Фраза Штирлица из романа «Семнадцать мгновений весны»

 

Сизому. В связи с активизацией в регионе действий агентуры заклятого противника просим усилить работу по вербовке кандидатов. Учитывая высокую степень конкуренции, приказываем действовать на опережение, не допуская перехвата объектов. Гавриил.

 

12 часов 16 минут. Загудон

(Из характеристики кандидата «Плешивый»: «Истинный россиянин. Социально-политический тип – эгоист-конформист. Характер – универсальный. Склонен к демагогии. Легко формирует "образ врага". Женат, имеет две дочери. Морально неустойчив. В трудовом коллективе носит кличку "Плешивый бычок". Готовность к вербовке – низкая…»)

 

По утрам он думал о Родине.

Спартанско-патриотическая привычка вставать рано утром под гимн страны по радио сохранилась с пионерского детства. Привил ее отец – партийно-советский работник среднего звена, как в те годы выражались. Сам рано вставал и сына, Леньку, приучил.

Вот и нынешний день начался у Леонида Маратовича Загудона традиционно – под гимн проснулся и на амбразуру. В смысле, на службу в жилищно-эксплутационное управление.

С утра потрепал нервы на планерке. Пропесочил своих олухов, чтобы служба медом не казалась, задачи поставил. На дворе почти ноябрь, не май месяц, вот-вот морозить начнет, а коммуникации – известно какие. Все на соплях, да на «добром слове» сантехников держится. Никакого толку, что рыночная экономика. Помнится, губошлепы-реформаторы трындели: мол, рынок все расставит по местам, стимулирует производительность... Ага, от нашего народца производительности дождешься. Только и смотрят, как бы чего стырить, да пропить.

Оно, конечно, зарплата в ЖЭУ у работяг – мартовский кот наплакал; да и у руководства – разве такими грошами нервные клетки компенсируешь? А откуда деньги взять? Хочешь, не хочешь, а приходится изыскивать резервы, выкручиваться. Загудон вздохнул: только от нужды грехи наши тяжкие.

Начальник ЖЭУ поджидал клиента, уютно расположившись на скамейке в скверике. Система отработанная, можно сказать, классика жанра: два, якобы незнакомых, гражданина какое-то время сидят рядом на скамеечке, потом один встает и уходит, оставляя конвертик. От примитивных кабинетных передач в ящик стола Леонид Маратович, насмотревшись по телевизору эффектных сцен ареста взяточников, давно отказался: береженого Бог бережет, и черт сторонится. Тут, в сквере, и обзор хороший (врасплох не захватишь), и свежим воздухом попутно подышать можно. В пятьдесят надо следить за здоровьем, тем более, в такой погожий осенний денек: вон голуби-то, сволочи толстопузые, как на солнышке разомлели.

Распугав птиц, на дорожке материализовался клиент – арендатор, владелец магазина. Плюхнулся рядом, поерзал, устраивая удобнее грузную тушу. Отдышавшись и вытерев со лба пот, произнес скороговоркой:

– День добрый, Леонид Маратович, все в порядке?

Загудон деланно посмотрел на часы:

– В нашей фирме всегда порядок. За договором в понедельник подойдете.

Контрагент провел рукой по скамейке в сторону Загудона, под ладонью – конверт; возвратил руку в карман плаща, извлек пачку сигарет. Леонид Маратович поморщился: не курил и дым не переносил; но арендатор тут же встал и медленно двинулся по дорожке, закуривая на ходу.

Загудон обозрел окрестности – обстановка спокойная – увесистый конверт перекочевал в карман, ближе к телу. Душевных сил явно прибавилось. Рановато еще для обеда, но, если, не торопясь, прогуливаясь, в самый раз получится. Все равно возвращаться с взяткой в контору было бы легкомысленно и неосторожно.

