трудом объяснили, что внук жив.

Многое забыто. Многое помнится. Приехали как-то к ним гости. Осень. В саду яблоки созрели, пове¬ли гостей в сад, бабушка вслед кричит: "Не оборвите все, Николеньке не достанется". Шел 1921 год внук служил в Красной Армии, служба подходила к концу. И бабушка берегла для внука гостинец в саду. Мама, гости, дети упорхнули гурьбой в сад, а бабушка, вид¬но не очень надеясь на их сознательность, поплелась вслед. Годы немолодые, здоровье подводит, но в саду, который любила всем сердцем и в который вложила столько труда, забыла про все. Влезла на яблоню "Кучерявку" - такое было у нее имя. Что потом случи¬лось, они не видели. Только когда нашли бабушку, лежащую поддеревом, она уже не дышала. Тоня и сей¬час помнит, как они с сестрой, увидев бабушку, лежав¬шую на земле, кричали: "Что же ты на сырую землю лег¬ла?"

Разлетелись замуж сестры, порушился их семейный уклад, выросла Тоня. Появился парень, грамотный, и ее заставил ликбез окончить. Просил у родителей ее руки, те отказали. Тогда уговорил Тоню, и уехали они без ро¬дительского благословения, чем очень обидели отца и маму. Парня знала с детства, а вот любила ли? Не сло¬жилось у них - очень уж разные были. Его все время куда-то манила дорога, а ей больше нравилась оседлая жизнь.

 

В Грузии, где они с ним нашли приют, устроилась Тоня работать в лесопитом¬ник: полола, рассаживала, получала за этот труд 800 грамм хлеба и немного денег. Муж оставил ее, но она не пропала. Все голодные годы в Союзе она пережила в Грузии. "Грузия не голодала,- говорит Антонина Гавриловна, потому что была освобождена от налогов - Ведь в Москве жил Отец народов и Сын Грузии. В те годы из этих краев уезжали только глупые: там против всей страны был рай",

В 1934 году Тоня вернулись домой. Отца уже не было, а мама простила дочь. Устроилась в колхоз, работала наравне со всеми, но платили мало, и решили они всей родней оставить станицу. Веками сидевшие на своей земле, они теперь словно перекати-поле колесили по стра¬не, пытаясь устроиться в новом мире. В Краснодарском крае - снова колхоз, но гораздо богаче. Все будто хорошо, но Тоня тоскует по Грузии, и мама отпускает свою "непутевую" дочь. Что делать - у каждого своя дорога.

И не напрасно уехала, здесь познако¬милась со вторым своим мужем. Все у них ладилось, но случилась война. Проводила мужа на фронт да из-за упрямства оста¬лась под своей девичьей фамилией. Не нравилась фамилия мужа, и потому не ре¬гистрировались. Многих проблем стоила Тоне ее блажь. В конце войны комиссо¬вали мужа, ему нет возможности приехать к ней, а у нее нет возможности выехать из Грузии. Долгих восемь месяцев тянулась их разлука. А когда встретились, стала она носить фамилию мужа, к которой со вре¬менем привыкла и стала считать самой лучшей. Эту фамилию носит и до сих пор.

Муж после войны очень болел. Врачи посоветовали горный воздух, и они, оста¬вив родных, снова уехали, теперь в стани¬цу Зеленчукскую. Детей у них не было, пе¬ред войной родился у Тони! мальчик, но прожил всего год и двадцать четыре дня. Больше детей она иметь не смогла. Это было их общее горе. И однажды, когда соседка им сказала, что в милицию ста¬ницы подбросили ребенка, муж сказал: "Давай возьмем!" Так у них* появился сын. Имя ему выбрали Вячеслав. Много сто¬ило труда и сил, чтобы выходить Славика. Уж очень он был слаб...

Мальчик рос наперекор болезням, набирался сил, был уважительный и добрый. Когда сыну исполнилось пятнадцать, ушел из жизни муж. Давно уже не ста¬ло мамы, погиб на фронте старший брат, не стало сестры. Жизнь ее не балова¬ла.

Вырос Славик, проводила в армию, дождалась, прожили вместе три года. В станице строили обсерваторию, они тоже принимали в этом участие. Взрос¬лым перестал совсем слушать сын, мать. Стал часто выпивать. Просила бросить, говорила: "Пропадешь". Но находились нехорошие люди, советовали: "Что ты ее слушаешь, кто она тебе?" Все раз¬ладилось, Славик надумал уехать туда, где служил. Туда не получилось, завер¬бовался в Красноярский край. Три года писал, сообщил, что женился, жену зо¬вут Надя. Мать подарки приготовила, а письма стали приходить все реже. И про жену в них ничего не говорилось. А потом и совсем писем не стало. Мать все ждала, болела душой: где он, как? Подала в розыск. Ей прислали адрес, обрадовалась, письмо послала... Но от¬вета не получила. Тут близкие из род¬ной станицы стали домой звать. И по¬думала она: "А что меня тут держит, здесь, кроме могилы мужа, никого нет?"

Когда вернулась в Кармалиновскую, снова подала в розыск, уж больно хо¬телось знать хоть что-то о сыне. Ей сно¬ва прислали адрес...

Написала: "Славик! Сынок! Отзовись, может тебе трудно, может денег надо? Я пошлю, на что они мне. Приезжай...", но ответа опять не ПОСЛЕДОВАЛО…

Висят над кроватью два портрета; на одном - мальчик лет пяти, на другом - Тоня и Иван Артюховы, молодые и кра¬сивые.

А в небольшой комнатке – сгорбленная старушка, маленькая и сухонькая. Жизнь уже почти минована, что ей те¬перь осталось? Память! А она у нее, как родник, светлая. И еще гордость, что не исчезнет их род или память о нем, что¬бы не случилось. Потому что на карте Ставропольского края есть пруд, нося¬щий имя ее отца!