Смерти по вкусу не жизнь, а смерть.

(Рэй Брэдбери)

 

Жнец выполняет искусственно привитую функцию

баланса между смертью и жизнью,

а всё то, что отмирает от старости и дряхлости,

умирает естественно.

(автор)

 

Причудливые предзакатные тени, постоянно удлиняясь и

разрастаясь, ползли по земле, желая заворожить на время всё то, что

должно было замереть и пробудить то, что должно было ожить в

новых условиях. Примолкший странник-ветер переставал шушукаться с

вершинами деревьев, рассказывая им о дальних тёплых краях.

Поднимающееся от нагретой за день почвы незримое тепло, омывало

разветвлённые сучья прощальными струями живительного тока.

Заходящее солнце, точно рентгеновскими лучами, просвечивало узор

прожилок на разноцветных филигранных листьях и всё злобнее

окрашивало бока багряных облаков, которые всё больше и больше

багровели, как будто умирающий диск всё сильнее и сильнее отравлял

их. Выпрыгнувшая на толстый сук из дупла белка, принялась жевать

маленький орешек, который она держала передними лапками и от

которого жадно откусывала, споро работая пухленькими щёчками и

пугливо озираясь, не отнимет ли кто. Внезапно она насторожилась,

заслышав посторонний шум, выронила из коготков орешек и юркнула

обратно в дерево. По лесной дороге явно что-то передвигалось.

Круглые фары – двумя мощными лучами – разрезали

начинающуюся скучиваться темень, которая нагнетала унылую

осеннюю меланхолию. Радио, настроенное на волну для

автомобилистов, ненавязчиво наигрывало мелодию в стиле «кантри».

Из-за случайно плеснутого утром на лобовое стекло лимонада, в том

месте образовался слой прилипших туда намертво мошек и комаров, но

останавливаться и протирать стекло было откровенно лень. Водитель

– моложавый ещё мужчина – недовольно хмурил брови, насчёт чего-то

стучавшего под капотом.

«Давно надо было перебрать мотор твоего проклятого Бьюика, —

брюзжало что-то внутри. — Что делать будешь, если сейчас

застрянешь на этой богом забытой дороге?»

Силуэт бредущего навстречу человека, выхваченный из темноты

желтоватым светом, оборвал течение мыслей. Он резко ударил по

тормозам и его тело по инерции сильно стукнулось грудью о рулевую

колонку. Тот, кого он чуть не сбил, остановившись в метре от него,

стал обходить машину, приближаясь со стороны дверцы водителя.

Через полукружья грязи и раздавленных насекомых, растёртых по

стеклу дворниками машины, он разглядел странный балахон,

мелькнувший на миг в мутном фарном свете.

«Чёртов священник. Откуда он здесь взялся?» — загудела мысль.

— Тебе что, жить надоело? — распахивая дверцу, рявкнул

мужчина в сумрак вечера.

Он попытался разглядеть путника, но из слабо освещённого

салона машины видел только очертания фигуры.

— Далеко ли до сторожки лесника? — прошелестел голос со

свистящими нотками, очень напоминающими ночной шёпот поникшей

травы.

Что-то, исходящее от виновника остановки, вкатилось в чрево

автомобиля волной ледяного озноба. Водителя сразу же кинуло в пот,

а его короткие волосы на голове зашевелились.

«А я думал, волосы дыбом встали – это затасканное литературное

выражение», — в ужасе промелькнула отвлечённая мысль, под

стянутой на черепе кожей.

Он уже не хотел разглядеть незнакомца, первобытный страх

овладел им целиком.

— Километра полтора, я оттуда и еду, — еле слышно выдавил он,

отводя глаза в сторону, чётко ощущая своё молотящееся сердце и

терзаемый лишь одним помыслом – захлопнуть дверь и мчаться отсюда

во весь опор своего стучащего мотора.

Путник быстро простёр вперёд руки. Стальной хваткой взялся за

подбородок и затылок и дёрнул его за голову, разворачивая её к себе.

Шейные позвонки жалобно хрустнули. Лицо водителя теперь было в

анфас, хотя тело сидело всё так же прямо, а руки продолжали

держаться за руль.

— Прости. Очень понравился мне один парнишка, пришлось

отпустить. А с меня за это спросят, баланс-то держать надо, — с этими

словами незнакомец захлопнул дверцу.

— Эй, — рыкнул он, поднимая свой приоткрытый оскал к небу, —

отгонишь и на скорости сбросишь машину в ближайший обрыв.

Догоняй меня, ты ещё нужен.

Рычаг на коробке передач передвинулся и Бьюик тихо тронулся.

Голова с безжизненными глазами, на неестественно вывернутой шее,

свидетельствовала о том, что к управлению автомобилем мертвец не

имеет никакого отношения.

Незнакомец развернулся плавным, словно спокойная водная гладь,

движением и продолжил свой плывущий путь сквозь туманные лохмы,

на поверхности и в глубине которых таинственно переливался лунный

свет.