Сделал несколько глубоких, сочных вдохов-выдохов, распрямляя плечи. И вдруг почувствовал некий дискомфорт в области темечка, еле ощутимое касание, будто туда кто-то слегка тюкнул. «Чего это? Не понял». Осторожно снял с головы шляпу: какое б...! Непечатное слово едва не сорвалось с губ. На шикарном головном уборе из велюра светло-коричневого цвета ядовито переливалось серо-зеленой кашицей голубиное послание. Ах, твари толстожопые!

С ненавистью взглянул на воркующую парочку "сизарей". Когда ж они успели? Один из голубей, словно реагируя на злобный взгляд, повернул маленькую головку в сторону Загудона и отчетливо проговорил, артикулируя «р»:

– Не вор-р-руй, хер-р плешивый. Пр-ропадет душа ни за гр-рош.

Загудон на мгновение замер, потом очумело заморгал глазами, восстанавливая фокус. Надо же, какая дрянь мерещится. Совсем нервы ни к черту. Заработался, трудоголик.

Аккуратно потряс шляпой. Дерьмо держалось цепко, словно жвачка. Бабуля на соседней скамейке с любопытством наблюдала за манипуляциями. Начальник ЖЭУ отвернулся и вынул из кармана носовой платок. Самочувствие резко испортилось: такие жирные! Как они еще летать умудряются?

 

(Из характеристики кандидата «Отставник»: «Истинный россиянин. Социально-политический тип – патерналист-тунеядец. Характер – упрямый, стойкий. Склонен к разгильдяйству и пофигизму. Легко формирует "образ врага". Вдовец, имеет дочь и внука. Готовность к вербовке – средняя…»)

 

Прокопий Ермолаевич пересчитал деньги в кошельке: сто восемьдесят шесть рублей пятьдесят семь копеек. Что в лоб, что по лбу, до пенсии еще пять дней. Маловато, опять не укладываюсь. В холодильнике шаром покати. У соседки стольник месяц назад уже стрелял. Неужели опять унижаться? Почему же так – вроде каждый рупь берегу?

После смерти жены Пустобоев регулярно попадал впросак при планировании месячных расходов. Раньше Настасья всю бухгалтерию вела, всегда дебит с кредитом сводила, даже экономить умудрялась.

И куда эти самые рябые-деревянные ушли? Собирался же все траты в тетрадке записывать. Поленился – и опять просчитался, идиот старый.

Присел на стул, грустно посмотрел на холодильник. М-да... Насколько проще в армии было: тебе скомандовали, ты подчиненным напихал. И уж жратвы-то офицерам всегда хватало. А тут, на гражданке, крутись, выкручивайся...

К дочери на поклон идти не хотелось. Дает с таким видом, будто надоедливая цыганка в руку вцепилась. А когда хочешь вернуть – не берет, корит: как не стыдно! Но для бывшего офицера долг – что ежик в ширинке. В последний раз решил схитрить, купил внуку конфет, так раскричалась: зачем на ерунду деньги тратишь?

Какая же ерунда – конфеты для ребенка? И за что так родного отца не любит?

Ну, да, есть, наверное, и его доля вины в том, что у Ленки с мужем не сложилось. Если бы тогда пораньше квартиру купили – глядишь, не подрался бы с зятьком на 23 февраля. А как стерпеть было? Какой-то штафирка безмозглый, очкарик гребаный, а туда же – на нашу армию пузырь надувать. Оттянул после института летехой двушник и начальником генштаба себя вообразил, Рокоссовский. Нет бы, заткнуться, и старшего по званию послушать, так в бутылку полез. Вот и выписал в торец – сила-то тогда еще была, не то, что сейчас. На последней медкомиссии, перед увольнением, девяносто восемь кило тянул. И куда все делось? А вообще этот таракан недоношенный давно напрашивался. И дочку обижал. Так что, у них самих не ладилось. А теперь – отец виноват.

Конечно, Елене поддержка нужна. В одиночку сына растит. Помочь бы – да откуда у старика лишние деньги возьмутся? Симпатичная, фигуристая – в покойную мать. А с мужиками не везет. Одни ишаки попадаются.

Жили с дочерью рядом, в двух шагах. В конце девяностых продали дом в деревне (кирпичный, Настасье после смерти матери достался), подзаняли у родственников и купили Лене квартиру в соседней пятиэтажке. Правда, Ленка к тому времени уже разбежалась со своим штафиркой… Так что, зайти-то нетрудно, но...

Эх, дочка-дочка! А маленькая была ласковая, как котенок. Поздний ребенок. Тогда с женой думалось: подарок судьбы. Кто же ожидал, что так отношения сложатся?

В последний раз еще и по поводу внука поцапались. Дочь на каникулы собралась его в турпоездку в Питер отправить. Мол, бесплатно, за счет бюджета, как матери-одиночке.

Дед расстроился – и так мальца почти не видит, думал, на каникулах пообщаться, в кино сводить. Чего ему в этом Питере смотреть, пацану? Чай, и без того в приличном месте живет, не в Урюпинске каком-нибудь. Да и Колька не хотел ехать. Но Ленка уперлась – ни в какую: пускай мир узнает, город увидит, откуда такие важные государственные люди вышли.

Тоже мне, люди! Две руки, две ноги и жопа посередке. Чего в них особенного? Ничем не лучше предыдущих – только языком балаболить умеют. Спортсмены хреновы, реформаторы недоделанные, купорос им в задницу. За что ни возьмутся – от пенсионной реформы до реформы ЖКХ – одна детская неожиданность получается.

Народ хиреет, а чиновники жиреют. Реформу правительства, с какой помпой объявляли: сократим, оптимизируем, повысим эффективность. Повысили в итоге – зарплату себе. Уборщиц сократили, референтов добавили. А кризис прос... Мудрецы, в рот им дышло! Развели лабрадоров…

Так разнервничался, что закурил. Одна польза от холостяцкой жизни – можно дымить хоть на кухне, хоть в комнате. Настя на балкон выгоняла. Почти бросил, было. А тут...

Всего минут пятнадцать посидел на стуле, а уже заныло в промежности. Аденома простаты, чертова! Тут и вспомнил, куда деньги ушли – на лекарство. Как же он упустил? Врач привязался – купите обязательно, а то хуже будет. Да еще рецептик выписал в конкретную аптеку – возьмите там, иначе я за последствия лечения не отвечаю. А за что они отвечают – эскулапы, хрен на лапу? Два месяца таблетки жру – толку никакого. Отчего так получается: пока не ходишь к этим «наследникам Гиппократа» – вроде здоровым себя чувствуешь; стоит разок на крючок угодить – кранты, кандидат в жмурики?

Настроение совсем упало. После обеда опять ведь к урологу тащиться, задницу растопыривать. А затем к начальнику ЖЭУ на прием, еще хуже: ох, не любил бывший майор просить. А куда деваться? Квартира на верхнем, пятом этаже, и уже второй год потолок протекает. Два раза заявление писал – хоть бы хны.

Встал со стула, размял ноги. Попью чайковского с хлебом, пузо согрею, все сытнее станет.

 

Леонид Маратович сглотнул слюну. На первое – борщ с пампушками, на второе – котлеты по-киевски с гречкой и зеленым горошком. За что ценил свою супругу, так это за кулинарные достоинства. Были времена, когда ценил и за другие, да миновали те времена. Загудон обожал (аж челюсть отваливалась) женщин с выступающей попкой. Этаких лошадок с упругим крупом. И у жены в молодости был станочек, как надо, да сплыл, после рождения двух детей. Вернее, не сплыл, а расплылся.

Рассеянно осмотрел тылы супруги, разливавшей у плиты борщ. М-да, прошла любовь – завяли помидорчики. Приходилось изыскивать другие методы для удовлетворения эстетически-эротических потребностей. Благо, руководящая должность позволяет.

Месяц назад произвел смену караула – предыдущая пассия стала выкобениваться. А у нас не коммунизм – каждому по труду. Тут, очень кстати, в бухгалтерию новая кассирша заявилась устраиваться. Фигурка у претендентки на должность оказалась самая что ни на есть подходящая, да к тому же и, выяснил, одинокая бабенка. Правда, с сыном, но это вопрос технически решаемый. Как она задком повернулась, на выходе из кабинета, так кобелек и зашевелился. Тогда же подумал – беру.