Сгущённые до предела сумерки и опустившийся плотный туман,

абсолютно не мешали ему. Путник видел так же хорошо, как и в ясный

солнечный день. Это было зрение даже не с кошачьим уклоном, а

суперзрение, не имеющее аналогов ни у одной из так называемых

божьих тварей. Сказать, что он быстро передвигался, значило бы

крепко согрешить против истины. Он вроде бы только что был на

месте отхода водителя в иные сферы, и вот уже стоит возле калитки

сторожки.

Лесной хуторок раскинул свои немногочисленные постройки на

лужайке, обтекаемой полукольцом тёмных стволов. В оконце

кособокого домишки плясал свет от керосиновой лампы.

Посеребрённый светом луны лес, неохотно шевелил своими угрюмыми

кронами и их тени, казалось, выбегали из темноты чащи и тут же

испуганно уносились назад, прятаться в спасительную тьму среди

скопления непроглядной черноты. С далёкого и высокого неба,

равнодушно смотрели вниз мириады холодных звёзд. Путник проник на

территорию, пройдя через калитку даже не притронувшись к запору.

Он просочился через щели как бестелесный дух, подражая

вихрившемуся между штакетинами туману.

Взгляд его приковал топор с вытянутой рукоятью, лежавший сбоку

возле кучи дров. Приблизившись, он поднял его и обнажил заботливо

закутанную в чистую тряпку сталь. Опробовав на ощупь лезвие,

удовлетворённо хмыкнул.

— Как бритва. Старинная ручная работа. Сейчас таких уже не

делают, — молвил он, взвешивая его в бескровной руке. — Примерно

тысяча шестьсот сороковой год, плюс-минус несколько лет.

Незнакомец неспешно поплыл к сторожке. Трава, не ощущавшая

на себе никакого давления, даже не шевелилась под ним.

Путник вплыл на крыльцо с натасканной на него засохшей грязью,

толканул дверь и оказался в скудно обставленной комнате. За грубо

сколоченным столом сидел и что-то писал при живом свете лампы,

забранной в стеклянный колпак, пожилой человек с проседью в

волосах.

— Я за тобой, твоё время пришло. Не у всех оно так рано

истекает, а тебе не повезло, — сардонически хихикнув, свистящим

шёпотом произнёс незнакомец. — Сегодня настроение хорошее,

говори последнее желание.

Дрожащий мужчина уже знал – кто перед ним. Но это знание

таилось даже не в подсознании, а хранилось в самых сокровенных

закоулках извилин мозга, которые уже существовали такую прорву

времени назад, когда он ещё даже не был человекоподобным.

— Здоровья моему сыну, — прошептали белые губы.

Отсверк от язычка керосинового пламени сверкнул в

просвистевшем, начищенном до блеска лезвии топора. Голова,

ударившись о дальнюю стену, смурновато укатилась в угол. Ленточки

мясных лохмотьев, из которых торчливо проглядывал ровный спил

позвоночного столба, стали нежно насыщаться коричнево-бурым

цветом. Чуть покачавшись, верхняя половина туловища упала на стол,

заливая его и разложенные листы бумаги кровью, хлынувшей из

аккуратного среза.

— Извини, твоему сыну здоровье уже не понадобится. Он разбился

в дороге, только что.

Путник залился хриплым, продирающим до мозга костей смехом.

Выплыв на воздух, он извлёк из складок балахона какой-то

небольшой томик, раскрыл его и в свете блёклого освещения,

исходящего от страниц, задвигал своими бесцветными, будто змеисто

растресканными губами, что-то глухо произнося на мёртвом языке

попятного межсферья. От его облика, точно из бездонного футляра,

сразу же начали отклонироваться емуподобные части с топорами в

бескровных руках, которые с еле слышными хлопками принялись

растворяться в пространстве вокруг него.

— Работы непочатый край, постоянно в бесконечном пути, —

пробурчал он, закрывая книжечку.

— Ты здесь уже? — громко вопросил путник.

В воздухе перед ним материализовалась странная субстанция,

непрестанно меняющая внутри себя тональности рассыпчатых

просверков.

— Сожги здесь всё. Да не как в прошлый раз, лес должен остаться

целым. Будешь шалить – накажу.

Он надвинул капюшон и в глубине образовавшегося чёрного

провала заклубилась бескрайняя бездна, в глубоких недрах которой –

если сильно приглядываться – мерцали двумя рубинами красные точки.

— И не смотри на меня так. Ну сломалась коса. Теперь топором

буду собирать свои кровавые жатвы.

Произнося последние слова, он исторг из себя зеленоватое

свечение с едко-золотистым отсветом, которое сопутствовало любому

перемещению на большие расстояния, и бесследно растаял, как

развеянный буйным ветром цветной дым.

 

P. S. Дровосеки – это смерть для деревьев. Человек с удочкой –

это рыбья смерть. Жнец с косой (теперь с топором) – человечья. А где-

нибудь, возможно, обретается и СМЕРТЬ жнецов, распыляющая

аморфную бестелость и тем самым отправляющая её в ещё более

дальние сферы, чем те, в которые надлежит заглянуть всем нам.