Однако сложилось не сразу. Барышня оказалась с норовом, непонятливая. Но и не таких кобылок объезжали! Когда допетрила, что вопрос стоит ребром: или в постель, или с работы под зад – сразу шелковая стала. Не откладывая, тоже вовремя подвернулось, туристическую путевку на каникулы сынку ее выхлопотал за счет бюджета. Пусть знает – Загудон добрый, когда и к нему с душой. Ну и, не без своего интереса, разумеется, а как же? В рыночное время живем.

Вот и выходит – как раз сегодня вечерком маленький адюльтерчик намечается. Хорошая погода, красивая женщина и немного свободных денег – что еще нужно для мужчины, не правда ли?* [*Хорошая погода, красивая женщина и немного свободных денег – что еще нужно для мужчины, не правда ли? – фраза из советского кинофильма «Подвиг разведчика»]

Машинально потер ладони. Супруга, ставившая на стол тарелку с борщом, приняла жест на свой счет.

– Проголодался, кормилец ты наш, – произнесла с умилением.

«Кормилец» одобрительно кивнул головой. Градус настроения снова поднялся. Да, эти летучие засранцы шляпу, конечно, подпортили. Но пятно жена выведет. Пока же наденет старую.

Так что, сейчас обед, потом полчаса на диванчике и снова на службу – вожжи ни на минуту отпускать нельзя. С четырех часов мерзопакостное мероприятие – прием по личным вопросам. Придется потерпеть. Вон, даже Президент ежегодно якобы от народа жалобы выслушивает по «прямой линии». А мы – винтики помельче, разок в месяц можно и пообщаться с простолюдинами. Надо чувствовать, чем народные массы дышат, держать, фигурально выражаясь, руку на пульсе.

Ничего, зато вечерком устрою релаксацию с новой лялькой. Разве не заслужил?

 

15 часов 22 минуты. Пустобоев

Прокопий Ермолаевич стоял на улице около аптеки в глубокой задумчивости. Попал в ощип – облом за обломом. И так ничего хорошего от этого визита не ждал, но, похоже, что дело вообще швах.

Поведение уролога бывалого пациента сразу насторожило. Глазки у лепилы бегали больше обычного, про свои любимые симптомы по несколько раз переспрашивал, будто и так непонятно, какие они? И в заднице особо долго ковырялся, все чего-то выдавливал, словно больнее пытался сделать, специалист чертов. Пустобоев терпел-терпел, но все-таки один раз охнул, не сдержался. «Специалист» тут же успокоился, сел за стол, стал что-то черкать:

– Тэк-с, Прокопий Ермолаевич, не очень вы мне нравитесь, не очень. Консистенция простаты совсем не улучшается.

Пациент промолчал. Врач ему тоже не нравился. Послать бы на три буквы, но ведь не квакаю?

– Придется повторно анализы сдать. Этиология очень сомнительная. В смысле – подозрительная.

– Чего сдавать-то?

– Кровь.

– Доктор, вы, того, не темните, – Пустобоев почувствовал, что закипает. – По-человечески скажите: чего там подозреваете? Рак, что ли?

– Я такого не говорил, – уролог неодобрительно покачал головой. – Но в вашем возрасте надо ко всему быть готовым. Сделаем повторные анализы, посмотрим. Пока вот еще одно лекарство выпишу. Правда, должен предупредить, дорогое.

– А у вас, разве, дешевые бывают?

– Ну, речь о вашем здоровье идет. Я лечить пытаюсь, а вы капризничаете, как барышня.

«Эскулап» сделал вид, что обиделся, уставился в стенку.

– Если бы вы еще знали, от чего лечите, – старик завелся. – А то сначала лечите, а потом диагнозы ставите.

Лепила приоткрыл рот... и закрыл обратно. Не нашелся, что ответить. Только молча протянул бумажку с рецептом.

Пустобоев достал из внутреннего кармана пиджака рецепт, смял и выбросил в урну. Цена все равно неподъемная при его средствах. Чем впустую этих медицинских крыс кормить, взять бутылку, что ли? Черт с ним, до пенсии от голода не сдохну. На пачку крупы останется.

Уныло, аж в печенку кольнуло, прикинул – уже месяцев пять, как не употреблял, пытался диету соблюдать. Разве это жизнь – без «фронтовых» сто грамм? А толку? Однако надо еще в ЖЭУ сходить, раз уж записался на прием.

 

16 часов 57 минут. Пересечение

– Изучили мы ваше заявление, товарищ э-э, Пустобоев. Проблема серьезная. Говорите, крыша протекает? Надо решать... Только вот, лимиты на этот год уже исчерпаны. Обратились бы пораньше, весной, например.

– Я и так с прошлого года обращаюсь, два заявления писал.

– Разве? Что-то мне не докладывали об этом. Странно.

– Это у вас тут все странно, как... в черной дыре.

Прокопий Ермолаевич еле удержался от неприличного слова.

– У нас, извините, не дыра, а учреждение, – начальник ЖЭУ непроизвольно повысил голос. – Шестнадцать домов на балансе, двенадцать тысяч жильцов. Ко мне, что не день, люди с просьбами обращаются. Каждая копейка на счету. Не при коммунизме живем.

– Кто – живет, а кто – наживается, – пробурчал под нос ершистый посетитель.

«Какой неприятный старикан, – подумал Загудон, делая вид, что не расслышал последней реплики. – Бьешься тут, как рыба об лед, пытаешься проблемы преодолевать. А вот приходят такие и треплют нервы. Хотя бы один задумался, где на всех денег взять? Ох, и тупой народец! В глаза бы их не видеть, только от дел отвлекают».

«Ну и харитон, – подумал Пустобоев. – Козел лысый. Ишь, мордальник отъел на нашей квартплате. А шнобель-то какой? За километр "сибиряка" видать. В батальон бы тебя ко мне, поползал бы по-пластунски, гнида канцелярская, подъем-отбой, упал-отжался. Все, накрылся ремонт до будущего лета. Так и придется ведро подставлять».

 

17 часов 25 минут. Пустобоев

По дороге домой Прокопий Ермолаевич завернул в магазинчик на первом этаже. Продавщица подобострастно разговаривала с каким-то пузатым мужиком, видимо, хозяином. На старика – ноль внимания. Тот терпеливо подождал – куда торопиться?

Купил бутылку дешевой водки (один фиг – травиться), двести грамм полукопченой колбасы, два (продавщица поморщилась) соленых огурца. Поднялся в квартиру, снял плащ, прошел на кухню. Достал из-под умывальника луковицу. Нарезал хлеб, колбасу, лук, огурцы, налил в граненый стакан водки под ободок. Выпил – пошло с лету, как в лейтенантские времена – закусил. Выкурил сигарету.

В гостиной вынул из серванта фотоальбом и сел на диван.

Вот она, вся биография-география: от рассвета до заката.

Полжизни по гарнизонам: от Монголии до Германии. Заканчивал в Грузии, бригаду выводили, когда уже Союз распался. Лена тогда в девятом училась, так последние три месяца в школу не ходила - гамарджопики совсем оборзели, проходу русским девчонкам не давали. Так что, всех тягот этой кочевой жизни дочь тоже хлебнула.

С одной стороны – вроде рядом, всегда по соседству с гарнизоном. А с другой – никогда толком с ней и не общался. Утром встал, ноги в сапоги и в часть допоздна. Или на бровях домой приползаешь – какой может быть с дитем разговор? Да, квасили много, чего уж тут себе врать. То подчиненные проставляются, то сам проверяющих накачиваешь.

Получается, если по совести, мало хорошего и доброго дочь от отца видела. Но это он поздно уловил. Оглянуться не успел, а малышка-то уже заневестилась. И родитель для нее уже никто – так, майоришка в отставке. Жаба давит, конечно, такое терпеть: слово за слово, обида к обиде – и не заметил, как чужими стали.

Старик захмелел. Вышел в прихожку, где на тумбочке стоял телефон, набрал номер дочери.

– Алло?

От родного, теплого и уютного, голоса шибанула слеза. Запершило в горле. Мелькнула мысль – зайду сейчас в гости, поговорим по душам. Ведь говорили когда-то?

– Алло, я вас слушаю.

– Это я, – Пустобоев прокашлялся. – Лена, здравствуй, это я!

– А, папа, – интонация изменилась, голос поскучнел. – Здравствуй.

– Я вот что, дочка... хотел спросить... Как дела, дочка?

– В порядке у меня дела. Ты чего позвонил-то?

– Да, вот... Колька как?

– Нормально все у Кольки. Они же с сопровождающими. От школы автобус увез, сейчас уже в поезде. Через пять дней вернутся... Пап, ты не выпил часом? Тебе же нельзя.

– Не, нет, что ты! – старик отчего-то испугался. – Я это, простыл немного.

– А-а, ну ладно. Лечись. Мне тут в дверь звонят. Ты заходи, как Колька вернется.

Дочка положила трубку.

– Бип-бип-бип...

 

Загудон неторопливо направлялся по тротуару в сторону дома любовницы. По ходу внимательно смотрел под ноги, прикидывая объемы работ под будущий «ямочный ремонт». Подобный ремонт – неиссякаемая кормушка для рачительного начальника ЖЭУ. За победу нужной фирмы на конкурсе – заслуженный «откат» чистоганом, а уж сколько неучтенных средств можно в асфальт закатать – зависело только от изворотливости подрядчика.

Так что, наверх смотреть было некогда. А что туда вообще смотреть - разве что по поводу погоды. Не собираются ли тучи? Нет туч – и слава Аллаху! И снова под ноги, хозяйским взглядом. Такая нелегкая ноша – ни на минуту про должностные обязанности нельзя забыть.

По мобильнику позвонила любовница, сказала приглушенным голосом: «Соседка приперлась. Ты погуляй немного на улице, я сейчас ее выпровожу».

 

18 часов 44 минуты. Пустобоев

Прокопий Ермолаевич вернулся на кухню, добавил полстакана.

Поговорили, называется. Засранка! Такие они – дети. Ростишь их, ростишь, а на хрена, спрашивается? Отец, может, заболел, а она – лечись. Другая бы в аптеку побежала, а этой, вишь, в дверь звонят. Небось, хахаль какой приперся. Сына сбагрила и хвост кверху, Елена Прекрасная.

В колбасе попался твердый хрящик. А ведь двести тугриков за кило. Вот, сучары, чем кормят трудовой народ. Вспомнил жирного борова в магазине. Пока одни за Родину кровь проливали, другие пузень накачивали. Двадцать пять лет безупречной службы, если военное училище считать. Ну, или почти безупречной. Было дело, в Грузии БТР списали и загнали каким-то бородачам. Приличное лавэ тогда с зампотехом поделили. И комбригу, как положено, отстегнули.

А вот в Германии чуть под трибунал не угодил за аферу с горючим. Особисты, суки, подсуетились, за то, что без доли остались. Тогда подполковничьи погоны и накрылись. А ведь на должности уже жопу грел, оставалось только звездочку получить. В Монголии – вообще одна тоска желтая с утра до вечера, вспоминать неохота. Юрты, табуны, отары, кумыс – степь да степь кругом.

Сам не заметил, как затянул песню. Быстро осекся. Эх, была бы Настасья жива, компанию бы составила. Покойница, царствие небесное, почти не пила, но петь любила.

А его любила? Никогда в голову не брал. В молодости, может, и да. А то чего бы за нищим летехой в забайкальский гарнизон потащилась? Предположим, тогда любила. А потом? Уже не спросишь. Она там, а ты здесь. Надолго ли? Чего это на загробные мысли потянуло?

Умерла Настасья и не то, что попеть – поговорить по душам стало не с кем. Корешков-сослуживцев давно по всему бывшему Союзу разбросало, да и загнулось уже большинство. Дочь – отрезанный ломоть. Внук? А чего он понимает?

Посмотрел на бутылку. Чуток осталось. Взять бы еще пузырь и нажраться до отруба, только башлей шиш. Наверное, оно и хорошо. И без того завтра с похмелюги маяться, нет здоровья-то ни хре-на.

Старик допил водку, аккуратно и добросовестно доел всю закуску, не оставляя ни крошки. Засунул пустую бутылку в мусорное ведро, помыл посуду. Морской закон – последний убирает. Вытер руки полотенцем, взял со стола сигареты и спички, вышел на балкон.

На перилах вальяжно сидел толстый темно-серый голубь.

– Кыш, птица, – вяло отреагировал на присутствие «гостя» Пустобоев. – У самого клевать нечего.

Голубь лениво взмахнул крыльями и перемахнул на соседний балкон. Скосил на старика глаз и ворчливо проскрипел:

– Все пьешь да кур-ришь, стар-рый хр-рыч. Нет бы, пр-р-ро душу вспомнить.

– Да ну тебя, – в задумчивости Прокопий Ермолаевич даже не удивился. – Нашел, кого жизни учить, шаромыга.

 

19 часов 16 минут. Загудон

Загудон потоптался около дома любовницы, прогулялся по тротуару до соседней пятиэтажки, остановился. Покачиваясь с пяток на носки, придирчиво осмотрел облупившиеся стены. Внезапно вспомнился сегодняшний ершистый старик с протекающей крышей. Кажется, он здесь и живет, в сорок шестом… М-да, действительно, капремонт бы провести, жалобами завалили уже. Да где же денег на все взять? Нынче летом контору отремонтировал с нуля, мебель обновили. Столько «бабок» ухайдокали, что вспомнить страшно. Ну и, как водится, с подрядчиком «распилили»… Зато теперь не стыдно посетителей принимать, хоть тебе зарубежные делегации. А как же без этого? Надо определять приоритеты… Ну, когда эта соседка утащится к себе?

Загудонов почти не нервничал. Птичка в клетке. Мелкая задержка, подумаешь. Для сексуального аппетита оно даже полезно. Представил упругую попку кассирши, как медленно задерет ей халатик. Нет, что ни говори, а жизнь прекрасна и удивительна! Ну и что из того, что полтинник стукнул? Есть еще порох в пороховницах, чтобы запалить бенгальский огонь страсти.

Даже такого рационального человека, как Леонид Маратович, иногда тянуло на лирику.

Опять забузил мобильник. «Ну, наконец-то, – усмехнулся самодовольно, доставая из кармана трубку. – Народ к разврату готов. Слава Богу!»

 

19 часов 19 минут. Пустобоев

Старик постоял на балконе, вдыхая холодный, сыроватый воздух, посмотрел на небо. Похоже, что и завтра будет погожий денек. Вроде бы – лови кайф, не хочу, но что же так на душе муторно, словно кислой капусты объелся? И водяра не помогает. Кто же виноват-то, мать твою за ногу в три креста и турецкий полумесяц?!

В голове шумел и бился прибой, и море было по колено. Он вытянул правую руку куда-то в сторону, в направлении, как ему казалось, Кремля. Прищурившись, смачно приложил ладонь левой руки на тыльную сторону правой, около локтя, посылая в пространство широко известный международный жест. Подумав, добавил к жесту, от всей души, несколько выразительных слов.

Затем неторопливо закурил и... всем телом облокотился на старые и ржавые перила… Последнее, что успел выкрикнуть Пустобоев, падая вниз: «…Бога, душу, ма…»

Голубь по соседству настороженно вздыбил сизые крылья…

 

20 часов 33 минуты. Дознание

– Это же надо! – сказал молодой милиционер. – Глазам не верю. Сосулька – куда ни шло. Но чтобы подобное?

– Потянешь лямку с мое, и не такое увидишь, – заметил пожилой напарник. – Слышал анекдот: хорошо, что коровы не летают? Вот, помню, в девяносто втором, один чудак на балконе хряка держал. А «новый русский» прямо под окнами «Мерседес» пристроил...

– Не рановато ли на воспоминания потянуло, Пимен? – прервал диалог следователь. – Анекдоты в дежурке будете травить. Гляньте, вон там, у стены, что валяется?

Молодой брезгливо поднял блинообразный предмет:

– О, да это шляпа! Вся всмятку, будто катком проехали. Перья еще какие-то прилипшие... Голубиные, что ли?

– Похоже, пострадавшего кепарь. От удара так сплющило, когда этот Тарзан сверзился, – деловито предположил пожилой.

– Не фига себе, ударчик был! Как только шея не сломалась?

– Учи анатомию, студент. Перпендикулярная нагрузка. Позвоночник человека и не такое выдерживает.

– Удивительно просто. Шел себе мужик по улице, верняк, вечером с работы к семье рулил. И тут – на тебе, такой облом сверху, – молодой повертел «блин», обнаружив бирку, прочел по слогам: – Хенс-хел. Вот тебе и «хел». Обидно, наверное, когда все так внезапно заканчивается?

– А не внезапно? Жизнь вообще всегда заканчивается – вот в чем дело. Рано или поздно, – нравоучительно произнес пожилой и небрежно добавил, доставая из кармана куртки сигаретную пачку: – Может, в урну шляпон?

– Какая урна, Склифосовский? – следователь укоризненно качнул головой. – Вам бы все в урну. Несите сюда, упакуем, как вещдок.

– Трупы, вещдоки… Перекурить некогда, не то, чтобы о душе подумать.

– Вот смену оттрубишь, тогда и размышляй о чем угодно. Помнишь, как в песне поется: «Раньше думай о Родине, а потом о себе»?

 

21 час 26 минут. Интернет

 

 

С л е д о в а т е л ь. В общем, Леонид Маратович, проверку по факту падения гражданина Пустобоева на вашу голову мы провели, умысла в действиях покойного не обнаружено.

З а г у д о н (лежа на кровати, с возмущением). Жалко, что погиб этот Пустобоев. Таких гавриков штрафовать надо за моральный и материальный ущерб. Напьются, потом падают с балконов на честных людей. Я вот теперь целый месяц на больничном проведу. А кто за меня работать будет, ЖЭУ руководить? Понимаете?

С л е д о в а т е л ь. Понимаю. Кстати, по поводу ЖЭУ и уголовной ответственности. (Роется в папке.) Поступила жалоба от гражданки Елены Пустобоевой, дочери погибшего. Она считает, что причиной гибели ее отца стало проржавевшее ограждение балкона. (Читает вслух.) В связи с жалобой проведена проверка и установлены факты преступной халатности со стороны руководства ЖЭУ. Выяснено, что, несмотря на многочисленные обращения жильцов данного дома по поводу аварийного состояния балконов и балконных ограждений, их ремонта не осуществлялось в течение многих лет. Органами прокуратуры принято решение о возбуждении уголовного дела по этому факту.

И еще. В связи с открывшимися обстоятельствами принято решение о проверке расходования бюджетных и внебюджетных средств в вашей организации. Вот здесь постановление – ознакомьтесь, и подписка о невыезде… Что с вами?

З а г у д о н (сосредоточено смотрит перед собой в одну точку. Потом начинает отмахиваться рукой). Кыш! Кыш, птица. Опять прилетел по мою душу, проклятый.

С л е д о в а т е л ь. Кто?

З а г у д о н. Да вот же, голубь. Опять в форточку залетел. Разве не видите?

С л е д о в а т е л ь (в сторону). Хитер жук. Решил сразу под дурачка закосить, не дожидаясь расследования. Значит, много наворовал. По роже видно – такой и Родину продаст, не поморщится. Будем копать и колоть по полной. А то ишь – голуби ему всякие мерещатся…